Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения
Убрать выделение изменений

Принцип оправданного риска ч.2


Жанр:
Опубликован:
30.08.2017 — 29.12.2022
Аннотация:
Продолжение истории о наших старых знакомых. Обновление от 05.03.2021
 
↓ Содержание ↓
 
 
 

Принцип оправданного риска ч.2



Бред? Но ведь новый!



Станислав Ежи Лец





Закончился май, а с ним словно бы закончилось и лето, короткое и свирепо-знойное, и с первого числа первого по календарю летнего месяца зарядили непрерывные дожди.

Солнце не успевало ни высушить землю, ни прогреть воздух, и городской парк, где к летнему сезону оборудовали новый пляж, построили несколько кафе и восстановили пристань, практически пустовал. Два небольших прогулочных теплохода стояли на приколе, и администрация парка, не веря долгосрочным прогнозам, обещавшим улучшение погоды, уже начала подсчитывать убытки. Даже в редкие теплые дни экскурсии на воде почти не пользовались спросом, потому что от реки тянуло промозглой сыростью, и когда по телевизору в выпуске новостей сообщили о захвате одного из теплоходов, это не вызвало ничего, кроме недоумения. Никаких требований террорист-одиночка не выдвинул, и цель его действий была совершенно не понятна — на речном трамвайчике далеко не уплыть, потому что не хватит топлива. К тому же выше города русло реки до такой степени мельчает, что там сможет пройти лишь не очень большая лодка, а ниже по течению есть два переката, небольших, но непреодолимых на таком суденышке.

Медведев, у группы которого как раз были "сутки", получил из созданного оперативного центра, который почему-то возглавил директор института, а не кто-то из руководителей городского УВД, чуть более развернутую информацию: террорист прошел на теплоход с экскурсией, проник в машинное отделение и бросил туда взрывное устройство, от которого возник пожар и воспламенился один из баков с соляркой. Появилась угроза распространения огня на палубу, на соседнее судно и причал.

— Ваша задача номер один — спасение людей, защита плавсредств и экологической обстановки — на втором месте!

Медведев чуть не обматерил директора, получив от него такую информацию, Черепанов бы обрисовал обстановку в мельчайших деталях и четко поставил перед командиром группы задачу. Но Кронидыч уже третий день был в командировке в столице, и Вадиму пришлось общаться непосредственно с директором, большим специалистом по взаимодействию с вышестоящим руководством любого ранга, но полным профаном в организации спасательных мероприятий.

— Какого... лешего!!! Почему сразу теракт! Может, голый криминал? Или вообще простая "хулиганка"?

— Мы обязаны быть готовы ко всему! — пафосно заявил директор и отделался от командира первой группы сообщением, что к месту происшествия выслан пожарный караул.

От разговора с заместителем начальника райотдела милиции, в чьем ведении находился парк, ситуация яснее не стала. Майор предпенсионного возраста — Медведев пару раз сталкивался с ним и знал, что бОльшего от того не добиться — порекомендовал получать информацию от непосредственного руководства, то есть от директора института. Странности множились — непонятный террорист, вызывающее недоумение назначение директора их института руководителем оперативного центра, стремление милиции устраниться от участия в событиях, отсутствие какой-либо информации о произошедшем в новостях; короткое сообщение на двух телеканалах ранним утром и — как отрезало, нигде и ничего.

Сомнения Медведева в том, что произошел теракт, стали оправдываться сразу по прибытии в парк. Он ожидал увидеть спецназ, роту ОМОНа, но не обнаружил даже нормального оцепления, не подпускавшего бы немногочисленных зевак близко к месту происшествия, где были лишь милицейская "Газель" с усиленным нарядом ППС, машина "Скорой помощи" и две пожарных машины, экипажи которых спешно разворачивали магистральную линию.

Из дверных проемов и иллюминаторов судна шел густой дым, но отблесков пламени заметно не было. "Газель" спасателей не успела еще остановиться, как с борта теплохода спрыгнули два человека. Один из них резво поплыл к берегу, до которого было немногим больше двадцати метров, а второй, еле держась на воде, остался барахтаться на месте. Вадим встретился взглядом с Меньшиковым, и Сашка, мгновенно поняв безмолвный приказ, схватил трос и бросился в воду.

Через несколько минут от спасенных выяснилось, что и экскурсанты, и экипаж целы и заперты в салоне теплохода, налетчик обосновался в баре, но никто не знает, куда пропал помощник механика, который в момент взрыва мог находиться как раз в машинном отделении. Этим определилась первоочередная задача для милиции — нейтрализовать "бомбиста", а затем уже группа Медведева должна была организовать поиск пропавшего механика и эвакуацию людей и одновременно тушить машинное отделение. Последним должны были заняться пожарные расчеты, спасатели при необходимости помогли бы им.

Трое сотрудников милиции, облачившись в бронежилеты и натянув противогазы, с автоматами наперевес прогрохотали по дощатому причалу и скрылись в дыму. Не прошло и пяти минут, как рация Медведева запищала и командир наряда ППС сообщил, что террорист обезврежен. Порадовавшись тому, что все обошлось относительно тихо-мирно, Вадим отдал команду приступить к тушению огня, а сам повел свою группу на теплоход.

На узкой палубе произошла неожиданная встреча. Террорист, которого волокли, заковав в наручники, два дюжих милиционера, поднял голову и, встретившись глазами с Медведевым, вдруг подмигнул ему. Вадим по инерции проскочил мимо и резко остановился — террористом был не кто иной, как Николай Зверев, участковый, с которым спасателям первой группы уже не раз доводилось работать вместе. "Что ему, зарплату не платят или квартиру не дают?" — мелькнула тут же отогнанная разумом нелепая мысль, и ко всем странностям дня добавилась еще одна, очень и очень большая.

Дверь в салон, где были заперты заложники, самые молодые члены группы Саша и Сережа открыли за считанные секунды, попутно удивляясь, что ее не вышиб никто из пленников, настолько хлипкой были и она, и сам замок, который не выдержал бы даже умеренно сильного пинка. А когда спасатели оказались в салоне, то поняли, что никто из заложников и не собирался предпринимать усилий по своему освобождению — несколько молодых парней и девушек, кроме одной, театрально рыдавшей в углу, беззаботно смеялись каким-то шуткам и с откровенной неохотой стали выбираться наружу, когда Медведев попросил их покинуть судно. Две девушки, протискиваясь мимо командира, неожиданно смутились, мило покраснев, и тут Вадим узнал обеих — он уже спасал их однажды, спасал из детского кафе в горящем торгово-развлекательном центре, их и еще с десяток человек из школьного театра, которым руководил его одноклассник Мишка Зубов. И стоило только вспомнить его, Зубов, как помянутая к ночи нечистая сила, объявился сам. Не замечая стоявшего в стороне от дверного проема Медведева, его одноклассник, колобком катясь по опустевшему салону, на повышенных тонах объяснялся с кем-то по телефону, доказывая, что "зачет сдан, никакой другой договоренности не было".

Последняя деталь четко легла в мозаику. Медведев узнал еще троих мальчишек из того самого кафе, изменившихся за прошедшее время намного сильнее девушек, сделал шаг вперед, преградив путь учителю, и громко сказал: "Зачет не приму! Потому что — халтура!" Следующие десять минут Зубов теннисным мячиком прыгал вокруг Вадима, восхищаясь мужеством спасателей, поздравляя их командира с успешным завершением операции, расспрашивая его о семье и одновременно уговаривая не портить детям жизнь, потому что, оказывается, разыгранный этюд "Заложники" был одним из творческих заданий на вступительных экзаменах в театральный институт.

Пока Медведев отмахивался от него, как от надоедливой мухи, появился еще один персонаж провалившегося фарса. "Халтура!" — согласился с командиром спасателей обладатель бархатного баритона. Обернувшись, Медведев мгновенно отметил несоответствие профессионально поставленного голоса, сочного, вальяжного, можно даже сказать, барского с внешностью его обладателя. Вадим не без труда узнал в похмельном с виду замызганном мужичке, оказавшемся, судя по надписи на куртке, пропавшим помощником механика, известного артиста театра музыкальной комедии, профессора театрального вуза и, без преувеличения, кумира почти всех женщин города, вне зависимости от их возраста.

Оставив одноклассника объясняться с профессором, Медведев обревизовал место возгорания и, возложив обязанность составления протокола, всевозможных актов и прочих нужных и ненужных бумаг на сотрудников пожарной части, собрал оборудование и своих бойцов и уехал домой, готовя по пути гневную речь по поводу устроенного спектакля.

Но до руководства института пылавший жаждой если не убийства, то, по крайней мере, хорошей разборки, Вадим не добрался. Сразу после того, как он выбрался из "Газели", командира первой оперативно-спасательной группы перехватил Порошин и, с неожиданной силой вцепившись узловатыми старческими пальцами в разъяренного спасателя, кадровик затащил его в корпус.

— Успокоился! Быстро!

И откуда только взялся в высушенном годами теле командирский рык такой мощи, что Медведев непроизвольно встал по стойке "смирно".

— Да, спектакль, да, устроили. Такую вот проверку. Но не лично для тебя, майор, а для всего института. Пока ты там на лоне природы прохлаждался, наши сисадмины пачками вешались, потому что полетели сервер и вся сеть. Вся! От и до! А перед этим — электричество вырубилось, в первую очередь, в клинике! Угадай с трех попыток, сколько резервных генераторов не запустилось с первого раза?

— Половина, — наугад брякнул Вадим.

— Почти угадал — треть. Хорошо, что как раз примерно треть — это резерв, так что выкрутились.

— Тоже спектакль?

Кадровик кивнул:

— Проверка готовности.

— К войне? — не без иронии спросил Медведев.

— К аккредитации. Первая проверка. И еще, не сомневайся, будут, пока мы ее не пройдем, — "утешил" Вадима кадровик. — И что еще там придумают, — Порошин посмотрел на потолок, — и когда, не знает никто. А фантазия у этих товарищей богатая, так что считай, сегодня была легкая разминка.



* * *


Реку Березовую никто даже и не пытался сравнивать с бурными горными реками Алтая и Карелии, но пороги на ней были достаточно сложными. Они вызывали большой интерес среди любителей рафтинга, и народу на берегах ниже Дегтярки в сезон набиралось немало. Так и сейчас, несмотря на дождливое и прохладное лето, наступившее после аномально жаркой весны, на отлогом песчаном берегу разбили свой лагерь сразу две компании. Случайно среди сплавщиков оказались ранее знакомые, и очень скоро между остальными тоже завязались тесные отношения. В субботу после проведенной накануне ревизии оборудования и провианта почти половина населения палаточного городка отправилась пополнять запасы в ближайший поселок. Оставшиеся на берегу осматривали в очередной раз плоты, кое-кто ушел в лес за грибами, а несколько человек просто слонялись по берегу, не зная, чем заняться.

Накануне весь день до позднего вечера не прекращалась гроза. Ветер то сдувал тучи с окрестностей Дегтярки, и гром утихал, а дождь переходил в мелкую морось, то нагонял новые, и стихия бушевала с новой силой. К закату грозу унесло далеко на восток, но в покрытом тучами темном ночном небе еще долго полыхали зарницы, и, как финальный аккорд, глубокой ночью раздался такой оглушительный удар грома, короткий и сухой, как выстрел, что содрогнулась земля и многие даже повыскакивали из палаток, решив, что произошло землетрясение. Но Дегтярские скалы незыблемо стояли в ночном мраке, никаких толчков больше не было, и сплавщики разбрелись обратно по палаткам досматривать прерванные грохотом сны.

После сильного дождя река вздулась и несла много мусора, по большей части обломки деревьев. Человека в воде заметили не сразу, приняв его сначала за очередную корягу, которую несло быстрым течением.

— Леха, ты глянь, — вдруг толкнул своего соседа коренастый белобрысый парень. — Там человека несет.

Леха всмотрелся: то, что еще минуту назад казалось обломком дерева, теперь превратилось в тело, которое со всего маху налетело на камень.

— Не-е, Дуська, это уже не человек, а покойник. Смотри, как его швыряет, там один фарш остался, — Леха привстал и положил удочку на землю.

Тело продолжало крутиться в бурунах, то пропадая, то вновь показываясь среди пены. Ребята переглянулись, им показалось, что вода несет не инертный предмет, что человек пытается плыть, сражаясь с потоком.

— Давай веревку, попробуем его вытащить, — первый парень подошел к самому краю воды и начал раздеваться.

— Спятил? Вместо одной отбивной две по течению поплывут? — Леха все-таки протянул товарищу тонкий, но прочный синтетический трос.

Андрей отмахнулся от него, обвязался концом веревки и полез в воду чуть ниже порога, где вода круговерть воды немного успокаивалась, но и глубина была приличной. Он отплыл почти на треть от берега, когда тело, мелькавшее среди пены, миновало каменистое мелководье и скрылось под поверхностью. Вода была мутной, даже на глубине пятидесяти сантиметров дно уже не просматривалось, поэтому Андрей нырнул вслепую, надеясь только на удачу. Ничего. Он отдышался и нырнул еще раз. Человеку, за которым он полез в воду, повезло, потому что на него натолкнулись со второй попытки.

Андрей ухватил его за безжизненную руку, всплыл на поверхность и постарался приподнять над водой голову тонувшего. К Лехе успели за это время подойти два мужика из Дегтярки, и теперь они все вместе стали вытягивать на берег Чернецова с его "уловом". Течение было сильным, неподвижное тело очень мешало движениям, но совместными усилиями их вытащили на песок.

— Вызовите "Скорую", он вроде живой, — Андрей встал на колени и перевернул вытащенного им человека на спину.

Только сейчас он разглядел его, в воде было не до этого. На песке лежал бритый наголо мужчина лет сорока, никакой одежды, даже белья, на нем не было. Мускулистое худощавое тело покрывали старые шрамы и свежие синяки и ссадины, а ото лба вверх шла чудовищная рваная рана, которая сейчас, когда ее не омывало водой, моментально начала заливать кровью лицо. Такая же рваная рана кровоточила на левом плече.

— Дышит? — спросил один из деревенских, постарше и повыше.

— Дышит, — сказал ему Леха, тоже вставший на колени рядом с Андреем. — Да вызовите же "Скорую"!

Ни один из мужиков не сдвинулся с места.

— Бандюг какой-то, — решил щуплый мужичок в засаленном пиджаке. — Лучше в эти дела не лезть, нам разборки ни к чему. Менты понаедут, никакой жизни не дадут...

— Леха, вызови сам, — Андрей повернулся к товарищу. — Если подняться на камни, мобильник заработает. Бандюг, не бандюг, а все человек.

— Ладно, только ты его не сильно ворочай, — сказал Леха, заметив, что его друг перевернул утопленника лицом вниз и собрался приподнять его, чтобы удалить из легких воду. — Его так колотило о камни, что могло все кости переломать.

Пробегая мимо лагеря, Неверов поднял всех, кого нашел, на ноги. Кто-то побежал вызывать "Скорую", кто-то, схватив пару одеял, кинулся на берег.

Андрей пытался делать искусственное дыхание, а деревенские мужики смотрели на него и обсуждали происшествие:

— Не-е, не местный это, нету у нас таких. И в Торфянке нет, — приглядевшись к пострадавшему, решил высокий мужик. — Из приезжих.

Щуплый, соглашаясь, добавил:

— Выше по течению какие-то столичные педики стояли, но этого лысого я у них не видел, — мелкий мужик постоянно околачивался среди сплавщиков в надежде на угощение. — Значит, с кем-то еще приехал, и чего-то не поделили.

— Может, бабки, может, бабу, — выдвинул сразу две версии высокий. — Но наше дело — сторона.

Щуплый кивнул:

— Я и говорю: нам ихние разборки ни к чему. Этому вот дали по черепу да с Березовского моста сбросили; повезло, что не потонул до Дегтярки.

— Да не очень-то, — возразил высокий. — Добьют, если узнают, что выжил.

— А ты не трепли языком, так и не узнают.



* * *


Хотя Середкин грозился сослать дочь к своей тетке в деревню, он, как только его выписали из клиники, никого не предупредив, уехал туда сам и несколько дней наслаждался тишиной и покоем, пока Людмила не обнаружила его отсутствие. Генка не стал слушать ее вопли и выключил мобильный телефон, сказав жене лишь два слова: "Развод. Немедленно".

На свою беду Медведев попался на глаза разъяренной женщине сразу после этого короткого разговора.

— Отдай ключи! — не дожидаясь реакции остолбеневшего командира, лихорадочно соображавшего, о каких ключах может идти речь, Людмила решила высказать все, что думает о нем и о Генке: — Сволочь! Скотина! Алкоголик! Как ты смеешь? Каких шлюх ты этому уроду приволок? Отдал своих пользованных, которые уже надоели? Дай ключи от своего притона, я сама с ними со всеми разберусь или милицию вызову!

Обвинения перемежались с истерическими рыданиями и угрозами наябедничать Светлане, пожаловаться в прокуратуру, выкинуть вещи мужа из дома, не пускать его на порог, когда приползет, и вообще — убить его и всех друзей-собутыльников, которых только могила может исправить.

Медведев попробовал объяснить, что он давным-давно сдает свою квартиру, что Генки там быть никак не может, что он вообще не в курсе, куда тот пропал, но безуспешно.

— Прекрати орать! — в конце концов не выдержав, гаркнул Вадим. — Отпуск он оформил! Больничный закрыл и взял отпуск!

— А ты, конечно, отпустил! — Людмила никак не хотела успокоиться.

— У него еще за позапрошлый год отпуск не отгулян, — Медведев с отвращением почувствовал, что начинает оправдываться, — поэтому и отпустил. И руководство не возражало, даже путевку в санаторий предложили.

— Этому... козлу?.. Путевку?.. — Людмила задохнулась, и последнее слово вышло почти беззвучно: — В санаторий?.. А на какие шиши?! Жена и дочь ходят голые, бОсые, голодные, а он, значит, в санаторий к ... поехал! В какой? — почти прорычала она.

— Ни в какой! Отказался!

— Врешь!

Вадим лишь пожал плечами, а Генкина жена, видимо, решив, что больше ничего от него не добьется, переваливаясь с боку на бок, резво потрусила в сторону нового административного корпуса, где находился профком, с расчетом узнать там, куда уехал муж.

— Вот ведь сволочная баба!

Медведев, глядя ей вслед, передернулся от ужаса, подумав, что если бы он тогда пошел на поводу у Ольги и женился на ней, то...

Нет, эти мысли он даже не прогнал из головы, а взял за шкирку и выкинул как можно дальше, потому что и других нерадостных дум у него было в избытке. Бумажное море казалось бесконечным, его группа до сих пор пребывала в сильно усеченном составе — Антон никак не мог пройти медкомиссию для допуска к оперативной работе и работал в диспетчерской, у Середкина медкомиссия была в отдаленной перспективе с не совсем ясным исходом, хотя Генка клялся и божился, что чувствует себя, как в двадцать лет. Но главные проблемы были с Зориным.

Денис пришел в себя после месячной комы. Сложно сказать, помог ему амулет или нет, но спасатель открыл глаза, когда в блок интенсивной терапии каким-то образом проникла Покемошка. Довольно страшную на вид совершенно лысую с морщинистой кожей кошку с огромными ушами и глазами инопланетянина обнаружил во время ночного дежурства Игорь Федотов, когда заметил непонятные изменения в показаниях системы мониторинга и, предположив, что отошел один из датчиков, заглянул к Денису. Глухо ворча, Покемошка, как никогда похожая на инфернальное существо, топталась по неподвижному телу спасателя, то вылизывая, то покусывая его. Легкая простыня съехала в сторону, и на бледной коже лежавшего без сознания человека были хорошо заметны многочисленные, местами кровоточащие царапины.

— Что за черт!

Мгновенное остолбенение врача прошло, и он хотел схватить кошку и выкинуть ее в коридор, но тут из-под кровати с хриплым мявом, больше похожим на рычание, вылетел зверь, свирепый и лохматый. Игорь шарахнулся от разъяренного Кузи, чьи бритвенно-острые когти рассекли воздух в каком-то миллиметре от его ноги. Врач, даже в далеком детстве не мечтавший о карьере укротителя тигров, все же попытался накинуть на взбесившегося хищника оставленный Меньшиковым халат, но попытка хоть как-то ограничить свободу дикого зверя оказалась безуспешной. Халат попал в цель, но когти мгновенно располосовали его на ленточки, и кот, с легкостью выпутавшись из-под бесформенных остатков, с угрожающим видом, неторопливо, словно прицеливаясь, куда вонзить клыки и когти, двинулся к Федотову. Заставив его отступить на пару шагов назад, кровожадное чудовище, как только врач оказался за порогом бокса, где лежал Денис, превратилось в милого благонравного котика, никогда в жизни не помышлявшего о нападении ни на кого. Но стоило Игорю сделать полшага вперед, как шерсть на Кузином загривке вздыбилась, а из горла вырвалось угрожающее рычание. Те же полшага назад — и снова на пороге бокса, застыв в неподвижности, сидит ангельски кроткое существо, не сводящее, однако, с человека внимательных глаз. "Хоть охрану вызывай", — невесело усмехнулся врач и, решив "сдаться", потянулся за телефоном. Но и это поползновение прервал грозный тигриный рык.

Минут десять, если не больше, длилось это противостояние, потом из бокса донеслось протяжное мяуканье. Кузя, услышав его, словно оттаял. Не обращая внимания на врача, он одним движением оказался около койки Дениса и запрыгнул на нее, оказавшись рядом с Покемошкой. Игорь осторожно заглянул внутрь и обнаружил, что Денис пришел в себя: глаза вполне осмысленно смотрели на кошку, а малопослушные пальцы почесывали ее затылок. Тихо мяукнув, Кузя спихнул подругу на пол и подставил лохматую голову, чтобы получить свою порцию ласк. Только после этого он спрыгнул с койки вслед за кошкой и позволил врачу подойти к пациенту.

Но поправлялся Зорин очень медленно — плохо восстанавливались речь и координация движений, сесть самостоятельно он не мог, очень быстро уставал, когда его сажали, и даже речи не шло о том, чтобы пытаться встать, хотя переломы уже срослись. Покемошку, когда обнаруживали ее рядом с Денисом, теперь не прогоняли, потому что "которефлексотерапия", как называл действия кошки Меньшиков, давала положительные результаты, едва ли не более заметные, чем его старания по подкачке товарища энергией. Светлана два раза в неделю приезжала в клинику, массаж и традиционные методы физиотерапии тоже шли в дело, однако процесс восстановления шел намного медленнее, чем хотелось бы всем.

Самое главное, Денис не помнил почти ничего из произошедшего: ни кто сказал ему, что Мак, упав с лошади, сломал позвоночник и нужно лететь за ним в селение рядом с заброшенной военной базой, ни то, что было потом. Рассказ Белова тоже особо не прояснил картину, потому что в их небольшом коллективе само собой сложилось так, что очередность посещения точек, куда необходимо доставить груз или забрать больных и травмированных, определялась Зориным. Поэтому когда Денис сказал, что нужно лететь за Маком, возражений со стороны пилотов не последовало, их, по большому счету, интересовало одно — хватит топлива или нет.

После неудачной попытки расспросить Зорина о случившемся, Медведев долго чувствовал себя едва ли не гестаповским следователем-садистом и несколько дней стеснялся заходить к Денису, которого перевели в ту самую палату, где когда-то лежал Вадим. Даже после перевода в почти домашнюю обстановку спасатель продолжал апатично реагировать на все, что происходило с ним и вокруг него, и Света порой приходила в отчаяние, говоря, что не может эффективно заниматься с пассивным объектом. "Мне нужна хотя бы какая-то реакция! Пусть бы даже отторжение! — сердилась она, выстраивая план лечения совместно с Худяковым и Меньшиковым. — Это уже какое-то активное действие, а вместо него — тефлоновая сковородка! Все скользит по поверхности, не задерживаясь на ней, и, тем более, не проникает внутрь". Даже Лекс не смог расшевелить Зорина, хотя "шаманил" над ним часа два, если не больше, и сам устал до такой степени, что полчаса не мог сдвинуться с места и сидел в холле в обнимку с Ириной, словно заряжаясь от нее.

Ира тоже попробовала растормошить Дениса, но безуспешно. Услышав от нее: "День, хватит киснуть!" — Зорин виновато улыбнулся, затем выдавил из себя несколько слов в ответ на ее расспросы, а бОльшей реакции Ирина от него так и не добилась. Точно так же он реагировал и на многочисленных посетительниц — сотрудниц института, у которых стал пользоваться неожиданной популярностью. То, что раньше порадовало бы его, теперь оставляло равнодушным, утомляло и временами раздражало.

В хорошую погоду Дениса, усадив в кресло, вывозили на прогулку. На крыльце клиники, будто специально ждала, к нему сразу же подбегала Жулька, собачка, которую они привезли еще весной вместе с ее хозяином. Старика, так и оставшегося полупарализованным после инсульта, увезла к себе в другой город отыскавшаяся племянница; брать собаку она отказалась, и с тех пор Жулька жила на территории института на полулегальном основании — ее подкармливали и у кинологов, и в столовых, но прогоняли с глаз долой, когда в институт приезжало какое-либо начальство. Денис Жульку воспринял равнодушно, погладил ее, когда собака первый раз с радостным визгом подбежала к нему, но больше почти не обращал внимания, хотя и не гнал, когда она усаживалась у его ног и преданно заглядывала в глаза.

Не расшевелил Зорина и рассказ Марата о том, как его группа повстречалась с медведями во время тушения лесного пожара, когда они уже почти справились с огнем. Из догоравшего подлеска выскочила огромная старая медведица, но не пробежала в панике мимо, как две лисицы незадолго до нее, а остановилась как вкопанная перед людьми. Когда секундный шок от появления зверя прошел, спасатели заметили, что шкура на спине медведицы в нескольких местах тлеет, распространяя тошнотворный запах паленой шерсти и горелого мяса, заметный даже сквозь удушливый дым от лесного пожара. Уменьшив напор, Марат окатил медведицу водой из брандспойта, и несколько минут она стояла на месте, чуть поворачиваясь, чтобы шкура как следует пропиталась влагой. А потом медведица очень медленно, стараясь не испугать человека, сделала несколько небольших шагов и, остановившись в полуметре от Кузьминых, издала протяжный звук, больше всего похожий на слабый стон.

Марат в замешательстве отступил на шаг, прекрасно понимая, что если зверь нападет, то вряд ли ему поможет металлический наконечник на брезентовом рукаве. И никто не поможет, потому что такого здоровенного хищника можно остановить только прямым попаданием из крупнокалиберного оружия, которого у спасателей, конечно же, не было. Но медведица нападать не собиралась, она низко наклонила голову, почти коснувшись ею земли, при этом остатки обгорелой шерсти разошлись и стали заметны кровоточащие ожоги на загривке зверя. Затем медведица развернулась и посмотрела в сторону подлеска, откуда появилась несколько минут назад, потом снова взглянула на людей, которые боялись пошевелиться, чтобы не спровоцировать нападение. Отбежав чуть в сторону, она повторила недавние телодвижения, будто просила помощи или звала за собой.

Так оно и оказалось. Несколько спасателей под предводительством самого Марата пошли за медведицей, которая оглядывалась через каждые два шага, проверяя, не отстали ли люди, и метров через триста они обнаружили небольшой, но глубокий овраг. Медведица остановилась на самом краю и, опустив морду вниз, негромко заворчала. В ответ из темноты провала, заросшего пожухшим от жара кустарником, донеслось тихое хныканье.

На самом дне оврага спасатели нашли прижавшихся друг к другу двух медвежат, целых и невредимых, но перепуганных пожаром до такой степени, что люди уже не казались им ужасными чудовищами, от которых пахло дымом и еще чем-то страшным и чужеродным, чем никогда не пахнет в лесу. Подросшие, размером с крупную собаку, с немаленькими когтями и острыми зубами, они даже не пытались сопротивляться, когда люди схватили их и начали вытаскивать из убежища; может быть, и голос матери, время от времени издававшей тихое ворчание, успокаивал детенышей.

Наверху семья воссоединилась. Не обращая внимания на собственные раны, мохнатая мамаша облизала морды своим отпрыскам, и на этом телячьи нежности закончились. Ударом лапы придав медвежатам дополнительное ускорение, медведица, поднимая клубы горячего пепла, потрусила в сторону реки, на бегу обернувшись к людям и негромко, словно благодаря, рыкнув напоследок.

"Повезло вам", — только и сказал Денис, без интереса выслушав рассказ Марата, не ожидавшего такого безразличия. Зная любовь Зорина ко всякой живности, он был готов к расспросам о том, какого роста медвежата, какие у них зубы, глаза, лапы, какая шкурка, к тысяче других вопросов, но их не последовало. Даже ни разу не улыбнувшись, Денис закрыл глаза и притворился, что спит, или и в самом деле заснул.

Точно так же он реагировал и на родителей, почти каждый день приезжавших в клинику — нехотя отвечал на их вопросы, затем говорил, что устал и хочет спать, и отворачивался от них.

Немного оживал Денис, только когда к нему прибегали его кошки. Покемошка сразу запрыгивала на койку, а Кузя обычно садился на пороге и пропускал в палату далеко не всех, производя свой собственный отбор посетителей и не стесняясь в случае необходимости продемонстрировать, а то и пустить в ход клыки и когти. Медведева кот всегда встречал радушно, при появлении командира превращаясь из грозного стража в умильную кису, и Покемошка не шипела рассерженной змеей на Вадима, когда тот расспрашивал Дениса о самочувствии, рассказывал о событиях в институте или пытался вызнать, не вспомнил ли Зорин хоть что-то.

Как казалось Медведеву, Кузя особо охотно пропускал его, когда в палате находилась очередная посетительница, потому что появления Вадима девушки почему-то пугались и сбегали, оставляя его в легком недоумении: "Я что, такой страшный?" Но как-то раз кот довольно странно прореагировал на Медведева. Нет, он не стал шипеть, рычать и выпускать когти, наоборот, Кузя начал тереться о ноги, бодать их головой, мяукать и вообще всеми способами выпрашивать ласку, изображая из себя недоглаженную кису и мешая пройти. Поглаживание по спине и почесывание за ухом были признаны недостаточным, и Кузьма пошел на крайние, недостойные солидного кота меры, встав на задние лапы, а передними потянувшись к человеку. Со вздохом — не отвяжется ведь! — Вадим подхватил попрошайку и, на ходу наглаживая его, открыл дверь из тамбура в палату. И чуть не уронил кота, обнаружив очередную посетительницу, совершенно голую, устроившуюся на Денисе в позе наездницы. Ритмичные движения девушки и блуждавшая по лицу Зорина слабая, но довольная улыбка не оставляли никаких сомнений в том, чем они занимаются. Внимательно наблюдавшая за процессом Покемошка, обращаясь к Кузьме, укоризненным мявом сделала выговор за то, что он плохо исполняет возложенные на него обязанности сторожа, на что кот, явно опасаясь применения к нему физических мер воздействия за допущенную оплошность, прикинулся меховым ковриком и свалился с рук Медведева на пол.

"Однако я не вовремя!" — ошарашенный увиденным, Вадим хотел уйти так, чтобы его никто не заметил, но неосторожно наступил на кошачий хвост, к несчастью оказавшийся у него под ногой. Кузьма, мгновенно ожив, взвыл диким голосом и метнулся под стол, а Медведев, едва удержавшись на ногах, нечаянно свалил стоявший поблизости стул. Покемошка, зашипев, одним прыжком пролетела пару метров от подоконника до стола и, вовремя не затормозив, снесла стоявший там стеклянный кувшин с остатками воды, чудом не разбившийся, но произведший грохота не меньше, чем упавший стул.

— Все! Сейчас выставят и пропуск отберут!

Вадим на несколько секунд застыл на месте, пытаясь перевести дух, и не поверил собственным ушам, когда услышал тихий смех.

Смеялся, глядя на устроенный погром, Денис, а восседавшая на нем девушка изо всех сил зажимала рот ладонью, видимо, чтобы не расхохотаться в голос.

— Привет, командир! — весело улыбнулся Денис и представил посетительницу: — А это — Вика.

Девушка спрыгнула с кровати и, здороваясь, протянула руку:

— Привет!

Медведев кивнул и машинально пожал небольшую крепкую ладонь, одновременно разглядывая ни капли не смутившуюся девушку, при ближайшем рассмотрении оказавшуюся немногим моложе Дениса. Он сравнил бы ее с яблочком — некрупным, но крепким, до отказа налитым природным соком, такой естественной и жизнерадостной показалась ему Вика. "Наверное, Деньке такая и нужна, — невольно подумал он, — бойкая и шустрая. И не соплюшка двадцатилетняя. И без особых комплексов". И как бы подтверждая его мысли, Вика наклонилась к Денису и крепко поцеловала.

— Это было классно! Ты вообще классный парень! Мы еще повторим это!

Только после этого она стала одеваться, вытащив откуда-то из-под больничной койки футболку и джинсы.

— Обязательно! — не стал отказываться Денис.

Он вышел из обычного состояния апатии до такой степени, что слегка ущипнул Вику за голую попку, пока та, не натянув до конца джинсы, наклонилась, разыскивая на полу обувь. Это мелкое хулиганство было воспринято вполне благосклонно и вознаграждено еще одним поцелуем.

— Пока-пока! Увидимся завтра!

— Она ничего не забыла? — Вадим поставил опрокинутый стул, вернул на место опустевший кувшин и внимательно оглядел небольшую палату.

— Ты про белье? — Денис, пыхтя от усилий, самостоятельно перевернулся на бок и натянул на себя простыню. — А она его не носит.

— И что, джинсы ей не натирают? — задал довольно глупый вопрос Медведев.

— Наверное, нет, — после недолгого раздумья решил Денис, — они ведь у нее не в обтяжку. Хорошая девчонка, — добавил он, — а я тогда ее бросил. Сбежал, как скот какой-то...

И, хотя Вадим не расспрашивал его, Зорин, не скрывая ничего, рассказал об их с Викой знакомстве.

— Она, оказывается, на меня совсем не обиделась, — подытожил он, — сказала, что я дольше других продержался. И вообще смелый, что остался, потому что многие сбегали прямо с порога. Жалела, что телефон не записала, и Илюху найти не могла, потому что не знала, где он теперь живет. А когда случайно встретила и узнала, что я здесь, в тот же день прибежала. Сегодня. — Денис смущенно улыбнулся. — И сразу сказала, что знает, что мне нужно.

— Ну и молодец, — похвалил Вику Медведев.

— Молодец, — согласился Денис, — и Покемошке она понравилась, та не шипела, не царапалась, а сразу на руки пошла.

"Все, Дениска у нас пристроен, — с облегчением понял Вадим. — Если уж сама Покемошка одобрила, то больше ничье мнение не нужно". В том, что теперь дело быстро пойдет на поправку, он не сомневался, потому что заметил, как ожил Денис. "А что, почувствовал себя полноценным мужиком, — думал по дороге домой Медведев, — чего еще нужно? А то все ходят на цыпочках, как вокруг умирающего, мать с вечно заплаканными глазами приезжает, отец шепотом, как на похоронах, разговаривает, конечно, жить не захочется".

Света одобрила действия Вики, когда Вадим рассказал дома о курьезном происшествии: "Нужно попросить Олега, чтобы ей сделали круглосуточный пропуск. Пусть и на ночь иногда остается, если будет такое желание у нее или у Дениса". И Медведев почти не удивился, когда Худяков согласился с идеей Светланы, не преминув, правда, возмутиться по поводу того, что вверенное ему отделение, если практиковать подобные методы реабилитации, быстро превратится в бордель в самом прямом смысле этого слова.



* * *


В больницу Липова, маленького городка в пятнадцати километрах от Дегтярки, пациентов с тяжелыми травмами привозили редко, да и что могли сделать в этом случае врачи, имевшие в своем распоряжении оборудование сорокалетней давности? Рентген, гипс на сломанные кости, швы на раны, противостолбнячная сыворотка — вот и вся помощь. Чтобы разбираться с травмой головы, требовался специалист, а для этого пострадавшего нужно было везти в областной центр. Больничным транспортом служил старый "уазик", поездка на котором по ухабам разбитых дорог уж точно доконала бы пострадавшего, поэтому его оставили в Липовской больнице. Кости черепа, как показал снимок, были целы, рану зашили и стали ждать дальнейшего развития события, надеясь на то, что мужчина выживет.

Пациент изо всех сил цеплялся за жизнь. У него было общее переохлаждение организма, наверное, он достаточно долго находился в реке. Из-за этого и, возможно, из-за попавшей в легкие воды развилась тяжелейшая двусторонняя пневмония. От неподвижности и плохого ухода — на всю больницу в сто коек было только две санитарки, а у загруженных сверх всяких нормативов медсестер просто не хватало ни сил, ни времени, чтобы заниматься еще и уходом за лежачими больными — появились пролежни, которые мгновенно загноились и начался сепсис. Антибиотики помогали плохо, всего лишь удерживая состояние на одном уровне. Каждый день врач с удивлением качал головой, осматривая больного, который балансировал на тонкой грани между жизнью и смертью.

Так продолжалось больше месяца, потом организм нашел какие-то резервы, и дело очень медленно, но пошло на поправку. Однажды утром врач заметил открытые глаза, но радость его оказалась преждевременной: пустой бессмысленный взгляд — вот, что увидел он.

Основные рефлексы были в норме, но ни одного проблеска мысли не отражалось в зеленых глазах. Пациент слышал, но ничего не понимал, человеческая речь для него не несла в себе никакого смысла и ничем не отличалась от остальных звуков; сам он тоже молчал, ни стоном, ни мычанием, ничем другим не пытаясь дать знать о своем существовании окружающим.

— Мозг все-таки был поврежден, — с досадой произнес врач после очередного осмотра. — Можно даже предположить, в каком отделе, но не в какой степени. Здесь томография нужна, а мы со стетоскопом пытаемся диагноз поставить, у нас денег не то что на современное оборудование нет, на новокаин только-только хватает. Что уж тут говорить насчет лечения... Без операции не обойтись, нужно с областной больницей связываться, но кто на себя это возьмет? Наше руководство? Да не смешите меня!

Пациент оставался безымянным, никто так и не заявил о пропаже человека с подобными приметами, да и примет-то особых не было, кроме редкостного цвета глаз и еле заметных следов татуировки на левом плече. В милиции подобное дело посчитали "висяком", отложили в сторону и забыли о нем.

Время шло, пациент постепенно выздоравливал, он уже мог сидеть и даже сделал однажды попытку встать, но упал и до крови разбил голову, ударившись об основание металлической койки.

— Ах ты, господи! — сокрушалась дежурившая в ту ночь медсестра, случайно заглянувшая в палату и обнаружившая его лежавшим на холодном полу в одной больничной рубахе. — Куда ж тебя понесло? Что тебе понадобилось? А если опять воспаление легких начнется? Помрешь ведь на этот раз!

Аля Майорова, выглядевшая намного старше своих тридцати пяти лет, но не утратившая былой красоты, и раньше разговаривала с бессловесным пациентом, когда кормила его, обтирала полотенцем или ставила ему уколы. Она делала это, потому что ей было порой до слез жалко этого совсем еще не старого мужчину, которого выловили из реки со страшными ранами, и строила разные предположения о том, что с ним могло произойти. Когда пациент пришёл в себя, всевозможных домыслов стало и того больше, так как оказалось, что он полностью потерял память и утратил способность говорить. Лечащий врач, в какой-то момент подумав, что пострадавший может быть иностранцем, хотя и пожурил самого себя за подобные фантазии, но извлек из глубин памяти остатки английского языка и попробовал пообщаться с пациентом на нем. В ответ на "do you speak English" он получил такой же пустой взгляд, как и во время всех предыдущих попыток, и прекратил тщетные старания добиться от больного какой-либо реакции.

Алевтина, в отличие от других сестер и санитарок, выполнявших свою работу, не общаясь с бессловесным пациентом, постоянно разговаривала с ним, как с маленьким ребенком. Она почти не рассчитывала на ответную реакцию, хотя медсестре не раз представлялось, что разум больного проснется, почувствовав доброе отношение и ласку, в глазах появится осмысленное выражение, а на застывшем лице — улыбка. Чем дальше, тем больше Аля мечтала об этом и уже почти влюбилась в него, вернее, в образ загадочного незнакомца. Она смеялась над "своими бреднями", но не могла избавиться от грез, навеянных телесериалами, в которых очнувшийся после многолетнего пребывания в коме герой оказывается "прекрасным принцем" и бросает к ногам героини весь мир.

— Зачем встал? Рано тебе еще вставать, ноги-то ведь не держат после такой болезни, — ласково ворчала она, обрабатывая рану. — Гипс сломал, голову расшиб... Больно, наверное, теперь... Больно...

— Больно... — сказал вдруг молчавший как обычно пациент, он произнес это слово тихо, с трудом, но довольно внятно.

Аля от неожиданности уронила на койку ножницы, которыми резала пластырь, собираясь зафиксировать им марлевую подушечку на рассеченной коже.

— Больно... — повторил уже более громко и отчетливо пациент, будто осваиваясь с самим процессом произнесения членораздельных звуков. — Больно, — еще раз, будто закрепляя полученный результат, проговорил он.

— Заговорил! — задохнулась от счастья Аля. — Господи, наконец-то!

Не отводя глаз от больного, она на ощупь разыскала упавшие на одеяло ножницы и закончила перевязку.

— Ты вспомнил что-нибудь? Как тебя зовут? Как твое имя?

Ответом ей был все тот же, что и раньше, отстраненный взгляд, в котором не было ни намека на проблеск мысли.

— Имя... — механически повторил пациент, и Алевтина поняла, что ее радость оказалась преждевременной.

На следующий день лечащий врач, пораженный Алиным рассказом, несколько раз пробовал разговаривать с пациентом, но тщетно. К нему на помощь пришли коллеги, но больной смотрел на всех безразличным взглядом и не произнес ни звука.

В конце концов обнаружилось, что пациент эхом отзывается только на слова Алевтины, но и то далеко не на все. Было ли это хоть сколько-нибудь осмысленной реакций, врач сильно сомневался, но все-таки какой-то сдвиг в состоянии больного произошел, и Але в качестве эксперимента позволили заниматься с ним столько времени, сколько она посчитает нужным. Отправив обеих дочек к бабушке, Аля практически переселилась в больницу, оставаясь там до позднего вечера.

Через полтора месяца она имела полное право гордиться своими достижениями: её подопечный настолько окреп, что начал ходить, самостоятельно одевался, ему требовалась лишь небольшая помощь из-за неработавшей левой руки, запомнил дорогу в туалет, сам умывался и ел. Но его память, похоже, была совершенно пуста, разум спал и не собирался проснуться. Пациент целыми днями сидел на стуле около окна и не отрываясь смотрел на маленький прибольничный садик, где около кустов копошились курицы, на которых с покровительственно посматривала коза, принадлежавшая сестре-хозяйке. Курицы делили полянку с многочисленными больничными кошками и их котятами, уморительно гонявшимися за птицами и устраивавшими забавные игры друг с другом. Глядя на них, нельзя было удержаться от смеха, но на лице безымянного пациента не возникало даже намека на улыбку. Аля, заметив отсутствие какой-либо реакции, тяжело вздыхала и возобновляла свои попытки вернуть ему речь, но особых успехов пока не достигла. "Стакан", "вода", "пить", другие самые простые слова, которые можно было непосредственно связать с вещью или действием, ее подопечный усвоил, но когда медсестра показывала рукой на козу или на кошку, ей казалось, что он просто не понимает того, что предмет, находящийся за стеклом, и слово, его обозначающее, связаны между собой.

С разрешения врача Алевтина вывела своего подопечного в садик и заметила странное выражение в его глазах, когда он оказался на ярко освещенном солнцем больничном крыльце. Ей почудилось, что пациент не хочет выходить под открытое небо, будто опасаясь чего-то. Это впечатление усилилось, когда он спустился по ступенькам и оказался на земле, покрытой травой. На глаза ему попался большой старый таз, валявшийся вверх дном чуть в стороне. Пациент оглянулся на темнеющий проем открытой двери и сделал такое движение, словно хотел вернуться назад, в безопасность уже знакомой обстановки.

— Пойдем, не бойся, — Аля осторожно взяла его за руку и потянула за собой, желая показать ему мирно гревшихся на солнце котят. Таз лежал почти на их пути. — Пойдем, не бойся.

Она подозревала, что пациент не поймет ее, и рассчитывала лишь на то, что ласковые интонации голоса успокоят его волнение. Обычно он никак не реагировал на прикосновения, даже если ему причиняли боль какими-либо манипуляциями, и Алевтина была поражена, когда прежде вялые пальцы с неожиданной силой сжались на ее руке, словно требуя остановиться. Более того, он быстро шагнул к тазу и молниеносным движением здоровой руки перевернул его, отбросив с дороги.

С проржавевшей посудины, откатившейся в сторону, посыпалась земля вперемешку с хлопьями отвалившейся эмали. Пациент недоверчиво разглядывал покрытую пятнами ржавчины внутренность таза, точно ожидал увидеть нечто иное.

— Аля, ты смотри-ка, а он так же не любит беспорядка, как и твой Серега! — на весь двор расхохоталась появившаяся на крыльце повариха. — Только тут тазу досталось, а не тебе!

Сергей, Алин муж, очень любил, когда напьется, наводить порядок и, не стесняясь в методах, мог поколотить того, кто этот порядок, по его мнению, нарушал. Доставалось и случайным прохожим, и соседям, и, в первую очередь, жене и детям. Эта страсть к порядку в конце концов обеспечила ему пятилетний срок за хулиганство и сопротивление работникам милиции, у которых были несколько иные представления о способах наведения порядка и о том, кто этим должен заниматься.

В глазах пациента что-то мелькнуло, он резко обернулся на голос, а у Алевтины сердце замерло от неожиданной догадки.

— Так тебя Сергеем зовут? — радостно спросила она. — Ты Сергей, да?

В лице ее подопечного ничего не изменилось, на Сергея он никак не прореагировал, точно так же, как и раньше, когда ему перечисляли все мужские имена, в том числе и это, стараясь по малейшей реакции догадаться, как его зовут.

— Сергей, Сережа, Сереженька, — почти безнадежно прошептала Аля.

И тут лицо пациента исказилось сначала гримасой непомерного усилия, а затем на нем появилось странное выражение — улыбкой назвать его было нельзя, но нахмуренные брови разошлись, а глаза на миг вспыхнули поразительно яркой зеленью, в них пропало обычное безразличие.

— Серега, Сережа, — повторила Аля. — Надо же, никому в голову не пришло, что нужно не только полные имена перечислять!

Врач обрадовался, ожидая улучшение в состоянии пациента, так неожиданно обретшего имя, но никаких прорывов не произошло: память не вернулась, разговаривать Сергей лучше не стал, увеличивая свой словарный запас едва ли на десяток слов в неделю. За исключением нескольких мелких происшествий, наподобие произошедшего со старым тазом, он оставался таким же равнодушным к окружающему миру, словно смотрел на все из окна поезда, уносившего его прочь.



* * *


Про подземные ходы, проложенные под городом почти три века назад, как про летающие тарелки, знали все, но никто не видел их и не спускался туда, зато многие со знанием предмета рассказывали о предназначении подземелий. Среди самых распространенных версий были: заброшенные разработки некогда богатых золотых жил, соединенные между собой языческие капища таинственных древних народов, населявших регион, и тайные ходы староверов, спасавшихся от репрессий государства и официальной церкви. Однако сколько ни расспрашивали геологов и других специалистов, проводивших изыскательские работы для строительства в городе метро, никто из них так и не признался в том, что обнаружил следы катакомб. Но это лишь подогрело уверенность сторонников существования подземелий, что "там что-то есть". "С них взяли подписку о неразглашении", — таким было мнение энтузиастов и никто не мог их переубедить, потому что ходили достоверные слухи о том, как брат соседа одноклассника или внучатый племянник двоюродной сестры сослуживца нашел нечто, что компетентные органы тут же забрали для изучения.

Теория о засекреченности подземелий для многих подтверждалась тем фактом, что в начале тридцатых годов в городе был построен новый микрорайон для проживания руководства города и области, а также военного округа — "Серп и молот", в обиходе — дома старых большевиков. Свое официальное название район получил из-за того, что с высоты птичьего полета построенные в стиле конструктивизма здания — несколько жилых домов, поликлиника, клуб и хозяйственно-бытовые постройки — образовывали именно эту фигуру. Большинство строений были связаны между собой крытыми переходами, а под землей — разветвленной сетью подвалов, которые, как считалось, при строительстве соединили со старинными подземельями.

Сейчас же подвалы этих домов, давно потерявших статус элитных, были частично засыпаны постепенно разрушавшейся кирпичной кладкой, частично затоплены грунтовыми и сточными водами, там же, где они были в относительно приличном состоянии, появлялись по очереди: видеосалон, спортклуб, магазин стройматериалов, а к описываемому моменту там открылся бар под вывеской "Старый большевик".

Про эти подвалы в городе ходили свои легенды. Говорили, что там еще до войны находились секретные исследовательские лаборатории, где методами официально не признанной науки генетики ученые пытались вывести идеального солдата, который должен был сражаться за мировую революцию. Мутант получился физически совершенным до степени неуничтожимости, но недоумком в морально-политическом смысле и, так и не осознав свое высокое предназначение, принялся истреблять собственных создателей. И тогда бОльшую часть подземелий пришлось замуровать вместе с неубиваемой тварью, а остальную часть стали использовать вполне прозаически — под угольные склады для находившейся там же котельной.

По другой версии, лаборатория существовала, но не для создания сверх-человека, а для относительно мирных исследований в области радиосвязи. И организовал ее некий ученый, который на самом деле был то ли недобитым белогвардейцем, то ли вовремя не разоблаченным фашистом-диверсантом и хотел в одну прекрасную ночь взорвать и лабораторию, и сам жилой комплекс вместе с его обитателями. Однако компетентные органы вывели псевдо-ученого на чистую воду до того, как он осуществил теракт, и обезвредили, расстреляв прямо на рабочем месте, а помещение лаборатории затопили. Многие любители мистики утверждали, что призрак несостоявшегося террориста и по сей день с паяльником в руках бродит по темным коридорам.

Еще говорили — эта байка появилась во время перестройки в период всеобщих разоблачений — что там была подземная тюрьма НКВД, где пытали и убивали тех, кто считался противником советской власти, а секретные ходы позволяли чекистам проникнуть в любой дом, похитить кого угодно и заточить в свои застенки. А тела замученных сжигали в котельной, одновременно служившей секретным крематорием.

Ну и самыми "невинными" вариантами использования реально существовавших под "Серпом и молотом" подвалов были арсенал секретного оружия и бомбоубежище.

Эти истории, пока объединенная группа Медведева и Рябинина ехала на вызов, добавив еще и от себя таинственности и красочных деталей, рассказывала спевшаяся троица из двух Александров и одного Сергея, причем "солировал", конечно, Меньшиков, а Шестаков с Суворовым были "на подпевке". А слушали их с разной долей доверия и скепсиса трое молодых ребят из группы Артема и Антон. Они не были уроженцами города, и не слышали, по крайней мере, в таком количестве байки, знакомые коренным горожанам с детства. А вышеупомянутая троица, завладев вниманием аудитории, начала нести, с точки зрения Медведева, вполуха слушавшего ребят, совсем уж фантастические бредни, ссылаясь к тому же именно на него как на бывалого исследователя не только природных, но и городских подземелий. Впрочем, он не вмешивался, потому что вызов, на который они ехали, был, по его собственной десятибалльной шкале неприятностей, где-то на уровне восьми-девяти, и Вадим не собирался отделять зерна истины от плевел домыслов и портить разборками настроение себе и парням, которым предстояли выматывающие многочасовые блуждания по канализации в тяжелых прорезиненных комбинезонах и противогазах.

В коллекторе пропали две девушки, которые с большой группой таких же искателей приключений отправились на поиски таинственных подземелий. Двенадцать человек, ничего не найдя, благополучно выбрались на поверхность в районе старого зоопарка и разошлись по домам. Только через несколько часов организатор этой группы забил тревогу, запоздало сообразив, что вернулись не все и две студентки пединститута за несколько часов ни разу не вышли на связь.

Искать пропавших студенток отправились сразу же, как из милиции поступило сообщение о происшествии. Передал его Медведеву Середкин, которого после отпуска временно определили на работу в диспетчерскую, вместе со свежими схемами канализационных сетей, которые Горводоканал и Горводосток с невиданной оперативностью предоставили для облегчения поисков.

— Я тебе в планшет их уже скинул, — сказал Генка, — и еще бумажный вариант сделал. Пусть кто-нибудь из пацанов забежит в диспетчерскую и заберет, пока вы собираетесь.

Вадим искренне поблагодарил друга; электронный вариант был удобен по всем параметрам, кроме одного — риска уронить планшет в воду. Производитель, конечно, обещал повышенную водостойкость гаджета, но Медведеву совсем не хотелось проверять его работоспособность после купания в канализационных стоках, ему вполне хватало предстоящего испытания новых противогазов импортного производства. Выглядели они за счет панорамной маски довольно неплохо, хорошо прилегали к голове, а переговорная мембрана позволяла разговаривать, не напрягая изо всех сил голосовые связки, и при примерке понравились всем, кроме Новоселова, который почему-то был настроен скептически.

— Что немцу хорошо, то русскому хреново, — перефразировал он известную поговорку. — Я лучше наш, родной с собой возьму, будет кому, в случае чего, вас, модников, из коллектора вытаскивать.

— Петрович, не каркай, — поморщился Антон, — немцы, они в химии — спецы.

— Ну да, всю гадость они в первую мировую придумали, зато противогаз — наше изобретение, — не согласился с ним Новоселов, однако новый противогаз тоже взял.

