Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения
Убрать выделение изменений

У любви пушистый хвост, или в погоне за счастьем


Опубликован:
22.03.2018 — 09.11.2018
Читателей:
3
Аннотация:
Книга вышла 26 октября 2018г. в серии "Звезды романтического фэнтези" издательства АСТ
Если коварные родственники не думают о твоем личном счастье, более того, рьяно ему мешают, значит, пора взять дело в свои руки.
И вперед, в погоню за счастьем!
И не важно, что на твоем пути происки целого клана, который боится потерять ценную знахарку, воинственный князь и подол женской юбки, что цепляет на себя все неприятности.
Ничего! Сбежим, обольстим, а юбку и вовсе заменим на штаны, тем более в них, пушистому хвосту, гораздо удобнее заметать за хозяйкой следы.
Огромная благодарность моему редактору Вере Борисковой за неоценимую помощь и работу!
Спасибо большущее прекрасному автору Наталье Косухиной за помощь в создании обложки.


Как получить автограф

Купить "Лабиринт"

 
↓ Содержание ↓
 
 
 

У любви пушистый хвост, или в погоне за счастьем


Автор: Гусейнова Ольга

У любви пушистый хвост, или В погоне за счастьем!

Глава 1

Гул многочисленных голосов, доносящийся из большой нижней повалуши, только порадовал — все собрались. Пропустила я момент, когда первые лица клана прошли туда решать важные вопросы. Ну ничего, подожду, когда выйдут, а у самой руки дрожат от волнения, ведь одно — задумать, а другое — сделать это самое задуманное. Дело мне предстояло неслыханное и потому пугающее до дрожи в коленках. Сердце бьется пойманной птицей, кровь приливает к щекам, а руки холодеют и не хотят слушаться.

Судорожно вздохнув, я проверила свою одежду: свободный сарафан длиной в пол и унылый синий плат из плотной ткани, который положено носить не созревшим самкам-малолеткам, полностью скрывающий фигуру до пояса, а руки — по кисти. Мало того, лицо по самые глаза прикрывает, только для ушей на макушке прорези оставлены. Одна поблажка — закрепляют это безобразие на голове яркой лентой с бусинками, вышивкой, подвесками. У кого на что выдумки и денег хватает, ну или кому что родителями дозволено.

Так, веревка к подолу пришита незаметно, уж я постаралась, чтобы не было видно ни стежка. В сотый, наверное, раз дернула за веревку — и подол сарафана задрался вверх, открывая нижнюю, яркую, легкую рубашку, спрятанную под широкими складками, выгодно облегающую женские изгибы моего тела. Вот это 'сокровище' я и хочу показать всем мужчинам, собравшимся за массивной деревянной дверью. А то засиделась в девках, вот и вынуждена носить опостылевший большой платок.

В повалуше отчего-то слишком громко зашумели, подстегнув меня поторапливаться. Нервно огляделась по сторонам: добротная лестница, ведущая на первый ярус; резные балясины вдоль площадки второго яруса, где находятся светлица и покоевые горницы, наши и для гостей, которыми за годы правления брата редко пользовались; потемневшие от времени деревянные панели и надежные потолочные балки. Меня они точно выдержат.

Солнечный свет, проникающий в высокое узкое окно у лестницы, отражается от огромной круглой люстры, которую якобы собралась чистить от маслянного нагара — брат мог себе позволить подобное дорогое и 'прожорливое' освещение. Положила тряпки, туес с чистящим порошком, скребок, чтобы потом оправдаться перед братом, что работала в поте лица. И вообще, вся в делах и заботах исключительно о его доме, благоденствии и спокойствии. И ни о чем худом или — не дай Луна! — личном, считай бабском, не думаю! Ни-ни!

Приподняв подол, я легко запрыгнула на перила. Держась за столб, подпирающий потолок, подтянула к себе люстру и накинула веревочную петлю на специальный крюк. Я все продумала: если аккуратненько 'упасть', то есть спрыгнуть, то повисну как раз под ней — бедненькая, неуклюжая, сдуру... ой, нет, по недоразумению попавшаяся в ловушку собственной одежды. Зато полуобнаженная, красивая, фигуристая и... желанная. Вот! Холостяки среди тех, что сейчас разговаривают в повалуше, еще остались. Может хоть один, да позарится. Такие мечты и надежды снедали меня последние несколько дней.

Затаив дыхание, я прислушалась к гулу голосов: о чем конкретно говорят уважаемые представители клана за в кои-то веки плотно закрытой дверью не разобрать, хоть на слух не жалуюсь. Но грозный рык моего брата Амаля ни с чьим не перепутать. С него станется, мог бы и дальше просторной передней, или, как иноземные мастера, перестраивавшие эти хоромы, называли, холла, никого не пускать, что делал обычно, когда приближенные клановцы по одному с докладами являлись.

Да видно сегодня не тот день. Впрочем, мне только на руку. Как вчера услыхала, что всех позвали на важную и, теперь убедилась, не для всех ушей встречу, так и начала готовиться. Интересно, о чем они там сейчас спорят? Ох, не нравится мне это, не нравится! Сдается, брат рычит по поводу дани, которой обложил наш клан новоявленный князь Валиан Северный, потому как накануне его поверенный прибыл. Важный господин, остановившийся на постоялом дворе.

Пару месяцев назад закончилась война, после которой большая часть кланов, стоявшая под другими знаменами, была вынуждена присоединиться к Северному. Княжество небольшое, но планы у Его Светлости Валиана — великие, раз, поговаривают, на королевство замахнулся. Мысленно я пожелала ему подавиться, как вслух частенько шипел мой старший грозный брат. Волки ненавидят ограничение свободы, а Северный явно решил затянуть удавку на нашей шее.

Неожиданно в повалуше притихли, видно закончили, сейчас разойдутся. Пробил мой заветный час! Еще раз дернув веревку, зацепленную за крюк, приготовилась. Дверь отворилась, но не полностью, чья-то сильная рука придержала ее. Донесся незнакомый, вкрадчивый мужской голос:

— ...согласно указу Его Светлости князя Валиана Северного, ваш клан обязан представить ко двору на смотрины в качестве невесты незамужнюю девицу, не вдову, из семейства ближнего наследуемого круга...

— Это невозможно! Нет у нас свободных женщин по таким запросам. Да и какая нормальная самка останется в девицах к детородному возрасту? — раздался зловещий надтреснутый голос Амаля.

Отдавать что-либо он ненавидел всеми фибрами души.

— Я поверенный его светлости, а не гадалка! И на вашем месте сделал бы все возможное, чтобы без проволочек исполнить волю князя. Тем более, воевали вы на стороне его врагов, и только несколько недель назад присягнули на верность.

— Помимо присяги мой клан платит дань. Не дровами и рыбой, как некоторые, а чистым золотом!

— Его светлость учел этот факт, поэтому с вашего клана потребовали всего одну девицу. Более того, у вас появилась редкая возможность породниться с самим князем!

Собеседников я не видела, но отчетливо слышала, как тщательно скрываемая ярость и злоба прорывались в голосе брата. Амаль — волк, глава клана и вожак стаи. Этим все сказано. Он не привык, чтобы кто-то перечил ему, тем более давил или принуждал. И сейчас с трудом сдерживал свой бешеный темперамент и нрав полного территориального собственника.

— Я уверен, что ситуация с женщинами в столице не лучше, чем у нас... на окраине... княжества, — не сумел сдержать желчь Амаль. — Здоровые сильные самки нужны любому клану!

— Светлейший князь заинтересован в сильном многочисленном потомстве, поэтому решил разбавить высокородную, но застоявшуюся кровь столичных родов свежей. Суровые условия жизни и традиционный уклад, что до сих пор сохраняются... на окраинах, по его мнению, будут способствовать поиску достойных жен.

Мое сердце затрепетало от восторга: вот оно — решение моих проблем и ответ на чаяния! Под ногами скрипнули перила, ладони взмокли от волнения, и я еще крепче вцепилась в веревку.

— Жен? — прервал мои восторги изумленный голос брата.

— Да, его светлость набирает себе гарем, и лишь избранные станут законными супругами князя Валиана.

— А остальные? — поинтересовался Свят, правая рука Амаля, ох и противный же оборотень этот ушлый волк.

— Остальных вернут кланам... если женщины выкажут на то желание, — спокойно ответил невидимый столичный гость, правда на последнем слове послышалось насмешливое сомнение в подобном исходе.

Моя радость потухла так же быстро, как и загорелась. Гарем? Для волков не приемлемо, ни одна самка не потерпит соперничества в семье. Хотя, новый князь — леопард, а у кошек, как я слышала, с этим немного проще.

— Дешен вас проводит, пока мы обсудим кандидаток, — процедил Амаль, скрипнув клыками.

— Не думаю, что поиски достойной девицы затянутся, — еще более вкрадчиво, многозначительно заметил княжеский посланник. — Каждый в округе наслышан о вашей сестре — скромной девице, прекрасной хозяйке и наделенной ценным даром знахарки.

— Савери не обсуждается! — грозно прорычал Амаль.

Я вздрогнула и пошатнулась, нога в мягкой туфельке соскочила с балясины. Вцепилась в веревку еще крепче, нечаянно выпустив опору, и теперь, скрючившись, повисла в воздухе, отчаянно цепляясь ногами за перила. Темные полы плата словно знамя колыхались над первым ярусом. Проклятые тряпки мешались, не давали освободиться и вернуть себе устойчивое положение, а влажные от волнения ладони как назло скользили по веревке.

Луна! А ведь сама виновата в своем нынешнем глупейшем положении. Надо выбираться и срочно.

— Ваша сестра полукровка. Вероятно, ее кошачья натура позволит принять нашего князя как мужа и отца своих детей. Даже будучи не единственной его женой.

Я неловко дернулась, услышав мнение княжеского чиновника. Оно стало последней каплей в череде моих жизненных проблем. Зачем, спрашивается, еженедельно собственноручно полировала и натирала воском перила — чтобы они сейчас уходили из-под ног?! Туфли предательски скользили, разъезжались, хоть я тянула носки, как завзятая танцовщица.

Двери распахнулись — и худощавый высокий шатен, видимо тот самый поверенный, первым вышел из повалуши, по-кошачьи мягко, прямо загляденье, направился к выходу. За ним твердо ступал Дешен — сильный, умный, хороший волк, ради которого собственно и затевалась эта чистой воды... авантюра. И, к сожалению, не удалась, потому что оба мужчины вышли из дома.

Хлопнула входная дверь; загомонили остальные оборотни. Но мне было не до обсуждения кандидатки в невесты Его Светлости, а по сути — заложницы. Ведь не зря новоявленный князь требует именно высокородных оборотниц, а не любую представительницу клана. Кому как не мне ясно, что дело плохо пахнет.

Амаль грохнул кулаком по столу, отчего я невольно вздрогнула — а перила, в конце концов, ушли из-под ног. Зависнув над полом и качаясь будто маятник, я даже испугаться не успела, как и среагировать, мягко спружинив на лапы. Ведь, как и задумывалось, веревка, пришитая к подолу, словно ловчая сеть стремительно задрала его вверх. Я рассчитывала, что в этом случае всего-то окажусь пленницей собственного задравшегося сарафана, но на самом деле веревка выскользнула из моих рук и обвила шею.

Я захрипела, беспомощно болтая в воздухе обнаженными ногами, вытаращив глаза — одежда мешала освободиться, веревка сдавливала горло. Словно рыбина, выброшенная из воды, хватала воздух ртом, но не могла вдохнуть. В глазах начало мутнеть, когда совет клана наконец вынудил Амаля признать, что выбора у него нет и меня придется отправить ко двору Северного. Новая война нам не по карману и не по силам.

Было слышно, как мужчины вышли из гостиной, но, наверное, ни один не глянул вверх, где я болталась, отчаянно дрыгая ногами. Все, как обычно, спешили покинуть наш дом. Мои потуги привлечь к себе внимание холостяков развеялись прахом. Причем вскоре, вероятно, и мой собственный развеют — я уже сипела, проваливаясь в темноту. А ведь всего лишь мечтала о муже, собственном мужчине, с которым могла бы обрести личное женское счастье и семью.

— Савери! — Амаль привычно рявкнул на весь дом.

Раньше бы я уже спешила на его зов, промедления и непослушания брат не терпел. А сейчас из последних сил сучила ногами, пытаясь привлечь его внимание, а удавка еще сильнее перехватила мне горло. Все, так и умру невинной, нелюбимой и несчастливой — какой позор!

— Савери? — потрясенно взревел Амаль.

Неужели заметил меня! Скрежет когтей по дереву, движение воздуха от мощного прыжка — и через секунду брат спрыгнул на первый ярус, держа меня на руках. Торопливо выпутал из собственноручно устроенной самой себе тупейшей ловушки и удивил до глубины души, неожиданно печально спросив, с сочувствием разглядывая меня:

— Ты слышала про княжеский указ?

Я осторожно кивнула, кашляя и пытаясь отдышаться.

— Поэтому решила повеситься? — сделал потрясающий мое воображение вывод Амаль. — Поверь, возможно князь не выберет тебя. Ты сможешь избежать гарема. Вернешься обратно, домой... ко мне.

К этому моменту я успела отдышаться и начала соображать. Признаваться, что вешаться уж точно не собиралась, не стала. Как и в том, что напортачила с хорошей задумкой... заставить вожделеть себя неженатых клановцев, пробравшись в их сны. А как еще вынудить их пойти против брата, чтобы он согласился на мой брак? Как сделать так, чтобы не побоялись главы клана, запретившего приближаться ко мне под страхом смерти?

— Я нечаянно... хотела люстру почистить, — прохрипела заранее приготовленное оправдание.

— Кто бы сомневался, — насмешливо хмыкнул Амаль, нисколько не поверив.

Повезло, однако, что княжеский поверенный подвернулся, а то не представляю, что вышло бы...

Я шмыгнула носом и, старательно вздрагивая всем телом, заревела у брата на груди:

— И что теперь со мной бу-у-дет?..

Амаль вновь поразил, ласково погладив меня по голове и... утешая:

— Дань собрали. Но этот плешивый Валианов прихвостень требует отправить вместе с золотом тебя. Думаю, за пару дней соберешься, а потом под охраной поедешь в столицу. Не бойся, охрана подождет княжеского решения. Если повезет, ты вернешься ко мне.

Я с тяжелым вздохом кивнула, не отрывая лица от груди Амаля. Сама же в этот момент ликовала: 'Наконец-то, свобода! От тебя!'

— Иди, приведи себя в порядок и накрой на стол, я проголодался. — Отстранился Амаль, вновь словно коркой льда покрывшись.

Жаль, что мой самый сильный и умный брат — эмоционально ущербный. Жители Фарна могут прожить до ста пятидесяти лет полными сил, а затем быстро угасают. После тридцати многие оборотни заводят семью — большинство находится в поиске своей половинки. Так устроено природой: чем старше оборотень, чем дольше он одинокий, тем сильнее его звериная сущность. Потерять свое человеческое 'я' никто не хочет, за редким исключением, но это скорее безумцы. Или такие, как Амаль.

Он никого не любит, не жалеет, лишь желает время от времени. Единственное, что им владеет безраздельно, — жажда власти. Именно из-за нее я рано потеряла отца, будучи не созревшей малолеткой. Амаль вызвал его на бой помериться силой и выиграл право возглавить клан, убив. Собственного отца. Нашего отца! А затем сделал меня пленницей и собственностью. Мне двадцать три, но снять плат малолетки он так и не позволил. Я, единственная, ношу его так долго, до сих пор закрывая большую часть лица, когда выхожу из братовых хором — вдруг найдется тот, кто возжелает меня, полюбит и отберет у Амаля.

Отберет не сестру-кровинушку, а знахарку! Фарн, наш прекрасный мир, раздает редкие дары: иногда бесполезные, иногда похожие на проклятья — никто не знает, по какому признаку это происходит; кроме того, дар передается по наследству.

Мне достался сложный двойной знахарский дар, я интуитивно чую природную силу каждой травки, корешка и листочка. Умею соединять их полезные свойства, создавая чудодейственные настойки. Но главное и самое важное в мире двуликих — я повитуха. Оборотницы разных видов из-за второй сущности часто теряют свое потомство во время вынашивания и родов. А такие как мы, повитухи, не даем этому случиться.

Я одна такая сильная до самых гор, поэтому к нам в клан многие обращаются за помощью, привозят своих жен и дочерей. За что Амалю платят золотом или услугами, часто загоняя себя в неоплатные долги или давая клятву верности. Именно на этом держится его непоколебимая власть в клане и строятся отношения с соседями. И если бы не княжеские смотрины, брат никогда бы не позволил мне уйти от него, чтобы завести собственную семью. Передать хоть часть своего авторитета и моего ценного дара другому волку — никогда!

Конечно, Амаль будет усиленно молиться Луне и другим высшим Фарна за удачу, чтобы меня не выбрал князь, а уж потом постарается вернуть себе.

Ха, я тоже постараюсь, только наоборот!

Глава 2

Рассвет только-только озарил небеса, а я уже возвращаюсь из леса. Неслышно, словно тени, за мной следуют два охранника-волка — после вчерашнего 'повешенья' брат не выпускает меня из виду. Хотя сейчас неудачная попытка привлечь к себе внимание и докучливая братова 'забота' вызывают лишь насмешливую улыбку, благо никто ее не увидит. Набрав травок и кореньев, я удовлетворенно выдохнула — теперь полностью подготовилась к охоте на мужа! И не ударю, как говаривала старая Марая, мордой лица в грязь на смотринах княжеских невест.

Лес просыпается, ночное зверье спешит укрыться в норах и дуплах, сочная зелень в капельках росы благоухает сотнями свежих, напитанных живительной силой ароматов, приветствуя утро рождающегося дня вместе с дневными птахами. Мое обоняние волею провидения было заточено как раз под распознавание запахов растений, словно я травоядное какое-нибудь, а не обычная двуликая кошка. Над этой особенностью брат частенько насмехался, несмотря на то, что мой дар травницы, сильной знахарки и особенно повитухи обеспечивает ему надежную власть и уверенность в союзниках.

Эх, елки зеленые, как же хочется обернуться и побегать, как все, на четырех лапах, наперегонки с ветром, а еще — попрыгать, полазить по деревьям, но пока нельзя. Брат грозил оторвать мне 'полосатый хвост и открутить лопоухие уши', а впереди — смотрины! Амаль пару лет назад неохотно признался, что моя хорошенькая рыжеватая кошачья мордочка и изящное тельце могут привлечь какого-нибудь дурня настолько, что тот на глупость и необдуманные поступки сподобится, чем доставит неприятностей самому Амалю. Так что, если раньше он самолично выгуливал мою кошку в чаще, то теперь об этом даже заикнуться ни-ни. А ведь долгое время без оборота и так со мной злую шутку сыграло: отвыкла, вот и не выпустила вчера когти. Чуть не удавилась.

По дороге обратно я еще раз мысленно перечислила дела первостепенной важности, которые нужно закончить к завтрашнему утру, к отправлению обоза. Вроде бы ничего не забыла и с соседской ребятней попрощалась, а выспаться успею в пути, до столицы княжества больше недели ехать.

Сразу за подлеском начинаются пашни, за ними в рассветной туманной дымке видны избы, принадлежащие более слабым и, как правило, менее имущим оборотням. Затем пойдут дома побогаче, двухъярусные. Но и те и другие добротные, деревянные, с двускатными, а то и четырехскатными крышами, резными наличниками ведь логово для любого волка — это самое важное в жизни.

Волчий клык — клан, испокон веков проживающий в долине с таким же грозным названием — родной до щемящей нежности, на многие версты окрест раскинувшейся, приютившей один из самых больших и богатых северных кланов. Никому особо не кланявшегося, пока князь Валиан не счел, что собственное княжество ему маловато, а вот заморское слово королевство очень даже подходит и размерам его гордыни, и намерениям.

Еще лет десять назад, нам, щенкам и котятам, школьный учитель рассказывал, что Фарн велик и огромен. По замыслу богов, наш мир поделился на две части: Зеленую и Желтую. Первую — богатую растительностью — боги отдали разумным существам, наделенным двумя ипостасями, двумя душами, и обычному зверью.

Желтая — царство песков — досталась змеелюдам; они тоже двуликие двудушники, но, в отличие от жителей Зеленой, чаще используют для передвижения хвост, нежели ноги, постоянно находясь в неполной ипостаси. По мере развития обеих частей Фарна, даже океан не смог стать преградой для встречи двух рас, и боги постарались, чтобы не случилось войны: змеелюды не переносят холода Зеленой, а четвероногие — плохо приживаются в жарких песках Желтой, зато торговля идет полным ходом.

Кроме того, у обеих рас Фарна есть виды. Хвостатые змеелюди разнятся от мелких, безобидных, покладистых представителей до крупных и смертельно опасных. Чешуйчатые — даром, что жители песков — прекрасные мореплаватели, торговцы и строители, которых часто нанимают на Зеленой. Еще змеелюди объединены в королевства и империи, которые насчитывают сотни тысяч двуликих. Но одновременно забирают у тех свободу, даруя власть лишь немногим избранным!

А вот на Зеленой получили вторую ипостась сразу несколько видов. Самые распространенные — псовые: вольнолюбивые, гордые волки, собравшиеся в кланы с четкой иерархией силы. Гиены — в большинстве своем живущие небольшими родовыми стаями и часто выбирающие стезю наемников. В торговых рядах нередко шныряют ушлые лисы, а вот между торговцами или покупателями часто промышляют в поисках раззяв наглые, ловкие шакалы.

На востоке край болот и озер облюбовали еноты. Водяные, как их еще прозвали, поставляют в города древесину, рыбу и крепкие рабочие и честные руки. А еще дальше Волчьего клыка живут наши северные соседи — песцы. Этих метких охотников и хороших охранников часто нанимают торговцы для сопровождения обозов по Зеленой.

Второй вид менее многочисленный, но довольно распространенный, — кошки: крупные и помельче, как я. Кошки предпочитают холодному горному северному краю южные степи. Мы ценим свободу даже больше, чем волки, но часто привязанность играет с нами злую шутку — невольно прикипаем душой к неблагодарному 'хозяину' или 'гнилому' месту. Может по этой причине кошки осторожные и заслужить их дружбу и доверие довольно сложно. Среди кошачьих не столько размер тела играет значение, сколько хитрость и коварство.

Неискоренимое любопытство, авантюризм и чувственность, увы, тоже не лучшим образом сказались на кошках. Крайне редко, но бывали случаи многоженства или многомужества: не каждый согласится делиться, особенно любовью и преданностью с кем-либо. В подобных случаях либо самец, либо самка, что позволили себе завести гарем должны обладать невероятной одаренностью — внутренней силой, физическим и душевным обаянием. Чтобы их по-настоящему любили. Ведь только искреннее желание любой оборотницы, ее внутренняя готовность позволяют принести семье потомство.

А вот у змеелюдов, я слышала, распространены гаремы, если есть на что содержать.

Третий, малочисленный, но весьма уважаемый вид — медведи; их часто выбирают городскими головами или судьями. Мудрость, основательность, сила и справедливость медведей славятся на весь Фарн.

Пока на Зеленой стороне существуют только княжества. Так издавна называют огромные кланы, которые подминают под себя стаи поменьше или отдельные роды. Конечно, вольнолюбивые жители Зеленой стороны княжества не особо жалуют, и, опасаясь, чтобы другие свободные кланы или стаи не подмяли, налаживают тесные отношения с соседними родами, стараются поддерживать друг друга, устраивают договорные браки, даже межвидовые. Как жизнь показала, не зря.

До сих пор на Зеленой стороне не больше десятка княжеств, а преобладают свободные кланы или стаи. Иногда целый город принадлежит одному клану, а лес — стае. Всех это долго устраивало. Но нашелся-таки Валиан Северный, видимо захваченный положением дел на Желтой стороне и размерами владений тамошних королей. Собрал войско и успешно выиграл войну, унесшую жизни многих оборотней. Еще вчера я надеялась на скорую смерть этого пришлого леопарда, а сегодня поумерила пыл, ведь, возможно, стану его любимой женой.

Наверное, не ко времени, но в мечтах я уже нарисовала чудесную картинку будущей семейной жизни, где на задворках княжеских палат блеклым пятном расплывается вторая жена. Я же — первая и любимая, несущая радость мужу и благоденствие народу. Точнее, моему клану. Ну, мало ли, вдруг да получится, мечтать-то не вредно. Как говорит мудрейший Фрол, старый, потрепанный годами волк из стаи нашего клана, до сих пор наставляющий юных псов и кошек грамоте и истории: 'Вредно не мечтать! Это ограничивает мышление и может привести к заведомому проигрышу в любом начинании'. Правда, смысл этой Фроловой науки я не совсем поняла, но усиленно мечтаю, раз полезно.

Улицы оживают, главный город волчьей долины просыпается под заливистое петушиное 'ку-ка-ре-куууу!', кряканье, мычание, блеяние... Представила, как хозяева, позевывая и поеживаясь от утренней прохлады, выходят во двор заниматься ежедневными делами. Вот и небольшая центральная площадь, недалеко от которой стоят хоромы брата. Раньше я считала их семейным логовом, пока жажда власти не свела с ума Амаля и он не убил нашего отца на поединке.

Справа привычно раздался грозный рык, тут же привлекший мое внимание.

— Да-да, Феня, не лютуй, пришла навестить тебя, — мурлыкнула я снисходительно ласково.

На краю площади, под сенью высокого раскидистого дуба в огромной стальной клетке, держась за прутья, стоит двухметровый монстр, сверля меня цепкими, голодными, глубоко посаженными желтыми глазами. Широкоплечий, сутулый, с длинными когтистыми лапами и мощными ногами полузверь, покрытый шерстью. С почти человеческим телом и головой, напоминающей волчью.

В народе их называют душниками. Ходят они, как обычные оборотни в человеческой ипостаси, на двух ногах, по-своему разумны, но лишь с одной, изуродованной душой и формой. Не зверь и не человек, а чудище, замершее посередине оборота. Именно из-за душников на Зеленой стороне правильные оборотни стараются придерживаться либо звериной, либо человеческой ипостаси, не смешивая их, порой претерпевая неудобства.

— Фенечка, не переживай, мимо не пройду и подарочек тебе, горемычный ты мой, принесла, как обычно, — грустно улыбнулась городскому пугалу.

Наученная прежним опытом, я приблизилась к клетке, но осталась на безопасном расстоянии и кинула полузверю час назад пойманного моими телохранителями зайца. Феня ловко схватил окровавленную тушку и, усевшись в центре клетки, с голодным жадным урчанием когтистыми лапами начал рвать ушастого, брызгая кровью и с удовольствием чавкая. Я вновь печально вздохнула: жалко зайку — хоть и сама хищник, но убивать так и не научилась. И несчастливца Феньку жалко, порой до слез, ведь даже имя ему сама дала.

Пять лет назад наши воины вернулись с ним после вылазки в горы, там, далеко на севере, в шахтах можно было разжиться самоцветными каменьями. Да не каждый смельчак решался забираться на территории отверженных или душников. Мохнатые звероподобные чудища, подвластные инстинктам убивать, питаться и размножаться, иных пугали до дрожи в коленках.

Стаи полузверей могут водиться в любом месте Зеленого мира. Уже не оборотни, но еще и не обычные животные. Одним словом полузверь — внешне и внутри. Они рождались у родителей-душников, либо становились таковыми, если обычный оборотень не обретал семью, озлоблялся и сходил с ума от бунтующих животных инстинктов, которые нечем приглушить, нельзя направить на защиту и заботу о любимых и родных. Или, если душа человека в нем была так слаба, безвольна или наоборот столь злобна, что зверь полностью подавлял, поглощал, превращая в коварного, яростного убийцу.

Когда Феньку только притащили в город на потеху публике, а главное — для того, чтобы молодняк видел, что бывает с самонадеянными оборотнями, которые не блюдут традиций и не выполняют правил, испокон веков твердивших: разум двуликий может сохранить лишь в семье, меня потряс злобный взгляд, с ненавистью перебегавший с одного на другого зрителя из горожан, столпившихся на площади поглазеть на огромное чудовище.

Спустя год плена в Волчьем клыке, Феня сумел-таки меня обмануть. Его угнетала клетка, ненависть проходивших мимо оборотней, собственная ярость и клокотавшая внутри жажда убийства. Все чаще, приходя тайком от Амаля к полузверю, чтобы принести сладостей или свежего мяса, я видела, что Феня лежал у края клетки и тоскливо ковырял когтями землю. Словно рыл путь на свободу. Я долго терпела, но, будучи сострадательной знахаркой и жалостливой одиночкой, сдалась: на рассвете тайком отправилась на площадь — и выпустила пленника на волю.

Четыре года назад я верила в сказки, верила в то, что нельзя убить единственного друга, того, кто приносит тебе еду, единственного, кто жалеет и понимает. И в очередной раз столкнулась с реальностью: все рано или поздно предают, а душники — звери неблагодарные; с одним желанием — убивать.

В то незапамятное утро меня спас Дешен, ради которого я вчера чуть не повесилась на собственном платье. Он возвращался от очередной зазнобы и успел отбить второй, уже смертельный удар душника. Первым тот разорвал кожу на моей спине в лохмотья. Затем Феня сбежал в лес и, пока его ловили, тяжело ранил трех охотников.

За подобную 'жалость' не только глава самолично, а всем кланом бы убили глупую девку, но меня простили. В отличие от брата, в городе и окрест меня любят и тоже жалеют, правда молча. Ведь уже с двенадцати лет, когда мой дар закрепился и развился, я стала помогать повитухам, а потом и в одиночку принимала роды, отбивала у смерти рожениц и новорожденных. Многие дети в Волчьем клыке появились на свет благодаря мне, а мужья не потеряли своих жен в огне родовой горячки.

И все же, тот печальный опыт научил, что жалость к врагу бывает смертельно опасной. Заставил меня — совсем юную знахарку — понять, что нельзя быть слабой душой, нужно иметь силу сказать твердое 'нет' желанию спасти всех и каждого. Ведь это, увы, невозможно.

Пока кровожадный сиделец Фенька ел зайца, я, присев на корточки недалеко от клетки, мысленно прощалась с ним. А после, выполнив этот личный долг души, отправилась домой.


* * *

Грусть после общения с душником Феней развеялась как утренний туман, когда я победным взглядом окинула три своих сундука с нарядами. Не смотря на то, что Амаль заставлял меня носить плат, в средствах не ограничивал. Тонкое, отделанное кружевом и шитьем нательное белье, наряды из дорогих тканей я не только шила себе, как другие женщины клана, но и покупала готовые, даже иноземные. Ведь надежда на брак с хорошим мужчиной упорно теплилась в моей душе. Удобные короткие сапожки из телячьей кожи, теплый шерстяной плащ, нарядная одежда и обувь, в которой буду ходить по княжескому дворцу, а так же ароматические масла для тела, мятное мыло и всякая всячина — все тщательно сложено в дорожные сундуки.

Я довольно крутанулась вокруг своей оси, раскинув руки. Хотелось кричать, как вылетевшей на свободу птице. Поймала свое отражение в огромном зеркале в углу. Подол легкого зеленого платья закрутился вокруг стройных ног, обрисовав тонкие лодыжки, икры и округлые бедра. Облегающий покрой наряда не скрыл и тонкую талию, и упругие ягодицы, и высокую грудь в низком вырезе, украшенном вышивкой. Я хорошая мастерица, ведь, ухаживая за будущими матерями, можно многому научиться, даже если в детстве осиротел.

Разглядывая свое отражение, скорчила забавную рожицу, сморщив прямой нос. Сейчас меня переполняет радость от предстоящей поездки; серо-голубые глаза буквально светятся от счастья. Полные губы не могут удержать улыбку и обнажают аккуратные парные клыки. Тряхнув головой, я разметала по спине и плечам густые, медного оттенка волосы, словно ласково обнимающие овальное личико с чуть менее резко выраженными скулами, чем обычно у местных волчиц.

Мягкие, милые черты лица настоящей кошки, о чем никто бы не поспорил, если бы увидел меня без закрывающего пол-лица плата. Только большие, лопоухие, покрытые мягкой черной шерсткой уши с длинными кисточками, торчащие на макушке из копны волос, немного портят внешность хорошенькой кошечки-оборотня, так меня мама в детстве называла. А Амаль за эти уши в детстве меня часто таскал, если ослушивалась. Ну ничего, скоро не будет у него ни моих ушей, ни ценной знахарки, чтобы пригрозить местным оборотням в случае чего.

— Пес смердящий, — прошипела я в адрес брата-злыдня.

— Это ты кому так неласково? — заставил меня подпрыгнуть на месте неслышно подкравшийся Амаль.

Мои уши, украшенные кисточками, — да-да, украшенные, пусть он хоть облается, — сами по себе прижались к голове, и я спешно оправдалась:

— Феньке.

— Снова к нему бегала? — презрительно хмыкнул Амаль, окидывая суровым, подозрительным взглядом мои сундуки. И неожиданно мрачно добавил: — Гляжу я, ты основательно собралась, рассчитываешь не возвращаться?

Я вытянулась в струнку перед волком со злобно горящими желтыми глазами с вытянутыми зрачками. Верхняя губа угрожающе дрожит, будто он сейчас решает: разодрать ли меня на клочки или подумать? В отца Амаль пошел, недаром их бой длился мучительно долго, кроваво. Наверное, навечно отпечатавшись у меня в памяти. А вот я — в мать. Даже дар от нее достался. Жаль, он не помог ей выжить — умерла, не сумев произвести на свет сразу трех моих братьев.

— Я ни на что не рассчитываю, просто хочу быть готовой ко всему. Не ты ли этому меня учил, — не смогла удержаться от подковырки.

В другое время мне бы за длинный язык досталось от брата тяжелой лапой, но не сейчас. Живая дань и заложница должна иметь привлекательный вид, а то, не приведи нелегкая, увеличат денежное бремя клану.

Но и Амаль не был бы собой, если бы пропустил подобное мимо уха. Приподнял мой подбородок, больно схватив двумя пальцами, и заставил смотреть себе в лицо. Дрожа от страха, я упрямо пялилась в его сверкающие злостью желтые глаза.

— Маран проследит, чтобы ты, как и раньше, скрывала свой запах, сестрица. Ослушаешься, он найдет способ наказать тебя за непослушание. И плат ты не имеешь права снимать до брака! За этим он тоже проследит. Поверь, я сделаю все, чтобы вернуть тебя в Волчий клык.

Кажется, это мои надежды на счастье с шумным грохотом рухнули куда-то вниз и вдребезги разбились. Амаль невероятно хитер и коварен: заставил меня не только лицо скрывать, как обычной малолетке, но и вкусный кошачий запах, на который бы однозначно среагировали холостяки.

А ведь сама виновата — придумала чудную настойку, которая прячет ненужные запахи. Вновь жалость подвела: живет у нас в городе семья — кошка Лена и волк Эрой. И все было бы у них отлично, ведь любовь больно крепкая и души верные. Да только беременная Лена на дух не переносила запах псины от мужа. А жить без любимого несколько месяцев у верной кошки душа тоже не вынесет. Вот и страдали они, пока я не придумала настоечку, приглушающую собственный запах. Тогда я хотела помочь влюбленным пережить несколько месяцев беременности, пока игры обоняния не исчезнут сами собой. А брат прознал и заставил самой пить. Скоро, наверное, забуду собственный аромат.

— За что ты так со мной? — понурилась я.

В зеркале за спиной Амаля отразилась испуганная девушка с прижатыми к рыжей макушке темными ушами, почти круглыми серо-голубыми глазами, в которых заблестели слезы. Затем капелька медленно покатилась по щеке. Губы дрожат от обиды и непонимания.

Как же жалко стало себя за годы юности, когда видела от Амаля, дававшего мне уроки смирения и послушания, сплошь унижение. Если бы он хотя бы любил меня, единственную родную сестру, а не только использовал для давления на соперников, я бы, возможно, смирилась с участью одиночки. Но кому как не мне знать, что брат не умеет любить. И боюсь признаться даже себе, слишком близко подошел к грани, после которой превратится в отверженного. Еще лет десять от силы, если не случится в его жизни чуда и любви, зверь окончательно возьмет над ним верх. Быть может, сам тогда по горам с бывшей стаей Феньки будет бегать.

Горькие мысли прервал Амаль, пальцем вытер слезу с моей щеки, поморщился и ответил:

— Эта долина наша испокон веков. Только предки были более сильными и суровыми и не терпели слабости. Нам никто не смел перечить, не мог противостоять! А мы... наша слабая мать умерла в родах, причем, будучи сильной повитухой...

— Как ты смеешь?! Ты хоть представляешь, какую боль испытывают роженицы?

— Умерла, забрав с собой трех будущих воинов, сильных, но не рожденных щенков, — Амаль оборвал мой возмущенный вскрик, опять вцепившись пальцами в подбородок. — А отец? Столь слаб духом, что несколько лет после нее мучился и чуть не потерял весь клан. За это время мы лишились части северных территорий, нас перестали уважать соседи, даже внутри клана стаи устроили грызню за верховенство.

— Поэтому ты убил отца? За то, что он любил маму и мог лишить тебя власти? — с обидой спросила я, чувствуя, что еще немного — и хрустнет моя челюсть, но остановиться не могла.

— Чтобы не позорил наш род и предков, — неожиданно спокойно ответил Амаль, оглушив быстрой сменой настроения. — Власть любит только сильных, запомни, сестрица, на будущее.

— Я же помогаю твоей власти, но меня ты тоже считаешь своей слабостью. И мне порой кажется, что если бы не дар, то убил бы, как и отца.

Амаль оттолкнул меня, но смотрел пристально, словно оценивая.

— Ты ошибаешься Савери, у меня ни разу не было желания убить тебя. Если бы не дар, я бы нашел способ получить выгоду и от твоего брака. А сейчас проще держать тебя на коротком поводке. Но в одном ты права: ты мое слабое место. Если бы дар достался мне, было бы одной проблемой меньше.

— Тогда тебе, Амаль, придется самому вскоре жениться и найти способ влюбить в себя женщину, иначе наш род может прерваться окончательно! — ядовито прошипела я, отступая от него подальше.

Мужчина, не справедливо, обидно считающий меня слабым местом, а дар — проблемой, презрительно усмехнулся, заметив, что я попыталась выдохнуть с облегчением, и заявил:

— Нашла о чем переживать, кошка. Любая волчица полюбит сильнейшего волка клана! Хозяина долины! Стоит только пальцами щелкнуть.

На этот раз я благоразумно промолчала, но Амаль, кажется, заметил в моих глазах неверие. Да, он прав, у волков иерархия силы очень важна, но мама говорила, что любовь не подвластна законам. Она приходит к тем, кто ее совсем не ждет, а там, где ее требуют, могут безнадежно ждать годами. Значит и потомства брат может не дождаться!

Амаль смерил меня нечитаемым взглядом, спрятав все 'страсти', бушующие у него в душе, и строго наказал:

— Следи за своим хвостом! Негоже женщине из Волчьего клыка демонстрировать слабость человеческой воли.

Наконец-то за ним захлопнулась дверь. Я тяжко вздохнула: разговор оставил мутный, гнетущий, горький осадок. Невольно бросила взгляд в зеркало: да, хвост и впрямь на вершок приподнимает подол сарафана над полом, незаметно для посторонних, но Амаль, кто бы сомневался, подметил.

— За собой бы следил, а то еще чуть-чуть — и не только хвост из штанов вылезет, но и шерстью навсегда покроешься, — огрызнулась в закрытую дверь.

В человеческой ипостаси по ушам и запаху можно определить, к какому виду относится незнакомец. Выпускать когти, хвосты и прочие звериные части тела — дурно и непозволительно, как и выражаться между собой словами, применимыми для домашней скотины и лесного зверья. Это признак слабости человеческой души. И все из-за душников — отщепенцев, от которых оборотни стараются держаться подальше. Хотя, по слухам, в больших торговых городах многим плевать на эти 'мелочи', там в чести удобство. Частенько заезжие купцы и прочие гости были одеты в штаны, как у наших охотников для походов в лес или горы. Ткань на заднице крепится крест на крест для свободного доступа хвоста наружу.

И женщинам там тоже больше дозволяют, да и под платьем кто увидит хвост? Я свой не слишком длинный хвостик редко прячу. Мне вообще сложно следить за ним: вся выдержка уходит на брата, чтоб ему икалось.

И плевать!

Присев на лавку, осмотрела свою горницу, с детства, всю жизнь мою. С ней больнее всего расставаться, здесь мне мама колыбельные своей родины пела. Вновь глянула на сундуки и медленно, вдумчиво проговорила про себя: 'У меня есть цель: не вернуться к брату, никогда, и значит — светлое будущее. Не хочу! Не могу! И не позволю рушить мою жизнь в угоду его чересчур честолюбивым желаниям, доходящим до безумия!'

Сразу стало легче на душе и светлее вокруг. Это добрый знак!

Глава 3

Темно-синий плат привычно закрыл пол-лица и верхнюю часть тела. Закрепила его петелькой под подбородком и нарядной красной лентой на голове — этаким послаблением, утешением для сопливых, несозревших девчонок, которым только дай покрасоваться. Но обязанным носить эту накидку, впрочем, нисколько не сковывающую движений. А то мало ли что может случиться, еще помешает обороту.

'Как же обрыдла мерзкая, уже в печенках сидящая тряпка! Задрала!' — раздраженно выплюнула я, морщась, рассматривая себя в зеркале.

И ведь только у северян принят девичий плат. Наверное, уже даже и не помнит никто толком, откуда пошла эта традиция, но когда девочка становится подростком, отроковицей, и у нее меняется запах, то должна надеть плат и носить, пока не придет возраст невесты. Считается, что таким образом будущая хранительница очага и мать учится терпению, ведь юным свойственны порывы, необдуманные выходки, желание показать всем, что самая красивая. А ценится в жизни больше не красота, а характер женщины, сила воли.

Правда, сами матери семейств частенько шутили, что плат для того, чтобы девочки учились привлекать парней не столько хорошеньким лицом, сколько каждым плавным движением, каждым выразительным жестом, мягкой, бесшумной поступью. В общем, с помощью плата воспитываются настоящие женщины, будущие страстные, но верные волчицы, чтобы семьи были крепкими и дети сильными.

Я бы с ними согласилась, если бы не была принуждена носить его и в двадцать три года, когда пора юности уже миновала. Унизительно до боли, до глубины души.

— Савери! — привычно рявкнул снизу брат.

Вздрогнув, быстро поправила плат, проверяя, все ли в порядке, забрала мамин амулет с изображением Богини Луны, и с колотящимся сердцем подошла к двери. Замерла, поднесла амулет к губам и поцеловала на удачу. Я частенько обращалась к этой богине — хранительнице женщин и семейного очага — за помощью, но пока она неизменно помогала мне оберегать лишь чужую жизнь, любовь и семьи.

Выйдя на высокое красное крыльцо, я на миг замерла от изумления: в предрассветной розовой дымке, помимо обоза из нескольких добротных телег, увидела огромную толпу народа, столпившуюся во дворе, у ворот и вдоль улицы. Надо же, даже из ближайших селений приехали целыми семьями, чтобы с грустными, сочувствующими улыбками проводить меня. Глаза защипало от слез радости, благодарности, признательности, на душе полегчало.

Брат, фыркнув, величественно двинулся к охранникам обоза и замершему возле них княжескому поверенному. Этот кот с превеликим интересом наблюдал за происходящим, не скрывая удивления и, кажется, был ошеломлен количеством жителей нашей долины всех сословий и лет, явившихся проводить заложницу из Волчьего клыка, а может и будущую невесту князя. И не мудрено, обычно столько народу на праздничные гуляния собирается, ярмарку, проводы войска, бывает, что и на большую свадьбу.

На дрожащих ногах я спустилась по ступеням и подошла к ближайшим землякам. Среди которых выделялась высокая, статная, красивая волчица Лада с толстой косой, заплетенной вокруг головы. По-моему, Амаль любил ее когда-то, а если не любил, то, наверное, очень она ему нравилась, но выбрала скромного, неразговорчивого волка Родиона, лучшего охотника клана. Скорее всего, из-за этого брат и озлобился, ведь именно после свадьбы Лады и Родиона Амаль вызвал на бой отца. Но я не держу на нее обиды, любовь приходит к достойным.

Лада приблизилась ко мне и, крепко обняв, едва слышно шепнула на ухо:

— Береги себя, Савери! Ты достойна самого большого счастья, поэтому постарайся не вернуться обратно! А я помолюсь за твою удачу Богине!

На миг мы замерли, встретившись взглядами. Лада стала моей старшей подругой, тайной, ведь Амаль не допускал, чтобы я с кем-то сближалась. Но с тех пор, как я выходила беременную Ладушку и помогла родиться ее близнецам-волчатам, между нами установилась своеобразная, но крепкая дружба.

— Я очень постараюсь, — улыбнулась ей глазами.

Лада, снова обняв меня, выдохнула на ухо:

— Не делись ими ни с кем! Там деньги... на счастье! — И громко добавила, подавая мне вышитый петухами и цветами холщовый мешочек, вкусно пахнущий мятными сладостями: — Это подсластить дорожку.

Чмокнула меня в щеку и затерялась в толпе. А я роняла слезы радости и печали — с единственной подругой попрощалась. Настоящей! Выходит, она вместе с мужем позаботилась о моем будущем, копила...

Дальше женщины подходили ко мне одна за другой и одаривали на дорогу. Все улыбались, хотели поддержать и ободрить. Кто-то всю ночь простоял у печи:

— Пирожки свежие, еще теплые...

Кто-то принес украшения и амулеты — ценные, оттого, что своими руками сделанные, с душой.

— Храни вас Луна...

— На удачу...

— На счастье...

Дарили вышитые рубахи и юбки нарядные.

Наш местный сапожник богатые, сафьяновые, расписные сапожки справил:

— Нашей кошечке сапожки бегать по дорожке...

Скорняк преподнес тончайшей выделки курточку в цвет. Видно, вместе с сапожником подарок обсуждали:

— Красивая обновка для южной кошечки-мерзлячки...

Под конец удивил здоровенный пожилой волк Моха-кузнец. В благодарность за своих внуков вручил мне тонкий кинжал с резной ручкой и ножнами из дубленой кожи:

— В хозяйстве сгодится.

Пока мои сопровождающие складывали дары в телегу, я поясно кланялась всем. Сквозь слезы благодарила, тоже желала им удачи и здоровья, просила не поминать лихом, как принято перед долгим расставанием. Ни за что и никогда бы не подумала, что вот так буду уезжать из Волчьего клыка. Что кто-то всплакнет, что одарят подарками, добрым словом, и что еще долго будут махать вслед обозу.

Я тоже махала, с болью в сердце глядя на одинокую грозную фигуру брата, широко расставив ноги и заложив руки за спину, мрачно глядевшего на меня. Он точно не прощался и своим видом показывал, что расстаемся мы ненадолго. Единственного брата, самое родное по крови существо — и того теряю! Даже не так, бегу от него!

Когда город скрылся за поворотом, я, всхлипывая, опустила полог, осмотрелась. Амаль, как обычно, не поскупился 'напоследок', сено на полу кибитки накрыли парой толстых шерстяных ковров, чтобы поменьше трясло, положили несколько шкур, чтобы ночью укрываться от холода. Рядом с сундуками положили складной столик, корзины со снедью и подарки, глядя на которые улыбнулась и полезла за вкусно пахнущими пирожками.

