Волчица и кукуруза
> а если еще настоящие кицуне
вылезут ваще классно будет
(с) леха
Весна в большом городе — это, конечно, весна. Но все-таки эта весна — в большом городе. Клейкие зеленые листочки, березовые пушистые сережки, наконец-то сошедший снег...
И тут же гарь над асфальтом, и шорох шин, и брызги над лужами — серебристые крылья выше кабин; горе прохожим! А как люди живут в новостройках? Грозные утесы девятиэтажек, на углах квартала высоченные пики “улучшенной планировки” — а подобраться к желанной двери разве что сайгаки смогут, прыгая над морями жидкой грязи по доскам, по набросанным как придется блокам, по редким кускам асфальтовых дорожек — из ниоткуда в никуда, только бы не к подъезду, как нарочно издевались. Это даже не ужас, это...
— Это счастье! Ты не представляешь! Наконец-то своя квартира! Отдельная! Можно... Э... Гостей...
— Скажи уже прямо: парней водить.
— Вот как будто что-то плохое в парнях... Кстати, японец твой того... Вернулся. В институте искал тебя, мне уже тетя Степа с вахты все как есть доложила — куда там цэрэу!
Клара икнула и едва не оступилась. Лариса крепко ухватила подругу за рукав, уберегая от заплыва по мутной придомовой луже.
— Ну... Ничего... — Клара вздохнула. — Вряд ли он узнает меня.
— Девчата, посторонись!
По луже величественно прошел самосвал — хорошо еще, что медленно. Подруги с писком отбежали по асфальтовой тропинке как можно дальше. Волна перекатилась над низким бордюром, над узким тротуаром.
— Ой, ладно! — Лариса махнула рукой. — Подумаешь, привет передала.
— А про ребенка зачем намекать было?
— Ну... — девушка задумалась на мгновение, а потом тряхнула огненными кудрями:
— Плевать! Лисы мы или не лисы, в конце-то концов! Да и тебе сначала понравилась шутка.
До конечной автобуса дошли молча; только на остановке Клара вынула руки из карманов короткой кожанки и перестала ежиться. Покосилась на собеседницу:
— Лариса... Если взялась уже совершать подвиги, убедись для начала, что ты в сказке.
* * *
— Ну что?
Полковник Столяров пожал крепкими плечами:
— Брусочки как брусочки. А где она?
— Вон, у окна сидит.
— Так. Еще раз. Пришла девушка. Попросилась на прием к первому секретарю. Записка от куратора по линии КГБ... Так. Сама девушка документы не предъявила. Предъявила какие-то брусочки... Хм. Деревянные. Не радиоактивные. Не отравленные. Это мы проверили. На брусочках надписи. Так?
— Так. На русском. Цифры, обозначения. Вольты, амперы, номера образцов. Явно какой-то эксперимент.
— Наверное, Григорий Трофимович, надо к ученым обратиться, — начальник личной охраны первого секретаря еще раз пожал плечами — будто бы пытался вылезть из пиджака. Костюм сшили ему точно по мерке, но всякий раз в сложной ситуации Столярову хотелось его сбросить. Чтобы не стеснял движения. Чутье прямо-таки вопило, что ситуация из ряда вон — и потому полковник принялся в очередной раз искать причину тревоги.
Девушка нисколько не походила на сумасшедшую и не вызывала опасений. Сидела на банкетке смирно, слегка опустив голову, будто бы рассматривая небольшой круглый рюкзачок у правой ноги. Может быть, что-то в рюкзачке? Вон как арабы Насера подорвали — может быть, и тут? Но как она собирается привести заряд в действие? С вещами в руках ее точно к Хрущеву никто не пустит, рюкзак развяжут и все-все внутри проверят... Начальник охраны снова принялся разглядывать гостью: от обуви вверх, в давно установленном порядке.
Аккуратные красные туфельки — точно такие Столяров позавчера видел в обувном на углу. Плотная синяя юбка почти до пола. Туфли чистые, подол весенней кашей не забрызган — шла только по асфальту. Блузка белая, с экстрамодным после фестиваля символом — как он там называется? Пасифик? Впрочем, красивой девушке все к лицу.
Лицо, кстати, правильное, симпатичное. Волосы светлые, чуть ли не белые, ух какие пышные. Глаза...
Тут начальник охраны вспомнил, у кого не так давно видел точно такие же глаза. Не карие, не синие, не зеленые — редчайшего янтарного цвета.
— Точно, Григорий Трофимович. Вспомнил. Это была такая операция... Громкая. На весь мир. — Столяров повертел пальцами. Шуйский кивнул понимающе:
— Тогда Серова вызываю. Все равно сопроводительная записка по его ведомству. А от ученых кого?