Поиски решили начать с того места, где любители приключений спустились под землю. Река Основка была упрятана под асфальт, чтобы не мешать строительству крупного завода с прилегающим к нему жилым районом, намного позднее Макаровки. Бетонный туннель, где она теперь текла, метра два в ширину и почти столько же в высоту, был рассчитан на гораздо бОльший объем воды, а Основка едва доходила спасателям до колена.

— Если бы весь июнь не поливало, как из ведра, то вообще по щиколотку было бы, — предположил Илья, единственный из группы, кому приходилось пригибаться, чтобы не задевать головой потолок туннеля.

— Позапрошлой весной, когда паводок шел, — припомнил Данила Зверев из группы Артема, — здесь почти по грудь было. И течение местами такое, что с ног сбивало. Мы студента тогда искали, так искупались все не по разу.

— Что, за острыми ощущениями отправился?

Новоселова сквозь старый противогаз почти не было слышно и, когда Данила дважды переспросил его, Петрович сдвинул маску на лоб и сердито рявкнул:

— Тоже, спрашиваю, любитель подземелий?

— Нет, как его друзья сказали, в смотровой колодец ГТС за оброненным мобильником полез, — совсем не напрягая голос, ответил Данила. — А там оказался незакрытый люк в коллектор. Вот он в потемках туда и угодил.

— Нашли?

— Нет, — мотнул головой Зверев. — На следующий день тело из городского пруда выловили. И обнаружили чисто случайно, потому что его затянуло под причал, который в тот день начали разбирать. А не затеяли бы ремонт, так и неизвестно, когда бы этого парня нашли.

Новоселов подробно высказался на тему, стоят ли самые навороченные телефоны того, чтобы из-за них рисковать жизнью, и заодно прошелся любителям экстремальных развлечений:

— Только настоящее лето настало: солнце, тепло, хочешь — купайся, хочешь — загорай, так нет, как кроты, под землю лезут! В вонь эту, потемки и холод! Придурки!

Неизвестно, принял ли это высказывание на свой счет Медведев, но продолжить Новоселову он не дал:

— Петрович, ты мне тут канарейку в шахте не изображай. Сказано было — работаем в защите, значит, работаем именно так. Здесь, да, нормальный воздух, а за поворотом — сброс ливневки, сам знаешь, что туда могут спустить.

Немолодой спасатель с Вадимом спорить не стал и натянул противогаз. И тут же в подтверждение слов командира пластиковая труба почти полуметрового диаметра, торчавшая из противоположной стены, вздрогнула, и тугая струя воды вырвалась из нее с таким напором, что сбила с ног оказавшегося на ее пути Сережу Шестакова.

— А ничего так искупался! — рассмеялся Сережа, когда вынырнул из вод Основки, окрасившихся от выброса чьих-то стоков в красивый в лучах фонарей зеленый цвет.

— Цел? — коротко спросил Медведев.

— В порядке, — столь же лаконично ответил Сережа.

— Промок?

— Не успел.

— Тогда пошли дальше. И следите за такими трубами, — напомнил Медведев остальным спасателям. — Загудела, зашипела, затряслась — сразу в сторону. Пока идем по туннелю до выпуска Основки в пруд, если здесь девчонок не найдем, тогда свернем на юг в район старого города. Эти экскурсанты именно туда собирались.

Дальше спасатели двигались по тоннелю, разделившись на "группы по интересам". Одна обсуждала большой участок дореволюционной застройки почти в самом центре города, вокруг которого уже не один год шла война интересов — историки и архитекторы хотели сохранить редкие образцы каменного и деревянного зодчества полутора— и двухвековой давности, а противостояли им те, кто хотел на месте старых халуп выстроить современный деловой район с небоскребами и многоуровневой транспортной развязкой. Борьба шла с переменным успехом, сторонников новой застройки поддерживала областная администрация, а городская выступала на сохранение архитектурных шедевров, исторических корней и всяческой самобытности.

Другая группа спасателей обсуждала, что могло окрасить воду в такой цвет. Спорили между собой специалисты в этой области — Суворов и Шестаков — а остальные, понимая едва ли половину профессиональных и научных терминов, тем не менее, внимательно слушали их, не забывая при этом уворачиваться от периодических сборов ливневой канализации и внимательно просматривать темные закоулки в поисках пропавших студенток.

Уровень воды в туннеле значительно поднялся, да и сама вода стала мутной и пенистой, а бетонное дно не просматривалось как раньше в ярких лучах фонарей спасателей. Сам туннель приобрел частые ответвления, которые тоже нужно было обследовать.

До самого пруда поиски результата не дали, и Медведев, взглянув на часы, обнаружил, что прошло уже три часа, как они спустились под землю; это же расстояние по поверхности они преодолели бы вдвое быстрее.

— Поднимаемся наверх, пятнадцать минут перекур, — скомандовал он, показав на металлические ступени, вделанные в стену вертикальной шахты.

Яркое летнее солнце показалось особенно жарким после промозглой сырости подземелья, и, хотя задворки старого железнодорожного вокзала, где располагался выход на поверхность, наверное, навсегда провоняли креозотом, "живой", не профильтрованный противогазом воздух показался спасателям невероятно чистым и свежим.

Меньшиков покосился на тестя, который, едва сняв противогаз, тут же закурил, и, отодвинувшись от него, подставил лицо солнечным лучам.

— Димыч, может, это опять спектакль?

— Может, и спектакль, — согласился с Сашкой Медведев, добавив после небольшой паузы: — А может быть, и нет. По любому, мы должны отработать вызов или до результата, или до отбоя.

— Отработаем, куда мы денемся, — пожал плечами Сашка, — только обидно, если все это впустую. Нет, ну чего, действительно, девчонкам по такой погоде в канализацию лезть?

— Да, тут бы на пляж самое то, пока погода снова не испортилась, — поддержал его Илья. — В парке два новых открыли, один платный, для нудистов. Говорят, там классно: порядок, чистота, все оборудовано, как на курорте.

— И дорого? — неожиданно для всех новостью заинтересовался Антон.

— Ты чего, решил приобщиться? — вытаращился на друга Сашка, остальные спасатели тоже не без удивления посмотрели на него.

— Позагорать хочу. По-человечески, — ответил Антон, и легкая досада прозвучала в его голосе, — спокойно, чтобы никто на мой металлолом не пялился. Там-то, я думаю, всем пофиг будет, как я выгляжу.

— А на даче кто тебе мешает? — с неодобрением спросил Новоселов.

— Да ну его, этот дачный загар! Спина черная, пузо белое, — фыркнул Меньшиков.

Антон, соглашаясь, кивнул, а Медведев озабоченно взглянул на него:

— А тебе загорать-то можно? После всего?

— Можно. Я специально у Светланы спрашивал, она сказала, что мне все можно, кнопки только трогать нельзя. А я теперь и не буду, потому что это все равно ничего не даст.

— Совсем ничего не слышишь? Совсем-совсем? — уточнил Данила.

— Полный ноль. Жаль, конечно, сейчас пригодилось бы, — Антон заглянул в черный провал открытого люка, — поняли хотя бы, очередной это спектакль или реально девчонки заблудились.

— А потом опять больничная койка на месяц или больше! — рассердился Медведев, но ругаться не стал, только коротко вздохнул: — Все, пошли вниз, хватит прохлаждаться, — хотя правильнее было бы сказать "греться".

Под старыми районами города коллектор выглядел соответствующим образом. Местами бетонная стенка от старости или агрессивного воздействия среды провалилась внутрь туннеля, перекрыв его почти полностью, и там спасателям приходилось протискиваться между кучами бетонного крошева, размытого грунта и копившегося годами мусора, который с весенними ручьями попадает в ливневку. Часто попадались ответвления — более старые трубы меньшего диаметра из чугуна, проржавевшие до такой степени, что их было страшно задеть, так как это грозило обрушением всего туннеля. Но в эти норы приходилось не только заглядывать, но и лезть с проверкой, чем молодежь и занималась по очереди.

— Нашел! — раздался крик Сережи Шестакова из одной такой норы.

Радости или облегчения в голосе не было, скорее, слышались страх и отвращение.

Кое-как протиснувшись в узкий проход, Медведев увидел Сережину находку — полускрытое неглубокой водой обнаженное женское тело с затянутой на шее темной тряпкой.

— Не наша, — почти сразу понял Новоселов. Он наклонился к раздутому трупу, внимательно осмотрел его и поделился своими выводами: — Этой под сорок, и убили ее дня три назад, не меньше. Избили, задушили ее же колготками и сбросили в коллектор. — Петрович посветил фонарем вверх, и спасатели увидели высоко над головой крышку люка. — Было бы больше воды, тело сразу бы унесло в основное русло, а тут — курице по колено, вот она и осталась лежать, как упала. Не трогай ничего! — прикрикнул он на Сережу, который схватил убитую женщину за руку, видимо, желая вытащить ее из воды. — Лучше, если у мобильника камера приличная, сфотографируй. А ты, командир, звони "ноль-два" и иди дальше по маршруту. А я уж тут останусь, вспомню прежнюю службу.

— Я так понимаю, что через этот люк наверх лезть не стоит, — Медведев заглянул в вертикальный лаз. — Тогда жди, пока я другой выход найду.

В милиции сначала были категорически против того, чтобы спасатели, не дожидаясь приезда дежурной группы с экспертом и следователем прокуратуры, продолжили поиск. Доводы Медведева, что, пока они будут сидеть сложа руки и ждать у моря погоды, могут появиться еще два трупа, не действовали, усиливая подозрения, что пропавшие девицы — это очередная вводная столичной комиссии, но стоило ему упомянуть Новоселова, как собеседник оживился:

— Александр Петрович, что ли? Жив, курилка? Давай-ка его сюда, майор!

— Не выйдет, — усмехнулся Вадим, — Петрович объект на месте караулит, внизу, в трубе сидит, бывших коллег ждет.

Медведев оставил с Новоселовым Мишу, молодого парня из группы Артема, а сам продолжил осмотр коллектора с остальными спасателями. Страшная находка или банальная усталость повлияли на них, но все разговоры смолкли, только односложные замечания и команды раздавались под низкими бетонными сводами. Запоздало Вадим понял, что сглупил — осмотр стоило начать с пересечения коллекторов около пруда и, разделив группу на две части, менее опытных ребят Артема и Суворова с Шестаковым отправить против течения Основки к тому месту, где экскурсанты спустились под землю, а самому сразу отправиться в старую часть системы. "Поздняк метаться", — злясь на самого себя, подумал он и полез в ответвление коллектора.

Через пару метров Медведев чуть не упал, зацепившись ногой за что-то мягкое, скрытое под слоем воды. С мрачной мыслью, не натолкнулся ли он на еще одну утопленницу, Вадим нашарил под водой большой и тяжелый мешок. Чувство облегчения, возникшее в первое мгновение, тут же улетучилось, так как по собственному опыту Медведев знал — в мешке могло быть что угодно, вплоть до расчлененного трупа. Вытащив с помощью Ильи мешок из воды, Вадим вспорол толстый пластик и обнаружил внутри мертвого пса. Огромного старого сенбернара, наверное, совсем недавно сбросили в коллектор, во всяком случае, признаков разложения еще не было заметно.

— Что за гады! — возмутился Меньшиков. — Не могли по-человечески пса похоронить? Увезли бы куда-нибудь в лес и закопали, а вместо этого... Нет, ну не сволочи ли? Он ведь как член семьи наверняка был, а с ним, как с мусором. Убил бы!

— Я тоже, — поддержал коллегу Зверев, бывший не менее заядлым "собачником", чем Денис "кошатником". — А пока давайте вытащим его наверх, и я позвоню нашим кинологам.

— Зачем? — хмуро поинтересовался Медведев.

— Собака породистая, наверняка с вживленным чипом. Значит, хозяев найти можно, — объяснил Данила и пообещал: — Ух, я им устрою собачью жизнь!

— Да что им собака, некоторые детей на помойку выкидывают, — с глухой ненавистью, достойной Середкина, Антон припомнил недавнюю страшную находку — спортивную сумку с мертвым новорожденным мальчиком, которую обнаружили бомжи, когда потрошили мусорный контейнер во дворе одного из домов в самом центре города.

Полчаса, наверное, потратили, пока поднимали тяжелый мешок через узкий колодец, найденный неподалеку. Через него, видимо, и сбросили собаку в коллектор. Зверев сначала утверждал, что справится один, помощь ему не нужна, но Вадим прицыкнул на него, и совместными усилиями сенбернара вытащили на поверхность.

Решетка, закрывавшая колодец, расположенный в запущенном сквере, открылась легко, что указывало на то, что ее часто поднимали. Медведев обозначил расположение колодца на схеме, где тот почему-то отсутствовал, и отметил для себя, что первым делом нужно будет выяснить, кому он принадлежит, и поручить это Меньшикову.

Ждать кинологов Зверев не стал, подробно описав, где они оставили мешок с собакой.

— Алкаши только к вечеру сюда сползутся, — сказал он Медведеву, — а наши через час обещали подъехать. Пса заберут, чип считают, это, сказали, без проблем.

— А с собакой что будут делать? Когда с чипом разберутся? — этот вопрос интересовал не только Вадима.

— Сказали, позаботятся, — успокоил спасателей Данила.

— У них с ветклиникой договор есть, — поделился сведениями Сережа, — им довольно часто животных усыплять привозят.

— А потом? — насторожился Меньшиков.

— Сжигают. Оказывается, есть специальный крематорий для животных. Говорят, частный.

"Надо же, — мелькнуло в голове у Медведева, — еще, наверное, раньше, чем человеческий открыли. Может, еще и кладбище специальное есть?" Своего Тимку они никогда не отвезли бы в клинику для того, чтобы его усыпили, хотя под конец жизни эрдельтерьер приобрел кучу болезней, в том числе проблемы с почками и жестокий артрит, и порой просто не успевал попроситься на улицу или выбежать туда и напускал лужу прямо в квартире или подъезде. Однако ни у кого в семье даже не возникло мысли о том, что от старого, создающего неудобства пса можно избавиться, как от вышедшей из строя мебели или бытовой техники. А когда однажды утром Тимка не проснулся, его вместе с ковриком, миской и немудреными собачьими игрушками уложили в коробку из-под телевизора и закопали в лесу. Новую собаку они решили не брать, потому что слишком большим было горе от потери друга. Возможно, подумал Вадим, через год-другой они и взяли бы щенка, но отцу предложили возглавить институт в соседнем областном центре, завертелась кутерьма с переездом, и вопрос о новой собаке больше не вставал.

"А что, если вместо котенка, которого выпрашивает Иринка, взять щенка? — размышлял Медведев, исследуя очередное ответвление коллектора, где течение было настолько сильным, что Вадим едва удерживался на ногах. — От Дашки и Казана? Пускай их щенки не чистопородные, зато умные и с хорошим характером. Света, наверное, возражать не будет. Или будет? Она с октября хочет вернуться на работу, так что вполне может сказать, что с собакой некому заниматься. Нет, пожалуй, пока ни о каких котятах-щенятах лучше не заикаться".

Судя по плану, спасатели уже вышли за пределы старой части города и приближались к большой промзоне на южной окраине. Они обследовали каждый закоулок коллектора, куда только мог проникнуть человек, каждый колодец, каждую смотровую шахту, обнаружив, что многие из них не значатся ни на одном плане. Пропавших студенток нигде не было. Надежды на то, что они выбрались из катакомб самостоятельно, но по своей безалаберности или по какой другой причине никому не дали знать об этом, были изначально призрачными, а после того, как Вадим связался со своим руководством и узнал, что ни дома, ни у друзей девушки так и не объявились, они растаяли окончательно, так же, как и мысли о том, что это очередная проверка перед аккредитацией. Более того, на поиски пропавших девушек были брошены еще две группы спасателей, Марат со своими ребятами двигался по подземельям южной промзоны навстречу Медведеву, а большой участок за железнодорожным вокзалом достался Артуру, группу которого усилили работниками Горводоканала. Теоретически девушки не могли туда попасть, потому что северный коллектор не имел связи с остальной городской сетью, но нужно было отработать все возможные и невозможные варианты, поэтому к спасателям подключилась еще и милиция, которая получила приказ обследовать снаружи все входы и выходы из коллекторов, а также все городские пруды, где могли быть неучтенные ни на каких схемах выходы из коллектора.

На поверхности, куда выбрались спасатели, стоял замечательный летний вечер — тихий, теплый и светлый, но больше пятнадцати минут на отдых Медведев не дал, хотя прекрасно понимал, каково снова натягивать противогаз и спускаться вниз, в холод и сырость старого коллектора, кирпичные стены которого зияли многочисленными дырами.

— Когда мы найдем этих девиц, я обломаю первый попавшийся куст и выдеру их по голым задницам, — вдруг сказал Илья, уже стоя внизу, по колено в мутной пенистой жиже, — сразу, что называется, не отходя от кассы.

— Процедуру снять на видео и выложить в сеть, — с садистскими интонациями предложил Меньшиков, в поисках боковых ответвлений освещая мощным фонарем разъеденную кирпичную кладку, — чтобы в следующий раз головами думали, а не этими самыми задницами.

— А потом нас всех посодют, — усмехнулся Данила, — за изготовление и распространение порнухи.

— Сначала найти надо, — заметил Антон, — девах и соответственно их задницы, которые требуется отодрать.

Медведев же обратил внимание, что "молодняк" — ни Шестаков с Суворовым, ни ребята Артема — на шутки не реагируют, да и по делу разговоров между ними не слышно. "Вымотались, держатся из последних сил. Но наверху не останутся ни за что, смертельно обидятся, если только заикнусь, что отправлю их проверять решетки и люки", — догадался Вадим и тут же придумал, чем немного отвлечь своих, а там, может, и ребята из группы Рябинина чуть встряхнутся.

— Ау, специалисты по экологии, что можете сказать об этих стоках? — задал он неожиданный вопрос, обращаясь к закадычным друзьям. — Они какую-то очистку прошли или их сбрасывают в реку, как они есть, без обработки? И вообще, чье это может быть — с производства или жилищно-бытовой сектор?

Медведев был прав в своих прогнозах. После его вопроса развернулась бурная, под стать потоку под ногами, дискуссия на заданную тему, в которую, забыв об усталости, как-то незаметно втянулись все, причем до такой степени, что обсуждаемую субстанцию только не попробовали на вкус. Выудив из потока литровую пластиковую бутылку из-под минеральной воды, Саша Суворов критическим взглядом профессионала тщательно осмотрел ее и провел наглядную демонстрацию правильного отбора проб. А после этого он уместил ее в глубоком кармане непромокаемого комбинезона.

— Отдам в нашу лабораторию на анализ.

Медведеву показалось, что в голосе парня прозвучала легкая грусть по тому периоду, когда он работал среди сверкающего чистотой металла, стекла и кафеля, а не бороздил городские стоки, временами погружаясь по пояс, в то, что водой можно было назвать только с очень большой натяжкой.

— Ну и что из литра можно сделать? — Сережа, второй специалист в вопросах экологии, отнесся к этой идее скептически.

— На основные показатели хватит, потому что тут всего до фига и больше, можно маленькие аликвоты брать, — ответил другу Саша, а дальше они углубились в такие дебри лабораторного анализа и очистки сточных вод, что Медведев предпочел отключиться, ощущая, как его мозги начинают закипать от обилия совершенно не понятных научных терминов.

Но, перестав прислушиваться к развернувшейся дискуссии, он начал еще внимательнее присматриваться к старой, еще дореволюционной, кирпичной кладке, отмечая для себя, уже как выпускник архитектурного вуза, мастерство работы каменщиков и отличную сохранность самих кирпичей более чем столетней давности, выглядевших намного лучше произведенных на полвека позднее. Вдруг глаз, скользивший по аккуратно выложенной стене, внезапно резанула заплатка, сделанная из того же самого материала, но удивительно небрежно, словно бы наспех — ровные тонкие швы сменились кривыми и толстыми, как будто раствором пытались скомпенсировать нехватку кирпичей, которые к тому же частью выступали из стены, частью, наоборот, были вдавлены внутрь.

Медведев притормозил около заплатки и присмотрелся внимательнее. Так и есть, раствор, на котором держался этот участок кладки, от времени стал пористым, потеряв изначальную прочность, и когда Вадим, как ему показалось, совсем не сильно ткнул пальцем кирпич, чуть больше других выступавший из общего ряда, заплатка с поразительной легкостью обвалилась частично внутрь, частично наружу, чудом не задев обломками ни самого командира, ни стоявшего рядом Меньшикова, тоже заинтересовавшего находкой.

— Ну, Димыч, ты даешь! — восхитился Сашка. — Одним пальцем стены рушишь! Меня научишь?

Медведев несколько мгновений оторопело смотрел на образовавшееся отверстие, за которым оказался не обычный для этих мест глинистый грунт, а пустое пространство, и только потом, подумав, что проломил стенку соседнего туннеля, откуда может хлынуть поток воды или нечистот, отпрянул в сторону, оттолкнув и Меньшикова. Но ничего не произошло, и через минуту-другую Вадим осветил провал. Яркий луч фонаря выхватил из кромешной темноты штабеля ящиков высотой примерно в человеческий рост.

— Склад какой-то, — Сашка сунул голову в дыру. — Ничего себе, не хилый подвальчик, потолок выше, чем у нас дома, — откомментировал он увиденное.

Медведев выругался про себя — дернул же его леший проверять старую кладку прочность! Ко всем прочим неприятностям теперь появилась перспектива объясняться с владельцами этого подвала и сложенного там барахла, которое подозрительно походило на армейское, составлять акт, рапорт, еще какие-нибудь бумаги, а так же получать выволочку от руководства. Опять же дыру эту нельзя оставить без присмотра, то есть его группа уменьшается еще на двух человек, на дворе почти ночь, пропавшие девицы не найдены, и вообще все плохо.

— Я гляну, что там? — вопрос Сашка задал явно для проформы, уже пролезая в провал.

— Не в одиночку, — бросил Медведев.

Антон последовал за другом, затем туда же скользнул Данила, и буквально через секунду из полумрака раздался его голос:

— Командир, ты должен это увидеть!

"Что за чертовщина! " — готовясь к очередному сюрпризу в самом худшем смысле этого слова, Вадим протиснулся в провал.

— Ну, что тут у вас?

— Димыч, ты только посмотри! — Меньшиков потряс перед лицом командира куском веревки с сургучной печатью.

Медведев вгляделся. На сургуче четко отпечатались двуглавый орел и несколько коротких слов и отдельных букв. Что именно там написано, Вадим не разобрал — особого желания не возникло, да и голова была занята не тем, чтобы расшифровывать непонятные аббревиатуры. Государственный герб на печати сулил неприятности по высшему разряду.

— Ну и что? — мрачно спросил Медведев.

— Как что? — удивился Меньшиков. — Это же старая орфография! Которая до семнадцатого года была!

— Да, Димыч, смотри, — поддержал Сашку Антон. — Вот тут ять и тут.

— И твердый знак на конце слова.

Эту деталь заметил Сережа. Медведев оглянулся и увидел, что вокруг находки столпилась вся группа, благо, размеры подвала это позволяли. Высокий сводчатый потолок терялся в темноте так же, как и проход между ящиками, на стенах и на полу были заметны разводы от когда-то просочившейся и высохшей воды. Такие же следы вода оставила и на нижних ящиках, древесина которых местами покоробилась, местами подгнила и со временем превратилась в труху.

— Ничего не трогать! — скомандовал Медведев, но было поздно.

Неуемное любопытство Меньшикова уже утащило последнего к ближайшему штабелю, заставило расковырять дырку в стенке одного из нижних ящиков и сунуть туда руку.

— Опилки, — с откровенным разочарованием описал содержимое ящика Сашка и тут же радостно охнул: — Что-то тут есть!

Он направил в дырку свет от фонаря и не сдержал эмоций:

— ...!!! Твою ...!!!

Но ничего более вразумительного сказать не смог.

Медведев наклонился к ящику и замер в шоке — в лучах двух фонарей маслянисто блестел желтый металл, украшенный темно-красными камнями овальной формы. Не веря своим глазам, он стянул перчатку и прикоснулся к находке, которая оказалась вполне материальной и холодила кожу пальцев.

Вадим выпрямился и жестом предложил остальным ребятам взглянуть, что же они нашли, а сам начал изучать весь штабель, с целью выяснить, в первую очередь, не обвалится ли он сейчас прямо на головы нечаянных кладоискателей. Но ящики были сработаны на совесть, стояли крепко, замки на них почти не были тронуты ржавчиной, а сургучные печати выглядели, как новые. И на всех были одинаковые оттиски — двуглавый орел и малопонятные архаичные буквы.

А ошеломленную тишину наконец нарушил Илья:

— Это что же, мы золото Колчака нашли?..



* * *


Обойдя несколько книжных магазинов областного центра в поисках учебников и специальных рабочих тетрадей для сына-первоклассника, Наташа Озерова задержалась в городе намного дольше обычного. Но к этому времени час пик прошел, основной поток пассажиров схлынул, и она без труда нашла в электричке свободное место. Наташа поставила тяжелые сумки на пол и облегченно перевела дух — традиционный пятничный поход по магазинам успешно закончен, можно, пока электричка идет до Палкино, дать отдых уставшим ногам и рукам. Она растерла ладони, на которых нагруженные продуктами, книгами и канцтоварами пакеты оставили глубокие борозды, откинулась на обтянутую искусственной кожей спинку сиденья и стала изучать вагон новой конструкции и попутчиков.

Рядом, у окна, сидел затрапезного вида мужчина лет пятидесяти, показавшийся Наташа смутно знакомым, и, облокотившись на столик, увлеченно рассматривал что-то в планшете. "Одет кое-как, а планшет — дорогущий", — мимоходом отметила женщина и, не удержалась, бросила взгляд на экран. Там пролистывались фотографии или кадры из какого-то индийского, как ей подумалось, фильма, что-то вроде свадьбы или иного праздника: яркий национальный наряд и море украшений на молодой девушке, ее спутник в классическом европейском костюме с гирляндой цветов на шее, гости, одетые не столь богато, но и не буднично, и, неожиданно, несколько монахинь в строгих черно-белых одеждах.

Посмотрев снимки, сосед открыл окно почтовой программы и на английском языке — Наташа, смутившись, не стала подглядывать, хотя совсем не знала языка — написал несколько фраз. Вскоре пришел ответ. Прочитав его, мужчина открыл прикрепленный файл и с едва заметной довольной улыбкой начал изучать присланные фотографии. На всех была та самая девушка, уже не в нарядной одежде, а в скромном длинном платье-рубахе, одна или с сияющим от радости полуторалетним малышом, державшим в руках игрушечного слона.

"Младший братик? Или это ее собственный ребенок? Она же сама еще совсем девочка!" — не без удивления подумала Наташа. Но еще больше занимал ее вопрос — кем эта девушка приходится ее случайному попутчику? Пытаясь вспомнить, где же она его видела, Наташа незаметно для себя задремала и проснулась оттого, что ее осторожно похлопали по руке и тихо спросили: "Вы ведь до Палкино?"

Позорище! Наташа обнаружила, что не только привалилась во сне к мужчине с планшетом, но и положила голову ему на плечо.

— Извините, — залившись краской смущения, пробормотала она едва слышно.

— Ничего, — мужчина располагающе улыбнулся. — Устали на работе?

— Нет, на работе не очень, — Наташа не собиралась поддерживать разговор, но сработал эффект "случайного попутчика", и от добродушно-пытливого взгляда ее потянуло на откровенность: — Ребенок у меня в первый класс идет, вот, бегаю по магазинам то за книжками, то за тетрадками, то за пластилином. Смешно — в моем детстве этого пластилина навалом было в каждом магазине, а теперь днем с огнем не сыщешь! А учительница говорит — надо. И еще форму покупать придется: обычную, спортивную и для продленки. Решили, что на продленке нужно переодеваться, оно, конечно, правильно, но это ж все денег стоит.

К Палкино Середкин с трудом — все-таки к тетке он приезжал не часто, пару-тройку раз в год — вспомнил не столько Наташу, которая была младше его почти на два десятка лет, сколько ее родителей, чей дом стоял на другом конце поселка, сразу за военным санаторием, путевками в который не брезговали в свое время и генералы. Отец, оказывается, умер, когда Наташа еще училась, а мать — три года назад. Сама она вышла замуж сразу после окончания школы, родила сына, а всего через полгода после этого радостного события мужа убили в пьяной драке. Несколько лет Наташа проработала санитаркой в санатории, а когда его закрыли, выучилась на компьютерных курсах и совершенно случайно устроилась на хорошую во всех отношениях работу — хозяйкой офиса. Генка никогда не слышал о такой должности, стал расспрашивать Наташу, чем же ей приходится заниматься, и выяснил, что она и завхоз, и повариха, и уборщица, рабочий день у нее едва ли не двенадцать часов, иногда и дольше, но платят ей очень достойную зарплату. Один недостаток — работа в городе, почти час каждый день уходит на дорогу. Но, с другой стороны, ей повезло, что недалеко от работы есть хорошая школа с продленкой и хозяин фирмы, сделав небольшой, по его понятиям, "спонсорский взнос", помог устроить сынишку в эту школу.

— А то ведь ни за что не взяли бы, раз не живем в этом районе, хотя наша прописка и считается городской. Но Александр Николаевич помог, дай ему Бог здоровья, — Наташа перекрестилась, — будем теперь вместе с Санькой на работу ездить. А если я и задержусь дольше, чем у них продленка работает, он ко мне будет приходить и помогать прибраться там или посуду помыть. Хозяйственный парень растет, все по дому делать умеет, что ему по силам, конечно. Ой, — спохватилась она, — что-то я расхвасталась, а мне уже выходить пора!

Она наклонилась за своими сумками, но попутчик опередил ее, подхватив их:

— Я помогу, нам по пути.

— Так вы тоже до Палкино! — почему-то обрадовалась Наташа и вдруг ее осенило: — Вы ведь Галины Петровны сын! Точно! Ну надо же, как это я не узнала сразу!

— Племянник, — с улыбкой поправил ее мужчина и представился, кивнув по-военному четко: — Геннадий. Я вас тоже не сразу вспомнил. Наташа, правильно ведь?

Неделю Середкин жил на два дома, но затем, сопровождаемый одобрительным ворчанием тетки, переселился на другой конец поселка. Наташа сияла от счастья и потому, что нашла наконец крепкое плечо, на которое могла опереться, и потому, что Геннадий и ее Санька сразу нашли общий язык. Сын, чего опасалась Наташа, не стал ревновать ее, и даже обрадовался, когда новый знакомый остался на ночь, а утром напрямик спросил его:

— Ты будешь моим папкой? — выделив слово "будешь".

Середкин, разнежившийся от непривычной заботы и ласки, чуть не прослезился, услышав такой вопрос, и молча кивнул, потому что комок в горле помешал ему говорить.

— Здорово! — обрадовался мальчишка. — Мамка у меня хорошая, добрая, только тяжело ей без мужика. И работа, и дом, знаешь, сколько сил на них надо? Она, конечно, справляется, мир-то не без добрых людей, да и я помогаю. Позавчера замок на сарае починил, хочешь, покажу?

И Санька повел Гену смотреть сначала сарай, потом пристрой с газовым котлом, кухню, где Наташа готовила завтрак, и вообще все хозяйство. Наташа тоже показала дом и участок, но ее сын устроил подробную экскурсию с пояснениями, что, кем и когда сделано, что требует починки, что замены, и не преминул похвастаться:

— А вот это моя комната, мы с мамкой все лето в ней ремонт делали.

— Все сами? — удивился Гена, оглядев новенькие обои на стенах, аккуратно, без заметных стыков, поклеенную потолочную плитку, настеленный на пол ковролин.

— Конечно, — довольный его реакцией, гордо улыбнулся мальчик. — Мамка делала, а я ей помогал. И еще она купила мне стол и диван, а шкаф пока старый пускай стоит, мы его пленкой оклеили и ручки поменяли, на пару лет хватит, а потом...

А дальше Санька начал излагать такие планы, что стало понятно, он продумал их во всех деталях:

— Вам теперь спальня нужна. Мамкина комната тесная, в нее большая, чтобы вдвоем спать, кровать не войдет, нужно бабулину отремонтировать и купить туда гарнитур. Потом вы мне сестренку родите, когда она подрастет, я ей свою комнату отдам, а сам в мамкину переберусь.

— Ты именно сестренку хочешь? — едва удержавшись от замечания, что ему вдвоем с Санькиной мамой и на диване хорошо, спросил слегка ошалевший Гена. — Сестренку, не братика?

— Братика тоже можно, — покладисто согласился Санька, — но потом, сначала сестренку, чтобы мне было с кем играть.

— С девчонками разве интересно играть? — спросил Гена.

— Смотря во что, — уклончиво ответил мальчик и, стесняясь, признался: — Они почти не дерутся.

— А мальчишки, значит, дерутся, — понимающе кивнул Середкин.

— Беда, хоть на улицу не выпускай, — пожаловалась Наташа, подошедшая, чтобы позвать их завтракать. — Только выйдет — через полчаса возвращается с фингалом. Я ему весь этот месяц не даю одному гулять, чтобы уж первого сентября в школу без синяков пошел!

— Из-за чего пристают? — уже за столом поинтересовался Гена. — Местная шпана или дачники?

— Да всякие, — вздохнула Наташа, — силой меряются, а больше — своими отцами да старшими братьями, кто у кого круче. А мой сам по себе, и самый младший, и драться толком не умеет, вот ему и достается. Даже Дик не спасает.

Дик, старый, наполовину седой черный терьер, только выглядел грозно, но на самом деле был не опаснее щенка. Пятнадцать лет для такой собаки — это примерно как девяносто для человека, и полуглухой и полуслепой пес, потерявший бОльшую часть зубов, предпочитал дремать на солнышке или, в зависимости от погоды, в тенечке, и в драке ему порой доставалось не меньше, чем хозяину.

— Уже не сам по себе, — весомо заметил Середкин. — Драться — научу. Как спецназовец всех одной левой по кустам раскидаешь.

— Правда? — Санька задохнулся от счастья.

— И еще подумаем, в какую секцию тебя лучше отдать — бокс или самбо.

Мальчишка вытаращил глаза, пытаясь решить неразрешимую задачу:

— А можно и туда, и туда? — умоляюще спросил он.

Наташа рассмеялась:

— А как же бассейн? В бассейн уже не хочешь?

— Хочу!

— И когда ж ты думаешь все успеть? И школа, и бассейн, и бокс, и самбо? — удивилась Наташа.

Середкин заговорщицки подмигнул ей:

— Чем больше дел, тем лучше они делаются.

С Геной Наташа была согласна заранее, что бы он ни предложил. Она влюбилась в него, найдя свой идеал мужчины, в немалой степени основанный на воспоминаниях о рано умершем отце — муж должен быть хозяйственным, обязательно старше жены, должен иметь постоянную работу, любить детей, а если он будет военным, то больше нечего и желать. Семнадцать лет разницы в возрасте молодая женщина считала несомненным плюсом, тем более что Гена, несмотря на недавнее ранение, на здоровье не жаловался и, при всей его любви к пиву, на пятом десятке сохранил подтянутую спортивную фигуру, и, считая, что мужчина должен выглядеть более солидно, Наташа втайне прикидывала, как бы его откормить. Она не видела ничего зазорного в том, что Гена любил выпить бутылку-другую пива после работы, и сделала в холодильнике запас его любимой девятой "Балтики", с умилением смотрела, как он курит, и не только не прогоняла его с сигаретой во двор, но даже разрешила курить в постели, от чего Генка категорически отказался: "Ты бы знала, Наташенька, сколько от этого бывает пожаров!"

А Середкин без преувеличения блаженствовал, наслаждаясь тишиной и спокойствием не только в неожиданно обретенной новой семье, но и чисто физически. Теткин дом стоял недалеко от железной дороги, туда доносились и мерный перестук колес проходящих поездов, и объявления со станции, Наташин же дом находился далеко от дорог, около самого леса, и в первую ночь Гена никак не мог понять, чего же ему не хватает. А не хватало привычных шумов города и многоквартирного дома. Здесь же ночную тишину не нарушало ничто, кроме редкого гавканья Дика и скрипа старого дивана, временами настолько громкого, что Генка начал беспокоиться, не будят ли они Саньку.

— Не бойся, Санька спит крепко, — тихо смеясь, успокоила его Наташа, — не в меня засоня. Можешь и разговаривать не шепотом, и телевизор включить, если хочешь. Только старый он у меня, не все каналы показывает.

— Купим новый, — решил Генка, — такой, знаешь, плоский, как картина. И большой, на полстены. А еще, я подумал, машину нужно купить, чтобы с электричкой не связываться. У меня права есть, ты тоже выучишься, для гаража, я уже прикинул, на участке места хватит, можно к сараю пристрой сделать. Будем, как белые люди, на машине разъезжать.

— Как ты решишь, так сделаем, — счастливо вздохнула Наташа и прижалась к Гене всем телом.

И он тут же забыл и о скрипучей мебели, и о телевизоре, и обо всех своих хозяйственных планах. Наташины простые, немного робкие ласки доставляли гораздо больше удовольствия, чем эксперименты бывшей жены, регулярно покупавшей брошюрки на тему "Как разнообразить семейный секс" и старательно претворявшей в жизнь самые дикие рекомендации. Ему в Наташе нравилось вообще все: и то, как первые дни она, стесняясь, закрывалась ладошкой и просила выключить свет, и то, как податливо она уступала его напору, и то, как она удивленно и радостно охала, когда он доводил ее до разрядки, как будто не ожидала ничего подобного. Нравилось то, как она умеет слушать, внимательно, не перебивая, проявляя искренние интерес и сострадание. Он рассказывал ей о себе, о службе в армии и о работе в службе спасения, о друзьях и товарищах, о Казане и о кошках Дениса, откровенно, но и без прикрас, не желая говорить только о семье, от которой ушел, буквально, в чем был, оставив бывшей жене и дочери все, вплоть до своей доли квартиры. И, конечно же, Середкин не хотел лишний раз вспоминать скандальный развод — через суд, с обвинениями во всех мыслимых грехах и истериками, нелепыми жалобами на жизнь впроголодь и нищету и угрозами убийства и самоубийства. Но Наташа ни на каких подробностях и не настаивала, ей было достаточно того, что Гена сейчас здесь, с ней.

Зато во всех подробностях Середкин рассказал о недавних "приключениях" в тропиках, об Айле и ее малыше, как он искал их и не нашел, а девочка самостоятельно добралась до базы российских спасателей и увидела его, но только тогда, когда окровавленного, погруженного в подобие летаргического сна спасателя грузили в самолет. И уже потом их кадровик каким-то чудом, возможно, при содействии бывших коллег разыскал Айлу, которую взяли под опеку монахини католической миссии, и раздобыл адрес электронной почты ее мужа, Ласанты или, как коротко звали его российские спасатели, когда он вместе с ними развозил гуманитарную помощь людям, пострадавшим от катастрофического землетрясения, Ласа. И теперь Гена вел с ними оживленную переписку, на правах названного отца пристально следя за жизнью молодой семьи. Узнав эту историю, Наташа тут же вытащила из шкафа большой мешок с Санькиными вещами и собрала большой пакет практически не ношеных, а то и совсем новых детских вещей и игрушек для Кана: "Ведь можно же туда посылку отправить? Можно? Нужно узнать их точный адрес и послать для ребеночка!"

От Гены Наташа узнала и о тех подробностях, что остались "за кадром" взбудоражившей город истории с кладом, найденным спасателями. Он рассказал о том, как от радостного потрясения едва не произошел инфаркт у директора Института истории и археологии местного отделения Академии наук, которого посреди ночи подняли с постели и привезли на место находки, когда он увидел чудом сохранившиеся рукописные Евангелие, Деяния апостолов и другие раритеты уровня инкунабул; о том, как рыдал от счастья, обнимая ящики с губернским архивом за два с лишним века, директор областного музея краеведения и как он чуть-чуть не подрался с директором музея изобразительных искусств, который заявил о своих правах на часть клада. Удивительно, но в прессу практически не просочились подробности, как два музейных работника объединились против директора областной библиотеки, претендовавшей на найденные прижизненные издания Пушкина и другие раритеты, и чудом дело не дошло до рукоприкладства со стороны не молодой уже женщины. И уж совсем странно, что каким-то образом удалось скрыть невероятный скандал, когда в эти споры вмешались представители местной епархии, объявившие найденное своей собственностью на том основании, что спасатели случайно проникли в замурованный подвал храма Иоанна Предтечи. Этот собор сначала сгорел, а затем его остатки сровняла с землей артиллерия во время гражданской войны, когда город несколько раз переходил от белых к красным и обратно, а в промежутках между хоть каким-то образом организованной властью в нем хозяйничали банды неопределенной идейной окраски, как саранча уничтожавшие все, что попадалось им на пути. Видимо, именно тогда кто-то решил спрятать от варварского нашествия губернскую библиотеку и архивы, а заодно и церковную утварь и убранство разрушенного впоследствии храма, о существовании которого помнили только специалисты-историки и архитекторы.

Середкин узнал обо всем, что называется, из первых рук — от Медведева, волей судьбы оказавшегося в центре этой истории и тысячу раз проклявшего себя за то, что прикоснулся к тому самому кирпичу. Буквально на следующий день в подземелья под городом ринулись, вооружившись разнообразной техникой, самой примитивной и безобидной из которой были металлоискатели, и сомнительными по достоверности схемами канализационных лабиринтов, сотни кладоискателей, вдохновленные находкой спасателей, результатом чего явились почти ежедневные сообщения в диспетчерскую института о пропавших людях. Работники Горводоканала и Горводостока, постоянно поминая Медведева и его группу очень не ласковыми словами, не успевали восстанавливать решетки в туннелях, а сам Вадим был готов лично заварить насмерть все люки в пределах города и его окрестностей. В милиции он тоже снискал всеобщую нелюбовь: кому-то слава, кому-то — лишняя работа караулить входы и выходы городских подземелий.

Зато Медведев и, в меньшей мере, другие спасатели были обласканы мэром города Бронниковым, который удачно использовал произошедшее в собственных интересах, в первую очередь, в предвыборной кампании за сохранение своего поста на следующий срок. Более того, Бронников изловчился сделать находку козырной картой в застарелой борьбе с областной администрацией и губернатором, сумев порушить планы по застройке центрального района и переделать их в пользу города, причем злые языки утверждали, что и в свою — тоже.

С любовью одних, нелюбовью других и даже проклятиями Медведев справился бы, но вот обрушившаяся известность сильно выбила Вадима из колеи. Интервью для разных телеканалов и печатных изданий следовали одно за другим, хотя он каждый раз повторял практически слово в слово один и тот же текст, подготовленный совместно пресс-службой института, Черепановым и Светланой. Кроме того, теперь ему приходилось присутствовать практически на всех предвыборных мероприятиях, которые организовывала мэрия, потому что кто-то — Медведев прибил бы этого умника, попади тот ему под горячую руку, — подкинул Бронникову идею, что фотогеничная мужественная внешность спасателя придаст необходимый "шарм" окружению мэра и, естественно, самому градоначальнику. Вадим, ужаснувшись представшим перед ним перспективам, пытался отбиться от этой обязанности, резонно ссылаясь на загруженность на работе, на необходимость готовить документы к аккредитации, но, видимо, кто-то наверху очень сильно надавил на руководство института, потому что Николай Кронидович сказал Медведеву: "Не спорь. Понял? От бумаг освободим".

После этого разговора Вадим осознал, что спасения нет и в ближайшее время он обречен присутствовать на организуемых мэрией мероприятиях, изображая из себя обряженный в форму манекен, отбиваться от вопросов представителей прессы и терпеть подколки коллег, знакомых и родственников, в чем особенно преуспел Максим.

Его насмешки, ехидные, но не злые, а также нахальных журналистов Медведев еще мог бы пережить, хотя и с трудом, как и не всегда адекватных кладоискателей, карауливших его и около работы, и около дома, но когда за него взялось местное епархиальное управление, решившее наградить спасателя каким-то своим то ли орденом, то ли медалью и объявившее, что для этого спасателю необходимо принять крещение, тот не выдержал.

Нет, здание епархиального управления — украшенный филигранной резьбой старинный деревянный особняк, похожий на терем с иллюстраций к русским народным сказкам, — осталось целым, сотрудники его также не пострадали, по крайней мере, физически, но руководство института сочло необходимым срочно отправить командира первой группы в отпуск на целый месяц, прозрачно намекнув, что провести его желательно подальше от родных мест. Вот так, нежданно-негаданно, отпуск, о котором Медведев перестал даже мечтать, воплотился в реальность.

Наташа слушала эту историю, затаив дыхание, и смеялась, и переживала, но задала единственный, главный, по ее мнению, вопрос:

— А девочек-то тех нашли?

— Да, конечно, нашли дурех, — махнул рукой Середкин. — Они к тому времени, как Димыч стенку порушил, уже наверху, по старому заводу металлоконструкций плутали. Одна свой телефон утопила, а у другой он разрядился, и ни позвонить никому не могут, ни на месте сориентироваться. С собой-то у них не то что схемы цехов не было, а даже самой простой карты этого района, на навигаторы в мобильниках понадеялись, но к утру кое-как на дорогу выбрались, а там их милиция подобрала.

— Но хоть целы остались? Не поранились? — обеспокоилась Наташа, и Генка ее успокоил:

— Ничего с ними не случилось, вполне живы-здоровы. Но повезло, конечно, что ничем их не зашибло ни в подвалах, ни в цехах, хотя могло — считай, десять лет, если не больше, как завод помер, все прогнило, проржавело и рушится от малейшего движения прикосновения, даже бомжи туда не суются.

— Ну и слава Богу, что все благополучно закончилось, — Наташа облегченно вздохнула, золото и исторические документы ее интересовали намного меньше, чем судьба заблудившихся в канализации студенток.

"Добрая и милая. Очень добрая и милая, — думал Середкин, любуясь Наташей во всех ситуациях: и в халатике на кухне, с широко раскрытыми глазами слушающей его рассказы, и в джинсах и плотной брезентовой куртке среди колючих кустов малины, крыжовника и ежевики, и раздетой в постели. — Не красавица, но милая. Тихая, ласковая, скромная, незаметная, такой жить тяжело, потому что обидеть может всякий — и оттолкнуть, и обругать, отпор она дать не может, а заступиться за нее некому. Было некому, а теперь по-другому будет. И малец у нее славный, но такой же не боевой, тихоня, как мама. А кто его другому научит? Вот я и научу! Именно отец и должен учить сына".

Середкин уже решил, что возьмет на первое сентября отгул, и они вместе с Наташей поедут провожать Саньку в школу. "Торжественную линейку обязательно нужно снять на камеру, с первой до последней минуты, — планировал он, — а потом мы с Натальей пойдем подавать заявление. Распишемся, чтобы все было, как у людей. И кольца купим, чтобы обязательно новые были. Для новой жизни".



* * *


Конец августа, но тепло по-летнему. Ирина почти силой вытащила Светлану на дачу, как та ни сопротивлялась:

— Ириш, мне нужно Димке подарок ко дню рождения купить! А я еще ничего не придумала!

— Что ж ты в Петербурге ничего не присмотрела? — Ира недоуменно повела плечом. — Вполне можно было за три недели выделить время для магазинов, наверняка что-то купила бы в подарок.

— Ты представляешь, что было бы, реши я Димку в какой-нибудь магазин повести? — почти всерьез ужаснулась Света. — Его из Эрмитажа и Русского музея только-только под конвоем не выводили, да и мне на шопинг не хотелось тратить ни время, ни силы, не для того мы в Питер ехали.

Действительно, на те три недели отпуска, что они провели в Петербурге, Медведев практически "поселился" в этих двух музеях, жалея, что невозможно оказаться и в том, и в другом одновременно, и негодуя на слишком короткий рабочий день. Пригороды Петербурга, дворцы, парки и фонтаны, даже восстановленная Янтарная комната произвели на Вадима традиционное, если можно так сказать, впечатление, он послушно восхитился их красотой и волшебством реставраторов, воссоздавших многие ансамбли из руин, но именно собрания шедевров живописи Эрмитажа и Русского музея, которые оставили его равнодушным лет двадцать тому назад, теперь поразили до глубины души. Дело дошло до того, что половину запланированных женой экскурсий, особенно ближе к концу поездки, Медведев проигнорировал, решив, что Ира со Светой прекрасно справятся с девчонками и без него. Вадим мгновенно очаровал семейство Кочергиных: и Ингу, и ее маму, и дядю, но наотрез отказался провести на их даче, которая, в свою очередь, очаровала его духом старины, больше одного дня, потому что не хотел тратить драгоценное время на поездки в город.

— Да, пожалуй, ты права, — улыбнулась Ира, вспомнив лихорадочный блеск в глазах Вадима, когда он увлеченно рассказывал, что из работ мастеров видел днем, что собирается смотреть завтра, — общими усилиями мы его в магазин затащили бы, может даже, что-то купили, но настроение было бы испорчено у всех.

— В принципе и у нас в магазинах всего полно, только я совсем не представляю, что Димке подарить, — вздохнула Светлана. — Если что-то из одежды, то нужно брать то, что и без примерки подойдет. Очередной джемпер? Так их у него едва ли не десяток, половина — вообще не ношены, лежат, только моль подкармливают. В общем, не знаю!

— Ассортимент гаджетов исчерпан? — рассмеялась Ирина, видя страдания подруги.

— Вот именно! Все уже есть: смартфон, читалка, фоторамка, планшет, ноутбук, компьютер, две камеры — фото и видео! У меня фантазия иссякла, от слова совсем, — пожаловалась Света. — Нужно хотя бы день на магазины, может, на месте что на глаза попадется, а то ведь никаких идей.

— У меня тоже. Но в магазин лучше не в пятницу пойти, а в другой будний день, когда меньше народу будет, — резонно заметила Ира. — Я в понедельник возьму отгул и составлю тебе компанию, потому что Лешка за лето из всего вырос, буквально в последний момент обнаружили, что в школу надеть нечего. А сегодня поехали на дачу, нужно яблоки собрать, а всем некогда, будем одни плюхаться. Хорошо, хоть баба Валя сегодня наших мелких на себя взяла, в зоопарк повела.

— Я тоже из всего вытолстилась, — мрачно добавила Светлана. — Примерила на днях, в чем на работу ходить, — и ничего на мне не сходится. Сарафан, я прикинула, можно из двубортного в однобортный переделать, но все остальное никуда не годится. Нет, без покупки хотя бы пары костюмов не обойтись.

— Так! Поедем — и купим! — поспешила перебить ее Ирина, зная, что сетования подруги на испорченную, по ее мнению, фигуру могут затянуться надолго.

Долгое ожидание у шлагбаума, пока проедет бесконечно-длинный товарный поезд, и чуть обиженное молчание Светланы, были прерваны возмущенным возгласом Иры, заглянувшей в планшет за прогнозом погоды: "Нет, ну сколько раз повторять одно и то же? Хоть кол на голове теши!"

— Что там, Ириш? — заинтересовалась Света, пытаясь разглядеть, что же увидела в планшете подруга.

— Опять Лешка скидывает свои снимки куда ни попадя!

— Всю память занял?

— Да не в памяти дело! — поморщилась Ира. — Он Ксюшу фотографирует, а снимки эти, вежливо выражаясь, приватного характера.

После легкого колебания — фотографии были относительно приличными, никаких вызывающих или непристойных поз, просто обнаженная девушка во всех ракурсах на заросшей высокой травой полянке — она протянула планшет Светлане:

— Вот! Полюбуйся!

С удивлением, но не без интереса Света разглядывала фотографии Лешкиной подружки.

— На нудистский пляж снова ходили, — прокомментировала снимки Ира. — Их там уже за своих считают, чужака с камерой и побить могут.

— А Лешка что?.. Он как?... — Светлана затруднилась сформулировать вопрос, но Ира ее поняла.

— Говорит — прикольно. Тоже голяком загорает, типа все вокруг голые, а я как дурак в штанах буду? В общем, без комплексов молодежь. Абсолютно.

— Они только на пляж ходят или...

— Я же тебе говорю — абсолютно. Пляж они только этим летом освоили, а все остальное, то, которое "или", — намного раньше! — Ира махнула рукой, показывая этим жестом, что смирилась с неизбежным.

— Леша хорошо фотографирует, — решив не травмировать подругу расспросами об отношениях Лешки с дочкой Олега Худякова, похвалила снимки Светлана, — он на телефон снимает или Сережиной камерой?

— Нет, на пляж он ее не берет, — покачала головой Ира, — причем на это у него у самого ума хватило, без моих пинков обошлось. А дома или на даче — тут уж, конечно, не на мыльницу.

Глаза Светланы вдруг вспыхнули:

— Ириш, я придумала, что подарить Димке! Сделаю диск со своими фотографиями! Обнаженку, — чуть смущенно добавила она, отдавая Ире планшет и ожидая ее реакцию.

Реакция была не совсем такой, как она ожидала: не одобрение идеи, не отторжение, а крайнее изумление.

— Ты, что, хочешь, чтобы тебя Лешка фотографировал?! — Ирина чуть не уронила планшет.

"Если бы она захотела, чтобы ее Сергей снимал, то... Я бы поняла, и Сережка бы понял. Но Лешка? Он ведь наверняка все неправильно поймет! А если Ксюша узнает, то будет скандал! Разругаются насмерть! Или нет?" — пронеслась у нее в голове.

— Причем тут Лешка? — в свою очередь удивилась Света. — Ты справиться ничуть не хуже, а даже лучше!

— Я?!

— Ты! И этот подарок будет от нас двоих! Моя идея, твое исполнение! И не придется больше ни мне, ни тебе ломать голову, что Димке подарить!

Последний аргумент был едва ли не самым весомым, потому что Ирина и в самом деле не представляла, что подарить Медведеву.

— Ой, не знаю, что из всего этого получится, — сдаваясь, пробормотала Ира. — И есть ли на даче камера, тоже не знаю.