После бессонной ночи, волнительного прощания и нескольких пирожков глаза закрывались сами собой. А то ночью так и не смогла заснуть, боялась, что сорвется поездка ко двору князя Северного — и все, конец мечтам.


* * *

Проснулась оттого, что тряска прекратилась и стало душновато. Выбралась из-под шкур — весной поутру еще прохладно — и до хруста, с удовольствием потянулась. Хотела было привычно прикрыть лицо краем платка, прежде чем высунуться из кибитки, да замерла в раздумьях: а почему, собственно, нет? Ведь я будущая невеста князя, более того, свободная кошка. И главное, рядом больше нет главного надсмотрщика — Амаля, единственного, кто имел хоть какое-то право заставить меня носить плат после созревания. Вернее, не имел, но заставлял своей властью. Еще, конечно, смелости добавили столь дружные и трогательные проводы.

Смелости и уверенности в себе!

Но сначала я решилась полностью открыть лицо, завязав платок, как обычные хозяйки, если прохладно или чтобы волосы не мешали, а дальше посмотрю, как моя охрана себя поведет. Волк Маран — один из самых верных приближенных Амаля. Похожий на него жестким, непримиримым характером. Самый преданный. Недаром брат этого пса приставил ко мне таким же надзирателем, как сам.

Взяв флягу с водой, я приоткрыла прикрывающий выход полог и выглянула наружу. Зажмурилась от удовольствия — солнышко, полдень уже (здорова же я спать), хорошо пригревает. Прямо красота! Обоз наш всего из четырех подвод: первую нагрузили провиантом для сопровождающих — тратить время на охоту и покидать ценный груз Амаль строго-настрого запретил; затем моя кибитка и телега с золотым оброком; на последнюю сложили мешки с овсом для лошадей. Лошади времени зря не теряли, воспользовавшись остановкой, пощипывали траву на обочине.

— Доброго дня, лу Савери, — раздался со стороны леса ехидный голос Марана. Затем он еще более ядовито добавил: — Вы ничего не забыли?

Я вздрогнула, словно девочка, пойманная на шалости. Высокий, широкоплечий, черноволосый Маран, и одежду предпочитал темную, словно для устрашения. Ну уж нет, не запугает, вряд ли он страшнее главы Волчьего клыка, которого я за столько лет рядом как облупленного изучила. Приподняв бровь, недоуменно и слегка высокомерно посмотрела на него и притворно любезно улыбнулась:

— Нет, ата Маран, я ничего не забыла, наоборот, нашла день удивительно солнечным.

Неторопливо вылезла из повозки, аккуратно придерживая юбку, открыла флягу и вылила воды в ладонь. Умылась, охладив горящие щеки, а Маран стоял, расставив ноги и скрестив руки на широкой груди, и с едва заметной кривой ухмылкой пялился на меня. Так и хотелось спросить: 'Давно в лицо не видел?' Наконец стряхнула с рук капельки воды и опять подняла глаза на надзирателя, продолжавшего настаивать:

— Лу Савери, вам напомнить приказ вашего брата насчет плата?

— Ата Маран, вам напомнить мой возраст? — Мы сверлили друг друга непримиримыми взглядами.

— Еще утром вы не были столь смелы, — кривая усмешка Марана стала еще более обидной, и голос буквально сочился ядом.

— Мой характер не вашего ума дело, — одарила его, надеюсь, не менее кривой ухмылкой.

А у самой внутри все дрожало от страха. Был бы у меня запах, этот волк тут же ощутил бы его и понял, что смелость эта напускная.

— Давайте договоримся в начале нашего пути, лу Савери, — слишком спокойно предложил Маран, — вы не будете ослушиваться приказов вашего брата и дадите мне правильно выполнять свою работу.

— Я не мешаю вам выполнять работу, ата Маран. Вы охраняете золото и меня? Вот и охраняйте на здоровье, пожалуйста, — стараясь, чтобы голос не дрогнул, издевательски вежливо посоветовала.

Маран вдохнул рывком. Злится, но виду не подает.

— Ата Амаль сам отбирал охрану обоза. Каждый волк, сопровождающий вас и ценный груз, предан ему. Лу Савери, все мы женаты. Поэтому предупреждаю: нет смысла заигрывать с кем-то из нас в расчете на то, что кто-то польститься на ваше очаровательное личико.

— Правда очаровательное? — выпалила я не в силах перебороть любопытство

Маран весело хмыкнул, но быстро помрачнел:

— Прошу вас больше не нарушать приказ главы клана, иначе...

— А иначе — что? — подначила я. — Изобьете, как Амаль? Посадите на хлеб и воду в подвал? Что вы теперь можете сделать, если откажусь? Я в своем праве одеваться так, как сочту нужным. Я свободная кошка!

— Иначе: мне дали право напоить вас шепотником. Всю дорогу будете находиться в плену сна и шепота своих фантазий.

Я едва не задохнулась от возмущения:

— Как... как вы можете на такое решиться? Я понимаю Амаля, для него сестра — надежный резон прижать к когтю любого, ключница и порой хуже прислуги. На кого еще можно выплеснуть злобу лишнюю. Но вы?.. А вы знаете, что шепотник память может напрочь отбить, нюх, дурачком сделать?

Маран нахмурился, поморщился и осторожно пояснил:

— Я согласен с главой в одном, что нашему клану жизненно необходима сильная повитуха, да еще с даром знахарки. Последние годы только в нашей долине не умирали роженицы, благодаря вам. Другие подобным счастьем похвастаться не могут. У меня молодая жена, и глава дал слово, что вы проследите за здоровьем моей Дарьи и будущих щенков.

Я неосознанно качала головой: да, меня все жалели, но ни один не вступился, не возмутился положением бесправной рабыни. Каждый мужчина опасался, что придет его черед просить за беременную супругу или сестру у главы клана.

— Ведь я бы никуда не уехала, жила бы в своей долине, вышла бы замуж за одного из наших, а теперь еду на смотрины. — Мотнула головой и решилась на откровенность. — Вы хоть понимаете... видите, что с ним происходит? Он же на грани!

Маран облизнул губы, блеснув крепкими белоснежными клыками, — сильный, матерый волк.

— Может и видим. И понимаем, что тебе недолго унижения терпеть осталось, — решился таки признаться он, хоть тихо говорил, но твердо. — Посему каждый из нас заинтересован, чтобы в клан вернулась сильная повитуха и знахарка. Ты не обессудь, но мы в точности исполним приказ главы и проследим за тем, чтобы помочь тебе не пройти смотрины.

Я ошарашено таращилась на Марана несколько мгновений, а потом внутри у меня словно пузырь мыльный лопнул. Ах вот оно как... значит. Только Ладка тайком деньги дала и велела не показывать никому. А провожавшие сладости, пироги да вещи дарили, может и не прощались вовсе. Настрой благостный создавали, чтоб родной дом не забывала, помнила, благодаря амулетам да нарядам.

Глаза защипало, но я прикусила до крови щеку, а потом зло и упрямо прошипела:

— Лицо больше прятать не стану!

— С нами ата Роман — поверенный князя — едет, ушлый и молодой кошак и...

— Нет! — даже уши угрожающе прижала к голове, приготовившись сопротивляться не на жизнь, а на смерть за кроху свободы, которую снова забрать хотят.

Маран посверлил меня испытывающим взглядом и, видимо, не решился, портить отношения с повитухой — согласился, словно кость кинул:

— Хорошо, в дороге можно, но в тавернах или городе надо будет. И про запах не забудьте, береженого Луна бережет!

Я длинно выдохнула Марану в спину:

— Ладно...

Вокруг сновали охранники. Сноровисто обустраивали ночлег, разводили костер, поили-кормили лошадей. Мужчины с любопытством посматривали на меня, но ничего, кроме праздного интереса, в их взглядах не было. Оно и понятно: счастливо женатые и замужние оборотни никогда на измену не пойдут. А несчастливые браки на Зеленой стороне крайне редко случались, ведь потомства в этом случае не дождаться. До брака любой может гулять сколько влезет, лишь бы на здоровье, никто не осудит свободолюбивое существо, но семья — святое. Семья душу бережет от грани, за которой ты отверженным станешь, в душника выродиться можешь.

Свежий теплый ветерок, наполненный лесными ароматами и смолистым дымком костра, ласково охладил мои щеки, словно шепнув: а жизнь-то налаживается!

Глава 4

Дорога петляет мимо заросших холмов, то спускается в очередную долину или лощину, то поднимается. Солнце медленно клонится к земле. Вот-вот остановимся на ночевку. После скорого обеда подаренной на прощание снедью, во время которого я стеснялась поднять глаза на моих спутников, чувствуя себя не в своей тарелке с открытым лицом, решила сесть рядом с возницей. Хоть словом перемолвиться, все не так скучно. Не привыкла я к праздности и отоспалась уже.

Старый Вит — возница — из песцов давно обосновался в клане, еще при моем деде, тоже главе. И заметно выделяется среди пожилых оборотней нашей долины лохматой, густой, седой шевелюрой и круглой головой, за что детишки дразнят его одуванчиком, за глаза, конечно. Лицо Вита изборождено множеством морщин, а голубые глаза в обрамлении белесых ресниц светятся молодым задором.

Тридцать лет назад Вит попал под обвал вместе с моими бабушкой и дедом — родителями отца. Они погибли, а песец везучим оказался — жив остался, но потерял руку. Точнее, сам себе перегрыз лапу, будучи придавленным огромным камнем, чтобы не погибнуть. Не знаю, смогла бы я на такое решиться? Однорукого Вита мой отец принял, обогрел, помог найти работу, чтобы жил, не стыдясь ущербности, не просил милостыньку, а достойно содержал семью. Да, мои предки были справедливыми и милосердными главами, с большим сердцем. Все, кроме Амаля.

В который раз отметила на деревьях вдоль дороги венки из сухостоя с цветками бессмертника и выжженные прогалины неподалеку. Так в наших северных краях мертвых провожают в последний путь: сжигают тело и помечают место упокоения. Со временем венки разметет ветер, земля, политая дождем, порастет травой. Тогда и траур завершится по почившим.

— Как же много погибших, — я тяжело вздохнула, глядя на очередное дерево с венком.

Вит покосился на меня и печально покивал:

— Да, очень много. К сожалению не все свободные кланы и стаи, выставили против Валиана своих воинов. Вот и поплатились ярмом на шее — данью ежегодной. Княжество теперь уселось на нашем горбу. А Северный этот, леопард плешивый, чтоб у него кость в горле поперек встала, со своим войском вона как далеко зашел. Почти у порога Волчьего клыка оказался, а такого, чтобы нашему клану кто на хвост наступил, ни разу еще не бывало...

— Дак может Валиан такой сильный и умный? — подначила я Вита с улыбкой.

Грустно видеть следы войны, ничего не попишешь, но леопард, о котором идет речь, значится в моем жизненном раскладе как будущий жених, поэтому где-то глубоко внутри у меня шевельнулась гордость за него. Сильный самец любую оборотницу привлекает, а уж умный и хваткий — тем более.

Вит посмотрел на меня с укоризной, подметив и подначку, и улыбку. Покачал головой и добавил неожиданно со злостью и презрением:

— Знающие оборотни бают, что не сам он умом блещет, а завел себе шептуна чешуйчатого. Мелкий гаденыш из болотных гадюк с Желтого, но с гонором и повадками, противными природе четвероногих. Сказывают, умеет взглядом зачаровывать, свои мысли навязывать, да так, что любой их за свои принимает...

— Да неужто?! А еще что-нибудь рассказывали? — вытаращилась я на собеседника, затаив дыхание. Байки тоже любительница послушать.

— Даром что знахарка, не девчонка чай, а сама хуже моей внучки несозревшей еще. Одним словом, все бабы — дуры! — сплюнул Вит коню под копыта.

Я хмыкнула понятливо. Чего обижаться? Мнение старика песца об уме женского рода известно во всей долине. И многие знают о причине: супружница старого Вита — знатная спорщица, скандалистка и сплетница, вот ему и прощают многое. А сам Вит не болтливый, добрый, хоть и однорукий, но хозяйственный мужик.

Наконец, Маран определился с местом ночевки, выбрав большую поляну. К ней и наезженные тропки ведут, значит многие выбирали для отдыха. И весело журчащий рядышком ручей порадовал возможностью поплескаться перед сном.

— Дочка, а нет ли настоечки какой, а то суставы ломит что-то, к дождю видать. — Вит кряхтя спрыгнул с козел, отбросив поводья на круп лошади, и, морщась, потер обрубок кисти.

— Есть кое-что получше, дедушка Вит, — улыбнулась я. — Сейчас мазь вам дам добрую, пахучая, конечно, но боль снимет непременно. А на ужин заварим травок — и уйдет вся ломота. Правда, на время, но если пить всю дорогу, то хорошо себя чувствовать будете.

Пока мы возились со стариковым обрубком, остальные устраивали ночлег. Расседлали лошадей, выставили охрану. В наступающих сумерках я заметила в кустах светящиеся волчьи глаза караульных, тенями сновавших вокруг лагеря.

К большому костру, вокруг которого расселись остальные спутники, я шла, после того, как вымыла руки в ручье, испытывая смущение и неловкость. Однако поймав несколько любопытных мужских взглядов соплеменников без плотского и обидного намека, приободрилась. Лишь поверенный князя, поблескивая красивыми, почти круглыми, желто-карими глазами, слегка прикрыв веки, наблюдал за мной с каким-то своим интересом. Он чуть наклонил голову, отчего темная, со светлыми крапинами шевелюра рассыпалась по широким плечам. По характерным круглым ушам — чёрного цвета, с крупными белыми точками на задней стороне — я догадалась, что Роман довольно крупный кот оцелот.

Под его взглядом я вновь невольно вспомнила о смотринах и прискорбном факте, что соблазнять-то не умею. Или заигрывать, как еще говорят. Если бы Амаль хоть раз заметил мою попытку кому-то понравиться, убил бы беднягу и меня избил. А привлечь внимание князя лишь за счет природного обаяния рыжей морды моего каракала надежды мало. Необходимо срочно научиться обольщать, ну или что там еще нужно, чтобы застолбить князя... точнее, выгодно... тьфу, опять не о том думаю, счастливо выйти замуж...

Ой, чуть не споткнулась, задумавшись о насущном, а обретя равновесие, обдумала, как быть дальше. Заодно выбрала, на ком сейчас попробую женские хитрости применить.

Отринула сомнения, расхрабрилась, затем кокетливо, плавно — кошка я или кто? — одернула темно-синий сарафан, расшитый красными узорами. И словно невзначай перекинула край плата с правого плеча на спину, открыв длинную шею в вырезе рубашки. Скромном, правда, вырезе, но с чего-то же начинать надо? Буду как новичок в школе, как будто первую ступень обучения начала. Вот подучусь маленько и — ух-х-х... сведу с ума князя.

Уже хотела дальше идти, но вспомнила об одной важной уловке, без которой обольщение в неумелое заигрывание превращается. Облизнула губы, как наши волчицы делают, приманивая взгляды холостяков, и попыталась напустить в глаза поволоки.

Эх, тяжела доля невинной, нецелованной девицы солидного возраста!

И присущей кошкам мягкой поступью направилась к костру, покачивая бедрами и не сводя зазывного взгляда с Романа. Подействовало! У него глаза вспыхнули в темноте, будто две звезды, жадно, с горячим интересом и... весельем. Кошак облезлый!

Маран, сидевший напротив от Романа, захохотал, видимо отметив мои старания. Вслед ему и другие зрители тоже развеселились.

— Дочка, так бедрами голодные вдовушки крутят. А приличные девицы смотрят долу, да алеют перед мужиком как маков цвет, — проворчал Вит. Потом брюзгливо добавил: — Не срамилась бы.

От стыда хотелось сбежать к себе в кибитку и зарыться там под мехами поглубже, но меня неожиданно поддержал Роман:

— Не обращайте внимания, лу Савери, вы все делаете... правильно. И походка может пробудить в мужчине очень многое...

Вымучено улыбнувшись, я попыталась обернуть конфуз в шутку:

— Рассмешить уж точно могу.

Роман потянулся, тут же привлекая внимание к своему гибкому, сильному телу. Прищурился, словно не человек, а кот его играет с будущей жертвой, успокаивает, потом обвел взглядом враз переставших ухмыляться охранников:

— Смех без причины либо признак небольшого ума, либо... — Маран и остальные насмешники напряглись, а Роман, спокойно выдержав их подозрительные взгляды, закончил, — ...попытка удержать кого-то весьма нужного клану или отвратить от вполне успешных действий.

Тяжело вздохнув, грустно посмотрела на соклановцев. Даже мое желание нравиться мужчинам для них как кость в горле, что уж говорить об Амале. Я же верила, что после провала смотрин и возвращения в клан, мужа мне должны подобрать. А они... Кто им дал право решать что-то за меня?

Желание обольщать пропало напрочь, а вот покусать — захотелось со страшной силой, даже клыки зачесались. Или это голод дал знать, уж больно аппетитно пахнет похлебка копченым мясом и луком. Обидевшись на своих, клановских, села рядом с мужчиной, проявившим хоть немного понимания к моей несчастной девичьей доле и сразу обратилась:

— Ата Роман, а вы можете рассказать о князе побольше? Какой он?

Волкам мой интерес опять не пришелся по нутру, но разве я не вижу, что они и сами не против послушать столичные сплетни и слухи от самого княжеского поверенного, а не от торговцев.

— Разносторонний! — ответил Роман, вернее, отвертелся. Но, отметив мое разочарование, добавил с улыбкой: — Не переживайте, лу, Его Светлость Валиан весьма видный и... большой, сильный леопард и вряд ли сможет оставить вас равнодушной к своему мужскому обаянию.

— А помимо размеров и обаяния есть другие полезные качества? Али нет? — ехидно проворчат Вит.

К счастью, на Зеленой стороне стариков жалеют, уважают и довольно многое прощают. Вот и этот резкий полунамек поверенный князя пропустил мимо уха, не поморщившись. Только Маран бросил предупреждающий взгляд на возницу.

— Думаю, в его воинском таланте вы убедились на себе! — уел нас Роман.

— А говорят, что советник у князя из чешуйчатых. Неужто правда? — не унимался Вит.

— В кои-то веки не врут ваши говорящие, — усмехнулся оцелот. — Но выбрать и приблизить мудрого советника тоже большой ум иметь надо...

— ...или не иметь вовсе...

— А как же змей у нас на севере-то прижился? — поспешила я оборвать нарывающегося на неприятности старика. — Ведь известно, что они холода не переносят.

— Зато, бают, до власти охочи, — мрачно выплюнул один из волков. — Видно на Желтом советчиков хватает, вот и приходится невзгоды терпеть ради любимого дела. Кто ж командовать-то не любит...

Роман сперва нахмурился, а затем, скорее всего согласный с мнением собеседников, ответил:

— Все может быть. Первый советник его светлости мелкий гаденыш... я имею в виду его вторую ипостась, — быстро поправился княжеский поверенный, — но ума и... самомнения высокого.

Мои соклановцы ощутимо напряглись, почуяв, что поверенный тоже не слишком доволен происходящим при дворе князя. Даже уши у них дрогнули, слегка прижались к голове, словно на охоте. А я спросила о заботившем меня обстоятельстве:

— Ата Роман, скажите, много ли девиц пригласили на смотрины?

Волки хмыкнули, но при этом мой интерес разделили. Ведь им тоже важно, чтобы соперниц у меня было как можно больше и красивее.

Роман вновь по-кошачьи сощурился, потянулся, разминая шею, и вкрадчиво проурчал:

— Я полагаю, не ошибся, ваш зверь — каракал?

— Да, — уныло кивнула я.

В детстве гордилась своим зверем, ведь мама тоже, как и я, была каракалом. Ее считали яркой, красивой кошкой с гибким, грациозным телом. Папа посмеивался: более ручного, верного и желанного ему зверя в жизни не найти. Да только постоянные насмешки брата над моими большими черными ушами с кисточками, лопухами, да выволочки, когда несчастным ушам доставалось в первую очередь, заставили сомневаться в собственной привлекательности.

— Уверен, ваша кошка так же хороша, как вы сейчас, — улыбнулся столичный кот — неожиданно и по-доброму. — На смотрины велено собрать девиц из более двадцати родов и кланов. От многих прибудет не по одной...

— Если найдут таковых, — не смолчал Вит. — Невинных девок-то нынче днем с огнем не сыщешь, дюже ранние да быстрые. Только плат снять дозволь, дык словно голодный душник в погоню за удовольствиями кидаются.

— Ну одну красавицу-девицу вы легко отыскали, хоть и не девчонка она уже, — не обидно хохотнул Роман.

— Можно сказать, с превеликим трудом сохранили, — съязвил Маран. — Одна на весь Волчий клык и осталась.

Я зло посмотрела на него и тоже в долгу не осталась:

— Меня сомнения одолевают, что вряд ли все семьи столько усилий приложили, чтобы сохранить невинность другим желающим занять место рядом с князем.

— Значит соперниц у вас будет мало, — поверенный Валиана вроде мне говорил, а смотрел прямо на Марана.

Доверенный брата все сильнее мрачнел. А вот у меня наоборот крепла надежда на светлое будущее.

Но продолжить занятный разговор не вышло. Сначала донесся странный шорох, который выбился из общего лесного шума, — слух у моего каракала чуткий и чувствительный к любым звукам, почище волчьего будет. Больше того, лучше, чем у многих именитых охотников. Я сразу навострила уши, прислушалась к чужеродным звукам, слегка повернув голову. Следом за мной насторожились остальные. Медленно встали, хмурясь и доставая оружие. У меня в груди екнуло от дурного предчувствия. А дальше началось...

Маран стремительно перелетел через костер и повалил меня наземь, накрыв своим телом. Ох и тяжелым! От неожиданности аж дух выбило. Следом начался жуткий свист — так стрелы поют на стрельбище за городом. Романа, миг назад сидевшего рядом со мной, снесло с бревна стрелой, вонзившейся ему в плечо и толкнувшей вперед, прямо в огонь. Остро завоняло паленым.

Вит не по-стариковски резво оттолкнул ногами раненного Романа от костра, затем, схватив за воротник, пригибаясь, потащил за ближайшее дерево. Еще бы, не приведи Луна, погибнет он на нашей земле — князь решит, что не подчиняемся ему, убиваем верных слуг. И что тогда будет — не знаю!

Раздался злобный волчий вой — это наша стража, охранявшая подступы к обозу, столкнулась с первыми врагами.

Ох, Луна, как же все быстро происходит, страшно, куда бежать, что делать?!

— Под телегу, быстро! — рыкнул Маран, скатываясь с меня, и пнул под зад в нужном направлении.

Путаясь в сарафане, как здоровенная гусеница, я сначала ползком, а потом, задрав подол, на четвереньках поспешила к своей кибитке. Мужские дела точно не для меня, а уж битвы и подавно. Я знахарка, а не наемник. Могу только морду расцарапать. Или страшную рожицу скорчить. Хотя тут таких рож и без моей хватает.

Подвывая от страха, вопреки приказу Марана (тоже мне, нашел место надежное!), прыгнула в кибитку под полог и быстренько огляделась, где бы спрятаться. Но кроме кипы шкур ничего подходящего не нашла. Рядом кто-то резко вскрикнул от боли — и я рыбкой нырнула под шкуры, зарылась поглубже и замерла. Даже почувствовала себя в безопасности и выдохнула с облегчением.

Радовалась недолго — раздался противный треск рвущейся ткани. Кто-то снаружи рубанул. Закрыла рот ладонью, чтобы не разораться и затаила дыхание. Дикий страх накрыл с головой, ведь я ни разу в жизни, кроме глупой ошибки с Фенькой, не рисковала своей жизнью. Даже в драки не попадала. А здесь стрелы смертельно поют.

Еще удар, кажется чем-то тяжелым и распорка, державшая полог, рухнула, приложив меня по спине. Я вскрикнула. Внутрь вломился кто-то тяжелый — кибитка просела под весом 'гостя'. Чуть приподняв уголок нижней шкуры, я убедилась: разбойник — пятнистая гиена — в один прыжок оказался у сундуков с явным намерением проверить содержимое. А у меня никакого оружия нет!

Первой — умной — мыслью было не подавать признаков жизни, добро нажить потом можно, а собственной шкурой рисковать не стоит. Но тут в проделанную в пологе дыру попытался залезть один из своих охранников. Не успела я порадоваться спасителю, как грабитель, метнувшись вперед, саданул того в лоб рукоятью длиннющего кинжала. Но самому, видимо, в ответ тоже досталось чем-то — он отшатнулся назад и наступил мне на хвост. Я взвизгнула так, что у самой в ушах зазвенело. А покусившийся на мои сундуки грабитель, гиена подлая, упал на меня, то ли от неожиданности, то ли просто споткнулся.

Я опять 'мрявкнула' под тяжелой тушей, выбившей дыхание. Пока ползавший на мне грабитель возился, выпутываясь из шкур, я пыталась выпростать руку и достать ручку ночного горшка, который мне специально здесь поставили, чтобы не мешала отлучками в кусты по надобностям. Да так и не воспользовалась.

То, что потом творилось в кибитке, ловушке, которую сама себе устроила, я вспоминала потом урывками. Как будто со стороны смотрела и не верила, что это со мной было.

Воздуха не хватает, мех лезет в рот, ребра вот-вот треснут под тяжестью разбойничей туши, ничего не видно, но я упорно тянусь за горшком...

'Сверху' творится непонятно что... Шум, гам, вой, визг, свист...

Грабитель почти встал с меня, позволив судорожно вздохнуть... Яростный клич — и кто-то новенький кинулся на него. Только не это!..

Вух-х-х! На меня свалились оба, опять выдавив из груди весь воздух, и давай драть друг друга когтями, лупить кулаками, рычать. Того и гляди размажут меня под шкурами, потому что половина ударов достается мне. А между ударами я ругаю себя последними словами. Хватило же дури выбрать себе укрытие. Скоро последний дух выбьют вместе с пылью...

— Бе-е-е... — выбили, выдавили из меня странный звук, когда нижний вояка рывком оттолкнул от себя верхнего и, судя по глухому удару, выкинул его наружу.

Привстал, дав мне возможность разок вдохнуть воздуха, пыльного.... На этот раз мне хватило ума постараться выползти из-под шкур. Наполовину удалось. Свобода-а-а!...

— Апчхи!.. — В следующее мгновение я взмыла вверх.

Столкнулась взглядом с разбойником — детиной раза в два больше себя, упершегося в полуобороте волосатой звериной головой в полог и сцапавшего меня за шкирку будто котенка.

Полугиена оскалился, показав жуткие клыки, и злобно рыкнул мне в лицо. Моя рука сама собой взлетела вверх, чтобы защититься, а попутно, совершенно непредсказуемо огрела его по виску горшком.

— Ы-ы-ы, — взвыл грабитель, скосив глаза к переносице.

— Ой, простите, пожалуйста... — просипела я в ужасе, разглядывая неожиданно взявшееся откуда-то оружие.

Надо же, оказывается, пока по мне свои-чужие ходуном ходили, продолжала его держать.

А рука с горшком, словно сами по себе жили, проявляя чудеса сообразительности, — били оглаушенную полугиену по лбу снова и снова...

Только подумала, что посудина на редкость полезная попалась, толстый глиняный горшок лопнул, оказавшись все-таки хрупким оружием, а я опять свалилась на пол под немалым весом. На этот раз быстро вывернулась из-под потерявшего сознание грабителя.

Ну и крепкий же у него лоб, зараза, уф-ф, аж вспотела. Неужели спаслась! Но, опустив взгляд на побежденного грабителя, заныла, испугавшись, что убила — вон морда гиенья вся в крови. А что сделают со мной его подельники? Дрожащей рукой коснулась жилки на мощной шее — бьется. Живой! Мой стон облегчения не слышал, наверное, только глухой.

На поляне шум стоит страшный — кипит не шуточный бой! А я тут одна, слабая и беззащитная ручку с остатками горшка прижимаю к груди. Надо из этой ненадежной меховой норы-ловушки выбираться!

Больше не раздумывая, трясущимися руками содрала с себя одежду и сменила ипостась на кошачью. Прокралась к пологу и осторожно высунулась наружу. Жуть! Сроду такого не видала: звери и полузвери бьются насмерть зубами, когтями, клинками... Страшно! Даже зажмурилась сперва. Огляделась: на меня вроде никто внимания не обращает. Юркнула вниз и, каждое мгновение ожидая очередного подвоха, стелясь по земле, между камнями и пнями поползла к деревьям. Уж каракалы умеют подкрадываться к врагам так, что ни один не заметит. Не зря нас называют тенями. Воинов мужчин, конечно, но вдруг во мне кровь предков взыграет.

Мимо свистели стрелы, летали короткие топорики, какими часто северяне пользуются. Эх, выходит свои напали. Гады! Знали, что дань должны везти князю, а значит — поджидали золото Волчьего клыка.

Рядом сцепились волки — я с визгом в сторону. Кровь, шерсть, плоть летели в разные стороны. Запах зверя, упорно тянувшегося к глотке почти поверженного соперника, был мне совсем незнаком. Вражья морда! Эх, клыки у меня давно чешутся кого-нибудь покусать, а разбойника не жалко. 'От всей души' цапнула за хвост вероломного чужака. Затем с искренним удовольствием еще раз, слушая хруст костей и рев раненого зверя. Свой волк, пользуясь моментом, вскочил на лапы, а я, выплюнув остатки хвоста, ловко увернулась от острых клыков покусанного чужака. Спрятавшись за камень, притаилась, чтобы снова не затоптали. Знай наших! Каракалов!

Остро пахнет кровью и свежим мясом, но почему-то от этого запаха не сжимается в сладком предвкушении живот, а наоборот — тошнит.

Прижав уши к голове, сливаясь с землей, я ползла в лес. Об меня пару раз споткнулись свои. Немыслимо, но один раз я сама, со страху подскочив и зарычав, напугала какого-то грабителя. Слабонервный, наверное, оказался. Но увидев двух громил-волков, собравшихся порвать меня на меховые лоскуты, с визгом взлетела на сосну. Псам кота на дереве не достать!

Спокойно мне на ветке не сиделось: сменила ипостась и начала кидаться шишками по врагам.

— Лу Савери, вам надо бы заняться стрельбой из лука, у вас меткий глаз, — раздался снизу хриплый голос Романа.

От неожиданности я чуть не свалилась вниз; хорошо, обернуться успела, а мой каракал ловко прыгает и карабкаться по деревьям может хоть с закрытыми глазами. Княжеский поверенный, испачканный в крови, но уже без стрелы в плече, уселся на ветке, держась здоровой рукой за ствол и туда-сюда менял ипостась, чтобы вылечить рану. Я невольно залюбовалась его оцелотом — крупным, симпатичной пятнистой масти. Причем верх темнее, чем нижняя часть и от того выглядит еще более привлекательно. И хвост длиннее, чем мой.

— Почему вы не внизу? — изумилась я, вернув человеческую ипостась и стыдливо прикрывшись разлапистой веткой. — Там же много разбойников...

— Пожалуй, их слишком много! — мрачно согласился Роман. — Это не моя битва и не моя забота! Посему и ответственности за потерю чужого имущества я нести не могу!

— Вы знаете, как это называется...

Сказать 'струсил' не успела, поверенный окинул меня заинтересованным взглядом и задумчиво промурлыкал:

— А знаете, у вас есть все шансы стать супругой нашего князя. С такой очаровательной рыженькой мордочкой, красивыми черными ободками вокруг глаз и носика, а в сочетании с милыми ушами... да еще ваши длинные ноги, стройная фигура и игривый хвостик... И ползли по поляне как... ум-м-м...

Я удивленно уставилась на хитрого кота, сидящего веткой ниже. Затем недоверчиво перепросила уже у обнаженного окровавленного мужчины:

— Правда-правда? — Опомнилась и буркнула: — Все равно это не по-мужски, бросать спутников в беде.

Сорвала шишку, прицелилась — и запустила в лоб грабителю, собравшемуся выпустить стрелу в Вита, державшего лошадей, норовивших пуститься вскачь и унести за собой телегу с золотом.

Разбойнику шишка ущерба серьезного не принесла, зато помешала выстрелить и злости добавила. Меня он обнаружил быстро и в два прыжка оказался под сосной. Частично обернувшись, этот полуволк, сверкая на нас с Романом яростным желтым взглядом и зажав нож в зубах, полез на дерево, цепляясь за ствол огромными когтями.

Я взвизгнула и ловко взобралась выше, а потом и вовсе на соседнюю сосну перепрыгнула. Зато голый Роман, громко ругаясь на 'глупую рыжую лопоухую кошку', драки не избежал. Его обнаженный зад так и мелькал в разлапистой зелени, пока он, перебираясь с ветки на ветку, тыкал в грабителя палкой. В конце концов, полуволк получил между глаз и свалился с дерева.

Победили свои, но пока добивали раненных, преследовали уцелевших грабителей, собирали трофеи и трупы, я благоразумно сидела на дереве в звериной ипостаси. Хватит, навоевалась. А то не уберегут еще княжескую невесту! Красивую, как выяснилось. И вниз спустилась, только когда полностью убедилась, что опасность миновала. Затем полночи лечила пострадавших, слушала 'историю' каждого благодарного за помощь, ведь даже шишка, попавшая в глаз врагу, спасла чью-то жизнь, хвост 'отхваченный' мной, опять-таки.

В путь мы двинулись засветло. Разве смежишь веки в таком неспокойном, пропахшем кровью, бедой и предательством месте.

Глава 5

Впереди показался Шварт. Как проворчал за обедом Роман, городишко этот — грязная гиенья дыра. И перебиваются они там лишь за счет удачного расположения на перекрестье нескольких дорог. Вит добавил, что стоит Шварт прямо у реки, по которой ходят небольшие торговые и рыбачьи суда. Мимо него с дальнего севера везут рыбу, ценный жир и другие полезности, что дает океан. Вот торговцы и причаливают к местной пристани.

— Мы заедем в город? — я с жадным интересом окликнула проезжавшего мимо Марана, высунувшись из кибитки под моросящий дождь.

Он придержал своего крупного каурого коня, раздраженно дернул серыми волчьими ушами, стряхивая капли воды, вытер ладонью мокрое лицо и недовольно ответил:

— Нет. В город заезжать не будем, на ночь на окраине остановимся. Через несколько дней в столице потешите свое любопытство, лу Савери.

Я расстроилась, ведь впервые оказалась настолько далеко от границ Волчьей долины. Хочется же самой увидеть все-все, хоть одним глазком посмотреть, как другие оборотни живут, а не только байки торговцев да приезжих слушать.

Неделя в пути выдалась нелегкой. Было на нас еще одно нападение, но после первого охрана напоминала ощетинившихся ежей, готовых любого нечаянно чихнувшего рядом чужака посадить на иголки. Теперь со мной в кибитке постоянно ехали двое охранников — раненных, которым тяжело держаться на лошади, но все равно грозное предупреждение любому, кто попытался бы на меня лично покуситься. Клан Волчий клык хорошо бережет свою единственную девицу на выданьи и золотой оброк.

'Видно, испортила война многих доселе честных и порядочных оборотней, — ворчал Вит. — Дороги перестали быть спокойными, а древнейшую традицию гостеприимно привечать путников, давая им кров и хлеб, блюсти перестали'.

Остается надеяться, что временно.

Впереди показался постоялый двор, где любой за медяк мог укрыться от непогоды и получить миску супа с куском хлеба, а за серебрушку — комнату и полноценный ужин себе и сарай с сеном для коня.

Двухэтажное низкое здание походит на подкову, чуть в сторонке от которой стоят конюшни и сараи для повозок. Влажный воздух переполнен самыми разными запахами: от навоза и конского пота, до аромата рыбы и вкусной мясной похлебки, которым тянет с кухни. Кругом снуют гости и работники, расседлывая коней, таская воду и сено, перебрасываясь поручениями и приветствиями. Кое-где заметны следы пожара: закопченные балки сарая и по крышам словно кто-то черной краской прошелся широкими мазками — война, чтоб ее, задела каждое селение, пусть краем, но мимо не прошла.

Четыре наши телеги поставили рядком у пустого сарая. Часть охранников осталась заниматься грузом и лошадями, а я с остальными и княжеским поверенным направилась в трактир. У крыльца мы стали свидетелями неприятной 'потасовки': рослый широкоплечий мужик в плотной коричневой одежде, выдающей речника, и, судя по скуластому лицу и пологому лбу, гиена, грубо тряс за плечи пацана лет десяти. Что-то глухо ему выговаривал, а малец жалко скулил: 'Это ты во всем виноват, только ты!'

Не успела я вмешаться, Маран опередил, рявкнул:

— Это что происходит? Неужто война совсем изменила наш край? Раз теперь мужики принародно щенков смеют обижать?

Мальчишка вздрогнул, и, увидев как побледнел от ярости его обидчик, вцепился в него обеими руками и зашептал:

— Пап, не надо. Пойдем к маме...

Горе-отец дернул головой, не то стряхивая капли воды, не то прочищая закисшие мозги, и, взглянув на сына, согласно кивнул. Через мгновение они оба скрылись в трактире, а вслед за ними мы вошли.

Навстречу нам дыхнуло благодатным теплом, живительным для уставших и промокших путников. Огромный зал, освещенный десятком масляных ламп, множество крепких столов с лавками, в центре большой каменный очаг, где весело трещат смолистые поленья. В воздухе плавают вкусные ароматы еды, от которых невольно сглатываешь слюну. Множество гостей — мужчин и даже женщин, вокруг которых споро носятся подавальщики тоже обеих полов.

Одеты постояльцы не шибко дорого, по сравнению со многими наша одежда более добротная и выглядит приличнее, хоть и мокрая. Да и на столах еда простецкая, без разносолов. Мои здоровенные, сурового вида спутники, обвешанные оружием, сразу же привлекли внимание окружающих, правда осматривали нас исподлобья, не рискуя прямым взглядом будоражить вспыльчивых, по натуре агрессивных волчар. А уж сама я — в сыром кафтане, покрытая платом девичьм, и скромных размеров, по сравнению с охранниками, — не получила и толики внимания: кому нужна малолетка?!

Мы расселись за свободным длинным столом у стены рядом с еще более длинным, сдвоенным, занятым гиенами, наверное большим семейством или родом. Наши недавние 'знакомцы' отец и сын как раз подсели к ним. И почему-то выглядит все это семейство словно на похоронах. Даже несколько маленьких ребятишек и подростков. А судя по виду, прибыли они сюда по реке — одеты в плотную коричневую одежду, призванную защитить от ветра и воды. Бедная она у них, правда: ношеная-переношеная, штопаная-перештопаная. И обувь стоптанная, латаная-перелатаная. И на столе у гиен лишь кислые щи да крошки уже съеденного хлеба, правдивее всего отразившие едва ли не бедственное положение дел в семействе.

Маран оплатил ужин и постой и вернулся за стол. И пока мы ждали похлебку, я лениво, от усталости подперев голову кулаком, наблюдала за окружающими. И вот незадача: по деревянным, ладно пригнанным доскам стола нагло ползала пара мух, вызывая у моей кошки инстинктивное раздражение и жажду охоты. Скоро я поймала себя на том, что краем глаза не отрываясь слежу за поведением насекомых: побегали туда-сюда, почистили крылышки, спарились прямо на глазах у честного народа. А дальше моя рука сама по себе шлепнула по столешнице, и нос сунулся под ладонь, проверяя, насколько удалась охота. Увы, муха вырвалась из-под пальцев и, задев мой любопытный нос, улетела. Ах ты, зараза!

Я настолько увлеклась мухами, что не видела, как принесли еду, да и вообще ничего вокруг не замечала, пока наконец не прибила наглющее насекомое, а потом и ее товарку. И лишь когда торжествующе отправила щелчком трупики мух в последний полет, подняла на своих спутников довольный взгляд. Они откровенно веселились, наблюдая за мной, кажется, тоже позабыв об ужине.

Маран с насмешливой укоризной покачал головой и высказался:

— Плат должен воспитывать терпение и смирение, а для вас, лу Савери, это скорее возможность чувствовать себя по-прежнему котенком — непоседливым, любопытным... охотником на мух.

— Простите, — шепнула я, стыдливо отводя взгляд в сторону.

И невольно натолкнулась на гиен за соседним столом — печальных, сгорбленных, будто им на плечи давит непосильная тяжесть. И тут словно ножом по сердцу полоснул душераздирающе мучительный женский крик. Мои спутники встревоженно закрутили головами, а остальные постояльцы продолжали есть, особо не обращая внимания, будто успели привыкнуть. Гиены речники тем временем еще сильнее поникли, скукожились. А мальчишка, которого трясли на крыльце, уткнулся в сложенные на столе руки и заплакал — тихонько, но так надрывно, что у меня самой сердце защемило.

Маран выслушал подавальщицу, что-то шепнувшую ему на ухо, поморщился, сочувственно блеснув глазами в сторону гиен, и махнул рукой остальным, мол, все в порядке. Мои спутники быстро застучали ложками по деревянным плошкам — каждый продрог и проголодался. Последовав примеру остальных, я принялась за еду. И все же не отпускала меня тревога. Ложка-другая — и снова прозвучал глухой, какой-то утробный крик. Крик боли!

Мужчина, встреченный нами у входа сюда, вцепился в собственные волосы, словно хотел вырвать, глухо зарычал, как если бы сам мучился от боли. Тут я не выдержала: отодвинув плошку, встала. Маран схватил меня за рукав, предупреждая вмешательство. Но смотреть на чужие страдания не в моих силах. Вырвала руку из его ручищи и подошла к соседям:

— Уважаемые, скажите на милость, кто это кричит?

Мужчина, что еще мгновение назад готов был содрать с себя скальп, с ненавистью посмотрел на меня:

— Пошла прочь, малолетка!

Я вздрогнула, столкнувшись с его желтыми, почти звериными глазами. С гиенами шутки плохи, а когда их целая стая — крайне опасны. Но снова сверху раздался крик и глаза у мужчины словно потухли, а сам он съежился.

— Сейчас не время ума пытать, детка, иди к родным, — сипло посоветовала пожилая женщина с испещренным морщинами лицом, походящим на старую, заскорузлую от соли кожу. Точно бывалая рыбачка эта старушка.

— Лу Савери — сильная знахарка, зря вы отказываетесь от ее помощи, — неожиданно возразил гиенам Роман.

Те мгновенно напряглись и уставились на меня. А старушка кряхтя поднялась и выбралась из-за стола. Подошла ко мне и сухонькими руками крепко схватила мою ладонь, словно опасалась, что сбегу. Грозно стрельнула глазами на растрепанного мужика и мальчишку, прижавшегося к его боку, и печально, обреченно просипела:

— Жена его мается, разродиться второй день не может. Мы с севера плывем, лучшее место ищем, а то льды слишком близко к дому подступили, голодно стало. А в Шварт зашли, потому что Рина раньше срока рожать начала. Это не город, а проклятое луной захолустье! — в сердцах выругалась она. — Одна знахарка, да и то толком не ученая, а денег запросила целый кошель. Покрутилась вокруг Ринки, а как поняла, что кровью сильно пахнет, так и сбежала, коза драная.

— Второй день? — выдохнула я испуганно.

— На исходе... как и Ринкина жизнь, — прокаркала старушка, смаргивая слезы с блекло-желтых глаз.

— Ата Маран, мою корзину принесите наверх, — не поворачивая головы, приказала я.

Это привычка. Когда знахарствую, никто поперек слова не скажет, каждый верит и слушается беспрекословно. Ведь для любого оборотня потомство бесценно и страх потери пары ощущается одинаково. Вот и Маран по привычке даже не поморщился — молча встал и вышел.

А мы со старушкой пошли к лестнице на второй этаж, причем она цепко держалась за мою руку натруженной жилистой рукой и идти поспевала. Хоть и видно, что тяжело ей быстро двигаться. Пятнадцать десятков годков, небось, прожила, раз настолько дряхлой выглядит. И смерть ее тоже близка.

Из-за двери, где лежит страдалица, донесся глухой болезненный стон, затем еще и еще... Привалившись к стене рядом с этой дверью сидели две молодые женщины, устало, тоскливо прижавшись друг к дружке. Увидев нас, обе встали, а старушка, распахнув дверь, сухо распорядилась прямо с порога:

— А ну кыш все отсюда! Дайте место знахарке!

Четыре женщины разного возраста, толпившиеся вокруг большой кровати в убогой, темной комнатенке со спертым, хоть ножом режь, воздухом шарахнулись вон. А я, окинув взглядом роженицу — изможденную, посеревшую, лежащую на грязных простынях, заляпанных кровью, — остановила последнюю и приказала:

— Горячей воды сюда быстро и чистых тряпок! И лампу! Две!

Остро, мерзко пахло приближающейся смертью, и я уверена: каждый здесь чувствовал ее сладковато-медный привкус.

Не успела я приступить к осмотру бедняжки-гиены, попавшей в такую передрягу, появился Маран, поставил передо мной тяжелую, заполненную доверху корзину. Мельком глянув на страдалицу, кивнул мне, словно удачи пожелал, и исчез.

Старушка притулилась в уголке и приготовилась наблюдать, что я буду делать. Первым делом открыла окно и проветрила комнату, а то дышать нечем даже здоровым, что уж говорить про роженицу. Достала из корзины сбор, настойку и пучок сушеного душистика — известной травки, что забирает боль, страдания, расслабляет хорошо. Закрыла краем плата нос и рот, а то надышусь еще и сама, и будем мы вместе с подопечной песни горланить. Случались у меня пару раз подобные представления.

Закрыла окно и подожгла душистик, чтобы окурить комнату. Вскоре стоны прекратились — наверное, роженица впервые за эти два дня перестала испытывать боль, вернее, она затихла, дав ей необходимую передышку. Бедняжка даже открыла глаза и с надеждой посмотрела на меня. Старая рыбачка заулыбалась, показывая стертые до корней зубы. А я, ободряюще приговаривая роженице, поспешала, времени у нас в обрез.

Откинула одеяло, растерла ладони для притока крови, чтобы увеличить чувствительность, и начала осматривать преогромный женский живот. Стоило прикоснуться к бедняжке, та опять застонала от боли. А ведь необходимо жать гораздо сильнее. Даже душистик не справился.

Еще раз растерла ладони, чтобы 'открыть' дар. Мама так делала и говорила, что сила целителя, а тем более повитухи, — в руках. Они наши глаза и уши, которыми мы 'видим' и 'слышим', а равно ощущаем, что происходит внутри живого существа. Провела ладонями по словно каменному животу — надо расслабить каждую напряженную, измотанную жилочку и выяснить количество младенцев, их расположение и главную причину столь плачевного состояния роженицы.

Стукнула дверь: принесли воду в ведрах и шайку. Я шикнула, чтобы двери закрыли и не выпускали травяной дух. Старушка махом вскочила, и скоро мы в четыре руки ловко перестелили кровать, вымыли роженицу, напоили ее укрепляющей настойкой, чтобы придать сил.

Я снова начала поглаживать, прощупывать, массировать роженице живот. Моя сила, словно незримый теплый целительный ручеек, должна, постепенно разливаясь по женскому телу, проникать внутрь, расслаблять, согревать, придавать сил, делая все, что нужно, чтобы восстановить природный, самый правильный ход родов. Это мои подопечные оборотницы потом рассказывали, каково им было под моими руками.