— А что мы будем голову ломать? Пусть сам Серов и скажет. Может, это его шифр на брусочках. Тут с этими мультиками — учеными — космонавтами — что угодно может быть.
— Зато не скучно... — помощник Хрущева перелистал большой журнал посещений:
— Вот Келдыш с Александровым записаны, как раз через полчаса подъедут. Сейчас я Серова найду... Хорошо бы ему быть в Москве...
Шуйский потянулся к телефону, а полковник отошел от стола к гостье:
— Документов нет у вас... Нам необходимо досмотреть ваши вещи. Таков порядок.
Девушка подняла глаза и несколько мгновений смотрела в потолок расфокусированными зрачками. В самом деле, девчонка как девчонка, отчего же так беспокойно?
Гостья очнулась.
— Конечно, — изящная рука потянула рюкзачок за лямку. Ухоженная кисть. Пожалуй, не работает она руками. Ну так и что? Мало ли теперь студенток, чертежниц всяких, искусствоведов... Вон какие предметы в рюкзаке странные, чисто антиквариат: завитушки кованые, шлифованное дорогое дерево, схваченное полированной бронзой.
— Только аккуратно, пожалуйста. Все это будет необходимо при показе.
Принимая рюкзачок, Столяров облегченно кивнул. Ситуация входила в привычное русло. К Хрущеву являлись разные люди с разными предложениями — модели приносили, приборы всякие. Иногда это не кончалось ничем; а иногда — “ion canon ready”, и у капиталистов биржа в панике. А, казалось бы, кино. Макеты из папье-маше. Хвосты на ниточках.
Столяров еще раз посмотрел на девушку. На длинный, плотный синий подол. Пожалуй, надо вызвать женщину для личного досмотра гостьи.
Беспокойство никак не унималось.
* * *
— Уймись уже! Ты мне в голове уже дырку провертела!
— Лариса, ну что парень обо мне подумает?
— Да он тебя и не знает совсем! Он же с Хоро разговаривал. А Хоро — это выдумка. Образ! Ты, когда в своем театральном Анну Каренину изображаешь, тоже потом полночи не спишь, переживаешь за Вронского?
— Вот было бы за кого переживать!
— А тут есть, да?
— Ап...
— Ага! Попалась! Давай-ка, подруженька, открывай душу. Понравился?
— А сама-то! А сама! За Сергеем своим как нитка за иголкой!
— Честно говоря, уж лучше бы Василия. Там хоть свекровь зараза, но одна. У этой две сестры. Не затоскуешь!
— Да на тебя не очень поорешь.
— А вот в Японии, я читала, жена во всем подчиняется мужу. И тебе придется.
— Лариска! Прибью!
— Не успеешь!
— Долго ли умеючи!
— Умеючи-то долго... Ага, покраснела! Не успеешь, говорю же. Положи пояс, прилетит в окно пряжкой, еще не хватало стекло менять. Кончай дурить: у нас еще ничего не собрано на завтра. Лыжи у печки стоят, вижу — а вот где твой рюкзак?
* * *
Рюкзак лежал на смотровом столе. Девушка бестрепетно стояла у стола.
— Что это? — полковник указал на решетчатый глобус из трех пересекающихся обручей, размером с голову. Внутри глобуса застыли шестеренки — тоже большие, ажурные, как на греческом календаре, про который полковник читал статью в “Известиях”. Из механизма выходила тонкая стрелка светлого металла — как луч света. Стрелка должна была двигаться по вертикальному обручу, от маленького кружочка внизу — до большого жирного круга в самом верху шкалы.
— Монстролябия, — гостья аккуратно взяла сферу в руки, явно привычным движением правой подцепила за кольцо. — Должна висеть свободно. Потом отпускаем стопор...
С легким звоном стрелка закачалась по шкале вверх-вниз и остановилась заметно выше среднего положения. Гостья поджала губы:
— А на первый взгляд... — и не договорила.
— Что это значит?
— Значит, что опасности нет, — левой рукой гостья решительно защелкнула стопор, а правой вернула сферу на стол.
— Так... Записано?
Сержант в штатском кивнул. Второй молча щелкнул фотоаппаратом.
— А это что?
Полковник поднял подзорную трубу, повертел в руках: не раздвигается. Поискал кнопки или рычажки — ни единого. Девушка снова взяла предмет и привычно заглянула в окуляр:
— Шизоскоп. У него длинное научное название, но мы говорим, как проще. Смотрите через него на любой источник света.
— И что там видно?