— Если камеры нет, снимем на мой телефон. А что не получится, фотошопом поправим! — отрезала последние пути к отступлению Светлана.

К великой радости Медведева, день рождения, пришедшийся на учебный, прошел спокойно. Заказанные накануне пироги с красной рыбой и мясом, чай со сдобной выпечкой удовлетворили всех, потому что угощение было сытным и вкусным. А дома Вадима должен был ждать пирог, который обещала испечь Ирина по какому-то экзотическому рецепту, найденному и опробованному Валентиной Михайловной. Света утром намекнула на совместный с Ирой подарок, и Вадим думал, что жена под руководством подруги кроме пирога приготовила еще что-нибудь необычное.

Пирог с творогом, яблоками, ягодами и еще чем-то не совсем понятным, но очень вкусным удался на славу, но Ира засиживаться не стала, хотя все дети, большие и маленькие, включая Иринку, были отправлены на дачу. Переглянувшись, подруги ушли в детскую, а через минуту вернулись с небольшой коробочкой, перевязанной золотистой лентой.

— Это от нас двоих! — прозвучало хором.

Вадим заинтересованно потянул завязку, но тут Ирина метнулась в прихожую, потому что ей показалось, что зазвонил телефон, который она оставила в сумке.

— Все, я домой! Без меня посмотришь! — хотя никакого звонка на самом деле не было, она стремительно распрощалась, оставив именинника в легком недоумении.

В коробке оказался футляр с DVD-диском, на котором не было никакой этикетки с названием фильма. Подозревая, что ему решили сделать чисто мужской подарок, вроде фильма из разряда "для взрослых", — смущение Иры и ее желание оставить их наедине вполне этим объяснялось — Медведев вставил диск в компьютер и понял, что ошибся в своих предположениях.

На диске был не фильм, а фотографии. На самой первой — лицо любимой женщины крупным планом, на весь экран.

— Спасибо, зая! — Вадим обнял устроившуюся рядом жену и поцеловал. — Классный подарок!

— Смотри дальше, — загадочно улыбнулась Света.

А дальше на диске были снимки, как она занимается йогой на зеленой лужайке на даче Устюговых. В этом не было бы ничего необычного, что объясняло бы ту таинственность, с которой подарок был преподнесен, если бы на этих снимках Светлана не занималась так называемой "голой йогой". Закрученное в замысловатые узлы тело стараниями фотографа представало на снимках с разных ракурсов и, не скованное никакой одеждой, демонстрировало невиданную гибкость.

— Светлаша, ну ты и... — Вадим потерял дар речи от восхищения. Когда-то у него была идея зарисовать Светины занятия, но, кроме одного рисунка — любимой в "позе лотоса", он не продвинулся в своем начинании.

— Тебе нравится? — спросила Света.

Вадим вместо ответа взял ее руку и предложил самой на ощупь оценить произведенное снимками впечатление.

— И совсем не толстая, моя сладкая зая! Ну не девочка-тростиночка, легкая и прозрачная, но, как была стройная и гибкая, такая и осталась! — искренне восторгался он. — Чтобы больше никогда от тебя не слышал жалоб на испорченную фигуру! И когда же ты успела все это? А... — он вдруг запнулся и спросил уже совсем другим тоном: — А кто это тебя снимал?

— Ира, — просто ответила Светлана. — А ты что подумал?

— Ааа... — честно говоря, у Вадима вообще не было никаких мыслей на предмет личности фотографа, но сама мысль о том, что жена могла перед кем-то показаться раздетой, пусть даже с самыми невинными и благими целями, была в высшей степени неприятной. — Ира?

— Да, — Света улыбнулась. — Ира очень даже неплохо фотографирует, и, между прочим, в конце первой части она оставила свой автограф.

— Это как? — удивился Вадим, гадая, как можно подписать фотографию, не напечатанную на бумаге, а существующую лишь в виде чего-то виртуально-цифрового.

Автограф оказался для него более чем неожиданным. После нескольких фотографий Светланы среди цветущих розовых кустов и прочей зелени уже без всякой йоги, но такой же нагой и ослепительно прекрасной, Вадим увидел снимок — две молодые женщины качаются на качелях. Они сидят, тесно прижавшись друг к другу и обнявшись, и счастливо улыбаются, а солнечные лучи путаются в развевающихся волосах и ласкают обнаженные тела.

— И как это ты сумела уговорить Иру раздеться? — чуть не сорвалось с языка у Медведева, но следующие два снимка сделали этот вопрос излишним и, более того, ошеломили почти до шокового состояния.

На одном Ира сидела на остановившихся качелях с закрытыми глазами, чуть запрокинув голову и подняв лицо к солнцу. Она опиралась руками на сиденье, скрещенные в лодыжках ноги чуть-чуть не доставали до земли, но одна нога была слегка вытянута вперед, словно Ира хотела встать с качелей. Общее же впечатление складывалось, что это богиня, всемогущая и бесстрастная, собирается ступить на грешную землю.

А на другом снимке Ирина без малейшего смущения смотрела прямо в объектив фотокамеры. Она стояла в проеме увитой зеленью беседки, привалившись плечом к косяку, и ела яблоко, собираясь откусить от него следующий кусок. Облитое солнечными лучами обнаженное тело будто светилось на темном фоне. Ира немного приоткрыла губы, примериваясь к спелому фрукту, а на лице, да и во всем облике было написано: "Я ем яблоко, потому что мне хочется его съесть. Я разделась, потому что мне жарко, и мне все равно, что на меня кто-то смотрит. Если я кого-то смущаю своим видом, этот кто-то может отвернуться". Такая естественная и чуть высокомерная обнаженность не выглядела вызовом и порождала не возбуждение, а почтительное преклонение перед пренебрежением условностями и извлекла из недр памяти чье-то высказывание, прочитанное когда-то давно, неизвестно где и по какому поводу: "Нагота — привилегия богов. Простые смертные должны скрывать тело, дабы не осквернять божественный взор своим несовершенством".

— Супер! — пробормотал Вадим, чувствуя, как колотится сердце, и не без страха вспоминая, что произошло, когда он посмел посягнуть на богиню, представшую сейчас перед ним в сиянии надменной наготы.

— Там еще вторая часть есть, — шепнула Светлана, одновременно слегка покусывая его за ухо и отгоняя этой лаской неприятные воспоминания.

"Мне и первой достаточно", — подумал Вадим, одной рукой щелкая мышкой по папке с надписью "Дома", а другой проверяя, много ли надето под нарядным Светиным платьем, и с удовлетворением отмечая, что под легкой шелковой тканью нет вообще ничего, кроме такого желанного тела.

Дома Света йогой не занималась, на первом снимке, задававшем тон остальным, она полулежала на кровати среди живописно разбросанных подушек и постельного белья. Нагая, томная, соблазнительная, очаровательно растрепанная. Следующий кадр — она перевернулась на спину, ноги согнуты в коленях, а руки зажаты между бедер.

Вадим сглотнул и свободную руку продвинул в подсказанном направлении, но дальше его пока не пустили.

Следующие кадры — Света на четвереньках, по-кошачьи прогибая спину, крадется по кровати, демонстрируя соблазнительно округлые ягодицы и приоткрывая постороннему глазу более интимные места. Потом она в задумчивости стоит перед большим зеркалом и примеряет длинные бусы, прикладывая их то к груди, то к низу живота в стремлении отнюдь не прикрыть наготу, а, наоборот, подчеркнуть и оттенить ее. Из всех ниток была выбрана длинная кроваво-красная, завязанная узлом, пришедшимся прямо на самый низ живота. Легкий клочок шифона скользнул по телу, нигде не задерживаясь, и на миг прикрыл лицо, оставив лишь возбужденно блестящие глаза, но тут же был отброшен за ненадобностью. Золотая цепочка на щиколотку, браслет на запястье и туфли на высоком и тонком каблуке завершили наряд. Женщина перед зеркалом, сладострастно изогнувшись, удовлетворенно и в то же время хищно улыбнулась, она ждала мужчину, хотела получить наслаждение и дать его.

Вадим не мог оторвать глаз от снимков, но, услышав за спиной шорох ткани, оглянулся. То, что он мгновение назад видел на экране, теперь предстало перед ним наяву. Платья на Свете уже не было, остались одни только бусы. Те самые. И цепочка.

— Светка... — Медведев смог издать лишь придушенный хрип и потянулся обнять ее.

Он больше не мог терпеть эту пытку. Светлана тоже не пыталась сдержать его. Да и зачем?

Уже утром Света с наигранной обидой заметила:

— Ты так и не досмотрел подарок. Наверное, тебе не понравилось.

— Не понравилось?! — Вадим аж подпрыгнул. — Что ты, Светлаша! Понравилось — это не то слово, у меня их вообще нет! Ты у меня такая... Такая...

Слова действительно находились плохо, и он заменил их поцелуями и другими действиями, но в процессе ласк придумал-таки, что сказать:

— Ты у меня умница! Красавица! Спортсменка! — дальше классический перечень претерпел изменения: — Хулиганка! И придумщица! Боже, какая придумщица!

Вадим, продолжая целовать Свету, начал вспоминать поразившие его идеи:

— Эпиляцию сделала — чуть меня с ума не свела! Потом бабочек на себе рисовала и заставляла их разыскивать! — О том, что он сам потом рисовал на ней бабочек, дракончиков, змеек и просто замысловатые орнаменты в самых интимных местах, Медведев умолчал. — А когда ты голая приехала ко мне на работу и с порога набросилась на меня!..

— Вообще-то не совсем голая, — поправила его Светлана.

— То, что на тебе был сарафан — это не существенно, потому что, во-первых, под ним ты все-таки была совсем безо всего, а во-вторых, ты морально, или как еще сказать, была голая и готовая просто изнасиловать меня. Я думал, — Вадим сладко потянулся, вспоминая безумный секс в тесной комнатушке, — что это предел фантазии, но своим подарком моя сладкая зая превзошла все ожидания.

— Но ты же его не досмотрел, — напомнила Света.

— А что там?

— Продолжение. Я в неприличных позах.

— Неприличных? — Вадим мечтательно улыбнулся и провел по ее телу рукой.

— Ужасно! Жутко! Прямо-таки кошмарно неприличных, а местами — даже развратных!

— Тогда мы сейчас начнем прямо со второй части, потому что смотреть две сразу... Нет, я не железный! И, между прочим, неприличные и прочие позы — а также соответствующие, к вашему сведению, мадам, действия — я люблю не только на экране!



* * *


Сентябрь почти до самого конца радовал летним теплом и солнцем, казалось, что хмурая сырость не наступит никогда, но заведующий небесной канцелярией в конце концов спохватился и отдал распоряжение включить осень. За один день похолодало почти на два десятка градусов, тучи плотно затянули небо и начали поливать землю дождем.

На даче даже в такую погоду было уютнее, чем в городе, можно было разжечь камин, и языки живого пламени разгоняли осеннюю хандру и согревали воздух. Но за ночь угли остывали, и утро начиналось с унылой серости, сырости и холода.

Ира стояла за спиной брата и наблюдала, как он укладывает мелкие поленья, строя из них своего рода шалаш. Наблюдала молча, потому что Максим не любил, когда его отрывают от священнодействия, и вспоминала, как совсем недавно, но кажется, что очень давно, они со Светланой, пользуясь отсутствием других членов семьи, голышом валялись на лужайке перед домом, ловя ласковое тепло августовского солнца и фотографируя друг друга, решив сделать Вадиму на день рождения оригинальный подарок.

Ира вздохнула. Подарок, по словам Светы, удался, эротическая фотосессия жены привела Медведева в несказанный восторг, но вот Ира теперь жалела, что поддалась на уговоры подруги и сначала дала себя сфотографировать, а потом и вовсе оставила на диске пару своих "голых" фотографий. "Ни к чему все это, ни к чему", — возвращаясь мыслями к этим снимкам, думала она, хотя Вадим не позволил себе ни одного нескромного взгляда или намека, наоборот, в его поведении теперь иногда проскальзывала удивлявшая и слегка раздражавшая Иру почтительность.

На смену серому унылому утру пришел день, такой же серый и не обещавший ничего светлого. Мелкий, как пыль, дождик из низких туч плыл туманными клубами между частично пожелтевшими деревьями, стирая все краски и окрашивая листву в безжизненный серый цвет. Он обволакивал живую изгородь из боярышника, собираясь каплями на его колючках, сглаживал углы построек, скрадывал находившийся невдалеке лес, превращая его в темную полосу, сливавшуюся на горизонте с хмурым небом.

"Нет, хорошо, что Светлашка осталась у Медведевых. Пусть лучше сходит с ними в оранжереи ботанического сада или в океанариум, чем будет мокнуть на даче, — думала Ирина, стягивая резиновые сапоги. — Здесь ей сейчас делать нечего, только в доме сидеть". Привычным движением она повесила плащ на вешалку и устало опустилась на стоявшую в прихожей деревянную лавку. Вокруг царил сумрак, но Ирина не хотела включать свет. Она вообще ничего не хотела делать, даже переодеться, хотя промокшие в прохудившихся сапогах ноги обещали простуду на ближайшие несколько дней, но сегодня ей даже хотелось заболеть, чтобы появился повод пожалеть саму себя. Ира вздохнула раз, потом другой, а потом еле удержалась от того, чтобы не всхлипнуть. Настроение было под стать погоде.

Она попыталась взять себя в руки, включила свет и оглядела прихожую. Надо было срочно занять чем-нибудь себя — и голову, и руки, только чтобы не вспоминать ничего и не думать ни о чем. Занять себя уборкой, такой, чтоб к вечеру свалиться без сил и отключиться. Ирина вооружилась веником, ведром и тряпкой и с остервенением принялась наводить порядок. Стены, двери, шкафы, половики — все, что попадалось ей на глаза, подлежало мытью и чистке. Не чувствуя тяжести, она оттаскивала в сторону мешавшие ей табуретки, мешки с луком и морковью, переставляла корзины с яблоками. Рывком отодвинула тяжелую лавку и обнаружила в углу сухие листья, занесенные в дом сквозняком, пару пыльных скомканных носков и сонного паука, тут же полезшего на стену под висевшую там одежду в стремлении спрятаться от света. Ира махнула веником, желая прогнать его, и ненароком сбросила с вешалки старую куртку Сергея, которую тот надевал на даче, когда помогал по хозяйству. Ирина подняла ее с пола, обессиленно опустилась на табурет, стоявший рядом, набросила на себя потрепанный камуфляж и все-таки не удержалась от слез, прочертивших на щеках блестящие дорожки, когда на мгновение показалось, что это не куртка Сергея лежит у нее на плечах, а его руки.

Он часто почти неслышно подходил к ней сзади, легко, чтобы не испугать, клал руки на плечи, а потом или осторожно прижимал к себе, или терся щекой о ее макушку. А она поворачивалась к нему и тянулась губами к его губам. Очень часто после жаркого поцелуя все дела отодвигались на второй план, потому что Сергей подхватывал Ирину на руки и нес на диван, успевая одновременно целовать и раздевать ее и при этом каким-то образом раздеваться сам...

Но самым лучшим в их отношениях был отнюдь не упоительный секс, а возможность постоять молча, обнявшись, когда казалось, что все проблемы и неприятности существуют где-то в другой, параллельной, вселенной и никогда не коснутся ее.

— Ой, Ириш, ты что тут сидишь?

Маша вздрогнула от неожиданности, натолкнувшись на застывшую фигуру, когда принесла в дом корзинку с теми грушами, до которых она смогла дотянуться с земли. Остальные, забравшись на лестницу, собирал Максим. Первый урожай с дерева, посаженного Сергеем, он решил снять полностью, хотя обычно плоды на верхушках фруктовых деревьев оставались на зиму птицам.

Ира ничего не ответила.

— Что с тобой? Что случилось? Что-то со Светлашкой? — испугалась Маша, увидев следы слез на ее лице.

Ирина молча помотала головой и вытерла мокрую щеку, оставив на ней грязную полоску. Маша предприняла еще несколько попыток, выяснить, что произошло, и, не добившись какой-либо иной реакции, в легкой панике бросилась за мужем.

Максим после долгих уговоров слез с груши и с недовольным ворчанием поплелся в дом, где увидел ту самую картину, что описала ему жена.

Ирина сидела на старой табуретке, завернувшись в куртку Сергея, и неподвижно смотрела перед собой. Маша печально вздохнула, и тогда Максим отодвинул ее в сторону и напустился на сестру:

— Ты что, язык проглотила? Объясни, что произошло?

Ирина полностью проигнорировала появление брата.

— Что, так и будем сидеть и молчать?!

"Так и будем..." — ответил неподвижный взгляд.

— Ирка, если ты не перестанешь сходить с ума, я отправлю тебя в психушку!

В ответ — молчание.

— Та-ак! Сезонное обострение началось?! Да?!

— Сегодня ровно пять лет, как мы встретились с Сережей, — нехотя, через какое-то время, когда Максим уже готов был взорваться, выдавила из себя Ирина. — Можно в такой день избавить меня от вашей пристальной заботы? Я не собираюсь вешаться или вскрывать себе вены... И даже напиваться, — после паузы добавила она.

Максим яростно ожег сестру глазами и вылетел во двор, в сердцах изо всех сил хлопнув дверью, которая не закрылась, а, наоборот, отлетела от косяка и распахнулась настежь. Маша тяжело вздохнула, то ли осуждая мужа, то ли сочувствуя Ирине, молча забрала груши и направилась на кухню. Дверь так и осталась открытой; в ее проеме заклубился туман, поглощавший те крохи дневного света, которые с трудом пробивались сквозь тучи.

Осень, сумерки года, когда мглистые утро, день и вечер сливаются друг с другом и мало отличаются от мутно-серой ночи, в которой нет ни звезд, ни луны, и кажется, что любой источник света теряет силы от соприкосновения с этим туманом, жадно поглощающим, как черная дыра, не только свет и тепло, но и мысли, и чувства, и желания, оставляя только одно — не двигаться, застыть в оцепенении, погрузиться в забытье в надежде, что сон даст возможность перетерпеть холод и мрак и дожить до весны.



* * *


К осени Сергей, если его действительно звали именно так, в чем врач не был целиком и полностью уверен, так и не обрел память и способность общаться с людьми. Его речь осталась практически на том же уровне, что и была, и он все так же предпочитал часами смотреть в окно, хотя там, кроме дождя, серого неба и луж, ничего не было. Мрачная, без единого проблеска солнца, погода за стеклом — и под стать ей сумрак разума, когда в восприятии дни сливаются в одну сплошную массу, явь мало отличается от сна, память как саваном укрыта плотной пеленой, через которую не может пробиться ни один лучик воспоминаний.

Аля очень привязалась к Сергею, и самым настоящим горем для нее стало известие, что того отправляют в межрайонный психоневрологический интернат, о чем ей промозглым осенним утром объявил главврач больницы:

— С Лужаковым я договорился. У него всегда в запасе есть пара-тройка бюджетных мест, одним он решил пожертвовать, как говорится, для науки.

— Там он никогда не придет в себя, — рыдала она в кабинете главврача, — ему нужен дом, близкие люди, которые будут о нем заботиться. Хоть интернатом назови, хоть пансионатом, хоть санаторием, суть останется одна: психушка — она и есть психушка. Если Сережу нельзя больше держать в нашей больнице, я заберу его к себе домой, — ей показалось, что она нашла выход из положения. — Он стал достаточно самостоятельным для того, чтобы за ним не нужно было ходить, как за несмышленым ребенком! Он даже посуду может помыть!

— Нет, тебя пора отправлять в психушку вместе с ним! — не выдержал врач. — У тебя двое детей, ты подумала о том, что может, не дай бог, произойти, если в твое отсутствие у Сергея что-нибудь замкнет в голове? Ладно, на тазы пусть кидается, от этого пока никто не пострадал, а что он еще спокойно видеть не может? Если кто-нибудь из твоих девчонок сделает или скажет в его присутствии такое, что ему не понравится? И вообще, ты забыла, что он мужчина? Если его природа возьмет свое?

— Он никого и пальцем не тронет! — Алевтина грудью встала на защиту Сергея. — Он добрый! Он и пострадал-то из-за своей доброты, не смог защитить себя, когда его пытались убить!

— Он никакой! — врач в сердцах хлопнул ладонью по столу. — Хватит с меня твоих фантазий, вернись к реальности и подумай о том, что будет, когда вернется твой муж и обнаружит в своем доме постороннего мужчину. Станет он слушать твои объяснения или сразу решит навести порядок?

Сергей к известию об отправке в другую больницу отнесся равнодушно.

— Другое место... — эхом повторил он слова медсестры о том, что ему придется через несколько дней уехать в другое место и жить там; ни в глазах, ни на лице не промелькнуло ни намека на интерес или беспокойство. — Другая больница...

Его безразличие расстроило Алевтину, потому что казалось, что Сергей тоже привязался к ней.

— Эта больница недалеко от нас, я поеду с тобой, а потом буду часто навещать, — пообещала она.

Несколько дней Аля только тем и занималась, что готовила Сергея к переезду: ездила в интернат, разговаривала там с врачами и медсестрами, интересовалась тем, как кормят пациентов, какие процедуры проводят. Ей понравились двухэтажные здания, построенные специально для интерната три года назад взамен деревянного полубарака, разрушенного наводнением, произошедшим, когда старая дамба Липовского пруда не выдержала многодневных дождей. При строительстве новых корпусов сохранили небольшую липовую рощу, а там, где все же пришлось вырубить деревья, после окончания стройки посадили фруктовый сад.

— Наши пациенты по мере своих сил работают в саду, это входит в курс терапии. Всем очень нравится ухаживать за растениями, и мы устроили в переходе между корпусами зимний сад, чтобы этим можно было заниматься круглый год, — подробно рассказывала об интернате Алевтине старшая медсестра, посчитавшая ее родственницей будущего пациента. — Еще у нас есть огород, овощи с которого идут на стол. Мы полностью обеспечили себя на зиму капустой и луком, насолили две бочки огурцов, — похвасталась она, — а вот картошку в этом году колорадский жук попортил, собрали меньше, чем посадили.

Зимний сад с тихо журчавшим фонтанчиком и двумя большими аквариумами с разноцветными рыбками поразил Алевтину, никогда не видевшую ничего подобного.

— Хорошо-то как! — она не могла оторвать глаз от блестевшей в лучах яркого света пышной тропической зелени, составлявшей разительный контраст с осенним сумраком и голыми ветвями за окном.

— Правда, красиво? — старшая медсестра с гордостью показывала Але главную достопримечательность интерната. — Это Виктор Николаевич, наш главврач, старается, постоянно что-нибудь придумывает, деньги то на ремонт, то на оборудование, то на книжки, то на краски добывает, непонятно, когда спит: в шесть утра уже работает в своем кабинете, в двенадцать ночи — там же. Художественная студия для пациентов — его идея, разные поделки из бересты — тоже; все, говорит, пойдет на пользу, одними таблетками и уколами вылечить нельзя. Он на эту тему даже диссертацию пишет!

— Красиво, очень красиво, просто здорово.

Алевтина не могла не оценить увиденное по достоинству, но и не могла не сравнить условия в интернате и в ее больнице; сравнение было не в пользу последней: старое здание давно требовало капитального ремонта, а о новом оборудовании, мебели и тем более зимнем саде оставалось только мечтать. Палаты были небольшими и довольно уютными, а неизбежные для специфического лечебного учреждения решетки на окнах сделали узорчатыми, чтобы они не производили гнетущего впечатления. Пациенты, а большинство из них, по словам старшей медсестры, — одинокие люди, которых никто не навещал, многие с потерей памяти, — выглядели ухоженно. С грустью Але подумалось, что Сергею, пожалуй, в интернате будет лучше, чем в их больнице, да и заниматься с ним будут специалисты, которых у них не было. Правда, врач, с которым она разговаривала, особо не обнадежил ее, резонно заметив, что нельзя ничего сказать, ни разу не увидев пациента.

Через неделю из интерната прислали машину. Сергей, до этого момента безучастно относившийся к хлопотам Алевтины и ее рассказам о том, как хорошо ему будет на новом месте, насторожился, увидев двух незнакомых мужчин — шофера и фельдшера. Он схватил медсестру за руку:

— Нет!

Ее сердце встрепенулось от такого неожиданного проявления эмоций: "Он хочет остаться со мной!" и от надежды: "Он поправится, память вернется к нему!" Но тут же Аля вспомнила слова главврача их больницы, который категорически заявил, что пациента в подобном состоянии необходимо лечить в специализированном медицинском учреждении. "Что ты так переживаешь, дуреха? — вполне добродушно сказал он Алевтине напоследок. — Это лучшее заведение подобного профиля во всей области, уж если где-то твоему Сергею смогут помочь, то это там".

Але пришлось долго уговаривать Сергея, прежде чем к нему вернулся его обыкновенный безразличный настрой. Он согласился выйти из палаты, потом на улицу и достаточно спокойно подошел вслед за Алей к уазику с красным крестом. Все испортил шофер, которому хотелось засветло вернуться домой, чтобы в потемках не завязнуть в грязи. Он крепко взял Сергея за локоть и слегка подтолкнул его к машине. Тут-то и случилось то, чего никто не мог ожидать: всем показалось, что на больничном дворе произошел небольшой взрыв, шофер не понял, почему он вдруг лежит на земле лицом вниз, а фельдшер, попытавшийся удержать пациента неоднократно отработанным на практике профессиональным приемом, оказался полуоглушенным рядом с ним. Все свидетели произошедшего оцепенели от неожиданности.

— Сережа!!!

Алевтина схватила за руку своего подопечного, стоявшего в боевой позе, одинаково готового к обороне и нападению. Он резким движением повернулся к ней. Медсестра в испуге отшатнулась — Сергей походил на попавшего в ловушку дикого зверя, намеревавшегося любой ценой вырваться из нее.

— Что ты... успокойся... все в порядке... тебя никто не обидит... — негромко говорила она, стараясь сдержать дрожь в голосе и в пальцах, которыми успокаивающе гладила Сергея по плечу. — Я поеду с тобой, хочешь?

Медик, приехавший за пациентом, тем временем пришел в себя и лихорадочно разыскивал в сумке с медикаментами успокоительное. Алевтина поняла, что он собирается сделать, и умоляюще покачала головой: "Не надо!"

Сергей от звука ее ласкового голоса, а может, от легких прикосновений постепенно успокоился, мышцы его расслабились, и он послушно забрался в машину вслед за Алей.

"Кто он? Морпех, десантник, спецназовец? — думал главврач Липовской больницы, провожая глазами машину, увозившую пациента в психоневрологический интернат. — Голова не работает, зато тело... Как котят побросал на землю этих амбалов, которые в два раза его крупнее! И это с почти не действующей левой рукой! Что же он представлял из себя, когда был здоров?! Не-ет, хорошо, что Лужаков согласился его принять — интересный, видите ли, случай, хороший материал для диссертации. Как пойдет этот материал крушить все направо и налево! Вовремя мы от него избавились..."

А Лужакову, главврачу психоневрологического интерната, откровенно говоря, уже не было дела до нового пациента, потому что от научного руководителя пришло неожиданное и невероятное по щедрости и открывающимся перспективам предложение занять должность заместителя главврача психоневрологического отделения крупной столичной клиники. Ответ требовался немедленно. На раздумья врачу дали всего лишь два часа, в случае согласия, в котором, по всей видимости, научный руководитель не сомневался, прибыть на работу нужно было через неделю, решение всех вопросов с переездом и устройством на новом месте брало на себя ведомство, которому принадлежала клиника.

Главврач мельком взглянул на пациента — тот показался ему смутно знакомым — и отправил его и приехавшую с ним медсестру в приемный покой, а сопроводительные документы из Липовской больницы передал своему заместителю Рубину.

— Ну что ж, Борис Ильич, забирайте его себе. И интернат — тоже.

— Решились, Виктор Николаевич? — не скрывая радостного нетерпения, спросил зам.

— Да. Лучше сожалеть о сделанной ошибке, чем об упущенной возможности, — без тени улыбки сказал Лужаков. — Берите бразды правления в свои руки.

— Меня ведь могут и не утвердить, — зам решил соблюсти некоторые приличия и, пригасив торжествующий огонек в глазах, сделал постное лицо.

Но главврач отмахнулся от своего заместителя и преемника и изображаемых им сомнений, потому что прекрасно знал, какие интриги Рубин плетет уже несколько лет с целью занять вожделенный пост. В первый раз удача обошла его стороной, когда Лужакова, недавнего выпускника мединститута, назначили на должность главврача психоневрологического интерната, разваливавшегося в прямом и переносном смысле. Прошло совсем немного времени — и вот, казалось бы, везение на стороне Рубина: прорыв старой плотины, разрушенное наводнением старое деревянное здание, кража из сейфа сильнодействующих препаратов одним из сотрудников интерната. Но... Лужакова не только не привлекли к ответственности за случившееся, ограничившись выговором, более того, молодой врач получил карт-бланш на создание на месте развалин современной клиники и свои исследования, намеченные задолго до стихийного бедствия. А Рубина, у которого были разработаны свои планы на реконструкцию интерната, поставили заместителем Лужакова.

Борис Ильич спустился в приемный покой и бегло просмотрел документы новоприбывшего пациента. "Амнезия... Травматическая, ретроградная... Мутизм..." — глаз выхватил "профильный" диагноз из листа сплошного текста, написанного от руки профессионально малоразборчивым почерком. "И зачем мне это нужно?" — поморщился Рубин, который давно задумал превратить интернат в коммерчески выгодное предприятие, куда обеспеченные люди могли бы помещать нуждающихся в постоянном уходе престарелых или тяжелобольных родственников. Относительно молодой и физически достаточно здоровый пациент с сомнительным прогнозом на улучшение, за содержание и лечение которого бюджет заплатит сущие гроши, был крайне не выгоден для планов врача, но и вернуть его обратно в Липовскую больницу интернат не мог, по крайней мере, без скандала. А скандал Рубину был не нужен. "Ладно, там видно будет, что с ним делать", — решил врач и, небрежно бросив бумаги пациента на стол, распорядился:

— Первичный осмотр, потом на санобработку, потом ко мне в ординаторскую.

— Что ж не в свой кабинет-то? — подобострастно спросила не молодая уже женщина-врач, заносившая данные о новом пациенте в компьютер.

— Давайте, Алла Федоровна, не будем торопиться, — поскромничал Рубин, — кабинет еще не мой, да и...

— Зачем вам эта темная конура, — с понимающей улыбкой кивнула врач.

Алевтине не понравился случайно услышанный диалог, не столько слова, сколько интонации, взгляды и двусмысленные улыбки, она уже подумала, не забрать ли, на свой страх и риск, Сергея из интерната прямо сейчас, пока его еще не оформили по всем правилам. В тот миг, когда Аля решилась и уже протянула руку, чтобы забрать со стола документы, в приемный покой ворвалась молоденькая девушка, босая, в намокшем от дождя ярко-малиновом байковом халате, облепившем ее тело как вторая кожа, и с охапкой веток рябины, густо увешанных тяжелыми кистями красных ягод.

— Вот! — счастливо улыбаясь, как старому доброму знакомому, девушка сунула их Сергею. — Твое дерево!

И радостно, как ребенок, запрыгала и захлопала в ладоши, когда он, до этого мгновения безучастно стоявший рядом с Алевтиной, взял ветки и прижал их к себе, не обращая внимания на то, что они не только мокрые, но и довольно грязные.

— Дерево... — эхом повторил он, и в голосе прозвучали нотки недоумения.

Девушка обрадовалась еще больше, засмеялась, замахала руками и начала бессвязно рассказывать про дождь и большие лужи, в которых утонул целый дом.

— Аня! — прикрикнул на нее Рубин, но девушка не обратила на него никакого внимания, продолжая скакать по небольшой комнате, оставляя на светлом плиточном полу грязные следы босых ног. — Алла Федоровна, займитесь ей, — с плохо скрываемой досадой и едва слышным ворчанием: "Избаловали до крайности", — бросил он врачу, которая, выскочив из-за стола, схватила девушку за руку и потащила в коридор.

— Дерево, — задумчиво повторил Сергей и вдруг протянул рябину Але. — Тебе. В сад.

Растерявшись от неожиданности, Алевтина кивнула и суетливо начала заталкивать ветки в пакет, не сразу заметив, что Сергея схватила за здоровую руку и куда-то повела медсестра, та самая, которая показывала ей интернат. Бросив и "подарок", и свои вещи на кушетку, Аля поспешила следом, но догнала их уже у дверей санблока.

Изнутри доносились плеск воды, радостные смех и визг, и все перекрывал раздраженный голос врача.

— Ну вот, теперь ждать или на второй этаж тащиться придется! — недовольно пробормотала медсестра и объяснила: — Аня — племянница бывшего главврача, нет, не Виктора Николаевича, а того, что до него был. Вот с ней и носятся все.

Алевтина кивнула и несмело — со своим уставом в чужой монастырь соваться не следует — поинтересовалась:

— Так может, без помывки обойтись?

Медсестра оценивающе оглядела ее, потом Сергея. Видимо, результаты осмотра показались ей удовлетворительными, потому что она кивнула:

— Для виду только зайдем, чтобы никто не цеплялся, да и переодеться нужно. Свое можно надевать только на прогулку, а в помещении все ходят в больничном. Раздевай своего мужика, я пока ему пижаму принесу. Белье, что на нем, можешь оставить, а остальное сдашь вместе с остальными вещами, на подменку пойдет, — уже на пороге довольно тесной раздевалки перед душевой добавила медсестра.

В небольшом предбаннике было светло, чисто и сухо, но сильно, так, что мгновенно запершило в горле, пахло хлоркой. Алевтина стала снимать с Сергея спортивный костюм. Он не сопротивлялся, но и не помогал ей, как обычно бывало, а стоял, как манекен. Медсестра с обещанной больничной одеждой все не шла, и Аля, присев на широкую деревянную лавку, потянула за руку Сергея:

— Посиди. Чего стоять-то?

Ей хотелось обнять его, прижать к себе, в сотый раз повторить, что обязательно будет приезжать к нему в выходные и, может, посреди недели, но Сергей не обратил внимания ни на ее слова, ни на прикосновения и так и остался стоять неподвижно, отчужденно глядя на Алевтину. "Обиделся? Наверняка обиделся, — горько вздохнула она. — Господи, не надо было никого слушать, а забрать его домой и потом отвезти к маме! Жил бы у нее, пусть в глуши, но в тишине и спокое, помогал бы ей по хозяйству. Сейчас поздно что-то делать, документы назад уже не отдадут, но к весне я обязательно что-нибудь придумаю и заберу его из этой..."

Психушкой Аля называть интернат не хотела, хотя именно это название просилось на язык. А дверь душевой вдруг распахнулась, и оттуда, как ураган, с визгом вырвалась Аня, голая, мокрая с головы до ног, с остатками мыльной пены на коже. За ней, с полотенцем в руках, выскочила полная санитарка, почти такая же, несмотря на надетый поверх халата длинный клеенчатый фартук, мокрая, как Аня, а следом вперевалку выкатилась Алла Федоровна, практически сухая, но растрепанная и пунцовая от досады. Не обращая внимания ни на них, ни на Алевтину, Аня кинулась к Сергею и повисла на нем, лепеча по-детски невнятно и восторженно:

— Ты останешься здесь! Ты будешь жить со мной! Я буду с тобой дружить! Пойдем купаться! — и, пользуясь секундной растерянностью окружающих, начала стаскивать с Сергея белье, приговаривая: — Быстро раздевайся! В одежде купаться нельзя!

Он отстранился от девушки, но было уже поздно, потому что она вымочила его. Тонкий трикотаж прилип к телу, и Алевтина увидела, что Сергей прореагировал на Анины объятия, прореагировал как мужчина, очень мощно и, похоже, неожиданно для себя самого. И все в раздевалке заметили его реакцию: Аня пришла в восторг и потянулась руками к восставшей плоти, санитарка пожирала глазами нового пациента, медсестра, наконец-то принесшая сверток с больничной одеждой, понимающе усмехнулась, а в глазах врача промелькнуло что-то очень похожее на ненависть.

— Что ж, придется назначать, — последовало название препарата, о котором Алевтина даже не слышала. — Лена, — обратилась Алла Федоровна к медсестре, — быстренько организуй мне десять, нет, двадцать кубиков для этого жеребца и пять для нашего сокровища.

Врач покосилась на Аню, которую, чтобы она снова не полезла обниматься с новым пациентом, с трудом удерживала санитарка.

— А вы здесь что делаете? — Алла Федоровна выплеснула свое раздражение на Алевтину. — Кто вас сюда пустил? Вы его родственница? — она кивком головы показала на Сергея и, не давая Але сказать ни слова, подтолкнула ее к выходу. — Вы привезли к нам пациента, документы и вещи отдали, больше вам здесь делать нечего. Расписание посещений посмотрите на входе.

Совершенно убитая Алевтина, которую буквально выпихнули в коридор, прислонилась к стене и застыла, не в силах двинуться с места.

"Что я наделала... Что же я наделала..." — еле сдерживая слезы, думала она, провожая глазами Сергея, которого, уже одетого в темно-синюю больничную пижаму, два санитара конвоировали, другого слова не подобрать, к лестнице. Он шел между ними странной походкой, шаркая ногами и словно бы с трудом удерживая равновесие. Смотреть на него было невыносимо больно, но еще больнее было то, что он посмотрел на Алевтину, как на совершенно чужого человека, будто не заметив ее.

Точно так же, как на пустое место, Сергей взглянул на Лужакова, почти бегом спустившегося с лестницы. Главврач на мгновение притормозил, чтобы не столкнуться с пациентом, и тут же помчался дальше — дел было невпроворот, а времени на то, чтобы их переделать, не оставалось совсем. "Когда-то я вроде бы его видел. Но где? Или все-таки нет? Скорее, нет, с кем-то путаю, внешность уж больно типичная", — мимолетная мысль тут же была погребена под ворохом забот и забыта.



* * *


Учеба в Академии, которой так опасался Медведев, оказалась не столь уж страшной. Заочников обучали с применением дистанционных образовательных технологий, то есть, попросту говоря, через Интернет. Получив сразу после зачисления пароль, Вадим приобрел доступ к системе, где находился лекционный материал для самостоятельного изучения и тесты для проверки полученных знаний. Припомнив собственный, почти двадцатилетней давности, студенческий опыт, когда все, что задавалось преподавателями в течение семестра, делалось за пару дней и бессонных ночей непосредственно перед сессией, Вадим отнесся к обучению с удивившей его самого ответственностью и решил, что будет вовремя выполнять все задания.

Этому способствовало еще и то обстоятельство, что тесты были действительны в течение ограниченного времени, сменяясь новыми; студента, не выполнившего три теста подряд, грозно обещали не допустить к сессии и даже отчислить, хотя и позволяли повторную сдачу после окончания периода обучения, который не дробился на семестры, а длился с октября до середины мая. Сессии также не делились на зимнюю и летнюю, а были объединены в одну, по окончании каждого курса, но продолжительностью почти полтора месяца.

Для "студента", как с добродушной насмешкой называл Медведева Максим, по настоянию Светланы купили новый компьютер с принтером, а ноутбук, который Вадиму когда-то подарили сослуживцы, был отдан на растерзание дочке и стал для нее любимой игрушкой. Нет, компьютерные игры и Интернет Иринку не интересовали, мультики, она считала, интереснее смотреть на большом экране телевизора, с ноутбуком малышка играла в школу, рассаживая перед ним кукол и что-то строго, как заправская учительница, объясняя им, иногда повышая голос на непонятливых или непослушных. Родители, глядя на ребенка, умилялись и не вмешивались в эти игры, даже если они становились слишком шумными, а Иринка, в свою очередь, затихала, стоило отцу сесть за компьютер. "Ведите себя хорошо, папа занимается, — грозно сдвинув бровки, говорила она своим ученикам. — Кто будет шуметь, того накажу!"

Она даже маму не всегда впускала в комнату, когда шел учебный процесс.

— Папа занимается, — стояла она на часах под дверью, — ты ему мешать будешь.

— Не буду, — Света как-то раз пыталась уговорить дочку, — я только журнал заберу.

— Будешь, я знаю, — ребенок отказался верить маминым заверениям, — вы целоваться начнете, и чем все это закончится?

— Чем? — почти испугалась Светлана, вообразив, как дочка сейчас скажет, что знает, чем обычно заканчиваются поцелуи, и добавит, что она, в принципе, не против братика или сестренки, но лучше бы сначала завести не их, а котика.

— Тем, что папа завалит сессию! И его выпнут из академии к свинячьим чертям! — с отчаянием в голосе выпалила Иринка.

Света облегченно выдохнула — котики, а также вопрос, откуда берутся дети, на повестке дня не стояли, по крайней мере, в данную минуту.

А на пороге комнаты появился привлеченный шумом папа:

— Так, с дядей Максимом ты больше не играешь и даже не общаешься.

— Почему?! — возмутилась дочка.

— Потому что он учит тебя плохим словам, — объяснил Вадим.

— Это не он!!! Это рыжая Ленка так говорит!!! — Иринка со слезами на глазах выдала источник пополнения своего лексикона.

— Тогда, значит, чтобы ты не научила дядю Максима так ругаться, — еле сдерживая смех, сказала Светлана.

— Я больше не буду!!! — в полном отчаянии заревел ребенок, представив перспективу отлучения любимого дяди от дома. — И дядю Максима учить не буду!!!

Тут уже папа не выдержал и всхлипнул от смеха:

— Ни в коем случае! Не надо дядю Максима ничему учить!

— Ученого учить — только портить! — добавила Света.

— А он ученый? — мгновенно выключив слезы, как она это умела, деловито поинтересовалась Иринка.

Папа молча кивнул, потому что боялся заржать в полный голос.

— А ты? — последовал строгий вопрос.

Папа в ответ пожал плечами. Дочь нахмурилась.

— Тогда иди и учись. — Она двумя руками толкнула отца в комнату и пригрозила: — Завалишь сессию, я тогда не знаю, что с тобой сделаю.

Окончательно задохнувшийся от смеха Вадим рухнул на диван, потому что ноги уже не держали его, и срывающимся голосом пообещал, что сессию он не завалит. Иринка недоверчиво оглядела его и утащила маму в другую комнату, на ходу выговаривая ей:

— Вот дался тебе этот журнал!

Впрочем, до сессии было еще далеко, и пока что жизнь, в которую вклинилась учеба, текла своим чередом. Слякотную осень быстро сменила зима, классическая, с морозами и снегом, которую многие успели подзабыть. Недовольные мягкими еврозимами радовались такой погоде, а кому-то, в том числе и спасателям, она добавила забот.

За день могла выпасть половина месячной нормы осадков. В "Толокново" рейсы отменялись десятками, сугробы росли на глазах и достигали рекордной высоты, а порывы ветра валили старые деревья на улицах и в парках. Жители города наперегонки выкладывали в Интернет фотографии кружева заиндевевших веток и дворов, укутанных не тронутым дворниками толстым белым одеялом, и с поразительной беспечностью, несмотря на все предупреждения о ненастной погоде, парковались где попало, в том числе и под деревьями, а потом, когда обледенелые стволы падали на машины, звонили спасателям, требуя вызволить их из снежного плена.

Во время такой непогоды очистка городских улиц от снега переводилась в круглосуточный режим и помимо обычных снегоуборочных машин к ней привлекали и военную технику, и ту, что имелась в распоряжении Института экстремальных проблем. Только таким способом удавалось спасти миллионный город от паралича, а на дорогах в области был ад: гололедица, снежные заносы и ураганный ветер, поваленные деревья, фонарные столбы и рекламные конструкции, рельсы, обледеневшие из-за перепадов температуры от плюса к минусу, и оборванная из-за того же контактная сеть. Поезда дальнего следования стояли в ожидании ремонта, пригородные электрички даже не выходили из депо, а автобусы рисковали отправиться на маршрут только вслед за тяжелым армейским бульдозером, разгребавшим толстый слой снега.

Слава Шевченко, который родился и вырос в Оренбургской области, поначалу пренебрежительно отзывался о заносах: "Что ни день, то штормовое предупреждение! А что тут такого — полметра снега? Вот два метра, как в оренбургской степи, это я понимаю! Там буран, так буран, на градуснике минус тридцать, ветер — те же тридцать, а здесь... Открытого пространства почти нет, кругом лес, а он половину снега на себе задерживает и ветру не дает разгуляться. В общем, фигня!" Но когда к середине декабря высота сугробов стала приближаться к той самой двухметровой отметке, а спасатели почти забыли о выходных, Слава перестал насмешливо фыркать, читая сводку подразделения метеорологии и прогноза с предупреждением о новом циклоне, грозившем побить все рекорды по осадкам и силе ветра.

А после Нового года над областью завис антициклон, снегопады прекратились, и ударили морозы, о которых после прогноза погоды почти ежедневно, восторгаясь и ужасаясь одновременно, ведущие новостных программ сообщали: "Таких холодов не зарегистрировано за всю историю метеонаблюдений!" Столбик термометра опускался все ниже, днем светившее сквозь студеное марево солнце окружали радужные круги, ночью же в небе полыхала другая радуга, которой не мешала даже городская засветка, — северное сияние, редкость для этих мест, стало привычным зрелищем.

С наступлением морозов традиционные, если можно так сказать, для этого времени года пожары превратились в своего рода эпидемию. В областном центре горели гаражи и промышленные объекты, многоэтажные дома и офисные центры, потому что проводка не выдерживала ту массу обогревателей, что были подключены едва ли не в каждую розетку. По этой же причине вспыхивали пожары и в небольших городах области, к ним добавлялись пожары оттого, что во многих квартирах на кухнях круглосуточно горел газ. Иногда по недосмотру он гас, и помещение наполнялось опасной смесью, которая взрывалась от первой же искры. Деревянных, полностью или частично, домов и в райцентрах, и в поселках было не мало, они вспыхивали от неосторожного или неумелого обращения с печами, которые при наличии газового или другого автономного отопления чаще всего не использовались по прямому назначению годами и, соответственно, не содержались должным образом.

По какой причине произошел пожар в старой Липовской больнице, нижний этаж которой был каменным, а два верхних сложены из толстых, потемневших от времени сосновых бревен, в клинике Института экстремальных проблем не знали, да и не нужно было это никому в приемном покое, куда спасатели привезли погорельцев. У пациентов и сотрудников сгоревшей больницы преобладали два диагноза: ожоги и обморожения, у многих — и то, и другое в достаточно тяжелой степени. Пострадавших направляли в ожоговое отделение, а получивших еще и другие травмы — в отделение к Худякову.

Денис заметил скопление машин у приемного покоя, когда возвращался из поликлиники, куда ходил на сеансы физиотерапии. Зорин вышел на работу еще перед Новым годом, но не свое подразделение, а на склад.

— Весной, после полной программы реабилитации, посмотрим, сможешь ли ты пройти медкомиссию. А пока — нет, никто тебе допуск к дежурствам не даст, — категорически заявил Олег, когда закрывал спасателю больничный, — поработаешь какое-то время или с авиатехникой, или в ремонтном подразделении.

— Я лучше на склад, — пробормотал Денис. — Дядя Яндекс не против, начальство — тоже.

— Как знаешь.

Худяков пожал плечами и подумал, что Светлане придется много и долго работать с Зориным в отношении уже не физической, а психологической реабилитации спасателя. Денис упрекал себя в том, что произошло во время их командировки, что из-за его склонности, не раздумывая, бросаться на помощь пострадали друзья, не воспринимал никаких доводов, которые могли бы пошатнуть его убежденность в своей вине и, превратившись в угрюмого и раздражительного бирюка, всеми способами уходил от общения не только с ребятами из своей группы, но даже с Алексеем Суворовым, еще недавно бывшим его, без преувеличения, кумиром.

Тем сильнее удивился и обрадовался Лекс, когда вскоре после обеденного перерыва к нему в ангар заглянул Денис и без лишних предисловий спросил:

— Можешь помочь одному человеку?

Настороженно глядя на авиатехника, Зорин хмурился, словно ждал отказа.

— Чем и кому?

— Мужик по УДО освободился, вернулся домой и узнал, что жена на пожаре в Липове здорово обгорела. Он дом и детей на тещу бросил, сюда вместе с женой приехал — кого-то из наших парней уговорил — теперь вокруг клиники кругами бегает...

Денис замолчал. Алексей некоторое время смотрел на него, ожидая продолжения, но когда оно не последовало, спросил:

— И что? Что, по-твоему, я могу сделать? Пропуска в клинику у меня нет, меня Ирина туда водила по своему. Она, конечно, не откажет, но, если у этого мужика, как ты говоришь, жена сильно обгорела, то она сейчас в реанимации. Туда не пустят, Ирин пропуск не сработает. Кстати, ты почему к ней с этим вопросом не подошел?

Не отвечая на последний вопрос, Денис помотал головой:

— Да знаю я, что в ожоговое никого не пускают. Я хотел спросить... Можно Серегу этого на временную работу к нам пристроить? Месяца на два или три хотя бы.

— А чего ты со Светланой не поговорил? Я-то тут причем? — Алексей задал естественный вопрос.

— Светлана на больничном. У нее дочка простудилась, — объяснил Денис. — А к Порошину я один не пойду, нудный он. И злой.

— Меня увидит и сразу подобреет, — усмехнулся Суворов.

— Пусть бы Ира с ним поговорила, — выдавил из себя спасатель. — Он ее любит. Не меньше, чем Светлану. А может, и больше. Мне он откажет, а ей — нет.

— То есть ты пришел ко мне, чтобы я попросил Ирину, чтобы она пошла с тобой к Порошину и уговорила его взять твоего знакомого на работу. Так? А проще никак нельзя? В смысле, сразу к Ире прийти? Напрямую, без меня?

— Тебе что, сложно, что ли? — буркнул Денис.

— Не сложно, но непонятно, — Суворов пожал плечами и потянулся за курткой.

По дороге до корпуса подразделения экологической безопасности Алексей немного разговорил Дениса и с удивлением узнал, что тот стесняется о чем-то просить Иру, потому что она должна обижаться на него, а ему стыдно вспомнить, как он...

Что приключилось между Ириной и Зориным, Суворов так и не понял, но ему показалось, то, о чем в высшей степени сбивчиво и путано рассказал Денис, было больше из области фантазий, выросших из каких-то странных комплексов, чем реально могло бы произойти.

Во всяком случае, Ирина искренне обрадовалась Денису, и на ее лице не отразилось ни тени смущения, неловкости или тем более обиды:

— День, я так давно тебя не видела! Закопался на своем складе по самые уши! — улыбнулась она, увидев на пороге лаборатории Зорина. — Дай хоть посмотреть на тебя!

Денис смутился и невнятно пробормотал что-то вроде того, что работы много.

— Молодец, что вытащил его на свет божий и привел сюда! — похвалила Ира Алексея.

Тот начал отнекиваться:

— Да это не я, а, если по правде, он меня...

Денис сделал попытку сбежать, однако Алексей вовремя остановил его.

— Куда? Я должен один за все отдуваться?

— Ой, да какая разница кто кого привел? — поразилась Ирина и спросила: — Вы с обеда? А как насчет чая? Спокойно расскажете, кто за кого или за что должен отдуваться.

— Выкладывай, — Суворов усадил Дениса на стул, а сам устроился за его спиной на высоком лабораторном табурете, отрезав Зорину пути к отступлению.

Денис попытался в нескольких предложениях, примерно, как Алексею, рассказать суть своей просьбы, но Ирину такая лаконичность не устроила. Слово за слово, она вытащила из Зорина все подробности, которых, впрочем, было не так уж много.

— Медсестрой в Липовской больнице, говоришь, его жена работала? Той, что сгорела? Что ж им не везет-то так? То ее наводнением разрушило, то пожар вот теперь...

— Наводнением другую шесть лет назад разрушило — психоневрологический интернат, — уточнил Денис. — А эта обычная, и одна на весь город. Она и детская, и взрослая, и роддом, и вообще всякая. Серега жене сюрприз хотел сделать, как фильме, говорит, приехал, не заходя домой, к ней на работу, а там...

— Другой сюрприз, — мрачно заметил Алексей.

— Серегина жена не только ожоги получила, она еще и ногу сломала, когда лестница разрушилась. Ее к Худякову в отделение отправили.

— Да, история еще та, — тяжело вздохнула Ирина. — К Виктору Елисеевичу можем пойти хоть сейчас, но не знаю, что он сможет сделать. И согласится ли?

— Если ты попросишь — то согласится, — упрямо настаивал на своем Денис.

— Просто так, взять человека — я правильно поняла, что у него никаких документов нет? — Денис кивнул. — Даже на временную работу. Без трудовой — ладно, можно по договору оформить, но без паспорта... Пошли, конечно, но не знаю, что из этого выйдет, — еще раз повторила Ирина. — И, кстати, я точно не знаю, но вроде бы те, кто по УДО выходит, они у участкового должны периодически отмечаться. Или как-то так... Об этом никто не подумал?

— Может, ты у Макса выяснишь, как там с этим делом? — озадачился Лекс. — Уж он-то знает и, возможно, подскажет чего.

На что Денис, видимо, посчитав его слова за отговорку и явно обижаясь, пробормотал:

— Будто бы Порошин этого не знает... И знает, и может — устроил же он в клинику без всяких документов Наилю, когда ее Илюха из-под завалов Атланта вытащил! — и только от тебя, Ира, зависит, захочет ли.

— А я тебе добрая фея? Волшебной палочкой махнула и... Так, что ли? — скептически фыркнула Ирина и скомандовала: — Пошли. Поговорим, может, что и получится.

— Я Дед Мороз или старик Хоттабыч — чудеса вам тут творить? — почти с той же интонацией поинтересовался Порошин, выслушав "дуэт" Иры и Дениса. — Дернул себя за бороду — и волшебство свершилось? Тогда ждите, пока она не отрастет.