Повитухи не волшебницы, хотя сильных именно так и называют в народе. Ведь сила нашего дара способна заставить работать каждую мышцу роженицы так, чтобы развернуть младенчика в правильном направлении, чтобы усилить или ослабить схватки, чтобы помочь женскому телу самому остановить кровотечение. Мы не волшебницы и порой даже наш дар бессилен, но не в этот раз. Слава богам и Луне!

Глубокая ночь... Усталость навалилась так, что хочется свернуться калачиком прямо на полу и спать-спать-спать. Но трое маленьких сморщенных младенцев, будущих сильных гиен, рыбаков, быть может, лежат на кровати рядком и резво сучат ножками. Их настойчивое попискивание счастливой песней звучит у меня в душе, а сама тем временем мою измученную родами мамочку, но, к счастью, оказавшуюся крепкой и живучей. Четвертая, девочка, — я боялась, что эту крохотную малышку вряд ли удастся спасти, но получилось! — на руках у своей замечательной прабабки, как выяснилось. Моя помощница Раная старается согреть ее своим телом, ласково баюкая. Чудно: откуда у этой женщины столь преклонных лет столько сил и воли берется, чтобы неустанно помогать мне?!

— Дарья, Мира, подите сюда, быстро! — позвала Раная, и в комнату тихонько зашли две женщины. — Нужно ребятишек утеплить, да переодеть Ринку, а то наша повитуха уже с ног валится!

Смотреть на то, с какой любовью и заботой женщины этого семейства взялись возиться с новорожденными и родственницей, доставило мне редкостное удовольствие. Они словно озарили все вокруг светом любви и счастья, радостно изливая его на детей и Рину, давшую им жизнь. А какая благодарность мне светилась в их глазах! Говорят, гиены с виду скупые до чувств, мало кого из чужаков допускают в свои стаи, но родственные связи чтят высоко.

Рина, стоило разрешиться от бремени, заснула как убитая. Слишком тяжело ей пришлось, но сон лечит, и снадобья помогут быстрее набраться сил. Тем более, эти отзывчивые родственницы возьмут на себя заботу о младенчиках.

— Сколько же тебе лет, девочка? — заглянула мне в глаза Раная, когда я устало привалилась спиной к стене рядом с лавкой, на которую она, наконец, села.

— Двадцать три, ама Раная.

И сама старушка, и суетящиеся рядом оборотницы удивленно замерли и уставились на меня, потянув носами.

— Какая же ты лу Савери? Ты почитай взрослая ама Савери, но по-прежнему носишь плат? — прищурилась Раная.

— Так вышло, что...

Мой неуверенный лепет прервала одна из них, Дарья, кажется:

— Дак понятно почему, видно клан твой знахарку бережет от чужаков. А так-то, кто подумает, что малолетка несозревшая может быть сильной повитухой, да еще и травницей доброй?

За ней высказалась Мира:

— Или муж ейный ревнивец, вот и хоронит от нескромных взглядов. Вон весь день под дверями прокараулили...

Я удивленно посмотрела на товарок, отлепилась от стены и выглянула в коридор. Там, как я недавно, прислонившись к стене, стоял Маран. Поймав его мрачный взгляд, буркнула через плечо:

— Не замужняя я. Работы слишком много.

Закрыла дверь, собрала свои баночки-скляночки, проверила спящую мамочку. От нее шел хороший, здоровый дух, так что я совсем успокоилась и пообещала старой Ранае, забирая корзину:

— Утром зайду, проверю их.

Она смотрела на меня грустным, все понимающим взглядом, мерно качая праправнучку, кивнула и тихо поблагодарила:

— Низкий поклон тебе, дочка, за моих родных. Прости ты нас всех, грешных. Поверь, так часто бывает, когда к доброму привыкают — начинают спрашивать с него слишком много.

Я хмыкнула и улыбнулась:

— Вы правы, ама, но добро на то и добро, чтобы дарить его, когда потребно, нуждающимся.

Старушка кивнула, а потом, с хитринкой усмехнувшись, заметила:

— Добро должно быть умным и с кулаками, чтобы за себя постоять.

— Оно постарается! — хихикнула я и, уже взявшись за дверную ручку, повернулась и строго наказала: — Если кто-то из моих спутников выставит вам счет за эту работу, скажите, что ваш счет оплачен.

Дарья с Мирой охнули радостно, ведь видно по ним, да по обмолвкам, что не от хорошей жизни они родной край покинули. А Раная прошаркала ко мне, поманила рукой, чтобы я наклонилась, и с благодарностью поцеловала в щеку:

— Запомни, лу Савери, добро, бескорыстно сделанное, всегда возвращается к своему владельцу сторицей. Вот и к тебе вернется счастьем и удачей в нужный момент.

Я улыбнувшись, вздохнула устало, подтянула повыше корзину и, не прощаясь, зевая во весь рот, поплелась под присмотром Морана спать, отметив, что скоро светать начнет.

Глава 6

На крыльце я зажмурилась от яркого, слепящего солнца. Ржание лошадей, крики, суета. Утро давным-давно наступило, и мы бы уже были в пути, если бы Маран не согласился задержаться, чтобы я еще раз проверила чудом выжившую молодую мамочку с ребятишками. После встречи с которыми, меня распирало от счастья и довольства. Я снабдила не менее довольную и весьма благодарную Рину сборами и укрепляющей настойкой, неспешно собралась, радостно напевая себе под нос, позавтракала и — готова была обнять весь мир. Ведь Фарн велик и прекрасен, особенно ясным весенним утром, и так милосерден к своим детям.

Восторгалась и ликовала я не долго, ровно до того момента, как увидела, что наш обоз увеличился на четыре телеги, груженные вяленой рыбой и солониной, от которых идет крепкий, характерный запах. Мало того, рядом с телегами Маран разговаривает с незнакомцами гиенами. И те ему явно не нравятся, потому что того и гляди шерсть на загривке встопорщится от злости. Вон уши как прижал к макушке.

Чем же не угодили гиены Марану? Может это торговцы, которые хотят под нашей защитой добраться до столицы?

— Лу Савери, иди, садись уже, — проворчал Вит, забирая у меня из рук знахарскую корзину.

— Ата Вит, а кто это такие? — полюбопытствовала я.

Старый песец раздраженно дернул круглыми серыми ушами и поморщился:

— Швартовские разумники решили выгадать на охране и 'доверили' доставить свою дань князю, нам. Вот наглое песье племя, хоть плюнь в глаза! Только возницы едут, да оно и понятно почему.

— А почему, ата? — догнала я Вита и, заглядывая ему в лицо, шла рядом, привычно поправляя плат на голове, чтобы концы не мешались.

— Шварт сильно пострадал в войну, обнищал дальше некуда. Об том все знают и посему много отсюда не ждали.

— Но ведь...

— Они четыре телеги вяленой и сушеной рыбы собрали, бочки с солониной и жиром. И девицу... какую уж нашли... Видно всем миром собирали дань, чтоб за ту девицу им хвосты не пооткручивали...

Вит похлопал по крупу лошадь, поставил на козлы мою корзину и занялся подпругой. Я подождала чуток, надеясь узнать, почему местные опасаются, что им за девицу хвосты открутят. А потом осторожно спросила:

— Так они что? Не нашли ни одной? Даже не созревших нет?

— Нашли! — рыкнул у меня за спиной Маран, заставив подпрыгнуть от неожиданности. — Псы шелудивые! Главное условие князя гиены выполнили: девица — родственница из ближнего наследуемого круга главы клана. Его племянница! Но видно почуяли, что по краю идут, вот и собрали все, что удалось в приданое...

Я изумленно посмотрела на Марана: от чего это он слишком недовольный чужой данью и девицей? Не ему, в конце концов, собирали. Поймала его злой взгляд, проследила — и уставилась на женский зад, обладательница которого с азартом рылась в старой рассохшейся телеге с грудой какого-то хлама и рванья. Ну ничего себе повадки у нее!

Девица-от-швартовских, надо думать, что это она, оделась весьма странно, если не сказать больше. Все-таки племянница здешнего главы и ко двору едет. Видно семья ее совсем до ручки дошла. На крепких ногах высокие, заношенные едва не до дыр ботинки, выглядывающие из-под видавшего лучшие времена, вылинявшего до непонятного цвета сарафана. Поверх старенькой душегреи спускается до пояса белая толстая коса. А волосы-то красивые какие...

Невольно сделав несколько шагов в сторону белобрысой девицы, я замерла у телеги и, поморщившись от дурного запаха, осторожно окликнула:

— Мама меня с детства учила, что приличные кошки по помойкам не лазают...

Чудная девица распрямилась. Покрутив какую-то сломанную побрякушку и, видимо сочтя ненужной, выкинула, а после обернулась ко мне и низким, напоминающем мужской, голосом прошепелявила, отряхивая руки:

— А мой дедушка Шмарг говорит, что и на помойке можно отыскать сокровище! И вообще, хорошо, что я не кошка, а гиена! — Затем она издала неприятный хрюкающий звук, будто довольная свинья, получившая отходы с кухни.

Внешность девицы поразила до глубины души: альбинос! А дальше... Большая, со слишком плоским лбом голова, белоснежные жесткие волосы низко, едва не от бровей, растут, а из них несообразно торчат острые мохнатые гиеньи уши. Из-под выдающихся белесых бровей косят близко посаженные, маленькие глазки красноватого цвета. Кожа бледная. Нос... тоже выдающийся и, словно рыская в поисках добычи, постоянно двигается. Но еще более примечательными на этом лице, вернее физиономии, — да простит меня Луна! — были толстые губы, не скрывающие выдающихся вперед крупных кривых зубов, наползающих друг на друга. Один верхний клык по непонятной причине отсутствует — не то выбит, не то с рождения нет, из-за чего нижний клык приподнимает верхнюю губу, придавая этому... ну ладно, скажем, непривлекательному лицу ехидно-насмешливое выражение.

Ошарашенно разглядывая швартовскую партию на княжескую руку и трон, похожую на сумасшедшего белого кролика, я ничего лучше не придумала:

— Ты уверена?

Гиена, вновь 'хрюкнув', довольно ответила, коверкая слова, потому что вместо 'с' у нее выходило 'ш':

— А то! Я наизусть знаю имена своих родных. Папа каждый день их вспоминает, особенно маманину. Так до седьмого колена и перебирает.

— Ну да, родных лучше не забывать, — рассеянно кивнула я, разглядывая это чудо природы.

Интересно: шутит она или серьезно говорит?

Между тем, девица, окинув меня изучающим взглядом, презрительно шмыгнув носом, добавила:

— Так, ну ты мне не соперница. Даром что лопоухая, так еще и без запаха. Дедуня говорит, что настоящая баба должна быть запашистой, чтобы любой мужик мог за версту учуять.

Я тоже невольно шмыгнула носом: уж больно от кучи хлама несет зловонием, вдобавок и от этой 'княжеской невесты' прет не лучше. За версту, может, и не почуешь, но мимо точно не пройдешь равнодушно.

'Красотка' подхватила меня под локоток и потащила к телегам. Причем, прямиком к моей кибитке. Мысленно я взмолилась, чтобы она промахнулись, но не судьба. Во истину путь к счастью порой полон препятствий и страданий!

— Ты со мной поедешь? — уныло, обреченно спросила я.

— А то как же! Помогу тебе стать настоящей бабой, тем паче дорога длинная, небось скучаешь, — радостно сообщила горе-попутчица, опять хрюкнув.

Я предприняла последнюю попытку избавиться от нежелательной компании:

— Спасибо, конечно! А ты не боишься, что соперницей стану?

— Не, не боюсь. Что я — совсем глупая, что ль? Я ж тебе не все секреты для завлекания мужиков выдам, самые лучшие себе оставлю.

— Вот, спасибо, — нервно хихикнула я.

— Тебя как звать-то? — спросила настырная гиена, залезая в кибитку вперед меня. И получив ответ, назвалась: — Можешь меня Глашей кликать, но у князя лучше Глафирией.

— Глафирой?

— Не, Глафирией, так внушительнее. Мне маманя наказывала, а она от благородных гостей слыхала.

Вслед за мной, недовольно пыхтя, залез на козлы Вит. Уселся и хмуро посмотрел на нашу попутчицу, бормоча под нос:

— Неужто в Шварте больше девиц не нашлось на выданье?

— Лучше меня не нашли, — похвалилась Глаша. — Папаня сказал, чтобы я не терялась: князей — много, а настоящих мужиков — не дюже. Может в дороге найду кого поприличнее Валиана Северного. А то дедуня ворчал, что гарем — это срамно для настоящей гиены...

— Это тот дедуня, что по помойкам сокровища ищет? — подковырнула я чересчур самоуверенную настоящую гиену, помянувшую мои уши.

— А то кто же! — горделиво кивнула Глаша. — Он у меня — ого-го какой стоумовый! Не все, правда, замечают, но все равно уважаю-ют!

Я чуть не закашлялась, когда рядом захрюкал (впервые от него подобные звуки слышу) от смеха Вит:

— Конечно, уважают. Уже, почитай, лет пятьдесят. Про старого Смарга только глухой не слышал, как он сокровища ищет, волшебные замки в облаках видит и белокурых девиц, которые с небес ему машут и зовут, обещая ублажать и вечно любить.

Глафира на миг помрачнела, потом воинственно шмыгнула носом, вновь воспряв духом:

— Маманя говорит, что верить в сказки не зазорно. И сказки — урок.

Вит, округлив глаза, обернулся и, подозрительно посмотрев на внучку известного швартовского 'сказочника', как выяснилось, осторожно поинтересовался:

— Глафирия, а сколько тебе годков-то стукнуло?

— Пока еще тридцать, — она вновь самодовольно глянув на меня, торжествующе ухмыльнулась. Словно в том, что она до сих пор девица, есть какое-то несусветное преимущество передо мной. Затем добавила: — Как дедуня сказал, я яблочко в самом соку. Главное, чтобы кому попало надкусывать не давала, но попробовать лизнуть — можно. Вдруг будущий жених привлечется вкусом, потеряет разум и решится...

Рядом с телегой остановился Маран, осматривавший обоз перед тем как двинуться в путь, но, услышав Глафиру, споткнулся. Замер. Недоверчиво смотрел на швартовское 'яблочко в соку', а та, заметив внимание к себе, заиграла белесыми бровями и, завалившись на скрученные сбоку кибитки ковры, приняла, по ее мнению, соблазнительный вид. Мы с Витом, открывшим рот, то переглядывались, то смотрели, как Глаша оглаживает свои бедра и плотоядно сверлит нашего волка маленькими глазками.

Наконец, в кои-то времена оторопевший Маран мотнул темноволосой головой, словно стряхивая с себя этот взгляд, зло, брезгливо сплюнул и пошел дальше. А Вит усмехнулся, и, проводил глазами верхом проехавшего мимо нас в голову обоза княжеского поверенного, неожиданно обратился к Глаше:

— Детка, ты нашему голове свои яблочки лучше не суй — не оценит, женатый он давно. А вот тот молодец, что сейчас гарцевал мимо, — поверенный самого князя Валиана. Кот молодой, холостой, — Вит смерил подобравшуюся и внимательно слушающую девицу озорным взглядом. — Из оцелотов он, поняла? Видала бы ты его в обороте: мех, стать, прыть — красавчик, одним словом. Кажись, яблочки наливные уважает. У нас в Волчьем клыке только и хрустел теми, что с прошлого года чудом сохранились...

— Я приличная девица и надкусывать только жениху позволю, — заявила 'детка', а сама, молчком спихнув меня с козлов, села рядом с Витом и озаботилась: — Точно-точно холостой? А кто еще из ваших?

Тяжелый случай, даже жалко эту гиену: бедняжка — ни умом ни лицом не вышла.

Вит открыл рот, собираясь съязвить, но я тронула его за рукав, и он, улыбнувшись понятливо, ответил:

— Точнее некуда! Прости, детка, но среди наших оборотней нет холостых, все давно и счастливо женатые. Ведь молодняк в такие важные поездки не берут. Чай дань и женщин везем самому князю.

Стрела, хитро пущенная Витом, попала в цель: Глаша-Глафирия, судя по хищно блеснувшим глазам, решительно настроилась покорять Романа, кажется впервые за несколько напряженных, унылых дней обещая нам развлечения.


* * *

Всю дорогу Глаша не смолкала, только мне часто приходилось направлять беседу из опасений злить старого доброго Вита ее советами по завлеканию мужиков. Из рассказов о жизни в Шварте, мы узнали, что война действительно сильно прошлась по землям гиен: расположение городка на перекрестье больших трактов, речная пристань, да и самое обычное имущество — все это влекло и княжеских наемников, и охочих до чужого добра и женщин соседей и мародеров. В схватках погибло много молодняка, были разграблены купеческие дома, склады, хозяйства. Украли много молодых женщин, а оставшихся быстро разобрали вернувшиеся с войны холостяки.

Сейчас в Шварте зорко следят за не созревшими девчонками, прячут и берегут для своих. Девиц и десятка не наберется, поэтому решили на совете рискнуть и отправить на смотрины Глашу, во всех отношениях видную и к замужеству готовую. Даже на гарем согласную. А чтобы не прогневать светлейшего князя, подчистили все запасы и собрали дань. Теперь вся надежда на длинное благодатное лето: наловят рыбы, соберут урожай — авось выживут, если дружно постараются. Впрочем, гиены известны крепкими стайными и родовыми узами. Это вам не ушлые шакалы, где каждый сам за себя и собственный кошелек.

Время от времени назойливая попутчица порывалась делиться со мной советами своей мамани, главным правилом у которой было: в погоне за счастьем, считай мужиком, нет преград, и на дороге оно не валяется. Так что, если нашла, хватайся четырьмя лапами, зубами, хвостом и не выпускай. Не можешь перелезть преграду к счастью — обойди, пролезь, прокрадись. Не можешь купить — укради. Не сговаривается — загони в ловушку. Самый боевой совет звучал так: если не можешь соблазнить, возьми силой — женщине все простят! Услышав этот совет, я глубоко задумалась о том, как можно 'взять силой' будущего жениха — мужчину, который непременно сильнее женщины.

Теперь понятно, отчего Глашин папа хорошо знает всех родственников ее мамани, — поминает частенько!

После остановки на ночлег Глаша преобразилась: многозначительно посмотрев на меня, распустила волосы и без конца перекладывала их то на плечи, то за спину в одном ей понятном беспорядке. Видно, для большей соблазнительности. Выпячивала губы, усиленно моргала, будто ей что-то в глаз попало. Потешно!

Я закашлялась, когда, хитро мне подмигнув, швартовская прелестница расстегнула пуговички на нижней рубахе и приоткрыла бледную грудь. Чуть оттянула сарафан пониже, но старенькая одежда никак не хотела слушаться хозяйку, сбивалась. Пришлось бедняжке без конца тянуть вниз подол и полы рубахи в стороны. При этом она не забывала перекидывать волосы туда-сюда и вилять полными бедрами перед усевшимся на бревне Романом.

Наблюдая за охотницей за счастьем, я невольно застыдилась, уж больно это зрелище напоминало собственную попытку увлечь мужчину. Ох-ох, и у самой беда с головой.

— Ох, срамота-то какая! Да разве ж приличная девка бедрами так вихлять будет? На такую никто и не взглянет! — вторил моим подозрениям старый Вит, проходя мимо с ведрами, чтобы набрать воды в ручье.

Глаша остановилась, мрачно посмотрела на песца и высказалась:

— Не бывает непривлекательных женщин, бывают слабые мужики!

Вит резко остановился, грякнув ведрами:

— Это кто ж тебе сказал?

— Дедуня!

Старик посверлил гиену внимательным взглядом, потом неохотно согласился:

— Может ты и права.

Роман, как в прошлый раз, склонив голову к плечу, наблюдал за Глашиными заигрываниями. Конечно, он сразу понял, на кого она 'охотится', но при этом лишь довольно щурился и снисходительно улыбался, откровенно забавляясь.

Четверо возниц гиен развели для себя костер в сторонке и, судя по запаху, варили уху, не обращая внимания на соплеменницу. А вот мужчины моего клана кидали на нее мрачные, хмурые взгляды, и морщинки между бровями у них становились все глубже. Что-то их растревожило.

Я подошла к нашему костру, намереваясь присесть, но тут за моей спиной раздался приглушенный рык Марана:

— Ата Роман, почему ж вы в этот раз не учите девицу, как правильно мужчин соблазнять? Нам еще неделя пути, так, может быть, взялись бы за столь деликатную работу? Лу Глафирии явно не терпится сразить женихов наповал женскими чарами. А такой... кот-ухажер, как вы, верно знаток в этом деле.

До того благостно отдыхавший возле костра кот лишь ушами шевелил, прислушиваясь к лесным звукам. А после Маранова предложения подобрался и улыбаться перестал, поскольку Глаша, словно оголодавшая хищница, все свое внимание на него устремила, причем по-охотничьи плавно и неслышно, едва не пригибаясь к земле направилась к 'дичи'.

— Ат-а-а Рома-а-н, это правда-а? — нараспев проурчала она, медленно, замирая от удовольствия, приблизилась и плавно присела рядом с вожделенным котом, не сводя с него горящего красноватого взгляда.

Выглядела при этом освещаемая огнем Глаша-охотница весьма устрашающе.

Поверенный князя вымучено улыбнулся ей, а затем, бросив мрачный взгляд на Марана, пристыдил:

— Я, конечно, понимаю, что вас так обеспокоило, ата Маран: стоящих претенденток все меньше, а повитуха ваша — редкое, бесценное сокровище для клана, но зачем же так мужика подставлять, который вам ничего плохого не сделал.

Ах ты! Вот же пройдохи мои сопровождающие! Враз сникли. Озаботились. Кто бы сомневался, что на смотринах я более выгодная партия, чем Глафирия. Настроение у меня, в отличие от остальных, наоборот, круто поперло вверх. И дальнейшее представление, как Глаша обхаживала пока еще мягко сопротивляющегося Романа, смотрела с огромным удовольствием. Думаю, скучать в дороге больше не придется.

Глава 7

— Тпру-у-у! — неожиданно остановил лошадей Вит.

Очнувшись от дремы, я невольно навострила уши. Из-под шкуры вылезла такая же заспанная Глаша, шмыгнула носом, потерла некрасивое помятое лицо широкими ладонями и подозрительно уставилась на полог, закрывающий вход в кибитку.

Я окликнула возничего:

— Ата Вит, почему остановились, мы же мало проехали, вроде?

— Похоже на то, что о нашем обозе только глухой да ленивый не знает. Вот и пользуются, лиходеи... Сейчас разузнаю.

Я резко села, испуганно прижав руки к груди:

— Опять напали?! — Серце мое понеслось вскач.

— Маманя! — сипло со сна, совсем не по-женски 'пискнула' Глаша, подтаскивая к себе шкуры, явно намереваясь, как и я давеча, зарыться поглубже со страху.

— Маманя... — передразнил ее Вит. Затем отогнул полог, посмотрел на нас обеих с укоризной, мол, эх вы, трусихи. Усмехнулся и пояснил, видно сжалившись: — В паре верст отседова клан шакалов обретается, небольшой клан, но князюшка наш никого своим высоким вниманием не обделил. Поверенный его светлости утречком вперед обоза ускакал, а сейчас вернулся, заодно еще одну телегу привез и девицу тоже.

Глаша мигом выпросталась из шкур и недовольно прошепелявила:

— Принесла нелегкая лишнюю бабу. Если она на моего оцелота лапу наложит, я ей все космы повыдергаю...

— Лу Глафирия, вы уж определитесь, кто вам важнее: цельный князь или его служака-поверенный?

Гиена ухмыльнулась хитро, отчего одинокий нижний клык смешно вылез наружу, а рот перекосило.

— Дедуня сказал, что гарем — это срамота, а вот маманя считает, что третий не лишний, а про запас. А женщина всегда права...

— Маманя, значится, сказала? — мрачно перебил дочь чересчур предприимчивой родительницы Вит.

— А то как же, маманя! — хвалилась Глаша. — Она баба толковая, не по годам. Особенно когда спит клыками к стенке.

— А это кто...

— Папаня! Это он любя говорит, потому как запросто так никого нахваливать не будет, значит — точно умная.

Старый Вит, хмыкнув, подыграл Глаше:

— Повезло твоему папке с женою. Прямо как мне с моей ненаглядной.

Тут уже я не выдержала, захихикала. Но наше немудреное развлечение длилось не долго — раздался звук приближающихся к кибитке шагов, затем, распахнув полог, на нас уставился Маран:

— Лу Савери, лу Глафирия, принимайте попутчицу. Эта лу из клана шакалов Призрачный хвост вместе с нами на смотрины к князю едет.

При этом Маран пару раз скрипнул клыками и по-волчьи зло блеснул глазами, сдерживая бешенство. Но девицу-шакала в кибитку подсадил бережно и вежливо. Следом за ней со всего маху шмякнул на пол два туго набитых кожаных баула. Понятно почему: перед нами, сразу ошарашено замолчавшими, в замешательстве мялась тоненькая девчонка-веточка лет четырнадцати, не более. В таком же, как на мне, плате малолетки, в теплой стеганой черной душегрее поверх новехонького синенького сарафанчика, расшитого по подолу ромашками, в ладных, хоть и не новых, начищенных сапожках.

Девчушка зыркнула по сторонам, оценивая навязанную компанию, вымучено улыбнулась, тонкими пальчиками нервно поправила плат на щеках и широкую, белую, шелковую ленту, закрепляющую его на голове. Уши, прижатые к макушке, выдали ее волнение и страх — остроконечные, мохнатые, рыженькие по краям, с серой полоской по середине. Видимо, и сама девочка двухцветная. Мы с Глашей и Витом потянули носами, знакомясь с запахом незнакомки и удивленно выдохнули: девочка-шакаленок только вошла в пору созревания — женский аромат едва-едва проявился.

— Это чего творится на белом свете-то?.. — у Вита от возмущения голос пропал — дыхание перехватило. — Детей уже на смотрины посылают.

— Мне уже пятнадцать, — попыталась оправдаться девочка, но вышло у нее плохо.

— А других не было что ли? Постарше? — посочувствовала я.

— У нас маленький клан, остальные все замужние или просватанные. Я одна подошла...

— Садись детка, в ногах правды нет, — Вит по-отечески приветливо указал на ковер рядом с Глашей, и шакаленок, немного потоптавшись, села между нами.

— Меня можешь звать Глафирией, а это Савери, — встрепенулась гиена, исковеркав мое имя; ну никак у нее 'с' не получалось. — Назовись и ты, коли вместе едем.

— Марийка, — тихо ответила девочка, исподлобья разглядывая нас карими, красивого чайного оттенка глазами.

Плат мешал рассмотреть ее, но хорошенький курносый носик и четко очерченные пухлые губы выдавали вполне симпатичное личико.

— Сегодня хороший день, — прошепелявила Глаша, вальяжно откидываясь на борт телеги.

— Это почему? — искренне удивилась Марийка.

Мне тоже стало любопытно: почему?

Глаша снова самодовольно хмыкнула и заявила:

— Скоро я стану богатая и любимая. И князь почти мой и ата Роман... может быть.

Вит, отвернувший и скомандовавший лошадями 'Но!', слегка согнувшись, затрясся. Смеется, конечно. Я бы тоже повеселилась с ним, но правила гостеприимства требовали разговор поддержать, как и шакаленка с круглыми от изумления глазами, поэтому серьезно спросила у самонадеянной гиены:

— О, значит, в выборе князя ты уже не сомневаешься?

— Ну какие из вас соперницы? — поморщилась она и с нескрываемым высокомерием добавила. — Вы ж еще малолетки совсем. — Не чета нам, настоящим женщинам!

Марийка быстро обернулась, осмотрела меня с ног до головы и удивленно приподняла темные брови.

— Мне двадцать три уже, Глаш, — вяло возразила я, сказав о своем возрасте для нашей новенькой, — ты ненамного старше. И учти, помимо нас ко Двору еще много девиц прибудет.

— Я очень надеюсь! — невольно выдала свои страхи и чаяния Марийка. Выходить замуж за князя она, как мне показалось, не горит желанием.

Гиена хмуро вперилась на меня, а потом отмахнулась, заявив:

— Врешь! Ты ж не пахнешь совсем!

Марийка вновь резко повернулась ко мне и повела носом, принюхиваясь. Напрасно она пыталась уловить мой аромат. Потом о чем-то задумалась, уткнувшись взглядом в сжатые на коленях руки.

— Может к смотринам и проклюнется мой аромат, — расплывчато пояснила я.

— Не проклюнется, лу Савери, не беспокойтесь, — мрачно буркнул Вит у меня за спиной.

Марийка внимательно посмотрела на меня, покосилась на спину возничего. Такое впечатление, что ребенок она только с виду, а вот в глазах совсем не детский, сметливый, цепкий ум, хитринка... С этой 'деткой' нужно быть осторожнее. Хотя, кому не известно, что любой шакал с детства непрост. Среди этих проныр нередко встречаются воришки, жулики и тому подобные скользкие личности.

— За мной еще огромное приданное дают: целых четыре телеги рыбы и солонины. А за вами что князю светит? — хмуро заявила Глаша, обеспокоившись своим будущим.

— Ковры да золото, — хохотнул Вит, ему прямо-таки особое удовольствие доставляет поддразнивать глупенькую гиену.

— А за мной телегу дорогой ткани, — почему-то устало и безрадостно ответила Марийка.

— Золото и ткань — это хорошее приданное, куда уж лучше, — угрюмо признала Глаша. Помолчала чуть-чуть и поделилась новостями: — У нас вот давеча на южных купцов кто-то напал, когда те рекой шли. Говорили, ткани везли на север торговать. Так там, по слухам, много всего было: и сукна, и даже шелков, а теперь купцы те с носом остались. Да и корабль грабители на мель посадили, папа с мужиками помогал потом его с мели снимать. А то перекрыли проход, целый затор устроили...

— Значит ткани, говорите, лу Глафирия?.. — многозначительно поинтересовался Вит, при этом, наконец, обернувшись на Марийку.

Девочка сжалась, как если бы попалась на чем-то, но ее голосок прозвучал на удивление спокойно, ровно:

— Ага, ходили такие слухи. Мы ниже по течению реки живем, так что новости мимо нас не проходят.

— Ну да, ну да, — по обыкновению 'согласился' Вит. А затем поинтересовался: — Лу Марийка, а что же старшие в Призрачном хвосте говорят? Что думают о теперешней жизни? И верно, вам тоже сильно досталось во время войны?

Девочка хотела было, видимо по привычке, ноги к груди прижать, обняв их руками, но кибитку бросало из стороны в сторону и, завалившись на очередном ухабе, она, раздраженно фыркнув, уселась, как и мы. Неуверенно, опасаясь, что одернут, постелила под зад и под спину шкуру и привалилась к борту. Мы терпеливо ожидали ее рассказа, даже разговорчивая Глаша помалкивала.

Марийка опустила голову, и спрятав лицо за платом, наконец поведала:

— А мой дядя дань для князя по осени собирал. Еще тогда понял, что князь войну выиграет, и придется нам под ним ходить... Только не думал, что Валиан Северный жениться решит. Да оборотниц с дальних краев соберет, а то бы успел и меня пристроить...

У нас, так же как и у остальных, дела сейчас плохи. Кому в неволе жить охота? Да только война еще хуже. Самых сильных и молодых сколько полегло...

В ее голосе столько боли выплеснулось, что я выпалила, почти не сомневаясь в ответе:

— Кто-то из твоих погиб?

Девочка совсем поникла, сгорбилась, как от непосильной ноши, и с болью в сердце выдавила:

— Наш дом богатый и хозяйство крепкое... было. На всю деревню красовался. Отец никого не боялся, сильный и смелый... а матушка — красавица каких поискать. К нам первыми пришли, ночью. И не Валиановы наемники, а банда мародеров без роду-племени... Меня после дядя забрал в свою семью. Так вот вышло, что я тогда у них ночевала. Мы с сестрами на луну гадали, женихов выбирали... пока отца с матерью убивали.

— Вот оно как, — Вит обернулся и горько вздохнул. Его старческие глаза заблестели от слез, и я не выдержала, всхлипнула.

Глаша дернула носом, подвинулась к сироте и протянула корзину с пирожками, начиненными всякой-всячиной и печеной с луком картошкой, что я в таверне вчера утром купила.

— Ешь, горемычная, — предложила она, заботливо поднимая холстину, — мне еда завсегда с горя помогает и от любой простуды. — Затем, решительно шмыгнув носом, тоже решила 'подлечиться'.

Вит согласно покачал головой, отворачиваясь, и я, глядя на дружно жующих Марийку и Глашу, присоединилась к перекусу, не забыв ему предложить тоже полакомиться. Макнула картошечку с лучком в берестяную солонку. До чего вкусно-о!

Как ни странно, но 'несравненная' Глафирия довольно быстро и без особых затей помогла Марийке успокоиться и влиться в нашу маленькую компанию княжеских невест. Мы до самого вечера слушали Глашины истории о жизни в клане гиен. Теперь я понимаю тех бедняг, всем миром решивших собрать приданое, чтобы сбагрить это 'швартовское яблочко' хоть куда-нибудь. Уверенности в себе и непрошибаемом упорстве самой старшей из нас девице было не занимать.


* * *

Красный, полыхающий закат — верный предвестник жаркого денька — радует яркими красками. Сочная молодая листва тихонько шелестит на слабеньком ветру, словно обменивается с ним новостями. По одну руку лес, по другую — река плавно несет свои воды вдаль. И ехать нам вдоль берега еще пару дней.

Мы с Марийкой замерли, словно по команде, и уставились на обнаженного до пояса Романа, зашедшего по колено в воду. Он мылся, горстями обливаясь водой и довольно фыркая. А мы с шакаленком невольно залюбовались его ладной, крепкой фигурой, гладкой кожей, под которой красиво перекатываются мускулы. Прямо-таки завораживающее зрелище. Тем более кот оцелот не сдерживает свою сущность: блестящий пушистый хвост торчит из специально скроенных штанов.

Заметив нас, Роман выпрямился и приветливо улыбнулся, склонив голову:

— Рад видеть прекрасную травницу и юную красавицу. — Затем, махнув ладонью на реку, почти промурлыкал: — Лу Савери, лу Марийка, присоединяйтесь. Весна нынче добрая, вода освежает.

— Благодарствую, ата Роман, но я до таверны потерплю. Только умоюсь, — я открыто улыбнулась в ответ.

— Здесь берег высокий, руками не достать, но если хотите, я могу вам помочь спуститься.

Эх, как же приятно, когда тебе выказывает внимание — даже слово подходящее вспомнилось 'подкатывает', подслушанное у приезжих, — молодой красивый мужчина. В груди потеплело...

— Какой вы любезный кавалер, ата Роман! — воскликнула Глаша за моей спиной, похоже, не у одной меня потеплело. А через несколько мгновений она пронеслась мимо в одной нижней рубахе и с разбегу прыгнула к мужчине в капельках воды с радостным воплем: — Ловите меня!

'Кавалер' не то от изумления, не то из опасения свалиться под тяжестью крупной девицы как-то не по-кошачьи шарахнулся в сторону.

— Простите лу Глафиия, у меня от тряски в седле что-то спина разболелась. — Натянуто оправдался поверенный.

Глаша рухнула в воду, подняв кучу брызг. Вынырнула и, тряхнув головой, разочарованно проводила взглядом спешно выскочившего на берег Романа. Посмотрела на нас и как ни в чем ни бывало начала мыться, важно пояснив:

— Бывают в жизни и неудачи. Так что потрачу время с пользой, хотя бы вымоюсь, раз все равно уже мокрая...

Марийка зябко передернулась, ведь у нас до середины лета вода холодная, но, услышав очередную поучительную речь, переспросила:

— Это мама или папа подсказал?

— Нет, дедуня. Он старой закалки и воды побаивается, — все-таки начала стучать зубами Глаша, — поэтому в речку полезет лишь по нужде.

— Я смотрю, весело тут у вас, — проворчал Вит, набирая в ведра воды для лошадей и качая головой, глядя на купальщицу с посиневшими губами.

Глаша упрямо сидела по грудь в воде и шумно, демонстративно плескалась.

— Лу Глафирия, я вас очень-очень прошу выйти на берег, долгое купание в холодной воде может подорвать ваше здоровье. А впереди смотрины... — Попыталась я вытащить девушку из воды напоминанием о важном.

А когда она поднялась, мокрая рубашка облепила ее тело второй кожей — и перед нами предстала женщина с прекрасной фигурой, просто глаз не оторвать: высокая полная грудь, тонкая талия, округлые бедра, длинные стройные ноги... Вот так подшутила матушка-природа, щедро одарив эту гиену-оборотня роскошной статью и обделив умом и лицом.

Тем временем на берегу собрались желающие поглазеть на Глашину весьма соблазнительную фигуру. Я было дернулась к телегам за тряпками, но к счастью, пришел коренастый пожилой возница из ее клана, протянул холстину, чтобы она закуталась, и накрыл от нескромных взглядов и вечерней прохлады стареньким потертым зипуном, своим, наверное. Второй соклановец подхватил Глашину одежду, и они вдвоем проводили ее к своему уже во всю разгоревшемуся костру.

Затем пожилой оборотень тихо, но строго выговаривал незадачливой охотнице за женихами за неподобающее поведение, чтобы не позорила их клан перед князем. Ведь поверенный Валиана Северного как пить дать доложит тому о выходке девицы из клана гиен. А князь может не простить подобного оскорбления.

Слушая злой шепот и глядя на поникшие Глашины плечи, я искренне жалела эту бедовую девицу.

— Так ты в самом деле травница и знахарка? — тихо спросила Марийка.

— Угу, — я рассеяно кивнула, пребывая в невеселых мыслях.

— А ты сама-то князя видала? — еще тише спросила Марийка.

— Нет, откуда ж? — наконец включилась в разговор я.

— А плат почему носишь? — продолжила выспрашивать шакаленок.

— Вынужденно, — мрачно буркнула я. Ну не рассказывать же реалии своей жизни чужачке, хоть и вполне милой и приветливой.

— Поэтому и не пахнешь? — весело блеснули карие глаза Марийки.

— Не пахну... — отделалась я от ненужных откровенностей.

— Угу, — кивнула она каким-то своим думам и легкой походкой направилась к сопровождающему ее шакалу. Мне кажется, слишком молодому, чтобы быть надежным защитником для девицы с ценным приданым.

Я оказалась не одинокой в своих сомнениях — зорким ястребом за девочкой и парнем следил Маран, прищуренным взглядом провожая ее тоненькую фигурку и недоверчиво посматривая на него. Потом, клацнул зубами и направился к реке.

После плотного ужина мы улеглись в кибитке втроем. Только Глаша больше не травила байки за жизнь, наоборот хмурилась и молчала. А вот Марийка, словно пудовый груз с плеч сбросила.

Глава 8

В детстве от мамы слышала, что кошки встают спозаранку. Ей, конечно, виднее было, особенно когда она меня утром будила, называя кошечкой, любимой малышкой...

Все равно терпеть не могу вставать на рассвете!

Позавтракав в полусонном состоянии с такими же неразговорчивыми, клюющими носами попутчицами, я поплелась к ручью, чтобы окончательно проснуться. Умылась, тщательно причесалась, ведь сегодня к полудню мы должны добраться до столицы нового княжества, города Аверта. Если поторопимся.

У кибитки меня ждал сюрприз, который лучше ледяной воды помог проснуться. И все из-за привычки ходить по лесу в поисках полезных трав, стараясь не нарушать покой зверья, да ботиночки из мягкой кожи, помогающие ступать неслышно; тем более, каракалы способны двигаться словно тень. Отодвинув полог, я озадаченно уставилась на Марийку, увлеченно рывшуюся в моей знахарской корзине:

— Ты что там ищешь?

Она испуганно дернулась и злобно зашипела, сжимая в руке пузырек из темного стекла:

— А ты думала, никто не догадается, почему от тебя не пахнет?

— Ты о чем, Марийка... — попыталась я вернуться к вопросу о ее нахальной, если не сказать больше, выходке — дома еще никому в голову не приходило лазить в мои вещи.

— Да все ты понимаешь, я же по лицу вижу, — продолжала злиться девчонка, но голос не повышала, шипела, опасаясь других свидетелей своего непотребного поведения. — Все говорят, что ты сильная травница и знахарка к тому же. Разве ж такой нужен князь пришлый, да еще с гаремом? Позор-то какой! Все ясно, любезная лу Савери, понятно, почему созрелая кошка до сих пор плат носит и запах прячет. Что я — дура, по-вашему?! И гарем тот княжеский треклятый мне и за золото ненать!

— Стой! — в панике дернулась я к Марийке, когда она, выплеснув гнев, глотнула из пузырька.

В пару прыжков я оказалась внутри кибитки, схватила ее за руку, чтобы залпом не осушила. И только после этого увидела, что там за настойка хранится.

— Поздно! — усмехнулась чересчур шустрая девчонка. — Я уже спаслась! Кому нужен шакал без запаха? И без таких способностей, как у вас, лу Савери?

Я испуганно приложила ладонь ко лбу, чуть сдвигая ленту, удерживающую плат и выдохнула со стоном:

— Ты что натворила, дурочка?!

— Я себя спасала и плевать на все хотела! — гордо, уверенно заявила Марийка. Ткнула пальцем на пузырек с надписью 'Запор': — Думаешь, я такая же глупая, как Глаша? И не догадаюсь, как ты свой запах перебиваешь?

Теперь я взглянула на нее гордо и уверенно, усмехнулась, представляя, что скоро начнется, и с чистой совестью пообещала:

— Знаешь, придется тебе, умница-разумница, на своих ошибках учиться! Полезно для такой нахалки, чтобы в следующий раз в чужую корзину не лезла и в рот не тащила неизвестно что!

Марийка сперва насторожилась, а потом беззаботно махнула рукой:

— Ой, да ладно пугать-то. Просто ты боишься, что кто-то узнает о твоем секрете. Ну что будет-то? Написано же 'Запах'. Ну выпила я немножко кислятины этой...

Тут уж я не выдержала, криво усмехнулась и 'раскрыла секрет':

— Видишь ли, грамотейка липовая, этот отвар для стариков предназначен. У них частенько живот пучит, да запорами маются. А этот отвар помогает... расслабляет... очищает... кишки болезным. — Пока перечисляла, выражение торжества на симпатичном личике шакаленка сменялось недоумением, сомнением, страхом. — Ошиблась ты, догадливая наша, не 'Запах' тут написано, а 'Запор'. Просто последняя буква не поместилась на бумажке!

Я нашла в кибитке новый глиняный горшок, раздобытый Мараном после того как первый не выдержал удара о крепкую разбойничью голову, и сунула его в руки Марийке, не без ехидства посоветовав:

— Бери-бери, горюшко, не стесняйся. Дня на два вы с ним сроднитесь ближе некуда, потому что отварчик мой хороший, я плохих не держу, а выпила ты достаточно, чтобы за троих пронесло. Ехать нам с тобой теперь хлопотно будет, зато на смотрины к князю явишься как новенькая — очищенная и благоухающая.

Дальше громкий, рычащий звук, издаваемый Марийкиным животом, был тому подтверждением.

— Ой! — пискнула дуреха, испуганно обхватывая себя руками, и поспешила к пологу.

— Заодно лопухов с собой набери. Да побольше! — крикнула я ей вдогонку.


* * *

Неунывающая и неумолкающая Глаша, не выдержав длительного молчания и заметив трусивших мимо нас на кобыле двух седоков — парня, крепко и бережно обнимавшего девушку, — вернулась к излюбленной теме:

— Мама сказала, что любовь, она такая, всегда неожиданно приходит...

На другом конце повозки маялась животом Марийка, стыдливо прикрывшись от нас на горшке одеялом, издавая уже изрядно надоевшие звуки, сопровождаемые мерзким запахом. Мы с подругой по несчастью дружно уткнулись носами в платки, пережидая очередной приступ.

— О силы небесные! — взвыла я. — Когда же это закончится.

И тут Марийку неожиданно прорвало:

— Сама виновата! — она чуть не плакала, обвиняя меня. — Надо лучше бутылки подписывать! А то честной народ путаешь...

— Это кто здесь честной народ? — возмущению моему не было предела, тем более от вони глаза слезились. Вытерла и ядовито добавила: — Хорошо! Будь по-твоему, в следующий раз подпишу: здесь лежат деньги, а вот здесь — ядовитые настойки. Смотрите не ошибитесь, уважаемые воришки!

Вит, не оборачиваясь, прибавил свой алтын:

— А что делать не ученым грамоте ворам? Травиться?

Рядом проехал охранник и, на мгновение заглянув к нам через плечо возницы, прорычал:

— Учиться! А то с такими девицами отравиться недолго, вон как смердят.

Я хмыкнула: ох и бедовая девчонка попалась, хлебнула едва не половину пузырька, вот и страдает теперь и от поноса, и от стыда. Кто же из-за нее обоз задерживать в пути будет? Да в такое неспокойное время?! Глава обоза, узнав, отчего шакаленок в кустах засела, в лучших традициях отчитал всех налево-направо, мол, свалили на его голову все кому не лень своих дур малолетних. А ему сопли вытирай всю дорогу!

Затем, не слушая моих тихих просьб задержаться до завтрашнего утра, приказал Марийке набрать ворох лопухов, подсадил ее бедную, с громко рычащим животом, в кибитку и рыкнул, что раз мы такие недалекие девицы, дурью маемся, вот и посидим в компании друг друга, авось поумнеем. Я хотела было возмутиться нелестным мнением о себе лично, но, увидев заплаканную Марийку, насупилась и не сказала ни слова. Сунула ей другой пузырек для поправки.

Вот так и катили мы полдня: я с Глашкой — поближе к Виту, высунувшись наружу, а Марийка — с другой стороны, сидя на горшке и время от времени выкидывая наружу лопухи. На 'радость' вознице ехавшей позади телеги и Марану, тихо рычавшему, проезжая мимо, де впервые в столицу как навозный жук въезжает. Хотя, честно сказать, к полудню шакаленку полегчало, она даже на корзину со съестным посматривать начала.

Веселая дорога!

Тракт медленно ползет вверх, лениво огибая обрывистые поймы широкой реки, несущей свои воды на север. С противоположной стороны зеленеют поля с озимыми, жадно тянущимися к весеннему солнышку, перемежающиеся с деревеньками и хуторами. Доносится запах печного дыма, свежего хлеба и собачий лай. Наконец, впереди показался большой город Аверт. Не какой-нибудь завалящий Шварт, а столица Северного княжества — вотчины Валиана почитай.

Раньше здесь вполне мирно уживались сразу три крупных клана: лис, волков и медведей, и связывали их семейства крепкие брачные узы. Но со временем здешние оборотни роднились с другими четвероногими. Вот так и Валиан еще котенком в Аверте появился. Его мать второй раз вышла замуж за медведя — сурового, но справедливого и уважаемого городского судью, который принял котенка леопарда, став ему приемным отцом.

Как говорят, именно хорошее отношение народа к отчиму будущего князя помогло ему взять власть, подмять под себя глав родов, а затем и объединить в княжество. И еще слухи ходят, что собственная семья у Валиана теперь не в чести, запрещено им в Аверте показываться. Так и живут в дальнем поместье где-то. А всего-то бывший судья пытался вразумить приемыша, чтобы тот не выдумывал с княжеством, с войной опять же. Но молодой леопард, одурманенный сладкими речами заморского змея о безграничной власти, чуть не казнил отчима. Благо мать вмешалась — валялась в сыновьих ногах, умоляла за супруга.