— Степень целостности... Сплошности... — девушка вздохнула. — Вот папа сумел бы объяснить. Он все это придумал, так что знает, что к чему. Я только пользоваться умею.
— А кто у нас папа? Часом, не кузнец?
— Нет, купец.
Столяров ожидал улыбки — гостья сказала это вполне серьезно. То есть, она не из СССР даже? Нет, личный досмотр, обязательно! Где там уже Степанида Власьевна?
— Ну, а это?
Гостья взвесила в руках котелок — точь-в-точь морской компас, вон и шкала, и визирная планка. Только вместо стрелки по шкале двигалась красная точка, неприятно напоминающая отметку новомодного целеуказателя. Правда, оптический квантовый генератор весил больше, чем весь рюкзачок, а батареи к нему, пожалуй, перетянули бы на весах и девчонку.
— Танатометр, — девчонка поежилась. — Количество смертей.
— И... Как? — почему-то спросил Столяров совершенно не то, что нужно было по протоколу.
— Бывало хуже. Вот в последний раз... Впрочем, это, наверное, пока не нужно вслух.
Теперь вздохнул полковник. Эйзенхауэра и де Голля перед встречей с Хрущевым не обыскивали. Все-таки главы государств. А здесь... То ли ловкий обман, то ли очередная спецоперация того самого Серова... Не то, чтобы начальник личной охраны недолюбливал начальника КГБ. Но... Но...
Но если все это не подделка, не розыгрыш — тогда что?
Нет. Подождем пока. Никаких действий вообще. Приедет хитро... сделанный Серов. Многоумный Келдыш посмотрит на брусочки. Если гостья первым делом вывалила охране полмешка брусочков — не документы, не письмо с обращением, не жалобу — что-то эти деревяшки должны означать!
Пусть генералы с академиками разбираются. У них головы большие, да и к тому же две.
— Пожалуйста, подождите немного. Я узнаю, где нужный человек.
— Вещи я могу собрать?
— Вещи пока полежат здесь. Не беспокойтесь, их никто не тронет. У нас на этот счет строгие инструкции. Если потребуется, первый секретарь даст команду, и вы ему покажете эти... Приборы.
Полковник направился к двери в приемную, поймав себя на том, что никак не может повернуться к гостье спиной.
* * *
Спиной Клара прижималась к стойке поручня; Лариска висела на правом плече, рюкзак и лыжи на левом. Хорошо еще, лыжи упирались в пол набитого битком вагона электрички. Весна осталась южнее, за окном проносился темный хвойный лес. Бабушка, помнится, ворчала: “Бог творил Землю, а черт — Тверской край”. Не то, чтобы пионерка и комсомолка Клара верила в бога. Но в некоторых вещах с бабушкой было чертовски трудно не согласиться!
Зато в Калининской области есть где покататься на лыжах. Выбросив из головы все сложности. Особенно сложности с японцами. Как будто у нее кавалеров мало! Так еще и японец! И не поленился добираться от самого Токио!
Честно говоря, довольно приятно, что парень ради тебя едет с другой стороны Земли.
Вот если бы еще не глупая шутка про ребенка. Образ там или не образ, театр или не театр — а парень-то уверен, что все было взаправду. Это получается непорядочно и нечестно. Разве она какая-нибудь... Какая-нибудь там... Чтобы “на пузо” брать?
Состав затормозил, и в толчее выгрузки девушкам сделалось ни до чего. На перроне Лариса живо сориентировалась и потянула за рукав направо, к вокзалу:
— Там автобусы. Сейчас...
Шагая следом, Клара только успевала бормотать:
— Осторожно! Спасибо! Извините, у меня тут лыжи!
Но спешка пропала втуне, потому как нужный автобус ушел буквально десять минут назад. Следующий ожидался под вечер; приунывшие подруги уселись на лавки автовокзала.
— Скажите, вы тоже на семичасовой?
Клара подняла взгляд. Перед лавкой стояла стройная девушка с очень светлыми волосами, в красивом полушубке — похоже, что самошитом, кажется, Клара даже могла вспомнить журнал с выкройкой... Темная шерстяная юбка до пола, носки красных сапог... Ничего себе сапожки, как бы не из ГУМа, кстати. Москвичка тоже?
— Ну да, — Лариска хлопнула по лавке рядом с собой, — присоединяйся! Одной страшно, а?
Клара мило улыбнулась, показав клыки — длинные, их нарастил стоматолог специально для той самой операции. Клара даже головой помотала: и ведь все это случилось на самом деле! Как в шпионском кино — только взаправду. Операция удалась, шума было столько, что до сих пор отголоски. Вот японца только жаль. Ну зачем, зачем было писать про ребенка! Называется, привет передала!