— Виктор Елисеевич! — почти пропела-промурлыкала Ирина, просительно глядя на кадровика. — Драть бороду — это не ваш метод, вы тоньше работаете. — Она многозначительно улыбнулась. — И эффективнее. Вы же все-все можете, не отказывайтесь.

— Откажешься тут, как же, — проворчал явно польщенный Порошин, — когда такие очаровательные ручки вьют из тебя веревки. Ну, где этот ваш протеже? Хоть посмотреть бы на него для начала нужно. Сейчас позвоню на проходную, чтобы его с тобой, Денис, пропустили, поговорим, а там видно будет, что можно сделать.

Обрадованный Зорин пулей вылетел за дверь, а кадровик вслед ему заметил:

— Неисправим. Кошек и собак подбирать — ему недостаточно, всему человечеству помочь хочет. А человеки-то, в отличие от зверей, животные неблагодарные и подлые. Один раз уже пробили этому помощнику его дурную голову, но урок не впрок. Видимо, только когда оторвут ее совсем — тогда дойдет.

Пока ждали Дениса, Порошин расспрашивал Иру про дочку, нравится ли ей ходить в садик, много ли там у нее друзей, не простужается ли Светлашка так же часто, как Иринка Медведева, которую, по мнению кадровика, мама рановато решила отдать в садик и могла бы еще год посидеть с ней дома, хотя, конечно, ему очень не хватало Светланы, с самых первых дней ставшей его незаменимой помощницей. А во время своих расспросов Виктор Елисеевич то и дело посматривал на Лекса, взглядом и мимикой намекая, что присутствие последнего в помещении отдела кадров излишне. Авиатехник, с легкостью считывая эти сигналы, тем не менее упорно делал вид, что они не имеют к нему никакого отношения, и, не двигаясь с места, продолжал подпирать дверной косяк.

— Вы тогда уж идите, — видя тщетность своих усилий, махнул рукой Порошин, — Зорина только за смертью посылать... Я уж как-нибудь сам с его бандитом справлюсь, сторожить меня не нужно.

Ирина кивнула, понимая, что предстоящий разговор не предназначен для посторонних ушей, и направилась к двери, которую Алексей галантно распахнул перед женщиной. Но пропустить ее вперед не успел, потому что кадровик спохватился:

— Ирочка! Еще пару секунд уделите старику!

Ирина обернулась, приостановившись, а Порошин ловко проскользнул мимо нее, незаметным толчком выставил Алексей в коридор и захлопнул дверь.

— Уж извините за нескромный вопрос, Ирочка, что у вас с ним? — он кивком показал на запертую дверь.

— В каком смысле? — опешила Ирина.

— В том самом, — со значением ответил Виктор Елисеевич. — И во всех остальных тоже.

— Да ничего, и ни в каком, — Ира с недоумением взглянула на кадровика. — Мы даже не со школы друзья, а с детского сада, так что никаких смыслов тут нет и быть не может. Он мне почти как родной брат, ну может, не родной, а двоюродный... Нет, скорее, как Максим. Хотя с ним мы в детстве дрались, а с Лексом — никогда. А я для него на всю жизнь — Кнопка, — смущенно улыбаясь, добавила она.

— Одно могу сказать, — Порошин неодобрительно шевельнул бровями, — братья так на сестер не смотрят. Это вам, Ирочка, информация к размышлению. А сейчас идите, а то этот ваш друг детства уже прикидывает, плечом ему вышибать дверь или ногой.

Ирина приглушенно фыркнула, то ли сдерживая смех, то ли возмутившись от такого предположения, но, оказавшись в коридоре, оторопела, заметив взгляд Лекса, которым он сверлил запертую дверь. Наверное, примерно так смотрит на тореадора бык, когда решает пропороть рогами не кусок материи, которым машут перед его носом, а человека, в чьих руках находится эта тряпка.

— Чего ему еще от тебя нужно? — мрачно поинтересовался Суворов.

— Только ты никому не говори! Ладно? — Ирина, на ходу придумывая правдоподобную версию разговора, ухватила друга за рукав и утащила к окну. — Порошин подозревает, что Света ждет ребенка, и спросил меня, не в курсе ли я, так это или нет.

— А у самой Светланы он не мог выяснить? Сам? Без тебя?

— Ну, ему как бы неловко, потому что Света якобы стесняется того, что она только-только вышла на работу и вынуждена то и дело брать больничный или дни в счет отпуска.

— И?..

— А я не знаю, — Ира дернула плечом. — Действительно не знаю, Света мне ничего не говорила. Так я Порошину и сказала, так и тебе говорю.

— Почему у всех все так сложно? — пробормотал Алексей. — Прямо никто ничего ни спросить, ни сказать не может...

"Я, кстати, тоже", — невесело усмехнулся он про себя и тут же не просто подхватил Ирину под руку, а вполне собственническим жестом прижал к себе, потому что увидел в конце коридора Зорина. Денис тащил за собой немолодого на первый взгляд, скрюченного мужика, черного от усталости и копоти, напоминающего подранного в драке пса. Вот только глаза его походили, скорее, на волчьи, а не на собачьи. Ира даже чуть вздрогнула от неожиданности, заметив его ожесточенный взгляд, на что Алексей защищающее обнял ее и, вспомнив прозвище кадровика — Волкодав, подумал: "Что ж, самое то им на пару пообщаться".

Денис тоже не был свидетелем разговора Порошина с Сергеем Майоровым, потому что без каких-либо церемоний был выставлен за дверь. Но, видимо, разговор этот прошел благополучно, потому что уже на следующий день в институте появился новый дворник. Порученную его заботам территорию вокруг клиники он содержал в образцовом порядке, гоняясь буквально за каждой снежинкой, не отказывал никому, кто бы ни попросил его о помощи, и все свое свободное время, как только ему разрешили навещать жену, проводил около нее.

Аля Майорова была счастлива. Настолько, насколько может быть счастлива женщина со сложным переломом ноги и глубокими ожогами лица и тела — к ней, досрочно освободившись, вернулся ее Серёня. И вернулся именно тем парнем, за которого она пятнадцать лет назад выходила замуж: добрым, заботливым и грубовато-нежным. Он готов был не отходить от нее ни на шаг, а Але совсем не хотелось прогонять его, хотя она и пыталась:

— Уйди, нечего тебе тут делать. Я старая и страшная...

— Ты красивая и добрая, — Сергей боялся дотронуться до нее, чтобы не причинить боль, только смотрел, едва сдерживая слезы. — Ожоги заживут, волосы отрастут, и станешь ты еще красивее, чем раньше была. А нога если болеть станет, я тебя на руках носить буду. И дома по хозяйству все делать буду. Не веришь?

— Верю, — слабо улыбнулась Аля. — Дома-то ты был? Как там Ритка с Юлькой? Мама с ними справляется? Школу бы не запустили, а то съедут на одни тройки...

— Дома нормально все, не переживай, — успокоил ее Сергей. — Школа никуда не денется, нагонят, если что, класс ведь не выпускной.

— А сам ты что здесь делаешь? — Аля обратила внимание на спецовку с логотипом института, выглядывавшую из-под халата. — Где живешь? Каких-то знакомых нашел? Деньги-то у тебя хоть есть?

— Меня тут на работу взяли. Временно, конечно, но взяли. На все глаза закрыли, — Сергей сам на мгновение зажмурился. — Мир, оказывается, все ж не без добрых людей, а некоторые, один парень здешний или кадровик, например, так тот вообще святой человек, он и с жильем подсобил, и пообещал, что, когда домой вернемся, поможет на приличную работу устроиться.

— Мы с тобой тоже можем помочь одному человеку. — Аля рассказала мужу про его тезку и с замиранием сердца ждала, что он скажет.

— Обязательно заберем его из психушки, — не раздумывая, согласился Сергей. — Только ты поправишься — сразу заберем. А потом уж решим, как лучше, — или к твоей маме его отправить, или пусть с нами живет.



* * *


— Уж мне эта учеба, — ворчал Максим Устюгов, получив от начальника службы участковых разнарядку с предписанием отправить двоих сотрудников в учебный центр, созданный при юридической академии.

Он попытался отбояриться от занятий, грозивших оторвать Краснова и Князева от работы на целую неделю, но увидел в ответ очень выразительный взгляд и не менее выразительное, хотя и легкое, постукивание начальственным кулаком по столу.

Делать нечего, пришлось исполнять указание, и Максим, вернувшись из отдела в опорный пункт, "обрадовал" своих коллег. Михаил не возражал против учебы, но Иван Князев схватился за голову, услышав новость:

— Максим Владиславович! Я же тебе еще вчера отдал заявление на отпуск! Всего на неделю! У родителей моих двадцать пять лет со дня свадьбы! Как я могу не приехать!

— Какое еще заявление?

— Да вот оно, под клавиатурой лежит, — Князев вытянул шею, подбородком указывая на лист бумаги, не замеченный Устюговым.

— А кто работать будет? Ты — в отпуск, Михаил — на учебу, а я, как папа Карло, должен вкалывать один за всех?

— А Олег? Он не в счет? — поинтересовался Князев. — Отправь его учиться вместо меня.

— Зачем нашему студенту там учиться? — Максим плюхнулся на стул. — Он через месяц диплом получит, а ты его на какие-то несчастные курсы хочешь сослать! Меня ведь руководство за такое живьем сожрет! Без соли, сахара и майонеза! Уж лучше я сам на эту учебу схожу, может, хоть высплюсь на лекциях.

Действительно, на лекции по статистике Максим клевал носом, забившись в самый дальний угол, но на следующей, посвященной новым рабочим программам, всерьез заинтересовался единым дактилоскопическим банком данных. По идее, такая база отпечатков пальцев и других биометрических данных позволила бы оперативно вычислять преступников, опознавать погибших в катастрофах, находить потерявшихся стариков и детей. Но это в теории, а на практике... Максим представил свой служебный компьютер, безуспешно пытающийся загрузить из Интернета последнее обновление Административно-процессуального кодекса, и ему стало грустно. А лектор, молодой капитан, увлеченно рассказывал о новой компьютерной программе:

— Ежегодно происходят сотни авиакатастроф, крушений поездов, техногенных аварий и аварий на транспорте, в результате которых погибают люди, и бывает очень трудно осуществить идентификацию тел. В стране десятки тысяч без вести пропавших людей, а при обнаружении неопознанных тел или их фрагментов часто установить личность погибших без данных дактилоскопической или геномной регистрации просто невозможно. Ну, до геномной регистрации нам пока, как до Китая пятками вперед, — усмехнулся капитан, — а вот с "пальчиками" попроще, их уже давно в обязательном порядке берут у военнослужащих и сотрудников силовых ведомств, пожарных, спасателей и летчиков. Планируется также, что отпечатки пальцев будут брать у людей, личность которых вследствие состояния здоровья или возраста установить невозможно. Эта программа при содействии министерства здравоохранения области уже полгода как запущена во всех крупных больницах.

Выждав паузу для того, чтобы слушатели прониклись перспективами, лектор предложил:

— Давайте, проверим работу программы на практике. Есть желающие?

Аудитория смущенно переглядывалась, добровольцы не находились, и капитан пригласил к компьютеру Устюгова, опоздавшего к началу второй лекция и поэтому сидевшего в первом ряду:

— Товарищ майор, не стесняйтесь, — и пошутил: — Сейчас мы выясним всю вашу подноготную.

Максим хотел отказаться, но внезапно ему в голову пришла одна идея. Он поддержал тон лектора и, на первый взгляд, простодушно улыбнулся:

— А чего выяснять? Вот он я, весь тут, и знают меня все, здесь присутствующие, особенно, кто постарше, как облупленного. Можно попробовать найти одного коллегу? Как-то пропал он из видимости после того, как ушел из милиции. Сможет ваша программа найти его?

— Если он работает в каких-то структурах, где обязательна дактилоскопическая регистрация, то мы найдем его в два счета!

Максим уселся за компьютер и, следуя подсказкам, ввел данные об Ирином муже. На экране монитора сначала появился рисунок папиллярных линий, а после этого начал разворачиваться послужной список Сергея Томского. Устюгов еле удержался, чтобы не присвистнуть от неожиданности — список был настолько богат событиями, что их хватило бы на пару-тройку романов из серии "Военные приключения". "Ну, Серега! Ну, молчун! — Максим качал головой, читая одно лишь перечисление горячих точек, где побывал Томский. — Никому ведь ни слова!" Перечисление завершалось Институтом экстремальных проблем, и Максим разочарованно вздохнул, потому что так и не узнал ничего о судьбе Сергея. Он уже хотел встать, но тут компьютер заурчал, помигал монитором и выдал следующую порцию информации, которая заставила Устюгова застыть на месте: город Липов, межрайонный психоневрологический интернат для хронических больных; пациент — шла дата — направлен из городской больницы, куда поступил — дата — без каких-либо документов с черепно-мозговой травмой, вызвавшей амнезию. Далее шли номер медицинской карты, еще какая-то врачебно-административная информация и дактилограмма пациента. Рисунок папиллярных линий совпадал на первой картинке и на этой; сомнений не было, отпечатки принадлежали Сергею Томскому, исчезнувшему около пяти лет назад. Максим долго, не веря собственным глазам, разглядывал изображение на мониторе компьютера, одновременно роясь по карманам в поисках флешки, и затем попросил разрешения сохранить этот файл для себя.

— Ну как, нашли, что хотели? — спросил капитан, недоуменно посматривая на нахмурившегося майора.

— Да, но, в общем, ничего нового, — нехотя ответил Устюгов, совсем не желая привлекать постороннее внимание к семейным проблемам.

Максим исхитрился стереть данные Сергея из формы поиска и найденную информацию, пока капитан отвлекся на обсуждение системных требований к компьютеру, на который можно было бы установить программу. Первым побуждением было позвонить сестре и сообщить ей новость, но потом он решил перепроверить самостоятельно все факты — уж больно невероятным было его открытие.

Сорваться сразу после учебы в Липовский интернат Устюгову, как ни хотелось ему поскорее отыскать Сергея, не удалось, потому что каждый день после учебы Максиму нужно было занимался в опорном пункте повседневными делами, в числе которых были обход участка и прием жителей микрорайона и заявлений от них. Впрочем, к тому времени, когда он появлялся на работе, его уже ждала стопка бумаг, принятых Олегом Давыдовым. "Студент", как называли его в глаза и за глаза коллеги, еще не приобрел профессионального навыка отфутболивать граждан и часто сам помогал им писать заявления, которые к тому же все, до единого, регистрировал в дежурной части.

— Ну ты даешь! — возмутился Максим, в очередной раз получив от Олега очень не тонкую пачку. — Если тебя учат, что ты должен быть тактичен и вежлив, то это не означает, что нужно принимать жалобы на сантехников. — Устюгов зацепил глазом описание текущего бачка в чьем-то туалете. — Тебе в институте профессор должен объяснить, что в таком случае человека нужно отправить в диспетчерскую? Пусть там с ним и его унитазом разбираются!

— Вы прочитайте внимательно все заявление, — не противореча непосредственному начальнику, кротко посоветовал Олег.

Устюгов выхватил лист из середины пачки, взглянул на ровный убористый почерк и побагровел.

— Я — на территории! А если эта мразь еще раз сюда придет, то пусть лучше не показывается мне на глаза! — рявкнул он на молодого коллегу, растерявшегося от такой реакции, и пулей вылетел из опорного пункта, на ходу дочитывая многословную жалобу, суть которой сводилась к тому, что соседи, нигде не работающие и ведущие, по мнению жалобщика, антисоциальный образ жизни, "со злостными намерениями" не следят за состоянием сантехнического оборудования в своей квартире и постоянно затапливают заслуженного человека, живущего этажом ниже.

К "злостным намерениям" относились: стремление уничтожить результаты свежесделанного ремонта, желание погубить здоровье соседей вечной сыростью — в заявлении шло подробное описание заболеваний, вызываемых плесневыми грибками, — и заставить их за бесценок продать свою квартиру.

Вообще-то, в заявлении не было написано ничего невероятного, еще и не такое писали друг на друга соседи, но дело в том, что Максим давно и прекрасно знал и тех, на кого была написана жалоба, — пожилую женщину-инвалида, уже несколько лет не выходившую за пределы квартиры, и ухаживавшую за ней дочь — и жалобщика с его "творчеством".

Алексей Иванович Козлов много лет проработал главным бухгалтером на одном из предприятий города. Фабрика выпускала детские игрушки: кукол, медведей, зайцев и прочую плюшевую живность, то есть в высшей степени мирную продукцию, но порядок на ней, а особенно, в бухгалтерии, был казарменным, если не сказать, тюремным. Главного бухгалтера опасался сам директор и, возможно, поэтому, когда Алексею Ивановичу исполнилось шестьдесят лет, его сразу же отправили на заслуженный отдых, сказав при этом все полагающиеся в подобном случае слова.

Оказавшись на пенсии, бывший бухгалтер с удвоенной энергией стал "строить" не только собственную семью, но и соседей, а пожалуй, и весь район. Заявления — девять из десяти, если не больше, были "высосаны из пальца" — сыпались от него в милицию, в прокуратуру, органы санэпиднадзора, управление благоустройства, пожарную и торговую инспекции, в общем, всюду, куда только можно было написать жалобу. И если, не дай бог, какое-либо районное ведомство, затерроризированное многостраничными заявлениями Козлова, вовремя не отвечало ему, то сразу же следовала жалоба в вышестоящую инстанцию городского масштаба, потом областного, а затем, если жалобщик оставался не удовлетворен ответом и принятыми мерами, писалось письмо в соответствующие федеральные органы, откуда скатывалось вниз и в итоге очень часто, испещренное визами начальства разного уровня, оказывалось отписано в работу Устюгову, на участке которого проживал бывший бухгалтер.

Со временем Максим научился настолько ловко составлять ответы на поступавшие жалобы, что придраться к ним было практически невозможно, и виртуозно отделываться от жалобщика, когда тот приходил на прием. Но сегодня Устюгов чувствовал, что может сорваться и банально врезать кляузнику. Добытые им сведения об Иркином муже жгли огнем и не давали думать ни о чем, кроме того, как вытащить Сергея из психоневрологического интерната, куда он попал.

"Почти четыре. Пробок еще нет. За час с четвертью до Липова доеду. Все остальное — на ...!!!" — с этими мыслями Максим резко свернул в сторону и почти бегом направился к своему старому "Опелю". Изо всех сил рванув дверцу ни в чем не повинной машины, он бросил пачку заявлений на заднее сиденье и сорвался с места на полной скорости.

Психоневрологический интернат Максим нашел сразу. Внешне заведение производило сравнительно благоприятное впечатление: три корпуса и хозяйственная постройка, соединенные между собой крытым переходом, ухоженная территория около них и покрытые веселой свежей зеленью юные деревца и кусты разбитого вокруг парка. Ворота высокого забора из толстых металлических прутьев были открыты, но проезд перегораживал мощный шлагбаум, за ним виднелась будка охраны.

Устюгов, не выходя из машины, посигналил и, когда к нему с недовольным видом неторопливо подошел один из охранников, ткнул тому в нос своим служебным удостоверением. "Корочки" вкупе с майорскими погонами и неласковым взглядом их обладателя произвели должное впечатление, и машину, не задавая лишних вопросов, пропустили на территорию. Максим, не останавливаясь, проехал мимо трехэтажного, судя по всему, административного корпуса и припарковался около самого дальнего служебного входа, решив перед разговором с главврачом сориентироваться в обстановке.

Дверь в торце двухэтажного корпуса была приоткрыта, но в коридор Устюгову попасть не удалось, так как вход в него был перегорожен запертой на замок решеткой. На площадке между этажами стояли старая продавленная кушетка и несколько разномастных стульев, а на втором этаже решетка была открыта. Длинный коридор, выкрашенный зеленой масляной краской, был безлюден, но откуда-то доносился невнятный разговор. Первая комната, куда заглянул Максим, оказалась пуста — десять аккуратно заправленных кроватей под пестрыми одеялами, на беленых стенах — вырезанные из журналов фотографии. Ни стола, ни шкафов, ни стульев нет, одни тумбочки, два голых окна, на них решетки. Соседняя комната была точно такой же, казенно-безличной, вся обстановка навевала безрадостные мысли. Стараясь отделаться от них, Максим двинулся дальше по коридору на звук голосов.

Комната в середине коридора была меньше ранее увиденных, всего на три кровати. Кроме них в помещении была кое-какая мебель: шкаф, два легких пластиковых стула и такой же пластиковый стол с небольшим телевизором на нем. На полу Максим увидел ярко-желтый таз с черепахой, рядом с ним на корточках сидели два молодых парня с явными признаками синдрома Дауна и обсуждали, что рептилии больше нравится — одуванчики или капуста. Заметив гостя, они не проявили ни удивления, ни беспокойства и попытались втянуть его в свою дискуссию. Устюгов с трудом понимал их; Вася Рябов, у которого был такой же диагноз, разговаривал намного лучше, хотя признаки заболевания, по крайней мере, внешне у него проявлялись гораздо отчетливее.

— Что вы здесь делаете? — раздался за спиной Максима громкий женский голос.

Парни, услышав его, съежились. Максим обернулся. В дверях стояла медсестра или санитарка, высокая, толстая, с чертами лица, вполне подходящими для пациента интерната.

— Главврача ищу.

Устюгов порадовался, что он в форме, потому что, судя по взгляду, которым одарили незваного гостя, в противном случае его вполне могли "взять на болевой" и выкинуть на улицу. Для закрепления эффекта Максим помахал удостоверением.

— Главврач в главном корпусе, — буркнула медсестра, с опаской косясь на "корочки". Решив, что от такого посетителя вполне можно ждать неприятностей, она изобразила подобие улыбки и предложила: — Давайте, я вас провожу.

Главный корпус интерната сильно отличался от того, где только что побывал Максим. В нем недавно закончился ремонт: стены отделаны новехонькими пластиковыми панелями, имитирующими светлое дерево, полы — розовато-бежевой плиткой. В холле перед кабинетом главврача стояли не продавленные кушетки и ободранные стулья, а мягкая мебель с причудливо изогнутыми спинками и подлокотниками. Пока Устюгов ждал главврача, он успел изучить размещенную на стене информацию: "Администрация интерната рада обеспечить для вас наилучшие условия для проживания, отдыха и проведения досуга. Вам гарантируется круглосуточная медицинская помощь, безопасность нахождения в интернате и приглашение священнослужителя". Рядом висело предупреждение, написанное от руки округлым четким почерком: "Главным врачом могут быть ограничены следующие права: вести переписку без цензуры, получать посылки и передачи без контроля их содержимого, пользоваться телефоном, принимать посетителей, иметь и приобретать предметы первой необходимости, пользоваться собственной одеждой".

Это предупреждение не слишком понравилось Устюгову, но он подумал про "чужой монастырь" и отвернулся к окну, собираясь в очередной раз прикинуть, как разговаривать с главврачом. Сквозь узорную решетку виднелся неплохо обустроенный парк с ухоженными газонами, по периметру которых шла высадка цветочной рассады. Под руководством высокой полной женщины в синем халате и ярко-оранжевых резиновых перчатках, как близнец, похожей на ту, что отконвоировала Устюгова в главный корпус, этим занимались одетые в такую же темную рабочую одежду обитатели интерната, отличавшиеся, на первый взгляд, от медперсонала только короткой, почти наголо, стрижкой. Вольно или невольно, Максим начал искать среди них Сергея, вспомнив, с какой охотой тот занимался посадками на даче, но, похоже, цветы сажали одни женщины. Одинаковая темная одежда и коротко стриженые волосы вызывали неприятные ассоциации с зоной, подтягивая за собой вереницу мрачных мыслей, и Устюгов, чтобы отвлечься от них, отвернулся к вмонтированному в стену холла аквариуму. За толстым стеклом весело кружились пузырьки воздуха, сновала разноцветная мелочь, обгоняя вальяжных вуалехвостов. Большой, литров на двести, аквариум был оформлен по всем правилам и с отменным художественным вкусом, и Максим, залюбовавшись подводным мирком, почти забыл о том, где находится, во всяком случае, настроение у него стало немного лучше.

— Рыбки красивые, — сильно картавя, произнес чей-то голос. — Я их люблю.

Устюгов обернулся и увидел, наверное, самую красивую женщину в своей жизни. Безупречные в своей правильности черты лица, нежная, без малейшего изъяна кожа, не нуждающаяся в искусственных красках, — и короткая, под машинку, стрижка. "Пациентка! — Максим даже вздрогнул от неожиданности. — Но какая..." Восторг сменился состраданием, когда он разглядел выражение ее прекрасных больших глаз, — так мог бы рассматривать незнакомого человека малыш лет трех, не старше. А на вид пациентке было лет двадцать.

Впечатление усугубилось, когда она, как ребенок, стала хлопать ладонью по стенке аквариума, стремясь привлечь внимание рыбок. Устюгов испугался, что стекло не выдержит совсем не детских ударов и разлетится, поранив девушку, но, видимо, оно было рассчитано на большие, в том числе и ударные нагрузки. Все же он поймал ее руку и постарался осторожно удержать.

— Как тебя зовут? — спросил он, отпуская девушку и стремясь переключить ее внимание на что-нибудь другое.

— Аня, — охотно ответила пациентка и снова отвернулась к рыбкам, но колотить по стеклу больше не стала, лишь ткнула пальцем в одного из подплывших поближе вуалехвостов, в окраске плавников которого преобладал красный цвет, — это Зина. Она ест крошки. А я люблю конфеты. У тебя есть конфеты?

Голос и сама речь были скорее детскими, чем принадлежали взрослому человеку, движения тоже не отличались координацией и казались младенчески неловкими. Устюгов подумал, что обе его племянницы намного более развиты, чем Аня, которая, дожидаясь ответа, стала увлеченно ковырять в носу.

— Нет, ты знаешь, никаких конфет я с собой не взял, — сокрушенно развел руками Максим.

— Ты не ко мне приехал? — последовал удивленный вопрос, сопровождаемый недовольным взглядом, а в карман формы, видимо, в поисках конфет полезла рука.

— Я тут... по работе, — осторожно убрав из кармана Анину руку, попробовал выкрутиться Устюгов, оглядываясь по сторонам в поисках кого-нибудь из медперсонала.

С полусумасшедшими стариками, которых на его участке было несколько человек, он общался без особых проблем, мог справиться и с обкурившимся наркоманом, и с алкоголиком, допившимся до белой горячки, но сейчас Максим не знал, что предпринять. Однако Аня уже переключилась на другое. С детской непосредственностью она залезла босыми ногами на диван и выглянула в окно, дернув что есть сил за решетку. Та не шелохнулась, и Максим немного успокоился, а девушка уже спрыгнула с дивана и начала, сверкая глазами, очень невнятно рассказывать о каком-то дереве, растущем в саду.

Вдруг Аня замолчала и с повышенным вниманием уставилась себе под ноги, вокруг которых растекалась лужа. Она задрала подол клетчатого платья, сунула руку в мокрые трусы и испуганно ойкнула. Устюгов растерялся окончательно, когда Аня, стянув и белье, и платье, опустилась на четвереньки и начала вытирать, но больше размазывать по полу образовавшуюся лужу.

— Анечка! Что ж ты таким красивым платьем решила пол вытирать? — попробовал остановить девушку Максим, стараясь не смотреть на обнаженное тело, по совершенству не уступавшее лицу, но она так увлеклась своим занятием, что не обратила на него никакого внимания.

— Аня! Что ты здесь делаешь? — от строгого мужского голоса девушка сжалась в комочек и зажмурилась.

Устюгов взглянул на подошедшего врача и по надписи на его бейджике понял, что это тот самый главврач интерната, которого он ждал. Мужчина бросил беглый, но цепкий взгляд на посетителя, на его форму, чуть кивнул и крепко ухватил Аню за руку, заставляя ее встать:

— Мы с тобой о чем договаривались? — Он отобрал у нее мокрый грязный комок, в который превратилось пестрое платье, и с досадой бросил его на пол. — Алла Федоровна согласилась отпустить тебя гулять, если ты будешь хорошо себя вести: не будешь лазить через забор, раздеваться и приставать к людям! Ты себя ведешь плохо, поэтому Алла Федоровна сейчас отведет тебя в палату и поставит укол.

Аня, как маленький ребенок, разревелась в голос. Она размазывала слезы по щекам и уже не обращала внимания на то, что под ее ногами расплывается новая лужа. Сквозь отчаянные рыдания с трудом можно было разобрать, что она не хочет, чтобы "тетя Ала" больно колола ее.

Максим не выдержал:

— Аня ни к кому не приставала, только хотела мне рыбок показать и сказала, что они красивые. А тут вдруг произошла мелкая неприятность, Аня испугалась и решила, так сказать, устранить последствия. Что уж под рукой было, тем и воспользовалась...

Врач чуть заметно поморщился и распахнул дверь кабинета, приглашая посетителя внутрь и пропуская его впереди себя. Ревущую девушку он тоже завел в кабинет и рывком заставил сесть на стул около двери.

— Минуточку, — бросил он Устюгову, жестом предлагая ему кресло около стола, и бросил Ане один из белых халатов, что висели на вешалке. — Оденься! — последовала резкая команда.

Одновременно с этим врач нажал на телефоне пару кнопок и буквально через секунду раздраженно кинул запищавшую короткими гудками трубку.

— Извините, — с профессиональной вежливостью улыбнулся он посетителю, внимательно следя за его реакцией, — мы стараемся не допускать подобных ситуаций, но контингент у нас — сами понимаете. Задержка развития, как в данном случае, еще не самое сложное из того, что встречается.

— Так это не болезнь? Не травма? — искренне заинтересовался Максим, поглядывая на Аню, которая уже перестала плакать и увлеченно то застегивала, то расстегивала на себе халат.

— Нет, возможно, какое-то повреждение на генетическом уровне. Поздний ребенок, очень поздний, но на редкость здоровый, физическое развитие прошло нормально, сами видите, — чуть усмехнулся врач, — а разум остался в младенческом состоянии. Умственное развитие — по разным параметрам — от двух до, самое большее, пяти лет. Необучаема, от слова совсем, а тело взрослой женщины с соответствующими инстинктами. Когда родители умерли, сестра, которая старше ее почти на двадцать лет, привезла Аню к нам, потому что перестала с ней справляться.

— Могу себе представить, — покачал головой Максим, — если она вот так же и дома могла...

— Вот именно, — кивнул врач, — и намного хуже, особенно в период гормональных всплесков, а у сестры семья: муж, двое детей. Родственники платят за улучшенное содержание и уход, сестра регулярно навещает ее, а мы уж, со своей стороны, стараемся удерживать Аню в рамках.

Максим взглянул на девушку и понял, что удерживать ее в тех самых рамках очень непросто. Пуговицы Ане, видимо, надоели, и она увлеклась изучением своих гениталий. Ничего особо предосудительного она не делала, лишь, изогнувшись, как кошка, внимательно рассматривала их, широко раздвинув ноги.

— Аня!!! — рявкнул врач, получив в ответ по-детски удивленный взгляд, и схватился за телефон: — Алла Федоровна, вы знаете, где сейчас Аня? Что же вы тогда знаете? Немедленно заберите ее из моего кабинета, проколите по обычной схеме и больше не выпускайте из-под присмотра. Все, больше никаких самостоятельных прогулок!

Несколько минут, пока не пришла Алла Федоровна и не забрала с собой притихшую, как мышка, но так и не понявшую, в чем она провинилась на этот раз, Аню, прошли в натянутом молчании. Врач явно чувствовал себя неловко из-за того, что сказал слишком много человеку в полицейской форме, о цели визита которого он ничего до сих пор не знает, и не хотел начинать разговор, который мог прерваться в любую секунду из-за новой Аниной выходки или появления Аллы Федоровны. Максим тоже держал паузу, на ходу перекраивая ранее выстроенный сценарий общения с главврачом интерната.

— Итак, я вас слушаю, — врач перешел на деловой тон, всем видом демонстрируя, что недавнее происшествие — это не более чем случайность, которая никаким образом не может повлиять на образцовую репутацию вверенного ему медучреждения.



* * *


Медведев всегда думал — ничего не может быть хуже того, что произошло с ним. Если бы не Светлана, он вряд ли когда-нибудь смог передвигаться самостоятельно, а тем более вернуться к своей работе. Вадим решил, что ошибался, когда увидел Сергея.

Перед ним стоял старик с землистым морщинистым лицом, худой и сутулый. Очень коротко стриженые светло-русые волосы казались седыми и не скрывали неровный рубец, тянувшийся через полголовы. Левая рука с полусогнутыми пальцами была неестественно вывернута ладонью наружу, лицо с впавшими щеками, заросшее щетиной, пугало своей неподвижностью, но хуже всего были равнодушно застывшие глаза, в которых не отразилось ни малейшего интереса при виде людей, находившихся в кабинете главврача. Только редкий цвет глаз остался прежним, но и он казался потускневшим.

— Сергей, ваши родственники приехали, — мягко сказал врач, внимательно наблюдая за реакцией больного. — Присядьте вот на этот стул.

— Здравствуйте, — тихо и невнятно сказал Сергей, и в его глазах появилось что-то, похожее на напряженное ожидание, но на окружавших его людей он не смотрел, скорее, прислушивался к чему-то внутри себя.

— Ваши родные хотят забрать вас из нашего пансионата.

— Куда? — никакого интереса в голосе.

— Вы поедете домой.

— Зачем?

— Дома вам будет лучше.

— Мне и здесь хорошо, — ни в голосе, ни во взгляде никаких перемен.

— За вами приехала ваша жена, дома вы будете жить вместе с ней и со своими детьми, — врач был мягко-настойчив.

— У меня есть дети? — последовал равнодушный вопрос, но все-таки с легким оттенком интереса.

— Папа, ты меня не узнаешь? — высокий юноша вскочил на ноги.

Сергей на несколько секунд задержал внимание на сыне; в его лице ничего не изменилось.

— Нет, извините, — и снова отвел глаза.

Лешка растерянно оглянулся по сторонам и хотел еще что-то сказать, но Максим дернул его за ремень на джинсах и заставил сесть.

— Тебя отец пять лет не видел, — понизив голос, сказал Ирин брат, — тебя никто бы не узнал, так ты изменился за это время.

Парень прикусил губу и притих, мать стала что-то тихо говорить ему. Врач смотрел на них и отмечал про себя: "Глаза отцовские, на мать совсем не похож. У нее с братьями глаза одинаковые".

Другой брат жены, помоложе и повыше, в свою очередь, осторожно задал вопрос, чуть наклонившись вперед:

— Серега, ты совсем ничего не помнишь? — он оглянулся на сестру и с нажимом спросил: — Ирину не помнишь?

Ирина сидела бледная, но казалась спокойной. Она улыбнулась почти естественно:

— Сережа, наконец-то мы нашли друг друга.

Больной совершенно не обратил внимания на братьев жены, а на ней его взгляд задержался. Она замерла в надежде на чудо, но зеленые глаза, вспыхнув на миг, снова стали тусклыми, Сергей ничего не ответил и опустил голову.

Здоровенный беловолосый мужчина, врач, приехавший вместе с родственниками, обменялся понимающими взглядами с главврачом.

— Вы всегда сможете снова приехать к нам, если захотите, — врач говорил с профессионально-вкрадчивыми интонациями. — А пока я рекомендую вам съездить домой.

— Хорошо, я поеду, — голос был таким же тусклым, как глаза.

Ирина в сопровождении Вадима ушла собирать Сергея домой, а Олег с Максимом остались в кабинете врача. Худяков, хотя и не был специалистом в этой области, хотел выяснить все о состоянии Сергея и, главное, прогноз на будущее, Ирин брат хотел присутствовать при этом разговоре не столько потому, что хотел получить информацию "из первых рук", сколько желая выступить в качестве своеобразного детектора лжи и определить, когда врач говорит правду, а когда уклоняется от этого.

Лешку, как тот ни протестовал, отправили на улицу, где он сначала забрался в институтскую "Газель", одолженную Медведевым на работе, а потом, будучи не в состоянии спокойно сидеть на одном месте и ждать, начал нарезать вокруг микроавтобуса круги. И, конечно же, он почти не обратил внимания ни на старый жигуленок, миновавший после долгого ожидания шлагбаум, ни на пару, приехавшую на нем. Машина остановилась у крыльца главного корпуса интерната, из нее вышла женщина со следами недавних ожогов на лице и руках. Она оглянулась по сторонам и покачала головой. "Сережа, мы с тобой не с той стороны заехали, — донеслось до Лешки. — Нам бы лучше около третьего корпуса остановиться, Наталья говорила, что там теперь работает". Машина уехала в сторону хозблока, и Лешка тут же забыл о ней, потому что увидел отца, который вышел в сопровождении родных на крыльцо и болезненно щурился от яркого летнего солнца, пытаясь закрыться от него здоровой рукой.

В одежде, привезенной из дома, худоба Сергея стала еще заметнее, все просто висело на нем. В глазах Ирины, когда она считала, что никто не видит ее, появлялась такая боль, что даже врачу стало не по себе. Он и раньше считал эту затею бесполезной, а сейчас его уверенность стала почти стопроцентной — память к пациенту не вернется никогда, раз уж внезапное появление родных не помогло. Эффект неожиданности, который иногда давал результат в подобных случаях, на этот раз не сработал.

В "Газели" Сергея усадили между Вадимом и Олегом, приехавшим за Сергеем не столько в качестве врача, сколько будущего родственника, Максим сел за руль, а Ирина с Лешкой устроились напротив. Сергей временами поглядывал на них, но больше рассеянно смотрел в окно, где мелькали сосны вперемешку с березами, поля и заболоченные низины. После холодной весны в июне наступила жара и сейчас все распустилось почти одновременно — не успела отцвести черемуха, как тут же раскрылись бутоны у яблони, тяжелыми соцветиями покрылись рябина и сирень. Остановились на заправке; ароматы цветущей природы заглушали запахи бензина и разной автохимии, доносившиеся с мойки. Ирина, Лешка и Олег вышли на воздух из машины. Сергей еще в дороге задремал, откинув голову на подголовник, и его решили не будить.

— Ирина, кто-то из нас должен сегодня остаться у тебя, — Олег озабоченно наморщил лоб, — лучше, если это буду я, в крайнем случае — Макс.

— Не продолжай, — перебила его Ирина. — Я поняла, о чем ты подумал. Ты хочешь сказать, что Сергей ненормален до такой степени, что может быть опасен?

— Ну, может, так считать и не стоит, — Олег положил свою лапищу ей на плечо, — но, согласись, не может не быть проблем с психикой у человека, который потерял память до такой степени, что разучился говорить. Да, — он заметил, как вздрогнула Ира, — его пришлось заново учить, и это было очень сложно, потому что он, вдобавок ко всему, не воспринимал человеческую речь. В больнице сначала решили, что он иностранец, пробовали на других языках с ним объясниться, но ничего не получилось. Сергей не просто не понимал ничего, он не отличал голоса людей от других звуков, более того, он сам не пытался даже мычать, как, допустим, глухонемые. Вот так-то... — Врач покачал головой. — Что я еще хочу сказать: Сергея держали на некоторых препаратах, которые глушат нервную систему, его заторможенность в какой-то степени от них. Резкая отмена может привести к плохо предсказуемым реакциям. С понедельника в клинике постепенно начнут снижать дозу, чтобы снять его с нейролептиков, а пока придется давать их в прежней дозировке. Нет, ты не думай, что он буйный, — Худяков досадливо поморщился от собственных слов, — это стандартный подход в стандартной больнице.

"Ну да, конечно, — желчно подумал Максим, — "лиц со снижением интеллекта", якобы опасных для себя и окружающих, проще всего запихнуть в интернат, как в тюрягу, хотя они не совершали никаких преступлений и вряд ли смогут их совершить. Всем кажется, что будет гораздо лучше, если они станут жить где-то, где здоровые люди их не увидят. И не лечат, потому что это не больница, зато обкалывают успокоительным в таких дозах, что они еле двигаются и почти ни на что не реагируют".

— Таблетки я, наверное, сумею вовремя дать, смогу и укол поставить, — Ирина поджала губы.

— Олег прав. Или он должен у тебя сегодня-завтра побыть, или я. На всякий случай, — поддержал врача Максим. — Физическая форма у Сереги сейчас не очень, но я знаю его возможности. Вам с Лешкой вдвоем с ним справиться, если, не дай бог...

Он, конечно же, не стал пересказывать сестре слова главврача интерната о том, как с Сергеем не смогли справиться два дюжих санитара, а Олег знал ту историю.

— Ну, спасибо! Утешили! Успокоили! — Ирина была готова растерзать и брата, и Олега.

Последний, не обращая внимания на Ирин разъяренный вид, предостерег ее:

— Не вздумай при помощи интимных отношений пытаться разбудить в нем память. Препараты, о которых я говорил, назначают еще и с целью заглушить либидо, так что — сама понимаешь... Можешь обижаться на меня сколько угодно, но повторяю тебе — никаких попыток, никаких даже намеков, объятий, поцелуев, по крайней мере в ближайшее время. Поняла?

— Ты меня совсем за идиотку считаешь? Или, может, за нимфоманку? — Ирина внешне успокоилась, но глаза ее гневно блестели.

Максим обнял сестру за плечи и прижал к себе:

— Я останусь у тебя до понедельника. И не спорь, пожалуйста. Так будет спокойнее всем.

Ирина все еще раздраженно махнула рукой, но согласно кивнула головой. Она сдержалась, но, честно говоря, ей очень хотелось просто расплакаться, уткнувшись в чье-нибудь плечо, и чтобы ее при этом гладили по голове и спрашивали: "Ну что, все? Из-за чего плакать-то было?" Ира вспомнила, как когда-то такие слова говорил Сергей, и слезы чуть не брызнули у нее из глаз, а дыхание перехватило. Она резко отвернулась и постаралась успокоиться; ей не хотелось, чтобы кто-то, даже брат, заметил ее боль.

Медведев остался сидеть в машине рядом с Сергеем, внимательно разглядывая его и отмечая все детали, ускользнувшие вначале. Во сне на лицо Томского наползло выражение усталости и боли, оно не расслабилось, а, наоборот, напряглось. Покалеченная левая рука, неестественно вывернутая ладонью вверх, лежала на коленях.

"Что же с тобой произошло, Серега? Где ты был три года? Кто или что тебя так изувечило — и тело, и разум?" — Вадим смотрел на Ирину, которая о чем-то разговаривала с братом и с Олегом, на Лешку, который пошел в магазин при заправке купить минералки и чего-нибудь перекусить, и думал о том, сколько им еще придется вынести, пока Сергей не поправится. "Только поправится ли? Рука — ерунда, и не такие травмы лечат, — Медведев знал это по себе, — а вот голова... Нет, Серега поправится, обязательно, голову тоже в порядок приведут. Может, там гематома какая образовалась от удара, сделают операцию, уберут ее, память и восстановится. Но даже если и не восстановится, или только частично, как у Дениски, Сергею нужно как можно скорее вернуться на работу. Среди ребят он будет чувствовать себя совсем по-другому, не так, как в клинике или сидя дома. Как только его перестанут пичкать этими таблетками, — Вадим заметил у Олега несколько препаратов и вспомнил один, который давали ему в клинике как успокоительное, и какое одурманенное сознание было у него из-за этого, — Света им займется. У нее обязательно получится!"



* * *


Уже в пригороде "Газель" почти час простояла в пробке, образовавшейся на въезде в туннель недавно построенной транспортной развязки. Максим в конце концов потерял терпение и отправился, протискиваясь между машинами, узнать, что произошло. Через пару минут он позвонил Вадиму:

— Командир, без тебя не обойтись. Тут на выезде из туннеля авария, есть пострадавшие, и твой коллега явно не справляется.

Медведев, чертыхаясь про себя, выбрался из машины и направился к Максиму. Вместе они в сопровождении сотрудника дорожной полиции прошли довольно длинный туннель до самого конца и увидели картину, которая на киноэкране наверняка вызвала бы хохот зрителей. В реальности же участникам происшествия было совсем не до смеха. На выезде столкнулись два грузовых автомобиля: принадлежащий гранитному карьеру "Камаз", загруженный щебенкой, которая высыпалась из поврежденного кузова, а второй, разрисованный, как радуга, изображениями продукции местной кондитерской фабрики, эту самую продукцию и перевозил. Сейчас, правда, он стал черного цвета из-за того, что сгорел почти полностью, шоколад, который он перевозил, расплавился и вытек на асфальт, образовав обширную лужу, на четверть засыпанную щебенкой. Водитель с экспедитором пострадали не сильно, во всяком случае, несмотря на наложенные повязки, им вполне хватало сил отчаянно переругиваться с целым и невредимым на первый взгляд шофером "Камаза", взаимно обвиняя друг друга в нарушении правил.

В "Камаз", не успев затормозить, врезалась еще одна машина, перевозившая живой груз. Она лежала на боку, спасатели с помощью гидравлического резака пытались высвободить водителя из кабины, а живой груз — не то утята, не то гусята — пушистые желтые комочки разбегались в разные стороны, увязая в расплавленном шоколаде. Самые бойкие в буквальном смысле прошли по головам своих товарищей и теперь, притворяясь одуванчиками, прятались в густой траве обочины, где их под руководством одного из спасателей не очень успешно пытались собрать застоявшиеся в пробке граждане. Жидкий шоколад сыграл дурную шутку с автобусом и несколькими легковушками, которые, столкнувшись, образовали живописную группу, вполне подходящую для выставки современного искусства. Водители машин, к счастью, практически не пострадали, чего нельзя было сказать о пассажирах автобуса, который лежал на крыше. Около автобуса стояла "Скорая", суетились врачи и спасатели, но чувствовалось, что их усилий недостаточно.

Эрик Галямшин, для которого это был первый выезд в качестве командира группы на серьезное транспортное происшествие, начал бояться, что вот-вот потеряет контроль над ситуацией. Все совпало не лучшим образом: несколько серьезно пострадавших в аварии, огромная пробка, из-за чего к месту ДТП смогла пробиться только одна машина "Скорой помощи", институтская "летающая неотложка", некстати распотрошенная для профилактического ремонта, разлившийся по асфальту шоколад, не уступающий по своей липкости жидкой глине, который непонятно как убирать с дороги, и вдобавок ко всему — пара сотен несчастных птенцов, частью завязших в этом самом шоколаде, частью разбежавшихся в разные стороны.

Подобрав по дороге двух утят, от клюва до лап перемазанных шоколадом, и устроив их у себя в кармане куртки, Эрик направлялся к перевернутому автобусу, когда пришла неожиданная помощь в лице командира первой группы. Медведев, ни секунды не раздумывая, отобрал у Эрика рацию и, не стесняясь в выражениях, вызвал малый вертолет для эвакуации раненых: "Мне ..., куда директор собрался! На трамвае доедет! А здесь у Галямшина — груз триста!"

Понимая, что одной этой машины явно будет недостаточно, Вадим, припомнив старые знакомства, связался с начальником окружного госпиталя и потребовал их медицинский вертолет. После этого он дозвонился до Олега и без экивоков попросил помочь. "Макс тебя заменит", — распорядился Медведев, одновременно толчком направляя Максима в сторону оставленной ими "Газели".

После этого досталось сотрудникам дорожной полиции за то, что они вовремя не перекрыли движение по трассе и не организовали объезд, из-за чего перед развязкой образовалась глухая пробка, выбраться из которой было практически невозможно.

— Это что за хрен с бугра тут командует? — проявил недоуменное недовольство один сержант.

— Это же Медведев! — шикнули на него, с большим пиететом произнеся фамилию командира первой группы. — Тоже из институтских. Видимо, на помощь этому салажонку прислали. Командует он всегда по делу, раз уж здесь, то все будет чики-чики.

Олег был в замешательстве. Он не мог остаться в стороне, когда знал, что рядом есть нуждающиеся в медицинской помощи люди, но в то же время не решался бросить Сергея по сути наедине — Максим должен был вести машину — с Ириной и Лешкой. Заранее взваливая на себя ответственность за возможные последствия, Худяков вытащил из сумки полученные от врача интерната препараты.

— Сергей, — он осторожно дотронулся до плеча Томского, сосредоточенно рассматривавшего упаковку из-под пиццы, — время принять таблетки.

Ирина недоумённо вскинула глаза на Олега. Тот виновато взглянул на нее и мягко, но настойчиво повторил, протягивая Сергею две голубых горошины и пластиковый стаканчик с водой:

— Вот, проглоти целиком и запей.

Томский без каких-либо эмоций взял лекарство, потом отвернулся к окну и через минуту закрыл глаза.

— Пусть спит в дороге, — понизив голос, объяснил врач и обратился к Ирине: — Я дал двойную дозу, поэтому вечером эти таблетки Сергею принимать не нужно.

— А это не вредно? — встревожилась Ирина.

— Ничего страшного, максимум — повышенная сонливость. Если что — звони, — с этими словами Худяков передал ей пакет с остальными лекарствами и почти бегом направился к месту аварии.

"Потеряв" по дороге Вадима с Олегом, Максим извелся, то и дело оборачиваясь назад и проверяя, не проснулся ли Сергей.

— Спит, — еле слышно, чтобы и в самом деле не разбудить заснувшего мужа, говорила Ирина, когда видела озабоченное лицо брата, — ты лучше за дорогой следи, а то въедем в кого-нибудь или, в лучшем случае, в кювете окажемся.

— Ладно тебе, — бурчал Максим, — я контролирую обстановку.

До дома, несмотря на все тревоги, доехали благополучно, но во дворе с трудом нашли место для машины. Сергей проснулся от громкого голоса дворника, который спорил с Максимом, доказывая, что тот перегородил "Газелью" подъезд к мусорным бакам. Устюгов, не желая тратить время на препирательства по поводу ширины дороги, сунул похмельному мужику не ожидаемую тем сторублевую купюру, а служебное удостоверение. Все протесты и угрозы вызвать полицию мгновенно стихли, а Максим со злобным ворчанием: "Еще всякая мразь командовать тут будет!" — бросился догонять сестру, которая, взяв мужа под руку, ждала, когда Лешка откроет железную входную дверь.

Две пенсионерки, сидевшие на лавке у соседнего подъезда, проводили их внимательными взглядами, особо пристально разглядывая Сергея.

— Из тюряги выпустили, точно говорю, из тюряги, — вынесла приговор одна из бабок. — Года четыре отсидел. Вот она, командировка-то!

— Какое четыре! — фыркнула другая. — Все пять! Небось, за убийство. А надо было больше дать — он же натуральный душегуб. Я, Настасья, как-то попробовала расспросить его о прежней жене, почему мальчик с матерью не остался, а он на меня так зыркнул, думала, помру на месте: весь побелел, глаза бешеные, того и гляди — в горло, как волк, вцепится.

— А сказал-то что? Что сказал? — задохнулась от любопытства первая.

— Ничего не сказал, молча в подъезд зашел, как в нору спрятался. Всегда в нем что-то звериное было! И парень весь в него растет — здороваться-то здоровается, да только его "здрастье" больше на плевок похоже.

Максим, уже заходя в подъезд, краем уха услышал их разговор и с огромным трудом подавил естественное желание — плюнуть в глаза старым сплетницам. А те, ни на что не обращая внимания, ударились в воспоминания:

— А первый-то муж у Иры какой обходительный был!

— Точно! Всегда поздоровается, на лавочку рядышком присядет, о новостях спросит, сам что-нибудь расскажет...

— Закурить предложит!

— А уж форма-то как ему шла! Видный мужчина!

— И не говори! Хоть и не военный, а форма есть форма.

— А этот! И раньше глядеть не на что было, а уж в кого превратился-то! Не иначе, как туберкулез на зоне подцепил, теперь всех перезаражает...

— Ох, и дуреха же она, даром, что кандидат наук: с приличным человеком развелась, выскочила замуж за какого-то бандита, он ей своего сынка спихнул, еще одного ребенка заделал, а потом взял да и сел на несколько лет.

— Я тебе, Клавдия, вот что скажу: он ведь и раньше пропадал то на неделю, то на две. Иван, сосед ихний, говорил, что работа у него такая, а я, наивная, верила. Зато теперь понимаю, что сидел он в то время за хулиганку, а Ира не могла никому признаться, что муж ейный пятнадцать суток получил.

— А ведь и правда, Настасья! Я тоже замечала, что он то есть, то нет его, но мне и в голову не приходило, что его могли в кутузку засадить.

"Хорошо, что Ирка не слышала болтовню старых ведьм, — думал Максим, поднимаясь по лестнице. — Из тюряги! Убить их мало за такой бред! Но выглядит Серега плохо, чего не скроешь, того не скроешь. Эх, надо было попозже за ним поехать, вернулись бы к ночи, тогда на нас уже никто бы не таращился. Нет, к дьяволу!!! — разозлился он. — Какого черта мы должны прятаться от этих идиоток?! Серега вернулся к себе домой, к жене, к детям, пусть все об этом знают!"

Устюгов притормозил на площадке шестого этажа, закурил и постарался немного успокоиться. Ему не хотелось, чтобы Ира увидела раздражение в его глазах и приняла это на свой счет. Максим несколько раз по пути домой замечал, как сестра едва сдерживала слезы и прикусывала губу, встречаясь глазами с пустым взглядом Сергея, и не хотел дополнительно расстраивать ее.

— Макс, ты где застрял? Сколько я должна держать дверь нараспашку?

— Иду.

Максим прибавил шаг, решив не обращать внимания на недовольный голос сестры, и закрыл за собой дверь в тот самый момент, когда Ирина предложила мужу:

— Сережа, пойди искупайся с дороги, а я пока поесть приготовлю, — Ирина хотела бы помочь ему сама, но, вспомнив предостережение Олега, попросила Лешку: — Помоги папе.

Лешка довольно быстро вышел из ванной и постарался утешить Ирину:

— Ничего, папа и сам неплохо справляется. Рука, правда, толком не работает, а так — все нормально, — он задумался, — у меня такое ощущение, что какая-то память у папы осталась — он знает, где что должно лежать, не глядя, повесил полотенце на крючок около раковины, кинул белье в машину.