Это нам пожилой енот, возвращавшийся в город с рыбалки, поведал, которому Вит предложил подъехать в нашей повозке, чтобы разжиться новостями. Вот и слушали мы с Глашей и Марийкой новости от авертца, дружно приоткрыв рты от любопытства. А хитрюга песец, по-компанейски пригласивший енота сесть рядом, нет-нет, да бросал на меня внимательные взгляды — надеется, небось, что дурная молва отвратит от князя. На Марийку уж точно повлияла: вон, сидит тихонько, держась за бортик, и шелохнуться боится, глаза круглые-прекруглые, все запоминает. Хотя, скорее всего, просто зелье мое еще действует...

Мимо нас проскакал, поднимая пыль, очередной разъезд — наемники Валиана. Все в черных одеждах, с суровыми лицами. Наш спутник енот неосознанно передернулся при виде них, прижав к голове круглые темные уши и нахмурив белесые густые брови. Черными, словно яркие бусины, глазами с затаенной ненавистью проводил наемников, а слова вырвались, наверное, сами собой:

— Звери безродные!

— А папа говорит... — открыла рот Глаша, собираясь поделиться очередным мнением своего родственника

Но Вит тут же шикнул на нее и тихонько обратился к еноту:

— Сильно злобствуют?

Старый рыбак лишь кивнул устало, а потом добавил, поморщившись, собрав на лбу глубокие морщины:

— Наш князюшка больно много воли им дал, а они и пользуются. Эх, собрал свои отряды из разного сброда — отчаянного, бывалого, кто без корней, без роду-племени. Кого свои же взашей погнали за непотребство и разбой. Что от таких перекати-поле ждать-то?

— Да уж, рискует князь-то... — согласился Вит.

— Народ пока терпит, — рассеянно ответил наш спутник, провожая глазами пару торговцев на телегах.

Я в очередной раз подивилась: и вправду в столице не заморачиваются старыми устоями — мужчины не прячут хвосты, по которым можно легко определить, даже не принюхиваясь, не только вид оборотня, но и какие чувства тот испытывает. Пятая конечность частенько выдает мысли хозяина.

— Пока? — Вит заломил седую бровь.

Енот на нас мельком оглянулся, заметил, что Глаша отвлеклась, подтягивая к себе ковер, и тихонько поделился:

— Пока! Бают в Аверте, в торговых рядах, что слишком много власти в одних лапах — неправильно. Валиан исконные авертские семейства пытается развалить, не доверяет больше никому, вот и жен из дальних выбирает, хоть и заставил городских своих дочерей тоже привести на смотрины.

— Срамота-а-а... — поддакнул Вит, вновь бросив на меня хитрый взгляд.

На въезде в Аверт обоз остановился у перегородившего дорогу бревна. До нас долетел яростный спор Марана с городской стражей, требовавшей подать за въезд, собираемую со всех торговцев. Наш обозный громко втолковывал стражам, что не торговать в столицу едет, а дань князю везет, предлагая им 'стребовать подать с его светлости, коль ему поклажу доставили'. Судя по злобным лицам служивых, поднявших бревно, дозволив нам проехать, Маран спор выиграл.

Вскоре мы ехали по столице мимо первых домов, где и попрощались с нашим спутником енотом. Улицы здесь широкие, задуманные так, чтобы две телеги спокойно разъехаться могли. Видно, что с умом город строили в свое время. Дома даже на окраине добротные, с двускатными черепичными крышами. Жители снуют мимо, все занятые, хотя и праздно прогуливающихся достаточно. Мы с Глашей, словно зачарованные, таращились на окружающий люд. Кого здесь только не было: и нарядные девчонки лу, и более степенные ама в красивых цветных сарафанах и душегреях, солидные ата в сафьяновых сапогах, широких штанах и плотных кафтанах, свысока поглядывающих на тех, кто попроще и победнее. Юркими сурками сновала ребетня, кричали лоточники, расхваливая свой нехитрый товар.

Неожиданно к нам подъехал Маран и сунул мне в руки большой туес с еще теплыми пирожками. Красота!

— Благодарствуйте! — восторженно выдохнула Глашка, сцапав верхний пирожок.

Маран смерил ее необычно внимательным оценивающим взглядом, долгим таким, о чем-то раздумывая. Не знаю, может мужчины умеют читать мысли друг друга, а может — думают об одном и том же, но Вит, глубокомысленно хмыкнув, предложил:

— Ну да, приодеть ее, покрасивше, глядишь, на тело бы и купился... такая краса пропадает.

Возничий переглянулся с обозничим и оба понятливо ухмыльнулись.

— Пойду поспрашаю, кто в долю войдет, — неожиданно весело сказал Маран и приотстал.

Затем донеслись голоса соклановцев:

— Я в доле!

— И я! У меня тоже молодая жена и может скоро понесет...

— ...а если гиену приодеть, может и повезет: на нее и западет.

Сжавшаяся в комочек Марийка, до этого даже икнуть боявшаяся, сразу навострила уши и встрепенулась, правда тут же вспомнила про живот. Замерла на миг и, подглядывая в щель за полог, внимательно прислушивалась к разговору за кибиткой. Глаза у нее хитро блеснули — явно что-то опять задумала, как только отлегло.

Мы огибали пеструю, шумную, гудевшую сотнями голосов торговую площадь, густо заставленную лотками, шатрами, палатками. Пересев к Виту на козлы, я крутила головой по сторонам, старательно подмечая каждую мелочь, улавливая звуки большого незнакомого города — уж больно интересно здесь! Поймала себя на том, что поколачиваю кончиком хвоста по юбке, не в силах справиться с уймой впечатлений. У Глаши, выглядывающей из-за моего плеча, тоже уши дергаются то вправо, то влево и глаза разбегаются, и рот смешно приоткрыт.

Мимо проскакали 'черные' наемники народ ринулся врассыпную, чтобы под копытами не сгинуть. Песец рядом со мной заворчал, проклиная бездушных вояк.

— Сколько мужиков... свободных, — восторженно ахнула Глаша.

— Вот глупые бабы, — проворчал Вит.

Я глазела во всю. Открыто, как ребенок на ярмарке. Почему, ну почему в моей долине и окрест запрещается показывать свою звериную суть, а здесь, в столице — нет!? Вон кругом мужчины не прячут хвосты, широко улыбаются, показывая клыки, а когтями порой пользуются вместо ножа.

Слева, вдоль длинного торгового ряда с одеждой толпилось особенное множество народу. Обоз остановился, но Вит не насторожился, словно ожидал. Скоро пришел Маран. Причем, заглянул в кибитку со стороны козел. Видимо, помнил, что с другой — время от времени вылетают наружу использованные лопухи.

Он хмуро глянул на недоуменно уставившуюся на него Глашу и распорядился:

— Лу Глафирия, пойдемте, мы вам там подарочек к смотринам приготовили. На память!

Я слегка удивилась: с чего бы нашим волкам гиене подарки дарить?

А вот Вит, поморщившись, предложил:

— Может, лучше завтра займемся этой красотой?

— Я завтраки не люблю — предпочитаю ужины. Желательно с мясом, — по-деловому отрезал Маран. — Пойдемте, Лу Глафирия, время не ждет, дел еще пропасть.

Глаша, как настоящая красна девица, смущенно опустив взгляд долу, спрыгнула с телеги и привязанным теленочком засеменила за Мараном. Наш длинный обоз ощетинился бдительной охраной — ворья на базаре всегда хватает. Я тоже увязалась за ними, на свежий воздух да после целого дня мучений. Следом за мной пристроились личные охранники, которые с самого первого дня глаз с меня не спускали. К кибитке тенью скользнул парнишка — возница, правивший телегой шакалов. Хочет проверить подопечную? Вряд ли их встреча будет приятной!

Но в следующий момент я потеряла интерес к ним, поскольку Маран привел Глашу к первым же лоткам и с парой помощников начал быстро отбирать наряды... для Глаши. Они с таким азартом прикладывали к ней то один сарафан или рубаху, то другой, что у меня в глах зарябило и голова кругом пошла. Одежда, пусть не дорогая, но все достоинства Глашиной фигуры покажет. Сама же она никак не могла поверить, что получит дармовые наряды и с блестящими от восторга глазами выполняла каждый приказ волков: крутилась, вертелась, трясла волосами. А они, обступив гиену, громко обсуждали каждую обновку, будь то рубашка, платок или гребенка.

Задумку наших хитрецов я поняла: гиену решили принарядить, привкрыв некрасивое лицо кружевным тюлем, чтобы привлечь внимание к женственной, покоряющей любой мужской взгляд фигуре. Чтобы она могла со мной соперничать. Причем, даже денег своих не пожалели.

Маран поймал мой грустный взгляд и замер напротив, сверля темными внимательными глазами.

— Надо же! Сколько заботы, а вернее хитрости и уловки, чтобы чужую девицу пристроить. Почему же вы мне не могли помочь? Не защитили, когда брат держал словно заложницу, наказывая за лишний глоток свободы! — с горечью прошептала я. — Вы сильные, умные, вас много, а Амаль не всесилен...

Маран нахмурился, помолчал, раздраженно дернул плечом, словно сбрасывая ненужную тягость, кивнул одному из наших волков, который прозрачный платок к Глашиной голове приложил, подбирая к цвету ее кожи. После неохотно ответил:

— С Амалем тебе грозит гораздо меньше, нежели во дворце у Валиана! Сейчас ты этого не понимаешь, но скоро разберешься. Главное, чтобы не поздно было. Я согласен, порой твой брат излишне суров, но со временем все равно изменится. Либо смягчится и пойдет навстречу тебе, признает твои желания, либо... изменится... что-то другое. В жизни нет ничего постоянного, все меняется когда-нибудь.

Задрав голову, я смотрела на мужчину и словно коркой льда покрывалась. Выходит, меня вернут Амалю, и буду я свой век служить клану верой и правдой, напрасно ожидая, когда жизнь изменится к лучшему. И может мне позволят жить своей жизнью когда-нибудь. А Амаль либо сойдет с ума и его затравят как бешеного пса, либо, что сжалится надо мной и выдаст за того, кто выгоден ему. Ни о какой свободе, мечтах и любви речь не идет. А как же дети? Счастье для меня?

Я вымученно улыбнулась и кивнула, но Маран уже отвернулся. Тяжело выдохнув, тоже отвернулась. Зевак, привлеченных необычной круговертью возле одной единственной девицы, становилось все больше и больше.

— Вот правду говорят, что жизнь не в радость, если морда в тягость, — прозвучало веское словцо из толпы, когда на пару мгновений Глаша показалась с открытым лицом.

Я нахмурилась: она уж получше некоторых и счастья заслуживает более других.

А кого это наряжают-то? — раздавалось отовсюду. — Чья деваха?

Толпа быстро увеличивалась, на пятачке у выбранного нами лотка стало совсем уж тесно.

Маран открыл рот, чтобы послать всех лесом, но тут один из наших волков рыкнул:

— Ты на кого пасть открыл? Это главная князева невеста!

У Марана словно ком в горле застрял и глаза слегка округлились. Тут шутку подхватил другой соклановец:

— Да-да, за ней такие дары дают, что вашим столичным бабам и не снилось.

Глафирия, покрывшая тюлем голову, скрывшим ее лицо, чувственно повела округлым плечиком, отчего в не зашнурованном вырезе рубахи показалось глубокая ложбинка между полными грудями.

Вокруг нашей компании было уже не протолкнуться. Слух о богатой, красивой, знатной невесте князя, которую целый отряд наемников одевает, распространялся по торговым рядам лесным пожаром. И Маран с товарищами бойко способствовали тому, нахваливая Глашины стати в нарядах, которые становились все ярче и привлекательнее. А сама гиена — все счастливее и довольнее, если судить по плавным, танцующим, игривым движениям.

В какой-то момент меня отодвинули за два лотка от сопровождающих, затем я наткнулась на кого-то спиной. Оказалось, на того же парнишку шакала. Он расплачивался за полный набор мужской одежды. Вернее, чуть ли не детской, рубашка ему точно маловата будет, разве что на Марийку налезет...

Пока я рассеянно смотрела на товар, парень суетливо забрал покупки и растворился в толпе, продолжавшей собираться вокруг моих волков и Глаши. Раздавались все более скабрезные шуточки в адрес князя и его невесты. Народ откровенно развлекался, как на ярмарочном представлении, а мне бы к своим пролезть.

— Чего желаете, милейшая лу? — обратился ко мне пожилой торговец, лис с когда-то рыжей копной волос.

Я невольно посмотрела на простого кроя, незатейливые, но добротные штаны, рубахи, жилетки и даже глубокие шляпы с прорезями для ушей. И вдруг, словно что-то толкнуло меня изнутри, какая-то мысль, обдумать которую мешал шум-гам.

— Мне бы мужскую одежду, целиком одеть такого парня, как я, — сипло от волнения попросила я приветливо улыбавшегося лиса, — и рыбацкую шляпу с шейным платком. Хочу подарок брату сделать.

С опаской обернулась в сторону своих спутников, пока торговец складывал мои покупки. Тот ловко свернул вещи, связал бечевкой и отдал мне, получив положенную плату. Кажется, меня провели на цене, потому что я забыла спросить что почем. Да и зачем мне нужна мужская одежда, тем более во дворце? Но в сверток я вцепилась крепко, стараясь прикрыть его юбкой. Мои охранники наконец-то откуда-то вынырнули, слегка напугав, и затем окольными путями проводили к обозу. Сердце гулко стучало в висках, словно я совершила что-то запретное, но кровь быстро бежала по венам, а губы сами собой расплывались в улыбке.

Я сама все решу! И никто больше!

Вит обернулся в тот момент, когда я положила свои тайные покупки в сундук. Марийка, кажется, тоже не заметила моего волнения. Она вообще дремала, свернувшись клубочком.

Но громкий голос Марана заставил меня вздрогнуть. Подсадив Глашу с обновками в телегу, он объявил:

— Сейчас на постоялый двор вас завезем, а потом доставим поклажу с ата Романом во дворец и узнаем, что дальше делать. Нужно ли еще чего везти.

Ясно, надеются, что князь передумал жениться на данницах.

Глава 9

Маран не поскупился: видно, меня задобрить захотел, чтобы помогла отвадить от себя князя и вернулась в клан, а может Амаль приказал — привез нас в большой, сразу видно, хороший, столичный постоялый двор недалеко от торговых рядов. Длинный домище на два входа, двухярусный, с затейливыми резными наличниками и ставнями, нарядным крыльцом, коньком на высокой крыше, тоже искусным мастером сработанным. И лошади тут, и повозки, и даже кареты — невидаль в наших краях — не чета встречавшимся в дороге. И постояльцы здешние не в пример тем — весьма состоятельные. И прислуга у них не абы какая, а как на подбор.

Нашу кибитку загнали под навес, а телеги с данью двинулись ко дворцу на горе. Нас, будущих невест, отправили в этот большой дом. В котором тепло и чисто, и так вкусно пахнет мясом, хлебом и прочей вкуснятиной — не передать словами, да еще после походных 'разносолов'. Сглотнув слюну, я понадеялась, что за ужином долго дело не станет.

Один из моих охранников оплатил постой и отнес в светлицу на втором ярусе дорожные сундуки. Хвала Луне — предназначенную мне одной! А вот Глашу с Марийкой поселили в соседней вдвоем. Не успела толком осмотреться, дюжий коридорный, к моему восторгу, принес бадью и заполнил ее горячей водой, где вскорости все обиды и неприятности утонули вместе с целебными пахучими сборами. Усталость как рукой сняло!

'Кр-р-р-асота-а-а!' — проурчала я довольной кошкой и рухнула на широкую, крытую ковром лавку. Развалилась, любуясь свежей, беленой, вышитой листочками-ягодками, дареной рубахой, наслаждаясь ощущением благоухающей чистоты и добротного дома. Не успела подумать, чем займусь дальше, раздался негромкий стук. А следом дверь распахнулась, являя Глашу. Она непривычно робко помялась на пороге, не решаясь переступить:

— Можно к тебе?

— Входи, — благостно разрешила я, — да закрывай скорее, видишь — не одета.

— Благодарствую за приглашение! — Глаша быстренько захлопнула тяжелую дубовую дверь, и, обернувшись ко мне, словно в омут с головой бросилась: — Лу Савери, помоги мне, пожалуйста! Не откажи, я же знаю, что ты добрая и жалостливая.

— Смотря чем? — заинтересованно улыбнулась я, прикидывая, что бы на себя накинуть, а то в нижней рубахе неловко.

Моя 'гостья', поняв, что не прогоню, сразу повеселела и заискивающе затараторила, трогательно сжимая по-мужски крепкие кулаки перед полной грудью:

— Хоть чем-нибудь! Мне бы совсем чуть-чуть, капелюшечку прихорошиться бы, да не знаю как. А здешние амы, хоть мужние, хоть незамужние, видала, как ходят? Чисто тигры! Где мне с ними тягаться.

Глаша словно в драку с самой судьбой за свое счастье приготовилась броситься. И я неожиданно заразилась ее водушевлением, бесхитростным и жарким желанием добиться успеха.

— А давай! — согласилась я, поднявшись с лавки и накинув на плечи большую шаль. — Отчего бы не попробовать!

— О-о-о... — радостно выдохнула Глаша, теперь уже молитвенно сложив большие руки и преданно глядя на меня.

— Так, нам нужно золы немножко...

Договорить не успела — она стрелой полетела к печи и, разворошив кочергой угли, ловко сгребла кучку золы на совок и аккуратно поставила на пол остывать. А я тем временем начала ворошить свои запасы, выкладывая на стол все потребное для наведения красоты. Затем мы уселись на лавке друг напротив друга, и я начала 'волшбу'.

— Красота писаная! — вырвалось у меня с веселым хихиканьем, когда я 'полюбовалась' на Глашу, облепленную по самую грудь разными кашицами.

Чтобы ее блестящие белоснежные волосы завтра струились красивой мягкой волной, привлекая мужской взор. Чтобы кожа сияла здоровым румянцем.

Со своей стороны, я сделала для гиены все, что умею. Подумала и предложила ей пару листиков крапивника:

— Стоит их немного пожевать и облизнуться, кровь к губам прильет.

Глаша разомлела от моей заботы и печного тепла, кажется, даже дремала, когда в дверь опять постучались. Нерешительно как-то. Я забыла, что и сама с травяной кашицей на лице, — нам же обеим завтра хочется быть красивыми. Распахнула дверь и уставилась на потерявшую дар речи Марийку, вытаращившуюся на меня, будто душника внезапно увидела.

— Че это с вами? — наконец пролепетала она.

— Не видишь — красоту наводим! — снисходительно, как важная женщина, для которой такое занятие обычное дело, ответствовала Глаша. — Заходи уже, а то сквозняк хорошего не надует.

Девчонка ловко прошмыгнула мимо меня, а затем, облокотившись о закрывшуюся дверь, видно сомневаясь, ко двору ли она здесь, переспросила:

— Можно, да? А чего надует? Плохого?

— Прострел в пояснице, или, бывает, незваных гостей, а порой, как маманя моей старшей сестре выговаривала, детеныша в подоле непонятно каким ветром заносит...

Пятнадцатилетняя Марийка круглыми глазищами уставилась на тридцатилетнюю Глафирию. Помолчала, переводя взгляд то на меня, то на нее, в надежде, что это была шутка, а потом, переглянувшись со мной, уверенно хмыкнула:

— Боюсь, лу Савери, навряд ли ей поможешь.

Я взглянула на 'соперницу' с укоризной:

— Ой ли? Ты даже не пробовала, а уже с таким знанием дела говоришь. Опять торопишься!

Марийка обиженно вскинулась, получив напоминание о недавнем позоре с 'Запахом', но быстро опомнилась. Кивнула, покосилась на Глашу, блеснула глазами и предложила:

— Я знаю верный способ красоты добавить!

— Я согласная! — тут же прошепелявила Глаша, заставив меня улыбнуться.

Марийка поморщилась:

— Надо с лица смыть все и чуть обсушиться, иначе плохо выйдет.

Дальше я с огромным интересом наблюдала за Марийкой, которая сперва закрутила Глашины волосы на макушке, сказав, чтобы не мешались. Затем, завязав обычную швейную нитку в кольцо, надела его на пальцы и начала ловко водить ею по лицу будущей красавицы, резко скручивая нитки. Сначала Глаша терпела молча, потом охала, ахала, а когда Марийка начала выщипывать таким нехитрым способом совсем неподобаюшие женщине усики, — голосила. А уж когда отчаянная девчонка решила удалить слишком низко растущие на лбу у гиены волосы, к нам без стука ворвались мои охранники, — уж больно громко вопила 'главная князева невеста'.

Зато результат Марийкиных стараний превзошел все ожидания!

После того, как я настойкой календулы убрала с Глашиного лица красноту, мы с Марийкой победно улыбались, глядя на виновницу переполоха, недоверчиво, восторженно разглядывавшую себя в зеркальце, присев поближе к окну. Конечно, совсем Глаша не изменилась, не в сказке же, но хоть более приятной на вид стала и не походит на безумного кролика. Высокий чистый лоб, ровные дуги светло-русых бровей, яркий румянец на щеках. Даже скалится теперь мило, несмотря на невосполнимый клык. А красноватые, глубоко посаженные глазки стали более выразительными и блестящими, как угольки. Если особо не присматриваться, то уже никакой жути.

— Красота-а-а! — выдохнула Глаша.

Мы с Марийкой, весьма довольные своей работой, рассмеялись.


* * *

Обновленная, приодевшаяся Глафирия, плавно ступавшая по широкой лестнице и гордо державшая голову, поразила всех наших спутников, когда мы спустились на ужин. Даже вернувшийся от князя еще более мрачным, чем обычно, Маран засмотрелся и скупо улыбнулся, одобрительно кивнув.

— Ну кудесницы, девки! — усмехнулся старый Вит, игриво пошевелив кустистыми седыми бровями.

— Рядом с такой красоткой на нашу знахарку никто и не взглянет, — невольно проговорился охранник из нашего клана.

Поправляя плат на щеках, я старательно улыбалась, хоть и опять взгрустнулось: все мои соклановцы, усевшиеся за длинными столами, заметно расслабились и повеселели — решили, что я помогаю им преображать Глашу ради возвращения в клан, а не ради нее самой. А вот возничий шакал и двое сопровождающих швартовскую невесту гиен, усевшихся отдельно, по-отечески тепло улыбались, разглядывая лучащуюся счастьем Глашу. Ведь она впервые, как мне думается, оказалась в центре внимания в таком выгодном свете и поэтому радовалась похвале и искренним, добрым улыбкам.

Марийка и Глаша уселись подле своих соплеменников, хотя у последней на лбу было написано, что ей хочется побыть в нашей большой компании, чтобы наслаждаться одобрением и улыбками.

На столы накрывали три бойкие хорошенькие лисицы в опрятных серых передниках — все на одно лицо и ярко-рыжие. Они споро расставляли плошки, кувшины, ложки, миски перед гостями, всем приветливо улыбались, перекидывались словом с завсегдатаями и образцово виляли бедрами. Даже наши женатые волки с удовольствием наблюдали за прислужницами. Когда мужской взгляд не отдохнет на женских округлостях? Только если оборотень превратился в душника!

Пусть их, смотрят-любуются, коли есть на что и душа радуется. Меня же больше заинтересовала необычная посуда — светлая, почти белая, расписная, что вышитый рушник. И ложки деревянные по-другому, нежели у нас точены — черпачок вытянутый, как яйцо, а черенок длинный, плоский, с резными завитушками на конце.

— Ну как там было? — осторожно спросил Вит у Марана, явно интересуясь передачей дани.

— Ата Роман расстарался, кошак блудливый, — злобно прорычал наш обозничий, нехорошо оскалившись. — Нахваливал и золотишко наше, и Волчий клык, и... привезенную на смотрины девицу.

За обоими столами воцарилась гнетущая тишина. Теперь все тревожно, задумчиво, с надеждой посматривали на меня, словно гадая, на чьей я стороне: клана или княжеской, считай — вражеской. Поджав губы, отвернулась и уставилась на стену, отгораживаясь от этих благодетелей липовых. Я — свободная кошка! И тоже хочу счастья, хочу жить полной жизнью, своей, а не вечно прислуживать брату и клану.

Наконец тягостное молчание нарушил Вит, причем, понизив голос до шепота, заставил всех нас потянуться к середине стола, хоть слух у оборотней отменный.

— Пока вы, ата Маран, с поверенным дань передавали, я с возничими потрепался на задворках дворца. Слышал, большая часть кланов уже откупилась от князя и девиц своих привезла. Мы самые дальние, а от того и припозднились.

— Разве это тайна, чтобы ты как крот тут шуршал? — раздраженно проворчал Маран, задергав мохнатыми ушами — верный знак, что у главы нашего обоза терпение кончается.

Старый песец лишь ухмыльнулся, лукаво, всезнающе блеснув глазами, вновь подался к нам ближе и, прижав уши к голове, продолжил:

— Твоя правда — не тайна, а вот то, что молоденькая рысь из одного западного клана принародно отказалась от брака с князем — это пытаются скрыть! А то вдруг и остальные побегут...

И так Вит глянул на меня красноречиво, что стало яснее ясного: намекает, что я тоже могу отказаться на смотринах. Маран замер, сначала побуравил глазами нашего возницу, а потом перевел сумрачный взгляд на меня.

Мои мысли и сомнения выразил самый молодой охранник:

— Да как же отказалась-то? А ежели князь осерчает, да клан тот накажет? Войной пойдет или еще какую пакость учинит?

Маран криво ухмыльнулся, блеснув белоснежными клыками. Наш правильный дома волк отчего-то в столице позволяет себе вольности: и клыки не скрывает, и хвост — вон серый лохматый из штанов торчит и нервно ходит из стороны в сторону.

— Какая война, Тимон? Старых законов никто не отменял! Дань от клана привезли?! Привезли! Князю передали данницу? Передали! Теперь с нас взятки гладки, а с него весь спрос и за нее, и за ее проделки! А уж какие обиды на глупую девку могут быть? Сам подумай. Не удержал — твоя забота! Не приручил, не заинтересовал — слабак! Ведь мог силой зверя на ее самку надавить, подчинить. А уж если та принародно отказалась... Не умеешь с самкой обращаться, значит не вести тебе стаю за собой, не быть главой! Тут Вит прав: нужно скрыть позор, а не на клан войной идти... Хотя, самой даннице той Валиан такой позор не забудет! Говорят, больно злопамятный да мстительный. Лучше бы молчком сбежала — да и дело с концом.

— Молоденькой, невинной девице по Фарну без оберега мужского бегать не с руки, опасно это по нонешним временам. Раньше баб больше уважали, а сейчас, почитай, как ты ата Маран говоришь, зверем-самцом по слабой воле самки давят.

Слушая Вита, я передернулась. Ведь и правда, война многое изменила в нашем краю: слишком озлобились мужчины, слишком много приходится терпеть притеснений женщинам. Да и помимо войны, старухи на вечерних посиделках давно лясы точат, что замужние бабы все позднее рожают. Раньше сами выбирали себе мужа, никто не перечил, ведь только от любимого женщина может понести потомство. А теперь все чаше слышится: стерпится-слюбится. Старшие ради выгоды клана или семьи решают за молодых, устраивают договорные браки. Одна надежда, что женщины мягкие, влюбчивые, со временем мужа своего душой примут, коли тело делят изо дня в день.

Однако новость об отказе девицы от князя вызвала странный трепет в груди, восхищение: вот где сила, храбрость, свободный выбор!

У Вита нашлись еще новости:

— Я еще возле конюшен с конюхами потолкался, чего только не рассказывают про князя...

— И чего? — мы все дружно едва не улеглись грудью на стол.

— Валианов советник, гаденыш этот... не любит его народ. А он все по своим Желтым правилам князя нашего настраивает. Потому и гарем этот посоветовал завести, мол, жены меж собой будут собачиться за главенство, и на интриги против самого князя за деревянный стул ентот ...

— ...трон, — с усмешкой подсказал Маран.

— Ага, ну вот за трон тот времени уже не найдется. Ну и хоть одна супружница, да наследников быстрее в семью князеву принесет. А так была б одна, за ней ухаживать, да баловать пришлось бы...

— Тьфу! — сплюнул на пол Маран.

— По бабам бегает лишь тот мужик, который даже одну ублажить не способен. А так у него на раз оправдание есть, что на всех его не хватает, вот и выходит не дюже ладно с каждой.

Я поймала парочку внимательных хитроватых взглядов от соплеменников, а другой сосед за столом подхватил разговор:

— Точно сказано! Есть у нас один ходок известный — красивый крепкий песец. На него бабы как пчелы на цветы слетались. Но его жена все жаловалась, что здоровьем он не вышел, хлипкий — как в постель, так у него то голова болит, то хвост отваливается. А потом нечаянно выяснилось, от чего болеет, когда жена его с очередной зазнобой у речки застала. Бабы, как водится, подрались, зато в пылу гнева всю подноготную про его мужскую слабость и выдали. Потом и другие дурочки, что на хвост богатый да морду слащавую клюнули, признались, что любились с ним по кустам, да ничего путного не получили. А вот слава о нем как известном ходоке была. Вот все мужики окрест и завидовали, а теперича-то посмеиваются.

— Какие занимательные разговоры за столом, да при девице в плате, не созревшей, охальники, — ехидно заявила я, уже догадавшись, что хоть и делятся мои собеседники интересным, да не просто так, а с дальним умыслом отвратить меня от князя.

Однако усовестить соклановцев не вышло — тотчас нам принесли жаркое из баранины с тыквой, с гречкой, протомившееся в печи с лучком, морковочкой, приправленное укропчиком, исходящее соками и умопомрачительным запахом. К жаркому подали ендову с пивом и квасом и два огромных каравая белого хлеба. И пожелали 'кушайте на здоровье'.

— Эх, жизнь хороша, когда каша сытна да ароматна! — выдохнул довольный Вит.

Я с ним была полностью согласна и принялась работать ложкой и зубами. К слову сказать, мои сотрапезники заметно подобрели, расслабились, нахваливали столичную стряпню, хозяина постоялого двора и на меня более не косились. И на том спасибо.

Насытившись, я неожиданно обратила внимание на занятную парочку, что среди прочих пришла в трактир: необычно крупный, плечистый мужчина с женщиной ростом чуть выше моего. Сразу видно: не здешние — оба в черных плащах, наглухо скрывающих их лица и фигуры. Гости эти западные, наверное, перебросились парой слов с хозяином и хоть разместились неподалеку от нас, но толком рассмотреть их лица у меня никак не получалось. Тем более, за столом они, что очень странно, капюшоны не сняли.

На заедки проказницы-лисы принесли нам блины с топленым маслицем и медом. И пока я лакомилась, поймала себя на том, что мои уши словно сами по себе поворачиваются в сторону иноземцев, которые в ожидании пищи склонились друг к другу и о чем-то жарко спорят. Женщина, иногда не сдерживаясь, приглушенно шипела подобно разъяренной кошке, царапая коготками стол. Жаль, слов не разобрать, даже голос исказился. А вот мужчина молчал, но молчал так значительно и выглядел при этом столь грозно, что мне даже на расстоянии стало не по себе.

Не знаю почему, ведь в трапезной собралось множество разного народа, но я не могла глаз оторвать от этой странной, наверняка что-то скрывающей, помимо своих лиц, парочки. Особенно волновал мужчина — слишком значительный, слишком могучий, даже будучи скрытым плащом, слишком загадочный. Его руки лежали на столе — широкие, здоровенные, загорелые. Неужели южным ветром его занесло сюда?

Таинственный незнакомец лениво постукивал по столу длинными сильными пальцами. Кажется, ему привычней решать чью-то судьбу, нежели подчиняться. Уж больно размеренно и неспешно ходили по столу его пальцы. Эх, жаль ушей не видно, и оттого вдвойне любопытство разбирает: кто же этот огромный оборотень. Я жадно, глубоко потянула носом, настраиваясь именно на него. Знахарский дар помог отсечь посторонние запахи, нацеливаясь на один единственный — мужчины в плаще.

Оп, в носу засвербело — я вычленила его запах. А у самой внутри все сжалось, затем ухнуло вниз, волосы на затылке дыбом встали, но их хотя бы не видно, а уши прижались к голове, выдавая волнение, — кот, причем из крупных! Я чуть было руками под плат не полезла, так кожа зудеть начала.

Запах кота-незнакомца чудил с моим обонянием, проникая в каждый уголок рассудка, поощряя любопытство моего каракала, подавляя и завораживая непомерно сильной мужской сутью, смешанной с солнцем, горячим песком, острой горчинкой и ароматом сорванной аррайи — цветка, завезенного к нам с юга. Растет он только в доме, в тепле, не переносит холодов. Еще на редкость ядовитый, зато несколько пылинок убивают паразитов. Запах у аррайи приглушенный, раскрывающийся постепенно, свежий и терпкий, согревающий нос изнутри.

Потерявшись в этом аромате, прикрыв глаза, я глубоко вдыхала, не в силах надышаться, а потом случился настоящий всполох моих чувств. Впервые в жизни!

— Я все сказал! И своего мнения не изменю! — прорычал обладатель обжигающе-трепетного запаха, впервые за время 'беседы' открыв рот и тем самым осадив расходившуюся шипевшую собеседницу.

Я задрожала. Его хрипловатый глубокий голос, исторгнутый широкой мощной грудью, горячей волной прошелся по моей коже. Зажмурившись и опустив голову, я попыталась понять, отчего чувствую себя подобно горячему воску: плавлюсь... того и гляди, лужей растекусь по столу при всем честном народе. А я ведь княжеская невеста! Самая-самая... вроде как...

— ...еще бают, что авертовские дюже недовольные чересчур пронырливым леопардом. Свободу отдавать в чужие лапы тоже никто не хочет. Вот и зреет бунт, и недолго княжество, бают, продержится. И наемники после войны слишком много с князя денег трясут, вот он их потихоньку и разгоняет: кого дуриком отлучает, а кого и на плаху... — донесся до меня, как через толщу воды, голос Вита.

— Лу Савери, ты чего такая испуганная и взъерошенная сидишь? — на плечо мне легла ладонь охранника.

Наконец я вырвалась из сладкого плена запаха и голоса незнакомца. Тряхнув головой, рассеянно поправила плат и, заставляя себя не оборачиваться на ссорившихся кошек, пробурчала:

— Вы тут страсти-мордасти рассказываете, а еще хотите, чтобы я спокойно сидела?

— А иди-ка ты, лу Савери, спать. Завтра день тяжелый, нужно исхитриться, да так отказать Валиану, чтобы зла на тебя не держал. А мы тебя как сахарную в клан вернем, со всем почтением...

Я уставилась на проныру Вита, но решила не гоношиться. Время покажет, кто прав, а кто виноват. Может и вправду князь наш похуже участи вековухи придется. И думай потом: то ли в Волчий клык возвращаться несолоно хлебавши, то ли...

Нет, о том я пока не готова и помыслить, сперва надо на смотринах побывать, а вдруг все, что ни болтают горожане — пустое. И стану я счастливой, любимой, главной княжеской женой.

Глава 10

— Ч-ч-т-то нам подсунули, а? — шепелявила я, не в силах управлять собственным языком.

— А чего? Чудная настоечка! — пьяненько хихикнула Марийка, хватаясь за бортик кибитки, а ведь налили-то ей всего полшкалика.

— На сосновых шишках и пихтовых почках настоянная, да медком сдобренная, — довольно скалилась Глаша, заваливаясь на бок.

Сама-то она, как говорится, приняла на грудь гораздо больше нас двоих; цедила каждый глоточек, смачно причмокивая языком.

Это наш старый прохиндей Вит расстарался: стоило отъехать от 'Логова лиса', взял да и сунул Глафире добрый полуштоф темного стекла, предложив 'для спокойствия, для храбрости перед смотринами употребить'. От настойки исходил приятный лесной дух. И на вкус она была мягкой, хвоей и медом по языку, по небу растекалась. Попробовала-то всего несколько глоточков, однако настойка оказалась коварной: развезла так, что я глупо хихикала по любому поводу.

Тем временем наша повозка, трясясь и подпрыгивая на ухабах, медленно ползла в гору к замку. После веселой поездки из кибитки мы скорее вываливались, а не с достоинством выходили. Тут же закрутили головами, разглядывая огромный дом из дерева и камня, частью в лесах, потому что к нему пристраивают дополнительные клети и даже четвертый ярус поднимают. По всему видать, расширяется новоявленный князь.

— Какие хоромы огромные, — восторженно выдохнула Марийка, по-детски приоткрыв рот.

Слизнув с губ вкус меда и хвои, я кивнула:

— Да-а-а... я тоже впервые в жизни такие хоромы вижу. Может и неплохо стать здесь хозяйкой, а?

Вблизи княжеский дворец оказался еще красивее и значительнее, чем издали. Первый ярус частично сложили из белого камня, второй — деревянный, а над ним несколько теремов с зеленой кровлей в виде шатров, бочек и луковиц, вокруг которых затейливо расположили крыльца, переходы, сени. Явно не один месяц трудились мастера, причем, по всему видать, не только наши, но и иноземные — на остроконечных, западных, крышах крутятся на ветру красивые резные петухи.

И вся эта величественная домина крепко стоит на скале, позволяя любоваться на нее снизу, да и отсюда весь Аверт видно окрест. Десятки окон в кружеве пропильных наличников. Лестницы с балясинами в виде замерших зверей. На широких верандах я заметила нарядно одетых, беседующих мужчин и женщин. И во дворе жизнь бьет ключом: между палатами и службами носятся прислужники, кареты и повозки приезжают-уезжают, на дверях грозная стража караулит.

А тут мы... под хмельком кривые, как кинжалы, что привозят с востока; качаемся, словно забытые в поле хлебные колосья. Лыка не вяжем и слегка помятые, ехали же в телеге. К слову сказать, дорогу ко дворцу начали мостить камнем. Стражники смотрели на нас — пьяненьких, хихикающих девиц — с недоумением и весельем. Пришлось взять себя в руки, дабы не опозориться, выпрямиться и принять вид, приличествующий родственницам первых лиц кланов, явившихся во дворец правителя.

Кибитку с нашей личной поклажей оставили во дворе с охраной, а каждую из нас подхватил под локоток представитель клана и повел к самому нарядному дворцовому крыльцу, указанному внушающим почтение, плечистым стражником медведем. Маран накинул красивый кружевной платок Глаше на голову, чтобы спрятать эту 'красоту' до поры до времени. И получил от нее благодарный, обожающий взгляд.

Встретил нашу компанию на крыльце сам ата Роман. Разглядев нас внимательно, повел носом и, задорно посмеиваясь, повел, по его словам, в приемный зал, где мы будем ждать его светлость князя. На том хихоньки да хаханьки закончились, чему немало способствовали суровые взгляды незнакомых оборотней, которые быстро вернули мне ясность мыслей и твердый шаг. А уж когда мы остановились против высоких стрельчатых дверей, ожидая вызова, у меня в животе все в узел скрутило: а ну как не ко двору придусь, и погонят отсюда поганой метлой. Стараясь не привлекать к себе внимания, я поправила нарядный, ярко-зеленого, травяного, цвета сарафан с желтыми ромашками по подолу и на груди. Такого же цвета и шелковый плат — все же зеленый мне к лицу.

Двери перед нами раскрыли лисы — сами важные, в красных ливреях, получше, побогаче тех, что на постоялом дворе на прислуге видели. Мы прошли в зал, а та-ам... та-акое творится — о, милостивая Луна! — летят клочки по закоулочкам! Шерсть, клочья ткани, волосы, кровь, рык, визг... Из-за широких мужских спин толком не разобрать, но я изловчилась и в просвет между плечистыми фигурами спутников увидела драку. Ну прямо как на лесной поляне, несколько оборотней в человеческой и звериной ипостаси дубасят, дерут друг друга почем зря. А уж какой шум-гам устроили, не передать словами. Дворец называется! Я бы, может, обратно в дверь прошмыгнула и сбежала под шумок, но настоечка 'для храбрости' только подстегнула интерес.

Пришлось нагло втиснуться между мужчинами, чтобы, наконец, посмотреть, что там за ними еще делается. Быстро огляделась: довольно большой сводчатый зал, в котором десятка два оборотней или дерутся, или наблюдают за дракой. Сложно сказать почему, но в первую очередь меня заинтересовали трое наблюдающих.

Самой привлекательной оказалась красивая высокая кошка с необыкновенно яркими волосами, отливающими золотом и гречишным медом; с торчащими на макушке ушками, размерами подобными моим, если не больше, — мохнатыми, теплого золотистого цвета, с коричневыми пятнышками. Только мои остренькие и с кисточками. Кажется, ее зверь — сервал, только у них такие округлые ушки. Тоже редкость для здешних мест. И одета эта статная девица-красавица богато, по-городскому: не сарафан на ней, как на нас, свободного кроя, а синее тонкое шерстяное платье, слегка облегающее фигуру сверху и складками спускающееся к лодыжкам. И стеганая черная душегрея, расшитая бисером из самоцветов. Спутник ее — пожилой, солидный, седой волк в дорогущем бархатном кафтане и штанах — уже, кажется, привычно для меня, не скрывает серый мохнатый хвост. Ну не мотал бы им тогда из стороны в сторону.

Эта видная, наверняка из богатого клана пара застыла рядом с возвышением, где, молодой мужчина, вольготно рассевшийся на весьма большом стуле с высокой спинкой, наблюдал за потасовкой оборотней с надменным выражением лица и едва заметной ухмылкой в уголке рта. На нас он еще не обратил внимания, чем я воспользовалась, чтобы его тщательно рассмотреть. Вот он каков, жених мой, князь новоявленный и леопард всесильный. Я вглядывалась в обычное мужское лицо в обрамлении пшеничных волос, перемежающихся темными прядями: скуластое, с чуть впалыми щеками и тонкими, брезгливо поджатыми губами. Большие голубые глаза презрительно светятся, светлые брови сошлись на переносице. Не красавчик, хоть и довольно смазливый мужчина!

Князь поставил руку на подлокотник и уперся подбородком в кулак, как если бы рассчитывал на долгое зрелище, вытянул длинные крепкие ноги и скрестил в лодыжках, словно не на приеме, а у очага вечером отдыхает и греется. Молодой, крепкий, но не особо крупный леопард, каких тысячи на Фарне.

Даже не знаю почему, я немножко разочаровалась. Затем как-то тревожно на душе стало. Почему-то вспомнилась моя неуемная радость, когда услышала новость, что привез в Волчий клык ата Роман. Чуть не повесилась тогда от счастья, узнав, что смогу участвовать в этих смотринах. А сейчас... Может опять Витова настоечка сказывается? Ну ладно, поживем — увидим.

Зато в центре зала жизнь кипит, бьет ключом: шестеро оборотней дерутся и никто им не мешает, как говорится, на здоровьишко. Брат бы подобного у себя и во дворе не потерпел. А здесь, на виду у правителя, четверо мужчин полосуют когтями и клыками друг другу дорогую одежду и слегка измененные морды, рычат, как так и надо.

Не отстает от них и парочка обернувшихся кошек: нагулявшая жирка рысь тяжеловато ходит вокруг поджарой, хлесткой черной пумы. Обе, злобно оскалившись, угрожающе воют, и, выгнув спины, кружат, обмениваясь ударами когтистых лап по мордам. Слюна летит, мех, по полу разбросаны яркие дорогие одежды, видно сброшенные этими скандалистками при обороте — сплошное непотребство в княжеском дворце устроили. А может в своей звериной ярости никто из них не осознает, где находится и зачем?

Наконец, князь заметил нас, сел ровно и громко, властно объявил:

— Довольно! Только я могу решать, какой клан заслуживает большего, чем уже имеет! И уж конечно, чья дочь более всех достойна стать княгиней!

— Особенно, когда их будет несколько, — тихо добавил не участвовавший в драке волк, опекающий девицу сервала, проводив глазами покорно удалившихся мужчин и кошек.

Валиан Северный перевел на него холодный голубой взор, причем заметно давил, вынуждая пожилого волка склонить голову и прижать уши к макушке, а затем вернул свое внимание подданным:

— Добро пожаловать, уважаемые ата и лу из дальних краев!

Улыбнулся он исключительно нам, девицам, робко выглядывавшим из-за широких плеч сопровождающих. При этом пристально прошелся взглядом по каждой из нас. Мы продвинулись вперед, в центр зала, и начали представляться. Сперва выступил посланец гиен:

— Лу Глафира из Шварта! Клан прислал четыре подводы солонины и сушеной рыбы...

Закончить ему князь не дал, резко подался вперед и с горящим в глазах интересом, предвкушением, мурлыкнул:

— Так это вы, любезная моя, уже известная на весь Аверт, та самая главная княжеская невеста?

Глаша плавно, медленно оправила сарафан на крутых бедрах, картинно повела округлым плечом, привлекая внимание к высокой полной груди, и молча скромно кивнула. Ей Маран вчера строго-настрого наказал рот не открывать, пока не скажут. И умница Глаша, даже в подпитии, запрет не нарушила, почуяв, что это для ее же пользы!

— Открой личико, красавица, — в голосе князя, залюбовавшегося Глашиной фигурой, проступила хрипотца; глаза у него заметно потеплели.

Я кожей ощутила, как замерли все наши спутники, даже дышать перестали в ожидании. А Глаша, бесхитростная душа, нисколько в своей красоте не сомневаясь, даром что ли мы с Марийкой столько сил на нее потратили, сняла кружевную накидку и тряхнула блестящей белоснежной гривой, помогая волосам красиво лечь на плечи и спину. Сзади смотрелось прекрасно! Но будущий жених сидит впереди.

Сперва он засмотрелся на ослепительный водопад светлых волос, а потом разглядел Глашино лицо. Я краем глаза тоже видела и одиноко торчащий зуб, отчего якобы таинственная охмуряющая улыбка гиены была похожа на ехидный оскал. И красноватые глазки-буравчики. И... в общем, все разглядела, как и князь. Вон как левый глаз у него нехорошо задергался. Особенно когда Глафира не сдержалась и по-мужицки грубо хохотнула. Следом мы с Марийкой захихикали — крепкая, видно, настойка у Вита получилась. Тихо-тихо кругом, и мы ехидно хихикаем: я — дурная и Марийка — глупышка молоденькая.

Швартовский посланник, отметив, как князь в лице переменился, торопливо зачастил:

— Четыре телеги лучшей на севере солонины и рыбы сушеной, значит. Всем миром собирали, все, что смогли найти, отдали. После войны-то голодно, да подчистую и...

— Следующие! — оборвал князь гиену.

Вперед вышел насупленный паренек от клана шакалов, но сказал по— мужски твердо и четко:

— Лу Марийка из Призрачного хвоста. В придачу телега лучших тканей — шелка да шерсть тонкой работы.

Сама Марийка походила на сгорбленную тростиночку, испуганно жалась к парню, как ребенок к матери. И, наверное, только мне, лучше знакомой с этой отчаянной девчонкой, было известно, насколько это напоказ.

— Плат сними! — строго, не допуская неповиновения, сказал ей Валиан, принюхавшись.

Маран, застывший рядом со мной, теперь словно и вовсе окаменел. Его надежда на то, что меня не будут разглядывать, таяла как снег по весне.

— Кроме несозревшей девчонки у вас, шакалов, больше совсем женщин не осталось? — проревел князь, бешено взирая на Марийкиного сопровождающего.

