Иногда Пьеро хотелось выйти на сцену на полчаса позже начала представления, в разодранном фраке, со следами побелки на рукаве, пьяным в хлам, разбить ближайший софит, вскочить на стул, потом, опрокинув его красиво, ногами, обутыми в замызганные уличной грязью сапоги, разломать в щепки, смеясь, и до нестерпимой боли в горле, до хрипа кричать этим безмозглым, застывшим у сцены, бессердечным истуканам:
— Я всех вас ненавижу!
Вместо этого он приходил ровно за десять минут до начала представления, надевал фрак, чистил сапоги до алмазного блеска, чинно и степенно выходил на сцену, кланялся и со сдержанной, но располагающей улыбкой произносил: — Добрый вечер.