— Я тоже обратила внимание, как легко он ориентируется в квартире, — Ирина, соглашаясь, кивнула головой. — Может, не только тело помнит, что где должно быть.

Максим слушал их и не знал, что сказать. Ему казалось, что Ирина с Лешкой все это придумывают — ну не превратился же Серега в полного дебила, который не может отличить дверь от окна, — но не хотел лишать их даже такой слабой надежды. С другой стороны, если эта надежда окажется ложной, каким сильным будет разочарование. Он молчал, вздыхал, недовольно морщился, часто выходил курить на балкон, осторожно разглядывал Сергея через стекло. Душа болела за Ирку и за Лешку, к которому он относился почти как к сыну. Позвонил жене, предупредил, что останется у сестры, и попробовал проконсультироваться у нее по поводу состояния Сергея, но Маша как детский врач могла высказать только самые общие соображения, которые не отличались от того, что говорил Олег.

Ирина весь вечер шарахалась от надежды к отчаянию. Когда она подмечала знакомые жесты и привычки — как Сергей проводит рукой по волосам или трет щеку, как ломает хлеб, а после еды сметает рукой хлебные крошки со стола в тарелку — ее переполняла радость. Но когда она видела его застывшее лицо и странно неподвижные глаза, на смену радости приходило отчаяние. "Это все таблетки", — успокаивала Ира себя и ей до такой степени хотелось схватить их и выбросить в окно, что она засовывала руки в карманы домашних брюк. Она боялась навредить состоянию мужа, но совсем не боялась того, чем пугал ее Олег. Никак не верилось ей, что Сергей может проявить хоть малейшую агрессию в отношении нее или сына. В длинном махровом халате, с капюшоном, накинутым на голову и скрывавшим страшный рубец, он казался ей прежним Сережкой.

— Таблетки надо? — она вздрогнула, услышав неожиданный вопрос Сергея. Пожалуй, это были первые слова, сказанные им по собственной инициативе, а не в ответ на чей-то вопрос.

— Да, Сережа, давай пока будем принимать все, что доктор назначил, — Ирина присела на табуретку рядом с мужем и заглянула ему в глаза, в которых как будто отразился заданный вопрос. Ее пронзила радость от того, что разум Сергея начал просыпаться. — В понедельник поедем в больницу, там тебя как следует другой врач посмотрит и, наверное, скажет, без чего можно обойтись.

Сергей долго разглядывал разноцветные таблетки, сосредоточенно сдвинув брови, как глухой человек, пытающийся что-либо расслышать. Опять же знакомым движением — крышка в одной руке неподвижна, а бутылка поворачивается другой рукой — открыл воду и разом проглотил все.

— Снова в больницу? В какую? Зачем? — он, казалось, с усилием перевел взгляд на Ирину и задержал на ней.

— Я неправильно сказала: не в больницу, а в клинику при нашем институте, где мы все работаем — и ты, и я, и Вадим, и Олег. Там отличные врачи, тебя обследуют хорошенько и подлечат, — Ирина старалась говорить бодро и уверенно, но это у нее не очень получалось, — обязательно нужно рукой заняться, это же не дело, что она так плохо действует.

Сергей медленно и неловко повернул кисть руки, с трудом сжал и разжал пальцы.

— Плохо, — согласился с женой.

— Болит? — встревожилась она.

— Иногда. Перед дождем. Завтра дождя не будет, — он вдруг улыбнулся, чтобы показать, что это шутка.

Улыбка вышла страшная — она надолго застыла на лице, как маска Гуинплена, а глаза при этом остались безжизненно равнодушными. Максим не выдержал этого зрелища и снова ушел курить на балкон.

Ирина внутренне сжалась, но внешне спокойно предложила:

— Пойдем уже ложиться спать, Сережа.

И опять в ее душе вспыхнула искра надежды — выходя из кухни, Сергей привычным движением руки выключил свет и, не задумываясь, направился в их комнату.

На комоде в застекленной рамке стояла большая фотография — Ирина с Сергеем на набережной канала Грибоедова на фоне "Спаса на крови". Их тогда сфотографировал Алешка, и снимок получился настолько удачным, что его без обычных в таких случаях споров и колебаний отправили на конкурс, где он получил второе место. Счастливо улыбающаяся молодая пара, освещенная вырвавшимся из просвета в облаках лучом солнца, сразу притягивала к себе взгляд. Сергей тоже обратил внимание на снимок; он взял его в руки, долго смотрел то на него, то на Ирину, затем показал на самого себя и спросил:

— Сын?

Ирина почувствовала, как у нее подогнулись колени, но постаралась улыбнуться:

— Нет, Сережа, это ты, Алешка нас снимал, — Сергей на снимке выглядел таким молодым, что его, и в самом деле, можно было спутать с сыном-студентом.

— Я?..

Сергей придвинулся ближе к зеркалу, рассматривая одновременно фотографию и свое отражение. Он скинул с головы капюшон халата и прикоснулся пальцами к лицу. Мимолетное недоумение отразилось в его глазах. После этого он стал разглядывать свой портрет, четыре года назад написанный Вадимом. Тот рисовал по памяти, но ему с поразительной точностью удалось передать то редкое сочетание спокойной уверенности с бесшабашной удалью, которое так отличало Сергея. Медведев тогда долго колебался, показать ли свою работу кому-то, кроме Светы, но потом, после ее понуканий, решился и продемонстрировал ее сначала Ирине, а потом и в институте. Все были поражены. Одни — тем, что не обращали внимания на Томского и считали его невзрачным тихоней "себе на уме", другие, кто лучше знал Сергея, — мастерством художника. Без малейших раздумий Вадим отдал рисунок Ирине, и теперь портрет висел у нее дома.

— Тоже я? — задал вопрос Сергей, не отрывая глаз от изображения.

— Да, Сережа, — Ирина была на грани обморока, так вдруг защемило сердце.

Сергей перевел взгляд на зеркало и снова дотронулся кончиками пальцев до лица. Глаза вспыхнули на миг и снова погасли.

— Не помню, — тихо сказал он, покачав головой.

Ирине казалось, что она сейчас упадет, но собрала все силы и тронула мужа за плечо.

— Ложись спать, Сережа, у тебя сегодня был трудный день, — она откинула одеяло и поправила подушку.

Сергей скинул халат, и Ирина вздрогнула — на исхудавшем теле было несколько безобразных шрамов. Швы явно не накладывались, раны заживали как попало, сами по себе, рубцы даже на вид казались грубыми и болезненными. Будто почувствовав переполненный ужасом взгляд, Сергей быстро забрался под одеяло и натянул его до самой шеи.

— Ирина... — неуверенно сказал он, скорее даже, спросил.

— Да, Сережа, — она каким-то образом смогла улыбнуться дрожащими губами. — Тебе удобно? Может, что-нибудь нужно?

— Не выключай свет.

— Я большой свет погашу, но оставлю ночник, его потом, не вставая, сам сможешь выключить, если надоест, — Ирина щелкнула выключателем в изголовье кровати.

И опять ее сердце подпрыгнуло — Сергей, не глядя, безошибочно нашел кнопку светильника.

— Хорошо. Спасибо, — и, чуть подумав, добавил: — Ира.

— Спокойной ночи, Сережа, — Ирина вышла из комнаты, прикрыла за собой дверь и остановилась без сил, привалившись к стене.

Из кухни выскочил Лешка.

— Мама, что с тобой? Тебе плохо?

— Нет, ничего, уже лучше, — Ирина слабо махнула рукой и попросила брата: — Макс, дай сигарету.

— Спятила?! Ты у меня пинка сейчас получишь, а не сигарету! — шепотом рявкнул на нее Максим. — А Серёге скажу, чтобы он от себя добавил. Видал? — он возмущенно повернулся к Лешке. — Сколько Сергей с ней воевал из-за курева, сколько отвыкала, все эти годы не курила, и вот вам, пожалуйста: "Дай сигарету!"

— Мам, действительно, не надо, — Лешка изобразил, что хнычет, как маленький ребенок.

— Пошли бы вы все... спать, — Ирина устало вздохнула. — Я должна сейчас побыть одна. Поняли?

— Ладно, только ты давай... — Максим неопределенно покрутил головой.

— Даю... — Ирина отвернулась в сторону кухни. — Один звук через десять минут, и я вызываю ОМОН.

Уже не один час она сидела на кухне с ноутбуком и искала в Интернете информацию о повреждениях головного мозга, вызывающих амнезию и расстройства речи, вплоть до полной неспособности говорить и понимать даже самые простые слова и предложения. Оказалось, что подобные состояния не являются диковинкой для медиков, но излечивать их особо не научились. В основном, попадалась информация о способах и методиках восстановления речи, о том, как восстановить память, почти ничего не было.

Ирина вспоминала страшные шрамы и терялась в догадках. Что? Откуда? Когда? Где он был три года? Что могло произойти за то время, которое прошло между исчезновением Сергея из каменного мешка в Дегтярских пещерах и его спасением из реки студентами-туристами? Ирина подозревала, что потеря памяти, так же как и рубцы на теле, связана именно с этим периодом, но доказательств никаких не было. Она бродила в Сети всю ночь, а когда небо посветлело, ей показалось, что из спальни доносятся какие-то звуки.

Сергею что-то снилось, он метался на кровати и бормотал какие-то неразборчивые слова, но стоило только слегка тронуть его за плечо, моментально проснулся и сел на кровати, глядя на Ирину ничего не понимающими глазами.

— Сереженька, что с тобой? — она была встревожена, но не напугана.

Он, кажется, так и не понял толком, где находится, кто рядом с ним, но сразу успокоился и облегченно вздохнул. Откинулся на подушку, а потом повернулся набок и закрыл глаза.

— Все в порядке, Сережа, ты дома. Ни о чем не беспокойся, — Ирина присела рядом с ним и ласково положила на изуродованное рубцом плечо свою руку.

Снова сердце зашлось от раздиравшей его на части смеси надежды и отчаяния — таким родным движением Сергей прижал ее руку к себе, накрыв ее сверху ладонью здоровой правой руки. До самого утра она так и просидела рядом с ним, задремывая на пару минут и тут же просыпаясь от каких-то тягостных видений, из-за которых на глазах выступали слезы. Но Ирина даже не вытирала их, боясь потревожить сон любимого человека. Остаток ночи Сергей спал спокойно, не выпуская Ириной руки, а когда ранним утром проснулся, то, прежде чем открыл глаза, прижал ее к себе покрепче вполне осознанным движением. Ирина, не сдержавшись, тихо всхлипнула; Сергей тут же открыл глаза, внимательно посмотрел на нее и кончиками пальцев осторожно коснулся влажной щеки.

— Плакать не нужно, — услышала Ирина.

— Не буду, — пообещала она, но тут же слезы потекли еще сильнее.

Сергей рывком поднялся с подушки и на мгновение зажмурился, видимо, от резкого движения закружилась голова. Лицо его напряглось, и он настойчиво и довольно громко повторил, чуть сжав Ирино плечо:

— Плакать не нужно.

Ирина вытерла лицо краем футболки и с тревогой взглянула на него. Сергей, похоже, неправильно понял ее взгляд, потому что убрал руку и медленно сказал:

— Бояться тоже не нужно. — Он посмотрел вокруг, заметил нетронутую постель на другой половине кровати, сдвинул брови в напряженном раздумье и, что-то решив для себя, повторил: — Не бойся меня... Ира, — и, протянув руку, слегка коснулся ее волос.

— Я не боюсь, Сережа, — теперь уже она прижала к себе его руку и улыбнулась. — Тебе что-то плохое снилось, поэтому я так и просидела с рядом тобой.

— Не спала? — с беспокойством спросил Сергей.

— Немножко поспала, — Ира поспешила успокоить мужа.

Ночь, наполненная тоской и кошмарами, закончилась. Солнце еще не попадало в окна, но на листве деревьев за окном хорошо были заметны его блики. Яркий утренний свет будил в Ирине надежды — Сергей уже не был таким вяло безразличным, как вчера, взгляд слегка ожил, и мимика стала более естественной.

"Что же его хотят представить полным идиотом? Олег туда же... Для своего состояния Сережка очень даже неплохо соображает, а если таблетки отменят, то вообще все в порядке будет, — в этом Ирина была уверена. — Нормальный ты, Сереженька, нормальный! Только память потерял, но она вернется, обязательно!" Такие мысли теснились у нее в голове, когда она смотрела на мужа и держала его руку. Сергей спокойно разглядывал комнату, на лице и в глазах не отражалось ни узнавания, ни удивления, ни беспокойства.

— Можно вставать? — этот вопрос вызвал оторопь у Ирины.

— Не нужно даже и спрашивать о таком, — она ласково погладила его руку. — Ты же у себя дома.

— Дома... — эхом повторил Сергей и опять, как вчера вечером, покачал головой: — Не помню.

— Вспомнишь, обязательно вспомнишь! — Ирина наплевала на все предостережения Олега, обняла его и поцеловала, а потом прижала к себе, как ребенка. — Все вспомнишь, Сережа, как мы тут жили, как нам было хорошо, как мы ждали, когда родится наша дочка...

Сергей нерешительно обнял ее в ответ и коснулся лица губами, потом отстранился, брови снова сдвинулись в раздумье.

— Дочка? Где она?

— У моих родителей на даче, мы обязательно туда поедем в следующие выходные, — Ирина метнулась к трельяжу и вернулась с фотографией. — Вот наша Света, ей через две недели пять лет исполнится.

Сергей очень долго смотрел на снимок, думал о чем-то, потом вернул его жене, сказав с явственно прозвучавшей в голосе болью:

— Не помню.

— Ты и не можешь ее помнить, потому что она родилась почти через два месяца после твоего исчезновения.

— Правда? — казалось, Сергей чему-то обрадовался.

— Да, это так, Сережа. А вот это Лешка, — Ира протянула ему другую фотографию.

— Сын? — Сергей взял ее, встал с постели и начал сравнивать со снимком, который разглядывал вчера вечером.

— Вы всегда были очень похожи. Дочка тоже твоя копия.

— Копия? — удивленно переспросил Сергей, как будто это слово ему не было знакомо.

— Очень похожи: одного цвета глаза, волосы, черты лица. А еще Светлашка на твою маму очень походит, к ней мы тоже съездим, но позднее, когда она из санатория вернется.

Сергей больше ничего не сказал, подошел к большому зеркалу и стал разглядывать себя. Увиденное, похоже, ему не понравилось, и тень досады промелькнула на лице.

— Ты долго болел, — Ира ласково обняла его и приподнялась на цыпочки, чтобы дотянуться губами до его лица — она доставала мужу только до подбородка, даже сейчас, когда он сутулился. — Теперь ты дома, и все будет хорошо — вернется память, руку вылечат, рубцы, если и не уберут совсем, то сделают их менее заметными. Выйдешь на работу, снова займешься фотографией. Все наладится.



* * *


Два дня Сергей пробыл дома. Максим настороженно наблюдал за ним, стараясь ни на минуту не выпускать из виду, а на балконе готов был держать за руку.

— Ты уверена, что ему не придет в голову перелезть через перила? — спрашивал он Ирину, когда та сердито шипела на него, обижаясь за мужа. — Седьмой этаж все-таки.

— Не придет. Ты еще наручниками его к перилам пристегни, — Ирина страшно злилась. — Он совершенно нормален, только говорит плохо, а это — от таблеток, и заторможенность тоже. Я прекрасно его понимаю.

Сергей, если и замечал, что Ирин брат следит за ним, то относился к этому безразлично, ничем не проявляя удивления или недовольства. Говорил он, действительно, плохо, не всегда внятно, словарный запас был очень скудным, предложения Сергей строил из двух-трех слов, не более, и, похоже, радовался, когда Ирина или кто-то другой сразу его понимали; естественные эмоции, несмотря на принимаемые лекарства, начали пробуждаться в домашней обстановке. Так считала Ирина, Лешка с некоторым колебанием поддерживал ее, а Максим был настроен скептически. Светлана, Олег, Вадим и ее родители звонили по несколько раз за день, Ирине это надоело, и она отдала свой телефон Лешке.

— Я ничего не могу делать, только возьмусь за что-то — опять звонок, опять в десятый раз одни и те же вопросы, — Ирина сердилась, но в глубине души ей было приятно это беспокойство.

— Ладно, мама, возьму огонь на себя.

Лешка практически не выходил из дома и все время старался чем-то помочь отцу и ей. Но не успел он забрать мобильник себе, как раздался очередной звонок.

Лекс был лаконичен:

— У тебя все в порядке? Помощь нужна?

— Спасибо, Леша, справляемся, — Ирина была так же немногословна.

— Если что — звони.

— Конечно.

Ирина почти все время проводила на кухне: готовила, кормила, мыла посуду, снова готовила. Сергей сидел там же и молча смотрел на нее, а она, не прерывая своих занятий, постоянно разговаривала с ним. Рассказывала обо всем подряд: как они познакомились, о дочке, о сыне, о родственниках, о работе, о ребятах из группы.

— Ты столько информации на него вываливаешь, — ворчал Максим. — Не уверен, что он понимает хотя бы половину, а уж озвереть от твоей болтовни может запросто.

— Как ты не понимаешь элементарных вещей? — набросилась на брата Ирина. — С ним нужно разговаривать как можно больше, чтобы восстанавливать нарушенные связи в головном мозге. Спроси у Маши, какая задержка речевого развития бывает у детей, оставленных в больнице, где просто нет возможности уделять каждому столько внимания, сколько в семье. Здесь все то же самое. Больница, даже самая хорошая, это больница. Пришел логопед, час позанимался с Сергеем, и снова он оставался с другими больными, у которых примерно такое же состояние. Что так говорить начал, и то хорошо. Пусть сегодня что-то до него не дойдет, дойдет завтра, послезавтра.

— Может быть, не буду с тобой спорить, — сдался Максим, — но лично у меня уже голова кругом пошла, сделай перерыв. Он всем пойдет на пользу — у самой ведь голос садиться начал.

Днем Ира уложила Сергея спать, а сама стала обсуждать со своими мужчинами вопрос: стоит ли вывезти его в воскресенье за город или нет. На дачу решили пока не ездить — там слишком много народу, и неизвестно, как это может подействовать. Поехать просто в лес тоже не рискнули и ограничились "прогулками" на балконе, тем более, что Сергей безо всякого интереса смотрел на происходившее внизу.

Вечером Сергей захотел искупаться, но отказался от чьей-либо помощи, хотя Лешка рвался что-то сделать для отца.

— Если что-то нужно — позови. Я буду рядом, сразу приду, — Лешка устроился с планшетом в прихожей недалеко от ванной.

Шум воды давно стих, а Сергей оставался в ванной. Ирина забеспокоилась:

— Папа ничего больше спрашивал? Не просил ему помочь?

— Нет, ничего не говорил, — Лешка был в недоумении.

Ирине в голову полезли самые дикие мысли, и она легко стукнула в дверь:

— Сережа, у тебя все в порядке?

Дверь приоткрылась, и Ира заглянула внутрь. Сергей, не одеваясь, стоял перед зеркалом с полотенцем в руке и пристально разглядывал свое отражение. Увидев Ирину, он положил полотенце на край ванны и покачал головой:

— Не помню... Себя не помню... — Томский с силой провел ладонью здоровой руки по лицу, потом по телу, кое-где покрытому капельками воды, будто сметая их. — Ничего не помню...

— Вспомнишь. Вместе будем вспоминать, — Ира набросила на него халат. — Пойдем спать, уже поздно.

Сергей покорно позволил отвести себя в спальню, но там отказался укладываться в постель до тех пор, пока не ляжет спать Ирина.

— Я потом, мне нужно прибраться на кухне, — пообещала она.

— Нет, сейчас, уже поздно, — Сергей настаивал на своем. — Ложись, спи.

— Через десять минут, только приму душ.

— Я подожду, — он сел на кровати так, чтобы было видно часы.

"Как ребенок", — думала Ирина в ванной. "Как ребенок, — снова подумалось в спальне, когда Сергей взял ее за руку да так и заснул, — ребенок, не испуганный, но настороженный новой или плохо знакомой обстановкой. Плохо: только привыкнет немного к дому, а в понедельник снова перемены, придется ехать в клинику. Нужно поговорить с Олегом, может, на неделю Сережку можно оставить дома. Возьму отпуск, побуду с ним".

Ночь Ирина практически не спала, раздумывая об этих проблемах и прислушиваясь к дыханию мужа. Он спал спокойно, ничто не тревожило его, но Ирину руку не выпустил из своей, а она не стала отнимать ее.

Олег не одобрил ее идею:

— Ты же сама видишь, сколько таблеток Сергей принимает, нужно, по возможности, эти препараты отменять. И чем быстрее мы с этим разберемся, тем лучше. Я понимаю, о чем ты думаешь: "Снова казенная обстановка, замкнутое пространство палаты, больничная еда, а дом — это дом". Согласен, это так, но пока что Сергея нужно... — он хотел сказать "держать под наблюдением", но вовремя остановился, — хорошенько обследовать. Не хочу ничего предвосхищать, но на выходные, может быть, его будут отпускать домой.

— Мобильник или планшет папе можно с собой взять? — к разговору подключился Лешка.

— Пока не стоит. Будешь приезжать в клинику и общаться с отцом там. Я думаю, что какое-то время ему не нужен ни мобильник, ни телевизор, ни, тем более, компьютер. Не нужна никакая лишняя нагрузка на нервную систему.

Вообще-то Худяков был по-хорошему поражен переменами, произошедшими с Сергеем всего лишь за два дня. В воскресенье под вечер он заехал к Ирине и просто не узнал ее мужа: Томский почти перестал сутулиться, на чисто выбритом лице морщины хоть и не разгладились, но стали менее глубокими, да и цвет лица показался более здоровым. Самое главное — исчезло безразличие ко всему, хотя заторможенность еще сохранялась. Сергей уже был похож на самого себя, а Ирина производила впечатление мамаши, гордящейся первыми шагами своего ребенка. Она так радовалась каждой мелочи, что у Олега не хватило духа предупредить ее о возможных рецидивах, эффектах отмены препаратов, к которым привык его организм, и прочих проблемах, вероятных в будущем. Врач решил отложить тяжелый разговор на пару дней, к тому же он хотел услышать мнение специалистов. Шесть с лишним лет назад была аналогичная ситуация. Когда Вадим Медведев пришел в себя после тяжелейшей травмы, он не воспринимал ничего, кроме физических страданий, и не было других мыслей и желаний, кроме избавления от боли. С улучшением пришли муки другого рода — Вадим не мог смириться со своим состоянием. Какое неимоверное терпение, какие силы понадобились Светлане, чтобы вынести все это и поставить его на ноги!

Сейчас через нечто подобное предстояло пройти Ирине. "Что будет, когда Сергей начнет в полной мере осознавать себя как личность, но память при этом не вернётся, и он поймет свою ущербность? Может снова замкнуться в себе, как это было с ним после развода с первой женой, но эта замкнутость будет уже совсем другого порядка, — Олег припомнил вечную угрюмость Томского, из-за чего в самом начале Вадим даже просил Черепанова перевести Сергея из своей оперативной группы во вспомогательное подразделение, — гораздо хуже по последствиям могут быть вспышки немотивированной агрессии, а у Ирины маленький ребенок; она не станет вечно держать Светлашку у своих родителей". Худяков поймал себя на мысли, что подумал о девочке исключительно как об Ирином ребенке, без какой-либо связи с Сергеем, на которого она так была похожа. Через две недели Светлашке исполнялось пять лет, и Ирина уже спрашивала, можно ли будет отвезти Сергея на дачу и показать ему дочку, а дочке отца. Олег не знал, что ответить, и отделался жалкими словами, что он всего лишь травматолог, что время еще есть, а ближе к дате — будет видно.

Валентине Михайловне, уехавшей в санаторий, решили пока не сообщать, что Сергей нашелся. Больше всех на этом настаивал Максим:

— Во-первых, не факт, что Серега узнает мать, во-вторых, в любом случае для нее это сильнейший стресс, который неизвестно во что выльется, и если, боже упаси, что-нибудь произойдет, то пусть лучше дома — тут все же рядом есть мы, а в-третьих, я считаю глупым срывать ее из санатория за три дня до окончания срока.

— Может, все-таки лучше сообщить? — Ирина колебалась, не зная, что предпринять.

— Ба обидится, — Лешка постоянно порывался позвонить бабушке.

— Я постараюсь сделать так, чтобы не обиделась. Вы представляете, сколько возникает головняков с подобным экстренным отъездом? — Максим постучал кулаком по макушке, демонстрируя таким образом уровень хлопот. — Досрочная выписка из санатория — это, в принципе, ерунда, а вот попробуй-ка в авральном порядке достать билет на поезд! Это у любого человека такой кусок здоровья отъест, что... — Он сморщился и махнул рукой. — С таким трудом добыли путевку в Кисловодск на летнее время, и все лечение пойдет насмарку?! Нет, пусть твоя бабушка спокойно отдыхает и возвращается домой. Я ее встречу и подготовлю к тому, что Сергей нашелся, но состояние здоровья у него... Ну, в общем, расскажу, что и как.

— Ладно, Макс, давай сделаем так, как ты говоришь, — Ирина не сразу, но согласилась с доводами брата.

В институтской клинике Сергея положили в отделение нейротравмы. Завотделением Шарипова долго уговаривал не только Худяков, но и Черепанов, и Фарид Сулейманович решил сам заняться этим случаем. Всю неделю Томского обследовали в клинике, возили в областную больницу на какой-то уникальный японский томограф, единственный в стране, два дня он ходил с опутанной проводами головой. Обычные анализы, рентген и электроэнцефалография прошли почти не замеченными на фоне разных экзотических исследований, о которых даже Олег услышал впервые. С ним много занимался логопед, а Худяков решил сам привести в порядок левую руку Сергея. "Я ее разберу на составные части, а потом аккуратненько соберу назад, как новая будет", — пообещал он. Препараты, привезенные из Липовского интерната, частично заменили другими, для оставшихся снизили дозировку.

Лешка каждый день приезжал к отцу, а Ирина приходила к Сергею и в обеденный перерыв, и после работы, и проводила с ним весь вечер. Его поместили в отдельную палату, точно такую же, как та, в которой когда-то лежал Вадим; им никто бы не помешал, но Ирина вела мужа в парк и там расспрашивала о том, как прошел день, дотошно выясняя все подробности. Она старалась, чтобы Сергей как можно больше разговаривал, и замечала, что речь у него становится все лучше и лучше. Он сам это чувствовал и казался довольным своими успехами. Несколько раз к нему заходил Вадим, Сергей запомнил его и узнавал, но разговор с ним как-то не складывался, и Медведев, чувствуя неловкость, быстро прощался. Светлана зашла только один раз и потом очень долго ходила расстроенная. "Ноль, ты понимаешь — полный ноль, память пуста, — пыталась она объяснить Вадиму состояние Томского. — Я глубоко не пошла, почувствовала, что это Сергею неприятно, но то, что есть, похоже на оборванную кинопленку, начало отсутствует напрочь. Я попробую еще раз после отмены таблеток, а пока ничего не могу сделать". Сергей при появлении Светланы чуть оживился, но и ее он не вспомнил. Ребята из группы рвались навестить нашедшегося товарища, но Фарид Сулейманович пока запретил такую большую, по его мнению, эмоциональную нагрузку.

К концу недели, однако, Томский выглядел очень усталым и снова начал погружаться в апатию и безразличие, но немного взбодрился, когда в пятницу во второй половине дня Ирина с братом — Максим настоял на том, чтобы заехать за Сергеем вместе — пришли, чтобы отвезти его на выходные домой.

— Домой, — было заметно, что он обрадовался. — Дома хорошо.

Сергей вытащил сумку, намереваясь уложить в нее свои вещи, но Ирина остановила его:

— Сережа, в понедельник тебе нужно сюда вернуться, поэтому оставь все в палате. Дома и одежда есть, и мыло, и зубная щетка...

— Короче, есть все, так что не стоит таскать то, что привезли сюда, взад вперед, — Максим перебил сестру, опасаясь подробного рассказа о том, что есть дома.

— Снова в больницу? — огорчился Сергей.

— Что делать, Сережа, — Ира подавила вздох, — неделю или две придется провести в клинике, но на субботу и воскресенье ты будешь уезжать домой, — она ободряюще улыбнулась.

— Домой ... — произнес он задумчиво, покидая палату.

Почти всю дорогу Томский молчал, сосредоточенно думая о чём-то, Максим тоже не проронил ни слова.

— Домой ... — снова произнес Сергей уже недалеко от дома. — Я думал, мой дом — в больнице.

— Нет, Серега, у тебя есть свой дом, семья, друзья, — Максим на секунду отвлекся от дороги.

— Я ничего не помню, — покачал головой Сергей. — Как мы ехали в большой машине — помню, парк, — он выглянул в окно, — помню, а что было до больницы — нет.

— Ты все вспомнишь, может, не сразу, но вспомнишь, — уверенно сказала Ирина. — Тебя подлечат, ты вернешься на работу. Знаешь, Вадим всегда считал, что тебя, как никого другого, не хватает в группе. "Серега мало говорит, но много делает, в отличие от всех остальных, которые предпочитают сотрясать воздух!" — он всегда так говорил и сейчас ждет не дождется, когда ты сможешь работать в отряде.

— А я смогу? — Сергей внимательно посмотрел на покалеченную руку, потом здоровой рукой дотронулся до головы. — Я работал в больнице, — вдруг вспомнил он, — там был сад, в нем росли деревья. Я собирал яблоки... — и после небольшой паузы: — Осенью... А летом было много цветов, разных... Они красивые и хорошо пахнут. Зимой ничего нет, это плохо.

— Зимой есть снег, — не согласилась с мужем Ирина, — он тоже очень красивый и разный, ты фотографировал его. Сейчас мы приедем домой, я найду те снимки, и ты сам убедишься в том, как замечательно может быть зимой.

К своим фотографиям Сергей отнесся довольно равнодушно. Он послушно пересмотрел их, без каких-либо эмоций выслушал Ирины пояснения и поинтересовался:

— Это все я сделал?

— Конечно, ты!

— Так много...

— Да, Сережа, ты очень много снимал: снег, деревья, воду, людей, твои снимки печатали в журналах, у тебя есть несколько дипломов с выставок, — Ира кинулась к шкафу и достала толстую папку с документами. — Вот, смотри, что написано, — она с воодушевлением прочитала: — Диплом второй степени присуждается за "свежий взгляд на привычные вещи"! Вот другой, уже первой степени — за профессиональное мастерство. А ведь ты — любитель, не профессионал, нигде этому не учился!

— Так и написано? — удивился Сергей, разглядывая глянцевый лист. — Где?

Его внимание привлекли завитки золотого тиснения, он, следуя узору, провел пальцем по гладкой бумаге, затем тронул крупные буквы заголовка, потом снова перевел взгляд на фотографии. Внезапно, словно вспомнив что-то, поежился:

— Снег лежит, когда холодно. Когда холодно, нельзя выходить на улицу...

— Нужно тепло одеться, тогда холодно не будет, — улыбнулась Ирина. — Твоя любимая куртка висит в шкафу, ждет тебя.

— Моя куртка? Где?

Ирина открыла дверь шкафа:

— Вот здесь вся твоя одежда, — она стала показывать, что где лежит: — В нижнем ящике — белье и носки, на верхней полке — джемпера, на плечиках — верхняя одежда, а вот... Посмотри-ка!

Под чехлом из тонкого пластика на форме тускло отсвечивали пуговицы и погоны. Ирина сдернула полиэтилен, впопыхах надорвав его, и накинула китель на плечи Сергея. Тот был ошеломлен, когда увидел в зеркале свое отражение.

— Это мой?

— Да, Сережа.

— И это все мое? — Сергей удивленно разглядывал свои вещи.

Ирина молча кивнула. Когда-то ей пришлось выслушать не одно недоуменное высказывание — особенно в этом, обзывая ее полоумной фетишисткой, преуспел Максим — по поводу того, что она так бережет одежду Сергея, тщательно ухаживая за ней, зато теперь можно было надеть любую вещь, разве только кое-что подгладить.

Сергей надел китель, застегнул его и замер в задумчивости перед большим зеркалом. Ирина вздохнула про себя — форма была размера на два больше, чем нужно и мешком висела на нем.

— Ира, ты уверена? — вдруг спросил он.

— В чем?

Сергей снял китель и недоверчиво, даже с какой-то опаской, держа в вытянутых руках, стал разглядывать его.

— В том, что я — это я...

Ирина была потрясена, она не ожидала услышать ничего подобного:

— Сережа... Ты... Конечно, это ты! — Она выхватила пачку документов, не зная, какие доказательства нужны мужу. — Смотри — вот твой паспорт, вот военный билет, пропуск на работу. Вот, видишь, твои фотографии на каждом документе, и везде написано — Томский Сергей Алексеевич. В чем ты сомневаешься?!

— Меня на самом деле так зовут? Где это написано? — Сергей нахмурил брови.

Ирина поняла, что читать он не умеет.

— Вот здесь! — она ткнула пальцем в страничку паспорта. — И здесь! И вот здесь! — Ирина перебирала пачку всевозможных удостоверений, раскрывала каждое и показывала мужу. Тот внимательно разглядывал их, вернее, только фотографии.

— Я не похож... — Он обернулся и задержал взгляд на снимке, где они были вместе с Ириной. — И там тоже...

— Тебе так кажется, Сережа, мы все сразу тебя узнали! И Лешка, и Максим, и Вадим, и Светлана. Что лицо? Оно может похудеть или, наоборот, округлиться, на нем могут появиться морщины и шрамы, что с того? Я знаю каждую твою веснушку, каждую родинку, вихор на макушке, точно такой же есть и у Лешки, каждую точку и линию твоей армейской татуировки. Твой голос остался тем же, что был раньше, жесты, привычки... Я знаю, где нужно прикоснуться к твоему уху, чтобы тебе стало щекотно...

Наплевав на все предостережения Олега, Ирина обняла мужа, прикоснулась губами к его уху, слегка прикусила мочку и быстро провела кончиком языка по завитку. Сергей вздрогнул и издал странный звук — что-то среднее между сдавленным смешком и фырканьем.

— Тебе неприятно? — Ирина отстранилась.

— Приятно... Очень... — не без удивления, прислушиваясь к своим ощущениям, ответил Сергей. Глаза его стали ярче, он будто очнулся от полудремы и, держась за ухо, с любопытством смотрел на Ирину.— Ты уверена. — Это был уже не вопрос.

— Да! — Ира обрадовалась. — А завтра ты получишь еще одно подтверждение — завтра приедет твоя мама!

— Мама?! А вдруг... — Сергей запнулся, в его глазах мелькнул страх.

— Никаких "вдруг" не будет, — решительно сказала Ирина. — Снимай больничную одежду и выбирай, во что тебе переодеться.

К ее непередаваемой радости Сергей выбрал именно те джинсы и джемпер, в которых когда-то предпочитал ходить дома.



* * *


Максим поехал встречать Валентину Михайловну из санатория, так и не придумав, как сказать ей о том, что Сергей нашелся. Лешка знал свою бабушку, когда говорил, что она может обидеться из-за того, что ей сразу не сообщили такую новость. Устав ломать голову над этой проблемой, Максим после приветствий, поцелуев и традиционных вопросов о дороге без всякой подготовки кратко рассказал Валентине Михайловне о Сергее:

— Я, можно сказать, что совершенно случайно, по отпечаткам пальцев нашел Сергея в психоневрологическом интернате. Туда он попал, потому что полностью потерял память в результате черепно-мозговой травмы и не мог ничего сказать, кто он и откуда. Мы сразу же забрали его оттуда, и Ирка через Ксюшиного отца договорилась насчет обследования и лечения в их клинике. Пока особых сдвигов в Серегином состоянии нет, но обследование еще не закончено, а лечение толком не начато.

Максим боялся обиды, слез, сердечного приступа, но Валентина Михайловна лишь прикрыла на несколько секунд глаза, а затем слабо улыбнулась:

— Я всегда знала, что это произойдёт, и всегда знала, что узнаю об этом именно от тебя, Максим. Спасибо тебе... — она благодарно сжала Устюгову руку. — Сережа где? У Иры? Отвези меня, пожалуйста, к ним.

— Мы уже туда едем.

— Ах, Максим, как ты умеешь предугадывать мои желания! — вдруг тихо всхлипнула Валентина Михайловна, вспомнив покойного мужа, который лучше нее порой знал, что она хочет. — Нет, нет, не обращай внимания, это все пустяки, слез не будет.

"Как она умеет держать себя! — восхитился Максим. — Она и ещё Светлана, словно две английские аристократки, все свои эмоции оставляют при себе, не вываливают их на окружающих. Наверное, Серёге эта сдержанность передалась от матери, а вот Леха по характеру более открытый".

Всю дорогу Валентина Михайловна расспрашивала о сыне, и Максиму пришлось подробно рассказать о состоянии Сергея, о том, что думают Ирина с Лешкой и он сам, что предполагают врачи. Он, как мог, подготовил Валентину Михайловну к возможному разочарованию, если Сергей не узнает ее так же, как не узнал ни жену, ни сына.

— Вы, главное, когда увидите его, в первый миг ничего не говорите. Неожиданность, шок могут пробудить его память, так говорят врачи, но гарантий никаких не дают. Только вы уж не расстраивайтесь очень сильно, если Серега и вас не вспомнит; Ирка тайком от всех часа два ревела, когда он ее не узнал.

— Ничего, Максим, ничего, я смогу сдержаться, — Валентина Михайловна успокоила его. — Самое главное — Сережа живой, он нашелся, а все остальное...

"Что за женщина! — поражался Максим, время от времени отвлекаясь от дороги и поглядывая на мать Сергея. Известие, с одной стороны, радостное, с другой — тяжелое, лишь легкой бледностью отразилось на ее лице, и в глазах временами вспыхивало волнение. — Какое самообладание! Не кинуться к сыну с порога — она сможет это сделать, наша мама не смогла бы, Ирка тоже, да, пожалуй, и Марья бы не смогла, будь у нас..." Он резко оборвал свои мысли и приказал себе сосредоточиться на дороге, потому что еще немного — и он задел бы соседнюю машину, которая точно так же, как его старый "Опель", конвульсивно дергалась в пробке, то продвигаясь на метр-полтора, то снова застывая надолго.

— Пока едем, позвоните Ирине или Лешке, поговорите с ними, — посоветовал Максим Валентине Михайловне, — они наверняка вам что-нибудь новое расскажут.

Сергей заметно волновался, ожидая приезда матери, хотя Ирина специально почти не говорила об этом. Он тщательно побрился с утра, а потом то и дело останавливался у большого зеркала и внимательно разглядывал себя. "Мама узнает меня?" — он не задавал этот вопрос вслух, но Ирина читала его в глазах мужа.

— Когда мама приедет? — наконец не выдержал Сергей.

— Максим уже встретил ее, но они застряли в пробке.

Ирины слова совсем не успокоили Сергея, в глазах которого появился лихорадочный блеск. Она встревожилась и стала думать, как унять волнение мужа, переключить его мысли на что-нибудь другое. Не в силах усидеть на месте, он ходил по квартире из комнаты на кухню, из кухни — в другую комнату, в коридор, где стоял у входной двери и прислушивался к шумам, доносившимся из подъезда. И, как специально, то и дело кто-то звонил в звонок: пришли проверить показания электросчетчика, потом принесли на продажу картошку, следом в квартиру попытался, без преувеличения, вломиться продавец моющих пылесосов, которого Ирине с Лешкой пришлось выставлять вдвоем. Лешка попробовал занять отца просмотром фотографий, но и у него голова была занята вопросом, правда, другим: "Узнает ли папа бабушку? Вспомнит ли?" Он то и дело невольно отвлекался от снимков, а Сергей, похоже, вообще смотрел мимо них.

— Вот что, друзья, — на пороге комнаты появилась Ирина, — я с готовкой уже зашилась, идите мне помогать.

Лешке она поручила чистку картошки, а мужа попросила порезать яблоки для пирога.

— Яблоки... — улыбнулся Сергей, вспомнив что-то приятное.

Его волнение прошло, когда он начал аккуратно нарезать их тонкими ровными дольками и так увлекся этой работой, что не среагировал на очередной звонок в дверь, и оторвался от своего занятия, только когда услышал из коридора голоса жены, ее брата и еще один женский голос, порывисто встал и вышел из кухни.

Валентина Михайловна впилась глазами в так изменившееся лицо сына. Она, как уговорились с Максимом и Ириной, молчала, сдерживая рвавшийся из души крик: "Сережа! Сынок!!!"

— Мама...

Сергей оглянулся на Ирину, будто в поисках поддержки.

— Мама, — уже громче сказал он и шагнул к стоявшей рядом с Максимом немолодой женщине.

— Сереженька! Мальчик мой! — Валентина Михайловна перестала сдерживаться...

Поздно вечером, когда Максим отвез Валентину Михайловну домой, Ира задала вопрос, который весь день не давал ей покоя:

— Сережа, ты вспомнил маму?

— Догадался... — Ирина еле расслышала его слова, так тихо он их произнес. — Она так ждала, что я узнаю ее, а я... Я поступил плохо, я обманул...

— Сережа, — Ирина обняла мужа и почувствовала, как напряжены его мышцы. — Ты ведь не сказал, что вспомнил, значит, ты никого не обманывал.

Сергей вздохнул и виновато покачал головой, Ирины слова его не убедили.

— Я стараюсь, но не могу ничего вспомнить... Не получается, — убито сказал он. — Мне лучше вернуться в больницу.

— В понедельник утром поедем в клинику. Тебя отпустили на все выходные.

— В старую больницу... Там было спокойно...

"Мы перестарались! — Ирину охватило состояние, близкое к панике. — Сережке еще тяжело освоить такой объем информации, а мы его грузим практически без перерыва, одно ожидание маминого приезда чего стоит! Организм привык к определенной дозе успокаивающих препаратов, ее снизили, и нервная система плохо справляется с нагрузкой. Дать лишнюю таблетку? Накапать валерьянки? А если Сережа откажется и вдобавок обидится? Он ведь все понимает! Попробовать лаванду? Поможет ли она? Нужно позвонить Свете, спросить у нее, что делать, но ни в коем случае нельзя, чтобы этот разговор услышал Сережка".

— Сережа, тебе плохо дома? Ты устал? — Ира постаралась не выдать своего волнения и, улыбнувшись, хотела ласково прикоснуться к его щеке, но Сергей отвернул голову, и пальцы задели ухо. Он вздрогнул и отдвинулся. — Не хочешь никого видеть?

— Неужели я кому-то нужен? Такой...

Столько горечи было в его глазах, столько безысходности в ссутулившейся фигуре, что Ирина еле справилась с колючим комком, вспухшим где-то в глубине груди.

— Сережа, ты нужен нам всем, нужен любой, каким бы ты ни был. То, что ты не очень хорошо себя чувствуешь, пройдет, память постепенно восстановится, — она осторожно дотронулась до его плеча и обрадовалась, потому что на этот раз Сергей не отстранился. — Смотри, за эту неделю ты начал намного лучше говорить, голова перестала кружиться, а рука болеть. Ты улыбаешься так, как улыбался раньше, мгновенно запоминаешь все, что видишь и слышишь, а когда-то, между прочим, ты то и дело говорил, что в голове у тебя ничего не откладывается.

— В голове? — чуть испуганно спросил Сергей и потрогал шрам, просвечивавший сквозь короткие волосы. — А что там должно откладываться?

— Так говорят, когда жалуются на плохую память, — успокоила его Ирина, — это всего лишь такое выражение.

— А я жаловался?

— Бывало иногда.

— И этого я не помню... — Томский с досадой махнул рукой. — Ничего не помню. Всё вокруг такое незнакомое, странное: дом, вещи, люди, которые объясняют мне, кто я. Я слушаю, но все время думаю, что говорят не обо мне, что это ошибка, совпадение. Я никогда не думал, что у меня может быть семья, дети.

"Как связно Сережка говорит! — поразилась Ирина. — Всего неделю назад он кое-как мог выразить свои мысли, а сейчас лишь изредка делает паузу, подбирая подходящее слово. Может, память просыпается незаметно для него, но из-за усталости он этого не чувствует. Пожалуй, еще и не заснет сегодня — столько эмоций за день тяжело для любого человека".

— Серёжа, хочешь принять ванну? С пеной или с солью? — Ире пришла в голову, как ей показалось, хорошая идея.

— Зачем? Я не грязный — вчера мылся под душем, а потом даже на улицу не выходил, — Сергей удивлённо и, как показалось Ирине, слегка испуганно взглянул на неё.

— Вовсе не потому, что ты где-то испачкался, а просто так, для удовольствия, чтобы было приятно, хорошо.

— Хорошо — это когда тепло и не больно, — вдруг сказал Сергей после короткого раздумья.

Ира кинулась на кухню, не желая, чтобы муж увидел слёзы, которые каждый раз готовы были брызнуть из глаз, когда она слышала что-то, прямо или косвенно, как сейчас, говорившее о том, что ему пришлось перенести.

"Кошмар, какая я стала психопатка, — горько думала она, стараясь успокоиться. — Чуть что — сразу слёзы, а Серёжка считает, что это происходит из-за того, что он что-то неправильно сделал или испугал меня, и расстраивается. Самой нужно коктейль из валерьянки и пустырника употреблять, а лавандой обвешаться с головы до ног! Истеричка!!!"

— Ванну не хочу.

Ирина обернулась на голос. Сергей стоял на пороге кухни и насторожённо смотрел на неё, словно ожидая, что она начнёт настаивать на чём-то, не слишком ему приятном.

"Дура! Серёжка, наверное, где-то в глубине сознания помнит, как тонул в реке, а я предлагаю ему... Идиотка!!!"

— Если не хочешь, то... — она постаралась беззаботно улыбнуться. — Сережа, никто тебя не будет заставлять делать что-то, что тебе не нравится.

Сергей заметно расслабился и, облегчённо вздохнув, смущённо сказал:

— Я чая хочу. Можно?

— Сережа! — Ирина всплеснула руками. — О чем ты спрашиваешь?! Ты же у себя дома! Включай чайник, наливай чай, бери варенье, конфеты, пирог — всё, чего тебе захочется! Или, может, ты хочешь, чтобы я за тобой поухаживала? — спросила она.

— Можно я сам?

— Ну конечно!

Иру обрадовало проснувшееся у мужа стремление к самостоятельности. Заглянувший на кухню Лешка заметил, какими счастливыми глазами она смотрит на отца, доставшего из шкафчика сначала свою кружку, а затем, после секундного раздумья, ее чашку.

— Ты будешь?

Ирина, просияв улыбкой, так радостно закивала головой, что Лешка понял — она не отказалась бы от предложенной чашки чая, даже если бы перед этим выпила полчайника. Он тихонько поскреб косяк, привлекая к себе внимание:

— Ксюша звонила, она меня ждет. Можно?..

— Конечно, конечно, — пробормотала Ирина, она, похоже, сейчас разрешила бы Лешке все, о чем бы тот ни попросил.

— Ксюша — это кто? — поинтересовался Сергей, глядя на захлопнувшуюся дверь.

— Лешина девушка, — улыбнулась Ирина и, видя лёгкое недоумение в глазах мужа, уточнила, — они дружат ещё со школы.

Говорить о том, что они не просто дружат, а собираются пожениться, Ирина не стала, решив не перегружать его информацией.

— Он такой большой, — пробормотал Сергей. — Сколько же ему лет?

— Девятнадцать.

— А мне? Наверное, я очень старый, раз у меня такой взрослый сын...

— Тебе тридцать девять! — Ира поразилась словам мужа. — Какая же это старость?! Для мужчины — самый расцвет!

Сергей безразлично пожал плечами, и по всему было видно, что Ирины слова ничего ему не сказали.

— А дочке сколько?

— Через неделю пять лет исполнится!

— Какая она?

— Вся в тебя, Серёжа.

До самой ночи Ирина показывала мужу не только фотографии дочки, многие из которых он уже видел, но и видео. Сергей с жадным вниманием смотрел на экран ноутбука и не мог оторваться от него.

— Когда я ее увижу? — несколько раз спросил он.

— В следующие выходные, — пообещала Ирина, — тебя так же отпустят из клиники, и мы все вместе поедем на дачу.



* * *


Вся следующая неделя, как и предыдущая, прошла в обследованиях, которые, как казалось Сергею, никогда не закончатся. Томский терпеливо переносил их, не протестуя, но все заметили, что прежняя апатия пациента исчезла, он даже досадливо хмурился временами, когда ему в десятый раз приходилось выполнять одно и то же действие или проходить какой-либо тест. Врачи удивлялись тому, как быстро Сергей усваивал метод решения — не без труда находя его с первого раза, он с легкостью расправлялся с аналогичными, но намного более сложными заданиями. Только с чтением никак не получалось справиться — выучив за один день все буквы, Сергей никак не мог освоить процесс их соединения в одно слово. Два дня он безуспешно старался научиться читать и сам, и с помощью врача, и с Ириной помощью, а потом наотрез отказался продолжать попытки.

— Устал? — озабоченно поинтересовалась Ирина в среду вечером, когда муж выглядел особенно утомленным.

Сергей кивнул и прикрыл глаза, устроившись на самом краю парковой скамейки.

— Что со мной ни делают, как ни лечат, все бесполезно, я ничего не могу вспомнить.

— А как, Сережа, тебя лечат? — забеспокоилась Ирина. — Какие-то новые таблетки стали давать?

— Нет, теперь мне уколы ставят, — вздохнул Сергей. — Утром просто кольнут несколько раз — и все, можно идти, а днем втыкают много-много иголок и в руки, и в шею, и даже в голову и оставляют их там надолго.

— Больно?

— Нет, не очень, но нужно долго лежать, совсем не двигаясь. Тяжело, потому что хочется спать, а нельзя.

— Потерпи, Сережа, — Ира ласково прикоснулась к его плечу, — может, это и не очень приятная процедура, но она дает хорошие результаты. Когда Вадим сломал позвоночник, то он до курса иголок не мог даже голову повернуть без боли.

Сергей пожал плечами:

— Я не чувствую никаких изменений.

— Нужно раз десять иголки поставить, чтобы почувствовать перемены.

Ирина, припомнив рассказы Светланы о том, как реагировал на сеансы иглорефлексотерапии Вадим, приготовилась к долгим уговорам, но муж неожиданно легко согласился с ней:

— Ладно, я потерплю, был бы только результат.

— Обязательно будет!

"Обязательно будет, — думала Ирина, ожидая на следующий день около кабинета завотделением, когда Шарипов сможет поговорить с ней. — Уже есть! Сережка абсолютно здраво рассуждает, свободно говорит, эмоции стали естественными, он их не боится, а то, что не может освоить чтение — так это сейчас не самое главное. Сейчас нужно восстановить память. Может, это все-таки последствия травмы и нужна операция? Об этом спросить в первую очередь... А что еще?.." Она вытащила из кармана блокнот и ручку и стала составлять список вопросов, которые хотела задать Шарипову.

Фарид Сулейманович внимательно выслушал Иру и слегка покачал головой:

— Не знаю, Ирина Владиславовна, разочарую вас или обрадую. Мы провели все доступные нам исследования и не выявили никаких поражений ни самого головного мозга, ни питающих его сосудов. Шрам огромный, но удар был поверхностным, постадали только мягкие ткани, кости черепа остались целы. Никаких следов гематом, которые могли образоваться при ударе, мы тоже не нашли. — Врач заметил выжидающий взгляд Ирины. — Не буду вдаваться в долгие объяснения и морочить вам голову медицинскими терминами, скажу просто — мы не знаем, чем вызвана потеря памяти, и не знаем, каким воздействием её можно было бы вернуть. Я связался с врачом Липовской больницы, куда доставили Сергея Алексеевича, и он рассказал мне много любопытного. Если бы были разрушены все связи коры головного мозга, которые — насколько мы себе представляем — отвечают за высшую нервную деятельность, и стерта вся информация, то Сергей Алексеевич превратился бы в подобие Маугли. Ничего подобного не произошло, память стерта или, скорее, заблокирована очень своеобразно: полная потеря своего "я", утрачена способность говорить и понимать человеческую речь, но при этом — сохранность бытовых, если можно так выразиться, навыков.

— Что вы имеете в виду?

— Сергея Алексеевича не пришлось учить одеваться, пить из кружки, обращаться со столовыми приборами, пользоваться туалетом, в конце концов. Речь, пусть не в полном объеме, восстановилась достаточно быстро, особенно если учесть, что ни в больнице, ни в интернате не было соответствующих условий и профильных специалистов. За прошедшие же две недели, на наших с вами глазах, изменения произошли просто поразительные, их я связываю даже не с уменьшением дозировки ряда прежних препаратов и назначением ноотропов, а с переменой обстановки — после выходных, которые Сергей Алексеевич провел дома, произошел качественный скачок, мозг впитывает информацию, как губка воду, и моментально усваивает ее.

— Но память не восстанавливается, — Ирина печально вздохнула, — и вы говорите, что не знаете, что можно сделать, чтобы вернуть ее.

— Я говорю только, что никакое оперативное вмешательство не нужно, для него нет оснований. Потеря памяти произошла не из-за травмы или сосудистой патологии, — врач помолчал и осторожно добавил: — Я бы посоветовал применить гипноз. Уверенности в успехе у меня нет, но стоило бы попробовать, потому что я подозреваю, что амнезия могла быть вызвана подобным вмешательством. Судите сами, какая вырисовывается картина: Сергей Алексеевич исчез на три года, исчез довольно загадочным образом, потом его находят, но он ничего не может рассказать о том, что с ним произошло. Не это ли было целью вмешательства в его разум?

— Но Сергей не помнит вообще ничего, а не только этот период! Он забыл даже кто он такой, как его зовут!