— Светлый князь, война забрала много народу, — ровным голосом, без нытья и, не пробивая правителя на жалость, ответил тот. — И мужчин, и женщин!

Я прямо уважением прониклась к этому молодому, худощавому шакалу. За ним любая девчонка будет в безопасности, особенно когда заматереет. Кажется и Валиан это понял и выглядеть против парня чудовищем перед всеми не захотел. Сразу успокоился и на нас посмотрел бесстрастно.

Маран тяжело вздохнул и, выступив вперед, произнес:

— Приветствую вас, ваша светлость Валиан Северный. Лу Савери из Волчьего клыка. И наша дань: золото, ковры, меха.

— Насколько я слышал, ваша лу уже вышла из малолетства, — мрачно ответствовал князь. — Так почему же до сих пор носит плат?

Я внутренне усмехнулась, предвкушая ответ, но Маран заставил меня проглотить усмешку:

— По традициям нашего клана, лу снимает плат, только выйдя замуж!

Князь смерил злобным взглядом нашего волка, скривился в недоверчивой ухмылке, не обещающей ничего хорошего, и распорядился:

— У нас в Аверте иные традиции. И жен с мешками на головах мы не выбираем! Снимите его немедля!

Я не стала ждать разрешения Марана и аккуратно сняла плат, тряхнув волосами и невольно пошевелив ушами.

— Хороша девица — медноволосая, ликом пригожа, — улыбнувшись, расслабился в кресле князь. — Говорят, к тому же и знахарка отменная.

От лестной похвалы, да из уст самого князя, еще совсем недавно я бы прыгала от счастья. Сегодня же ничего не ощутила, кроме раздражения. Словно не меня хвалили. А ведь так хочется, так нужно, просто необходимо радоваться встрече с будущим мужем. Без любви не родятся дети! И не бывает счастья! А я очень хочу быть просто счастливой...

Натянуто улыбнувшись, я поклонилась князю и, как вчера в трактире, отринула посторонние запахи и настроилась на один. На запах мужчины, который, возможно, станет моим мужем. Вдох, другой, третий — глубокий, изучающий, жадный, — чтобы добраться до сути своего каракала, разбудить ее, заинтересовать. Ничего не вышло! Обычный мужской запах у Валиана, как и сам его обладатель, ничем не примечательный.

Может самое важное не в запахе и внешности кроется? А в других достоинствах? Которые глубоко внутри князя таятся? Если я с первой встречи их не разглядела, то может со временем раскроются?

И тут вперед выступил волк, который неосторожно напомнил всем о том, что жен у князя будет несколько. Жестом указал на свою подопечную — ушастую девицу сервала — и с гордостью сказал:

— Моя племянница лу Эльса из клана Серых охотников. Вы же знаете, князь, Серые — самый большой клан Аверта!

— Не знаю про клан, а уши точно большие! — за спиной внезапно раздался надменный женский голос. — Надо же, сразу две лопоухие на смотрины пожаловали, эдакая сладкая парочка, а то, я думала, Эльса одна такая милашка на все княжество. Вот потеха: теперь, если кому душно станет, обе помашут ушами.

Оскорбляла нас обеих вернувшаяся в зал драчливая пума — вертлявая, чернявая девица в красном платье. За ней гордо вышагивала полноватая девица, та самая, не особо поворотливая рысь, и кривила губы в усмешке. Обе кошки остановились в паре шагов от нас и с вызовом уставились на сервала с нахваливавшим ее волком.

Пока я обдумывала достойный ответ, Эльса не осталась в долгу:

— У моего сервала, к твоему сведению, не только уши, но и мозги есть, и соображение. А твоя пума под стать размерам казны вашего клана — весьма и весьма скромная. Впрочем, как и твой умишко!

Похоже, умом пуму Луна точно обделила, наградив лишь скверным, драчливым нравом. Она злобно ощерилась, дальше все опять происходило, словно время замедлилось. Пума оборачивалась еще в прыжке, ее разорванное платье тряпьем оседало на пол. Прямо на меня неслась черная, приличных размеров разъяренная кошка. Крепкая настойка мешала быстро действовать, но я сообразила увернуться и присесть, а черная скандалистка пролетела над моей головой, сверкнув пушистым, более светлым брюхом.

Будто щелчок — и время вновь побежало, как положено, а пума-летяга, миновав меня, стрелой врезалась в рядом стоящую Эльсу, сбила ее с ног. В следующий момент по гладкому полу из дубовых кирпичиков покатились золотоволосая девица и пума. Черная кошка не давала сопернице времени и возможности сменить ипостась и успешно драла ее когтями и клыками.

Мужчины в женские потасовки обычно не вмешиваются, дабы не срамиться, а вот мне, тоже получившей по ушам от наглой пумы, никто не мешает. Поймав момент, я ловко наступила нахалке на длинный толстый черный хвост и про себя порадовалась ее возмущенному воплю: 'Больно? А ты, дрянь, как хотела? Уши ей наши не нравятся, видите ли!'

Я уже изготовилась отражать нападение черной кошки, присев и прижав уши к макушке, но в этот момент на помощь неожиданно пришла Глаша:

— Ты на наших свою пасть не разевай, кошка драная! Вишь, забесилась тут! Не в кабаке чай.

Да взревела при этом так, что боевой пыл пумы мигом остудила. Мало того, остальные невольно пригнулись с испугу. Я сначала зажмурилась, а потом, сообразив, что кошкой драной не меня обозвали, выпрямилась, поведя плечами и, будучи под парами крепкой настойки, задорно подмигнула северной подруге. Сама Глаша выглядела при этом восхитительно залихватски: руки в боки, глаза горят, румянец на щеках — прямо на загляденье!

— Приветствую дорогих гостей от лица покорного слуги его светлости Валиана Северного... — время снова неожиданно приостановилось, изменив ход дела и общий настрой. На сильно пришепетывающий, непривычно свистящий голос, словно громом поразивший, дружно обернулись все 'дорогие гости'. — С вашего позволения, князь, прошу любить и жаловать, Шан Гадючный к вашим услугам.

Из неприметной дверцы напротив главного входа, через который мы шли сюда, к князю направлялся — змей. По всей видимости, тот самый, не раз клятый мелкий гаденыш, как его в народе называют, а по жизни, оказывается, — Шан Гадючный. Вон оно как!

Я впервые в жизни живьем увидела жителя Желтой стороны. Невольно затаив дыхание, вытаращилась на него, разглядывая во все глаза. Если не считать хвоста, то невысокий, худощавый, какой-то изнеможенный, блеклый, невзрачный. Серые, зализанные волосенки, заплетенные в тонкую куцую косицу. Узкое бледное лицо с резкими скулами, высокий лоб, губы-ниточки, поверх которых выпирают тонкие клыки-иглы. Приплюснутый нос, карие, с красноватым отливом, широко поставленные круглые глаза с узким зрачком. Бе-е-е...

Этот, в общем-то, молодой змей, облаченный в молочный суконный кафтан до полу, богато украшенный золотым шитьем и по высокому вороту, и по обшлагам, и вдоль полочек, плавно двигался к князю. Нарядный гаденыш, но при этом худосочный, ничем не примечательный и, вправду говорят, слишком мелкий.

Гадский княжеский советник почти дополз до возвышения, но тут взглядом натолкнулся на Глафиру, все еще грозно взиравшую на окружающих, уперев внушительные кулаки в восхитительно круглые бока. Грудь ее, словно сама по себе, гневно, но зазывно подымалась-опускалась, выдавая боевой настрой.

И вот тут случилось нечто непредсказуемое: Глаша вдруг засветилась лицом, все в ней будто зашлось от упоения и восторга, даже рот влажно заблестел, неужто слюна капает!? Привлекавшая мужские взгляды грудь затрепетала, как будто у девицы дыхание перехватило.

Я ошарашено перевела взгляд на княжеского советника — может пропустила чего важного в нем?! И совсем растерялась: Гадючный настолько засмотрелся на Глафиру, едва не с сумасшедшим восторгом облизав ее глазами с ног до головы, да так, что споткнулся о возвышение, на котором стоит трон откровенно забавляющегося зрелищем нашего замешательства Валиана Северного.

Змей, с трудом удержав равновесие, сконфуженно улыбнулся... Глаше и почтительно встал за троном. А я дивилась еще больше, увидев под задравшимся подолом кафтана советника хвост в красном, длинном, толстой вязки чулке. Видимо, в нашей холодной Зеленой стороне хвост у гадюки подмерзает, вот он его и утеплил ярким чулком. Щеголь, однако!

— Вот, значит, какая главная князева невеста! — восхищенно, но в тоже время с грустным придыханием выдал иноземец Шан, заинтересованно разглядывая покрасневшую, смущенную Глашу.

У 'жениха' же при этих словах задергались желваки и глаз. Он метнул убийственный взгляд на своего советника. Да только тот не внял, все его внимание было отдано одной девице.

'А ведь у них есть общие приметы, — неожиданно подумалось мне. — Оба белобрысые, с красными глазами, жутковатые, только гад худой и точнехонько мерзнет постоянно, вон и полукафтан на нем для тепла, и хвост в чулке, а наша гиена — девица пышная и горячая'.

— Страсти божьи друг к дружке тянутся, — шепнула мне Марийка, дернув за рукав.

— Значит так! — вернул всех из-за облаков на землю князь. — Ждали только вашего прибытия, уважаемые лу. Отдыхайте и осматривайтесь до завтра. А потом начнем смотрины.

— Мы...

Не знаю, о чем хотел просить Маран, но его жестко оборвал Валиан:

— Здесь все девицы на время смотрин под моей надежной защитой. По сему сопровождающие могут ждать в городе моего решения, чья... чьи... женщины каких кланов войдут в мой... гарем. Сейчас невестам покажут покои и проводят. А мужчин, всех, прошу покинуть дворец!

Дальше в зал стремительно вошли слуги — с десяток лисов, которые ловко выводили девиц из толпы, предупреждая, что баулы заберут и принесут сами.

Маран меня напоследок успел предупредить:

— Мы будем ждать тебя на постоялом дворе, сколько надо! И караулить у дворцовых ворот каждый день. Как сможешь уйти, кликни 'волчий клык' — и мы тут как тут, отвезем домой как миленькую. — Отметив мой мрачный, осуждающий взгляд, добавил: — Плат с тебя снять легко, но отсутствие запаха — твоя единственная защита. Не вздумай прекратить пить настойку, пожалеешь! Здесь вокруг одни... гады, слишком опасно!

Пока меня вели под белы рученьки прочь, я растерянно оглядывалась на хмурого Марана. Как-то неожиданно страшно стало и грустно. Рядом с ним было покойно, хоть он все равно бы меня брату отдал — что ему мое право на счастье и семью. Но этот волк надежный как скала, правильный, без гнили в душе, сильный!

Глава 11

Во дворце мне досталась большая гостевая горница, почти как моя покоевая в Волчьем клыке. Здесь ее назвали опочивальней. Только пустовато в ней. Большая кровать да лавка со столом, ну еще мои дорожные сундуки-баулы. Ни поставца, ни стульца. И перина моя гораздо пышнее и мягче, на гусином пуху, не то что дворцовая (соломенный матрас да тощая перинка из утиного и куриного пера). Невольно тоска-печаль взяла: тяжело все-таки расставаться с домом, где всю жизнь жила, где привычно, но и возвращаться в долину нет желания.

'Только вперед! В погоне за счастьем!' — шепнула я утру с улыбкой.

Спалось на удивление крепко и покойно: сказалась и настойка, и прием у князя, и переживания перед смотринами. Свесив ноги с кровати, я потянулась и глубоко вздохнула, как всегда окунаясь в окружающие запахи и звуки. Жизнь за украшенным занавесками окном бурлила. Не знаю, где во дворце кухня, но запахи и в комнату доносились вкусные, даже в животе заурчало. И звуки были вполне обычные: блеяние овец, петушиный крик. Видно, где-то в дворцовых закромах своего часа мелкая живность дожидается перед отправкой в печь. Ржание лошадей, лай сторожевых собак, окрики стражников, где-то по соседству прислуга носится. Лишь я дрыхну, ой, нет, почиваю. Как-то непривычно, ведь дома мне приходилось вставать ни свет ни заря, а сегодня прямо поздняя пташка.

Неспешно умывшись, я тщательно привела себя в порядок. Расчесала длинные волосы до гладкого блестящего полотна, полюбовалась их насыщенным медным цветом, доставшимся от мамы, и подвязала расшитой лентой. Пригладила черный мех на ушках, чтобы не топорщился и чтобы кисточки были завлекательными, а не лохматыми. Пальцами провела по бровям, похлопала густыми, длинными, пушистыми ресницами. Слегка отдают рыжиной, но зато красиво осеняют большие зеленые глаза. Нежная кожа от природы мягкого золотистого цвета после хорошего отдыха и 'наведения красоты' сияла. Синяков под глазами от походных неудобств как ни бывало. Только веснушки опять лезут после 'зимней спячки'. Эх, не бывает без ложки дегтя.

Для хорошего настроения широко улыбнулась сама себе в зеркальце, показав клыки. А что такого? Это в Волчьем клыке за подобное проявление второй ипостаси старшие непременно отчитали бы, а здесь все разрешают себе гораздо больше. Даже непримиримый Маран. Даже во дворце под носом у правителя. Интересно, как там мои волки, Вит. Ждут, небось...

Хвост ласково прильнул к коленям, словно успокаивая. Люблю я свой хвост за то, что радует глаз солнечно-рыжим цветом, мягким, пушистым мехом. Ой, кажется, он со мной согласился и высоко поднял подол ночной рубахи, мол, хватит рассиживаться, хозяйка, пора одеваться. Вон и наряд, с вечера приготовленный, ждет.

Еще вчера я решила надеть не сарафан, а рубаху с вышитыми рукавами и горловиной вместе с длинной юбкой в складку, очень красивого, насыщенного коричневого цвета. Подол тоже расшит зелеными листиками-веточками. Новые полусапожки, полученные в подарок при отъезде, очень даже кстати пришлись. Пару раз пристукнула о пол каблучками — в пору! — и, довольная собой, покрутилась налево-направо. Поправила ленту на голове. На всех, может, и не угодишь, но не хуже столичных лу. И еще подумала, что сегодня непременно случится что-то. Если не важное, то не обычное точно.

Когда я вчера вытаскивала наряды, чтобы за ночь отвиселись, потрогала сверток 'для брата' с мужской одеждой, купленной по случаю. Поверх него лежала кепка, словно намекая на путь-дорогу. Я насмешливо хмыкнула, отмахнувшись от сомнительной мысли рукой.

'Да ну вас!' — шикнула сама себе и закусила губу, вспомнив, что настоечку против запаха надо принять, обновить защиту. А то вчера почувствовала, что пробивается уже аромат моего каракала — тоненький, мягкий, чуть сладковатый.

Хмыкнула презрительно, посмотрев на знахарскую корзину, сиротливо притулившуюся в уголке. Но, вспомнив, о чем предупреждал Маран, и свое первое суждение о князе Валиане, медленно подошла к корзине. Постояла, одолеваемая сомнениями, раздумывая, а потом, пообещав себе, что сегодня в последний раз прячу свою суть, быстро отпила противной настойки.

'Надо бы запасы обновить', — поболтав бутылочку с остатками настойки против запаха, неуверенно прошептала я. А потом, вспомнив о том, что себе обещала только что, поправилась: 'Ладно, пригодится на всякий случай!'

В дверь постучали, отвлекая от насущных размышлений, и следом вошли две миленькие лисички прислужницы. Такое впечатление, что какой-то один лисий клан в княжеском дворце по хозяйству управляется. Поклонившись мне, справившись, как почивала и не надо ли чего, лисы быстро выставили на стол пышный аппетитный омлет, пирожки, вареное мясо, масло и мед. Венцом сей красоты стал кувшин с взваром из сушеных груш, яблок и ягод. Хорошо у князя гостей кормят!

— Лу, поторапливайтесь с завтраком, пожалуйста. Всех девиц его светлость собирают в новой палате. Как покушаете, выходите в коридор, вас проводят, — предупредила одна из прислужниц.

Поклонившись, лисы вышли из горницы. Я снова разволновалась, но съела все, что принесли. Ведь вчера, вместо ужина, улеглась спать.

В коридоре я встретила Глашу и Марийку, которая наверняка поджидала нас двоих. Ну и хорошо, втроем не так страшно; и чувствовали мы себя сплоченной командой, поэтому гораздо увереннее направились за провожатой — очередной лисицей. Марийка сегодня тоже без плата, но в отличие от меня, оставившей волосы распущенными, заплела косу.

— Вот бы вчерашний красавчик тоже пришел, — робко и тихо, но с затаенной надеждой неожиданно пожелала Глафира.

— Тебе князь очень понравился, да? — с хитренькой улыбкой спросила Марийка, на самом деле догадавшись, кого хочет видеть гиена.

Забыла, что на ее открытом хорошеньком личике теперь все написано.

— Причем тут князь? — подтвердила наши догадки Глаша.

— А какого еще красавчика ты мечтаешь увидеть? — поддела ее Марийка.

Я же в недоумении оглядывалась: что-то грязно вокруг, полы в пыли, затоптанные, словно здесь никогда и не убирались.

— Спору нет, князь пригожий, да...

Признаться, кто краше Валиана, Глаша не успела. Нас привели к высоким резным дверям, около которых собралось десятка три нарядных девиц. Они смерили каждую из нас пристальным, изучающим взглядом. Некоторые высокомерно хмыкнули, увидев Глашу, кое-кто презрительно хихикнул, кто-то скривился. Эльса — сервал из волчьего клана, — которой мы вчера помогали справиться с разъяренной пумой, коротко нам троим кивнула, более ничем не выделяясь из стаи невест.

От 'разношерстной' компании невест глаза разбегались. Кого здесь только не было! Серебристые песцы — заносчивые девицы, распустившие густые волосы по плечам в светлых мехах. Кошки из крупных напоказ проверяли остроту своих 'коготочков', презрительно дергая ушами. Пара медведиц — весьма и весьма крупных, статных девиц, — сложив руки на груди, снисходительно мерила взглядом соперниц. Волчицы, наряженные по столичному броско, неосознанно крутились, проверяя, нет ли кого за спиной.

Трое шакалов ехидно посматривали на соперниц из угла. Эти явно спелись, как мы с Марийкой и Глашей. Одеты поскромнее, чем остальные, но во взгляде сквозит превосходство над всеми.

Девица оцелот сразила. Наверное, так и должна выглядеть княгиня. С гордой, прямой осанкой и в невиданной красоты плотном шелковом платье, словно стекающем по ее стройному телу к ногам. С монистами из драгоценных каменьев на стройной белой шее. Это вам не мои немудреные украшения из кожаных шнурков с цветными стеклянными и деревянными бусинами.

Достаточно приметными были три гиены: смазливые, молоденькие, едва плат сняли, но цену себе знают. И по глазам видно, что решили выбить себе самое теплое место под солнцем. На Глашу они первыми посмотрели с презрением и неприязнью.

Наконец двери раскрылись; вся наша разномастная и разноцветная толпа ринулась в зал, словно кто первой туда попадет — той сразу княгиней быть. Одной из нескольких!

А вот я осознала, да не просто поняла, а прочувствовала, что здесь отнюдь не самая красивая, сильная, одаренная. В общем, серединка-наполовинку. Значит, вряд ли запросто попаду в любимые жены князя. И главное, даже если такое чудо случится, любимой жене придется делить его с другими женами — особами отнюдь не робкого десятка, жадными до власти, удовольствия и много чего еще. Не удержав сжавших сердце мыслей, я выдохнула:

— Вот дурна-ая...

— Ты? — неожиданно слева раздался голос сервала. Я повернулась и получила от нее 'по заслугам': — Разве кто-то в этом сомневался? Насколько я слышала, каракалы особым умом никогда не славились...

— Да-а? А я слышала, что сервалы не только умом не блещут, но еще и трусливые, к тому же, — за словом в карман для Эльсы я не полезла.

Она тряхнула золотоволосой головой и язвительно заявила:

— Всегда бывают исключения из правил. Но это не про тебя.

Я уже развернулась, чтобы, невиданное для меня дело, расцарапать лицо наглой паршивке, но тут раздался громкий, властный голос князя:

— Доброе утро, красавицы! Мне несказанно повезло встречать здесь, в новой палате, лучших из лучших девиц Северного княжества.

— Особенно главную княжескую невесту! — не удержалась от ядовитого замечания склочница черная пума.

И поскольку князь замолчал, ее услышали все.

Валиан вперился в шутницу таким взглядом, что следом мы услышали, как она громко сглотнула, словно поперхнувшись собственным ядом. Я опять во все глаза смотрела на мужчину, предполагаемого мужа, будущего обладателя целого гарема. Снова пыталась отыскать в нем что-то такое, что изменит мое первое впечатление о нем, затронет моего зверя. К сожалению, ничего! Пока ничего — поспешила я утешиться.

Князь тем временем вернул себе некстати утраченное благодушие и расположение:

— Собралось тридцать две девицы. Каждая из вас наделена многими достоинствами: кто-то красотой, а некоторые ценным даром. Я уделю время каждой из вас, чтобы найти самых-самых достойных, способных разделить бремя моей власти и... богатства.

На этом большинство невест воодушевились; правда, нашлись и такие, которые недовольно поджали губы. Меня, если честно, тоже озадачила речь князя. А как же любовь? Счастье? Почему о них речь не идет? От разочарования я прогулялась глазами по палате, или залу, как здесь называют. И дивилась все сильнее.

Вокруг голые стены, грязные окна, затоптанные полы, обратив внимание на которые, я приподняла подол юбки, чтобы не испачкать. Кое-какая утварь имеется: лавки, сундуки, столы, стульца — но все такое, словно только занесли сюда, как в новый дом, и как зря поставили. Брат бы прибил за подобную грязищу у себя дома. А князь здесь гостей принимает, да еще невест. Похоже, ему во дворце срочно нужна хозяйка!

Заросший в грязи хозяин меж тем продолжил:

— Начнем смотрины, уважаемые лу. Первым туром станет... — мы все затаили дыхание, гадая, что же нас ждет. — Как видите, дворец расширяют, эту палату, вернее, правое крыло уже завершили. Так вот, первым вашим заданием будет — навести здесь порядок!

Словно гром среди ясного неба грянул!

— Разве мы в прислуги наниматься пришли?! — возопила оцелот. — Это позор! С какой стати дочь и наследница главы Мягких лап будет елозить тряпкой...

Ей возмущенно вторила большая часть невест.

— Если я, пресветлый князь Валиан Северный, прикажу, будете своим меховым брюхом мыть! — холодно, яростно сверкая голубыми глазами, пригрозил правитель.

А мы с Марийкой переглянулись. И пусть эта девчонка младше меня на несколько лет, но ума ей не занимать. Обеим без слов понятно, что князь наш вспыльчивый, гневливый и, похоже, не прощает даже малейших ошибок.

— Уважаемые лу, — обратился к нам представительный старый лис в дорогой ливрее, — здесь вы можете взять все, что потребно для уборки. Выбирайте любую работу, не стесняйтесь. Любезные будущие хозяюшки, с вами будут помощники, которые с удовольствием оценят вашу сноровку.

— ...позор...

— ...какое бесчинство...

— ...чтобы я, знатная волчица, своими руками убиралась ...

Вокруг ярились, шипели 'любезные хозяюшки', боязливо косясь на князя, который вальяжно уселся на обитый красным бархатом стул, приготовившись наблюдать за нами. Откуда ни возьмись, появились и разошлись по залу помощники в хороших кафтанах. Наемники, наверное, а может еще какие-то придворные. По всему видно, что помогать они будут князю — следить за невестами.

Последним явился и присоединился к Валиану змей-щеголь Шан Гадючный. Сегодня на нем бледно-голубой кафтан и того же цвета чулок, я специально заглянула. Глаша, завидев его, так и засветилась внутренним светом и первой ринулась за ведром и тряпкой. Даже про передники, которые на стол для нас сложили, забыла.

Мы с Марийкой последовали за ней. Не знаю, о чем думала Марийка, я решила, что чем быстрее начнем, тем скорее закончим. А у самой внутри поднималось глухое раздражение и разочарование. Зачем было из Волчьего клыка уезжать, если здесь то же, что и там: уборка, хозяин, не умеющий и не желающий сдерживать свой нрав и, наверняка, желающий гораздо больше, чем заслуживает.

Я начала мыть окно. Подальше от князя с его гадским советником и парочки приспешников волков: все четверо с нескрываемым весельем, с интересом наблюдали за девицами. Меня тоже затянуло любопытство, а через какое-то время я даже увлеклась. И вот отчего.

Некоторые 'хозяюшки' лишь делали вид, что делом заняты, — бестолково махали тряпками по одному и тому же месту. Затем, когда это малоприятное занятие их быстро утомило, начали заинтересованно поглядывать на надсмотрщиков, мужчин далеко не завалящих и не только от скуки представляющих интерес.

Домыв окно, я замешкалась, прополаскивая тряпку, и отметила: часть девиц начала заигрывать с помощниками, соблазнительно виляя округлыми бедрами, картинно нагибаясь, поправляя одежду, призывно посматривая и вздыхая. В общем, от скуки и лени невесты ударились в иную крайность — развлекались, привлекая мужчин, сообразно способностям и воспитанию.

А князь с гадским советником и волками-приспешниками за ними наблюдали!

Переходя к следующему окну, ближе к переходу в другой зал, поменьше, я заметила, что одна из девиц нашла под лавкой блестящее украшение. Воровато глянув на помощника, не видит ли, она ловко сцапала ценную находку, сунула за пазуху и с внезапно открывшимся рвением кинулась вытирать пыль дальше. Мысленно хмыкнув, я отвернулась, но приметила косой, насмешливый взгляд тайного наблюдателя, который, оказывается, только притворялся, что не обращает на девицу внимания. Неужели ей спустят воровство? Или позже недостойный поступок откроется? Или...

В этот момент закричала волчица, вернее завопила как резаная, что-то судорожно стряхивая с себя, и носилась при этом как ужаленная:

— Паук! Ай-ай-ай, прочь, прочь с меня! Гад!

Когда бедняжку поймали и сняли маленького безобидного паучка, та мелко тряслась со страху и рыдала взахлеб, утираясь грязной тряпкой. Странно, какая-то трусливая девица нашлась среди кусаче-когтистистых претенденток на руку князя.

Дальше мы с Марийкой, не отходившей от меня, отметили очередную неожиданность. Одна из хозяюшек нашла в сундуке, одиноко стоявшем в уголке, гривну нашейную. Покрутила в руках, разглядывая, — а потом безмолвно рухнула на пол, ровнехонько, как и стояла. Я было привычно кинулась к ней на помочь, но дорогу заступил помощник, околачивавшийся возле нас с Марийкой, и запретил вмешиваться. Обморочную девицу-красавицу быстро унесли, а до меня и, наверное, остальных сразу дошло, что не все так просто в этом, казалось бы, немудреном задании.

Лишь Глашу перипетии с невестами не заботили. Знай себе упорно подбиралась ближе к 'вчерашнему красавчику'. Она так косилась на советника и так старательно наяривала пол перед красным княжеским стулом, что, кажется, позабыла, зачем она здесь и просмотрела главное: Валиана! Глаша, девица сильная, настолько увлеклась, что, как ни в чем ни бывало, словно утварь какую, подняла княжеские ноги повыше, вымыла под ними, поставила на место и продолжила прибираться дальше.

Князь наблюдал за ней с непередаваемым выражением лица. Сначала пришел в замешательство, затем гневаться изволил. А дальше, на Глашину удачу, поняв, что она даже не заметила, что сотворила, и 'чистосердечно' терла полы дальше, елозя на коленях, в конце концов, кривовато улыбнулся. Уф-ф-ф! Я переживала за нашу гиену. Валиан, видно, оценил чересчур старательную невесту или счел недостойным правителя на глупую девку злиться. А роскошный Глашин зад помог княжеский гнев и обиду охолонуть.

Мы с Марийкой, проследив княжеский взгляд, едва не прыснули со смеху: не дай Луна, услышит!

Наконец, к обеду над нами сжалились! А может, Валиану самому надоело штаны протирать! Махнул рукой, и лис-распорядитель приказал:

— Уважаемые лу, просим вас оставить дела и встать рядком. Князь огласит результаты первого тура.

Невесты дружно избавились от передников, побросали тряпки и поспешили занять лучшие места. Наша троица встала ближе к замыкающим. И на этот раз я оказалась рядом с Эльсой, она стояла справа и мерила меня загадочным взглядом. Но как только князь легко, по-кошачьи мягко сошел с возвышения и направился в начало ряда, Эльса тут же обратила жадный взгляд к нему.

Мы дружно затаили дыхание, когда наш общий жених остановился напротив первой невесты. Остальные подались вперед, чтобы лучше видеть, что же будет происходить. Особо любопытные чуть не в пояс склонились. А князь внимательно посмотрел на самую шуструю девицу, наклонился к ней ближе и вдохнул. Да, хитро князь придумал! Кто бы сомневался, что запах у каждой из нас сейчас яркий и густой. Малейшие оттенки проявились — нюхай не хочу. Неужели только для этого уборку устроили? Дальше Валиан по очереди обнюхивал каждую желающую хозяйничать во дворце.

Наконец, очередь дошла до меня. Мы с князем уставились друг другу в глаза. Не знаю как он, а я внимательно вглядывалась в его голубые глаза, хотела докопаться до сути. Смотрели, смотрели, потом оба жадно вдохнули. Валиан потянул носом другой раз, смерил меня непонятным взглядом, сощурился, а потом ухмыльнулся едва заметно и шагнул к Марийке. Я еще какое-то время 'раскладывала по полочкам' его запах: мужской, насыщенный, приятный кошачий дух, но не более. Не зацепил! Как же так? Ведь сейчас я совершенно трезвая! Прикрыв глаза, представила себе лик князя, пытаясь отыскать в нем... даже толком не определилась что. Обычное мужское лицо. Расстроенно вздохнула и краем глаза заметила поникшую, опечаленную Эльсу, хмуро смотревшую на пол, поджав губы.

— Мои дорогие красавицы! Я сейчас подведу итоги первого тура смотрин, который придумал наш многоуважаемый советник Шан Гадючный.

Девицы злобно зафырчали, но ни слова не произнесли, надеясь на везение.

— Я понимаю, что княгине не обязательно самой прибираться в доме. Это не главное! Задание помогло нам разом выявить ваши достоинства и недостатки, — торжественно, но с прохладцей начал раскрывать секреты Валиан Северный. — Например: готова ли будущая жена князя смирять себя и слушаться мужа. Как показала уборка, занятие весьма обыденное, но тоже важное, не все готовы и умеют ставить свое суждение ниже супружеского. Итак, первой... — все затаили дыхание, а князь, помолчав для значительности, не без ехидства продолжил, — покинет дворец лу Дарья из Мягких лап. Сия девица не умеет слушать, не готова покориться мужу, ленива до безобразия и высокомерна до крайности! Нам такие не надобны!

Тишина повисла оглушающая, тяжелая, хоть ножом режь. Мне показалось, рты раскрылись у всех 'хозяюшек' разом. Вперед вышла дрожащая от гнева и обиды, разряженная кошка оцелот. Ее быстро проводили из зала. Остальные замерли в ужасе, ожидая расправы.

— Лу Танира, лу Милиса, — спокойно, равнодушно назвал князь имена следующих 'ненадобных'. К ним тут же подошел распорядитель и под возмущенный визг залез каждой за пазуху, по-видимому, за украденным. Князь язвительно, назидательно пояснял: — Эти, так называемые невесты, воспользовались нашим гостеприимством и обокрали! Такие жены легко полдворца вынесут, что уж говорить про благополучие княжества.

Его поддержал распорядитель:

— При других обстоятельствах их бы судили по закону. Но его светлость дал слово кланам, что здесь вам ничего не грозит, пока длятся смотрины. Хвалите милостивую Луну!

Шан Гадючиный спокойно взирал на происходящее. Его задумка, похоже, удалась. А меня такое положение дел расстроило и напугало. Этот змей — провидец чешуйчатый нашелся! — судя по насмешке, мерцавшей в жутких глазах, наслаждался падением, принародным унижением девиц Зеленой стороны.

Князь продолжал выкликать оплошавших девиц одну за другой, а то по несколько. Выгнал 'трусливую девицу', испугавшуюся паучка. Помянул несчастную, которую унесли после странного обморока; она, оказывается, нашла амулет и вместо того, чтобы позвать на помощь, по глупости и неосмотрительности взяла в руки, как если бы и впрямь понимала, от каких он напастей.

'А все просто: амулет невест от князя спасает', — ну, это я так мысленно пошутила.

За леность выгнали не меньше трех девиц. К ним не дрогнувшей рукой отправили тех, что соблазняли надсмотрщиков. Еще и картинно подивились, как подобные вертихвостки смогли невинность сохранить, раз щедро раздавали авансы каждому встречному в штанах. Князь не стеснялся поливать ядом каждую 'обольстительницу', закончив тем, что неверность женщины — страшнейший грех, опасный порок и прочая, ведь также легко она может изменить не только мужу, но и всему княжеству.

Наконец главный поборник нравов в Северном уперся взглядом в Глашу и мрачно выдал:

— Еще я бы хотел расстаться с чересчур усердными, больше скажу, девицами не... — за спиной у князя закашлялся советник Гадючный, или гадючный советник, если судить по злополучному туру. Услышав кашель, князь поморщился, словно от зубной боли, и закруглился: — Но пока не буду. Уверен, вы постараетесь показать свои умственные способности завтра.

— А какой конкурс будет завтра, ваша светлость? — почтительно спросила знакомая пума.

— Я же сказал, на ум и сообразительность, — недовольно ответил князь.

— Которого у вас, лу Мидари, нет и никогда не было. Собирай свои вещички заранее, — не промолчала Эльса.

— Змея подколодная, — зашипела разъяренная пума.

— От чешуйчатой слышу! — вернула Эльса, подбоченившись.

Лу Мидари рванула клыком по ладони, пуская себе кровь, и одним прыжком подскочив к сервалу, припечатала той по лбу, оставив кровавый след со словами:

— Быть тебе змеей без запаха, лопоухая выскочка!

Эльса, выпучив глаза, свела их к переносице, затем медленно провела по лбу пальцами и, убедившись в том, что на них чужая кровь, по-кошачьи зашипела, наступая на пуму.

— Молча-ать! — заорал князь. Как и вчера, у него левый глаз нервно задергался. — Стоять!

Я мысленно ехидно хихикнула: 'Если он сейчас 'стаю' женщин с таким трудом переносит, что дальше будет? Да еще с женами. Их-то не выставишь из дому прочь. Хотя, кто знает этих пришлых со змеями в советчиках.

— Эта недокошка с даром проклятийницы! Она меня запаха лишила! — как обманутая торговка на базаре вопила Эльса. Всхлипнула и взвыла в отчаянии: — А вы обеща-али нас защищать!

Валиан, тяжело ступая, сейчас в нем ничего не стало от кошачьей плавности и мягкости, подошел к обеим и посмотрел на Мидари таким взглядом, будто уже мысленно убил и сдирает шкуру:

— Невеста, которая скрывает от нас дар проклятийника, не заслуживает доверия. И не может продолжать участие в смотринах!

Я с ним полностью согласилась. Известно, что проклятийники не одаренные, а проклятые. Несдержанные, вспыльчивые, их темная суть так и рвется наружу оскорбить, осквернить, заляпать нечистотами любого. Каждое слово, брошенное в сердцах, может стать роковым проклятием. Такая женщина в гареме не приживется, а вернее, в скором времени весь гарем изведет. Да и супруг с такой женой мучился бы вечным несварением или в страхе жил, опасаясь, не проклянет ли благоверная мимоходом, если не угодит чем.

— У меня слабенький дар, проклятия хватит лишь на неделю... — оправдывалась Мидари. Ну точно опасная 'одаренная', потому что еще и ума нет.

Мы осуждающе воззрились на нее, проявив невиданное прежде единодушие. Ведь вероломно лишив Эльсу запаха, Мидари урезала ее шансы на успех в смотринах. Одно дело пошипеть друг на друга, поцапаться еще куда ни шло, а другое — к темной силе обращаться.

— Увести! — приказал князь, осмотрительно вернувшись на возвышение. Проводив взглядом рыдающую Мидари, вымученно улыбнулся нам, и попрощался: — Вас осталось двенадцать. Дюжина — прекрасное число, и не менее прекрасные девушки остались на следующий тур. Сегодня отдохните от трудов, завтра будет нелегкий день, но, очень надеюсь, — вкусный и не менее занимательный.

За сим князь покинул зал, а оставшиеся участницы смотрин гуськом потянулись к дверям. Пока я шла в свою горницу-опочивальню, разглядывала проходивших мимо придворных, прислужников и с тревогой раздумывала: зачем я здесь? Нужно ли мне это место?

Глава 12

Огромное поле, щедро залитое ярким, слепящим глаза солнцем, заставляющим жмуриться, и невероятное чувство свободы и покоя. Мягкая, нагретая земля и высокая трава, щекочущая босые ноги, — какое же это приятное ощущение единения с природой, наслаждения летним днем. Словно сливаешься со всем миром. Я мягко ступаю, приподняв подол светлого легкого сарафана, чтобы не мешался под ногами и не цеплялся за репейник, и касаюсь верхушек разнотравья. Так хорошо, беззаботно и радостно, как в детстве...

Шаг — и я оказалась в зарослях аррайи. Белоснежные цветы буквально впитывают лучи солнца и исходят неповторимо насыщеннымм ароматом. Я замерла в центре дивного цветника. Мой белый сарафан сливается с белизной благоуханных цветочных лепестков. Плотные, сочные, ярко-зеленые листья касаются ног. Бескрайнее голубое небо над головой, почти обжигающее кожу солнце и ласковая прохлада листьев — невообразимое сочетание.

Я зачем-то сорвала цветок и растерла его лепестки. В нос ударил стократ усилившийся запах, шепчущий о свободе, проникающий в самую суть, буквально оглушающий чувства. Аромат горячего южного солнца, раскаленного песка и смятых лепестков ядовитой аррайи — вся эта смесь отдавала волнующей горчинкой и будоражила мой нос, мои чувства и моего зверя...

Лениво, неохотно приоткрыв глаза, я зажмурилась от утреннего солнышка, во всю светившего в окна моей опочивальни в княжеском дворце. И никакого поля! Правда, запах лета и аррайи витал в воздухе, невольно заставляя принюхиваться в поиске неведомого источника. Тряхнув головой, освобождаясь ото сна, я в полном недоумении уставилась на мохнатые рыжеватые лапы. Подняла одну, потом вторую, потерла нос, затем и вовсе села. Пробежав взглядом по короткому, но вполне красивому и любимому собственному хвосту, я мысленно признала: 'Дожилась!'

Неосознанная смена ипостаси во сне бывает только у малолеток в период созревания. А тут у припозднившейся девицы двадцати трех лет отроду случилась. 'Не-ет, срочно пора замуж!' — напрашивалось само собой.

Потом, не изменяя своей утренней привычке, сладко потянулась кошачьим телом, правда перед этим раздраженно выбралась из пут ночной рубашки. Затем легко спрыгнула на пол, побегала туда-сюда, с удовольствием ощущая своего зверя. И все, пора менять ипостась и умываться, чай, не на воле.

Разглядывая свое отражение в зеркале, я хмурилась: княжеские смотрины и бабья возня, по-другому не скажешь, раздражали; тем более, уже поняла, что Валиан не мой оборотень. А соперничать с другими женами за любовь мужа — так и хочется сказать собственного, но этого не предвидится, — точно не хочу. И не смогу! Эх, чего греха таить, сглупила не столько по незнанию, сколько по наивности, вот и расплачиваюсь. Но, как ни крути, ехать на смотрины все равно бы пришлось. Может уйти отсюда? Как-нибудь?

Зеленые глаза в зеркале смотрели все печальнее, уши прижались к макушке, без слов отражая мое тревожное состояние. Тяжелые раздумья прервали знакомые лисички прислужницы. Они с приветливыми улыбками пожелали доброго утра и сноровисто накрыли на стол. Затем, кажется уже привычно, попросили поторопиться: князь Валиан желает объявить невестам условия нового тура.

Вскоре мы с Глашей и Марийкой спешили за шустрой рыжехвостой проводницей, петляя по коридорам и лестницам. Помня о вчерашней уборке, сегодня все трое оделись попроще. И не прогадали: наш путь лежал во двор, а потом и вовсе — в погреб.

Эльса вновь оказалась рядом и не сдержала ехидства:

— А князь-то наш еще тот затейник!

Марийка хмыкнула согласно, но быстренько вернула себе вид забитой, не слишком умной девочки-ромашки.

А вот Глаша взглядом металась по лицам княжеской свиты в поисках своего обожаемого Шана Гадючного. Она уже раз пять спросила придворных и прислугу, будет ли советник на оглашении тура. Бедняжка последний ум растеряла. Это ж надо было додуматься — влюбиться в чешуйчатого?! Бр-р-р...

Вместе с другими девушками я слегка ошарашенно крутила головой, разглядывая каменные стены, огромные деревянные лари со съестными запасами. Остро пахло землей, овощами, немного — гнилым луком, чуточку — мышами. В этом подвале, уходившем в скалу, было холодно и сумрачно. Света масляных ламп, наверняка расставленных для сегодняшнего приема в большом количестве, все равно не хватало.

Наконец нас почтил своим присутствием князь. Вальяжной походкой прошел мимо рядком выстроившихся невест, улыбаясь каждой, и одновременно весьма недовольный чем-то. Возле Глаши он сбился с шага, а веко нервно дрогнуло.

Пригладив ворс на черном плюшевом кафтане, наш жених, блеснув клыками, начал:

— Приветствую вас, дорогие невесты, сегодня прекрасное утро! Желаю вам замечательного солнечного дня и вкусного вечера. — После такого пожелания мы замерли и напряглись в ожидании очередной большой подставы. От этого леопарда можно любой гадости ждать. — Теперь перейдем к сути следующего тура. Вы знаете, что будущая княгиня, как и супруга главы клана, должна обладать многими умениями. А не только достоинствами, которые мы вчера у вас выявляли. Сегодня будем выяснять, кто из вас самая рачительная хозяйка. Кто сможет наилучшим образом распорядиться княжеской казной, сберечь ее для более важных нужд и притом в должной мере позаботиться о своих подданных и гостях. Итак, сейчас каждой из вас выдадут пять серебрушек. На эти деньги вы должны накрыть стол для праздничного ужина на двадцать персон — гостей весьма уважаемых и солидных. Из дворцовых запасов в вашем распоряжении все, что находится в этом погребе.

— Да как же так?.. — потрясенно возопила статная чернявая волчица. — На пять серебрушек на двоих-то впритык, а двадцать гостей... Это невозможно.

— Если будущая княгиня не только говорливостью отличается, но и умом, и сообразительностью, то все возможно. А мы проверим! — отрезал князь.

— Вчера по локоть в грязи, а сегодня...

Возмущенный девичий гул оборвал рык обозленного леопарда:

— Свои успехи покажете на закате, за ужином! — Кажется, князь немного успокоился, потому что продолжил ровнее и с ехидцей: — Времени у вас не так уж много осталось. Сегодня вы покажете, чего стоите как хозяйки. Проявите выдумку и навыки. А дальше, после того как выполните первое задание, вам останется только рассадить гостей за ужином — мужей и дам разного возраста, положения и вкусов, — чтобы угодить всем.

Сразу после князя выступил неизменный лис-распорядитель:

— Хозяюшки, это будет честное, открытое состязание! Каждая из вас постарается сотворить настоящее волшебство — вкусный стол для двадцати своих гостей. Покажете, кто из вас искусница, каких поискать. Кто умеет угодить гостям, не уронив ни своего, ни их статуса и чести рода.

— Похоже, сегодня я с вами попрощаюсь, — якобы расстроенно прощебетала Марийка, притом, что ее буквально распирало от радости, и глаза у этой хитрюшки маленькой загорелись.

А вот я поймала себя на том, что испытываю небывалый азарт. Ведь на самом деле интересное задание — выяснить, способна ли я на что-то большее, чем другие. Эх, решено, сегодня еще побуду в невестах, а завтра придумаю, как 'проиграть' смотрины.

Стоило Валиану Северному махнуть рукой, давая понять, что время не ждет, пора начинать, я вместе с остальными девицами рванула обыскивать погреб. И сразу поняла, что, как и вчера, к каждой из нас приставлена пара надсмотрщиков, которые представились помощниками и носильщиками.


* * *

Городская суета сбивала с толку; слишком тесно, шумно, многолюдно в столице. Аверт в разы превосходит Волчий клык не только размерами, но и количеством народа, это особенно остро чувствовалось. И тем не менее, было интересно глазеть по сторонам без плата, а попутно решать весьма непростую задачку: как накормить двадцать знатных персон за пять серебрушек.

Час назад я нахватала в погребе всего, что успела: немного сушеных ягод, яблок и грибов; судок квашеной капусты, овощей, кучку полусгнившего лука и репу. В общем, не густо у меня с бесплатными запасами. Куда как лучше оказался выбор в торговых рядах, где я жадно вдыхала ароматы, от которых слюной исходила не только я, но и два моих сопровождающих.

Мы время от времени сглатывали слюну, засматриваясь на свисающие с крючьев копченые окорока с чудным пряным запахом, у каждого хозяина или хозяйки своим, секретным и трепетно хранимым. Горки масленистой белорыбицы и рыбки подешевле благоухали дымом плодовых деревьев и ольхи. Исходившая кисловатым запахом, хрустящая белая капустка радовала глаз и обоняние. Моченые яблоки напоминали о лете, и я не удержалась: съела одно. Зеленые огурчики из дубовых бочонков, отдававшие чесночком, смородиновым листом, хреном и укропом так и просились отведать.

В хлебном ряду я старалась и вовсе не дышать, проходя мимо лотков с пшеничными и ржаными караваями и пирогами. Особенно пирогами! С какой только начинкой их не было: мясной, рыбной, маковой, капустной... Я хорошо позавтракала, но такой взрыв ароматов для чувствительного носа любого оборотня — суровая проверка выдержки, тем более, когда никак не можешь определиться с главным блюдом. Ведь на пять серебрушек мяса много не купишь. Если на десять персон еще можно по небольшому куску зажарить, то остальным исключительно квашеной капустой придется довольствоваться. Или гнилым луком!

Я прошлась глазами по ровным рядам разного, умопомрачительно привлекательного парного мяса. Ум-м-м... Видит око, да зуб неймет! Взгляд сам собой остановился на мяснике, который разделывал тушу небольшого кабанчика. Собственно, от этого поросеночка остались голова да шкура с приличным слоем сала. 'Вот оно!' — меня словно озарила мысль о главном блюде, и я рванула к заветному лотку.

— Уважаемый, ата, подождите! — окликнула я мясника, собиравшегося отделить голову от свиной шкуры, на которую положила глаз. — Сколько будут стоить эти остатки былого пиршества?

Обнаженный по пояс волк в плотных штанах и кожаном фартуке дернул серым мохнатым ухом, оглядев меня и двух охранников. Угу, смекнул, небось, торговый проныра, что беднота в сопровождении охранников не ходит. А у меня ведь смотрины! Задание!

— Пять серебрушек. — Мясник решил-таки поживиться за мой счет.

