Но ответят ему с того берега:
"С того берега муравей..."
(А. Вознесенский)
Ох, как же болит моя голова.
Терпи, Светлый эльф Латариэль, терпи. Сам согласился на участие в экспедиции. Никто за ручку тебя не тянул. Знал, что сложно будет, опасно — и голова больная тут еще самое безобидное из всех последствий. Но, все же, как немилосердно болит... Как в тот раз, когда мы с Петровичем...
Стоп. Опять эти чертовы воспоминания. Ненавижу! Как я их ненавижу...
А как замечательно все вначале выглядело! "Перспективная идея", "возможность получить неоспоримое преимущество в многовековой войне" "отбираются только лучшие из лучших"... Я и пошел, как пчела на запах меда. Нас, молодых эльфов, собрали по всему Светлому Лесу — действительно лучших. Я сумел попасть во "вторую волну". Слово "вторая" тогда никого из нас не насторожило. Сначала клятвы молчания на разум, цветы верности в сердце... А уж когда наставники, поработав с нами, объявили, что именно нам предстоит... подумать только, другой мир! Множество новых тайных знаний! Мир, в котором живут миллиарды разумных — вдумайтесь, миллиарды! "Живут и тысячелетия воюют между собой. Представляете, какие поразительные виды оружия они изобрели?" — говорили нам наставники. "Представляете, как это поможет нам, в нашей Великой Войне?" А мы слушали, разинув рты.
Первая волна экспедиции уже вернулась. Всего двое вернулось, да. Нам не дали с ними встретиться, берегли бедняг пуще зеницы ока. Мы только видели одного из вернувшихся... издали. Страшно стало. Негнущийся, как древень; топает, как хромой кабан по осенним листьям, движения дерганые — хуже людей. Какие же раны он получил там, кто его так изувечил, что лучшие маги жизни оказались бессильны?
Потом тех из нас, кто прошел отбор, начали готовить к отправке. Оказывается, зря мы вострили свое оружие! Зря Добрейший Валиэль правдами и неправдами собирал свои зелья, зря Легчайшая Аланель крутила новую тетиву для своего лука... Наше тело не могло пересечь Грань. Круг Магов закидывал в новый мир нашу душу, и она — душа — попадала там в новорожденного человечка. Мерзость какая! Но чего не сделает эльф ради родного Леса? Людишки долго не живут, сдохнет тело — душа эльфийская вернется обратно, со всеми знаниями нового мира. "Ваша задача: узнать как можно больше!" — твердили нам наставники. "Старшие не смогут пересечь Грань, слишком тяжел и неповоротлив их разум. Только молодые, только на вас вся надежда. Для вас это будет всего лишь как сон... вы ляжете и уснете, а проснувшись — будете все помнить."
Перед отправкой Старший, ведущий Ритуала, дал последние напутствия. Мы тогда мало что поняли, но услышав его слова: "приглушим вам память о жизни здесь" — возмутились. Зачем? Ради чего мы должны дозволять ковыряться в своем разуме?.. Услышав слаженное ворчание, Старший пояснил — "по опыту первой волны". Он долго говорил про какой-то Галоперидол, Клопазин и Феназепам. Что это такое, мы тогда не знали... лучше бы и не узнали. Ненавижу!!! Так, нет, так нельзя. Собраться, молчать... о чем я? а! Нам приглушат память и мы будем "чувствовать себя людьми". Почти. Так будет проще прожить отпущенный нам в другом мире срок. Ну, молодежь, дерзайте — во имя Леса.
И мы дерзнули.
Дальнейшее сейчас вспоминается, как страшный сон. Нет.
Как самый жуткий кошмар, от которого невозможно проснуться.
Дни за днями, месяцы в колыбели, осознавая все, орать в мокрых пеленках в попытке докричаться до тех грязных животных, которые произвели на свет мое тело. Как я ненавидел их прикосновения! Как я кричал!.. тогда и услышал впервые слово Феназепам, да... от него и успокоился. Телесное, оно очень даже влияет на разум. Вы и не представляете, насколько оно влияет...
Потом я чуть подрос. Человеческие дети — жестокие подонки. Они остро чувствуют малейшие отличия кого-то от их маленькой злобной стаи, и набрасываются на изгоя, как стая пираний. А я был той еще белой вороной. Вдобавок — тощий, слабый и с вечно больной головой. Под гнетом постоянной злобы и ненависти, под грузом новых впечатлений, под чуткими взглядами и жесткими руками людей-воспитателей — старая память о настоящей жизни, о жизни Эльфом из Светлого Леса, и так-то приглушенная Старейшими, отступила еще глубже, сделавшись неясным сном. Выбивали из меня дурь понемногу.