— Возможно, перестарались...

— Кто?!

— Этого мы не знаем и, скорее всего, не узнаем никогда, а предположения можно выдвигать самые разные, вплоть до ненаучной фантастики. Не хочу вас пугать, но обычно, когда есть ненужный свидетель и его хотят заставить молчать, то применяют самый простой и эффективный способ. — Ирина вскинула на него переполнившиеся ужасом глаза. — Да, вы правильно поняли, я имею в виду именно это. Здесь так не поступили, поэтому я и говорю, что перестарались.

— И что же дальше делать?

— Ждать, Ирина Владиславовна, пока мы должны немного подождать. Может быть, хотя, честно скажу, надежды на это мало, в домашней обстановке память проснется сама собой. Побольше общения с Сергеем Алексеевичем, фотографии, видеозаписи, все, что у вас есть, пускайте в дело, но постарайтесь не перегружать нервную систему и, если заметите признаки усталости, рассеянности или, наоборот, возбуждения или раздражительность, то сразу прекращайте разговор или переводите его на нейтральную тему.

— А гипноз, о котором вы говорили?

— Это мы попробуем чуть позднее, возможно, после операции на руке. Кстати, когда Олег Михайлович хотел этим заняться?

— Недели через две. Он хотел, чтобы Сергей немного окреп физически, да и в отношении всех этих нарушений, — Ирина дотронулась до своей головы, — чтобы хоть что-нибудь прояснилось.

— Так, — Шарипов что-то черкнул в перекидном календаре, — в начале недели нужно будет пообщаться с Худяковым, а пока, — врач улыбнулся, — как в прошлые выходные, можете забирать супруга домой.

— Вот насчет выходных я и хотела с вами посоветоваться, — Ирина чуть заметно вздохнула. — Дочке в субботу пять лет исполняется, она сейчас на даче с моими родителями и ждет не дождется, когда встретится с папой. Как вы думаете, не будет ли для Сергея слишком большой нагрузкой, если мы туда поедем? Или лучше Свету в город привезти, чтобы она отца увидела?

— Она знает, что он нашелся? Кто-то ей сказал?

— В том-то и дело, что никто ничего не говорил, но она уже полгода ждет этой встречи в полной уверенности, что папа приедет к ней на день рождения. Откуда что взялось — никто не знает, никогда при ней такие разговоры не велись.

— А Сергей Алексеевич хочет дочку увидеть?

Ирина молча кивнула головой, вспомнив, как загорались глаза Сергея, когда он смотрел на Светлашкины фотографии.

— Дача у вас далеко?

— Нет, не очень, в Сухом Логу. Даже если с пробками — полтора часа на машине.

— Ваш муж там бывал раньше?

— Да, и не один раз.

— Там будет еще кто-то, кого Сергей Алексеевич за эти две недели не видел?

— Мои родители, и дочка Медведевых — Иринка.

— Знаю я эту егозу, — улыбнулся врач. — А кто еще?

— Может быть, в субботу жена Максима — моего брата — приедет, точно не знаю.

— Это вашего брата я видел, когда вы приезжали за мужем в прошлую пятницу? Я тогда заметил, как внимательно он наблюдает за каждым движением Сергея Алексеевича.

— Максим, — Ирина досадливо поморщилась, — не только сам Сергея караулит, следит за ним, как кошка за мышью, он готов, по-моему, роту ОМОНа по тревоге поднять — все ему что-то мерещится. Он думает, что Сергей ничего не замечает или не понимает, а я не могу его убедить, что никакой агрессии со стороны мужа в отношении меня или детей быть не может. Я это чувствую!

— Береженого бог бережет, — покачал головой Шарипов. — Я думаю, что вам можно поехать на дачу, нечего дочку по такой жаре везти в асфальтово-бетонный ад, да и супругу вашему это, скорее всего, пойдет на пользу.



* * *


— Папа?

Светлашка увидела рядом с мамой дядю Максима, Лешку и еще кого-то, очень похожего на брата. Ни бабушка, ни дед не успели ей ответить, как она повторила с замиранием в голосе:

— Папа...

Она столько раз видела его на фотографии и столько ждала его приезда, что сейчас просто не могла сомневаться.

— Папа!!!

Оглушительный ликующий вопль пронесся по окрестностям. Направившийся к багажнику Максим даже споткнулся и потряс головой:

— Я давно говорю, что маленьких девочек можно использовать как оружие массового поражения. Парочки вполне хватит, чтобы остановить толпу футбольных фанатов или прекратить массовые беспорядки. Акустическое оружие — вот как это называется.

Он шутил, чтобы сбить поднимавшуюся в душе горечь. Его самого никто никогда так не назовет, не кинется к нему радостно, не замечая ничего и никого вокруг, так, как сейчас летела через весь двор к отцу племянница.

— Папа?!

Светлашка только сейчас заметила плотную повязку на левой руке отца, которая практически не давала согнуть или повернуть ее. Девчушка резко затормозила всего в нескольких шагах и осторожно, чтобы не толкнуть, приблизилась. Сергей присел, подхватил дочку здоровой рукой и выпрямился.

— Здравствуй, маленькая! — очень тихо сказал он и улыбнулся почти как раньше. — С днем рождения!

Любому, кто посмел бы ее так назвать, Светлашка устроила бы скандал, но сейчас она не обратила на это внимания, крепко обняла отца за шею и ответила:

— Здравствуй, папа! Наконец-то ты приехал.






* * *


Две недели назад жизнь вдруг сбилась с наезженной колеи: его забрали из интерната и привезли домой, появились имя, семья, люди, которые называли себя его друзьями и знакомыми. Сначала мозг с трудом воспринимал перемены, количество информации явно превышало тот объем, который мог усвоить, и наиболее комфортно он чувствовал себя в одиночестве или когда рядом находилась невысокая темноволосая женщина — его жена. Ира, Ирина — это имя так же, как и лицо, ничего не пробудило в памяти, но от нее исходило доброе тепло, которое Сергей — как хорошо, что настоящее имя оказалось таким же, как то, что ему дали в больнице, и не нужно было привыкать к другому! — ощущал даже на расстоянии, а ласковое прикосновение руки успокаивало лучше любых таблеток. Но вот ее взгляд порой приводил в смятение, потому что в нем то и дело проскальзывала тревога, а иногда и испуг. Тогда он сам пугался того, что мог что-то сделать или сказать неправильно. В прежней больнице за такое ругали и могли наказать: дать горькое лекарство или поставить укол, после которого болела голова и все время хотелось спать. В новой больнице, клинике, как ее все называли, он вроде бы повода для недовольства не давал, а вот дома... Ира иногда из-за чего-то расстраивалась до слез, которые всеми способами старалась скрыть, но не говорила, что произошло.

Он пробовал довериться своему чутью, которое иногда подсказывало, что нужно делать, как будет правильно. Но это чутье срабатывало не всегда, потому что для него не хватало... И вот тут Сергей вставал в тупик, стараясь понять, чего именно. Где-то в глубине подсознания появлялось странное предупреждение: резерв исчерпан. Резерв, как он догадался, это запас. Запас чего? Когда он пытался объяснить проблему Ирине, она предлагала или отдохнуть, или поесть, но это не помогало, чувство странной пустоты не проходило. Значит, думал Сергей, не хватает чего-то другого, чему он не может подобрать определения, возможно, не знает такого слова.

Но сегодня чутье сработало, весь день Сергей ощущал, что поступает правильно, именно так, как нужно в данной ситуации. Он увидел своего ребенка, дочку, маленькую светловолосую девочку, к которой сразу потянулось все его существо. Он даже не пытался дать название своему чувству, любовь это или... Какая разница, как назвать? К сыну, высокому парню, лицом похожему на него, Сергей ничего подобного не испытывал, он почему-то казался чужим, его имя не вызывало никаких эмоций. А вот Светлашка, Света — это имя было ярким, солнечным, радостным, как и его носительница. Оно было верным. И еще Сергей заметил — когда он рядом с дочкой, неприятное чувство пустоты исчезало, сменяясь ощущением довольства и правильности.

Засыпал Сергей со счастливой улыбкой на лице. Завтра утром он снова увидит дочку, и послезавтра, а когда ему сделают операцию, Светлашка приедет в клинику навестить его, потом его выпишут домой... Потом они всегда будут вместе... И это будет правильно.

Сергей проснулся, сквозь сон почувствовав тянущую боль внизу живота, и испугался. Травмированная рука, на которой оставалась ограничивающая движения повязка, помешала незаметно встать, и неловкие движения разбудили Ирину. Она встревожилась, увидев в полутьме мужа, который, прижав руки к животу, сидел на краю кровати.

— Сережа, что с тобой?

— Мне плохо, — с трудом выговорил он.

"Аппендицит?!" — запаниковала Ира.

— Что болит? Живот? Сильно? — она соскочила с кровати и включила ночник.

— Нет, пока не очень, но потом заболит сильно, — Сергей скорчился еще больше, поджав колени к груди.

"Печень? Желудок? Отравление? — терялась в догадках Ирина. — Вроде бы ничего такого не ел, что могло бы... Неужели грибы? Но их ели все!"

— Откуда ты знаешь, что заболит потом? У тебя раньше уже было такое? Когда? Что при этом нужно делать?

— Сказать медсестре... Она давала лекарство...

— Какое?

— Не знаю.

— Может быть, тебе лучше лечь, — предложила Ира. — Я попробую понять, что это.

Помогая мужу, она внезапно догадалась о причине его беспокойства и улыбнулась:

— Обойдемся без медсестры.

— У тебя есть лекарство? — обрадовался Сергей.

— Ну, как сказать, лекарство или не лекарство, но это должно помочь.

Сергей ощутил прикосновение губ к своим и после секундного замешательства ответил на поцелуй. Он думал, что Ира сейчас ему что-то, что принесет облегчение, но она села на постели и сняла то немногое, что было надето на ней, а потом всем телом прижалась к нему, одновременно стягивая белье и с него.

— Зачем?

Он вдруг почувствовал руку, пытающуюся выведать его тайну.

Сергей перехватил эту руку и растерянно отпрянул, отодвинувшись на самый край, но губы снова нашли его. Он постарался высвободиться из объятий, но тут его рука задела обнаженную грудь, и откуда-то появилось желание вот так держать ее, не отпуская и ощущая, как под пальцами набухает сосок. Но он совсем не представлял себе, что делать дальше, а упругая грудь все сильнее твердела под его ладонью, давя на пальцы.

Он отстранился и в последний раз попытался воспротивиться нахлынувшим ощущениям, бравшим над ним верх.

— Я не могу... Нельзя...

— Почему?

— В больнице за такое ругали... Давали лекарство, от которого тошнило... А если без него, то потом болело... сильно... там, между ног...

"Господи, чем же там его травили?!" — мелькнула гневная мысль

— Мы не в больнице, — нежные губы скользнули по его груди и животу, а дальше движение продолжила рука, ласкающе прикоснувшаяся к тому, что он безуспешно пытался спрятать. — Никто не будет ругать тебя, давать таблетки, и ничего болеть не будет. Не думай ни о чем, а доверься памяти своего тела. Оно само вспомнит все, что нужно.

Он покорно подчинился, позволив телу действовать самостоятельно. Они снова поцеловались, и, пока длился бесконечный поцелуй, здоровая рука осторожно гладила прильнувшее к нему тело. Когда он коснулся шелковистой кожи колен, те на мгновенье раздвинулись и снова сошлись, крепко сжав его пальцы. Он почти испуганно выдернул руку, но другая рука тут же вернула ее на место и затем передвинула выше, а у него в паху стала нарастать мучительно-сладкая боль, доставлявшая странное наслаждение, — от нее хотелось избавиться как можно скорее и одновременно продлить ее до бесконечности...

Тела соединились, но он почувствовал, как им овладевает панический страх, рождающий судорогу и невыносимую муку.

— Расслабься, — губы нежно прикоснулись к губам.

— Не могу... — еле слышно, чувствуя себя на грани жизни и смерти, простонал он в ответ.

В этот момент пришло спасение. Пальцы пробежали вниз вдоль позвоночника, коснулись поясницы и впились в бедро. Он вздрогнул, чуть отстранившись, и понял, что нужно продолжить движение. Боль запульсировала, сотрясая тело и превращаясь в блаженство. Ощущение это поднималось толчками к высшей точке, к взрыву наслаждения, который уничтожил всю его скованность, и откуда-то из недр его существа вырвался торжествующий вой самца, овладевшего самкой, тут же заглушенный человеческим разумом и перешедший в придушенный хрип.

Ирина ужаснулась, услышав страшные звуки, ей показалось, что Сергей задыхается. Она хотела вырваться и вскочить, но он держал ее мертвой хваткой, прижимая к себе так, что ей самой было тяжело дышать. Выражение его лица напугало Иру еще больше — закатившиеся глаза и гримаса, похожая на звериный оскал. Но это длилось несколько секунд, судорога постепенно прошла, и Сергей отпустил ее. Какое-то время он лежал неподвижно, прислушиваясь к своим ощущениям, а затем удивленно взглянул на Ирину. Видимо, испуг на ее лице не исчез, потому что удивление сменилось тревогой.

— Я что-то сделал неправильно? — Он приподнялся, опираясь на здоровую руку. — Тебе было больно?

— Нет, Сережа, все хорошо, — Ира сумела улыбнуться, успокаивая его. — А ты как? Прошло у тебя?

— Прошло, — поразился Сергей. — Теперь хорошо... Очень хорошо... Ничего не болит... И без лекарства! — обрадовался он. — Откуда ты знаешь, что надо делать в таких случаях? — последовал развеселивший Ирину вопрос. — Такое уже было со мной? — предположил он.

— Бывало, — улыбнулась она.

— Часто?

— По-разному, иногда не один раз за ночь.

— Значит, это нормально, — Сергей успокоился и лег на спину, — теперь мне понятно, почему в больнице за это ругали — там не было тебя, моей жены.

"Своеобразная логика", — вздохнула про себя Ирина. Она была расстроена, потому что не ощутила рядом с собой прежнего Сергея. Нет, в техническом, если можно так сказать, плане все было в порядке, а вот того сверхчувственного контакта, который всегда возникал между ними и усиливал получаемое удовольствие, она сейчас не почувствовала. "Ничего, со временем все образуется. Это всего лишь начало выздоровления", — утешила она себя и прижалась к Сергею, который мгновенно отреагировал на ласку. В этот раз он не пугался собственных ощущений, не пытался сдержаться и очень быстро достиг разрядки, а потом почти до самого утра с любопытством изучал тело жены, возбуждая себя и временами ее этим процессом и удовлетворяя вспыхивавшее желание. Но у Ирины под конец появилось неприятное ощущение, что она является объектом какого-то медицинского эксперимента, и больше всего ей хотелось, как когда-то, во времена первого замужества, чтобы ее оставили в покое.

Максим же утром присыпал рану хорошей пригоршней соли:

— Это что — эффект отмены? — спросил он, разглядывая сонную сестру.

— Ты о чем? — Ирина не сразу поняла его ехидный вопрос.

— Вы вообще сегодня спали? — Максим демонстративно зевнул. — Судя по всему, Серега — в хорошей форме.

Ирина смутилась.

— Да ладно, сестренка, — Максим необидно ухмыльнулся и обнял ее, — я рад, что все налаживается.

А потом приехали Медведевы, тут же начались сборы на давно запланированный пикник на берегу лесного озера, и в сутолоке дневных забот Ира и думать забыла о ночном происшествии. Дочка сразу же, почти не обратив внимания на привезенные подарки, утащила Иринку знакомиться со своим папой. Дядя Сережа, конечно, не мог идти ни в какое сравнение ни с ее собственным отцом, ни с обожаемым дядей Максимом, ни с безумно красивым дядей Лешей, но был воспринят достаточно благосклонно. После некоторого размышления Иринка сочла, что дядю Сережу вполне можно допустить в свое окружение, как ранее в него был допущен Светлашкин брат Лешка.

Максим поначалу настороженно косился на девчонок, липнущих к зятю, Вадим тоже временами поглядывал на них, но вскоре оба решили, что беспокойство излишне — скорее Сергея нужно было защищать от неугомонной мелюзги.

От дачи до озера можно было дойти за пятнадцать минут, но в этот раз путь занял почти час. Девчонки от избытка эмоций бегали кругами вокруг взрослых и постоянно звали то папу, то маму, то еще кого-нибудь из взрослых, потому что находили то разные грибы, то поспевающую землянику, то красивый камешек, то замечательно кривую палку, которую, конечно же, нужно было прихватить с собой. Грибы, правда, оказались переросшими дождевиками и трухлявыми сыроежками, недозревшую землянику решили пока не трогать, а вот несъедобными, но занятными находками нагрузили Сергея. Подобранная дочкой коряга его не заинтересовала, зато гладкая, отшлифованная водой крупная галька, обнаруженная посреди леса, показалась любопытной не только ему.

За неимением геологического молотка Максим топориком расколол на две равные части довольно крупный булыжник красивого красно-коричневого цвета. Иринка, не успев возмутиться порчей находки, задохнулась от восхищения, потому что внутренность камня была похожа на слоеный пирог, а самый центр занимали прозрачные сверкающие кристаллы.

— Брилянты... — еле слышно прошептала она.

— Кварц, — поправил Максим.

— Все равно, красиво, — вынесла вердикт Светлашка и деловито подсунула дяде еще один камень, забрав его у отца.

Максим покрутил, разглядывая, темно-серую гальку и в итоге забраковал:

— Этот внутри сплошной, его просто так и не расколоть, только распилить можно.

Он вручил племянницам по куску агатовой жеоды, пообещав, что найдет дома подобные и подарит им. Иринка так и шла до самого озера, не выпуская камень из рук, а Светлашка, налюбовавшись блеском кристаллов, отдала свою половинку отцу. У Сергея находка, точнее, ее "начинка" вызвала смутное чувство тревоги и неправильности, но, так как все остальные не проявили ни малейшего волнения от того, что увидели, лишь восхитились красотой камня, он не стал никого беспокоить своими домыслами, только временами подозрительно поглядывал на камень, словно ожидал от него какого-то подвоха.

На заранее облюбованном месте для пикника их компанию уже заждались Вадим с Лешкой. Они уже успели и искупаться, и сложить очаг из валявшихся на берегу округлых камней, и поспорить, чем лучше поддерживать огонь — шишками или хворостом.

— Никаких шишек! — на ходу раздеваясь, распорядился Максим. — Для шашлыка — только хворост! И только от березы или ольхи. — Он бросился в воду, а когда вынырнул, пообещал: — Натащите сосновых веток — сами будете шашлык со смолой есть.

Примеру Максима последовали и остальные взрослые, кроме Сергея, который раздеваться не захотел и остался в джинсах, подвернув их почти до колена, и футболке, только сбросил обувь. В воду он зашел чуть глубже щиколотки и остановился рядом с играющими девочками. Неясное чувство беспокойства, вызванное камнем, усилилось, хотя окружающая обстановка была в высшей степени мирной. Малышки самозабвенно возились с песком у самой кромки воды, за ними приглядывали и Лешка, помогавший им в строительстве чего-то среднего между замком и муравейником, и обе мамы, и дядя, уже выбравшийся из воды и приступивший к сотворению шашлыка.

— Сергей, — позвал Вадим, — пошли за топливом, пока Макс над мясом колдует.

Томский отказываться не стал, только уточнил, чем сосновые ветки отличаются от подходящих для шашлыка. Не углубляясь далеко в лес, они с Вадимом собрали достаточно сушняка и уже возвращались обратно, когда Сергей наткнулся на груду камней, словно бы специально сваленных кем-то в негустом подлеске. Скорее всего, он не остановился около нее, если бы не увидел краем глаза синюю вспышку, заставившую замереть на месте. Пройти мимо ее источника, не отыскать его, было бы неправильно. Очень неправильно.

— Серега, чего ты там нашел? Грибы, что ли? — обнаружив, что Сергей отстал, Медведев вернулся назад и увидел, что Ирин муж сосредоточенно роется в куче камней, тщательно изучая каждый. — Брось ты эти булыжники, потом Макса приведем, он как специалист все интересное отсюда выберет.

Томский никак не прореагировал на его слова, и Вадим было подумал, что тот его не расслышал. Он хотел, бросив сушняк, лезть в подлесок, чтобы вытащить оттуда Сергея, но тот уже сам выбрался из кустов с довольным видом и продемонстрировал находку — невзрачный темный камень, имевший с одной стороны гладкий скол или же срез. Медведев с недоумением взглянул на осколок горной породы, поворачивая его то одной стороной, то другой и не понимая, что же могло привлечь Сергея в обыкновенном с виду камне, и тут ему по глазам ударил мощный блик ярко-синего цвета.

— Ух, ты!

От неожиданности Вадим вздрогнул и чуть не выронил камень, однако Сергей вовремя подхватил его и сунул в карман.

— По-моему, это лабрадор, — задумчиво сказал Медведев. — Максу покажи, он точно скажет. Ира, наверное, тоже знает.

Но Сергей не показал никому свою находку, ни словом не обмолвившись о ней, привез домой и спрятал на лоджии. Теперь, стоило ему остаться одному, как он вытаскивал убранный подальше от чужих глаз осколок камня и разглядывал, стремясь снова и снова увидеть ослепительно-синие вспышки, которые, вызывая болезненные ощущения, пробуждали что-то. Нет, память от них не возвращалась, но появлялись необычные, словно бы на чужом языке, неотчетливые, на грани ощущений, мысли о регенерации ячеек, восстановлении функционала и невозможности приступить к выполнению обязанностей. Каких? Что вообще все это означало? Сергей не понимал почти ничего, но точно знал, что рассказать об этом кому-либо — будет неправильно, а чувство неправильности доставляло дискомфорт сильнее, чем любая боль. Единственной среди множества незнакомых определений, с чем он более или менее разобрался, была обязанность сторожа, охранника, но, что именно нужно охранять и от кого, оставалось неясным.



* * *


Оксану Света встретила совершенно случайно, когда шла через парк, досадуя из-за того, что не успела на одиннадцатичасовой служебный автобус. Следующего нужно было ждать целых два часа или добираться до работы на общественном транспорте. Ехать с учетом пробок минут по сорок сначала на троллейбусе, а потом в душном автобусе Свете совсем не хотелось, так же, как и убивать время, бесцельно блуждая по магазинам, поэтому она искренне обрадовалась встрече. Оксана тоже была неподдельно рада увидеть Светлану, а ее малыши с восторгом узнавания потянулись к знакомому человеку.

— Какие большие! Как выросли всего за месяц! — восхитилась Света, разглядывая Димку с Аленкой. — Им ведь девяти еще нет — а почти как годовалые!

— Так я и сама не малышка, — довольно рассмеялась Оксана. — А они в меня, отсутствием аппетита не страдают, готовы стрескать все, что только на глаза попадет, молоко высасывают досуха, сцеживать нечего, ни капли не остается — вот и растут.

— Я тоже никогда не сцеживалась, — кивнула Светлана, — но у меня одна, а у тебя двое.

— Но ты все-таки учти мои габариты, — Оксана колыхнула поистине гигантской грудью, — просто мои — обжоры, как свет не видел. Чувствую, отнимать их от груди придется с боем.

— Моя почти до трех лет грудь требовала, — с улыбкой призналась Света, — сначала канючила, просила, а потом уже сама распоряжалась процессом: подползет ко мне, расстегнет, что бы ни было на мне надето, и присосется. Да еще руками вцепится, чтобы не отобрали! Иной раз до синяков!

— И как же ты смогла ее отучить? Или и не старалась особо, чтобы беременности не было?

— Это Светлашкина работа. Она старше всего на год, но авторитетнее родителей, тетушек, дядюшек и даже бабушек, всех вместе взятых. И вот этот авторитет как-то заявил, что Иринка еще совсем младенец, потому что до сих пор мамину грудь сосет. Все! Как отрезало! Чуть ли не шарахалась от меня несколько дней!

— Надо же! — Оксана всплеснула руками. — Вот бы моим такую авторитетную сестренку, а то ведь тоже лет до трех, пока в разум не войдут, кормить придется. А то возьму, да залечу еще разок, тогда уж точно в книгу рекордов Гиннеса попаду! — с притворным смущением рассмеялась она и вдруг поинтересовалась, как бы между прочим, но возвращаясь к ранее заданному вопросу: — А ты-то второго не хочешь?

— Да я уж думала, четыре-пять лет оптимальный промежуток, но что-то не получается, — Светлана вздохнула. — Я сегодня как раз к врачу ходила за результатами анализов, столько времени потеряла, только к обеду на работу приеду.

— Но хоть все в порядке? Не зря ходила?

— В порядке-то в порядке, я и сама знаю, что в порядке, к врачу пошла только ради бумажки с цифрами и буквами, — Света с явной досадой покачала головой, — вот только ожидаемого результата нет и нет. Ты знаешь, — она понизила голос, хотя никто не мог их подслушать, — у нас практически ежедневный секс. Не по разу, не по два, утром, днем, вечером, ночью, а толку... Я вообще стала какая-то ненасытная, мне все мало и мало. Если Вадим дома, то утренняя эрекция у нас никогда впустую не пропадает, а потом я весь день пристаю к нему с этим делом, даже белье не надеваю, вечером, сама понимаешь, традиционно, перед сном, так я и ночью, как лунатик, на него иногда забираюсь. И все это с нулевым кпд.

— А Вадим как? Справляется? — хитро прищурилась Оксана. — Не халтурит?

— Осечек до сих пор не было, — не без гордости ответила Света. — Радуется, что я его постоянно хочу, и старается изо всех сил.

— Ну да, ну да, какой же мужик от такого откажется...

— Да уже я сама от этого не могу отказаться, — вдруг погрустнела Светлана, — как наркоманка стала. Если утреннего секса нет — я весь день какая-то больная хожу, сил нет, ничего не хочется, словно завод вышел, Димку, как дозу, дождаться не могу, готова с порога на него прыгнуть. Может у меня это, как его называют, бешенство матки?

— Вот еще чего придумала, — фыркнула Оксана. — Ты что, на всех подряд мужиков бросаешься? Нет, ведь? Но, если хочешь, можем это дело проверить. Прямо сейчас пойдем ко мне и посмотрим.

— Как? — удивилась Света.

— Старая ведьма много чего знает и может! Нет, девонька моя, не бойся, ничего плохого я с тобой делать не буду, это вообще минут десять займет, не больше. Просто полежишь немного, а я за это время борщ разогрею, борщом тебя накормлю.

От Оксаниного борща не отказался еще ни один человек, и Светлана не смогла. Она попросила только:

— А ты можешь мне показать, как Вадим тебя нарисовал? А то я даже краем глаза ничего не видела.

— Да, конечно, — благодушно улыбнулась Оксана, — все покажу, что есть.

Меньше, чем за десять минут они дошли до Оксаниного дома.

— Деточка, ты, может, душ хочешь принять? — поинтересовалась хозяйка.

— Это обязательно для твоих методов? — Светлана за шуткой постаралась скрыть легкое волнение.

— Вовсе нет, не хочешь — не надо. — Оксана пожала плечами и открыла дверь в одну из комнат. — Проходи вот сюда, снимай с себя все и ложись на диван, простынку я сейчас тебе достану.

Она отвернулась к комоду, не оборачиваясь, бросила гостье новую, в упаковке, простыню и стала вытаскивать из верхнего ящика небольшую коробку, ругаясь на то, что она за что-то зацепилась.

— Тебе помочь?

Света уже разделась — много ли надето в летнюю жару: сарафан да стринги — и сидела на нешироком диване, не решаясь лечь. Отчего-то ей стало страшно — а вдруг она и в самом деле ненормальная и постоянное желание секса с мужем, от которого надолго не спасает никакая медитация, это только первая стадия болезни, потом она и впрямь будет готова лечь под первого встречного, чтобы хоть как-то укротить патологическое влечение.

— Нет, уже нашла! — раздался торжествующий возглас.

В коробке из бересты что-то гремело и звякало металлом, когда Оксана перебирала содержимое.

Наконец она извлекла из нее потертый замшевый кисет, туго набитый каменными и металлическими пластинками размером с пятирублевую монету.

— Так, железо нам не подойдет, а вот медь и свинец... Девонька моя, ты ложись, сейчас я все сделаю. Ложись на спину, так, чтобы тебе было удобно, — бормотала она себе под нос, продолжая копаться в коробке. — Устроилась уже? Ну вот и славно!

Оксана повернулась к Свете и ахнула:

— Ах ты, красавица какая! Светленькая, гладенькая, ни морщинки, ни складочки, ни пятнышка, ни волоска ненужного! Да Вадим такую красоту каждый сантиметр целовать должен и судьбу благодарить, что это чудо ему досталось!

Расхваливая так Светлану, медсестра ласково гладила ее, стараясь расслабить, потому что чувствовала нервное напряжение молодой женщины, как она сжалась в ожидании чего-то малоприятного. Но ничего страшного не происходило, Оксана раскладывала на лежавшем перед ней обнаженном теле своеобразный пасьянс из каменных и металлических кругляшей, то и дело меняя их местами, словно получающаяся картина ей не нравилась. Положив на грудь два серых кружка металла — по их тяжести Светлана догадалась, что это свинец — Оксана тут же, чуть поморщившись, заменила их старинными медными монетами, большими и почти такими же тяжелыми, а свинец переложила в район солнечного сплетения. От шеи к паху она выложила дорожку из каменных пластинок, краем глаза Светлана разглядела зеленоватый нефрит и насыщенно-красный сердолик. Продолговатый камень самого густого, почти шоколадного цвета перекладывался несколько раз: то прямо на сердце, то на пупок, то на лобок. Наконец Оксана, видимо, добилась нужного результата, потому что удовлетворенно вздохнула:

— Ну вот, теперь полежи так маленько. А я пока тебе обещанное принесу.

С этими словами Оксана выплыла из комнаты, оставив Светлану в легком недоумении. Она-то ждала своего рода мистический ритуал, с раскладыванием карт, хрустальным шаром, черепом, другими колдовскими атрибутами, а все выглядело очень похоже на примитивную медицинскую манипуляцию. Ладно, полежит она так хоть полчаса, в жару приятно расположиться на жестковатой льняной простыне в прохладной полутемной комнате, а если при этом еще можно снять с себя все, то это совсем замечательно; Порошин предупрежден, что она задерживается, а потом пойдет заниматься с Меньшиковым, срочной работы для нее сегодня нет, так почему бы и не расслабиться ненадолго...

Света даже начала задремывать, но почти сразу же проснулась, содрогнувшись от привидевшегося кошмара. За несколько секунд забытья ей пригрезилось что-то неясное, но настолько тягостное и ужасающее своей неотвратимостью, что она едва подавила желание не то вскочить с дивана, не то свернуться тугим клубком и с трудом успокоила бешеное сердцебиение и нервную дрожь к тому моменту, когда в комнату с большой картонной папкой вернулась Оксана.

— Вот, смотри, как Вадим меня нарисовал.

По прихоти заказчицы Медведев изобразил на поздних сроках беременности, и у него получилась своего рода варварская богиня плодородия, неолитическая Венера с огромными грудями, мощными ягодицами, широченными бедрами и грандиозным, невероятных размеров животом, который она поддерживала двумя руками. "Воплощенное материнство", — едва ли не с завистью подумала Светлана, разглядывая мастерский рисунок, но Оксана своим вопросом отвлекла ее:

— Ну как? Что ты чувствуешь?

— Ничего, — Света даже пожала плечами. — Совсем ничего не чувствую, разве только... Странно, они ведь небольшие, эти пластинки, должны были бы от меня согреться, а они...

— Такие же холодные, как были?

— Нет, пожалуй, даже холоднее стали. И словно приклеились к коже, — удивилась Светлана, заметив, что ни один круглешок не сместился от ее движений. — А как должно быть? Что-то не так?

— Одно могу сказать, девонька: если бы у тебя было это самое бешенство, то ты бы у меня здесь давно дрыгала ножками от удовольствия, с той секунды, как только узор... — Оксана словно проглотила следующее слово и добавила уже совсем другим тоном: — Сложился.

После этого она начала торопливо убирать свои "инструменты", которые действительно прилипли к коже и оставили на ней красноватые, но исчезающие прямо на глазах следы.

— Вот и все, девонька, можешь одеваться, а можешь еще голенькая походить, пока никого дома нет. По жаре-то ведь хорошо, правда? Да и мне в радость на такую красоту посмотреть. Или стесняешься меня?

Вставая, Светлана взглянула на свое отражение в большом зеркале и замерла на мгновение. Нет, стеснения от того, что Оксана видит ее наготу, она, пожалуй, не испытывала, неловкость, которую Света ощущала, была другого рода — Оксана что-то недоговорила, причем очень многое, и нужно каким-то способом вытащить из нее то, что она хочет скрыть. Светлана пыталась набраться смелости потребовать рассказать обо всем, но какой-то потаенный страх останавливал ее, а нагота, подсознательно создававшая чувство незащищенности, усиливала этот страх. Решившись, она потянулась за сарафаном, быстро натянула его и напрямик спросила Оксану, пристально, словно гипнотизируя, глядя той в глаза:

— Расскажи мне обо всем, что со мной творится. Бешенства матки нет, а что есть? Я вижу, ты что-то знаешь, но хочешь скрыть.

— Я знаю, что ты знаешь, что я знаю, — вздохнула Оксана. — Ладно, девонька, слушай. Только не надо ко мне применять свои приемчики, будто бы я не смогу с ними справиться!

Ухватив Свету за руку, Оксана увела ее на кухню и усадила за стол. Поставив перед ней большую тарелку умопомрачительно пахнущего борща и строгим взглядом приказав есть, медсестра без лишних экивоков заявила:

— Ты стала энергетическим вампиром, девонька. Не нравится вампир, — Оксана заметила, как вздрогнула Светлана, услышав это слово, — скажу по-другому, по-научному, акцептор. Тебе не столько секс от мужа требуется, хотя и это тоже, сколько энергия, которую он каждый раз при этом отдает. И случилось это превращение, когда ты латала энергетическую оболочку или ауру, как хочешь назови, Антошки, ставила на нее заплатки из своей.

— Антон порвал все в клочья, еще немного — и он просто сошел бы на нет, вытек. У меня не было возможности искать подходящего донора, а свою оболочку я могу подстроить под любого, — объяснила Света.

— Вот только тебе пришлось отдать слишком много, — покачала головой Оксана, — прорехи затянулись, но они, как тонкая кожа на месте ожога, которая рвется от одного только взгляда, и твоя сила уходит в никуда. Вадим как донор своей энергией восполняет потери и закрывает на какое-то время эти дыры, но ненадолго. Ты же не успеваешь зарастить их изнутри, и постоянно происходит убыль твоих сил, от этого и идет постоянное желание секса, от которого ты получаешь не только удовольствие, но и необходимую тебе энергетическую подпитку. И секса не с любым донором, а только с Вадимом, потому что ты с ним связана еще с Лабиринта, а сейчас получила окончательную привязку. Признавайся, когда Вадим тебя увез домой, был тогда у вас секс?

— Даже до дома не доехали, — без стеснения призналась Света, — прямо в машине, только с дороги съехали.

— И ты тут же почувствовала себя свежей, отдохнувшей, и есть тебе уже не хотелось. А все почему? Потому что ты зарядилась от Вадима! И переплелась с ним еще плотнее.

— Вадиму же это вредно? То, что я тяну из него силы? — встревожилась Светлана. — Сколько это может продолжаться? И неужели эти мои прорехи никак нельзя заделать? Если я заштопала Антона, то неужели никто не может проделать это со мной, если я сама не могу себе помочь? И еще. Я не могу забеременеть тоже из-за этих постоянных потерь?

— У Вадима редкостная способность, он собирает энергию отовсюду, — в голосе Оксаны прозвучала зависть, — ты ведь сама знаешь, как быстро он восстанавливает силы, так что за него можешь не бояться. А способ сбить привязку и закрыть тебя есть, вот только ты от него, я подозреваю, откажешься.

— Почему? Что это за способ? — Света положила ложку и приготовилась слушать.

— Нужно семь мужчин, лучше бы девять, но семи тоже должно хватить, — как бы нехотя, но явно добиваясь дальнейших расспросов, сказала Оксана.

— Для чего? — Светлана уже догадалась, каков будет ответ, но все равно спросила.

— Для одновременного секса. В самую короткую ночь в году ты должна отдаться семи — Вадим не считается — мужчинам, по-настоящему, без халтуры, каждый раз вы должны получить обоюдное удовольствие. Только в этом случае ты получишь нужное количество силы, чтобы переродиться, залечив все повреждения и освободившись от привязок.

Светлана кивнула, будто бы соглашаясь с тем, что ей предложили, и стала размышлять вслух:

— Так, больше троих одновременно чисто технически не получится, три раза по три — это как раз девять. Жаль, в этом году уже поздно, солнцестояние давно прошло. Придется ждать следующего лета, а весной повесить на проходной объявление: "Конкурс!!! Требуются девять мужиков для групповухи. Цель: затрахать до полусмерти одну маньячку, чтобы вылечить ее. Отбор кандидатов ежедневно в помещении отдела кадров. Наличие справки из КВД — обязательно!" Любопытно было бы взглянуть на размер очереди. — Она криво усмехнулась, заметив, как ошарашенно смотрит на нее медсестра. — Но если серьезно — прорехи закроются, привязки снимутся, а ребенка я смогу потом родить?

— Нет, — ни секунды не колеблясь, ответила Оксана. — Ты через Лабиринт двух взрослых мужиков пропустила, считай, что это была беременность и роды, после которых ты еле оклемалась. Да ты это и без меня знаешь, только боишься этого знания, прячешь его. Убери барьеры, которые сама себе нагородила, загляни внутрь себя — и все поймешь.

— Значит, больше не получится?

— Нет, скажи спасибо, что дочку смогла родить. И больше детей у тебя не будет, как ни старайся, — прозвучало в ответ со странной интонацией, в которой смешались сочувствие и удовлетворение. — Ни от Вадима, ни от кого другого.

— А мне ни от кого другого и не нужно, — решив поставить на этом точку, Света холодно попрощалась с Оксаной, пообещав себе никогда больше не делиться с ней ничем сокровенным.

Спокойствие покинуло Светлану, как только дверь Оксаниной квартиры захлопнулась за ее спиной. "Она права! — молодую женщину кинуло в озноб, ноги на секунду ослабели, и два пролета она спускалась по лестнице, крепко вцепившись в перила и едва сдерживая слезы досады. — Права! Видит меня насквозь! И не нужно ей ничего — ни хрустальных шаров, ни плавленого воска, ни медитации. Ничего! А мне, в первую очередь, нужна смелость, чтобы заглянуть в себя. Прямо сейчас, я еще успею до того, как Саша приедет. И я сделаю это, я смогу. Только сначала нужно успокоиться, иначе ничего не выйдет! И нужно усилить защиту, потому что я почти не сопротивлялась Оксане, она крутила мной, как девчонкой, что говорила мне, то я и делала".

Так Света уговаривала себя и когда быстрым шагом, почти бегом, шла к остановке служебного автобуса, и когда ехала в нем до института. Других пассажиров в автобусе не было, но сосредоточиться никак не удавалось, что-то как заноза мешало ей. Возможно, последние фразы Оксаны, даже не столько слова, сколько интонация, с которой они были сказаны. И взгляд. Понимающий, сочувствующий и одновременно довольный, почти торжествующий взгляд победителя. Светлана перебирала каждую минуту сегодняшней встречи, вспоминала каждое слово, каждое движение и свое, и Оксаны и ничего не могла понять.

"Нужно успокоиться и сосредоточиться. Нужно, чтобы ничего не мешало, — как мантру повторяла Светлана, торопливо поднимаясь по лестнице в комнату, отданную ей для занятий йогой. — Да, чтобы ничего не мешало. Совсем ничего. Чтобы поставить барьер, сначала все барьеры нужно убрать". В комнату она забежала, на ходу сбросив обувь и стянув через голову сарафан, не глядя, бросила его в угол и словно споткнулась, обнаружив, что больше ничего она с себя при всем желании снять не сможет — белье осталось у Оксаны. Занявшись препарированием недавних событий, она настолько погрузилась в себя, что даже не заметила отсутствия микроскопической, но достаточно важной детали одежды.

"Вот она — заноза. Перетрусила так, что про трусы забыла! Ну да ладно!" — паниковать из-за своей оплошности Света не стала и, тут же выбросив из головы это в некотором роде анекдотическое открытие, одним плавным движением сначала опустилась на колени, а затем села пятки, расслабленно положив ладони на колени и не обращая внимания на то, что замок не защелкнулся и дверь осталась приоткрытой.

Шаг за шагом она брала под контроль дыхание и пульс и все глубже погружалась в состояние измененного сознания, стараясь в деталях разглядеть узор своей энергетической оболочки. Увидеть его у других Светлане не доставляло никакого труда, а свой собственный всегда расплывался, не давая увидеть ясную картину. Вот и сейчас вместо четких линий энергетических каналов перед ее внутренним взором появились бесформенные, хаотично перемешанные пятна и полосы. Оксана была абсолютно права — чистый зеленый цвет встречался редко, основной тон казался скорее желтым, что, в общем, было близко к норме, если бы не прорехи темно-серого и черного цвета, через которые терялась энергия. И когда Светлана наложила эту цветовую карту на свое тело, самая большая прореха, бесформенная, с отростками, растопыренными в разные стороны, похожая то ли на амебу, то на осьминога, оказалась в нижней части живота. Света поняла, что не сможет закрыть это зияющее отверстие сейчас, для этого потребовалось бы огромное количество энергии, которого нужно копить не день и не два. Можно было запереть энергию внутри оболочки, заблокировав, как у Антона, соответствующие меридианы, но этот способ Светлана отвергла сразу — она должна помогать людям, делясь при этом своей. "Значит, нужно создать резерв и какое-то время ничего не тратить, а потом переправить его на починку", — решила Света и тут же поняла, что главная проблема заключается в том, чтобы не дать этому резерву самопроизвольно разрушиться, вытечь в одну из прорех. И тут, словно услышав ее опасения, черная клякса внизу живота запульсировала и выпустила два длинных отростка.

"Ах, так? Получи!" — жалея, что сейчас не ночь и на небе нет полной Луны, Светлана представила, как черпает силу из воздуха, из окружающего пространства, в первую очередь — из лиственницы, которая пошла на доски пола, и направляет ее внутрь себя, стараясь гармонизировать структуру и разноцветье своей энергетической оболочки. Чем-то этот процесс походил на игру в "Тетрис" — создать сгусток зеленого цвета и двигать его к прорехе, стараясь закрыть ее. Примерно таким же образом Света латала энергетическую оболочку Антона, но сделать это для себя оказалось намного сложнее. Сгустки получались небольшие и юркие, как шарики ртути, подогнать такой к отверстию удавалось далеко не сразу, но зато, когда он достигал цели, то приклеивался к краю, уменьшая прореху. То, что цвет заплатки почти пропадал, становясь неразличимо-блеклым, Светлану не беспокоило — главное закрыть дыру, уплотнить новый участок, цвет со временем восстановится сам собой и не страшно, если он будет не зеленым, а желтым или оранжевым. Она настолько углубилась в этот кропотливый процесс, что сознание не отметило, как кто-то заглянул в приоткрытую дверь и тут же шагнул назад.

С того дня, как по институту разнеслась невероятная новость, что нашелся Томский, Алексей Суворов не находил себе места от беспокойства. С одной стороны, он не мог не радоваться за Ирину, потому что видел, как она любит мужа и как ее преобразили сияющие глаза и счастливая улыбка. Но, с другой стороны, в бочке меда была существенная примесь дегтя. Алексей не считал сложившуюся ситуацию крушением своих надежд, потому что надежд-то никаких не было, чего-то бОльшего, чем двусмысленные подколки, он никогда себе не позволял, потому что знал — этого "бОльшего" Ира не хочет. Не только от него, но и вообще ни от кого. Дружба — да, настоящая, крепкая дружба, на которую, говорят, женщины не способны, но Ирину Лекс, и не только он, считал особенной женщиной, к ней нельзя было подходить с обычными мерками. Однако сейчас, зная о состоянии Сергея немного больше других и отчасти разделяя опасения Максима, Олега и завотделением нейротравмы Шарипова, он беспокоился о ней, как беспокоился бы о слабой и беспомощной женщине. Спросить Иру напрямую о состоянии психики мужа, Алексей не решался, зная, как болезненно она реагирует на намеки и неосторожно сказанные слова. И еще он понимал, что Ирина сейчас, скорее всего, необъективно воспринимает все, что связано с Сергеем, счастье буквально ослепляет ее, преувеличивая достижения мужа и сглаживая возможные промахи и неудачи.

Поразмыслив, Лекс решил получить подробную консультацию у Светланы, узнать ее всестороннее мнение, потому что она общалась с Сергеем и в обычной жизни, и в клинике, когда проводила диагностику его состояния своими методами. На рабочем месте Алексей Свету не застал и, сориентированный кадровиком, отправился по необычно пустым коридорам в центр психологической разгрузки, который состоял из маленькой раздевалки с душевой кабиной в углу и двух больших комнат — для занятий йогой, пустой, с голыми стенами и дощатым некрашеным полом и, отдельно, для релаксации с удобной мягкой мебелью, небольшим садом камней и картинами Медведева вперемежку с фотографиями Сергея Томского. Лекс подумал, что ему повезло — там будет легче завести доверительный разговор, убедить Светлану, что им двигает не досужее любопытство, а беспокойство за дорогих ему людей.

В комнате для релаксации было тихо и пусто, только небольшой сквознячок перемешивал воздух, наполняя его слабым ароматом корицы, палочки которой лежали на низком столике в углу комнаты. В раздевалке тоже никого не было, только на полу валялись легкие женские туфли, явно сброшенные на ходу. Заметив их и не увидев Сашкиной одежды, Алексей обрадовался, что сможет поговорить со Светланой наедине или хотя бы ему никто не помешает начать непростой разговор.

Дверь в комнату, где обычно проходили занятия, была слегка приоткрыта, и Лекс, готовя первую фразу, приветствие, переплетенное с тонким, но не лишенным пикантности комплиментом, какие нравятся красивым и умным женщинам, заглянул внутрь.

И застыл.

И, не сказав ни слова, стараясь не шуметь и даже не дышать, вернулся в раздевалку. И снова застыл, хотя очень хотелось снова сделать всего один шаг и на мгновение заглянуть в комнату, чтобы убедиться — глаза не обманули его, он действительно только что видел прекрасную обнаженную женщину, погруженную в глубокую медитацию, настолько отстраненную от реальности, что нагота стала абсолютно асексуальной. Но, боясь помешать, он не сделал этого, лишь осторожно опустился на деревянную скамью с намерением прогнать любого, кто сунется в раздевалку, разыскивая Светлану .

Охраняя ее, Алексей невольно припомнил то немногое, что когда-либо слышал и читал о так называемой голой йоге: что это лучший метод расслабления, который помогает забыть проблемы и страхи, обрести идеальный баланс, потому что обнаженный человек находится в гармонии с самим собой и самой природой, а положительная энергия притягивается к нему быстрее и сильнее.

Что ж, с этими постулатами он был вполне согласен, вот только в разговорах ни с Меньшиковым, ни с Зориным, ни с Ирой, ни с самой Светланой никто ни разу не упомянул о такой практике. Однако это было вполне объяснимо — слишком нетрадиционными могли показаться большинству такие занятия, а уж как отнесся бы к ним Медведев... Значит, случилось что-то из ряда вон выходящее, если медитация Светлане понадобилась так срочно, что она не смогла отложить это до возвращения домой. Или все намного проще — ничего не произошло, она просто готовится к приходу Меньшикова, к занятиям с ним, они давно на пАру практикуют голую йогу, просто не распространяются об этом. В любом случае, он пришел некстати и теперь нужно решить: тихо уйти, чтобы его никто не заметил, или же дождаться Александра, чтобы действительно никто другой, как он сам, не вломился не вовремя.

Лекс не только не успел сообразить, что лучше, он даже не додумал до конца эту мысль, как в раздевалку заглянул Меньшиков. Сашка не без удивления воззрился на авиатехника, но не успел сказать ни слова, как Суворов подхватил его под локоть и, стараясь не шуметь, потянул в коридор.

— Светлана медитирует. Не мешай ей, — шепотом, осторожно прикрыв за собой дверь, объяснил он свои действия.

Меньшиков согласно кивнул:

— Приду минут через пятнадцать.

Алексей на цыпочках вернулся в раздевалку и почти сразу же услышал голос Светланы:

— Ты зря прогнал Сашу, я уже закончила.

— Можно к тебе? Не помешаю? — Лекс все-таки решился на разговор, ради которого пришел, подумав, что пятнадцати минут должно хватить.

— Нет, конечно, — раздалось из-за двери.

Светлана сидела в той же позе, только глаза были открыты. Суворову показалось, что веки слегка припухли от слез, но, увидев его, Света слегка улыбнулась, не показав какого-либо смущения или неудовольствия:

— Ты о чем-то хотел поговорить со мной? Что-то случилось?

Лекс кивнул, не в силах отвести взгляд от обнаженного тела молодой женщины, и пробормотал еле слышно: "Божественно, сногсшибательно, безумно красива!" А затем уже в полный голос сказал:

— Для начала я хотел бы спросить у тебя — что случилось?

— Ничего особенного, — с деланной небрежностью, не поменяв позы и словно забыв о своей наготе, ответила Света, — сегодня я всего лишь получила подтверждение тому, что и сама знала, но боялась в этом признаться. Себе признаться, понимаешь, себе, а не кому-то другому.

Суворов понимающе улыбнулся:

— Это, чаще всего, самое сложное. И еще близкому человеку. Чем ближе — тем сложнее.

— Чужому проще, — согласилась Светлана и встретилась глазами с Алексеем. — Я вампир, энергетический вампир. Причем по отношению к собственному мужу. Я тяну из него энергию, когда занимаюсь с ним сексом, и чем дальше, тем большая доза мне нужна, иначе я болею. Вот... — подытожила она и грустно добавила: — Наркоманкой стала.

— Давай по порядку, — нахмурившись, заявил Лекс и, усевшись на пол рядом со Светой, начал расспрашивать ее, как заправский врач: — Как эта зависимость проявляется? Когда ты ее почувствовала? С чем связываешь?

На какие-то вопросы Светлана отвечала с легкостью, иногда задумывалась, потому что ей не приходило в голову связать свою зависимость с фазами Луны, погодой и еще многими факторами, о которых допытывался Алексей. Но, чувствуя его искреннее желание досконально во всем разобраться и помочь, отвечала откровенно, без стеснения, как если бы действительно разговаривала с врачом. Рассказала и про Оксану, про ее диагностику и советы, и про дыры в своей энергетической оболочке, и про то, что за час глубокой медитации удалось закрыть только одну небольшую прореху, а остальные так и остались зиять.

По поводу Оксаны Лекс высказался категорично:

— Дура она, твоя Оксана. И ведьма, во всех смыслах этого слова. Меньше слушай ее, здоровее будешь.

— Но она ведь права, — вздохнула Света, — сказала все, как оно есть на самом деле. Я же говорю, что сама все это знала, но боялась этого знания.

— Вот, значит, и слушай сама себя! Всем ведь говоришь эту формулу — слушай меня, слушай себя, — не зло передразнил Светлану Алексей и посоветовал: — Еще меня можешь слушать. Я сильный белый шаман, — с завываниями добавил он и вдруг задумчиво сказал: — Кстати, пожалуй, сегодня я вполне потяну не только посмотреть тебя, но и попробовать закрыть, хотя бы частично.

— Правда? — обрадовалась Света.

— Попробую, — повторил Лекс и рассмеялся немного принужденно: — Чуть не попросил раздеться...

— Это уже явно излишнее требование, — поддержала шутку Светлана и по-деловому поинтересовалась: — Мне как: лечь, встать, сесть как-то по-другому?

— Если тебе комфортно в этой асане, то можешь в ней и оставаться. Мне без разницы. Совсем я эти дыры не закрою, конечно, и привязку не сниму, но тебе будет, хотя бы на какое-то время, чуть легче. Да, насчет привязки... К мужу-то привязка чем плоха? Она же обоюдная — тебе без него плохо, а ему без тебя, — Алексей усмехнулся. — Я так думаю, что у него вообще ни на одну женщину вставать не должно, так что радоваться этой привязке нужно, а ты в слезы кинулась, когда про вампира услыхала. Умная ведь женщина, а всяким глупостям веришь. Вот возьму — и Иру на тебя натравлю, пусть она твои мозги промоет.

— Ей сейчас не до этого, — заметила Светлана. — Сергей вернулся — и она сейчас вся в нем.

Суворов обрадовался, что разговор сам свернул на нужную ему тему.

— И как он? В порядке? Я имею в виду голову, как она работает, — осторожно уточнил он.

— Травматическая амнезия, повышенный уровень тревожности, видимо, связанный с ней, — Света назвала известный всем диагноз, но то, что она сказала потом, немного умерило тревогу Алексея: — Но помимо этого — абсолютная адекватность во всем; как отменили тяжелые таблетки, сразу прошла заторможенность, появились живой интерес к окружающему миру, общительность, какой, пожалуй, раньше и не было. А вот злобы, раздражительности, тем более агрессии нет и в помине, если тебя это беспокоит, даже Макс признался, что был неправ.

Вернувшийся через обещанные пятнадцать минут Меньшиков увидел довольно любопытную картину: в центре комнаты для занятий йогой в вайярасане сидела полностью раздетая Светлана, сзади, прижавшись к спине и положив руки на ее живот, на коленях стоял полуголый, с обнаженным торсом, Лекс и что-то бормотал себе под нос. Заметив Сашку, он замолчал, но рук не убрал.

— Саша, иди, готовься, сейчас я освобожусь, — не открывая глаз, сказала Света. — Снимай с себя все, будем заниматься голой йогой.