— Да вы что, ата, побойтесь Луну, такие деньги за дырявую скобленую шкуру? — картинно ахнула я. Вцепилась в обожженую сторону шкуры, чтобы руки салом не испачкать, потянула ее на себя. — Да еще с запашком...

— Брехня! — взвился волк, пытаясь выдернуть товар из моих рук. — Кабанчик еще утром хрюкал, видишь разделываю.

— Да она какая-то синяя. Ваш кабан, видать, своей смертью умер, а вы — 'хрюкал', — продолжала я торговаться и тянуть на себя шкуру.

'Помощники', стоявшие позади меня, откровенно веселись, но не вмешивались. Ясен пень, полдня таскались за мной по рынку в поисках чего подешевле, мучаясь от голода и скуки, а тут хоть какое-то развлечение.

— А если она синяя, то зачем эта шкура тебе самой нужна? — обиженно взвыл мясник.

— Гостей накормить, — буркнула я.

— Шкурой кабана? — опешил он.

— Какие гости, такая и кормежка, — мрачно усмехнулась я. А потом, вспомнив о том, что в невестах у князя, поправилась: — Я из вашего дохлого кабана мыло сварить хочу.

И, воспользовавшись замешательством мясника, наконец завладела шкурой и головой кабана целиком, чуть не рухнув под ее тяжестью.

— Три! — рявкнул мясник, снизив цену.

— Как вы можете обирать бедную, одинокую...

Наш торг привлекал все больше внимания. Вокруг, как всегда, собирался любопытствующий народ.

— Какая — одинокая? — возмутился ущемленный торговец. — Знамо дело: бедные с охраной не расхаживают!

— Да что б вы знали, любезный, я вообще сирота! А эти, — махнула рукой за спину и продолжила разоряться, — мимо проходили и хотели знакомство свести. По-вашему, не женщина я что ль? На меня уж и внимания обратить нельзя?

Ох, стыд-то какой, этак совсем в хамку превращаюсь! Но ведь кровь из носу, а уложиться в пять серебрушек нужно.

— Уговорила, две серебрушки! — покорно согласился мясник, но быстро пресек дальнейший торг, стоило мне рот открыть: — Иначе ступай отсюдова по добру по здорову!

— Только положите ее, любезнейший, во-он в тот мешок, — указала на новехонький мешок из рогожи и достала деньги из выданного мне распорядителем кошелька.

От мясника я уходила под скрип его клыков, но меня распирало от довольства. Мысленно я уже представила, что и как буду готовить. Один из 'мимо проходивших' взвалил на плечо мешок с моим будущим главным блюдом, а я выискивала на лотках необходимый товар. Совсем скоро оба моих охранника-помощника несли покупки, а я неспешно шла к медовому ряду, определив направление по сладкому запаху.

'Ой, а надо бы уже поторапливаться, еще готовить, а кухня-то чужая', — вспомнила я и прибавила шаг.

И в этот момент раздался знакомый голос:

— Отличный товар! Беру!

Глубокий хрипловатый бас, словно стену передо мной выстроил, заставил резко остановиться. Может, показалось? Я глубоко вдохнула, отгоняя необычное возбуждение, и завертела головой по сторонам.

А вот и лоток с красивыми тиснеными ножнами для оружия, и одни из них держит высокий мужчина, с ног до головы скрытый черным плащом. В левой руке он ловко крутит ножны, пока торговец отсчитывает сдачу. Та самая большая рука с длинными сильными пальцами, привычными к оружию.

Я отвлеклась от прочих запахов и вдохнула, сразу же ощущая один единственный, волнующий мою суть до основания, — смесь солнца, горячего песка и аррайи. Он беспокоил меня во сне, а сейчас завладел на яву.

Словно завороженная, я медленно шла к загадочному незнакомцу, жадно разглядывая его мощную, крепкую фигуру. Нестерпимо хотелось взглянуть ему в лицо — проверить, соответствует ли оно запаху и голосу. Таинственный незнакомец чуть расставил ноги в крепких, отличной выделки ботинках, выглядывающих из-под черного плаща, и постукивал длинным пушистым хвостом по земле.

Интересной расцветки мех у его зверя, судя по видневшемуся из-под подола кончику хвоста: дымчато-серый с темными пятнами. Такого я ни разу не видела, только слышала от мамы, что эти оборотни называются ирбисами. Их мало и живут они на юге, в высоких, заснеженных горах.

Тем временем толстый пушистый пятнистый хвост резко метнулся в сторону и исчез из поля зрения. Куда! Я осмотрелась: широкая мужская спина мелькнула чуть дальше, между лотками с товарами, и я ринулась за ней. Я же спать спокойно не смогу, пока не разузнаю что и как. А все моя кошачья сущность — каракалы уж больно любопытные.

Следующий час я очарованной тенью скользила за незнакомцем, зацепившись глазами за его спину и мелькающий хвост. Меня словно тянул кто-то следом. А в мыслях билось лишь одно желание: уже даже не посмотреть мужчине в лицо, а хотя бы коснуться заманчивого дымчатого хвоста. Убедиться, что он не только с виду мягонький и пушистый, но и на ощупь.

Позади слышались тяжелая поступь моей охраны, кажется, они спрашивали меня, что же я ищу с таким усердием, а я, себя не помня, пыталась угнаться за незнакомым оборотнем. А тот, словно призрак, то исчезал в толпе, то снова появлялся там, где не ждала. Потом, к моему огромному расстройству, вовсе испарился.

— Тьфу, елки зеленые! — в сердцах выдохнула я, оглядываясь. Нигде нет! И запах пропал!

Зато целый ряд бортников выстроился передо мной. Пожилые, солидные медведи неторопливо перебрасывались слухами и новостями, иногда отвлекаясь на покупателей. С тяжелым, разочарованным вздохом мне пришлось забыть о преследовании и купить туесок ароматного, золотистого меда, не забыв поторговаться. Пора возвращаться.

По дороге во дворец я опять встретила на обочине соклановцев. Как и обещал, Маран караулил и ждал меня при любом раскладе круглые сутки, насколько я знаю этого ответственного и предусмотрительного волка! Не удивлюсь, если он еще и во дворце кого-нибудь подкупил для пущей уверенности. Со своими волками я лишь обменялась взглядами, чтобы не привлекать внимания.


* * *

Большая дворцовая трапезная зала вместила все длинные столы, за которыми скоро рассядутся приглашенные князем. Сейчас гости — множество мужчин и женщин, как и было обещано, разных возрастов и сословий — с праздным любопытством прохаживаются вдоль стен, ожидая хозяина торжества. Мы же, невесты, взволнованные и в большинстве своем бледные, сбились в тесную кучу, готовясь явить княжеским подданным свои умения.

Судя по выражению лиц и нервным движениям моих соперниц, большинство готовилось пережить позор. Лишь редкие девицы, как я, хранили достоинство и спокойствие. Мне хотелось лишь развлечься в интересной игре. Марийка немного переигрывала, на самом деле она с утра исключила себя из смотрин и предвкушала победу, но не за княжеский гарем, а за свободу.

Эльса, поджав губы, равнодушно смотрела по сторонам; кажется, ей все равно, что будет дальше. Глаша, как обычно, разыскивала глазами своего чешуйчатого 'красавчика' среди множества лиц.

Высокие стрельчатые двери распахнулись — и распорядитель торжественно объявил:

— Светлейший князь Валиан Северный!

В зал вошел высокомерно улыбающийся леопард, как ни крути, а пришлый. В этот раз облаченный в кафтан, крытый плотным ярко-голубым шелком. Штаны на нем не облегающие как обычно шьют, а довольно свободные, даже широкие. Длинный, рыжевато-золотистый хвост гордо парил над наборным полом, загибаясь кверху колечком, как у пса дворового. А вот дымчатый хвост незнакомца-ирбиса чуть не стелился по земле, словно готов был в любой момент сбить противника с ног или предупреждая об осторожности любого встречного.

Тьфу ты, елки зеленые! О чем я только думаю?!

— Добро пожаловать на торжественный ужин, подготовленный моими прекрасными будущими хозяюшками! — произнес князь, в голосе которого прозвучала нескрываемая насмешка. Явно ждет нашего провала. — Пусть видит Луна, у нас самые справедливые и честные смотрины на всей Зеленой стороне! Победят только самые искусные и достойные девицы!

— Уважаемые гости, прошу вас, — громко пригласил распорядитель лис. — Вам накануне сказали, за какой стол присесть. Подходите к ним, чтобы наши прекрасные хозяюшки смогли помочь вам найти свое место.

'Началось!' — мысленно выдохнула я, устремляясь к своему столу, второму с края.

Быстро обежав взглядом двадцать доставшихся мне гостей, я начала с улыбкой рассаживать их сообразно полученному списку, по чинам и регалиям, как говорится. В первую очередь, чтобы за ужином всем было интересно. Молодых вдовушек посадила с еще не старыми, но солидными холостяками. Тех, кто помоложе, — через одного с пожилыми, таким образом надеясь, что молодые вовлекут старших в беседу и сами перекинутся меж собой парой слов. В общем, я постаралась каждому найти пару по интересам; при этом, чтобы родовитые не мучились изжогой от соседства, скажем, с лавочниками.

В ожидании прислуги, которая скоро должна будет вносить блюда, я позволила себе тихонько поглазеть — и чуть не прыснула со смеху: Глаша поделила стол на мужскую и женскую половины. Эльса пошла по моему пути, кое-кто из девушек тоже. Большинство же, особенно городские, авертовские, рассадили знать в один конец стола, а менее родовитых — в другой. Кто-то, как Марийка, пошел еще дальше, посадив пожилых вместе, а молодых подальше от них. Но пока все молчали, лишь умудренные опытом оборотни за столами хитро улыбались.

А дальше 'праздник' продолжился еще веселее, в трапезную молчаливыми вышколенными тенями скользили хорошенькие нарядные лисички в белых передничках, чепчиках и пушистыми рыжими хвостиками оглаживали стулья гостей. Этот бело-рыжий ручеек быстро вносил многочисленные блюда, целиком накрывая столы один за другим. А невесты жадно следили за происходящим, разглядывая блюда своих соперниц и гадая, кто и как справился с заданием.

Смекалистыми оказались далеко не все девицы. Первый стол накрыли лишь печеными в меду яблоками, белым хлебом, обильно смазанным тем же медом, и сбитнем. Сладко до приторности, вот гости сразу же и просили воды у прислужниц. А медок-то по весне дорог, вот ни на что другое у девицы денег и не хватило. С другой стороны, может и не умеет больше ничего готовить.

Глаша, довольная собой, наблюдала за тем, как ее гости выпивают медовуху, закусывая квашеной капусткой, солеными огурчиками, пареной репой, приправленной зеленым, пророщенным по весне лучком и пахучими сухими травами: укропчиком и петрушечкой. Для верности она еще и темные ломти ржаного хлебца солью посыпала. На горячее гиена выставила телячьи потрошки, от которых шел густой мясной дух. Обычная недорогая закуска к крепкой выпивке, но такие блюда не для всех, если ты, конечно, не наемник, привыкший есть любую пищу в пути. А дамы за Глашиным столом морщились.

Только Глашины гостьи зашептались, что она де страшная и не видать ей князя, как собственного клыка, к ее столу скользнул, сверкая полосатым, красно-синим чулком, Шан Гадючный собственной персоной и в синем суконном кафтане. Всем улыбнувшись, сверкнув иглоподобными клыками, советник подцепил странным предметом, похожим на маленькие вилы, потрошков и положил в рот. Пока жевал, жмурился от удовольствия, а потом залпом дернул стакан медовухи. Крепкий змей, однако!

Нарядная Глафира, глядя на Шана, светилась от счастья. А Валиан Северный, подперев голову кулаком, сверлил своего советника-иноземца напряженным взглядом.

На другой стол подали жареху — картошку, жаренную с солеными грибами, приправленную пахучим постным маслом. Картошка — товар привозной и потому дорогой по весне. В качестве выпивки было вино. Тоже дорогое удовольствие! Видно, все пять серебрушек хозяйка на него и спустила, решив украсить стол именно выпивкой.

Следующее невестино угощение оказалось несравненно лучше, опять же на мой вкус. Несколько блюд с ароматными золотистыми блинами, сметанкой и клюквенным киселем. Гости с удовольствием ели, особо не отвлекаясь на разговоры.

Марийка испекла лепешки, а вместо горячего нарезала соленого сала. Посредине стола поставили ендову с квасом и штоф с водкой. Редкостная дрянь, по-моему, полшкалика — и развозит до песен. Я ее для настоек, которые по капельке пьют, использовала. Однако распорядитель косил на нее масленым взглядом и сглатывал слюну.

Одна из невест сварила похлебку, но гости попробовали и затосковали, не без сожаления глядя на более удачливых едоков. И попахивало это малопривлекательное варево странно. Подобных этой девице горе-стряпух оказалось не менее четырех.

Мои гости, по опыту уже отведавших яств за другими столами, ничего особенного, видимо, не ждали. Скорее надеялись хотя бы на блинчики, с завистью поглядывая на соседей. Наконец рыжий лисий ручеек потек к нам; выставили ту же капустку и огурчики, жареный с чесночком хлебушек. Все, что досталось бесплатно, я использовала для приготовления нескольких блюд. Пусть с одинаковыми продуктами, но в разных видах. Часть ягод пустила на взвар для женщин, часть выставила, полив медом. Пустят сок, которым можно любое блюдо сдобрить.

Яблочки я притомила в сладком сиропе и положила рядом ломти пшеничного хлеба. Братец очень любил это немудреное блюдо, с удовольствием макал в кисловато-сладкий сироп свежий хлеб и запивал горячим травяным отваром. Вот и лисички поставили на краю стола огромный самовар с таким же отваром и наливать его будут гостям в круглые нарядные кружки.

Главное блюдо моего пиршества внесли под дружный, изумленный вздох на огромном блюде — целого печеного поросенка. Аромат по трапезной пополз непередаваемый, не только у моих гостей слюнки потекли. Кабанчика, обмазанного сметаной, с зеленым лучком в пасти поставили на стол под восторженные голодные взгляды, а следом по трапезной прокатился возмущенный ропот невест: не поверили, что за пять серебрушек можно купить целую тушу.

Мысленно усмехнувшись, я дала знак. И вот тесак врезается в румяный бок кабана, шкура лопается, 'туша' распадается — и оттуда сыплется греча, томленая на свином сале, да с лучком, грибочками и сушеными ягодами.

Я собой аж загордилась — так аппетитно, вкусно выглядела горка рассыпчатой, зернышко к зернышку, каши. А судя по тому, как скоро начали работать ложками мои враз подобревшие гости, кушанье удалось на славу. Уши и голова тоже пользовались спросом.

Подобную еду готовили в клане лет десять назад, когда из-за летней засухи и суровой зимы в Волчьей долине едва не бедствовали. Собирали снедь всем миром и готовили, думая лишь о выживании. Старожилки тогда много чего вспомнили и придумали, чтобы разнообразить скудный стол всего клана. Чтобы одним кабаном накормить несколько сотен ртов — большим умом и способностями обладать надо. И вот тот опыт мне очень даже пригодился.

Я польщенно улыбнулась, когда сам князь жестом приказал принести ему гречи со свиной шкурой, которая, по словам гостей, таяла во рту. Поел и смерил меня долгим, пристальным, чересчур заинтересованным взглядом. Гадский советник пробовать не стал, но тоже воззрился на меня с любопытством. А дальше мой кураж стремительно угас, сменившись пониманием, что старалась-то зря, по многолетней привычке. Круглая дура! Зачем, спрашивается, на глаза лезла? Не дай Луна, выиграю!

Под конец ужина голодные и оставшиеся недовольными гости с мстительным удовлетворением наблюдали, как князь прощался с невестами-неумехами. Потом он объявил, что следующий тур будет последним. И участвовать в нем будут семь невест. Но выбывших все равно оставили во дворце до конца смотрин, как было обещано.

Глава 13

Солнечное утро нового дня меня почти не радует. Во-первых, вчера перестаралась, а во-вторых, с Марийкой простилась. Никак не ожидала, что вечером шакаленок, не захотевшая остаться в замке и лишнего мгновения, придет ко мне попрощаться. Не по годам умненькая и предприимчивая девчонка, к которой я за несколько дней успела привязаться, крепко обняла меня, пожелала 'удачи и не выиграть' и чуть ли не вприпрыжку унеслась. Потом я стояла у окна и со светлой грустью смотрела, как Марийку встречал во внутреннем дворе возница, ее сопровождающий.

Я не ошиблась: этих шакалов связывает нечто большее, чем один клан. Парень, увидев Марийку, расправил плечи, словно сбросил огромный, давивший груз, цепко стрельнул глазами по сторонам и забрал у прислуги баулы своей 'подопечной'. И уходили они из дворца, хоть не об руку, но как слаженная, влюбленная парочка — что-то такое витало вокруг них, проскальзывая в наклоне головы, взглядах, движениях, стремительной походке...

Верится мне, Марийка выиграла главный приз на этих смотринах. А я... еще некоторое время пялилась в наступающие сумерки, чувствуя в груди тягостный комочек: как же так повелось-то, что все, к кому я привязываюсь, покидают меня рано или чуть позже...

Прошлой ночью меня больше не мучил запах аррайи, зато снились родные. Сначала — почти забытое лицо мамы, затем — теплая, чуть грустная улыбка отца, а под утро — вырвал из сна яростный взгляд брата. Поэтому я успела тщательно приготовиться к завтраку. Выбрала, вопреки хмурому, серому настроению, белый сарафан, расшитый алыми маками и красные ленты: украшенную бисером повязала на лоб, а обычную вплела в косу. В зеркале отразилась нарядная, но немного грустная, неуверенная девушка.

'Что это ты раскисла, квашня?' — шикнула я на себя. — 'А то ишь, битой молью шкуркой прикинулась. Нечего тут жалиться!'

— Лу Савери, у вас все хорошо? — заставила меня вздрогнуть замершая за спиной лисичка прислужница.

Глядела она с подозрением. Ну конечно, гостья беседовала с отражением. Прокашлявшись, я выдавила:

— Да так, командовать пробовала, а то в княгини прочат, а я не умею.

Девушка вскинула на меня недоверчиво насмешливый взгляд и сразу же отвела глаза. Кивнула и передала, как обычно:

— Его светлость просили невест поторопиться в торжественный зал. Там огласят условия нового тура. И еще всех ожидает сюрприз.

Последнее слово сквозняком прошлось по спине, даже волоски дыбом встали. Ох, не люблю я теперь сюрпризы...

В коридоре я встретила Глашу, неизменно поджидавшую меня, и радостно улыбнулась. Как ни удивительно, но она прошла очередной тур. И, по моему мнению, благодаря Шану Гадючному. Уж больно напряженный, хоть и тихий, разговор был у советника с князем перед оглашением результата. Да и сама Глафира расцветала, жадными горящими глазами наблюдая за каждым движением обожаемого змея. Глядя на нее, верилось, что любовь — страшная сила, к тому же еще и слепая!

Хм-м, что-то я завидовать начинаю! Нехорошо это, не по-человечески!

Швартовская невеста тоже принарядилась. Знали бы наши волки, для кого чужую девицу одевали, боюсь, си-ильно удивились бы. А дальше про Глашу уже не думалось. Мы свернули в широкий коридор с расписными стенами, застеленный красной ковровой дорожкой, заглушающей стук каблучков. Тихо, едва не на цыпочках подошли к высоким резным дверям в искусном обрамлении деревянного кружева, у которых замерли стражники в черных кафтанах, как на наемниках, только чище и наряднее.

Зал или зала (говорили и так и сяк), куда мы с Глашей несмело вошли, действительно оказался торжественным: большим, с высокими сводчатыми потолками, расписанными лесными картинами хорошим мастером; светлыми изразцовыми стенами, гладкими дубовыми полами — князем явно затевалось дело важное, помимо объявления победительниц, читай — избранниц.

Шестеро прошедших в следующий тур красавиц встретили нас высокомерными взглядами. Занятный 'гарем' получился. Князь оставил двух гиен. И сомнительно, что он выберет в жены Глашу, которую едва не выпроводил после первого тура. Значит, по-настоящему участвует в смотринах другая — высокая, статная, симпатичная гиена с русой косой до пояса и резковатыми чертами лица. Еще две чернявые волчицы, явно из высокородных и состоятельных. Одни вышитые золотой канителью душегреи на них чего стоят, уж не говоря о тяжелых золотых монистах и подвесках.

Пятая невеста — молоденькая, чуть старше Марийки и, по глазам и повадкам видно, такая же шустрая и себе на уме, медноволосая лиса с роскошным пушистым хвостом (я его во время уборки подметила, когда у нее подол задрался), который сейчас нервно ходит под юбкой хозяйки. Шестая — енот с толстой пепельной косой — светлая, как снежная зимняя заря, очень милая девица, несомненно знающая себе цену. И мы с Эльсой — кошки, родовитые; чего уж сомневаться, тоже видные и неглупые.

Странный, если хорошо подумать, состав девиц. Ведь даже княжеский поверенный Роман сомневался, что кроме кошек кто-то из женщин согласится делить своего мужчину с соперницей. И что вышло? Всего две кошки, которые, я уже почти не сомневаюсь, не заинтересованы в браке с князем. А вот крепкие собственники гиены, ревнивые свободолюбивые волчицы и верные еноты, кажется, всерьез заинтересованы в этом союзе. И готовы сражаться за леопарда всеми силами. Вон как зыркают в нашу с Эльсой сторону. А она, невозмутимо окинув остальных невест взглядом, высокомерно отвернулась.

Нет, не понять мне, девушке из глубинки, городских оборотниц. А ведь помимо соперниц за любовь мужа, будущей княгине наверняка придется держать удар от других интриганок и приживалок в княжеском дворце. Вон их сколько здесь шастает, да так и норовят облить презрением пришлых невест. Нехорошо как-то на душе, а ведь вчера в пылу азарта даже не подумала о том. Заигралась совсем, глупая, да много чего упустила, забыла, отвергла, а ведь вдохнула желанной свободы самую малость. Эх, будто действительно малолетка, только плат снявшая, ринулась очертя голову в развлечения...

Двери распахнулись и мимо нас, замерших привычным, сильно укороченным рядком, прошествовал князь в богатом светлом кафтане вместе с приближенными — советником Шаном Гадючным и четырьмя стражниками в черном. Валиан уселся на троне, стоящем на небольшом возвышении и внимательно воззрился на нас, покачивая ногой и хвостом:

— Приветствую вас, прекрасные дорогие невесты!

Оглядев нас, он вновь встал и прошелся вдоль ряда, опять жадно вдыхая. Остановившись напротив меня, вдохнул еще раз. Нахмурился, впившись в меня цепким взглядом, словно решал, какой лучше кусок мяса от меня отделить, чтобы повкусне.

Я невольно передернулась и прижала уши к макушке. Валиан усмехнулся, расслабился, затем неожиданно потрогал мои уши, провел пальцами от головы до кисточек. Затем, глядя в мои широко распахнутые изумленные глаза, коснулся лица. Странное сочетание: ладони у него теплые, а глаза словно застыли, заледенели. Вдруг князь чиркнул когтем по моей коже у виска — я почувствовала саднящую боль. Всхлипнув, дернулась в сторону, но он удержал меня, крепко схватив за локоть, приблизился вплотную и жадно вдохнул:

— Сладкая кошечка! — Затем еще и лизнул ранку, заставив зашипеть от боли. — Вкусная! А шкурка-то какая нежная...

Попробовал на запах, на вкус и отпустил. Пока князь возвращался к трону, у меня сердце билось в горле, в ушах шумела кровь. Ощущение прихотливой игры испарилось, оставив горький осадок несбывшихся надежд. Здесь никто не играет и не шутит. А если 'выиграю' смотрины, то проиграю значительно больше, чем могу себе разрешить. Все, хватит, наигралась!

Я отвела глаза от князя и поймала мрачный, слегка сочувствующий взгляд Эльсы, тоже не оставшейся равнодушной. Похоже, и до нее дошла неприглядная правда: светлый князь Валиан далеко не мягкий, не нежный и вряд ли заботливый мужчина, о котором мечтает каждая добропорядочная оборотница по молодости лет. Скорее — жестокий, вспыльчивый, властолюбивый зверь, не чурающийся причинять страдания более слабым, как и Амаль, от которого лучше держаться подальше.

Вперед выступил распорядитель лис:

— Итак, благородные лу, лучшие из лучших, объявляю условия последнего тура. Сегодня вы покажете, что представляете собой как женщины. Какие из вас чаровницы?! Сумеете ли вы удержать интерес супруга, причем надолго! Сможете ли очаровать его, соблазнить, заинтриговать зверя. Суть этого тура: проявить женские чары наедине с князем. Сегодня нет никаких ограничений, вам позволяется все, чтобы раскрыться полностью, показать себя с самой что ни на есть женской стороны.

Мы, дружно открыв рты, ошеломленно, если не сказать больше, слушали распорядителя. Вот это... сюрпри-из... Невеста, по сути, должна пройти по краю: соблазнить, может даже потерять невинность, а взамен, вполне возможно, уйти с позором.

В душе поднималось не просто раздражение, а гадливость, возмущение немыслимым отношением князя к невестам. Но, странное дело, искрила недовольством только я. Глаша, мне кажется, даже не слышала распорядителя, а зачарованно поедала глазами бледного белобрысого гаденыша, который искоса, с затаенным интересом разглядывал ее и других девушек. Эльса словно все свое нутро и мысли в кованый сундук спрятала: ни одно чувство на лице не проскользнуло.

Зато другие пятеро девиц заметно ободрились, прямо здесь раскрываясь, отпуская свою звериную сущность, подпуская поволоки и томности в движения тел и глаза. В нос ударил острый животный запах самок, по-другому никак не назвать. А как же честь? Любовь? Как же человеческое достоинство, что стережет нас, не дает превратиться в душников? Они так быстро отринули самое важное для любого оборотня? Ради чего? Призрачной власти?

Я не успела окончательно растеряться только потому, что распорядитель громко объявил:

— Его Светлость хочет, чтобы каждая из вас прониклась важностью будущего положения. Узнала силу статуса княгини, веса власти и влияния. Осознала, что уже завтра жизнь изменится. Кто-то из вас вознесется на вершину могущества, разделит трон с самим князем Валианом, властителем Северного княжества. Последний тур начнется сразу после обеда, очередность приема князем вы узнаете чуть позже. А сейчас вы вместе с князем примите делегацию из южных земель. Оборотни тех мест хотят засвидетельствовать великое уважение Его Светлости, а вы разделите честь и хвалу ему, будете лицезреть его величие.

Столько похвальбы и лести — зубы сводит, но надо терпеть. Как и многое другое.

Нам сказали встать по другую сторону от трона. Стражники построили нас в два ряда. Глашу, меня и Эльсу затерли назад более шустрые девицы, но я и не сопротивлялась. Какая разница, откуда любопытствовать? Наконец распахнулись двери и распорядитель громко объявил о приходе представителей южных кланов. Как и остальные девушки, я с горячим интересом наблюдала за гостями.

Первым в зал вошел крупный, матерый волк, судя по характерным остроконечным ушам и нескрываемому хвосту. Этот южный гость в темной куртке, плотных штанах и мягкой короткой необычной обувке на тонкой подошве, еще и шевелюрой удивил. Его волосы спадают на плечи густой разноцветной волной, играющей на солнце разными оттенками: от пепельного до темно-коричневого. Вытянутое скуластое лицо с чуть впалыми щеками, тонким ртом и, как мне кажется, чересчур выдающимся, почти квадратным подбородком. Но больше всего поразил его взгляд: серебристо-серый, суровый, цепкий, властный. Одним словом — Стальной волк!

За ним шли двое высоких широкоплечих гиен. Тоже в темной добротной одежде и с бесстрастными суровыми лицами. Наверняка братья, уж слишком похожи. У обоих одинаковые ярко-желтые глаза, словно в них солнце застряло.

Все трое шли пружинистой, легкой походкой, без опаски и напряжения, а вот Валиан, как я заметила, напрягся. Что-то не похоже, чтобы эти хищники с юга собирались свидетельствовать ему великое уважение.

Посланцы остановились недалеко от возвышения и, коротко поклонившись князю, стремительно обежали глазами всех присутствующих. На миг задержали взгляд на первом ряду невест. Разглядывать второй не стали, оно и понятно: есть дела поважнее, чем три разряженные девицы на задворках. Зато у меня был отличный обзор, чем я и воспользовалась, чтобы вольно разглядывать пришлых оборотней.

— Жители Юга приветствуют тебя, князь Валиан! Нас выбрали делегатами сразу от нескольких крупнейших кланов, — глубокий, сильный голос южанина волка наполнил зал. — Я Шай из Обжигающей лощины. — Затем он указал на гиен: — Со мной прибыли Мишек и Дашек из Тесного круга.

— Я приветствую вас, делегаты Юга, — ровно произнес Валиан. Причем, не вставая, проявляя тем самым неуважение к высоким гостям, представителям чужих земель, а значит — и к тем, кто их послал на переговоры. — Что заставило вас отправиться в столь длинный, трудный путь? Говорят, в горах нынче неспокойно...

— Верно говорят, — спокойно ответил волк Шай. Его голос звучал громко, властно, выдавая мужественного, бесстрашного оборотня, хозяина сильного зверя. — С вашей стороны, в горах, развелось слишком много стай душников. Война на севере отвлекла охотников, забрала много жизней. Разрушила семьи. И главное, пострадали не только мужчины-воины, но и женщины, хранительницы очага. Пока мы добирались сюда, видели поселения оборотней, где не осталось свободных или даже юных женщин, а значит — скоро назреет большая проблема. Без семьи оборотень слишком быстро отдаст власть над душой зверю...

— Вас послали поговорить об этом? — грубо перебил Валиан. — Так можете передать своим главам, что это моя земля и не им решать, что здесь будет и как.

— Нет, не об этом, — спокойно ответил Шай, чуть наклонив голову, но стальные глаза опасно блеснули, скорее всего, неодобрением князя. А еще, сдается мне, все трое южан тщательно изучали его, знакомились... как с врагом... — Совет старейшин и главы кланов хотели предупредить тебя, что на чужое не зарятся. То, что происходит за горами, с вашей стороны, интересует нас постольку-поскольку. Но, если вдруг кто-то задумает хоть на версту передвинуть границу в нашу сторону, разбудит общее горячее внимание, настолько обжигающее, что может растопить ситуацию и на Севере. А затем смоет любого недалекого северянина, решившего позариться на земли Юга.

Я даже кожей ощутила напряжение, возникшее в торжественном зале: охрана, невесты, княжеская свита и сам князь — все вытаращились на этих троих южан, отменно державшихся и откровенно заявивших о себе. Глубоко вдохнув, я почуяла ярость князя, чей-то страх, удивление стражников и — откровенное восхищение девиц, а вот от Шая и его спутников пахло спокойствием и уверенностью. Они не кичились силой, не задирали нос, а доходчиво передавали волю своего народа и твердо верили в себя.

Кажется, наш Светлейший это тоже понял и принял к сведению. А может, его змей-советник угомонил: на спину севшего ровно князя легла его узкая бледная рука — не дала встать, резко ответить, предупредила о спокойствии, а может, не дала напасть на дерзнувших сказать нелицеприятное.

Спокойствие Валиану далось с трудом, но мрачный взгляд на делегатов Юга он бросил. Ведь его принародно унизили, но убить переговорщиков — значит объявить войну. Это закон Зеленой стороны! А вот на Желтой, как я слышала, вестников с плохими новостями убивали на месте. Я невольно скосила глаза на хвост Шана Гадючного в полосатом чулке — мелко и быстро сучит по полу. Похоже, страх исходит от змея.

Я повернула голову в сторону заговорившего Валиана и нечаянно посмотрела на Эльсу... Которая во все глаза, не мигая, таращится на южанина волка! Ее округлившиеся голубые глаза горят восхищением и жаждой обладания. Ошибки быть не может: вон как кошка сервал жадно сглатывает слюну, разглядывая волка, которого я про себя нарекла Стальным.

Краем уха я слышу, что переговоры продолжаются, но о чем конкретно говорят — нет. Потому что тонкие губы Шая шевелятся, а Эльса повторяет каждое их движение своими губами. Так молятся в храмах Луны — тихонько повторяя слова за верховным жрецом, не думая о смысле, веря душой и стремясь к божественному свету сердцем.

— ...можете не задерживаться у нас, уверен, вас ждут дома, — наконец донесся до меня злой, ироничный голос Валиана.

— Ты прав, князь, мы сегодня же вечером покинем замок. Благодарим, что позволил отдохнуть сегодня, — по-прежнему невозмутимо, спокойно ответил Шай, чуть склонив голову.

Делегаты коротко кивнули, развернулись и гордо удалились. Не успела я посетовать, что пропустила основную часть переговоров, пришлось хватать за локоть Эльсу, будто под чарами рванувшуюся за южанами. Она резко вырвала свою руку и обожгла меня яростным взглядом. А в следующее мгновение, видимо, осознала, что все еще в невестах князя и участвует в смотринах: уйти прямо сейчас — подписать себе смертный приговор. Подобного, тем более, второго за сегодня унижения Валиан не спустит. Даже девице.

Через некоторое время князь вспомнил о своих невестах. Очередность устанавливалась князем лично: он вытаскивал бумажки с нашими именами из шапки, которую держал распорядитель. Я оказалась предпоследней участницей тура 'Обольсти жениха'. Но не успела с облегчением выдохнуть, подумав, что предыдущие чаровницы наверняка успеют заворожить и обольстить светлейшего не раз и не два, поймала княжеский взгляд. Он подмигнул мне игриво и усмехнулся как-то излишне лично, как хозяин... будущий. Поэтому уходила я из зала расстроенная и озабоченная.


* * *

Княжеские палаты, куда меня привела прислужница-лисица, превосходили размерами все жилье, что я до сих пор видела. И вот уже битый час ожидаю своей очереди на 'диване' в 'передней' — горнице перед жилыми покоями. Где-то за стеной невидимые музыканты наигрывают на свирели и домре, иногда к ним присоединяется гусляр. Хорошо играют, ладно, душевно, да только я вся как на иголках — боязно, неизвестность мучит, мысли в голову лезут всякие-разные...

Музыка играет, время идет, я уже в сотый раз нервно осмотрелась, пощупала этот самый диван — мягкий, широкий, низкий, обитый красной кожей. Мне, жительнице Севера, привычной в Волчьем клыке к лавкам для гостей, непременно крытым коврами, беленым стенам, иногда с веселым рисунком в накат, высоким дубовым поставцам и сундукам, в этой странной передней было не по себе. Красные ковры на стенах и полу, диван этот, низенький дурацкий стол. Как за таким есть? Наверное, это влияние советника с Желтой стороны.

Я в сотый раз поправила на коленях подол скромного синего сарафана. Эх, догонять и ждать — хуже некуда! Ведь мне пришлось с самого утра ждать своей очереди 'обольстить' жениха. Каждой невесте отводилось по часу наедине с князем. Кукушка в больших напольных часах уже давно прокуковала восемь вечера. А меня никто не кликнул.

После меня Глаша осталась, а передо мной, если не ошибаюсь, была Эльса. Нет, я, конечно, не против, чтобы она занимала мое время. Пусть обольщает на здоровье. Мне бы отсюда уйти, но вместо этого я, верно в тысячный раз прокручивала в голове, как избавиться от навязанного статуса невесты.

Вот кожей чувствую, что просто так не отпустит. Вон чего утром учинил.... Думаю, оставит при себе в качестве знахарки. И сменю я шило на мыло — одного вспыльчивого жестокого хозяина на еще более опасного. Вот и мучилась весь день, решая, как поступить? Как избавиться от князя, не говоря уже о том, чтобы попасть к нему в гарем, и обрести свободу?

Музыканты перестали играть, видно сейчас затянут другую мелодию, а я неожиданно уловила странный шум. Доверяя своему чуткому слуху, свойственному всем кошкам и каракалам в особенности, мало того, никогда еще меня не подводившему, я прислушалась. Дальше ноги, словно сами по себе, ведомые опять-таки кошачьим любопытством, понесли меня в покои князя.

Раздвинув искусно расшитый золотом красный полог, я оказалась на пороге просторной опочивальни, по углам которой горели десятки свечей, придавая ей таинственный вид. Полы устилают ковры, скрадывая шаги... А дальше я ошарашенно уставилась на князя, лежащего на огромной кровати, полностью обнаженного, и главное — привязанного за руки к кованому изголовью! И не абы чем, а тонкими, но крепкими цепями. У меня аж рот приоткрылся и мозги растеклись киселем, потому что спросила я глупость:

— А где Эльса?

— Эта тварь обманула меня и сбежала! — глухо, злобно прорычал оказавшийся в плену на собственной кровати его светлость, посмотрев на полог с противоположной стороны, надо думать, туда скрылась обманщица. — Как только освобожусь, она у меня попляшет.

— Сбежала? — тупо повторила я.

— Хватит болтать, быстро развяжи меня, а то руки затекли! — приказал Валиан.

К приказам я привычная, поэтому без разговоров направилась выручать пленника. Но прямо у кровати любопытство опять взяло верх:

— Как же это вы согласились-то, чтобы вас привязали? Неужто так соблазняют или чары женские творят?

— Сохранишь в секрете, тогда в моем гареме сможешь занять достойное место, — проворчал горе-жених, не сомневаясь в моем послушании.

Гарем? Я сразу мысленно встряхнулась, как если бы из воды вылезла, и взглянула на ситуацию по-новому. Эльса сбежала! А меня в гарем?! Нетушки! Так, меня не хватятся и беспокоить князя не будут еще приличное время, ведь все уверены, что я тут его ублажаю.

Невольно скользнула взглядом по обнаженному мужскому телу. Не любопытства ради, да и скромная я, а проверить — не случилось ли с пленником чего. Тем более жизнь учит нас не стыдиться своего тела, ведь оборот может произойти в любой момент. И голых мужчин я видала не раз и не десять. Поэтому хорошую мускулистую фигуру князя оценила, особенно сильные руки, скованные цепями: на запястьях кожа содрана до крови — безуспешно пытался освободиться, бедолага.

А взглянув на пах, удивленно хмыкнула: главное мужское достоинство, похожее на совсем молоденькую морковку, такую всю худенькую, меленькую, почему-то розоватого цвета (наверное, от стыда), пряталось в окружающие 'заросли' (видимо, от скромности).

Да-а-а... старый Вит оказался прав: только мужчина, неспособный ублажить одну бабу, заводит себе гарем, чтобы скрыть сей прискорбный конфуз разными отговорками.

Вот и я, склонившись над князем, взяла подушку и прикрыла причинное место, пробормотав:

— Негоже срам показывать.

— Знаешь, что... — злобно прошипел князь и дернул руками, надежно примотанными цепями, взглядом требуя, чтобы освободила.

А за стеной лилась красивая песня, словно издеваясь над хозяином дворца...

— Да уж вижу, — согласилась я и неодобрительно, иронично покачала головой, — только понять не могу, зачем вам гарем тот дался, когда и с одной-то женой справиться сложно. А 'голодная' женщина — это самый злейший враг, уж поверьте...

И захлопнула свой болтливый рот, столкнувшись с взбешенным взглядом звереющего, частично меняющего ипостась леопарда:

— Ты...

Я пискнула, отпрыгнув от кровати, оборвав хриплый угрожающий рык, и зачастила:

— Ой, ваша светлость, простите за длинный язык. Простите, простите покорнейше, но не могу я быть ни вашей невестой, ни женой. Простите глупую, но мне пора бежать, а то столько дел, столько дел...

Кинулась к пологу, куда недавно смотрел князь, словно в спину Эльсе, надеясь найти там другой ход в его покои. Но, услышав злобный рев с кровати, стремительно развернулась и бросилась обратно. Валиан одарил меня ухмылкой победителя, которая завяла в тот же миг, как я сорвала ленту с головы и заткнула светлейшему рот какой-то тряпкой, кажется, чьими-то панталонами, и поверх завязала лентой, чтоб не выплюнул, тихонько приговаривая как хворому:

— Нижайше прошу меня простить за причиненные неудобства, ваша светлость. Но вы слишком громко себя ведете. Народ сбежится, а мне надо хоть чуточку времени. И поверьте, мой клан здесь совершенно ни причем. Не нужны мне ни они, ни вы!

Сердце у меня колотилось так, что казалось весь дворец слышит, вместе с музыкой, рычанием и скрежетом цепей и клыков. По коридорам я старалась идти неспешно, чтобы не привлекать внимания случайных встречных, иногда тенью прижималась к стенам, иногда кралась. Но в опочивальню влетела, словно за мной стая душников гналась, опасаясь, что слишком мало времени осталось на побег.

Открыла сундуки. Схватила отличной выделки кожаную дорожную котомку, подаренную в день отъезда и начала запихивать туда самое необходимое, по ходу дела решая, в чем бежать: 'Так, беглую невесту князя отыщут быстро, а вот на парня вряд ли обратят особое внимание!' Поэтому плотными валиками скатала с собой пару нарядных сарафанов и рубах, с которыми трудно было расстаться. Пригодятся, на всякий случай. Поверх нарядов положила белье — несколько самых простых рубах, из тех, что с виду сразу не определишь мужские или женские. Последней сложила часть купленной на рынке мужской одежды. Вспомнила о нужных в дороге вещах и дареном кузнецом кинжале в ножнах.

Быстро переоделась в мужской наряд. По новой куртке и сапожкам не понять — щеголь я или девица. Ладкины деньги сунула за пазуху. Поцеловала мамин амулет. Все! Взяла котомку в руки, но взглядом зацепилась за знахарскую корзину с травами да настойками. Нет, нельзя! Но душа не выдержала расстаться с добром, которое может кому-то спасти жизнь.

Намедни, сама не знаю по какому наитию, я забрала с кухни тот самый мешок, что выторговала у мясника на базаре. Конечно, он пахнет свининой, ну да ничего. Завязала узел снизу мешка, чтобы был поменьше и сунула туда корзину целиком, протянула веревку до горловины и крепко завязала. С мешком на плече и котомкой в руках я вышла навстречу свободе.

Не иначе, как под покровительством Луны, к которой я мысленно обращалась, мне удалось выбраться из замка во двор незамеченной, — и тут же оказалась под моросящим дождем. Но как же выйти в город? Пройти мимо стражников у ворот, больше того, умудриться проскользнуть мимо своих волков, которые, в чем вчера убедилась, караулят меня на горе у дворца?

В этот момент я услышала знакомый по долгой дороге в Аверт шум: небольшой обоз южной делегации вот-вот отправится в путь. Сердце ухнуло, когда я увидела великолепную троицу: солидного волка и огромных гиен, которых ни с кем не перепутаешь, даже если они в плащи переоделись, с головой накрывшись капюшонами. Южные гости неторопливо, обстоятельно шли вдоль десяти крепких повозок, проверяя оси и подпругу, перекидываясь короткими замечаниями с возницами и охраной. Крайняя повозка на миг оказалась без внимания — и я тенью ринулась к ней, бесшумно стелясь по земле, скользя на глинистой земле.

Я коснулась шершавого бока телеги, с лихвой чем-то забитой. Поверх груз накрыли плотным, промасленным полотнищем для защиты поклажи от непогоды. Вот под него я и затолкала свой скарб и, воровато осмотревшись, забралась телегу. Облегченно выдохнула — и тут же мешком вывалилась наружу лицом в грязь: кто-то, лежавший рядом завозился и молчком сильно пнул меня под зад. Раздумывать, кто не пожелал моего соседства, было некогда — приближался негромкий говор охраны обоза и шаги. Я вновь нырнула под полог, а опять завозившемуся сопернику за место 'под солнцем' в отместку двинула ногой куда придется. Мстительно ухмыльнулась, услышав сдавленное сопение, затем мы с попутчиком замерли, опасаясь выдать себя проходившим мимо охранникам. Наружи раздался знакомый сильный грудной голос волка Шая:

— Надо поторапливаться, а то от этого гнилого пройдохи можно ожидать чего угодно. — Поворачивая в голову обоза, добавил недовольно: — Загостились мы...

Дальше я не разобрала — зажмурилась и не дышала, пока не поняла, что все ушли. После громкого свиста обоз двинулся. Когда нам вслед пожелали удачи в пути стражники на воротах, я чуть не всхлипнула от облегчения. Мой сосед по телеге и лишнего звука не издал за все время, подтвердив мою догадку, что такой же приблудный заяц в этом обозе, как и я.

А в душе я пела: 'Свобода, свобода, ура-а-а!'

Глава 14

Cначала по векам ударил яркий свет, затем резкий рывок — и удар всем телом обо что-то твердое. Не больно, но неприятно, особенно когда тебя будят таким образом.

— Опять?! — рыкнула я спросонья, вспомнив про соперника за место в чужой повозке, выпихнувшего меня недавно прямо в грязь.

Лежа на земле, я открыла глаза, привстала и растерянно посмотрела на десяток телег с охраной, стоящих вдоль широкого тракта. Судя по солнцу, время близится к обеду. Уж поспала, так поспала, от души. Только поля и кусты, а Аверта уже даже не видно. От счастья в груди сперло: у меня все получилось, я сбежала, я свободна!

А затем удивилась, усевшись и увидев собственные штаны и ботинки, покрытые застывшей грязью. Ну и ладно, зато вид самый что ни на есть походный, хоть щеголем никто по дороге не назовет. Чем не повод лишний раз порадоваться! Потерла заспанное, чесавшееся лицо — с рук посыпалась сухая глина! Луна, ну и вывозилась я вчера в луже, благодаря некоторым! Опять потерла лицо, ожесточенно сдирая грязь с кожи, громко чихнула — и уставилась на сразу четыре пары необычной обуви, как та, которую видела на южанах во дворце.

Верх из плотной, но мягкой кожи облегает ногу, подобно короткому носку, подошва на этих ботинках из нескольких слоев прошитой кожи и наверняка хорошо гнется. Значит, очень удобная в носке. Для походов посуху замечательная обувка. Эх, мне бы такую...

Пока я мечтала об обновке, отметила и четыре пары длинных сильных мужских ног, и хвосты: два страшненьких пятнистых, явно гиеньих, один пушистый волчий и длинный, песочного цвета, красивый кошачий хвост. Крупного кота. В нос тут же ударило, ворвалось множество чужих запахов. А радость и легкость быстро сменились холодным липким страхом: поймали! Уже? Если это наемники князя или Маран — мне конец!

Затаив дыхание, я медленно подняла голову, опасаясь взглянуть хозяевам ног и хвостов в морду лица, как говаривала соседка в клане. Надо мной нависли трое делегатов с Юга и еще один незнакомец. Это его кошачий хвост нервно подметает пыль и стоит он ближе всех. Сразу видно, что этот кот леопард — возница. Вон как многозначительно постукивает кнутом по ладони, того и гляди по спине опояшет. И вообще, смотрят они все на меня, мягко говоря, не очень хорошо. А клычищи, кулачищи и когтищи какие...

Я громко, испуганно сглотнула, вытаращившись на южан, и прикусила язык. Зверей лучше не провоцировать даже лишним звуком, дабы не напали. А мысленно ругала себя на чем свет стоит за глупость и расхлябанность: заснула в чужой телеге, сонная тетеря! Что хозяева могут подумать обо мне?!

— Проснулся парень? — наконец поинтересовался один из братьев гиен, осуждающе поджав губы. — Чего вы забыли в нашей телеге?