Москвичка улыбнулась ответно — тоже показав клыки!
Клара моргнула. Ошеломленно захлопала глазами. Всмотрелась: а ведь и цвет глаз у неожиданной попутчицы был как у нее самой — янтарный; и точно так же отражался в глазах красный цвет закрытого светофора.
— Ну, — сказала девушка, — бывает и страшно. Меня, кстати, Мия зовут.
* * *
— А вашу матушку, получается, зовут Хоро.
— Хоро Мудрая, — поправила гостья.
— Ничего не понимаю, — Никита Сергеевич повертел головой, разбрасывая блики от лысины. Посмотрел на председателя КГБ:
— Иван Александрович, твои шутки? Вроде бы мы уже закончили эту историю с лисами?
Девушка подняла уголки губ. Академик Келдыш выдернул нижний брусочек. Постройка, сложенная им из принесенных гостьей деревяшек, обрушилась. Серов крякнул, посмотрел на красный бланк с грифом “Тайна”, и засунул его назад в портфель. Не дождавшись ответа, Хрущев посмотрел на академика:
— Мстислав Всеволодович! Объясните!
Академик протянул Хрущеву тот самый нижний брусочек:
— Этот вот образец Фок и Лентов отправляли... В пятьдесят восьмом. В марте, кажется.
Никита Сергеевич вздрогнул. На память он еще ни разу не жаловался, и сейчас тогдашние слова Келдыша отдались, как наяву: “... пробный предмет — деревянный брусок — установка куда-то отправила. Но мы его не нашли. И даже не можем определить, где он затерялся — в пространстве или во времени.”
— А теперь, получается, нашли... — пробормотал Хрущев, промокая внезапную испарину на лысине. — Мия...
— Мия Лоуренсовна, — поправил Серов. — Если совсем точно.
— Точность совпадения меня и удивляет, — заметил Келдыш. — Допустим, что параллельный мир существует. В конце концов, Фейнеманн и Эверетт этого не отрицают. Но почему такое совпадение: до мелочей, до деталей, до цвета глаз?
— Не знаю, — улыбка у гостьи оказалась приятная.
— Но предположить могу, — сказал Серов. — Мы взяли гвоздь не от той стенки. Если допустить не то, что кто-то сделал мир по книге... А что книга написана по миру.
— Что информация свободно перемещается, и художник, думая, будто рисует выдуманный мир, на самом деле рисует существующую параллель? — Келдыш даже не прикрывал глаза.
— Да они у тебя как лампочки на ЭВМ сверкают! — Хрущев положил платок. — Ну ладно. Так, значит, Мия Лоуренсовна может свободно перемещаться между мирами.
— Ну... Не совсем свободно. Все мои приборы должны показывать, что переход безопасен. Что за переходом нет опасных для жизни существ...
— Монстролябия, — кивнул Серов.
— ... Что мир, куда я попаду, будет цельным, и не рассыплется на кусочки...
— А это, получается, шизоскоп, — сообразил академик. — Ведь мозаичной шизофрения называется.
— ... И что там...
— Не убивают каждую секунду. Это танатометр?
— Да. Как видите, все просто.
— Но почему же мы этого не можем?
Мия пожала плечами неуверенно:
— Откуда мне знать. Вам бы с отцом поговорить. Он все приборы придумал, он должен знать, как они работают.
— Так он ученый?
— Он... Торговец. Я смотрю, здесь у вас их почему-то сильно не любят.
Серов и Хрущев переглянулись, хмыкнули.
— Есть причины, — сказал Серов. Академик протянул:
— Впрочем, вот есть у нас “Хождение за три моря”, первый русский текст о путешествиях. Написал его Афанасий Никитин. Купец. Или тот же Колумб отплыл не новый континет открывать, а в поисках пряностей для торговли.
— Ага, — проворчал Серов. — И поэтому, видать, открыл континент спекулянтов. “Украл доллар — сел в тюрьму. Украл железную дорогу — сел в Сенат”.
— Хорошо, — Хрущев еще раз глубоко вздохнул. — Мия, а зачем вы здесь? Или вы просто лезете в любую новую дверь, как лиса в открытый холодильник?
Мия засмеялась, высвободив из пышной прически уши:
— Очень точно! Интересно же!
— Так вы попали к нам случайно?
Девушка помотала головой:
— Вовсе нет. Уж очень громкая получилась история с лисами. Мама попросила глянуть — кто там называется ее именем.
— И как? — подобрался Серов. — Глянули?
— Да. Хорошие девчонки, я бы охотно с ними дружила.