Меньшиков, уже переодевшийся в спортивную форму, ее указание воспринял как должное, даже обрадовался:

— Во! А я когда еще это дело предлагал! А ты — занозы, занозы...

— Тогда ты еще не был к этому готов, — Света улыбнулась. — И я тоже.

Одним махом Сашка стянул с себя спортивные штаны вместе с бельем, уселся на пол напротив Светланы и отрапортовал:

— Я — уже!

— Так! Не торопись, — Алексей плавным, текучим движением переместился от Светланы к Меньшикову и положил руку ему на живот.

— Э-э-э!!! Ты чего? — преувеличенно испугался Сашка. — Я боюсь щекотки! И вообще боюсь!

— Подойдешь, — не обращая внимания на его дурачества, решил Лекс и распорядился: — Сначала закроем Свету, а потом уже будете заниматься йогой или чем другим, сами решите.

— А ты что, сам разве не можешь Свету закрыть? — удивился Меньшиков, без дополнительных объяснений догадавшийся, что речь идет об утечке энергии.

— Нет, у меня другой энергетический спектр, он Светлане не подходит, — с откровенным разочарованием объяснил Алексей.

— Ась? — Сашка тут же скорчил дурацкую рожу, прикидываясь, что ничего не понял.

— Аура другого типа, — буркнул Лекс, — или, если проще, квантовое состояние моей энергетической оболочки описывается иной волновой функцией. Дошло?

— Агась, — Сашка расплылся в улыбке, — предлоги понял, остальное нет.

Светлана, глядя на них, рассмеялась, забыв про все неприятности:

— У Иры спросишь, она даже квантовую механику может популярно объяснить.

— Она — может! — Лекс с этим не спорил. — А я тебе, Александр, сейчас другое объясняю и показываю, — вернулся он к главной теме. — Садись сзади, лотос, полулотос — неважно, главное, чтобы тебе было удобно держать тесный контакт со Светланой. Так, правую руку клади на солнечное сплетение, ладонь держи горизонтально, левую вертикально прижми к животу ниже пупка. — Алексей не только говорил, что делать, но и поправлял Сашкины руки. — Ниже, еще ниже. Нет, это уже чересчур, тебе не возбуждать Свету нужно, а энергетическую оболочку чинить. Вот, другое дело. Света, а ты не молчи, если этот кадр куда не надо руки тянет.

— Я ж не знаю, куда и как надо, — с наигранным недоумением сказала Светлана, — было бы больно, я б сказала, а так вполне даже ничего, можно сказать, приятно.

— Я стараюсь, — томно вздохнул Сашка. — Для женщин я всегда стараюсь...

— Ну вот, только скажи что-то неосторожно, сразу все извратят и вывернут наизнанку, — неодобрительно пробормотал Лекс, щелкнул Меньшикова по затылку и скомандовал: — Все, не отвлекаемся. Теперь: правой рукой берешь Светину энергию и смешиваешь со своей, затем строишь мостик и по нему передаешь энергию в левую руку, пропитываешь ей ладонь и отдаешь, втирая в кожу. Правильно, Светлане. Понял? Повтори все сначала без моих подсказок.

Меньшиков старательно проделал всю процедуру, не вызвав ни одного замечания, а затем усовершенствовал процесс — стал брать энергию меньшими порциями, но так часто, что передача стала почти непрерывной, и минут через десять тело Светланы вздрогнуло от сладкого ощущения, схожего с чувственным удовлетворением.

— Все, хватит! — Алексей, внимательно следивший за Меньшиковым, почти силой оторвал его от Светланы. — Хватит, я сказал! Дорвались, как малолетки! Передоз ведь уже!

И действительно, на коже ожогом проступил ярко-красный отпечаток Сашкиной ладони.

— Рационализатор хренов! — обругал Меньшикова Лекс.

— Алексей, мне совсем не больно, наоборот, оттуда такое приятное тепло идет, — заступилась за парня Светлана.

Шипя сквозь зубы, как рассерженный кот, Алексей выскочил в комнату психологической разгрузки и начал внимательно разглядывать устроенный там небольшой сад камней. Крупный халцедоновый желвак удивительно правильной формы приглянулся ему, и, вытащив камень из песка, Лекс понес его Светлане.

— Ложись на спину, — велел он и осторожно положил камень прямо на красное пятно. — А теперь попытайся его согреть. А ты не лезь, — Суворов локтем отпихнул Сашку.

Тот, не протестуя, молча уселся на пол рядом со Светланой.

— Сейчас ты сбросишь избыток энергии в этот камень, — Лекс чуть поправил желвак, чтобы он лучше закрывал ожог, — халцедон хорошо держит заряд, поэтому ты сможешь им воспользоваться и через неделю, и через месяц. Остальные камни можно так же зарядить, я потом покажу, как вам с Санькой это сделать, будет тебе стационарное хранилище. А дома посмотрю, что можно подобрать для амулета-накопителя, который всегда будет с тобой. Но его заряжать ты должна сама.

— Как? Я не умею, — призналась Света, — все это для меня... Чужое, да, именно. Только не обижайся, пожалуйста, — попросила она, заметив, как криво усмехнулся Алексей, услышав ее слова.

— Не бери в голову, — он отмахнулся от ее извинений. — Сделаем привязку, и заряжаться твой амулет будет сам, только не снимай его во время секса с мужем. Зарядилась от него — скинула часть в накопитель, почувствовала себя плохо — зачерпнула. В принципе, можно сделать и так, что он автоматически будет пополнять недостачу. В общем, все не так уж и страшно, главное, чтобы всегда был резерв. Дома тоже можно, и даже нужно, держать стационарный накопитель типа этого, — Алексей убрал камень и удовлетворенно кивнул, потому что на месте ожога осталось только бледно-розовое едва заметное пятно. — Кстати, есть очень быстрый способ скинуть излишек своей энергии.

— Какой? — Меньшиков, слушавший Лекса так же внимательно, как Светлана, опередил ее с вопросом.

— Помочиться на него. Достаточно несколько капель, только нужно сконцентрироваться соответственно.

— Меня научишь? — спросил Сашка. — Я смогу зарядить такой накопитель? — он отобрал камень у Алексея и оглядел со всех сторон. — Кто-то другой, Света, например, сможет им воспользоваться?

— Я думаю, да, потому что ты в бОльшей степени, чем Светлана, универсал, только учить тебя еще и учить.

— Я разве против? — пожал плечами Меньшиков.

— Будем учить? — с улыбкой поинтересовался Алексей у Светланы. — Через несколько лет Александр наберет такую силу, что мне сложно даже представить, на что он станет способен.

Света кивнула:

— Конечно, будем.



* * *


Рассказывая Лексу о Сергее, Светлана не знала о произошедших с тем переменах, которые Ирину не встревожили, но вызвали недоумение. Света заметила еще на даче, как пристально Сергей следит за Светлашкой и Иринкой, но это не удивило ни ее, ни кого-либо другого, потому что Максим точно так же караулил племянниц и в лесу, и около воды, да и Вадим беспокоился за девчонок не меньше. А Ирина обратила внимание, что и на дачном участке, и дома муж продолжает следить за дочкой, словно ей может угрожать какая-то опасность. Она списала это на усталость и переизбыток впечатлений от поездки на дачу, дня рождения дочки, знакомых уже гостей и новых лиц. Но и после пяти дней в клинике, когда Сергея отпустили на выходные, его беспокойство никуда не исчезло. Дочка постоянно должна быть на глазах — казалось, он дал себе такую установку, которая распространялась также на Иринку и других детей, появившихся на даче.

Сестра Вадима привезла на каникулы закончившую первый класс Катюшку и Вовку, которому в школу предстояло пойти только через год, а вместе с Катей постоянным гостем стал Вася Рябов, чей дед прошедшей зимой купил дом по соседству с дачей Устюговых. Пока там не закончился ремонт, Вася жил у отца Глеба, но лишь только мальчик узнал, что приехала Катя, он сразу попросил отца привезти его в Сухой Лог.

Сергей был откровенно рад, что число его "подопечных" увеличилось. Он прекрасно понимал и Васю, и Вовку, которого не всегда могли понять даже мама с бабушкой, а Катюшкин брат с первой же минуты был готов не отходить от Сергея ни на шаг, хотя обычно дичился незнакомых людей, а Максима с Вадимом слегка побаивался. Максим сначала настороженно приглядывался к тому, как Ирин муж водится с малышней, но потом решил, что его опасения не имеют под собой никаких оснований, тем более что Андрей Рябов без каких-либо колебаний доверил своего Василия Сергею.

Вовку, маленького и слабенького, — в восемь лет он выглядел едва ли на пять — на озеро брать не рисковали, и, чтобы никому не было обидно, Максим с Вадимом купили надувной бассейн, такой большой и достаточно глубокий, что в нем могли поместиться и пара-тройка взрослых. Ну а малышам там было вольготно и на полуметровой глубине; налить в бассейн больше воды Максим наотрез отказался.

Вася тоже не отказался бы поплескаться голышом в прогретой солнцем воде, но Катя, чье мнение было для него высшей инстанцией, высокомерно сморщила носик — она уже большая, ходит в школу, поэтому ей неприлично барахтаться в воде со всякой мелюзгой, и мальчик, глядя на нее, тоже не полез в надувной бассейн. Катюшка же натянула новый купальник, подражая взрослым, старательно намазалась лосьоном от солнечных ожогов и устроилась в шезлонге, водрузив на голову панаму с широкими полями. Вася, как и положено истинному джентльмену, принес своей прекрасной леди стакан сока и расположился напротив с альбомом для рисования. На Катю как на модель у него были большие планы.

— Ира! Ты только посмотри на них! — шепотом позвала Светлана.

Ирина рассмеялась, увидев, как восьмилетняя девчушка с видом завзятой светской львицы что-то объясняет Васе, который настолько увлекся ее рассказом, что даже отложил альбом в сторону.

— Наверное, про школу рассказывает, — предположила Светлана.

Катюшка в представлении других детей после того, как пошла в школу, относилась к другому миру — миру взрослых, оказавшись почти наравне с Лешкой и Ксюшей. С открытыми ртами они слушали о школе, учителях, уроках, а самым интересным в школе им казалась продленка, которая чем-то напоминала детский сад с той разницей, что там не укладывали спать. А Вася расспрашивал Катю об учебе подробнее других, потому что осенью сам должен был пойти учиться. Александр Николаевич предлагал организовать для внука домашнее обучение, обещая пригласить любых, хоть из Москвы, хоть из-за границы, преподавателей, но Вася попросился в школу, потому что в последнее время ему стало не хватать общения с другими детьми. Отдать мальчика в обычную школу не рискнули, и Андрей нашел для сынишки частное учебное заведение, где в классах занималось не больше десяти учеников и ему обещали индивидуальный подход к ребенку с особенностями развития. Подобных школ в городе оказалось несколько, но именно эта больше других понравилась Андрею, потому что в ней был музыкально-художественный, как говорили раньше, уклон. Медведев продолжал заниматься с Васей, но Вадиму, при несомненном таланте художника, не хватало навыков педагога, к тому же он заметил, что у мальчика появилась тяга к лепке.

Но до начала занятий в школе было еще далеко, и все наслаждались летним теплом и солнцем и ягодами, которые поспевали в лесу в невиданных количествах. Малина нескольких сортов, крупная и сладкая, росла и на дачном участке, но лесная ягода была несравнимо ароматней и, как считалось, полезней при простуде. Ее сушили и протирали с сахаром и ели просто так, прямо с куста. Когда начинались сборы за ягодой, малыши ни за что не хотели оставаться на участке. Ради душистых ягод они соглашались безоговорочно слушаться старших и мирились с плотными джинсами и куртками, а также с тем, что их мазали и брызгали всякими запашистыми средствами от насекомых — клещи в лесу не встречались уже давно, но вот комары и разная мошка сильно досаждали в тенистых зарослях.

Последнее разрекламированное средство от насекомых всех видов оказалось особенно вонючим.

— Брр... — Ирину, на что профессионально привычную к едким запахам, и то передернуло. Она еще раз перечитала мелкий шрифт на баллончике и не без сомнения сообщила: — Уверяют, что безвредно для людей и теплокровных.

— А мы теплокровные? — тут же поинтересовалась Иринка.

— Судя по тому, что ты можешь сидеть в воде до посинения, пока дядя Сережа тебя из нее не вытащит, то ты холоднокровная, как лягушка, — вздохнула Светлана.

— Неправда! Неправда! Я не лягушка! — завопила дочка.

Светлана поморщилась и, понизив голос до еле слышного шепота, пожаловалась Ирине:

— Я знаю, что мышей отпугивают ультразвуком, моя же своими криками скоро разгонит в округе всю живность, вплоть до медведей.

Ирина улыбнулась:

— Медведей — может быть, а вот на комаров это вряд ли подействует, так что придется брызгать.

Максим тоже оценил "букет":

— Лучше бы дегтем намазались. Воняло бы так же, зато обошлось дешевле. И вообще зря вы заранее набрызгались, пока до леса дойдем — весь эффект пропадет.

— А у нас с собой добавка будет, — усмехнулась Ирина.

— И это я слышу от эколога... — сокрушенно пробормотал Максим.

Вопреки его опасениям, запах, пока шли до леса, не улетучился и как бы ни стал еще более противным.

— Голова кружится? Болит? Тошнит? Что-нибудь неприятное чувствуете? — озабоченно расспрашивали детей то Светлана, то Ирина, но ни их дочкам, ни Кате с Васей в отличие от взрослых запах не доставлял особого дискомфорта.

Сергея запашистый репеллент тоже не раздражал. Томский поднес обрызганное препаратом запястье к лицу, втянул воздух и пожал плечами, как бы недоумевая, из-за чего столько беспокойства. Ядреная химия не отпугнула и ротвейлера, принадлежавшего сторожу дачного поселка.

Бегавший сам по себе, без хозяина, по опушке леса пес с громким лаем свернул в сторону нашей компании. Хотя никто никогда не жаловался, что ротвейлер нападал на людей, Максим начал лихорадочно оглядываться в поисках палки или камня потяжелее, а Ирина со Светланой загородили собой детей. Но Сергей, опередив всех, выпрыгнул навстречу собаке и рывком втянул в себя воздух, издав при этом странный звук — хриплое и в то же время свистящее шипение. Ротвейлера словно парализовало, так резко он остановился, неловко свалившись на траву, а через секунду-другую кое-как поднялся и, скуля и подвывая от ужаса, на заплетающихся лапах кинулся прочь.

— Честное слово, — плюнул ему вслед Максим, — я когда-нибудь пристрелю эту тварь и ее хозяина заодно!

А Сергей обернулся к детям, поднял на руки дочку и озабоченно поинтересовался:

— Он напугал тебя?

— Не-а, — Светлашка помотала головой. — Ты же прогнал его. Мама говорит, он дурной, только лает много. И говорит, чтобы мы к нему не лезли, когда он к дому прибегает.

— Больше не прибежит, — пообещал Сергей.

Иринка, Катя и Вася тоже не успели испугаться, настолько быстро все произошло, и буквально через минуту, увидев усыпанные ягодами кусты, забыли о случившемся. А Максим еще какое-то время с подозрением поглядывал на зятя — слишком уж странным способом Сергей прогнал ротвейлера, напугав собаку до полусмерти. Да и ему самому на миг стало немного не по себе, когда он услышал нечеловеческие звуки, вырвавшиеся из горла Ириного мужа. Но больше ничего необычного не происходило, Сергей, как всегда, больше общался с детьми, чем с кем-либо еще, Светлана с Ириной тоже не проявляли беспокойства, волнуясь в основном из-за покусанных комарами, несмотря на запашистый репеллент, детских рук и щек.

А напуганный Томским пес на дачном участке Устюговых больше не показывался, обходя его дальней дорогой, и удирал со всех лап, когда издали замечал Сергея. Единственным, кто скучал без визитов маловоспитанного гостя, был Катин брат, у которого с ротвейлером была взаимная симпатия. Но на дядю Сережу, из-за которого пес больше не навещал его, Вовка обижаться не мог, потому что тот никогда не отказывался играть с ним и даже учил плавать, причем вполне успешно. Иринка, глядя на них, отставать от двоюродного брата не захотела, Светлашка тоже решила присоединиться к компании, уже через неделю поразив всех тем, что смогла уверенно, без чьей-либо поддержки, проплыть десять метров вдоль берега. Она утверждала, что совсем не устала и рвалась побить собственный рекорд, но Лешка, заметив обеспокоенный взгляд Ирины, выудил сестренку из воды.

— Хватит, вода в озере достаточно холодная для того, чтобы ты могла простыть. Захлюпаешь носом, я тебя даже к бассейну не подпущу, — пообещала Ирина.

— А я в бассейн и не хочу, — поджала губки Светлашка, — я хочу по-взрослому в озере плавать, вместе с папой. И купальник хочу взрослый, как у тебя или тети Светы. Я уже большая, чтобы голышом купаться!

Она сердито завернулась в полотенце и обиженно отвернулась. Если бы ее услышала Иринка, со счастливым визгом плескавшаяся с Васей на мелководье, то тут же начала бы настаивать на том, что она тоже большая, и требовать не только купальник, но и надувной матрас, на котором можно плавать по озеру, который в списке ее желаний стоял на втором месте после котика. Катя не принимала участия в их возне. Лежа на большом полотенце, она читала Вовке, которому запретили лезть в озеро, свою любимую "Снежную королеву" и одним глазом неодобрительно посматривала на Васю, увлекшегося шумной игрой.

Светлана, с улыбкой глядя на детей, призналась:

— А вот я, наверное, совершеннейший младенец, потому что была бы совсем не против искупаться голышом.

Представляя, как прохладная вода ласкает обнаженное тело, она подумала: "Вот не было бы сейчас с нами Лешки и Сергея, я бы точно разделась. Нужно будет уговорить как-нибудь Димку, чтобы сходить на пляж ночью и, как тогда, на карьере..."

— Теть Света! Поехали с нами в парк на платный пляж, — оборвав ее мечты, предложил Лешка, — и, легонько толкнув сестренку локтем в бок, объяснил: — Там все, даже взрослые, голяком и купаются, и загорают.

Светлашка сначала удивленно посмотрела на тетю Свету, потом недоверчиво покосилась на брата и явно расценила их слова как попытку ее обмануть, потому что надулась еще сильнее, еще немного — губки задрожат, а на глазах покажутся слезы.

— Мы попросим маму купить тебе особый купальник. — Сергей подхватил дочку на руки и прижал к себе. — Ты же у нас спортсменка, поэтому тебе нужен не простой купальник, а спортивный. А к нему — шапочка, чтобы не мочить волосы. И очки. Ты же видела по телевизору, что спортсмены в специальных очках плавают?

— Чтобы нырять можно было?

Надвигавшиеся слезы не материализовались, потому что Светлашку захватила перспектива получить настоящую спортивную экипировку. Она мгновенно забыла все обиды и начала рассказывать отцу, что, когда научится нырять, то соберет на дне озера все красивые камни и ракушки, а потом они вместе поедут на море и будут искать жемчуг и кораллы.

— Если я про что-то скажу, что нельзя — тут же обида, слезы, — вздохнула Ирина, — тут же поворачивается ко мне попой и начинает демонстрировать свое негодование, зато к отцу — сразу и безоговорочно.

— Ма, а чему ты так удивляешься? — пожал плечами Лешка. — Папе всегда нравилось возиться с детьми, по себе знаю, и они к нему в ответ тянутся. А сейчас еще другой фактор вмешивается — когда папа со Светлашкой, Иринкой или Вовкой, никто не ждет, что он что-то вспомнит, не спрашивает: "Неужели ты и это забыл?" Да и в развитии они идут наравне.

— В каком смысле? — Ирина не поняла.

— Ты знаешь, что они вместе учатся читать?

— Как?! — поразилась Ирина. — У него же не получалось, врачи посоветовали не настаивать, да и сам он особого стремления не проявлял.

— А тут у него такое желание появилось, уж не знаю откуда. Светка-то наша ничего не хотела говорить, а Иринка проболталась, она просто в восторге от того, что может учить не только Вовку, но и "дядю Сережу".

— Как же я ничего не заметила? — Ирина сильно огорчилась. — Почему он мне ничего не сказал?

Лешка вздохнул:

— Мама, нужно примириться с тем, что мы для папы практически чужие люди, он нас так и не вспомнил, несмотря на все наши усилия. Ему сказали, что ты его жена, а я сын. Он благодарен нам за заботу и знает, что должен нас любить, но что за любовь по-обязанности? Папа сам это понимает и страдает из-за этого, он ведь видит, как мы переживаем, особенно ты. А Светку он любит не потому, что так положено, а просто так. Она часть его нынешней жизни, с ней не связано ничего непонятного и забытого, — парень скривился: — Что-то я такое корявое выдал, бабушка, если б услышала, не одобрила бы.

Ирина кивнула:

— Я поняла тебя, потому что сама все время об этом же думаю. Он тоже для нас одновременно и родной, и чужой, а для Светлашки в нем ничего чужого нет, она его другого не знала. Да, Леша, мы должны это перетерпеть. Я уверена, что есть способ вернуть нашему папе память, чтобы там врачи ни говорили. Мы же с тобой не верили, что он погиб, и оказались правы. А сейчас я не верю, что ничего нельзя сделать. И тетя Света так же считает, только пока не нашла, что можно сделать, чтобы папа стал таким, как прежде. Но я знаю, она обязательно придумает что-нибудь.

А Светлана пока не могла придумать ничего, что могло бы помочь восстановить память Сергея. И не в последнюю очередь она связывала это с тем, что он неохотно шел на контакт, не отказываясь напрямую от диагностики, но словно бы уклоняясь от попыток просканировать его энергетическую оболочку. С таким Светлана еще не сталкивалась, под ее воздействием обычно раскрывались без особых проблем, очень редко инстинктивно пытались поставить блок или, как это было только с Лексом, сплетали ее энергопоток со своим, в то же время не смешивая его. Может, думала она, все дело в том, что ее собственная энергетическая оболочка вся в прорехах и просканировать Сергея просто напросто не хватает сил. Рецепт Лекса помог — несколько браслетов из цельного чароита и подвеску из молочно-белого с оранжевыми прожилками янтаря, которые он превратил в накопители энергии, Светлана теперь не снимала никогда и чувствовала, как постоянное желание секса с Вадимом перестало туманить ее сознание. Света не видела мужа уже неделю, так он был занят по работе, скучала по нему, но не изнывала, как еще недавно от невыносимого голода. Беспокоил ее лишь уменьшающийся запас энергии в камне, а Вадим сказал, что вынужден до конца недели задержаться в Москве. Оставался, однако, еще один способ зарядить накопители, кроме тех, которым научил Лекс, Светлана изобрела его сама, но пока что у нее не было возможности опробовать задуманное.

Летняя ночь. Полнолуние. Голубовато-белый диск висит почти над головой, освещая распустившиеся поздним вечером цветы душистого табака, вокруг которых вьются слетевшиеся на сладкий запах бражники. Изредка подают голос какие-то ночные птицы и на грани слышимости попискивают летучие мыши, пикирующие за насекомыми почти к самой земле. Светлана осторожно, стараясь не наступать на скрипучие половицы, поднялась на крышу, где Максим с Павлом еще в прошлом году сделали небольшую террасу и душными летними ночами спали на ней. Павел в Петербурге, Максим в городе, поэтому сегодня здесь никого нет. Света удовлетворенно улыбнулась и скинула невесомое кимоно — не должно быть никаких преград между ней и лунным светом, пронизывающим пространство, оставлены только янтарная подвеска и чароитовые браслеты, а волосы забраны в высокий пучок. Ничто не должно помешать впитать в себя энергию ночного светила, впитать в избытке, которым потом зарядить украшения и два халцедоновых желвака из найденных недавно девчонками. Насколько Алексей научил ее чувствовать камень, запаса в них хватит и чтобы спокойно дождаться Вадима, и чтобы наконец просканировать Сергея.

Статические асаны йоги чередуются с медленными движениями, которым Лекс обучил Светлану, затем она снова опускается на пол, застывает в позе лотоса, подняв к Луне лицо с закрытыми глазами, и поглощает каждой клеткой кожи льющийся на нее серебряный свет. И не замечает, что за ней наблюдают.

Сергей просыпался каждую ночь, иногда по несколько раз, бесшумно вставал и, ведомый неясным побуждением, но зная, что это правильные действия, обходил по периметру дачный участок. После этого он возращался в дом, заглядывал в детскую, где спали малыши, и только после этого поднимался в их с Ирой комнату, где засыпал с ощущением выполненного долга. Еще ни разу никто не встречался ему во время ночных обходов, но в ночь полнолуния Сергей сразу понял, что еще кто-то не спит. Этот кто-то не был чужим, от него не исходило никакого негатива, но все же в его присутствии чувствовалась какая-то неправильность.

Сергей тщательно обследовал участок, не обнаружив, как всегда, никого, и, уже возвращаясь к дому, разглядел, кому же, кроме него, не давала покоя полная Луна. На фоне ослепительно белого диска в завораживающем танце плавно двигалась обнаженная женская фигура, то наклоняясь, то вытягиваясь в струнку, то изгибаясь, подобно водорослям в неторопливо текущей реке. Сергей узнал Светлану, ее колышущийся угольно-черный силуэт с неяркими искорками на запястьях будто загипнотизировал его, заставив подняться на крышу по приставленной к дому лестнице и приблизиться к женщине, которая замерла на месте, увидев его.

Света не испугалась, не удивилась, когда заметила рядом с собой Сергея, и не смутилась своей наготы, только почувствовала легкую досаду из-за того, что он прервал процесс поглощения энергии. Браслеты уже искрились от переполнения ею, но янтарь был еще не полон, а халцедоновые желваки не тронуты, поэтому не хотелось тратить ни грана ее даже на слова. Светлана молча смотрела на Сергея, тоже не произнесшего ни звука, и ждала, когда Ирин муж уйдет. Он несколько секунд стоял неподвижно, потом поднял руку и снял заколку с ее волос, заставив их рассыпаться по плечам. После этого Сергей обеими руками провел по телу Светланы, как будто что-то счищая с него. Она задохнулась от этого прикосновения и на долю секунды, как ей показалось, потеряла сознание, а когда пришла в себя, Сергей исчез, словно бы его и не было рядом мгновение назад. А вместе с ним исчезла не только вся собранная этой ночью энергия, но и та, что оставалась после отъезда из дома на дачу.

Света без сил опустилась на дощатый пол. Обижаться на Сергея она не могла, потому что знала — он инстинктивно воспользовался подвернувшимся донором. Это ей, пусть с трудом, но получается превозмочь просыпающийся голод, который не может насытить никакая еда, а ему после травм, болезни, потери памяти и тех немалых способностей, что когда-то проснулись на ее занятиях, не понять, что с ним происходит. Она перегнулась через перила, пытаясь рассмотреть, куда исчез Сергей. Но внизу она Томского не увидела и не услышала ни звука, и если бы не горевшая от прикосновения его рук кожа и ощущение абсолютной опустошенности, то можно было бы подумать, что ей все померещилось. Не найдя на полу заколку, Света заплела волосы в косу и распростерлась на досках, на что-то бОльшее у нее пока не было сил. Летняя ночь коротка, но несколько часов до рассвета хватит, чтобы хоть немного восполнить запас и протянуть до следующей ночи. Если же завтра Сергей снова придет к ней за энергией, она научит его брать ее из лунного света, из дерева, из камня, поможет сделать накопитель, подобный тем, что теперь есть у нее.

Когда Томский прикоснулся к Светлане, ему показалось, что кровь вскипела в его венах, еще немного — и он взорвется, как... Сравнение не находилось, а то чутье, которое временами руководило им, заставило спасаться бегством. Сергей спрыгнул с крыши, пронесся через весь участок, с легкостью перемахнул через высокий забор и помчался по дорожке, ведущей от дачных участков к лесу. По лесу он летел, не выбирая дороги, которой не видел в ночной тьме, но ничто не мешало ему — кусты и деревья как будто расступались, уходя в сторону, торчащие из земли корни, прятались поглубже, освобождая путь. Кипевшая кровь туманила рассудок и гнала куда-то, возможно, в черное небо, где звезды Млечного Пути меркли в сиянии Луны, возможно, еще дальше.

Сергей очнулся от морока, когда упал в воду. Он вынырнул и, оглядевшись по сторонам, обнаружил себя в озере, недалеко от берега, противоположного тому, куда они ходили на пляж. Как он сумел прибежать туда в темноте, по незнакомой дороге, да еще и раздеться по пути догола, Сергей не знал, но, честно говоря, это его и не волновало. Гораздо более важным казалось понять, что произошло. Его разрывали два противоположных желания: вернуться и зачерпнуть еще энергии, легкой и сладкой, будоражащей кровь, и повисшее в глубине сознания предупреждение, что это может быть смертельно опасно и от донора такой энергии нужно держаться как можно дальше. Эта раздвоенность была не просто неправильной, она была мучительно болезненной.

Лежа на спине и разглядывая клонящуюся к горизонту Луну, Сергей пытался разобраться в себе. К Светлане его потянуло, как магнитом, и это не была тяга к женщине, хотя он не отказался бы и от сексуального контакта, если бы на ней не лежала метка другого мужчины, с которым связываться было опасно. И на самом Сергее тоже была метка, что он связан с другой женщиной, со своей женой, с Ириной и с дочкой. Их он не только не отдаст никому, даже не подпустит никого близко. А с чувственными желаниями, которые после отмены таблеток не давали ему покоя, — в голове всплыли странные, не принадлежащие ему слова: "С целью получения жизнеспособного потомства допустимо совокупление с самками своего вида или близких к нему" — можно разобраться позднее, сейчас важнее другое. Энергией Светлана поделилась с легкостью, но не было ли в этом ловушки? Приучить к доступному и приятному источнику энергии, а после, когда он привыкнет и не сможет без него обходиться, заставить действовать в чужих интересах. В чьих? Ответа не было. Нужно было вернуться в город и достать светящийся синим камень, может быть, тогда, после его воздействия, появятся ответы хотя бы на часть вопросов.

Не чувствуя усталости, Сергей переплыл озеро. Уже выбравшись на берег, он понял, что левая рука, до сих пор, несмотря на все ухищрения ортопедии и физиотерапии, плохо работавшая, стала действовать не хуже правой: пальцы без труда подобрали с земли сосновую иголку, кисть свободно вращалась во всех направлениях, и никакие движения не вызывали боли. Это обрадовало, потому что было правильно. Руку вылечила энергия, которую он взял у Светланы, догадался Сергей и решил, что обязательно отблагодарит за щедрый дар, но впоследствии стоит держаться от нее как можно дальше, чтобы не приобрести зависимости от нее и ее легкой и целебной энергии.

Назад Сергей возвращался в сером предрассветном сумраке, размеренным неторопливым бегом разгоняя клочья тумана, сгустившегося в низинах. Мельчайшие капли влаги оседали на обнаженном теле, холодя его и успокаивая кровь, но не желание. Никем не замеченным, Сергею удалось добежать до дачи и проскользнуть в дом, но Ирину он все-таки разбудил.

— Сереж, ты что? — сонно спросила она, когда муж лег поверх махровой простыни, которой они укрывались.

— Вниз спускался, потом проверил, как дети, — Сергей сказал почти правду.

— А голый-то почему?

— Тебя хочу.

Он сдернул простыню с Ирины и прижал ее к себе.

— Я еще сплю, — недовольно буркнула она.

Сергей тут же отпустил ее и, поворачиваясь спиной, не без досады бросил:

— Спи.

Утром, за завтраком, Светлашка сразу заметила, что левая рука отца стала работать как следует, хотя Сергей, сам не понимая почему, хотел скрыть это.

— Папа!!! — радостно вскрикнула она. — Твоя рука!!! Она больше не болит?!

— Не болит, — Сергей не удержался от улыбки.

Ира удивилась:

— Сережа, что ж ты молчишь? Это же здорово! Когда рука прошла? Отчего? Что ты сделал?

— Это Светлана, — ответил он, полагая, что этого будет достаточно.

Ирина и в самом деле удовлетворилась таким объяснением.

— Какая же она все-таки волшебница!

— Да уж действительно! — поддержала ее Вера Дмитриевна.

Иринка тут же заважничала от гордости за маму:

— Мама еще и не то может сделать! Она папу, когда он не мог ходить, на ноги поставила, а рука для нее — плевое дело! Моя мама вообще может все! Такое, какое никто не сделает, даже дядя Леша! Когда он болел, маме пришлось его лечить! Вот!

Светлашка же, чисто из вредности, чтобы сестренка не задавалась, заявила:

— А я твоей маме скажу, что ты опять ругалась! Она тебя отучает-отучает, но ничего сделать не может!

— Может! Моя мама все может! И вовсе я не ругалась!

— Ругалась!!!

— Нет!!!

— Ругалась, — негромко добавил Вовка, который всегда безоговорочно поддерживал Светлашку, а Иринку, когда та кричала, вообще боялся.

Катя неодобрительно посмотрела на распетушившихся девчонок, но ничего не сказала, только неодобрительно, явно подражая своей бабушке, поджала губы.

— Светлана еще спит, наверное, — заметила Вера Дмитриевна, стараясь успокоить внучек, — а вы ее своими криками сейчас разбудите. Давайте-ка, милые мои, потише.

Девчонки притихли, обиженно косясь друг на друга.

— Действительно, пойду гляну, что Света так разоспалась, — Ира одним глотком допила кофе и направилась в дом.

— Я не сплю, — не открывая глаз, сказала Светлана, когда Ирина заглянула к ней. — Просто вставать не хочется.

— Ты не заболела? — Ира обеспокоенно оглядела подругу, свернувшуюся калачиком на широком диване рядом со сбившимися к краю простынями. Ей показалось, что Светлана выглядит не то нездоровой, не то уставшей, да и вообще для такого классического "жаворонка", как она, обычным делом было соскочить чуть свет, а не "давить подушку" до десяти часов утра. — Зря ты раздетая спишь, запросто ночью может сквозняком протянуть, — заметила Ирина.

— Нет, Ириш, не беспокойся, все в порядке, просто я не выспалась и хочу поваляться, — улыбнулась Светлана, но глаз так и не открыла, пока не услышала от подруги:

— Светик, спасибо тебе. Рука у Сережки — как новенькая.

— Правда? — обрадовалась Света. — Я не думала, что с одного раза все получится! Нужно прямо сейчас посмотреть ее! Где Сергей?

Она соскочила с дивана, в последний момент, словно забыв, что нужно одеться, набросила на плечи полупрозрачное шелковое кимоно и устремилась из комнаты.

— Завтракает, — вдогонку бросила Ира, неодобрительно думая, что подруга в последнее время все больше и больше склоняется к нудизму.

"Когда же это она лечила Сережку? — внезапно она заподозрила неладное. — Вечером, когда ложились спать, рука у него была как всегда, не лучше и не хуже, а утром оказалось, что все прошло: и боли исчезли, и подвижность восстановилась. Когда он вставал ночью? Что за лечение такое — ночью? Днем-то почему нельзя было этого сделать?" И почему-то ей представилась "лечение" — бурный секс на том самом диване, на который она рассеянно смотрела до сих пор, удивляясь поспешному бегству подруги. Странно, но, несмотря на промелькнувшую в воображении картину, ревности Ира не почувствовала, как если бы то была обычная медицинская процедура, массаж например.

"Да нет, ерунда, — отмахнулась она от собственных фантазий. — Света не стала бы таким способом... Или решилась испробовать такой радикальный метод? И потому с утра, как выжатый лимон! Но Сережка... Если бы он всю ночь с ней... То утром вряд ли стал бы меня будить. Ну, может он несколько раз подряд, но не до такой же степени, чтобы сначала со Светой, а потом еще и со мной. Да нет, вообще, что за чушь лезет мне в голову? Не было ничего такого между ними, не было!"

Сочтя свои домыслы нелепыми, Ирина облегченно вздохнула и сбежала по лестнице вслед за подругой, но не догнала ее, обнаружив Светлану уже в беседке, где она сидела за столом с остатками завтрака в полном одиночестве и в полном расстройстве.

— Светик, ты что? — испугалась Ира, заметив подозрительно блестящие глаза.

— Ириш, я не знаю, что произошло, — в отчаянии прошептала Светлана. — Кажется, я выгорела. Я ничего не вижу или вижу какую-то ерунду. Сергей от меня шарахнулся, как от прокаженной, не дав даже прикоснуться к руке, и попросту сбежал, прихватив с собой детей. Самое странное, что он как будто расплывался, когда я на него смотрела. Двойной, нет, даже тройной контур, какая-то маска вместо лица. Лешу я хорошо вижу, — Ирина заметила, что парень заглянул в беседку и в нерешительности остановился на входе, не решаясь что-то спросить, — а Сергея я практически не видела. Я ничего не понимаю!

— Меня видишь? — сурово поинтересовалась Ирина, одновременно жестом прогоняя Лешку.

— Вижу, — кивнула Светлана.

— Нормально?

— Да, Ириш, как всегда.

— Значит, с глазами все в порядке, — сделала вывод Ирина.

— Это не в них дело, и я не знаю, в чем. Сейчас я ноль по энергии, ноль, если не минус, и не вижу ни себя, ни кого другого.

Светлана чувствовала резкий упадок сил после того, как Сергей "обобрал" ее, и подозревала, что те прорехи в энергооболочке, которые ей помогли закрыть Сашка и Лекс, снова зияют черными дырами. Сосредоточиться, чтобы увидеть их, у нее не было сил. Те крохи, которые набрались после ухода Сергея, не помогли, растворившись без следа, и накопители были практически пусты, их резерва, если экономить на каждом движении и каждом вдохе, едва хватит до ночи.

— И не знаю, что делать, — еле слышно сказала Светлана. Сопровождавшаяся кратким приливом сил вспышка радости, когда она услышала, что вылечила руку Ириному мужу, сменилась абсолютным опустошением. — Не знаю.

— Зато я знаю, — Ирина обняла подругу, — приведи себя в порядок, для начала. Во-первых, запахни как следует свое кимоно, что ли, а то некоторые скоро глаза вывихнут, пытаясь заглянуть тебе... Ну, сама понимаешь куда.

— Ой, — спохватилась Света, одной рукой судорожно хватаясь за полупрозрачный шелк на груди, а другой безуспешно пытаясь натянуть его на колени, — что-то я действительно, как дома...

— Ты здесь дома, — с нажимом сказала Ирина и покосилась на кусты ирги. — Просто тут есть некоторые обитатели, которые не понимают, что можно, а чего нельзя.

Громкий, быстро затихший шелест в кустах вызвал ее удовлетворенную улыбку.

— Во-вторых, я сейчас налью тебе самую большую, какая только есть в доме, чашку чая, и ты выпьешь ее. В-третьих, ты съешь не меньше трех плюшек, намазав их маслом и медом.

Светлана с почти не преувеличенным ужасом посмотрела на подругу, которая приступила к осуществлению своего плана:

— В-четвертых, после такого завтрака я рухну прямо здесь, под стол. И приклеюсь к полу.

— Ничего, отклеим. А потом уложим тебя в тенечке, и будешь весь день отдыхать и копить энергию. Что тебе нужно для подзарядки? — деловито поинтересовалась Ира. — Может, я смогу чем-то помочь? Как тогда, с Лексом?

— Нет, Ириш, тут только Димка справится, — вздохнула Света, чувствуя тянущую пустоту внутри себя. — Пока он не приедет, я так и буду ползать еле живая, что бы ни делала.

— А ты не ползай, а лежи, — распорядилась Ирина. — Мелочь нашу пузатую я отправлю вместе с мамой, Лешкой и Сергеем на озеро, Макс с Марьей только вечером приедут, так что тебя никто не будет доставать. Даже я, — улыбаясь чуть насмешливо, добавила она.



* * *


Пока Светлана отсыпалась после бессонной ночи, Вадим пытался сделать то же самое в поезде. Командировка в Москву вымотала его как никогда, потому что девяносто процентов времени пришлось убить на хождение по кабинетам высокого начальства. "Аккредитация, будь она неладна!" — то и дело поминал ее недобрым словом Медведев, с содроганием думая, что, может быть, придется переделывать необходимые для этой процедуры бумаги. Но обошлось, и не в последнюю очередь благодаря помощи Кузнецова, который, так и не утратив надежд увидеть Вадима в рядах подчиненных ему сотрудников, взялся опекать его и лично перепроверил привезенные документы, указав, что и где нужно поправить.

Несмотря на успешное завершение командировки, какая-то неясная тревога глодала Медведева. В поезде, как только он выехал за пределы Московской области, сеть не ловилась, и только на стоянках в крупных городах был отчетливый сигнал, позволявший вести нормальный разговор. Дома все было благополучно, Светлана с Иринкой отдыхали на даче Устюговых, дочка загорала, вдоволь купалась и начисто забыла о простудах, которые донимали ее в городе. У Ирины тоже все складывалось не плохо — Сергея выписали из клиники, а Светлана — в том, что она сможет помочь Ириному мужу, Вадим не сомневался — вылечила ему руку, да так успешно, что, по общему мнению, можно было обойтись без операции, правда, Худякову Томского еще не показывали, контрольный прием тот назначил через две недели. "Вот если бы еще и память у Сереги восстановилась, то было бы совсем хорошо, — думал Медведев, — определили бы его пока на склад, пусть бы поработал там вместе с Денисом, а потом получил допуск к дежурствам, подтвердил категорию и начал работать, как раньше".

Но с пробуждением памяти у Сергея пока не было никаких подвижек, он как будто даже смирился с этим, потому что не расстраивался, как раньше, когда оказывалось, что он чего-то не помнит, а только пожимал плечами. Светлана же в последнем телефонном разговоре посетовала, наполовину в шутку, наполовину всерьез, что в отсутствии мужа у нее наблюдается полный упадок сил, а на работу с такими тонкими материями, как память, энергии нужно несравнимо больше, чем на лечение самых сложных телесных травм.

— Димка, кроме тебя, зарядить меня некому, — прошептала она в телефон, словно боялась, что кто-то ее услышит.

— Зайка, я с вокзала — прямо к вам, домой заезжать не буду, — пообещал Вадим, сам соскучившийся по семье и, откровенно говоря, истосковавшийся по ласкам жены.

Но тревога не проходила. Стремясь избавиться от неясных предчувствий, Медведев пытался отвлечься чтением, посмотрел на планшете два фильма, потом поиграл в "Морской бой" и разрядил гаджет до нуля. Розетка в купе была, но, чтобы подключить зарядник, нужно было лезть под столик и разыскивать ее за баррикадой сумок и пакетов, что везли с собой попутчицы. В потемках делать этого не хотелось, а включать свет и будить двух не молодых уже женщин — еще меньше.

Спать не хотелось, хотя, добираясь на метро до "Комсомольской", Вадим едва не заснул стоя, и думал, что только лишь заберется на свою верхнюю полку, то выключится сразу и до конца поездки не оторвет головы от подушки. Он выбрался в коридор, не обращая внимания на укоризненные взгляды проводницы, подключил планшет к розетке около купе и уставился в ночную тьму за окном. "Через полчаса остановка, — подумал Медведев, — нужно выйти на улицу, воздухом подышать да новости в Интернете посмотреть. Скинуть Свете смс-ку, что еду нормально, может, и от нее что-то придет. Да, еще минералки бы холодной купить".

На платформе было темно и пустынно, никто не сошел с поезда на этой остановке и никто не собирался на него садиться, только из соседнего вагона выбрались покурить двое молодых парней. Вездесущих киосков, круглосуточно торгующих всякими печеньками, шоколадками, растворимой лапшой и вожделенной минералкой видно не было. "Ну и дыра, ...!" — не смог удержаться от ругани Медведев, когда, отправившись на поиски работающего ларька в здании вокзала, оступился на щербатом асфальте и чувствительно подвернул ногу. Но сеть в этой дыре ловилась отлично. В почте Вадим обнаружил письмо от Светланы и несколько фотографий Иринки, загоревшей, как шоколадка, и невероятно довольной. Медведев улыбнулся — дочка пошла в него, ей не нужно, как маме, опасаясь получить ожоги, прятаться в тень, золотистая от природы кожа малышки никогда не краснела от солнечных лучей, на глазах покрываясь красивым ровным загаром, племянники — Катюшка с Вовкой — были светлокожими, в свою маму, но тоже загорали достаточно быстро. Пока он рассматривал фотографии и сохранял их в телефон, прилетело послание от Генки с приложенными снимками его новорожденной дочки: Наташа маленькая на руках Наташи большой, крошечная сестренка на руках гордого доверием старшего брата и сам счастливый отец, с блаженной улыбкой глядящий на малышку. Вадим усмехнулся, решив при случае припомнить другу его издевки над Антоном и Сашкой, когда те были в ранге молодых отцов.

В лентах новостей тревожных сообщений тоже не обнаружилось, но беспокойство Медведева не проходило, несмотря на то, что оснований для него вроде и не было. "Уймись, параноик!" — возвращаясь в купе с большой пластиковой бутылкой "Нарзана", скомандовал он сам себе в стиле Ирины и, как ни странно, тут же заснул.

Утром же оказалось, что предчувствия Медведева оправдались полностью. Первую строку во всех новостных лентах занял прорыв шламохранилища на большом комбинате по производству глинозема, расположенном на севере области. Глухой ночью по неизвестной пока причине рухнула дамба, удерживавшая пульпу пустой породы, копившуюся в отстойнике не один год. Не выдержав напора потоков жидкого шлама, упали несколько опор линии электропередачи, обесточив округу, по которой разлилось содержимое отстойника, затопив сельхозугодия и вековые еловые леса и подмыв мост через небольшую реку с забавным названием Утка. Движение по перекосившемуся мосту стало невозможно, и частично затопленный шламом довольно крупный райцентр, построенный полвека назад при создании комбината, оказался отрезанным от непострадавших районов области.

"Опять с химией возиться, чтоб ее!" — Медведев ничего не знал о технологии производства глинозема, но подозревал, что экологически чистым процесс назвать никак нельзя и то, что выплеснулось из-за разрушенной дамбы — это отнюдь не смесь песка или глины с водой, которая частично уйдет в грунт, частично испарится. Вадим дочитывал сообщение регионального информационного агентства, одновременно думая о том, что ему срочно нужна Ирина консультация, потому что прорыв любого водохранилища на фоне ночного происшествия казался малозначительной и, можно сказать, обычной неприятностью, перед глазами спасателя постоянно всплывала давняя картина — сожженная кислотой спина Сергея Томского. Там был всего лишь литр, а в шламохранилище, по данным журналистов, — несколько миллионов кубометров...

Звонок из института пришел, когда Медведев нажал на значок зеленой телефонной трубки рядом с Ириной фамилией, и перебил вызов. Черепанов не стал ходить вокруг да около и сразу назвал произошедшее техногенной катастрофой. "Есть жертвы, — слова прозвучали резко и сухо, словно одиночный выстрел. — Примерно через полчаса будет Новоозерск, там тебя встретят и сразу перебросят на место. С ситуацией будешь знакомиться в дороге. По командировке в столицу отчитаешься потом".

В расписании остановка в Новоозерске не числилась, и проводница, у которой Медведев решил уточнить, сколько еще до него ехать, оглядела его с головы до ног со все возрастающим подозрением.

— "Скорые" в Новоозерске не останавливаются, — наконец снизошла она до ответа. — Вам, гражданин, еще больше часа ехать. А белье можете сдать хоть сейчас.

— До Новоозерска сколько? — хмуро повторил Вадим.

— Нету там стоянки! Нету! — перешла на повышенный тон проводница и на всякий случай загородила собой стоп-кран — мало что придет в голову этому помятому то ли со сна, то ли с похмелья бугаю.

— Будет, — сзади раздался мужской голос. — Пятнадцать минут до Новоозерска, товарищ майор.

За спиной спасателя оказался немолодой мужчина в форме железнодорожника.

— Бригадир поезда Медведев, — представился он. — Люся, не морочь человеку голову своим бельем, а лучше сообрази по-быстрому хороший чай.

— Спасибо, некогда, — отказался Вадим и, протиснувшись мимо бригадира и удивленно хлопавшей глазами проводницы, вернулся в купе забрать вещи. Расположившиеся завтракать попутчицы с некоторым недовольством посмотрели на его сборы, но вопросов задавать не стали.

— Чего это? Как это? Кто это? — донесся из коридора женский голос. — Для кого это нынче поезда останавливают?

— Для кого надо.

Мужской голос, видимо, бригадира поезда пресек возмущенное кудахтанье, и когда Медведев вышел в коридор, там уже никого не было; его тезка маячил в тамбуре.

Через несколько минут — Вадим едва успел позвонить Светлане и предупредить, что его не только не нужно встречать, а вообще в ближайшее время ждать не стоит — поезд начал тормозить, не доехав даже до окраины Новоозерска, и остановился практически в чистом поле. И одновременно рядом с поездом в метре над землей завис один из институтских вертолетов, из которого буквально вывалился, едва устояв на ногах, Меньшиков.

— Командир! Давай сюда! — заорал он, стараясь перекрыть грохот двигателя.

Сашка подскочил к вагону, схватил дорожную сумку Медведева и, пригибаясь, побежал к машине. Вадим в легком недоумении — он думал увидеть машину, но никак не вертолет — не стал дожидаться, когда бригадир поезда лично опустит лестницу, выпрыгнул из вагона и, не без труда преодолевая сопротивление создаваемого винтом воздушного потока, последовал за Меньшиковым.

В до предела загруженном разнокалиберными тюками МИ-8 обнаружились сам Черепанов и две группы спасателей: группа Кузьминых в полном составе и группа Медведева, за исключением Середкина, по случаю рождения дочки взявшего декретный, как беззлобно шутили ребята, отпуск.

— Ты уж извини, что тебя прямо на ходу из поезда выдернули, но дорога каждая минута, — кивнул Вадиму Николай Кронидович и конспективно обрисовал положение.

По словам Черепанова выяснилось, что на комбинате в последнее время были перебои с электроснабжением. Из-за них насосы шламохранилища, по сути представлявшего из себя цепь прудов, где отстаивалась смесь пустой породы с водой, то включались, то выключались, уровень жидкого шлама колебался, размывая дамбу, и ночью она наконец не устояла и разрушилась в трех местах практически одновременно. Примерно треть содержимого вместили в себя два нижних пруда, дамбы которых чудом выдержали напор, остальное разлилось по округе, затопив окраину райцентра, три небольших поселка, лес и поля. О количестве жертв, в основном работников комбината, точных сведений пока не было, десятка два человек считались пропавшими без вести. На спасателях лежали задачи, в первую очередь, эвакуации населения из пострадавшего района и, во вторую очередь, необходимо было представить план действий по борьбе с последствиями катастрофы для экологии не только пострадавшего района, но и соседних с ним, потому что окрасившаяся в кроваво-красный цвет река Утка уже разнесла попавшую в нее ядовитую субстанцию на пару десятков километров.

С воздуха все это выглядело, как кровоточащая язва, окаймленная темной коростой ожога, потому что зелень при соприкосновении с концентрированным щелочным раствором мгновенно побурела. Вблизи картина была совсем гнетущей: скукожившаяся растительность даже в тех местах, до которых красная жижа еще не дошла, груды погибшей рыбы и водоплавающих птиц по берегам реки, обожженные тушки каких-то мелких зверьков — Вадим не стал разглядывать бесформенные комки мокрого меха — и странный запах, от которого воздух казался липким и таким же едким, как грязь под ногами.

— Чем воняет-то? — стараясь дышать не глубоко, поинтересовался Медведев.

Сережа Шестаков с Сашей Суворовым, перебивая друг друга, тут же вывалили на него и остальных спасателей кучу довольно специфической информации о так называемом красном шламе, что он из себя представляет, откуда берется, как его можно переработать, что в результате получить и почему этим никто не занимается. С их слов получалось, что каждое такое шламохранилище — это мина замедленного действия, одна из которых рванула прошедшей ночью. Нужно отдать ребятам должное — одновременно со своей лекцией они за считанные минуты развернули переносную лабораторию.

— Пока Демидов сюда со своей бандой доберется, у нас уже будут первые результаты, — одобрительно кивнул, глядя на молодых спасателей, Черепанов, — и можно будет прикинуть, как эту пакость нейтрализовать и что вообще с ней делать.

— Нейтрализовать? — Шестаков пожал плечами. — Вряд ли получится. Теоретически — возможно что-то подобрать, и в пробирке соответствующую реакцию провести можно, но на земле... Тут тогда еще сто лет ничего расти не будет.

— Ждать, пока высохнет, потом бульдозерами сгребать и захоранивать, — поделился своим опытом Марат.

— А пока временную дамбу ставить, чтобы река дальше эту дрянь не разносила, — добавил Медведев.

Всего через несколько минут Черепанов выяснил, что наличный парк тяжелой техники частично уже задействован местными спасательными службами.

— Дайте людей!.. — было слышно даже на расстоянии, как кто-то надрывался в телефонной трубке. — У меня полтора десятка человек с ожогами!..

— Ожоги щелочью — это дрянь дело, — скривился Суворов-младший.

— Да уж, хуже, чем кислотой, — поддержал его Меньшиков и добавил, потроша один из привезенных тюков: — Придется одеваться, как на войну.

Как оказалось, часть груза составляли защитные костюмы и, на первый взгляд, обычные резиновые сапоги.

— На местных складах, что, сапог нет? — упаковывая себя в тяжелый костюм химзащиты, удивился Медведев. — Растащили для дома, для семьи?

— Это ПВХ, — лаконично ответил Меньшиков. — Резина не всякая, особенно старая, щелочь выдерживает, идет трещинами и крошится. Когда в клинику сообщили, что будет большое поступление с химическими ожогами, руководство сразу дало команду наш склад распотрошить именно на предмет щелочестойких материалов.