Его широко посаженные ярко-желтые глаза сузились, на высоком чуть покатом лбу застыли две хмурые складки. Остальные взирали на меня пока молчаливо: вторая гиена в точности, как брат, волк еще и подозрительно, кот явно злился. Я сразу усекла, что вырядилась удачно, раз меня приняли за парня, и невольно облегченно вздохнула.

Только хотела начинать оправдываться, прикинув, о чем можно сразу сказать, возница леопард раздраженно дернул хвостом, подняв маленькое облачко пыли, и прошипел:

— Да что с ними лясы точить, дать пинка под зад для ускорения — и пусть...

Пока я пыталась понять, почему ко мне во множественном числе обращаются, за спиной раздался ломкий, жалкий, словно простуженный голосок:

— Мой брат дурачок, неужели не видно. Не прогоняйте нас, ата!

Это про меня? Обернувшись, чтобы посмотреть на 'брата', а то вдруг сплю, я столкнулась со знакомыми наглыми голубыми глазами на грязном лице Эльсы. Она тоже облачилась в мужскую одежду, но, в отличие от меня, хвост не спрятала; так же как я сидела на земле, рядышком, рукой подать, и в таких же грязных разводах. Я криво усмехнулась: какие известные личности, оказывается, рядом обретаются! Теперь понятно, кто меня в грязь пнул накануне!

Сервал, отметив мой совсем не братский взгляд, прижала большие золотисто-пятнистые уши к макушке — о трусости этих кошек только что легенды не ходят! — но упрямо, требовательно сверлила меня глазами из-под такой же, как и у меня, рыбацкой кепки. Ну да, дельная вещь: козырек из гибких рыбьих костей обтянут тканью, макушка открыта, чтобы не сковывать уши, но под ними и на затылке специальные ремешки, чтобы кепка надежно держалась на голове; к ремешкам по кругу пришита плотная ткань-полог для защиты шеи от брызг воды и непогоды, а вот южане, говорят, этот полог наоборот поднимают вверх, прячась от жалящего солнца.

Эльсе кепка помогла скрыть истинно женские, мягкие черты лица, тонкую шею. Как и я, свои толстые косы она тоже спрятала под куртку. Вряд ли она решилась бы обрезать волосы. К нашему общему везению, мы оказались без запаха: я — по 'своей' воле, а Эльса — по воле пумы проклятийницы.

И тут меня, что называется, прорвало и понесло. То ли задиристая Эльса тому причиной, то ли вечно терзающий страх притупился, а может сказался нечаянный глоток свободы, но терпение и покладистость мне изменили. Полностью развернувшись к Эльсе, я глухо прорычала:

— Значит это я дурачок? Да?

Хвала Луне, голос звучал низко, по-мужски.

— А то кто ж еще? Дурак как есть, со стороны-то виднее. Грязный мелкий придурок! — задрав подбородок, выпалила кошка-нахалка ломающимся, словно надтреснутым мальчишеским голосом.

— Грязный, потому что ты меня в грязи вываля... — чуть не проговорилась о том, что она девица, но смолчать была не в силах. — Ха-ха, придурок, говоришь! Это значит — состою при дураке!

— Я первый залез в телегу, какого душника ты полез следом?! — грозно прошипела Эльса, приподнимаясь на колени.

— Слышь, заяц, а ты сам-то место выкупил? Чтобы права качать?

— Кто заяц? — сдавленно прорычала Эльса. — Я — заяц?!

Видно, общее мнение о трусливых сервалах тоже потопталось по самолюбию Эльсы, учитывая, что ее дядя волк и глава клана Серых, и значит большинство соклановцев тоже волки. Волки повсеместно примыкают к себе подобным — слишком силен инстинкт стайности и иерархии силы.

Дальше я сама себя не узнавала. Прижав кончик языка к передним зубам, чуть оголив их, дразнила Эльсу, издавая звуки жующего и обнюхивающего корм кролика.

— Видать, циркачи с ярмарки своих скоморохов нечаянно забыли, — отозвался по мою душу один из гиен.

А мы с Эльсой уже никого не хотели слушать. Наполовину сменив ипостась, оставаясь в одежде, нарастили мех и, выпустив когти на лапах, дугой выгнув спины, начали кружить около друг друга, по-кошачьи яростно воя. Громко так воя...

— Нет, похоже, этих нарочно оставили! — мрачно процедил Шай, глава делегации.

Эльса-полусервал с натянутой на голову кепкой выглядела до смешного глупо и нелепо. Мой полукаракал в кепке на мохнатой голове наверняка выглядел подобным же образом. Но было не до смеха — ярость туманила разум почище медовухи. Врагиня полусервал, наконец, решилась кинуться на меня. Завидев летящую мне в морду когтистую лапу, я зажмурилась и тоже выставила лапу перед собой, замахав ею, надеясь если не ударить, то хотя бы поцарапать.

Рывок — и я повисла над землей, ощутив, что меня схватили за куртку между лопатками, словно нашкодившего котенка.

— Деретесь, как торговки на базаре, — насмешливо сказал кто-то у виска.

От неожиданности и в пылу драки, я попыталась отбиться от удерживающего меня умника, устремив ему в лицо когти. Похоже, меня не поняли, решив, что оскорбилась за 'торговку'. Сильная рука отвела мою тушку подальше, и я смогла разглядеть, что и меня, и Эльсу за шкирки держат братья гиены. Совершенно не напрягаясь держат, без натуги. Ох уж эти мне гиены! А Шай с возницей леопардом разглядывают нас с веселым любопытством. И впрямь, как на цирковом представлении.

— Кто такие, признавайтесь! — неожиданно рявкнул Шай.

Эльса, только что круглыми восторженными глазами поедавшая его, выпалила:

— Эль и Сав, сводные братья!

— По отцу, — просипела я, почти придушенная собственным воротником.

— Этот придурок увязался за мной...

Я оборвала подельницу по неволе:

— Это ты, кроличий хвост, решил меня догнать. Испугался остаться один, без моего пригляда и охраны!

Сервал хотела возмутиться, но с тяжелым, мучительным вздохом, скрипнув клыками, согласилась:

— Ладно, твоя взяла. Мы же братья...

— Заметно, что братья, у обоих проблемы с головой, — кивнул возница с узким загорелым лицом, насмешливо блеснув зелеными глазами.

Мне надоело позорно болтаться на собственной одежде. Более того, я взяла себя в руки, успокоилась и решила действовать умнее, поэтому покаянно попросила:

— Простите нас ата. Мы глупо себя вели, сдуру сорвались друг на друга. Не думали, что окажемся здесь вместе.

— Когда это вы успели залезть в телегу? — строго поинтересовался возница.

Он и понятно: проморгал зайцев, недосмотрел, кругом виноват.

Я сразу смекнула, что про двор княжеского замка говорить нельзя, и на ходу придумала:

— Я нагнал Эля у городских окраин, увидел, что он забрался в телегу и влез за ним, пока вы со стражей у бревна препирались.

— Эх ты, Глен, двух земляных червей проглядел... — сухо рассмеялся один из братьев.

Мы с Эльсой, также разъяренно трепыхавшейся в воздухе, как и я, дружно обиделись за 'земляных червяков'. Эх, но на кого кивать за свое незавидное положение, если по совести? Может, поэтому она решилась помочь нам обеим. Перестала дергаться и жалостливым, хрипловатым голосом 'поделилась горем':

— Наши мамки померли. Моя давно уже, а его, — она кивнула на меня, — год назад. Отец тогда с горя перессорился с главой клана и увез нас в Аверт, за лучшей долей. А потом его на войне убили. Наемники Валиана еще и всего нашего добра лишили. Нас забрал в свою семью дальний родич, но он волк и кошек на дух не переносит...

Я, открыв рот, слушала якобы нашу печальную историю, дивясь, как складно сочинила Эльса. Хотя, она могла все заранее продумать, не то что я.

— И поэтому ты решил бросить брата и сбежать один? — насмешливо спросил Шай, неодобрительно качая головой.

У меня сердце в пятки упало: этот грозный волк поверил хорошей байке и осуждает Эля, который бросил брата и сбежал.

— Я не хотел... сначала, — не долго думая, заступилась за 'родственника'. И подыграла: — Тяжело, конечно, княжеские наемники лютуют, родич нам не сильно рад, лишние рты сейчас многим в тягость, но война только прошла, везде неспокойно. Сказать по-честному, забоялся я долгого опасного пути. А когда увидал, что Эль сбежал, понял: вместе лучше и правильнее. По правде, когда я отказался, он... немного обиделся.

— Не немного! — буркнула Эльса, полностью войдя в образ обиженного братца.

Я кивнула, виновато улыбнувшись, а потом обратилась к главе обоза:

— Ата, простите нас за самовольство, за это... неудобство. Мы нижайше просим вашего позволения ехать с вашим обозом дальше. Мы слышали, вы с юга прибыли и сейчас возвращаетесь?

Шай кивнул в сторону десятка телег, охраняемых оборотнями, с интересом поглядывавших на нас:

— Нам чужаки не нужны в обозе. Ты прав, малец, насчет последствий от войны. Вам лучше вернуться в Аверт, пока мы далеко не отъехали. Как ты сказал, правильнее будет переждать неспокойные времена под защитой родича. Чем ехать неизвестно куда и зачем!

— Нельзя нам возвращаться, — мотнула я головой, чуть не плача.

— Как это неизвестно?! — отчаянно задергалась Эльса, все-таки вынудив гиен поставить нас обеих на ноги. — Моя мамка с юга была...

— И моя, — поддакнула я. — Из клана Тихая заводь. Мы поищем там родню.

Мужчины, вскинув брови, еще раз внимательно осмотрели нас.

Обе гиены кивнули Шаю на невысказанный вопрос:

— Дальше на юг от нас.

Ага, по крайне мере, эти трое не из одного клана.

Мы с Эльсой опять подверглись тщательному осмотру всех четверых 'судей'. Наконец, когда я уже почти смирилась, что нам откажут и 'дадут под зад', Шай, тяжело вздохнув, спросил:

— А чем вы можете быть полезны в дороге?

Мы с Эльсой перекинулись напряженными взглядами, затем быстро обежали глазами весь обоз. Народ вроде и занимался своими делами, и в разговор не влезал, но ухо держал востро. Возничие ухаживали за лошадьми, остальные собрались обедать. Вон, костры развели, припасы вытаскивают. Так что мы можем им предложить?

— Сав — знахарь, такой всегда пригодится, и в дороге то же, — сдала меня Эльса. Слышала же от князя о моих достоинствах. Хвала Луне, про повитуху не сказала — этот дар только женщинам передается.

— А ты? — спросил один из гиен, которому я не забуду земляных червяков. — Надеюсь, хоть одним достоинством обладаешь, или только тем, что больно языкастый.

Эльса дернулась съязвить, но, к счастью, быстро угомонилась и призналась:

— Сонник я!

Надеюсь, никто не заметил, как я вытаращилась на новоявленную родственницу. Впрочем, она общим вниманием завладела. Еще бы, сонники почти такие же редкие 'одаренные', как и проклятийники. И не всем нравятся обладатели этого дара, ведь они не только умеют разгадывать сны, но и усыпить могут. Правда, заснут вместе с 'подопечным', ведь суть их дара в том, чтобы разделить его с кем-то. Поэтому Эльса связала князя, а не усыпила. Дрыхнуть рядом с женихом в ее планы явно не входило.

— У нас проблем со сном нет! — мрачно выдал Шай. — В дороге рядом с сонником — только проблем найти...

Как его не понять: если дар у Эльсы неуправляемый, то спать мы будем все, дружно и крепко, включая охрану, пока сама сонница не выспится.

— Я отлично управляюсь со своим даром! — неожиданно рявкнула она.

А я быстренько поддакнула, чтобы не топать нам дальше вдвоем и без охраны:

— Дар Эля поможет справиться с душниками, в случае чего! Ведь их можно просто усыпить, а не драться. Вот!

Косой взгляд Эльсы на меня убил бы на месте, если бы она была проклятийником. Но, хвала Луне, это не так. Я показушно широко зевнула и ехидно ухмыльнулась.

Мужчины пристально смотрели на нас. Решал здесь только Шай. Он смотрел на Эльсу странным нечитаемым взглядом. Будто пытался что-то понять, но не мог. Наконец, обозничий коротко кивнул, согласившись:

— Будете помогать кашеварить. Но если, не дай Луна, вы...

— Ваше спокойствие — наше спокойствие! Клянемся! — выпалила я

— Клянемся! — убедительно повторила Эльса.

— Ваше место в этой телеге, — проворчал Шай, будучи явно в недоумении от собственной сговорчивости, вновь бросив короткий странный взгляд на Эльсу, и ушел.

Остальные тоже пошли по своим делам. А мы с Эльсой выразительно смотрели друг на друга, пока она первое не решилась на откровенность, тихо зашептав:

— Тебя тоже прокляли, да? Почему у тебя запаха нет?

А у меня словно гора с плеч.

— Все что ни делается — к лучшему! Из-за нашей ругани с дракой они не пронюхали, что мы без запаха, братец Эль!

— Ты не увиливай, братец Сав! — больше для острастки проворчала Эльса. — Насколько дней твоего проклятия хватит? А то спалимся...

Меня распирало от гордости и довольства — можно утереть нос кошке сервалу, не упускавшей возможности задирать меня:

— Я же знахарка и свой запах могу легко устранять. Так уж и быть, тебе тоже помогу. По-братски!

Эльса явно хотела вспылить, но примирительно махнула рукой и криво улыбнулась:

— Ты чего от князя сбежала?

— А ты?

Сервал тяжело вздохнула и честно призналась:

— А я вообще не от большого ума поперлась на смотрины! Сама дядьку своего уговорила, чтобы он меня туда пустил. Думала княгиней быть знатно и престижно. А Валиан этот — мелкий, спесивый, слабый кот...

— Как это? — я ошарашенно уставилась на нее. — Почему слабый, леопард же?

— Младший брат моей мамы из крупняка. Я в его клане на юге долго жила, а в Аверте, у дяди, последние два года. Так вот, поверь, я знаю, о чем говорю. Князь с таким слабым запахом долго трон не удержит.

Я недоверчиво покачала головой, не зная что и думать, а потом, вспомнив наш побег, приуныла:

— Все может быть, да только сейчас княжеский зад на троне, а мы его обе унизили. И если нас поймают...

— С меня он точно живьем шкуру спустит, — кивнула Эльса, а потом с горячим интересом уставилась на меня. — А ты как...ушла?

— Попрощаться успела, — кивнула я с нервной усмешкой.

И коротко рассказала о 'соблазнении' князя перед побегом.

После чего мы стояли плечом к плечу и дружно, мстительно хихикали. Общая угроза и глупость, оказывается, сближает.

— Эй, ушастые, давайте-ка сюда! — окликнул нас огромный оборотень бурый медведь, видимо, кашевар и наш командир. — Только умойтесь сперва, чумазики, а то вас страшно к котлу подпускать.

Мы заговорщически переглянулись — вот точно порвали бы насмешника на лоскутки! — а затем, пыхтя как ежики, узнали, где можно воды взять, и тщательно умылись.


* * *

Эльса как пить дать запала на Шая — к бабке за советом не ходи! Пока мы шли помогать медведю к костру, она уставилась на видного волка обозничего и, забыв обо всем, завиляла бедрами, как последняя блудливая кошка. Я сразу, пока остальные не заметили, это дело пресекла: сильно ущипнула забывшуюся девицу за вихляющий зад. Она подпрыгнула от боли и обиженно зашипела на меня.

— Мы же мужики, дура! — сквозь зубы напомнила я.

Мы дружно замерли, вспоминая мужскую походку. Чуть растопырили бедра и слегка расхлябанно, вразвалочку продолжили путь. С непривычки ноги заплелись, и я завалилась на 'брата', который меня удержал и пнул локтем в бок. К костру мы подошли довольные собой, пока не услышали от братьев гиен:

— Вы там случайно в штанах ничего не забыли лишнего? Может, что выпало нечаянно? Или вы там хованку от ворья устроили...

У-у-у, опять насмешничают, как я их терпеть не могу... уже.

— Нет! — в один голос раздраженно отозвались мы.

— Ну-ну, — хохотнули гиены.

Пока мы выполняли распоряжения кашевара, помогая готовить обычную похлебку сразу в двух котлах, потому что народу кормить много, меня не отпускало ощущение, что за нами слишком пристально наблюдают. Неужели подозревают вражеских засланцев? Спору нет, большой обоз, разных товаров везут много, грабежа любой будет опасаться.

Наконец по округе пошел наваристый мясной дух, мужчины жадно принюхивались и собирались с кружками и плошками вокруг костров. Наш командир и кашевар по имени Наум снял пробу из ближайшего котла, за который я отвечала и, довольно причмокнув, похвалил:

— Знатная похлебка вышла, умеешь ты готовить!

— Да, наш Сав — знатная повариха, — ехидно согласилась Эльса — эта вредина специально назвала меня на женский манер, наверняка припомнив вчерашний поварской тур.

Наум зачерпнул черпаком варево из другого котла, попробовал, сморщился и недовольно заметил:

— А ты, видно, мастер только по части трепа. — Затем, не обращая внимания на уязвлено поджавшую губы Эльсу, добавил соли, пахучих специй, помешал, опять отведал и удовлетворился результатом: — Теперь есть можно.

Вскоре все дружно сели обедать. Оказывается, ехали всю ночь и еще не завтракали. Спешили убраться подальше от Валиана с его наемниками. За обедом мы познакомились со всеми южанами-обозниками. Их насчиталось двадцать пять оборотней разных видов: трое волков, включая обозничего Шая; по паре медведей и гиен, тех самых дюжих братьев, унизительно державших нас с Эльсой за шкирки; а остальные коты — леопарды, пумы и другие, помельче. У меня появилась возможность сравнить запахи новых знакомцев котов с Валиановым. И правда — слабоват!

Глава 15

После хорошего сытного обеда мы с братцем Элем решили пройтись пешком, взбодриться и поболтать без чужих ушей. Благо настроение было отменным: сбежать удалось, в обозе нас оставили, а дальше... надеюсь, милость Луны безгранична. Широкое полотно тракта бежит среди бесконечных зеленых полей и перелесков; по-весеннему свежий воздух, которым легко дышится, особенно после прибившего пыль дождя; яркое солнышко в голубом небе. Жизнь прекрасна!

— Как-то ты легко мамку в мертвые записала, не боишься беду накликать? — шепотом спросила я Эльсу.

Скрип колес, топот копыт, фырканье лошадей, разговоры южан нарушали окружающую тишину и покой, но слух у оборотней чуткий.

Собеседница бросила на меня быстрый оценивающий взгляд и, тяжело вздохнув, поделилась:

— Родители погибли, когда я еще несозревшей малолеткой была. Матушка моя — сервал, с юга, а отец — волк, с севера, но он согласился обосноваться в мамином клане, в примаки пошел. Мама очень своих родителей любила, не хотела далеко от родни отбиваться.

— А моя — каракал, тоже южанка была. Отец волк северянин, — улыбнулась я. У нас с 'братцем' много чего общего, оказывается. А потом с сочувствием поинтересовалась: — Как они погибли?

Сервал поморщилась и дернула округлыми, немного смешными пятнистыми ушами, перед тем как ответила:

— Мама хотела подругу навестить, та замуж вышла в другой клан. А по дороге они напоролись на стаю душников. Все, кто в обозе том ехал... — Эльса еще раз вздохнула. Видно, ей до сих пор больно из-за потери. — В общем, потом их нашли... по частям.

Я невольно положила ладонь на плечо спутницы и чуть сжала его, выказывая поддержку. Какая ужасная смерть!

— А твои? — Эльса искоса глянула на меня, в свою очередь ожидая откровений.

— Моя мама умерла родами, братьев моих не смогла родить. Я тогда совсем маленькой была.

— А солидный волк, что привел тебя на смотрины это...

Я грустно усмехнулась:

— Нет, Маран — это охранник, обозничий и приближенный моего брата Амаля, главы клана, которому он доверил привезти меня на смотрины.

— Неужели у вас других девиц не нашлось, что тебя в такую даль за мужем потащили? — удивилась Эльса. — Я слышала, на Севере вы один из самых сильных и богатых кланов.

Пришел мой черед морщиться и через не хочу признаваться:

— Амаль, он... слишком властный и большой жадина. Если бы не княжеское повеление прислать девицу из ближнего круга, сидела бы я в братовых хоромах под надежным присмотром. Без права на свободу и даже семью. Эти смотрины для меня были единственной возможностью вырваться из-под его власти.

— Вот прямо, как мой дядя! — участливо закивала Эльса. — Сначала, вроде нормальный был, а после того, как сестра в горах сгинула, будто подменил кто. Дед с бабушкой отдали меня под его опеку, они тогда сами не в себе были — и все! Он за каждым моим шагом следит, ни вздохнуть, ни выдохнуть без его ведома. Любого ухажера проверяет после первой же улыбки, будто мне сразу метку брачную ставить собираются. Ходила с охраной, как преступник. Никакой свободы, никому ни улыбнись, не говоря уже о том, чтобы словом перекинуться, только под присмотром. Помешанный!

— Так может он боится, что и с тобой беда приключится? — осторожно предположила я.

— Угу, а твой Амаль, может, так же?! Боится?! — ехидно отбилась Эльса. — Чего ж сама сбежала от своего заботливого брата?

Я даже остановилась, прежде чем с горечью пояснила:

— Мой брат убил нашего отца за право возглавить клан. А мне свободы не давал, чтобы свою власть в клане упрочить, да на соседние давить в случае чего. Я же повитуха хорошая. Амаль лишь власть любит и силу. А вот твой дядя, мне кажется, просто по-родственному боится за тебя.

Эльса, опешив, сперва таращилась на меня, а потом обиженно мотнула головой:

— Ой, ты просто Дина с его тигриными замашками не знаешь: я круче, чем горы, и хозяин, если не всея Фарна, то уж точно лучшей его части — все это кого угодно сведет с ума.

— Твой дядя Дин с юга, да? — усмехнулась я. — От него ты и сбежала на север к другому дяде?

— Угу, — мрачно кивнула своевольная беглянка. — Шесть лет я под опекой Дина прожила как в клетке, а как восемнадцать исполнилось, тайком сбежала к дяде Томашу, старшему брату моего отца.

— Это тот представительный, седой волк из клана Серых охотников — твой дядя Томаш? — уточнила я.

— Да, — кивнула Эльса, а потом опять возмутилась: — Знаешь, добралась я до Аверта, думала: ну все, свобода, холостяки, сейчас ка-ак развернусь... ка-ак замуж выскочу...

— Ну и как, удалось? — хихикнула я, предвкушая забавную историю.

— И ничего! На мою голову снова свалился наш 'круче гор, хозяин всея Фарна', обработал дядю Томаша вместе со всем кланом Серых — и следующие два года на севере ничем не отличались от предыдущих шести на юге. Опять ходила по струнке и с охраной!

Я тихонечко смеялась, слушая горе-невесту, а потом, качнув головой, заметила:

— Но ведь в смотринах же ты участвовала?

— Угу, участвовала — ехидно кивнула Эльса и, лукаво блеснув голубыми глазищами, позлорадствовала. — Дин запретил строго-настрого, а я дяде Томашу соврала, что добро он мне дал. Пришлось дяде Томашу меня самому провожать на смотрины.

— Понятно... — протянула я, удивленно поглядывая на кошку плутовку, перехитрившую саму себя.

Сперва я решила, что небольшого ума мне 'братец' достался, но, вспомнив свои думки по обретению мужа и 'повешение', призналась себе, что мы обе недалекие. Одно утешение: я-то вынужденно, а вот она по своей прихоти глупости творит.

Видимо, эти мысли отразились на моем лице, поскольку сервал, бросив на меня косой взгляд, с тяжелым вздохом проворчала:

— Да, дура, бывает, иногда. Теперь мне к Серым охотникам возвращаться никак нельзя. Дядя Томаш сам прибьет.

— Да неужели от тебя всех женихов гоняли? — не удержалась я от вопроса.

Кошка тоскливо кивнула и добавила:

— Всех, кто мне нравился. Зато Дин постоянно знакомил меня с теми, кого счел достойными. Такими же, как и он: правильными, состоятельными, ответственными, способными защитить жену и будущую семью... занудами, в общем.

— Все старые и никто не приглянулся, да? — посочувствовала я.

— Почему старые? Молодые. Только последний парень, которого Дин ко мне женихаться привел, на мою очередную шутку предложил давать ему знать, когда смеяться нужно. Вот такого высокого мнения тот умник был обо мне. Шутки ему не понра...

Я не выдержала и, закрыв рот ладонями, беззвучно смеялась до слез: ну 'несчастная' Эльса, ну уморила!

А затем, чуть успокоившись, решилась на мучающий мое любопытство вопрос:

— Слушай, а зачем ты Валиана цепями к кровати примотала? И главное — как он тебе это позволил?

Бывшая княжеская невеста хмыкнула, на лице у нее мелькнула такая всезнающая, прожженая ухмылка, которой я у нее прежде не замечала, и рассказала:

— В Аверт два года назад я тоже сбежала, изображая мальчишку-сироту. Ехала с ярмарочными актерами. Ох, чего я у них не наслушалась только. Так вот, ехали там две кошки акробатки, и подслушала я, как одна хвалилась другой, что попадаются мужики, которые любят, когда женщина главнее. Бывает, связывает своего полюбовника и... — Эльса, увидев мои круглые, горящие любопытством глаза, резко замолчала и хмуро завершила: — В общем, не для порядочной лу такие разговоры. Мала ты еще!

— Мне двадцать три, между прочим! Я старше тебя на три года, — вскинулась я обиженно.

Посверлив меня взглядом, а потом, покраснев от стыда, Эльса выдохнула:

— Да гадости они говорили всякие, нечего их повторять, раз уши деть некуда было. Да и сама посуди, вот подслушала я те тайны, на Валиане их попробовала — и что теперь?

— Что? — повторила я.

Беглая невеста мрачно закончила:

— Шкуру с нас спустят, вот что! Если поймают.

Мы прошли в молчании немного, а потом я не выдержала:

— И куда ты теперь? К дяде Дину?

'Братец' хмуро мотнула головой, пожевала полную, чувственную губу, а потом поведала, что задумала:

— Замуж мне надо. Срочно! Если Дин узнает или поймает, то князь покажется мне лучшим выбором. Поэтому осмотрюсь в дороге, на юге тоже много больших и крепких кланов. Выберу самого сильного оборотня...

— ...как Шай из Обжигающей лощины... — закончила я.

— Да... — согласилась Эльса, а потом, споткнувшись на слове, укоризненно глянула на меня. Дальше покраснела и призналась: — Этот волк просто подарок Луны. И пахнет умопомрачительно!

Я невольно пожала плечами: пахнет, как обычный волк, но Эльса фыркнула, заметив мои сомнения. Даже больше, она расслабилась, будто бы вычеркнув меня из соперниц, и нахваливала его от всего сердца.

Потом мы обсуждали свои дальнейшие дела. Перво-наперво надо выведать, куда точно идет обоз. Еще надо бы ознакомиться со всеми городками, через которые будем проезжать. И если место понравится, можно будет обосноваться там. На том и порешили, прежде чем в телегу прыгнуь.


* * *

Со стороны, наверное, могло показаться, что к вознице на козлах подбираются два хищника, настолько осторожно мы с Эльсой подсаживались к Глену. Большие тюки с чем-то, сложенные в телеге мешали, пришлось перебираться, будто холмы на четырех лапах преодолевали. Леопард оглянулся, блеснул хитрыми, желто-карими глазами и молча следил, как мы, цепляясь за борт телеги, садимся слева от него, этакой милой родственной парочкой. Но не препятствовал, видно самому тоже интересно было, о чем речь пойдет.

— Странные вы, — задумчиво выдал Глен, окинув нас цепким взглядом, и вернул внимание паре крепких лошадей-тяжеловозов.

Мы же, только-только успокоившись, вновь напряглись, зыркая на него исподлобья.

— Почему вы так считаете, ата? — осторожно спросила я, с неудовольствием услышав в своем голосе легкое заискивание.

Тьфу на меня! Я же мужик! Теперь...

— Одеты не по-сиротски. Мелкие, но при этом не задохлики полуголодные. Кожа на вид нежная, как у юнцов, ведете себя, как пацаны, но явно старше... — спокойно перечислял свои наблюдения Глен, заставляя нас нервничать еще сильнее. А потом он резко обернулся, глубоко вдохнул, стараясь уловить наш запах. Нехорошо прищурился и поинтересовался: — И почему-то совсем не пахнете!

— Бабка-злыдня на базаре прокляла, — быстро нашлась Эльса, не забыв подпустить в голос злости и обиды.

А я поддакнула:

— Да, всего за горсть семечек... бесплатных.

— Так вы на дармовщинку не только на чужих телегах разъезжаете, но еще и семечки таскаете?

Я охнула от сунутого мне в бок локтя Эльсы. А я что? Я все на лету хватаю: не умею врать и на ходу сочинять — значит больше не берусь. Оставлю эту сомнительную честь 'братцу'. Он у нас мастер по части сочинительства.

А Эльса тем временем вдохновенно исправляла недоразумение:

— Она нас обвесила, а когда ее поймали на жульничестве, устроила хай на весь торговый ряд. Ну мы и хватанули каждый по кулаку... а ведь нам должны были гораздо больше.

Я молча, но проникновенно правдиво таращилась на Глена и усердно кивала.

— Бывает, — качнул головой леопард, невольно привлекая к себе внимание.

Пшеничные волосы, яркие большие глаза, широкое лицо и высокие скулы, с виду мягкие полные губы — очень симпатичный мужчина. В свою очередь глубоко вздохнув, я убедилась, что запах у него сильный.

Как с недавних пор повелось, язык у меня сработал раньше головы:

— А вы женаты, ата?

Светлые брови Глена взлетели на загорелый лоб, он недоуменно уставился на меня:

— А с чего это тебя моя семейная жизнь заинтересовала?

Мысленно дав себе подзатыльник, стараясь, чтобы звучало беззаботно, махнула рукой:

— Да так, для себя, на будущее. Скоро и наше с Элем время придет, ата, а у нас на севере с невестами после войны совсем худо стало, хоть волком вой. Все лу наперечет. Вот и хочется знать, как дела на юге.

Глен насмешливо хмыкнул:

— Чтобы девицей обзаводится, сначала научись ее от соперников защищать. Жених...

— Мы постараемся, — хмуро буркнула Эльса.

Леопард повел широкими плечами, расстегнул пуговицы на темной куртке: солнце все сильнее пригревало и крупному мужчине становилось жарко. Я подумала, что он уже и не ответит, но ошиблась:

— На юге издревле женщин гораздо меньше, чем нужно. Никто не знает почему, но чем жарче и суше край, где живут оборотни, тем больше мальчишек рождается, и все слабее надежда на рождение девочек. На севере равновесие вроде сохраняется, я знаю, что и на западе тоже. На востоке — с переменным успехом, уж больно погода у них из года в год переменчива: то жара и засуха, то проливные дожди месяцами и холод. Так что, боюсь, вы зря решили податься именно к нам. Лучше бы на восток или запад направились, раз остались без рода и клана. Там спокойнее. И свободных женщин больше.

— То есть, в ваших южных кланах с женщинами совсем туго? — спокойно уточнила я, внутри же только радуясь этому.

Глен пожал плечами, соглашаясь:

— Наши холостяки все чаще отправляются на поиски жен в чужие края и привозят их из разных концов Фарна. В последние годы особенно.

Эльса недоверчиво переспросила:

— Что-то я не слышал, чтобы настолько плохо на юге с девицами было. Конечно, их немного, но...

— А ты много общаешься с южанами? — насмешливо уколол Глен девушку.

Эльса тут же, не моргнув глазом, выкрутилась:

— Просто мама много рассказывала про свой клан, да и про жизнь на родине. Разве что за несколько лет все успело сильно измениться, в чем я сомневаюсь.

Глен легонько стегнул по крупам лошадей, поторапливая, поджал губы, вновь привлекая к ним мое внимание, и пояснил:

— Жизнь меняется. И не в лучшую сторону. Старые традиции уходят в прошлое, оборотни становятся враждебнее, злее. Сам Фарн меняется! На севере льды забирают все больше земли, вынуждая исконные кланы рыбаков и охотников покидать веками насиженные места в поисках лучшей доли. На юге же наоборот климат жарче становится, значит девочек рождается меньше, а одиноких озлобленных мужчин, которые не смогли обрести семью вовремя, все больше. Душников развелось столько, что их можно встретить где угодно, в горах — особенно. Так что девицы на выданье в каждом клане наперечет и абы за кого ни одну не отдадут.

— А если любовь случилась? — вспомнила я Марийку с оставшимся неизвестным возницей.

Глен хохотнул насмешливо и с нескрываемой иронией ответил:

— Ну, если конечно, такого дрыща полюбит какая краса, то может и отдадут. В наших краях еще чтут традиции. Любовь для будущих супругов и родителей бесценна. Но тогда не обессудь: семья невесты с тебя три шкуры снимет, но настоящим мужиком сделает обязательно. Чтобы их кровиночку защищал, кормил, холил и лелеял.

На 'дрыща' я решила не обижаться, сейчас важнее как можно больше подробностей узнать, а не устраивать склоки. Еще заметила, что Эльса мрачно провожает взглядом поля вдоль обочины. Небось сравнивает, о чем Глен сказал и сравнивает со своими воспоминаниями о родном крае. Из рассказов кошки сервала я поняла, что под крылом своей семьи жила она, как отмеченная Луной, — избалованная и любимая, единственный ребенок, еще и девочка, — несмотря на излишнюю опеку дяди, младшего брата погибшей матери. Думается, Эльсе мало в чем отказывали, баловали, тешили и растили, как нежный цветочек. Суровой жизни она просто не знала и не замечала, какие трудности порой испытывают обычные оборотни, а занималась собой, волнуясь лишь о том, что 'притесняют' — много воли не дают. Даже сбежав в клан погибшего отца, она и там получила любовь, заботу и полную защиту от жизненных невзгод. Ведь вертела дядей Томашом как хотела.

А вот я слушала Глена с большим интересом. О многом сама узнала, будучи повитухой и целителем. Да и Амаль меня не холил и не жалел, так что трудностей хлебнула и суровую жизнь знаю не понаслышке. Не голодала, конечно, и без крыши над головой не оставалась, но все-таки.

— А вы, ата, из какого клана? Далеко от границы с княжеством живете? — спросила я.

Мужчина вновь окинул меня пристальным изучающим взглядом. Ох, не прост этот леопард, не обычный возница, как я решила вначале. Хотя за обедом я успела многих разглядеть, мне тогда показалось, что из 'простых смертных' здесь нет ни одного.

— Далеко. Левее Тихой заводи, где родилась твоя мать. Вы направляетесь туда?

Я пожала плечами, а Эльса пояснила вместо меня:

— Мы думаем заехать в оба клана. Где нам будут рады, там и останемся.

— Заводь — небольшой клан, проживающий на берегу длинного озера, места там плодородные, оборотни сильные, за свое постоять всегда готовы. И девочки там рождаются чаще, чем в других кланах. Соседи всегда рады с ними породниться.

— Да, папа рассказывал мне в свое время, — с горечью и душевной болью вздохнула я. — Правда, отцу мать не отдали в жены, хоть и сильный был, и состоятельный волк. Выгнали его взашей, стоило заикнуться о браке с красивой кошкой. Но мама полюбила и сбежала за отцом. Они друг друга очень любили. И...

Я замолчала, вспомнив, что история братца Савы далека от девицы Савери. Но Глен смотрел с сочувствием, видно решил, что дальше рассказывать слишком больно.

Зато Эльса удивила: приобняла меня за плечи и прижала к себе. И главное, слушая мои откровения, леопард заметно расслабился, из его глаз ушла подозрительность.

— В обозе, как мы поняли, оборотни из разных кланов? Так, наверное, проще защищаться от лиходеев и душников? — осторожно спросила Эльса.

Мы с ней знали, что это за обоз и зачем собран, но хотелось продолжить разговор и узнать побольше.

— Да, мы из разных кланов, — кивнул оборотень, — передавали князю весточку от южан. Ну и торговые дела заодно вели. Чтоб даром не мотаться за тридевять земель.

Зря мы дальше ждали продолжения. Глен излишней разговорчивостью и откровенностью не страдал. Зато исподволь начал прощупывать нас, спрашивая о жизни в Аверте, настроении городских жителей, отношении к князю. В итоге, мы с Эльсой помогали друг дружке уходить от скользких вопросов: она делилась тем, что узнала за два года жизни в столице, а я передала те самые вести, которые недавно в трактире 'Логово большого лиса' перед смотринами от Вита слышала, да от рыбака, которого он до Аверта подвозил. Вот и пригодились слухи.

Судя по всему, Глену новости понравились, и наше нелестное мнение о князе он тоже подметил. Так и прошел день, а когда небо начало краснеть перед закатом, бескрайние поля сменяться небольшими перелесками и холмами, Шай объявил привал.


* * *

Пока обозники устраивали лагерь, распрягали лошадей, выставляли охрану, мы с Эльсой под присмотром Наума готовили есть. Попутно приглядываясь к мужчинам: авось найдем свое счастье здесь. Одна уж точно нашла! Эльса завороженно следила за Шаем, проворачивавшим сразу несколько дел. Деятельный оборотень, основательный, за таким наверняка как за каменной стеной.

Пока мы, хрипло дыша от натуги, тащили котлы с водой к кострам, мой 'братец' чуть шею не сломала, провожая взглядом прошедшего мимо главу обоза. Чуть не ополовинили котел, споткнувшись из-за нее.

— Ты же мужик, Эль, ты чего творишь-то?! — шикнула я на нее. — Шею не сломай.

— Он та-ак пахнет... еще и вспотел за день, — застонала Эльса, — и рубаху расстегнул, охальник, глаз не оторвать.

Я приостановилась, вытаращилась на нее, гадая, что приятного в потном Шае, но решительно зашипела:

— Нас кормят, поят и везут, да под охраной! И все задарма, а ты слюну пускаешь на главного, балда. А ну как заметят? В лучшем случае, выкинут.

— А в худшем? — хмуро буркнула подруга по несчастью, а потом встрепенулась: — Вдруг — женится?

— А если не он? — ехидно предположила я. — А если Наум к тебе любовью воспылает?

Мы посмотрели на нашего повара-командира — огромного оборотня, чья медвежья натура проявлялась во всем: в неторопливых, но точных и аккуратных движениях, ответственном отношении к делу. Обед-то у нас вышел на славу, вот и сейчас Наум отбирал припасы для ужина с толком, с расстановкой. Сам он хоть и могучего, плотного сложения, но ни капельки жира на нем незаметно. Вон как перекатываются мускулы на широкой спине и руках под плотной рубахой. Широкий ремень подчеркивает каменный живот, крепкий зад и бедра. Иногда он, словно танцуя, вертелся вокруг костров, засыпая в котлы очередную порцию то мяса, то крупы, подобно воину, разминающемуся перед боем.

Я тоже засмотрелась на Наума — кареглазого, симпатичного мужчину с кудрявой каштановой шевелюрой. А ведь пока ехала в телеге, любовалась другим оборотнем — Гленом. Тьфу!

— Я — мужчина! Я — мужчина! — зашептала я, поймала очередной тоскливый взгляд Эльсы на Шая и рыкнула ей: — Советую и тебе повторять это для себя, братец липовый.

Дальше мы перли котел, глядя под ноги и мысленно твердили эти слова. Я почти уговорила себя: пока ели в кругу сильных и привлекательных мужчин, даже не думала о любви, замужестве и потомстве. Будет еще время. И даже расслабилась, слушая неспешный разговор, да незлобивые шуточки братьев гиен Мишека и Дашека над соседями. Насколько я поняла, оба женаты и детьми обзавелись.

И все было хорошо и спокойно, но тут, на наше с Эльсой невезение, Шай, отлучавшийся, чтобы переговорить с караульными, после ужина сел рядом с нами, попить взвару горячего, смешанного с вином для хорошего сна и настроения. То ли вино в голову втюрившейся девице ударило, то ли потный Шай рядом неудержимым соблазном оказался — она сначала жадно задышала, зажмурившись от удовольствия. А потом и вовсе дотянулась до плеча Шая и начала тереться об него, как самая обычная домашняя кошка, ластящаяся к хозяину, а не приличная девица-оборотница.

Сидевшие вокруг костра мужчины постепенно замолкали, увидев, чем мой братец Эль занимается. Мишек и Дашек, сверкнув желтыми глазищами, ухмыльнулись. А сервал знай себе все сильнее наяривала, терлась щекой, как так и надо, пока обалдевший Шай не обернулся к ней. Пару мгновений он смотрел на макушку Эльсы округлившимися серыми глазами, а потом в них зажглась ярость. Я не успела даже среагировать, когда в следующее мгновение моя забывшаяся подруга кубарем полетела в сторону.

У меня сердце в пятки упало: а вдруг прибил со злости! Подскочила к Эльсе, а она сама, мотнув головой, уселась и ошеломленно уставилась на окружающих, приходя в себя. Я облегченно выдохнула, заметив, как распухает ее левое ухо. Не убил, только по уху двинул. А ухо привести в порядок — плевое дело.

— И что это было? — угрожающе прорычал Шай, вставая с бревна.

Поскольку бедняжка кошка потирая пострадавшее ухо, болезненно морщилась, объясняться решила я, припомнив, как это делали парни из моего клана, когда оправдывались перед старшими:

— Глен сказал, скоро город, мы думали пройтись там, если подольше задержимся. Может курочек поискать свободных... А нас бабка-злыдня прокляла и запаха лишила. Ну вот Эль и попробовал вашим запахом натереться. Вы у нас такой запашистый, что любая клюнет.

Мишек и Дашек ржали так, что впору коней пугать, издавая режущие, неприятные звуки, свойственные многим гиенам. Наум с улыбкой качнул головой, бросив поварешку в пустой котел. У Шая светлые глаза чуть не побелели.

— Петухи нещипанные, — выплюнул он. — Лучше своей работой займитесь. Котлы грязные на вас, вперед, к ручью. И чтобы блестели!

— Мыть котлы? — вскочила Эльса, забыв про покрасневшее, опухшее и ненормально торчащее ухо. Оборотни ухмылялись, а мне хотелось быстрее развязаться с обязанностями, да сделать ей примочку целебную. Но сервал громко заявила: — Я мужик! А грязная посуда — это женское дело.

Шай выпрямился в струнку и словно закаменел. Даже не знаю, что бы было, не вмешайся вовремя Мишек и Дашек:

— Шай, ты не против, если этими настоящими мужиками займемся мы?

Я громко сглотнула, распоследними словами мысленно поминая языкастую Эльсу. А все из-за дара, с которым она, вроде бы, управляется. Известное дело: сонники и проклятийники — особы с весьма склочным взрывным характером, хоть первым до вторых далеко, конечно.

Волк мотнул головой и ушел от нас подальше. А мы, как два кролика, уставились на гиен, сытых, правда, но все равно опасных.

— Мужики, значит? — протянул Мишек.

— И посуда не женское дело? — добавил Дашек.

— Да, — пискнула я.

— Хорошо, до конца пути мы из вас сделаем действительно настоящих мужчин, — с некоторой угрозой пообещал Дашек.

А Мишек бегло оглянулся и приказал:

— Раз котлы не про вас, значит так: набираете дров вон у того дерева на холме, а потом бегом, повторяю, бегом, возвращаетесь.

Указав на дерево неподалеку, Эльса беспечно уточнила:

— У того?

Братья переглянулись, обменялись оскалом и единодушно поправили:

— Нет, во-он у того.

Мы проследили за их вытянутыми руками. И я почувствовала, как невольно открыла рот, увидев в красном закате высокое, толстое дерево примерно за версту.

— Там? Собирать дрова? — дошло до Эльсы.

— Ага. По четыре жердины на брата, в каждую руку, — добавил приятных ощущений Дашек, строго на нее посмотрев. — А теперь, мужики, бегом! Туда и обратно!

Мы послушно рванули, у них не забалуешь. Клыки и когти такие, что без ножей обходятся. Бежали мы с трудом, особенно обратно, в боку кололо нещадно. Я всю дорогу отчитывала недоделанного мужика Эля, а та вяло отбрехивалась.

В лагерь мы только что не приползли, представ пред желтые очи Мишека и Дашека, встречавших нас, как положено, широко расставив ноги и сложив руки на груди. Мокрая как мышь Эльса прямо-таки взмолилась:

— Я вас очень прошу, ну пожалуйста, можно я помою котел?

— А можно я всегда буду мыть все котлы?! — прохрипела я с надеждой, роняя жерди и падая на колени.

— Меня радует такая покладистость!

— И быстрая обучаемость! — хохотнули братья.

К счастью, котел нам дали мыть один и, драя его до блеска песком, я уже незлобиво подшучивала над кошкой, исподтишка обиженно посматривавшей на Шая:

— Когда мужик влюблен, он готов не только звезду с неба достать, а еще и помыть посуду!

— Три-три, умник, сам-то тоже через кастрюлю пытался счастье поймать, — тоже не смолчала она, напомнив мне про княжеские смотрины и тур с едой.

Затем нас отпустили спать, снабдив большой и мягкой шкурой. Настроение было хорошее: ухо Эльсе подлечили, наши спутники оказались суровыми, но справедливыми, порядочными и надежными. В такой компании не страшно, и мы спокойно улеглись в телеге Глена, любуясь звездами.

Глава 16

— Подъем, мужики! — гаркнули надо мной, заставив вздрогнуть от неожиданности и проснуться.

Высунувшись из-под шкуры и с трудом продрав глаза, я посмотрела на удаляющуюся спину одного из братьев гиен на фоне сереющего неба. Только-только приближающийся рассвет — чего их в такую рань подкинуло? Я широко зевнула, протерла глаза и ощутила болезненную ломоту во всем теле.

— О, Луна, защити и помоги... — простонала под боком Эльса, тоже выпроставшись из-под шкуры.

Братец сразу нахлобучила кепку на голову, прикрыла пологом шею и часть лица и с мучительным стоном, словно ей уже давно перевалило за сотню, полезла из телеги. Я приподнялась и тоже поспешно нацепила кепку, быстро окидывая себя взглядом, проверяя, не вылезло ли наружу чего женского. И рванула за братцем, но только рванула, потому что руки, ноги и даже головушка слушаться не хотели и болели так, будто меня всю ночь били-били, а убить забыли. Да-а-а... вчерашняя мужская пробежка с дровами даром не прошла: руки-ноги словно плети, а спина и вовсе отваливается.

Кое-как спустившись на землю, кривясь и охая, я еще раз тщательно проверила свой наряд, ведь я же мужик, чтоб им всем пусто было. Недолго думая, вытащила из телеги корзину и достала пузырек со снадобьем, которым пожилого Вита по дороге пользовала. Мы с такой же болезной Эльсой жадно его ополовинили, мрачно переглянувшись. Затем вместе поковыляли в кустики, не пришлось даже изображать мужскую походку: без притворства плелись, скособочившись, ногами колесом, слегка загребая ботинками. Никакого тебе намека, что девушка идет, да как лебедушка плывет. Вся женственность вчера у холма осталась.

— Да не стони ж ты так, нас раскусят сразу, — шикнула я на Эльсу, когда мы направились к костру, мечтая присесть и перекусить.

— Я не могу-у-у... у меня все но-оет... Настойка твоя почти не помога-а-ает, — чуть не плакала она, а ведь недавно князя цепями привязывала.