* * *
— Так что тебе мешает с нами остаться?
Мия засунула руки в рукава, опустила плечи, сделавшись печальной и несчастной:
— Мне нужно найти способ, чтобы отец прожил подольше. Куда только я не забиралась в поисках этого!
Лариса и Клара переглянулись. В маленьком зале автовокзала сгустился вечер. Людей почти не было: любопытная старушка, закутанная до полного уподобления колобку, да мужчина средних лет, одетый в серое, теплое. Праздновать возвращение домой он принялся еще в электричке, и теперь вполне созрел подойти познакомиться. Ну, Клара с Мией ему и улыбнулись. Теперь мужик озадаченно вертел в руке бутылку, глядя то на этикетку: “Да нет, вроде бы заводская, не паленка”. То на девушек: “Но клыки же сам видел!” Потом, наконец, осторожно поставил поллитровку на подоконник и даже отодвинулся от нее, насколько позволяла лавка.
— А знаешь что? — выпалила рыжая, — у нас ведь после того случая остался телефон... Ты помнишь?
Клара кивнула:
— Позвоним куратору, он тебя запишет на прием. Там... Такие люди... Такая сила задействована!
— А они вообще станут мне помогать? С чего это вдруг?
Девушки снова переглянулись:
— Скажем, что хорошему человеку помощь нужна. Почему нет?
* * *
— В самом деле, почему нет? Ваш отец болен?
Мия покачала головой:
— Он просто живет столько, сколько живет обычный человек. А мама... Да и я тоже... Мы ведь будем жить почти вечно!
Келдыш протер очки:
— Если не обидитесь... В вашем положении есть и плюсы.
Гостья махнула рукой:
— Как-нибудь не обижусь.
— Вас можно в космос посылать. На сверхдальние дистанции, как у Ефремова написано. Вам и семьдесят лет не срок, и сто семьдесят не срок.
— Зато вам очень даже срок, — Мия понурилась. — Кто дождется нас из полета?
— “Юноши отправлялись в далекие галактики. Девушки занимали очередь в рефрижираторы — их ждать”, — процитировал академик “Сказку о Тройке” и прибавил из “Левой руки Тьмы”:
— “Миров, как песчинок на морском берегу”...
— Куда-то мы не туда заехали, — Серов опомнился первым. — Нечего вешать нос. Прогресс в науке очень быстрый. Глядишь, и с этим старением что-нибудь придумают. Вон, десять лет назад не было ни ВЭС, ни космоса. А сегодня мы уже разговариваем с инопланетянкой.
— Да, но кто бы мог подумать, что первый контакт произойдет не в результате работы ученых, инженеров... А в результате такого вот спектакля для дезинформации, стыдно сказать, вероятного противника! Это даже не сатира, это кич! — Келдыш захлопнул записную книжку.
— Мстислав Всеволодович, во-первых, ты вспомни в результате каких и скольких громадных дел стало возможным снять этот, как ты выражешься, “кич”. Уж тут работали все! А во-вторых — тебе не все равно, какого цвета кошка? Ловила бы мышей! — Хрущев хмыкнул и посмотрел на гостью:
— Мия...
— Да?
— Пока что земная наука не знает способа вечной жизни. К сожалению. Но неужели мы ничего больше не можем вам предложить? Мы вон с де Голлем торгуем, даже с американцами торгуем.
— Только американцы, выражаясь высоким штилем, “не подозревают, что имеют эту честь”, — хмыкнул начальник КГБ.
Девушка посмотрела вокруг: просторная комната, уставленная игрушечными машинками, поездами, самолетами... В каждом новом мире что-то да найдется интересное. Где красивое, где полезное, где вкусное.
— Я не против поговорить с отцом. И с мамой. Только я боюсь, если она сама сюда явится, тут такое начнется!
Люди переглянулись. Общее мнение выразил академик:
— Зато скучно точно не будет.
Хрущев посмотрел на начальника КГБ:
— Я вот думаю, какого цвета тебе бланк заводить на новый уровень секретности. И как его назвать. Помнится мне из “тех документов”, буржуины говорят: “Россия — это загадка, укутанная в тайну.” Ну так “тайна” у нас уже имеется. “Загадкой”, что ли, назвать?
Серов полез чесать затылок:
— Даже и не знаю. Может, опять пошутить: глядишь, еще кто-нибудь на наши шутки придет?
— “Идет ли слонопотам на свист? А если да, то зачем?” — процитировал Никита Сергеевич. Посмотрел на весенние сумерки за окном и прибавил:
— Вот это будет уже перебор. Всё должно быть научно!
(с) КоТ Гомель
5.09.2017
