Люди — любопытны по своей природе.
Митос знает это и всегда принимает во внимание. Что поделать, он немного параноик... Или не немного, но это не имеет значения. Осторожность и осмотрительность давно стали его второй натурой, мужчина никогда не забывает об этом факте и всегда принимает меры, чтобы не создавать самому себе проблем.
Люди слишком любопытны для их собственного блага.
Митос знает это слишком хорошо и иногда даже его выпестованного тысячелетиями терпения не хватает. В такие моменты мужчина зачастую с тоской вспоминает те прекрасные времена, когда он мог убить кого-то только за то, что на него посмотрели слишком нагло и не волноваться о том, что скажут окружающие. Воистину, прекрасные времена, и закончились они совсем недавно — лет этак двести назад. Увы, девятнадцатый век был слишком добродушен, а двадцатый и вовсе разочаровал своими проблесками толерантности и прочими извращениями.
Не то, чтобы Митос не знал толк в извращениях... Что вы! Прожить больше пяти тысяч лет и не перепробовать все, что только можно?
Нонсенс.
А Митос всегда был слишком любопытен по своей природе.
Он шел туда, вдаль, он смотрел за горизонт и никогда не отворачивался от нового и необычного.
Черта, которую он сам в себе поощрял и одобрял.
Увы, не все спутники бессмертного были такими же прогрессивными, даже его братья. Сайлас просто жаждал крови, боев и разрушения. Война, во всей своей бессмысленной жестокости.
Кронос... Мор, был достаточно противоречив. С одной стороны, он не чурался прогресса, с другой... Тормозил его всеми возможными способами, предпочитая простые вещи. Странно для того, кто являлся олицетворением заразы, ведь вирусы крайне живучи и изменчивы по своей природе. Достаточно вспомнить грипп и чуму.
А Кронос прекрасно разбирался в биологии.
Впрочем, невзирая на недостатки остальных, Каспиан был отрадой сердца Митоса.
Безумный и кровожадный людоед, он постоянно чему-то учился и стремился пополнить знания. Правда, лишь в одной области — кулинарии.
Митос до сих пор спрашивает себя, как ему удалось выжить в течении первой сотни лет их братства. Им всем. Это не иначе как божье попустительство, и бессмертие здесь совершенно ни при чем. Каспиан был одержим едой, он настаивал на том, что готовить будет сам и никакие возражения в расчет не принимались.
Поначалу было тяжковато, но с течением времени Каспиан набил руку, набрался опыта и развил фантазию. Он стал подходить к делу творчески и крайне ответственно, это даже Сайлас, обладатель поистине луженого желудка признавал, тем более, что недостатка в еде не было: пленники не переводились, а приправы — пряные травы, корни, различные ягоды, плоды и фрукты Каспиан, прозванный Голодом, заготавливал при любой возможности впрок.
А уж когда они открыли для себя пряности...
Это был прорыв.
Митос до сих пор с ностальгией вспоминает жаркое с корочкой, которое получалось у его брата просто божественно, и только хмыкает, когда читает о некоторых культурных традициях отсталых народов.
А еще он не любит подражателей, ведь копия всегда хуже оригинала, даже если и сделана с претензией на самостоятельность.
А еще у Митоса идеальная память, когда ему это необходимо, и превосходная реакция. И великолепные актерские данные. И он всегда умел добывать информацию, а уж в этот компьютерный век... Ха! Он беседовал с Беббиджем и читал его труды, был представлен Аде Лавлейс и с восхищением дискутировал с красавицей о том, как будет развиваться программирование и вообще наука.
Он любит этот восхитительный век, дающий возможность пролезть туда, куда пролезть нельзя по определению.
Вот и в этот раз он с легкостью вспоминает некоторые весьма интересные факты биографии элегантного светловолосого мужчины и с энтузиазмом погружается в беседу. Они спорят, обсуждая нюансы приготовления артишоков и сонь в меду, блюда, нежно любимого древними римлянами, и Митос усмехается, вспоминая приторный вкус мяса этих нежных грызунов.
Он предпочитает полевую кухню, мясо с дымком, и живот мужчины намекающе урчит при мысли о том, что некоторые воспоминания стоят того, чтобы их освежить. Особенно этому способствует самодовольный взгляд блондина и его апломб дипломированного психолога. Митос удерживает на языке шутку о Фрейде и извращениях, которые тот милостиво одобрил, размышляя о том, хочет ли он этого достаточно сильно или своей лени можно и нужно потакать.
Но тут собеседник задает тот самый вопрос, и это решает его судьбу.
— У вас необычное имя, — задумчиво сдвигает брови блондин. — Никогда такое не слышал, видимо, редкое. Что оно означает?
— О, — зубасто улыбается Митос, листая свою память и тихо хихикает при выборе варианта. Что ж... Он не соврет, это действительно одно из его имен, а его собеседник мнит себя слишком умным. Поймет ли он значение и аналогию?
Или нет?
Это будет любопытно.
— "Кому Бог помогает", — улыбается Митос. Блондин вздергивает бровь, а в следующий момент его взгляд становится хищным и мужчина переходит черту. Он приглашает Митоса на обед.
Невероятная наглость.
Что ж... Наглость не порок, но она наказуема. Всадник по имени Смерть милостиво кивает и встает. Блондин так ничего и не понял, и сам виноват в том, что с ним вскоре произойдет. Пора освежить некоторые навыки, тем более в домике на озере есть прекрасное барбекю.
И это будет иронично и в его духе, ведь кроме того, что его звали Смертью, Митоса также называли и Азраилом.
Один из аспектов его личности, который призывали самые отчаявшиеся.
Митос кивает, указывая путь своему гостю с прекрасным именем Ганнибал, ухмыляясь всей этой ситуации. Может доктор и умен, но он так ничего и не понял, а глупость человеческая поистине безгранична. В этом Энштейн был прав.
Что ж, сегодня у Митоса будет прекрасный обед. Он будет пить кьянти, вспоминать Каспиана, и те времена, когда его называли Ангелом Возмездия.