Короткий просвет в жизненном пути возник ближе к концу школы. Как затишье перед бурей — казалось, нашел единомышленников. Мы играли в эльфов, махали мечами и строили дома на деревьях, да... Именно тут меня в первый раз пробрало до самых костей сомнение — какая из моих жизней настоящая, а какая — сон. Здесь вот он я — человек, вот руки, вот ноги, вот голова, вот шишка на лбу и она — болит. А Светлый эльф Латариэль, всплывающий изредка образами в моей памяти — это все слишком похоже на странную, нереальную сказку. Может, он мне просто приснился?...
Изменили меня люди.
В психушку я попадал трижды. Галоперидол, да.
Ладно, так или иначе — пришлось как-то кантоваться по жизни. Руки марать бывшему Светлому эльфу в людской рабочей грязи недостойно, я так считал. Друган мой школьный в программисты пошел, но по мне, вся эта математика-шматематика — да кому она нужна? Вот если бы в военные пойти, но в армию меня не взяли — галоперидол, будь он неладен. Гулял по впискам. Читал фентези, тусовался с альтернативщиками, махал дрыном, гнал брагу из еловых шишек... Нахватался по верхам разных знаний, вроде как, думал, что полезных. Серьезно учиться после школы лениво было. Так и жил.
Недолго жил, кстати. Еще два попадания в психушку. Первый раз после прочтения очередного фентези романа — заклинило меня, перестал понимать — где реальность, а где вымысел. И во второй раз — когда "на игре", вспомнив кое-что, одного придурка из орков отделал как подобает — тут надолго меня упекли. А потом вышел — и снова попал. Под грузовик, по пьяни. Глупо.
По возвращении в Светлый Лес долго рассказывал наставникам все, что запомнил. Старший скрипел зубами. Из нашего отряда вернулось трое — прогресс... один на полном серьезе считает себя человеком, который попал к эльфам. Второй слюни пускает и мычит. Я третий, да.
Попросил после всех рассказов объяснить мне, почему Старший на мои слова так зубами скрипит. Я же вижу. Снизошел он до меня, болезного, объяснил:
— По технике — ты знаешь, как пользоваться. А как сделать, не знаешь.
— Знаю, огнестрел, автомат Калашникова. Дальность прицельного выстрела...
Смеется, зараза.
— Нарисуй, как оно выглядит. Не так — вот ствол, вот курок, вот ствольная коробка. А что внутри коробки — форму деталей в точности помнишь? Как сделать, что и для чего предназначено, почему именно так — расскажешь?
А откуда я в точности помню, что у него внутри. Он снова усмехается, грустно так.
— Простой рецепт вашего пороху уже попробовали. Не горит. Тут не просто состав, тут суть понимать нужно. И так в каждом деле...
Сижу, молчу. Совестно.
— Ладно, оставим технику. Тот, который человеком себя считает, про какое-то программирование заикнулся. Было?
— Было. Так они ж, программисты — не выживальщики, они математики-теоретики, что с них взять.
Опять, слышу, Старший зубами заскрежетал.
— Совет магов Светлого Леса третье столетие пытается понять, как научить заклятья думать. Орочьи шаманы духов призывают, а нам эта ветвь Искусства недоступна. У тебя в руках была готовая теоретическая база. Ты, часом, программирование не учил?
— Нет...
— Вот и тот, второй, который слюни не пускает, по компьютеру только кошечек смотрел. Ты сам про физику что-то мямлил, про химию. Про бомбу ядреную страху нагнал. А хоть одно дело понимаешь по-настоящему? Что ты учил вообще?
Молчу я пристыженно.
— Вот, могли бы мы — благодаря вам — задать оркам перцу, да не получается.
Глянул он на меня и хлопнул по плечу:
— Не унывай. Ты хоть что-то принес, да вернулся. А другие и не возвращаются...
Я духом и воспрял.
— Когда домой-то?
Тут он, смотрю, скукожился, посмурнел и в глаза мне глянул так... нехорошо.
— Ты помнишь, как вы там отстой перебродивших плодов пили?
Не сразу я въехал, что он про спиртяжку речь ведет.
— Помню, как не помнить. Мне бы и сейчас выпить не помешало.
— Вот. Самое это что ни есть страшное оружие оказалось. Против нас, эльфов, оружие — на орков спиртное так не действует. Двое стражей спились уже, хорошо, наша зона Леса закрытая, мы их в яму пока посадили. Нельзя тебя отпускать, прости, Латариэль. Под присмотром пока побудь — ты у нас теперь опасней прокаженного. Молчи, ни слова никому. Иные твои разговоры, особенно про политику, Старейшие если услышат — так всех нас на корм древням пустят.
Заново теперь ходить учусь. Ведь люди ходить, считай, не умеют.
Но как же немилосердно болит голова.