Не прошло и часа после прилета, как совместными усилиями работа была налажена. Вертолет забрал пострадавших с самыми тяжелыми ожогами в клинику Института экстремальных проблем. Группа Марата Кузьминых почти в полном составе села за рычаги бульдозеров, а группа Медведева, получив в свое распоряжение три Камаза, отправилась в ближайший поселок, затопленный отходами производства, проводить эвакуацию населения.

Часть жителей уже покинула свои дома, но большинство еще занималось сборами. В отличие от "простых" наводнений, когда так же приходилось эвакуировать людей, сейчас никто не собирался пересидеть стихию на верхних этажах и чердаках, возможно, потому что многие работали на комбинате и примерно представляли, какая ядовитая жижа залила окрестности — десятисантиметрового слоя хватило, чтобы выжечь все живое. Но без ругани и скандалов, конечно, не обошлось. Кто-то хотел вывезти из дома бытовую технику, кто-то хотел забрать едва ли не всю мебель, директор поселковой школы ни за что не хотела бросить домашнюю библиотеку, книги в которую начал собирать едва ли не ее прадед — и никого не успокаивали слова Медведева и местного участкового о том, что будет выставлено оцепление, которое не пропустит к оставленным домам любителей поживиться чужим добром.

— А кто будет сторожить самих сторожей? — скептически разглядывая спасателей, хозяйка библиотеки задала ехидный вопрос.

За неполных полдня Медведев неоднократно слышал его в разных вариантах от жителей поселка и скрежетнул зубами, собираясь в очередной раз, уже, возможно, на повышенных тонах, повторить ранее сказанное, но тут за его спиной раздался нетрезвый голос:

— Та ладна тебе, Михална, не боись, кому твои книжки нужны? Даже на подтирку не сгодятся.

Голос принадлежал тощему беззубому мужику неопределенного возраста. Разразившись тирадой о том, что все зло на свете происходит именно от книг, он тем не менее предложил посторожить библиотеку — и не только ее.

"Пусти козла в огород", — усмехнулся про себя Вадим, так как по виду потенциального охранника можно было предположить, что за бутылку-другую он не только вынесет из доверенного ему дома книги, но за сходную цену продаст и мать родную, и поинтересовался:

— Можно взглянуть на книги?

Директор школы с удивлением посмотрела на него, как на заядлого двоечника, внезапно ответившего на твердую четверку, и жестом предложила пройти в дом, который Медведеву показался похожим на дачу Устюговых: каменный фундамент и два этажа, сложенные из толстых бревен. Внутри сходство усилилось — точно так же были расположены прихожая, кухня и большая комната, где Ирин отец с сыновьями сложил камин, а здесь его место, да и вообще почти всю комнату с пола до потолка занимали стеллажи и полки с книгами.

Библиотека действительно была богатая: за стеклами отсвечивали золотым тиснением роскошные дореволюционные издания, под стать им были фолианты-однотомники русских и зарубежных классиков, в тридцатые и сороковые годы выпущенные издательством министерством обороны, и тома Большой Советской Энциклопедии, стройные ряды распространявшихся по подписке собраний сочинений, которые невозможно было купить в обычном книжном магазине. Даже не будучи библиофилом, Вадим не мог не оценить сколько времени, труда и средств потребовалось, чтобы собрать такую библиотеку. Пожалуй, Вадим мог бы поставить ее в один ряд с библиотекой семьи Кочергиных, и это удивляло, потому что он не ожидал встретить что-то подобное в таком захолустье.

— Отец почти двадцать лет проработал в Сарове, — объяснила хозяйка, заметив недоумение спасателя и, одновременно, его неподдельный интерес к книгам. — В пятидесятые и в самом городе, и особенно в окрестных деревнях можно было купить очень много хороших книг. Я тогда еще маленькая была, но помню, с каким набитым рюкзаком отец возвращался из своих поездок по району. И когда переезжали, то девяносто процентов вещей составляли книги.

А сейчас этим книгам угрожала реальная опасность, и никакое оцепление от нее спасти не могло.

Мародеры вполне могли позариться на богатую библиотеку, потому что хорошо изданные собрания сочинений, энциклопедии, многотомные справочники снова стали пользоваться популярностью для украшения интерьеров, причем не только домашних. Будучи в Москве, Медведев постоянно наталкивался на объявления типа "куплю книги, куплю библиотеку", а если существует спрос, то будет и предложение.

Но на "криминал" Вадим оставлял процентов двадцать, главной угрозой являлась ядовитая жижа, которая полностью затопила подвал, поднялась вровень с полом первого этажа и проступала между половицами, выкрашенными обычной масляной краской, начавшей облазить от воздействия на нее едкой грязи. Влажный воздух, застоявшийся в доме, обволакивал кожу липкой пленкой и казался горьким на вкус, и не оставалось никаких сомнений в том, что книги не выживут в такой атмосфере, хотя непосредственный контакт с жидкостью был практически исключен.

— Вы можете что-то сделать? — с надеждой спросила женщина.

— Постараемся, — коротко ответил Медведев, изучая набитые шкафы и стеллажи.

"Полки можно было бы прямо вместе с книгами погрузить в машину, — думал он, — остальное придется перекладывать в ящики и коробки. С тарой вопрос непростой, но решаемый, а вот где найти место, чтобы все разместить..."

Раздумья перебил восхищенный возглас Антона:

— Ух ты! Библиотека современной фантастики! Все тома, — с завистью добавил спасатель и коротко вздохнул: — А у меня только семь. Полностью никто не продает или запрашивают столько, что впору ипотеку брать.

Вадим с недоумением — неужели парень напрашивается на подарок? — воззрился на Усова, а тот, хотя утратил свою способность, но словно бы читая мысли командира, покачал головой:

— Это я так, без намеков. Я вообще-то хотел предложить — можно с военной частью договориться, определить книги к ним. Надежно, как в швейцарском банке, будет.

— Да кто нас туда пустит? — удивился Медведев.

— Командир здешней части — друг отца, — объяснил Антон. — Он не откажет.

— Я знаю Павла Аркадьевича, — улыбнулась хозяйка библиотеки. — Его часть над нашей школой шефствует.

— Тогда — тем более! — обрадовался Антон.

Медведев недоверчиво хмыкнул, потому что подполковник, с которым он уже успел пообщаться, совсем не показался ему отзывчивым и располагающим к себе человеком, но согласился с предложенным планом.

Скорее всего, если бы Вадим пришел к подполковнику Шерстобитову с такой инициативой один, то получил бы отказ, мотивированный и разумными, и не очень доводами. Но в присутствии Антона и Киры Михайловны проблема библиотеки решилась с невиданной скоростью, подполковник еще и попенял учительнице: "Что ж вы сразу-то ко мне не обратились? Столичных витязей ждали? А если бы вода продолжала подниматься?"

Нашлись и крепкие деревянные ящики, куда можно было уложить книги, и, главное, место, где эти ящики разместились бы в полной безопасности — кирпичное строение на высоком фундаменте, одно из полудюжины, что достались военной части "по наследству" от купцов Ошурковых еще в довоенные годы. Злые языки утверждали, что взрывчатка не взяла прочную кладку, и тогда бывшие продуктовые склады военные решили приспособить под свои нужды. Медведев когда-то слышал эту историю и сейчас профессионально — и как архитектор, и как спасатель — в живую смог оценить здание, куда предстояло переселиться библиотеке: "Умели ведь строить! Семь-восемь баллов с эпицентром прямо на территории части — и то не факт, что разрушится!"

Замки, примерно того же возраста, что и само строение, тоже внушали доверие одним своим видом.

— А мы по рабоче-крестьянски, без электроники обходимся, — Шерстобитов по-своему истолковал внимательный взгляд Медведева на тяжелые кованые засовы, которые с трудом снимали с толстых дубовых дверей два срочника. — Это у вас, в столицах, все по-современному, на электричестве, а у нас и надежнее, и экономнее, и, случись что, спецназ, чтобы вскрыть замок, вызывать не нужно.

Командир "столичных витязей" пропустил мимо ушей не первую уже шпильку подполковника, который не упускал ни малейшей возможности подколоть его, и поинтересовался, не обращая внимания на ухмылки военного:

— Сколько людей сможете выделить для Киры Михайловны? Я дам троих, больше не получится.

— Отделение дам, десять человек, — с интонацией "для хорошего человека ничего не жалко" пообещал Шерстобитов, — и машину.

— Отлично, — кивнул Медведев и бросил Усову: — Антон, книги на тебе. Возьми Шурика и Илюху, чтобы у них простоя не было.

— Хорошо, командир, — не стал возражать Антон.

Военному явно не понравилось, как "по-домашнему" обращаются друг к другу спасатели. Он неодобрительно посмотрел вслед Усову и покачал головой:

— Эх, испортили парня, испортили... Какой офицер из него получился бы, а вместо этого...

— Он — офицер. Старший лейтенант внутренней службы, спасатель второго класса, — перебил его Медведев.

— Боевой офицер, — продолжал настаивать на своем подполковник, — а не клоун какой-то весь в пирсинге, который и оружия-то в руках не держал.

— Пожарный ствол — тоже оружие, — сухо ответил Медведев.

Он хотел объяснить, что кнопки Антон вынужден носить по медицинским показаниям, а не для "красоты", но сдержался, не желая откровенничать: "В конце концов, если Антон этого подпола едва ли не с детства знает, то пусть сам ему и рассказывает, что да почему".

Косые взгляды Шерстобитова не то чтобы раздражали Медведева, который для согласования дальнейших действий спасателей и военных остался на территории части, но вызывали недоумение и мешали делу — практически ни один вопрос, даже самый простой, нельзя было решить, не выслушав пару язвительных замечаний по поводу и без. Но через какое-то время Вадиму показалось, что подполковник то ли подустал его подкалывать, то ли исчерпал запас острот с казарменным душком, во всяком случае, они успешно выработали план совместных мероприятий по дальнейшей эвакуации населения, оцеплению опустевших поселков, восстановлению дорог и линий электропередач и даже договорились, что спасатели разместятся на территории части. Им подполковник выделил точно такой же бывший склад, как тот, где должна была приютиться библиотека, и полевую кухню с поваром в придачу, оговорив заранее, что снабжение продуктами он на себя не возьмет, но обеспечит спасателей бензином и соляркой.

Медведев не стал отказываться от такого достаточно неожиданного и щедрого предложения, потому что возня с палатками отнимала достаточно много времени, которое стоило потратить с бОльшей пользой. К тому же место, где их установить, не затопленное разлившимися по окрестностям стоками, еще нужно было найти, а постройки, принадлежавшие военной части, стояли на небольшой возвышенности.

Но весь деловой настрой подполковника улетучился, как только на территорию части вернулся загруженный книгами "Урал", из него выпорхнула, опираясь на галантно предложенную Ильей руку, помолодевшая лет на десять Кира Михайловна и подарила Медведеву радостную улыбку.

— Вы... Вы спасли не просто книги! Вы... — женщина зажмурилась от переполнявших ее эмоций и выдохнула: — Спасибо!!!

Медведеву стало неловко и он пробормотал что-то насчет того, что работа у них такая — помогать и спасать, и не только людей, а всех, кто в этом нуждается.

— Кошек, птичек... — тут же раздался вновь наполнившийся ядом голос подполковника.

— Их тоже! — перебила его Кира Михайловна уже без тени улыбки на лице. — Вы, Павел Аркадьевич, только посмотрите, какую собаку мои соседи бросили! Ребятам, чтобы вызволить Тора, пришлось ломать дверь в сарай.

Из кузова машины два солдата-срочника, которых Шерстобитов отправил с Антоном за библиотекой, на одеяле вытащили большого черного пса с обширным химическим ожогом лап и брюха, где шерсть вылезла почти полностью, обнажив красную изъязвленную кожу. Пес не скулил от боли, лишь еле слышный звук, похожий на писк, временами слышался сквозь тяжелое дыхание.

— Эк его... — подполковник дернул щекой. — Тут только усыпить...

— Неужели ничего сделать нельзя? — горестно вздохнула женщина.

— Кира Михайловна, дорогая, ну где ж я вам сейчас найду ветеринара? А если и найду, то он вам скажет то же самое.

— Я бы попробовал, — предложил Меньшиков. — Жалко ведь собаку. Димыч, ну, реально... Что смогу, сделаю, а завтра к нашим переправим.

Медведев кивнул, разрешая, а Шерстобитов недовольно оглядел спасателей с головы до ног и вынес вердикт, очень похожий на плевок:

— Детский сад!

После этого он подхватил под руку учительницу и повел ее к тому строению, куда солдаты уже начали перетаскивать книги. А она невольно подлила масла в огонь негодования, сжигавший военного, обернувшись и позвав одного из спасателей:

— Илюша, можно я на пару минут вас отвлеку? Мне нужна небольшая консультация.

Если бы взгляд подполковника мог испепелять, то от Ильи и заодно Медведева через мгновение осталась бы только небольшая кучка золы. Вадим проводил военного недоуменным взглядом и слегка пожал плечами.

— Чувак ревнует, — изо всех сил давя ухмылку, вполголоса, чтобы никто, кроме командира, не услышал, объяснил Сашка.

Одновременно он совершенно по-зверски, словно пытаясь выдрать с корнем, выкручивал ухо пострадавшему псу, которому эта процедура, похоже, принесла временное облегчение — сведенные судорогой боли мышцы обожженного тела расслабились, а дыхание стало не таким тяжелым.

Антон подтверждающе кивнул.

Вытаращенные от изумления глаза Вадима потребовали объяснений.

— Он к директрисе, похоже, давно неровно дышит, — сказал Антон.

— А я-то тут с какого боку? — не веря собственным ушам, сердито поинтересовался Медведев.

— С того, что бросился ей с книжками помогать, и она, видимо, чересчур благодарно на тебя смотрела, когда мы в часть приехали, — поделился своими соображениями Антон. — А Илюха, когда книжки грузили, что-то из Петрарки на итальянском выдал, а не на командно-матерном.

Сашка не сдержался и хохотнул:

— Ага, соперники! Димыч, смотри, как бы тебя с Фрицем на дуэль не вызвали!

Вадим вздохнул и, сам того не замечая, процитировал подполковника: "Детский сад!"

Это относилось и к спасателям, и к Шерстобитову. По мнению Медвдедева, интересоваться "амурными делами" среди разрухи техногенной катастрофы могли только несколько неадекватные личности. Если на подначки и не всегда умные шутки своих ребят он еще мог смотреть сквозь пальцы, учитывая их молодость, относительную, конечно, то военному Вадим такую скидку сделать никак не мог и постарался свести общение с ним к возможному минимуму, переложив на Антона заботы с дальнейшим обустройством спасателей на территории воинской части, рассчитывая, что к нему претензий у ревнивого подполковника не будет.

Разного рода совещания обычно вызывали у Медведева зубовный скрежет, потому что он считал их пустой тратой времени, процентов так на девяносто. И поначалу Вадим счел заседание штаба по ликвидации последствий чрезвычайной ситуации удачной возможностью отдохнуть и едва ли не вздремнуть, но предварительные результаты экологической съемки, произведенной работниками химической лаборатории комбината, начисто прогнали сон. Ситуация выглядела удручающе — от одних названий химических элементов, обнаруженных в воде и почве, рядом с большинством из которых стояла пометка "первый класс опасности", становилось не по себе, а двузначные и трехзначные значения превышения предельно допустимых концентраций вызывали нешуточную тревогу.

— А вы не завышаете полученные данные? — кто-то из руководства местной администрации усомнился в результатах анализа и щегольнул осведомленностью: — Экспресс-методы не могут обеспечить достаточную точность.

— Я бы сказал, что они сопоставимы с результатами, что получили наши сотрудники, — заметил Медведев, который успел ознакомиться с тем, что намерили на своем "пистолете" Суворов с Шестаковым, — а если и имеют отклонения, то, скорее, в сторону занижения, а не наоборот. Но если вы не доверяете и этим цифрам, то завтра у вас будет возможность пообщаться с начальником подразделения экологической безопасности нашего института Демидовым Иваном Валентиновичем, который имеет колоссальный опыт работы в зонах экологических катастроф и сможет профессионально убедить всех желающих в сходимости и воспроизводимости полученных данных, а следовательно, их достоверности.

"Во, как завернул! — усмехнулся про себя Вадим, глядя на эффект, произведенный его словами. Меньшиков в таких случаях говорил, что понял только предлоги; чиновник, судя по остекленевшему взгляду, владел терминологией немногим лучше. — Ирине бы понравилось".

На следующий день, после многочасового заседания штаба по ликвидации последствий техногенной катастрофы, Медведев "живьем" получил ее одобрение, но, конечно, не умению оперировать специфическими терминами, а тому, как организовал работы по экологической съемке на своем участке.

— Ну, мне здесь делать особо-то и нечего, — с легким недоумением сообщила она Вадиму, когда они наконец-то смогли пообщаться наедине. — Мальчишки справляются нормально и с пробоотбором, и с самим анализом, а наше руководство в панику ударилось до такой степени, что на два дня меня из отпуска выдернуло, чтобы перепроверить данные. Выборочно я образцы на контроль отобрала, но не думаю, что результаты будут отличаться.

— В пределах допустимой погрешности, — щегольнул своими познаниями Медведев.

— Однако... — Ирина удивленно посмотрела на него.

— С кем поведешься... — улыбнулся Вадим.

— Да, именно, — Ирин взгляд стал озабоченным. — Я тут тоже поднабралась всякой эзотерики, экзотики и еще непонятно чего.

Она открыла свою любимую необъятных размеров сумку и выудила из нее замшевый кисет и развязала шнурок на горловине, показывая содержимое, но не доставая его.

— Света просила тебе передать, а то она без тебя совсем захандрила. Намотай на запястье и не снимай, пусть впитывают твою энергию. Завтра, когда полетим назад, я их заберу.

Вадим заглянул внутрь, увидел гранатовые бусы, привезенные из свадебного путешествия по Чехии, и признался:

— Что-то я ничего не понял.

— Я тоже особо не вникала, но по идее некоторые камни можно использовать как аккумулятор, — не без некоторого скепсиса объяснила Ирина. — Ты их зарядишь, а Светик возьмет энергию, когда понадобится, кроме твоей ей ничья теперь не подходит.

— А Шурик? Он ведь тоже какие-то камни заряжал. И со Светой у него вроде бы хорошая энергетическая совместимость. Нельзя его к этому делу подключить?

— У него несовместимость с гранатом, — вздохнула Ирина. — А отвлечь Сашу на несколько часов, чтобы он сидел и заряжал халцедоновые желваки, когда вокруг такое...

Вадим бросил быстрый взгляд в сторону погибшего леса, до которого было меньше километра, поселка, где спасатели заканчивали обваловку территории, и кивнул, соглашаясь с Ирой, что Меньшиков и так задействован по самое не могу.

— Ладно, давай сюда этот аккумулятор.

— Возьми сам. Света несколько раз предупреждала, что никто другой к камням прикасаться не должен, от этого они тут же разрядятся.

Что об этой опасности предупреждала не столько Светлана, сколько Лекс, Ирина уточнять не стала. Не сказала и о том, что именно Алексей, когда она поделилась с ним своими опасениями насчет упадка сил у подруги, предложил использовать бусы из красного граната в качестве своеобразного аккумулятора, который зарядится от Вадима самостоятельно, не требуя от него каких-либо действий. Лекс поздним вечером примчался на дачу, безжалостно разорив сад камней в комнате психологической разгрузки, обложил Светлану привезенными с собой камнями, когда-то заряженными Меньшиковым, и просидел с ней почти всю ночь, восстанавливая энергетику молодой женщины, а ранним утром увез в институт Ирину, которую отозвали из отпуска, вручив ей те самые бусы и проинструктировав, как с ними обращаться.

— Как все сложно, — поморщился Медведев, навивая длинную нитку на предплечье.

Одной рукой, хотя бы и правой, справиться с этой процедурой оказалось не просто. Если витки плотно прилегали к коже, не хватало примерно сантиметра, чтобы закрыть винтовой замок; когда Вадим решил намотать на руку заранее застегнутые бусы, они, во-первых, перекрутились самым немыслимым образом, а во-вторых, при опущенной руке спускались на кисть.

— И стремно, — оценил он результат.

— Надень куртку и застегни манжет, — скомандовала Ирина, — никто ничего не увидит, и мешать они не будут.

Медведев молча подчинился, по опыту зная, что можно придумать и другие варианты, но предложенный Ирой окажется наилучшим. В куртке было жарко, однако плотная ткань немного пропускала воздух в отличие от прорезиненных комбинезонов, в которых работали спасатели. "Ладно, потерплю. Раз Свете это нужно, потерплю", — решил Вадим, загоняя бусы ближе к локтю из опасения, что может случайно порвать их, хотя до конца дня его ждала сидячая работа — париться на очередном заседании штаба по ликвидации последствий происшествия.

Откровенно говоря, Медведев предпочел бы натянуть костюм противохимической защиты и сесть за рычаги бульдозера, чем просиживать штаны, выслушивая достаточно нелепые предложения, о том, что делать с горами ядовитой грязи, стремительно затвердевавшей на жарком летнем солнце до такой степени, что, возможно, через несколько дней их возьмет только взрывчатка. Самым разумным из услышанного за последние часы Вадиму казалось Сашкино — наполовину в шутку, наполовину всерьез — предложение пригласить в Верхнеуткинск Рябова или, еще лучше, Светиных японцев: "Они тут все до крошки подберут, все вылижут — и еще деньги за это заплатят, а не просто за спасибо". Но все шло к тому, что высохший шлам будет захоронен на практически безлюдном севере области, среди болот и каменистых осыпей, где собираются создать специальный полигон для токсичных отходов. "Лежала отрава в одном месте, теперь будет лежать в другом, будто бы там перестанет отравой быть", — высказался по этому поводу Антон, и все с ним согласились.

Медведев сидел, вполуха слушая пространную лекцию Демидова о возможности переработки шлама для извлечения из него скандия и других редких металлов, стоящих едва ли не дороже золота, машинально прижимая витки гранатовых зерен плотнее к коже, и невольно вспоминал, как они были куплены, да и вообще поездку в Чехию, которую он мечтал повторить. Но об отдыхе можно было даже не думать в ближайшие пару-тройку месяцев, и Вадим прекрасно понимал приправленное недоумением недовольство Ирины, на несколько дней отозванной из отпуска распоряжением руководства института.

Во время очередного перерыва он ненароком подслушал ее разговор с дочкой, которая заверила маму, что все в порядке, с бабушкой она не спорит, не капризничает, кушает хорошо, без панамки на солнце не гуляет, а папа с дядей Максимом уехали к Бабале — так Светлашка называла бабу Валю, Валентину Михайловну — чинить кран на кухне и останутся в городе до завтрашнего вечера. "Вот и мне, похоже, придется воспитывать Иринку в основном по телефону, — невесело подумал Медведев, набирая номер Светланы, — или все свалить на маму и бабушек, хорошо есть, на кого сваливать".

Слегка озадаченная новостью, что Сергей решил поехать в город, Ирина тут же перезвонила ему, а когда муж не ответил на звонок — Максиму. Тот, судя по краткости разговора и эмоциональности высказываний, воевал с сантехникой, и выяснять подробности случившегося пришлось у Валентины Михайловны. Небольшая лужица на полу, натекшая из-под мойки на кухне, образовалась из-за того, что врезанный в трубу для подключения стиральной машины кран дал трещину. Чтобы подобраться к нему, нужно было отодвинуть стиральную машину и демонтировать половину кухонного гарнитура, потом отправиться в ближайший хозяйственный магазин за новым краном. Максим хотел откомандировать за ним Сергея или Валентину Михайловну, но когда начал объяснять, что кран нужно брать латунный, а не силуминовую дрянь, которая прослужит полгода, понял, что проще сбегать в магазин самому.

Заодно — раз уж на кухне и в ванной царит разгром — Максим решил, что стоит поменять все смесители, и в итоге история с ремонтом затянулась до позднего вечера. Валентина Михайловна восхищенно ахала, любуясь преобразившимися санузлом и кухней, и сокрушалась, что мужчины весь день ничего, кроме заранее испеченных пирогов, не ели, а ей невозможно было заниматься готовкой.

Максим комплиментами кулинарным талантам Валентины Михайловны решительно пресек ее сетования, заявив, что съеденные пироги — это пища богов, и до завтрашнего дня он ни на что съестное даже смотреть не сможет. "Ирка тоже печет не плохо, но до ваших шедевров ей еще расти и расти", — уже прощаясь в дверях, сказал он, чем окончательно засмущал женщину. Максим же задним числом, уже на улице, подумал, а не поставил ли он в неловкое положение и Валентину Михайловну, и Сергея нечаянным сравнением способностей мамы и жены.

Сергей, переполненный впечатлениями от суматошного дня, вообще проигнорировал слова Максима, да и Валентина Михайловна не обратила на них особого внимания и забыла практически через минуту, но в ее подсознании они нашли свой отклик — и для позднего ужина, и для завтрака на следующий день готовилось именно то, что предпочитал сын. Сергей с аппетитом ел приготовленное, а мама умиленно любовалась им, радуясь тому, что сейчас он, как когда-то в далеком детстве, принадлежит только ей, и ни с кем не нужно "делить" его, даже с внуками. И Валентине Михайловне казалось, что сын отвечает ей взаимностью, и наслаждалась этим чувством, во всяком случае, она ничуть не расстроилась, когда Сергей практически пропустил мимо ушей ее рассказ об успехах Лешки в учебе, планах внука на будущее и с откровенным безразличием отнесся к продемонстрированным фотографиям. Его внимание задержалось только на тех снимках, где рядом с Лешкой присутствовала сестренка. Их Сергей рассматривал подолгу, расспрашивал, где и когда они были сделаны. Вопроса "а это кто?" удостоилась и Ксюша, но только на том снимке, где девушка оказалась рядом со Светлашкой.

Тем сильнее Валентину Михайловну удивило пристальное внимание, с которым Сергей изучал фотографию, сделанную им самим первого сентября, когда Лешка пошел в первый класс: немного испуганный мальчишка с огромным букетом гладиолусов, заметно волнующаяся бабушка и молодая женщина, ярко одетая пышная блондинка, с высокомерно-недовольной гримасой на лице.

— Это... — Сергей нахмурился, словно пытаясь вспомнить что-то. — Это...

Он нахмурился еще сильнее, и его лицо болезненно исказилось от напряжения.

— Это Татьяна, — Валентина Михайловна, жалея, что снимок попал на глаза сыну, поспешила прийти на помощь, — Алешенькина мама. Вы давно развелись.

— А-а, помню, мне говорили, — Сергей безучастно кивнул и переместил фотографию в стопку к уже просмотренным, случайно или же специально положив ее изображением наверх.

Валентине Михайловне его равнодушие показалось наигранным, она ожидала каких-то вопросов, возможно, не самых простых и приятных, но сын не сказал больше ни слова по поводу снимка. Дальше разговор перескочил — Валентина Михайловна решила сменить тему — на то, какой цветник устроила на балконе Ксюша, которая решила стать специалистом по ландшафтному дизайну.

— Это у нее что-то вроде зачета или курсовой, — объяснила она, показывая действительно райский уголок, в который превратился небольшой балкон хрущевки, утопавший в зелени и цветах. — А на следующий год она решила сделать альпийскую горку на даче Ириных родителей, Алешенька обещал ей помочь с подбором растений, а Максим — с камнями.

Сергей слушал ее объяснения и машинально кивал, думая о чем-то своем, но имя Максима заставило его очнуться.

— Макс сказал, что после работы поедет на дачу, — он на полуслове перебил мамины рассуждения о том, что Ксюша умная девочка, которая понимает, как ей повезло с Алешенькой, и хочет выйти за него замуж, не дожидаясь окончания института. — И нас с собой заберет. Я обещал, что приду к нему ближе к концу работы, как следует затаримся в "Купце", а пока я хочу заехать в клинику и взять направление на медкомиссию.

— Поехать с тобой? — тут же всполошилась Валентина Михайловна, забеспокоившись, может ли сын ориентироваться в городе самостоятельно.

— Что я, ребенок? — обидевшись на излишнюю, по его мнению, опеку, достаточно резко ответил Сергей. — Автобус с трамваем не спутаю, на какой остановке выходить — знаю. Если что, телефоном пользоваться — умею.

В клинику он не поехал, потому что, сообразив предварительно позвонить в регистратуру, записался на прохождение медкомиссии по телефону. Ехать к Максиму было слишком рано, и как потратить несколько часов свободного времени, Сергей не знал. Устроившись на задней площадке автобуса, он то бездумно смотрел в окно, то крутил в руках телефон. Возвращаться к матери не хотелось, несмотря на то, что плотный завтрак давно переварился и чувство голода все сильнее давало о себе знать; домой, в пустую квартиру, тоже не тянуло. "А где он, мой настоящий дом?" — мелькнула невеселая мысль.

Автобус приехал на конечную остановку. Сергей решил, что не станет выходить из него, а поедет назад тем же маршрутом, но кондуктор выгнала всех из салона, заявив, что у водителя обед. Присев на скамейку, Томский подумал, не отправиться ли через парк домой — там никого нет, но в холодильнике обязательно найдутся яйца и сало, из них он сумеет сделать яичницу, а можно и вообще не связываться с готовкой, потому что в морозилке должна быть готовая пицца, которую можно разогреть в микроволновке. Эта идея показалась правильной, и Сергей вошел в широко распахнутые ворота парка.

Вроде бы он взял верное направление, но вышел не там, где рассчитывал. Нельзя сказать, что этот район совсем не был знаком Сергею, но сориентировался он не сразу, пережив несколько тревожных мгновений. Паники не было и в помине, была, скорее, досада — в лесу около дачи он с легкостью, даже в темноте, определял направление, а тут, среди бела дня, в центре города растерялся, не зная, куда нужно идти. Сергей попробовал довериться тому чутью, которое подсказывало, что будет правильным, а что — нет, и особо не задумываясь, пошел в том направлении, куда его потянуло.

Минут через пять Томский словно бы очнулся, оказавшись во дворе какого-то дома, и разозлился, потому что чутье на этот раз подвело его. Он вытащил из кармана телефон, решив сдаться на милость современных технологий и воспользоваться установленным в нем навигатором, чтобы найти дорогу домой. Пока Сергей пару минут ждал загрузки приложения, с ним поздоровались сначала мужчина, затем женщина. Томский, сосредоточенно рассматривавший появившуюся на экране карту, машинально ответил. Мужчина, не задерживаясь, прошел дальше, а женщина остановилась и даже поставила на землю пакет с покупками.

— Сергей... — прозвучало не только удивленно, но и слегка укоризненно. — Сережа...

Голос, довольно низкий, чуть хрипловатый не вызывал никаких ассоциаций. Сергей с оторвался от телефона и недовольно взглянул на женщину. Немолодая, неряшливо одетая едва ли не в домашний халат рыхлая блондинка во все глаза рассматривала его, словно не доверяя тому, что видит. Грубоватое "Чего надо?" едва не вырвалось у Сергея, но тут он припомнил фотографию, попавшуюся на глаза не ранее, как сегодня утром, фотографию, на которой рядом с его мамой и Лешкой была эта самая женщина, намного более молодая и привлекательная. "Это Татьяна, Алешенькина мама", — эхом прозвучал в голове голос матери. "Она", — мысленно согласился Сергей.

Пауза, во время которой он скептически рассматривал стоявшую перед ним женщину, затянулась.

— Сережа... — тихо повторила Татьяна, ища признаки узнавания, и мгновенно, повысив голос, перешла в атаку: — Ведь ты же узнал меня! Не отпирайся, узнал!

Сергей молча пожал плечами и даже отступил на шаг назад. Честно говоря, он не представлял, как вести себя с бывшей женой, о чем говорить, да и стоит ли вообще это делать. Расспрашивать ее об их совместной жизни, в надежде что-то вспомнить, и, тем более, о том, как она живет сейчас, у него не было ни малейшего интереса. Но Татьяну это откровенное нежелание общаться с ней нисколько не волновало.

— Ну, и что мы здесь стоим? Чего ждем? — она подняла пакет, сунула его Сергею и скомандовала: — Пошли домой! Сейчас обедом тебя накормлю!

"Домой? — Сергей удивленно взглянул на женщину и едва заметно усмехнулся. — Еще один дом... Не много ли?"

Татьяна заметила его колебания и, крепко уцепив за руку, потянула за собой, попутно рассказывая:

— Ну да, конечно, кредит платила я, потому что твоей зарплаты даже просто на жизнь не хватало: то пайковые на дают, то премию, то еще какие доплаты или задерживают, или срезают, а на голый оклад попробуй прожить. Но если бы ты ту однушку не получил, то не сделали бы мы эту квартиру, до сих пор ютились бы в хрущевке с твоей мамой. Жаль трешка не получилась, а могли бы и ее взять, если бы ты на той работе удержался... Ладно, нечего жалеть, по нынешним понятиям у нас не двушка, а евротрешка.

Сергей хотел переспросить, что такое "евротрешка", но Татьяна не давала вставить ни слова, таким сплошным потоком лилась ее речь. Не прерываясь ни на мгновение, она говорила и говорила, и Сергей очень скоро перестал ее слушать и начал разглядывать квартиру, куда она его привела. Никаких проблесков узнавания, даже намека на ощущение, что он тут когда-то жил, не возникло, все вокруг казалось чужим и чуждым; две просторные, показавшиеся полупустыми комнаты, кухня в светло-серых тонах, размером, наверное, с половину маминой квартиры, резавшая глаз острыми металлическими деталями, выглядела неуютной, похожей на какое-то производственное помещение, вроде ангара, что он видел на территории института.

Татьяна, заметив, как Сергей разглядывает просторное помещение, похвасталась:

— Это я прошлом году кухню сделала, специально дизайнера нанимала. Стильно получилось, правда? Но кто бы знал, в какую копеечку это все вылетело!

Посчитав молчание Сергея за одобрение, она, продолжая рассказ о ремонте и покупке мебели, вытаскивала из холодильника и из принесенного пакета прозрачные пластиковые коробки с готовой едой, выкладывала их содержимое прямо на тарелки и отправляла разогреваться в микроволновую печь.

— Ну да, из "Оленя", в основном, еда. Некогда мне готовить, некогда, — заметив удивленный взгляд Сергея, Татьяна передернула плечами, а потом демонстративно вздохнула: — Да и не для кого, все меня бросили, никому я не нужна, даже сыну.

Но пахла разогретая еда вполне аппетитно, и проголодавшийся Сергей не заставил долго уговаривать себя попробовать ресторанную кухню. Вкус был неожиданным из-за обилия острых специй, которыми ни мама, ни Ира не пользовались, однако не показался неприятным, скорее, непривычным.

— Ну да, это, конечно, не мамино, — не без сарказма бросила Татьяна. — Но, кстати, есть у меня кое-что, что тебе точно должно понравиться. Твоя мама из вишни делала и меня научила.

Она вскочила из-за стола и достала из высокого узкого шкафа графин с темно-бордовой, почти черной жидкостью и два больших фужера.

— За встречу! — наполнив их примерно на треть, торжественно провозгласила Татьяна. — Ты не представляешь, как я рада, что ты пришел!

Душистая крепкая жидкость мягко скатилась в желудок и уже оттуда горячей волной поднялась в голову.

— Ну что, вкусно?

— Вкусно. Очень, — согласился Сергей. Пожалуй, это были едва ли не первые слова, сказанные бывшей жене. А следующие были неожиданными и для нее, и для него самого: — Налей еще.

Татьяна обрадовалась и налила фужеры почти до самого верха:

— Давай выпьем за нас, за то хорошее, что было, и за то, чтобы в будущем было не хуже! До дна!

Сергей кивнул — до дна, так до дна — и одним махом опрокинул фужер. Татьяна тоже не отстала от него и как-то очень быстро захмелела. Следующий тост "за здоровье" получился смазанным, а потом она окончательно раскисла, и дальше пошли перемешаннные с бравадой пьяные жалобы на жизнь.

— А я ведь, в отличие от тебя, замуж больше не вышла, хотя могла! Ты что, думаешь, мне никто не предлагал? Еще как! Чуть на коленях не стояли!

— И? — Сергей тоже заметно опьянел, и ему это состояние понравилось, потому что куда-то далеко-далеко отошли все время стоявшие перед ним вопросы — правильно или неправильно.

— Ну да, нужен мне дед, на три года старше моего отца! — возмутилась Татьяна. — Ну и что, что денег у него куры не клюют, он как мужик уже давно ничего из себя не представляет! На одной виагре с ним жить? Оно мне надо?!

Она пересела на диванчик к Сергею и обмякла, навалившись на него:

— И потом... Я всегда помнила о тебе... Ты был у меня первым... И лучшим... Давай выпьем за это...

А через некоторое время, оставшись одна и придя в себя, Татьяна в бешенстве рвала в клочья остатки едва прикрывавшего наготу модного платья, которое Сергей по незнанию принял за халат: "Не-ет, так просто тебе сегодняшнее не пройдет! Сто семнадцатую, или какая она сейчас, не хочешь, дорогой? А будет она тебе! Будет!!!" Схватив телефон и задумавшись, кого вызывать в первую очередь — полицию или "Скорую", она тут же бросила его на подушку. "Отмажут. Иркины родственники отмажут. Все для этого сделают, особенно ее братец, мент поганый. Отмажут. Соседи? Скажут, что ничего не слышали, ничего не знают. И медики, что нужно, напишут. — Она представила себе возможный разговор с врачом: — Побоев нет? Нет. А ссадины — так это в пылу страсти почти всегда бывает. Смазку в следующий раз припасите, не так травматично и получится. Сперма в прямой кишке? Милочка, вы же взрослая женщина, кого сейчас этим удивишь? И по какой статье пустишь?"

Татьяна плюнула и без сил рухнула обратно на кровать — по ощущениям, ее переехали танком и одновременно попытались провернуть через мясорубку. Сергей не старался причинить боль, он всего-навсего обращался с ней, как с неодушевленным предметом, резиновой куклой из магазина "для взрослых", нимало не заботясь о том, что эта кукла чувствует, и сам действовал, словно механизм, без ласк, в полном молчании, неутомимо, страшно...

Хотя нет, несколько слов она все-таки услышала. Предупреждение, сказанное холодным, равнодушным тоном: "Укусишь — без зубов останешься". И уже при уходе, не менее пугающее: "Хорошая женщина, послушная..." Вспомнив их, Татьяна снова ощутила, как все сжалось внутри, потому что прежний Сергей никогда бы так не сказал, и дело даже было не в словах, а в том, как они были сказаны — хозяин снизошел до забавы с дрессированной зверушкой. И если бы эта зверушка посмела показать зубы или даже просто проявить неудовольствие, то наказание было бы немедленным и жестоким.

Но... Те стоны и крики, которые, возможно, слышали соседи, были вызвали не только болью, но и наслаждением, которого Татьяна давно не получала. Секс с директором в его кабинете, когда приходилось из кожи вон лезть, чтобы возбудить заплывшего салом старого, в прямом и переносном смысле, любовника, был, можно сказать, одной из служебных обязанностей, и не доставлял никакого удовольствия. На молодых ребят из числа охранников было наложено табу начальником службы безопасности, любителем свежих крепких тел, танцоры из шоу-группы находились под крылышком главного бухгалтера, которая держала свой "гарем" в ежовых рукавицах и иногда "сдавала в прокат" на сторону за хорошие деньги, так что Татьяне оставались только официанты, которые зависели от администратора клуба и не могли отказать ей, но отрабатывали повинность "без огонька".

"А что, ему дома совсем не дают? — вдруг подумала Татьяна. — Похоже. Оторвался так, будто у него несколько лет бабы не было. Ну, пусть приходит и отрывается, и ему хорошо, и мне, в конце концов, не так уж плохо. Только не за просто так, дорогой, ты меня будешь иметь, как захочешь и сколько захочешь, а за твою долю в этой хате..."



* * *


Выйдя от Татьяны, Томский поначалу не испытывал ни малейшего чувства вины или неловкости, более того, у него было такое ощущение, словно он все сделал так, как нужно, подтвердил какое-то свое право, которое кем-то могло быть оспорено. Все было просто и понятно — произошедшее никаким образом не касалось ни мамы, ни Ирины, ни дочки, они существовали в другом измерении, которое не пересекалось с тем, в котором сейчас находился Сергей. Но особого удовлетворения он тоже не испытывал, словно на ходу заглушил голод беляшом сомнительного происхождения. Приятное ощущение легкости, вызванное вишневой настойкой и полученной затем разрядкой, прошло и постепенно сменилось неясным тягостным чувством, которое росло, как грозовая туча.

На полпути к Максиму Сергей притормозил около небольшого магазина, который по случаю жаркой погоды развернул уличную торговлю мороженым и разнообразными напитками. Искушение было велико, и Сергей не стал сопротивляться ему, взяв две порции шоколадного пломбира. Он тут же уничтожил их, присев на ближайшую скамейку, пересчитал оставшуюся мелочь и решил потратить ее всю, но купил не мороженое, как собирался, а банку пива, внезапно переменив свое решение. Холодный пенящийся напиток понравился Сергею освежающей горчинкой и тем, что вернул, пусть не в полной мере, исчезнувшее было чувство легкости. И едва ли не первыми словами после приветствия было предложение: "Макс, давай пива в "Купце" возьмем".

Максим одобрительно хмыкнул, но все же не преминул спросить:

— А таблетки?

— Уже не пью, — без заминки сказал неправду Сергей и добавил: — Я через неделю медкомиссию буду проходить, сегодня записался.

— Это дело точно нужно отметить, — обрадовался Максим. — Детей и женщин спать уторкаем и посидим вдвоем, как раньше. Но с завтрашнего дня — ни капли, чтоб анализы были, как у ребенка!

— Понятное дело, — кивнул Сергей, — чтоб не завернули, я с первого раза все хочу пройти. Надоело без дела сидеть.

То же самое, пока они добирались до Сухого Лога, Сергей сказал и маме, которая до слез обрадовалась тому, что сын чувствует себя совершенно здоровым и рвется на работу.

— Даже не знаю, как Светочку отблагодарить за то, что она тебе руку вылечила, — всю дорогу переживала Валентина Михайловна. — Хотели ведь операцию делать, Олег сказал, что по-другому — никак, а она новое чудо сотворила. Сережа, что Светочка любит, что ей можно подарить?

— Книги, — несколько неуверенно ответил Сергей. — У них дома в одной комнате книги с пола до потолка. Всякие...

Он замолк, потому что вдруг понял, что удивило его в квартире у Татьяны — там не было ни одной книги. Книги были у всех: в доме у мамы, у Ирины, у ее родителей, у Максима, а у Татьяны — нет.

— Ох, тогда сложно будет найти что-то, чего у нее нет, — расстроилась Валентина Михайловна, но вспомнила, что рядом есть еще один источник информации: — Максим, ты, наверное, не хуже Иры это знаешь, подскажи, что Светочка любит, что ей интересно, я хочу сделать ей достойный подарок.

Практически не задумываясь, Максим тут же поделился своими соображениями:

— Они с Иркой в последнее время на камнях задвинулись, так что подарите Свете что-нибудь из украшений, только не в оправе и минимально обработанных — бусы там или браслет из природного камня. Если хотите, я вас со своим однокурсником познакомлю, он интересные вещи делает, из таких, что в магазине не купить.

— Максим, ты чудо! — Валентина Михайловна посмотрела на него с благодарностью и восхищением. — Ты всегда умеешь понять, что мне нужно, даже если я сама этого не понимаю! И... Я хочу сделать подарок не только Светочке, но и Ире. А вот что ее порадует, я совсем не представляю, к украшениям, мне кажется, Ирочка равнодушна, ничего, кроме обручального кольца, не носит, уши под сережки даже не проколоты.

— Угу, — подтвердил Максим, — Ирка всегда издевалась над этим делом, типа еще кольцо в нос, как козе, вставить и на веревочку привязать.

Сергей, хотя мама пыталась втянуть его в разговор, хмуро молчал почти всю дорогу, изображая, что дремлет, а к концу пути действительно заснул. А проснулся он от радостного визга, с которым малышня кинулась к машине. Бурный поток искренних детских эмоций тут же смыл, не оставив и следа, весь негатив, все тягостные чувства, которые терзали Серегея. Иринка, не обращая внимания на мамин неодобрительный возглас, с разбегу запрыгнула на обожаемого дядю Максима, едва не свалив того с ног, в Сергея же с двух сторон вцепились дочка и Вовка. Мальчик молчал, зато Светлашка тараторила за двоих, рассказывая обо всем, что произошло на даче за время отсутствия отца, а исчерпав новости, неожиданно строгим тоном спросила:

— Папа, почему ты не взял меня с собой? Я бы не стала мешать тебе и дяде Максиму.

— Это мы мешали бы тебе, — улыбнулся Сергей, поднимая на руки дочку. — Шум, грязь и беспорядок — вот что такое ремонт. И бабушка была занята, даже кушать не готовила, потому что мы воду перекрыли. Что бы ты там делала? Сидела бы в комнате одна и скучала?

— Я бы включила мультики или пошла на балкон и играла бы там, — не задержалась с ответом девчушка.

— А я бы помогал, — тихо сказал молчавший до сих пор Вовка. — Я могу молоток подержать или пилу и знаю, какие бывают ключи и отвертки. — И добавил после небольшой паузы: — Мне деда показывал.

Сергей вздрогнул, потому что от мальчика повеяло унылым одиночеством, словно в погожую погоду потянуло промозглым осенним сквозняком.

— Тебе на даче не интересно? Разве с тобой никто не играет? — удивился Максим, тоже почувствовавший настроение мальчика.

Вовка в ответ уклончиво пожал плечами, и Сергей неожиданно, словно бы кто-то подсказал ему, шепнув на ухо, понял, что детские игры Светлашки и Иринки Вовка, несмотря на все свои проблемы со здоровьем, уже перерос, Катя воспринимает брата как обузу и более того — с трудом терпит, когда Вася уделяет ему хоть сколько-то внимания.

— В следующий раз поедешь с нами, — пообещал Сергей, обнимая мальчика за плечи. — Вместе будем помогать дяде Максиму.

— И я!!! — тут же раздался оглушительный Иринкин вопль, от которого вышеупомянутый дядя Максим вздрогнул и чуть не уронил племянницу. — Вы что, меня одну тут оставите?!

Возмущению Иринки не было предела — девчушка никому ни в чем не хотела уступать, а про нее, похоже, опять думают, что она слишком мала для серьезного и, главное, такого интересного дела, как ремонт.

— Если твоя мама разрешит, — серьезно сказала Светлашка, посмотрев на сестренку, а затем оглянувшись на ее маму за подтверждением своих слов, — то и тебя возьмем.

— Я думаю, что следующего раза не будет, по крайней мере в ближайшем будущем, — улыбнулась Светлана. — Что дядя Максим починил, то уже не сломается.

— Приятно слышать, — хмыкнул Устюгов, не очень успешно стараясь скрыть, насколько ему приятно слышать ее слова.

— А может, где-нибудь в другом месте сломается? — глаза Иринки загорелись в предвкушении большого ремонта. — У нас дома! А папа уедет! На учебу! Или его пошлют чего-нибудь ликвидировать! Как сейчас!

— Нет уж, — Светлана даже вздрогнула, представив себе подобную перспективу, — пусть лучше ничего не ломается, а папу не гоняют по любому поводу по командировкам.

Иринка не стала спорить с мамой. С тем, чтобы папу "не гоняли", она вполне была согласна, к тому же в запасе был еще один вариант, с которым девчушка тут же ознакомила окружающих:

— Ну ладно, тогда я Лешу попрошу, чтобы он показал, как чинит вертолет. А когда он его починит, то потом покатает меня, мы вместе полетим куда-нибудь.

— Дядю Лешу, — механически, словно утомившись повторять эти слова в сотый раз, поправила дочку Светлана.

— Он мне не дядя, — тут же выдала Иринка.

— А кто? — удивилась Валентина Михайловна.

— Жених! — гордо и радостно заявила девочка.

— Суженый-ряженый! — хохотнул Максим.

Светлана только тяжело вздохнула и покачала головой, потому что дочка, забыв обо всем, ни на шаг не отходила от Алексея, когда он третьего дня приехал за Ириной.

Валентина Михайловна опешила:

— Максим, это что, шутка? Или игра такая?

— И вовсе не игра!!! Не игра!!! Не игра!!! — чуть не разревелась от досады Иринка. — Леша сказал, что с Кнопкой у него полный облом, а меня он будет ждать!!!

Она рыком высвободилась из рук Максима и возмущенно уставилась на него — никакого повода для того, чтобы смеяться, она не давала!

— С Кнопкой облом, значит... — косясь на Сергея, пробормотал Устюгов. Кроме него, пожалуй, никто не знал школьное прозвище сестры и не прореагировал на него, а Максима немало ошарашило то, что он сейчас услышал от племянницы.

Нет, если честно, он ничего не имел против Иркиного одноклассника и не раз с досадой думал, что было бы намного лучше, если бы она вышла замуж не за

Егорова, а за Суворова. Тот, кстати, никогда не воспринимал соседку по парте как объект для ухаживания, для него она всегда была "своим парнем". "Таки дозрел, дамский угодник, — не без сарказма подумал Устюгов, — поздняк метаться, однако. Занято!"

Но шутки шутками, а как прореагирует Сергей, если узнает, кто такая Кнопка? Он и без этого довольно мрачно посматривал на коллегу жены, который приехал, чтобы увезти ее черт знает куда и черт знает зачем. Да и Вадиму, вежливо говоря, вряд ли понравится, если кто-то расскажет, что Светлана провела наедине с Алексеем несколько часов, чтобы они в унисон ни говорили о лечебных процедурах и медитации. И хотя Максим не сомневался, что за закрытой дверью ничего предосудительного не происходило и Димычу никто не наябедничает, он решил, что лучше принять меры, дабы не доводить дело до греха.

— Серега, пошли мясом для шашлыка займемся. Владимир, ты нам поможешь?

Вовка в первый момент даже не понял, что обращаются к нему, но тут же усиленно закивал головой и еще крепче вцепился в Сергея.

Устюгов удовлетворенно хмыкнул. Он резко сменил тему, чтобы никому в голову не пришло выяснять, кто такая Кнопка. Мама вполне могла бы затеять подобный разговор и тогда пришлось бы уйти в глухую несознанку или выкручиваться, ежась под не по-детски проницательным взглядом Светлашки, которая всегда удивительно точно чувствовала малейшее отклонение от истины.

— Женщинам, так и быть, доверим овощи, — ухмыльнулся Максим и начал сосредоточенно копаться в багажнике, только бы не встретиться глазами с племянницей, которая явно что-то заподозрила.

— Не хочу овощи, — под нос пробурчала Иринка. Она до сих пор чувствовала обиду из-за того, что никто не относится к ее словам о "женихе Леше" всерьез, даже мама.

— Пошли тогда с нами, — предложил Сергей.

Иринка, все еще хмурясь, оценивающе посмотрела на него. Что ж, это предложение принять можно — дядя Сережа над ней никогда не смеялся. Максим тяжело вздохнул, потому что все его конспирологические усилия могли пойти прахом, если девчушка начнет без удержу рассуждать о предмете своей симпатии.

— Так, — решил он, — вы идете к сараю, берете корзинку и наполняете ее березовыми щепками из большого короба под навесом. Все помнят, какая кора у березы?

— Белая! — тут же, гордясь своими знаниями, выпалила Иринка.

— С черточками, — робко добавил Вовка.

— Молодцы, — похвалил их Максим. — За работу! Только с одним условием — поленницу не трогать и даже не приближаться к ней. Если щепок найдете мало, зовите меня или дядю Сережу, мы пару-тройку поленьев расколем, а сами — ни-ни! Все поняли?

Иринка и Вовка одновременно кивнули, при этом девчушка явно предвкушала, как будет командовать братом. На некоторое время любопытный ребенок с возможными разговорами на щекотливые темы был отчасти нейтрализован. Светлашку же, судя по изучающим взглядам, бросаемым на дядю, больше интересовала не личность Кнопки, а то, почему он нервничает "на пустом месте". Впрочем, к немалому облегчению Устюгова Светлашка по собственной инициативе решила помочь бабушкам чистить собранные утром грибы и убежала на веранду.

Какое-то время разговор между мужчинами шел исключительно по делу: нарезать, подержать, уложить. Максим колдовал над мясом, смешивая в известных только ему пропорциях пряности и обсыпая ими будущий шашлык, сбрызгивая его вином и лимонным соком, и до того увлекся процессом, что утратил бдительность, забыв о Кнопках и Эльфах. А вот Иринка не забыла ничего. Командовать Вовкой надоело довольно быстро, разыскивать щепки не было необходимости, потому что они кучей лежали около сарая, девчушка мыслями вернулась к предмету своей горячей симпатии и после некоторого размышления решила выяснить, кто такая эта Кнопка, не является ли она ее соперницей. А у кого бы это разузнать? У Леши она вовремя не спросила, потому что тогда ее захватили такие бурные эмоции, что в буквальном смысле потеряла дар речи. Можно было бы спросить у тети Иры, но она уехала на работу. И еще есть дядя Максим, он давно знает Лешу и просто обязан знать и Кнопку.

— Дядь Максим, а кто такая Кнопка?

Вопрос был задан, что называется, в лоб. А в глаз любимому дяде прилетела струя сока из лимона, который Максим как раз располовинил и старался досуха выжать в миску с мясом.

— Одноклассница, — пробормотал Максим, тщетно пытаясь проморгаться от едких брызг.

Иринка внимательно посмотрела на его перекошенное лицо, однако продолжила допрос:

— Ты ее знаешь?

— Ну, знаю, — не стал запираться Максим.

— Леша ее любил?

— Не-е, это вряд ли, — Максим, зажмурив пострадавший глаз, двинулся в сторону бочки с водой.

— А ты? — Иринка решила выяснить все до конца.

— Я с ней дрался, — выпалил Максим и плеснул водой в лицо.

<

 
↓ Содержание ↓
 



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх