Ибо Всевышний говорил с пророками утробным и яростным голосом ветра.
(Дина Рубина "Время соловья")
Ветер воет, рычит, плачет, стонет, с грохотом обрушивается на крыши, гнет к земле могучие вековые деревья.
Все окна и двери заперты наглухо, даже лучик света не проникает сквозь плотно закрытые ставни — так велик страх людской перед этой величественной, непостижимой мощью.
И только старый Альсин стоит на пороге своего дома и напряжено вслушивается в песню стихии.
Утром к его крыльцу придут люди, будут заглядывать в глаза и робко вопрошать:
— Скажи нам, Альсин, умеющий слышать, о чем нынче ночью напел тебе ветер?
И Альсин изречет важно:
— Сказано, что сыну твоему, Рула, следует беречь жену свою и не нагружать ее непосильной работой, ибо услышан плач ее, — и ткнет многозначительно пальцем куда-то вверх, в небеса.
Или:
— Сказано, грядущей весной пусть бросит первое зерно в землю не старец брадатый, годами умудренный, а невинное дитя, ибо к невинности снисходит Всевышний.
Или так:
— Сказано: братья, спорящие о наследстве, примиритесь, ибо отец ваш не находит себе покоя в чертогах света, и душа его обливается кровавыми слезами.
Но всё это слова не Альсина-пророка, а Альсина-человека.
Потом, когда люди разойдутся, он вернется в дом, развернет свой свиток и станет записывать слова истинного пророчества, которыми не спешит делиться с односельчанами. Этих слов никто не прочтет прежде его смерти. А может, и после не прочтет — положат по невежеству своему в могилу пророка да и зароют вместе с ним.
Конечно, истинный пророк молчать не может, душа его горит, а слова рвутся с языка, обличая, обжигая яростным божественным огнем. Истинному пророку чужды страх и стремление сберечь целостность своего бренного тела.
Но Альсин помнит, каково это — принимать плату за правду, искалеченные кости и отбитое нутро не дают ему забыть.
Альсин больше не истинный пророк — он не умеет не слышать голос ветра, но научился молчать об услышанном.
17 июня 2017