Поймав внимательные, насмешливые взгляды обозников, в особенности братьев гиен, я зло шепнула, чтобы не услышал кто случайно:

— Ты же мужик, и ныть нам не пристало.

— Луна, я ненавижу быть мужиком! — не унималась Эльса.

— Смотри-ка, ушастые... ползут, — ехидно приветствовал нас Глен.

Оскорбительное 'ушастые' подействовало. Мы враз подобрались, злобно уставились на леопарда зубоскала и почти бодренько дошли до костра. Наум молчком улыбался. Мишек и Дашек встретили нас загадочной, многозначительной ухмылкой. Шай подозрительно хмурился, взирая на Эльсу. И почему мне кажется, что этот Стальной волк постоянно пытается в чем-то разобраться, глядя на нее? Но его постоянно отвлекали. То один оборотень подойдет, то другой за советом или указанием. Невольно хотелось, чтобы они его почаще дергали, а то мало ли...

— Я смотрю, вы никуда не торопитесь, — продолжил подзуживать Дашек. — О чем размечтались, отроки?

— О счастье! — буркнула Эльса. — Не видно, что ли?

Гиены обменялись выразительными взглядами, сверкнув желтыми глазами, и одновременно выдали:

— Меньше ворчите и больше мурчите. И будет вам счастье!

Получив слишком двусмысленный совет, мы благоразумно промолчали. Постояли под гнетом пристальных мужских взглядов, помялись, а стоило нам скосить глаза и принюхаться к забулькавшей в котле каше, Мишек качнул головой:

— Мы же договорились, что сделаем из вас настоящих мужиков. Или уже передумали?

Мы с Эльсой, сжав кулаки, исподлобья смотрели на хитро щурившегося мучителя и шумно дышали. Наконец, подруга по несчастью покорно выдавила:

— Ну вот еще, кому же не хочется стать сильным оборотнем. Это наша мечта просто.

— Тогда, как и вчера, бегом до того самого дерева и обратно. И побыстрее, а то каша остынет и обоз ждать не будет, — радостно потер здоровенными ладонями Дашек.

Тоскливо взглянув на бревно, котел с едой, мы дружно развернулись и побежали. Удалившись на приличное расстояние, уже не сдерживаясь, стонали в голос — мышцы болели нещадно.

— Какого душника ты вчера разорялась, мол, я мужик, а мужики посуду не моют... — набросилась я на Эльсу.

— А ты тупее историю придумать не смогла? — огрызнулась она в ответ. — Мы пойдем в город кур топтать. Тьфу, похабщина какая!

Я сконфуженно оправдывалась, не забывая передвигать ноги:

— У нас в клане парни так говорят, вот и ляпнула первое, что пришло в голову, надо же было выкручиваться.

— Может уйдем от них? — неожиданно предложила Эльса с надеждой посмотрев на меня.

Кожа на ее бледном лице покрылась испариной, несмотря на раннее, по-весеннему прохладное утро. Голубые глаза лихорадочно блестят под козырьком. И бежит она еле-еле, смешно загребая ногами, и одежда на ней болтается, выдавая более хрупкое сложение, чем должно быть у парня семнадцати лет, как мы 'признались'. Наверное, я и сама выгляжу не лучше, если не хуже, будучи еще более тонкой и мелкой, чем Эльса.

— У меня совсем мало денег с собой, а тут кормят и везут бесплатно, — удрученно признала я.

А злополучное дерево далеко... елки-палки...

— Еще и горы перейти придется, а там на душников нарваться ничего не стоит. Обозы с юга только под охраной и водят, иначе беда, — с грустью согласилась с нашим незавидным положением Эльса.

— Да ладно, разве мы пробежаться лишний раз не сможем? — притворно храбрилась я.

Бежать и разговаривать было очень тяжело, но когда еще возможность высказаться будет.

— Сможем, куда ж деваться. Только подозреваю, что гиены раскололи нас, — мрачно выдохнула Эльса.

— С чего это ты решила? — всполошилась я.

— Смотрят больно насмешливо. Словно подначивают сдаться или признаться в обмане. И этот намек на мурчание... не понравился мне.

— А другие?

— Те вряд ли. А эти желтоглазые кровопийцы... я почти уверена. Но молчат пока...

— Ну и ладно! — махнула я рукой. — И пусть молчат, глядишь, мы с ними горы перевалим — и разойдемся по-мирному.

— Как с князем? — хихикнула Эльса.

— Типун тебе на язык, братец, — мрачно буркнула я, взбираясь на холм к дереву.

Привалившись к стволу, мы отдышались, потом быстро осмотрелись и, собрав немного хвороста, отправились обратно. Причем гораздо бодрее, ведь в лагере нас ждал завтрак и уже почти любимая телега, в которой можно будет передохнуть.

Ох, нелегок путь к счастью и любви!


* * *

О том, что наш обоз остановится неподалеку от города, я узнала поутру четвертого дня пути. Когда мы с Эльсой вновь бежали 'во-он до того дерева', вернее до огромного камня, который оказался указателем города Малинника. Оттуда в рассветной дымке проглядывала длинная линия городских крыш. Причем близехонько, всего в паре верст навскидку. Почему мы не стали заезжать в Малинник — непонятно. Может южане не хотят лишнего внимания?

После плотного завтрака и добросовестного мытья котлов в узенькой местной речушке мы узнали, что останемся здесь до следующего утра. Затем я упросила Мишека и Дашека, собравшихся в город пешком, взять меня с собой. Эльса, подруга называется, отказалась, де здесь она уже была и ничего занятного не нашла. А вот прикорнуть после тяжких трудов в телеге и досмотреть очередной сон — с превеликим интересом и удовольствием.

Кроме меня компанию братьям-гиенам составил Глен. Пока шли, гиены рассказали, что городок сей основали сразу несколько кланов медведей-солнцепоклонников, а название он получил из-за малиновых кущ, разросшихся с западной стороны. У первых домов спутники мне наказали к ужину быть в лагере и не искать неприятности на кошачьи уши и чересчур любопытный нос. Дальше они пошли по своим делам, а я по своим. Хотелось, как обычно, мир посмотреть — поглазеть по сторонам да на местных оборотней.

Медведи, как водится, в основном очень крупные, мощные и в человеческой ипостаси, тем более в Малиннике их большинство, поэтому попервости я шарахалась, опасаясь, что вот-вот затрут или затопчут ненароком. Среди этих верзил сама себе казалась тем самым дрыщом, которым меня Глен обозвал.

Сразу же купив в первой попавшейся лавке туесочек с сушеной малиной, вкусно пахнущей летом и солнцем, я неторопливо брела по улице, разглядывая все подряд и не забывая лакомиться. В сущности, ничего в этом Малиннике необыкновенного нет, за исключением непривычно больших горожан. Да следов от недавней войны, то тут погорельцы отстраиваются, то там одни печные трубы торчат. А вот к полудню, когда пришла на огромную площадь, увидела два весьма примечательных здания. Словно две противоположности. Одно — сложенное из потемневших от времени бревен, украшенное деревянным кружевом, с древними рунами — храм Богини Луны, защитницы женщин и семей. Храм высокий, с квадратными окнами и тонким шпилем на остроконечной крыше, будто пронзающим небо. Подобный есть и в Аверте, и в Волчьем клыке, только поменьше.

Другое здание необыкновенное — беломраморное, с закругленными стенами, отражающими свет, прямо-таки сияющее на солнце. Откуда только привезли столько ценного камня! Крыша показалась мне и вовсе затейливой: серые каменные лепестки, будто плодоножка паслена. Нетрудно догадаться, что это храм Бога Солнца или Солнышка, как его еще ласково называют. Медведи в большинстве своем ему поклоняются. Я слышала, Солнышко — добрый и щедрый бог. Часто дарит своим детям удачу. Во всяком случае, медвежий город выглядит вполне процветающим и благополучным, словно здешних мест война лишь краем коснулась.

Я потопталась немного, глядя то на один храм, то на другой, и решительно направилась в святилище Луны. Внутри храма царил сумрак, терпко пахло ладаном, было тепло и уютно, будто в родном доме. В середине — купель, в которой в лунные ночи всегда отражается лик богини. Я бережно достала мамин амулет из-за запазухи и окунула в святую воду. И некоторое время, словно оторвалась от мира, просила дать мне сил заботиться о болезных и будущих матерях, уберечь от потерь. И подарить, наконец, семью и надежный дом...

После обращения к Луне на душе ощутимо полегчало. Потом я вышла на площадь, снова постояла в раздумьях и менее уверенно направилась в храм Солнца. За удачей! В отличие от Лунного Дома, в Солнечном оказалось светло и прохладно из-за обилия камня. В центре храма из-под земли бил ключ, и прихожане пили воду из ручейка, брызгали ею на себя. Я тоже подошла к источнику, присела рядом и напилась чистой холодной воды, после сушеной малины очень освежает. А перед тем как побрызгаться, попросила у Отца-Солнца наудачу: 'Помоги встретить свою судьбу!' Может, сегодня? Или в самое ближайшее время. Для большей убедительности и пользы дела я наплескалась едва не насквозь.

Оставив в храме Солнца, также как в храме Луны, серебрушку, я вышла на площадь в благостном настроении, готовая к судьбоносной встрече и переменам. И почти танцующей походкой направилась в сторону торговых рядов, откуда слышался смех, звуки музыки — ярмарочное представление каких-нибудь заезжих артистов идет. Почему бы и мне не развлечься?

Но не тут-то было. В толпе мелькнула знакомая мужская фигура волка в темной куртке и штанах, крепкой обуви. У меня внутри аж похолодело, а сама замерла на месте, не в силах даже дернуться, как сглазил кто. Волк чутко водил серыми мохнатыми ушами, выискивая малейшие признаки опасности. Наконец он повернулся ко мне лицом, и я судорожно сглотнула — Маран! Давненько не виделись, называется! Да я бы его лучше вообще больше не видела! Вот точно не соскучилась бы.

Маран сразу нашел меня глазами и смотрел мгновение-другое. Потом его глаза грозно сузились — меня словно промеж лопаток кто стеганул, кинулась наутек. Как же так, уже нашел? И пока я петляла между лотками, спинами и палатками, мысленно взывала к Батюшке Солнышку: неужели возвращение в родной клан и есть моя судьба? Незавидная и одинокая!

Неслась по торговым рядам как угорелая, а саму так и подмывало постоянно оглянуться и узнать, не догоняет ли Маран. Где уж было смотреть, куда несусь, вот и оплошала опять — врезалась, в кого-то, словно в стену, и не отлетела, потому что этот кто-то удержал. Замешкалась, пережидая, пока перед глазами от удара звездочки мерцать перестанут, и тут меня, прямо как четыре дня назад, когда в чужой телеге поймали, вздернули за шкирку в воздух. Со страху и досады, что Маран все-таки поймал, я угрожающе зашипела и замахала руками, выпустив когти и клыки, пытаясь вырваться из его лап.

— И кто это у нас такой прыткий под ноги не смотрит? — раздался знакомый, хрипловатый, глубокий голос, от которого каждый волосок на моем теле встал дыбом. Раздался совсем неожиданно и немыслимо.

Сначала я отметила под распахнутым знакомым черным плащем длинные мускулистые ноги в штанах, плотно облегающих бедра, широкий кожаный пояс с ножнами. Затем коричневую, крашеную ольхой, льняную рубаху со шнуровкой, концы которой небрежно болтаются, приоткрыв загорелую мощную грудь и крепкую шею. Плечи — косая сажень. Да-а-а... здоровенный мужчина, от такого не вырвешься!

Перестав сопротивляться, вернее, понапрасну смешно барахтаться на потеху толпе, я извернулась и медленно подняла глаза к лицу крепко державшего меня на весу хозяина этого чудесного голоса, намертво врезавшегося мне в память. И чем дольше смотрела на того, за кем совсем недавно добрый час гонялась по столичному базару, тем сильнее вязла в собственных ощущениях, будто пчелка в меду.

Я сглотнула, оторвав взгляд от мужского кадыка, упрямого подбородка, осуждающе поджавшихся губ. Затаив дыхание, осмелилась поднять глаза на скуластое лицо с впалыми щеками, высоким широким лбом и прямыми серыми бровями, крупным, но не сильно выдающимся носом. Как и Шай, этот незнакомец оказался двухцветным: дымчато-серые пряди красиво перемежаются с темными. Из густых волос торчат небольшие, мохнатые, серые уши с темной каемкой — окраски если не пугающей, то настораживающей, потому что говорит та о многом, как и большие, раскосые, ярко-желтые глаза с таинственными зелеными искорками-вкраплениями.

Судьба столкнула меня не с ирбисом, как я думала, — а тигром редчайшей 'снежной' расцветки. В отличие от ирбисов, они предпочитают горные долины. Разве спутаешь тигра с другим оборотнем: черная кайма на весьма характерных, широко расставленных округлых ушах любому скажет, что перед ним сильнейший представитель крупных кошек, ярый собственник и господин! Видимо, поэтому в Аверте он носил плащ с капюшоном — тигры любят власть, а Валиану Северному вряд ли понравился бы залетный соперник в княжестве.

И фигура, и лицо тигра иноземца показались мне жесткими, суровыми, строгими, хищными что ли. Наверное, даже если он улыбнется, его черты не смягчатся; наоборот, белоснежные клыки, кончики которых поблескивали между недобро сжатыми в узкую линию губами, оголятся до звериного оскала. Рассмотрев, наконец, оборотня, чей запах и голос мучили меня несколько дней, я судорожно вздохнула.

Сильный запах тигра вновь дурманил меня, околдовывая, захватывая мое обоняние травницы. Благодаря своему дару, не то сыгравшему злую шутку, не то, наоборот, позволившему в полной мере раскрыть его дивный аромат, я упивалась сотнями мельчайших оттенков. Наслаждалась, погрузившись в этот аромат.

В чувство меня привел насмешливый глубокий бас незнакомца:

— И что такая лапуля здесь делает? Да еще в непотребном наряде?

Моргнула, приходя в себя, и отметила горячий мужской интерес в желтых тигриных глазах. К моему огромному удивлению, и вопрос, и интерес незнакомец проявил именно ко мне, быстро вернув мне мозги на место. И хоть я позорно болталась в воздухе, удерживаемая его рукой, как провинившийся котенок, но все равно распетушилась:

— Какая я тебе 'лапуля', извращенец? Я — мужик! Глаза разуй!

Тигр шумно вдохнул, нахмурился, смерил меня внимательным взглядом, а потом усмехнулся:

— Если ты мужик, то я точно извращенец!

Народ уже не только оборачивался на нас, некоторые даже останавливались поглазеть, в чем дело и чем дело кончится. А мне стало обидно слушать насмешки, да еще в лапах чересчур уверенного в себе тигра. Криво ухмыльнувшись, я поддалась совершенно безумной, сиюминутной затее:

— Не знаю, не знаю, насколько ты извращенец, а вот народ именно так сейчас и подумает.

И как бы в отместку за бестолковую беготню по Авертовскому базару, я потянулась к мужчине, вцепилась в его плащ, ногами обняла за талию и прижалась губами к его губам. Конечно, это мой первый поцелуй, и целовалась я неумело, но старалась на славу. Как я думала!

Незнакомец, которого я 'атаковала' на глазах у любопытствующих горожан, сперва замер, будто от удивления, потом крепко прижал меня к себе и поддержал затею. Дальше его губы ласкали мои, а затем, требовательно раздвинув их, в мой рот протиснулся язык. Я попыталась выпихнуть 'наглеца', но чувственная игра увлекла меня непередаваемо приятным вкусом и ощущениями. Захватила...

Ох, даже не знаю, куда бы завел нас первый и такой горячий поцелуй, если бы не здоровенная ручища незнакомца, стиснувшая мой зад. Вот она-то и привела меня в чувство лучше ушата холодной воды.

Я укусила обнаглевшего тигра за губу до крови и, благодаря тому, что он от неожиданности дернулся и ослабил хватку, оттолкнувшись ногами, выскочила из его объятий. По-кошачьи упала на четыре 'лапы' — и через мгновение унеслась прочь. Правда, бежала недолго, сама же резко приостановилась, затем и вовсе застыла, дотронувшись пальцами до губ, горевших от поцелуя. На языке остался вкус крови мужчины, которым хотелось еще раз насладиться. Вот только, если опять попадусь к нему в лапы, за мою нахальную, из ряда вон выходку прибьет без сомнений. Стояла в растерянности и мучилась: вернуться или нет?

'Дура! — шепнула сама себе. — Может он моя судьба, а я, глупая, сбежала, вдобавок опозорив его при честном народе'.

За подобную проделку любой мужик по голове не погладит, а уж непомерно гордые, самолюбивые тигры и подавно. Расстроилась я совсем, обреченно махнула рукой и поплелась из Малинника, а к ногам, словно кандалы приковали, еле волочила. Ко всему прочему, еще и не смотрела по сторонам, погрузившись в свои переживания.

Именно из-за невнимательности напоролась на очередную неприятную встречу — почти столкнулась с Мараном. Он возник впереди всего в трех шагах от меня и замер, уставившись в упор нечитаемым взглядом. Я затравленно смотрела на него, краем глаза кося, куда бы скрыться, но прекрасно понимая, что спастись от сильного волка, одного из лучших охотников клана, можно только чудом или волею богов. Странное дело, Маран хватать меня не спешил, стоял, больше не приближаясь и молча глядел на меня.

Наконец, я, чуть не плача, выдохнула, не выдержав испытания:

— Я не вернусь, слышишь.

— Я нашел тебя. И могу найти в любой момент, — глухо пригрозил он, к моему ужасу, сминая в руке кисет с шепотником, которым угрожал одурманить и усыпить.

Судорожно сглотнув, я сделала два шага назад, пытаясь увеличить расстояние между нами. Мотнула головой и, с трудом не срываясь на крик, пообещала:

— Я не вернусь! Даже если ты меня одурманишь. Лучше умру, но не вернусь. Я свободная кошка. Хочу любви и счастья, как и вы все. Разве я не заслужила? — Слезы все-таки полились по моим щекам и голос задрожал, когда прорычала: — Я одиннадцать лет отдала клану, берегла ваши жизни, ваших жен и детей. Я не вернусь туда, где меня все предали!

Маран — сильный мужчина, справедливый, я знаю, что верный и любящий муж, — продолжал стоять, широко расставив ноги, мрачно глядя на меня. И когда я уже решила, что проиграла и придется начинать все заново, удивил: поморщился и как-то неуверенно сунул кисет с шепотником запазуху. Затем вытащил небольшой кошель со словами:

— Я видел, что ты на юг подалась с посланцами. Молодец, что парнем вырядилась, на первое время сойдет. — В один шаг он оказался рядом со мной и сунул в мои ослабшие от страха руки кошель, звякнувший деньгами. — Возьми, в дороге пригодится, хоть здесь и немного, но голодной не останешься. Не распространяйся налево-направо про сильный дар. Погоди и осмотрись, приглядись к окружающим. И выбирай клан, где глава женат. Поверь, такой беречь тебя будет пуще глаза. Не кланяйся за защиту, не работай бесплатно; поверь, ценится больше добро, оплаченное звонкой монетой. Всегда верь своему сердцу, я знаю тебя с пеленок, оно тебя ни разу не обмануло.

— Спасибо, — прохрипела я, не в силах поверить своим ушам, своему счастью.

Он мотнул головой, вновь поморщившись:

— Не за что, сам виноват. А теперь иди, Савери, нечего красивой девке незнамо где одной бродить.

Я неуверенно улыбнулась, чувствуя на губах соленые слезы, шмыгнула носом и, прижимая кошель к груди, шепнула:

— Прощай. Спасибо тебе.

Напоследок Маран снова удивил безмерно:

— Свидимся еще, удачи!

Я пару раз оглянулась на волка, постоявшего немного, глядя мне вслед и, наконец, двинувшегося в другую сторону, и припустила из Малинника. Хватит, нагулялась, пора на стоянку обоза, а не искать приключений дальше. По дороге с огромным облегчением встретила Дашека и Мишека в компании четверых оборотней на двух нагруженных подводах. Даже на радостях поделилась с этими мучителями, где была и что видела, про храмы тоже рассказала.

Вечером, сидя в компании Эльсы и остальных обозников южан, я млела от счастья, глядя на костер и слушая их смешные истории. Подумаешь, ловила изредка странные взгляды Глена и Наума. Пусть себе смотрят, чай дырку не протрут. Я свободная кошка и впереди у меня счастливое будущее.

Глава 17

Ранее утро, когда рассвет розовым цветом окрашивает небо, все вокруг просыпается, шелестит, пищит, стрекочет, поет... Аверт в четырех днях пути от города медведей, а чувствуется, что стало гораздо теплее. Да, Волчий клык далеко на севере, ведь и столица нового княжества южнее моей родины, и чем дальше от нее, тем жарче припекает солнышко.

Сегодня я проснулась, выпроставшись из шкуры едва не по пояс, но нисколечко не замерзла. А днем и вовсе хочется расстегнуть куртку, ослабить шнуровку на рубахе навстречу освежающему ветерку. Да еще тряпки, которыми перетянула грудь, чтобы больше походить на парня, мешают. Не дают свободно дышать, особенно во время пробежек утренних. Потом пропитываются, вот и приходится тайком у речки в кустах плескаться, словно воришке. Эх, жизнь не в радость, если одежка в тягость!

Ко всему прочему, запах аррайи в сны вернулся. Сегодня еще и вместе с желтыми, в зеленую крапинку глазами, будто мне, травнице, испытания обонятельными ощущениями мало. Зарывшись носом в тюк, остро пахнущий бараньей шерстью, я тяжко вздохнула: чего ж так в груди ноет? Задним умом все сообразительные, а когда что-то неожиданно случается, да от страха мозги набекрень, так мимо своего счастья можно запросто пройти. Или сбежать, как я вчера, — опозорила и сбежала! Будто душник гнался... Эх, елки зеленые!

— Подъем, мужики! — привычно проорал Мишек, проходя мимо нашей телеги. Вот зараза неуемная попалась по нашу душу!

Шай с близнецами гиенами постоянно за всем наблюдали, проверяли, раздавали приказы. Но не только делегаты заправляли обозом, другие оборотни вели себя не как обычные возничие или охранники, а больше походили на боевых товарищей. Лодыря никто не валял, свои обязанности выполняли четко и быстро. Даже в пути, где, кажется, можно вздремнуть от мерного укачивания и скрипа колес, оборотни нет-нет, да и зыркали по сторонам, будто выискивали врагов.

'Ой, как приятно', — выдохнула я, с радостью разглядывая стоящие у костров наполненные водой котлы. Сегодня не придется корячиться и надрываться — тащить эти неподъемные железяки в гору. А то речушка в низинке бежит, чтобы до нее добраться, надо с крутого холма спуститься, а потом снова забираться.

Поправив козырек, так некстати перекосившийся от вчерашнего столкновения с тигром, я привычно проверила, чтобы ничего женского не торчало, являя миру обман. Затем бросила взгляд на мрачную Эльсу, неохотно вылезавшую из телеги. Мой братец явно не в духе. Еще бы, пятый день рядом с обожаемым волком, а он все более злобными взглядами поглядывает на нее. Но маявшаяся от безответности влюбленная кошка держала себя в руках и больше не терлась о Шая. Лишь порой смотрела на него тоскливо и преданно, что, надеюсь, заметно только мне было.

— Помогите с костром, ребятки, — привычно насмешливо попросил Наум.

Я, довольная жизнью после вчерашнего подарка Марана, ведь по сути на волю выпустил, вприпрыжку ринулась выполнять поручение. Эльса же с тяжелым вздохом поплелась. Правда, стоило увидеть Шая, как и у нее, словно откуда ни возьмись, появилось горячее желание поработать и показать себя примерной хозяюшкой. Жаль, она снова забыла, что мы мужики! Как бы...

Пока я раздувала костер, стоя на коленях и наклонившись к дровам, нечаянно поймала взгляд Глена, гулявший по моему заду. И взгляд мне этот совершенно не понравился: так мужик смотреть не должен на зад другого мужика. Не по мужицки это, прищурившись, облизывать глазами чужие зады! Если только ты не...

— А у нас тут горячий отварчик уже готов, — заискивающе предложила Эльса Шаю, протягивая дымящуюся кружку с заваренными свежими листиками малины. Хороший дух по лагерю шел, ароматный, летний.

Я забыла про Глена; сев на пятки, тревожно посмотрела на подругу. В мужской одежке и такой же, как у меня, потрепанной рыбацкой кепке она смотрелась как-то куцо, жалко, словно все было с чужого плеча. Из-за постоянной носки, когда даже на ночь снять нельзя, не говоря уж о том, чтобы выстирать, одежда еще и выглядела неряшливо.

И вот эта 'сиротинушка', которая своим видом даже у меня вызывала жалость, неуверенно, с надеждой протягивала кружку грозному суровому волку, который с мучительным вздохом сдавшись, все же забрал взвар. Однако я заметила, что в тот момент, когда пальцы Шая и Эльсы соприкоснулись, он на долгий миг задержал взгляд на них, а затем, нахмурившись, буркнул благодарность и отвернулся. На разом повеселевшую кошку стало смешно смотреть: ей словно кошель с золотом подарили, так засветилась.

Зато Мишек и Дашек, проныры-вредины-гиены, приостановившиеся было рядом, посмеиваясь, продолжили путь. Вот сто пудов, они точно догадались, что мы девки, а не мужики! Ишь, насмешники! Еще бы знать, из каких соображений молчат. Неужели просто развлекаются от нечего делать? Нас шпыняют.

После завтрака пришлось снова тащить котлы скрести песочком к реке. Наум еще в первый раз пояснил почему: а вдруг дальше не будет воды и нечем почистить будет? С тяжелым вздохом я донесла свой котел до края обрыва, а потом, воровато оглянувшись, не видит ли кто, 'отпустила' его 'на волю', чай сам к воде как-нибудь докатится...

— Сав, кошачья твоя душа, чтоб тебе икалось полдня! Ты чего творишь? — Оказалось внизу, в кустах у самой воды, стоял обнаженный по пояс Наум. Мылся. Ух, красавчик-то какой! — Котел не выдержит и погнется, как кривой на огонь ставить? А кашу варить?

Я припустила вниз вылавливать ценную посудину из воды и виновато попросила:

— Простите, ата, не подумал.

— Чего, медведь, на... парнишку кричишь. Мог бы и помочь дотащить. Котлы тяжелые, а ребята вон какие щупленькие, не про них такие тяжести таскать, — совершенно неожиданно у меня за спиной прозвучал укоризненный голос Глена.

Я обернулась, а леопард окончательно удивил: положил здоровенную ладонь мне на плечо и слегка пожал, словно успокоил, но не по-дружески, а вроде как приласкал. И улыбнулся с... нежностью. От неожиданности нервно дернув ушами, я прижала их к макушке. Похлопала глазами, поправила съехавший набок козырек, шмыгнула носом, догадавшись, что очередной оборотень из обоза просек, что липовые мы мужики. Даже щеки полыхнули под испытующим взглядом зеленоватых глаз красавца-леопарда.

— Спасибо, я сам управляться буду, — хрипло ответила я, дернувшись к злосчастному котлу и освободившись от горячей мужской руки.

За мной начали охоту, в чем я убедилась, когда, дождавшись пока вычищу котел, Глен забрал его и понес наверх, а мне предложил:

— Посиди здесь, я сейчас другой сам принесу.

Наблюдавший за нами Наум, увидев Эльсу, спешащую мне на помощь, очень уж по-женски спускающуюся с обрыва, ехидно хохотнул, выйдя из воды:

— Ну-ну, мужички...

И пошел наверх, подозрительно качая большой головой. А я тем временем поделилась с братцем, что, похоже, нас раскрыли еще двое оборотней. И особенно обеспокоило изменившееся отношение ко мне Глена. Эльса, закусив губу, сверлила меня мрачным взглядом, раздумывая, и шевелила большими ушами, неосознанно следя, чтобы к нам никто не приблизился незамеченным. Почему-то это показалось мне очень забавным и милым. Пришлось с досадой признать, что мужики из нас и впрямь хилые, а повадки и вовсе девчачьи.

Куда не кинь, всюду клин. Взять хотя бы наши руки с тонкими пальцами, с нежной кожей узких кистей. Куда их спрячешь? Вон даже Шай на них обратил внимание. Опять-таки дальше, когда жара начнется, придется снять куртку и убрать защиту, скрывающую большую часть лица и шею, чтобы не запариться. И тогда скрыть полную женскую грудь, узкую талию и округлые бедра не удастся, сколько не утягивай. Пока постоянного внимания несомненно наблюдательных обозников мы избегали, потому что ехали на крайней телеге. И водились в основном с Гленом, Шаем, Наумом и братьями-гиенами, вот они-то как раз и распознали нас — липовых братцев.

— Нам бы только горы перейти с ними, а там... как получится, — размышляла вслух Эльса. Правда, посмотрев на меня оценивающе, справилась: — Или Глен тебе нравится, и ты его себе берешь? В конце концов, от добра добра не ищут.

Я задумалась, ведь вопрос-то действительно серьезный. Но почему-то, стоило попытаться мысленно представить красавца Глена, увидела суровое и отчасти хищное лицо вчерашнего тигра с двухцветной густой гривой. Прямо пальцы зачесались, до чего захотелось зарыться в нее руками, да хоть потрогать. Тяжело вздохнула и призналась:

— Нет, мне, оказывается, полосатые нравятся.

Эльса замерла, а затем вмиг ощетинилась:

— Полосатые, значит? На моего Шая метишь?

Я удивленно вытаращилась на нее, а потом, припомнив, что обожаемый подругой волк тоже двухцветный, фыркнула:

— Успокойся! Сто лет мне твой волк не нужен. Как по мне, так от него псиной за версту несет.

Эльса выдохнула с облегчением, по-кошачьи забавно вытерла рукавом нос от воды и мурлыкнула:

— Дурочка, ничего ты не понимаешь, он пахнет... — Она задумалась, подбирая слова, и, хихикнув, мечтательно закончила: — Моим он пахнет!

— Да ради Луны, лишь бы на здоровье, — улыбнулась я.


* * *

— Пока обоз собирают и готовят в путь, за вами пробежка! — как обычно, незаметно появились рядом Мишек и Дашек, невольно вызвав у нас мучительный стон.

— Братцы, я думаю, пора кончать с этими бегами, — снова вмешался Глен.

— Нет, крепкие ноги никому не помешают, даже помогут спастись в случае чего, — спокойно гнул свое Мишек.

— И все же...

— Мужики, вперед, до камня и обратно! — скомандовал Дашек, перебив опять открывшего рот, сжалившегося над нами Глена.

Я бы, может, и поныла, и на вдруг объявившегося заступника покивала, но слова гиен отозвались в душе уверенностью, что так нужно. Поэтому, подхватив Эльсу за локоть, легкой трусцой побежала к камню.

— Какая-то ты вечером странная была, — бросив косой взгляд на меня, поделилась Эльса, когда мы удалились на безопасное для чужих ушей расстояние. — Улыбалась, как блаженная.

Немного замедлившись, я призналась:

— Встретила охотников... за мной...

— Княжеских?! — в ужасе воскликнула Эльса, споткнувшись, и наверняка бы растянулась, если бы я ее не придержала.

Мы вместе перескочили яму, и я ответила:

— Нет, из моего клана. Охранник.

— А чего улыбалась-то? — удивленно выдохнула Эльса.

— Маран это был, хороший оборотень, как выяснилось, порядочный. Отпустил с миром. — Я вновь не сдержала радостной улыбки. Потом, словно кто за язык тянул, похвалилась: — А еще мечту свою встретила!

— Мечту? Какую еще мечту? — Большие голубые глаза Эльсы округлились и загорелись жадным любопытством.

Поморщившись, я коротенько, без подробностей рассказала о встрече с мужчиной, чей запах меня преследует с самого Аверта.

— Аррайи? — переспросила Эльса. — У нас в Еловом ручье западный склон Голубой горы сплошь зарос этими цветами. Так ты того загадочного незнакомца в Малиннике встретила?

— Угу, — грустно кивнула я, — ну и поцеловала.

— Ты? — Эльса остановилась, вытаращившись на меня. — Сама? А чего тогда нос повесила? И почему не познакомилась?

— Потому что мужи-ик! — рыкнула я злобно и с досадой, тоже остановившись.

Эльса задумалась, затем вскинула на меня искрящийся весельем взгляд. И я уже знала, о чем эта вредина и язва спросит:

— А целовалась ты с ним тоже, как мужик с мужиком, да? При всем честном народе? Да еще при медведях, известных занудах со своими чопорными традициями и порядками?

— Угу... — буркнула я обреченно, снова двинувшись в путь.

Мне в спину донеслось веское:

— Он тебя прибьет! Если найдет!

— Вот и я так подумала, правда потом, когда удрала, — расстроенно призналась я.

Когда до камня осталось рукой подать, Эльса не сдержала любопытства:

— Ну и как тебе первый поцелуй? И как тот мужчина-мечта хоть выглядел?

Вспомнив свои яркие ощущения, испытанные при тесном... хм... разговоре с громадным, умопомрачительного вкуса незнакомцем, я сначала приуныла:

— Лучше, чем мечталось! — А чем дольше говорила, тем больше воодушевлялась и восторгалась: — Он... такой вкусный, сладкий... и полосатый. А волосы... а глаза, как солнышко, а грудь... не описать словами. Ох, Луна, еще чуть-чуть — и я бы его вылизала... честное слово! Хвост у него длиннющий, толстый; руки, клянусь душой, такие возбуждающие, хлеще, чем запах. Он меня с ума свел еще в Аверте, не могу больше ни о ком думать, кроме него...

— Ну и кто твой умопомрачительный полосатик? — широко улыбнулась Эльса. — Тоже кот?

В этот момент из-за поворота появилась груженая телега, запряженная красивыми белогривыми тяжеловозами. Рядом с возницей сидит девушка. За повозкой трусят на крупных, мощных конях двое здоровенных всадников. Яркий брюнет и — ох, Луна! — тот самый полосатый...

Мы с Эльсой, будто заведенные, бежали им навстречу, будь неладен этот камень. А дальше путники нас тоже увидели, мало того, тигр разглядел, да как полыхнул желтым гневным взглядом, что я, остановившись, пискнула:

— Мамочки! Это он!

— Дин! Мне конец! — придушенно вторила мне Эльса, на ходу разворачиваясь и со всех ног улепетывая.

В обратную сторону мы неслись как ужаленные, преследуемые всадником, пришпорившим лошадь. У меня в ушах стоял жуткий топот копыт. Догонит! Непременно догонит, еще и заарканит...

В лагерь мы влетели быстрее стрелы, подняв переполох. Мужики подхватывались и брались за оружие, а мы бестолково метались в поисках укрытия. Запнулись о котел, рухнули наземь и, жалко ноя от страха, продолжили носиться. Куда, ну куда бы спрятаться? Все телеги после вчерашнего похода в город были забиты поклажей под завязку. Лишь в нашей осталось местечко, куда рыбкой нырнула Эльса. Я тоже полезла, слыша приближающийся стук копыт, но ушастая предательница, как давеча, пнула меня наружу и тут же накрылась пологом. Краем глаза увидев всадника, я, больше не рискуя присоседиться к бессовестной кошке, залезла — под котел!

До меня донеслись голоса, и особо среди них выделялся знакомый, холодящий кровь глубокий бас тигра:

— Ох, и найду сейчас кое-кого! Ох, и всыплю по самое не хочу...

Уж слишком близко угроза прозвучала — я невольно начала отползать вместе с котлом.

'Дзинь' — грякнуло мое укрытие, столкнувшись с чем-то. Я чуть приподняла его и увидела колесо телеги и... большущие удобные ботинки. Знакомые такие, по Аверту. В следующее мгновение котел отвалился в сторону, а надо мной на фоне голубого неба завис тигрище.

Сжавшись в комочек, втянув голову в плечи, я подняла глаза — и уставилась в полыхающие желтым огнем раскосые тигриные глазищи. Ветер трепал его густые волосы, то и дело норовя закрыть, спрятать от меня широкое скуластое лицо с суровыми чертами. И выглядел этот мужчина еще более устрашающим, наверное потому что черную рубаху надел.

Тигр вздернул меня, как и вчера, за куртку, приблизив к себе:

— И ты, значит, тут... мужик недоделанный?!

— Д-да, — я невольно виновато развела руками, признаваясь в сем грехе.

— Больше не сбежишь! — мрачно припечатал тигр — и, перехватив поперек, засунул меня под мышку.

Со страху я ухватила его за бедро — обалдеть, какое крепкое, будто каменное. Тигр почему-то довольно хмыкнул и шагнул к Гленовой телеге. Откинул полог, явив на свет дрожащую Эльсу, и разъярился:

— Ну что, беглянка безголовая, доигралась?

Эльса, тоже вжав голову в плечи, неловко села, исподлобья оглядела тигра — и ершисто заявила:

— Я взрослая уже и сама могу принимать решения о своей судьбе!

Характер сонника, никуда не деться!

— Ты опозорила меня, Томаша, среди Серых охотников не обошла ни одного оборотня со своим длинным нахальным языком и дурным нравом. Нет у тебя ни капли совести, никакой ответственности, заботы...

— Ага, — подтвердила я, припомнив как меня в очередную трудную минуту выпихнули из телеги на растерзание, — нет.

Эльса вскинулась, кажется, не придав особого внимания моему незавидному, даже постыдному нахождению под мышкой у незнакомца, с которым она, оказывается, хорошо знакома:

— Да если бы не я, тебя бы в первый день из обоза вытурили. Ты же двух слов связать не в состоянии! — И передразнила: — Бек-мек, мы тут курей топтать собираемся.

— Так ты, негодница, еще и врушкой заделалась? — зло протянул мой пленитель и свободной рукой потянулся к ремню. — Видно, мало я тебя наказывал.

Вокруг нас собрался весь обоз. Срамота! Но сейчас не до того. Суровый тигр явно намеревается выпороть мою подружку. Схватила его за палец, не давая расстегнуть ремень, и заступилась:

— Она умная, предприимчивая и заботливая. На целый обоз есть готовит, взвар делает... полезный... некоторым, бегает по утрам. Мы домой едем, ата, отпустите.

Тигр посмотрел на меня сверху вниз, пыхнув яркими желтыми глазами, и продолжил вытаскивать ремень.

— Дин, мы что-то важное пропустили? — рядом раздался недовольный голос Глена. — Вообще-то, девочка у тебя под мышкой — моя!

Дин? Я подняла голову, вытаращившись на тигра: так это и есть тот самый помешанный злыдень, лишивший свободы Эльсу, по ее мнению, а по моему — чересчур заботливый дядюшка-опекун? Вдобавок зануда и главная помеха ее брачным намерениям? Мы вновь встретились взглядами с Дином — и на какой-то миг показалось, что все остальные куда-то исчезли.

— Это правда? Ты принадлежишь Глену? — негромко, недоверчиво поинтересовался он глубоким голосом, от которого у меня внутри дрогнуло.

— Да... — я не вдумывалась в слова, просто завороженно таращилась на потрясающего мужчину.

— А если хорошо подумать? — спросил он ровным тоном, нехорошо сощурившись.

— Нет, — послушно замотала я головой, лишь бы тигр не злился.

— Значит, ты совершенно свободна... — медленно протянул он, пока я тонула в пламени его глаз.

— Да...

— ... для меня! — завершил мысль Дин.

— Я первый ее нашел, — напомнил Глен, сверля красивыми зеленоватыми глазищами соперника. — Поставь ее на ноги, не дави своим тигром на ее каракала. Она еще девчонка и не понимает твоих звериных игр.

— Да вы оба мне не нужны! — разозлилась я на беззастенчиво деливших меня котов. — Деляги нашлись!

После чего знаменитый дядя Эльсы поставил меня на ноги, а мужской спор прервала его неунывающая племянница, изумленно спросившая у меня:

— Так это ты про Дина мне говорила?

— Когда?

— Луна! Ты с ним еще и целовалась? — придушено выдавила сервал, а потом, словно самой себе не верила, добавила, выпученными глазами посмотрев на родственника: — Целовалась? С дядей Дином? Который самый лучший и красивый, и хвост самый толстый? И, ох, какое тело, и руки...

— Эльса! — я предупреждающе зарычала на болтушку, сгорая от стыда.

А племянница 'полосатика', оказывается, не придуривалась — схватилась за горло, словно ее тошнит, и просипела:

— Луна! Ты целовалась с Дином? И это он самый вкусный и сладкий? Меня сейчас вытошнит!

— Я тебе сейчас язык вырву, — прошипела я.

— А я выпорю, — с кривой ухмылкой пообещал Дин, наконец сняв ремень.

Но тот за свободный конец ухватил Шай и тихо, но твердо предупредил:

— Не надо!

— Да, девиц бить нельзя! — сразу поддержала обожаемого волка Эльса, явно мягким местом почуяв, что довела дядю до ручки. — Даже по ушам! А то два дня с примочками ходила... после Шая...

У этой кошки язык явно опережает мозги!

Дин медленно развернулся к видимо хорошо знакомому волку и с нескрываемой угрозой в голосе уточнил:

— Ты ударил мою племянницу?

Эльса змеей скользнула между мужчинами и зачастила, пытаясь достучаться до грозного дяди:

— Я сама виновата. Мальчишкой переоделась и потерлась об него, а он за оскорбление принял.

Шай аккуратно отодвинул опять проговорившуюся Эльсу себе за спину, не отрывая стального взгляда от Дина:

— Да, ненамеренно вышло. Мне крайне неприятно, что так пришлось. Думал, откуда лицо мальчишки знакомо, а запаха нет и не узнать, чей род... вот и оплошал.

Дин чуть ли дырку не прожег, глядя на волка и довольную от близкого соседства с ним сервала, выглядывающую из-за его плеча.

— Терлась, значит?

Мрачно взиравший на выясняющих отношения родственников и главу обоза Глен, стоявший рядом с нами, криво усмехнулся:

— Так это та самая Эльса? Которая сбежала в Аверт? А ведь и правда, если кепку эту дурацкую снять, то на аму Лизавету похожа.

Шай, коротко вздохнув, пояснил:

— Мы в Еловом ручье шесть лет назад были, твоя племянница девочкой совсем была, поэтому не узнал.

Так, понятно, что клан Дина и Эльсы называется Еловый ручей, именно там растет на горе аррайя.

Дальше все дружно посмотрели на нас с братцем, а мы стащили кепки, прижали уши к макушке и, опустив головы, виновато блеяли:

— Простите нас, пожалуйста...

— Мы хотели только избежать опасности...

Наверное, еще долго бы винились, если бы не Глен, спросивший:

— Когда это вы с Дином поцеловаться успели?

Я вскинула голову и осуждающе взглянула на любопытного леопарда, который мне никакой не родственник, чтобы такие вопросы задавать. В этот момент мне на шею скользнула огромная рука, затем Дин аккуратно вытащил косы из-под куртки. Я смутилась, а он озорно улыбнулся, блеснув белыми клыками:

— Вчера. Эта красотуля рыжая, в мальчишку ряженая, этаким ураганчиком на меня налетела, поцеловала при честном народе — и сбежала. Опозорила, а слушать постыдные насмешки от медведей оставила одного...

И замолчал, получив долю усмешек от окружающих. А тут еще и 'добрая' племянница, опять смерив нас взглядом, скривилась и передернулась:

— Фу, я не понимаю, как можно было целоваться с Дином? Он же...

— Злой зануда, помешанный собственник и...

Эльса округлила глаза, услышав меня, — и давай нахваливать:

— Ну что ты, Сава, он самый лучший дядя на свете. Лучший защитник и лучший дядя, и вообще мужчина хоть куда, в самом расцвете сил... и лет... и дядя лучший и...

— Ты повторяешься! — спокойно остановил ее Дин.

Тут вмешались в разговор Мишек и Дашек:

— Раз семья в сборе, может продолжим путь?

— Вы как, не против?

Шай переглянулся с нахмурившимся Дином, Гленом и высказал свое мнение:

— Малинник — единственный город, который остался почти нетронутым после войны. Здесь, говорят, живут отчим и мать Валиана. Наемникам сюда путь князем заказан. Дальше в города соваться с обозом опасно.

— Мы торопились сюда, чуть лошадей не загнали, лишь вчера смогли спокойно заночевать, — посетовал Дин. — Поэтому, если вы согласитесь, дадим животным передохнуть еще день, дальше сложный и длинный путь.

— Надо бы еще припасов взять, если заезжать никуда не будем, — предложил Глен, глядя на меня нечитаемым взглядом.

Кажется, 'присвоить' меня он не передумал.

— Согласен, вряд ли дальше где фуражом разживемся, — согласился с ним Мишек. — Долгун ведь почти сожгли, там своим есть нечего.

— В Гношик нас не пустят, шакалы сейчас на взводе, наемники Валиана, которых погнали из Аверта, пытаются более мелкие поселения подмять. Если только в Шлепе рыбой закупиться? После него два дня степи сухие до самых гор, — рассуждал Шай.

Мы с Эльсой тихонечко шагнули друг к дружке и, стоя плечом к плечу, внимательно слушали мужчин. Интересно-то как!

— Горячим взваром угостите? — насмешливо обратился к нам Дин.

И мы, не рискуя еще раз вызвать его недовольство, рванули к Науму.

Глава 18

Пока мы крутились возле костра, якобы помогая ставить на огонь котел с водой медведю, и без нас прекрасно управлявшемуся, нет-нет, да поглядывали на тихо о чем-то беседовавших мужчин. Оборотни собрались в тесный круг и, судя по серьезным лицам, решали что-то важное для всего обоза. Затем часть мужчин отправилась перераспределять поклажу, а другая — расседлывать лошадей. Двое взяли по холстине с куском мыла и отправились к ручью. Кажется, неожиданно выдавшийся отдых пришелся всем кстати.

Еще чуть-чуть — и мы, любопытные кошки, окосеем, пытаясь следить за всеми сразу. В конце концов, меня больше заинтересовали подоспевшие в лагерь к завершению переполоха незнакомцы, ехавшие с Дином. Возница спрыгнул с козел и, мягко подхватив сидевшую рядом с ним девушку за пояс, помог ей спуститься на землю. Огроменный черноволосый котяра верховой, спешившись, здоровался со знакомыми оборотнями, перекидываясь с некоторыми короткими фразами. Своего коня он привязал к задку одной из телег и надел ему на голову торбу с овсом, ласково потрепав по холке.

Хороший мужик, ведь дурного нрава лошадей не любят и не заботятся.

Вода грелась. Эльса почему-то хмуро поглядывала на новоприбывших, пока, наконец, тяжело вздохнув, не сообщила:

— Савери, не поверишь, гепард, что с девицей приехал, — это Мирон из нашего клана. Ну такой вредный и заноза в моей зад... — заметив укоризненный взгляд медведя Наума, собиравшегося готовить обед, она поморщилась и продолжила шепотом мне на ухо: — Второй, чернявый верзила, это большой друг Дина Далей — кугуар или, как их еще называют, горный лев. Его клан соседствует с нашим. Дядюшка мне Далея в женихи прочил...

— Это не тот ли ухажер, который твоих шуток не понимал? — хихикнула я.

Эльса передернулась, кивнула и, как в прошлый раз, 'похвалила':

— Зануда, почище Дина. — Но, тут же вспомнив о чем-то, встрепенулась довольная. — До меня дошли слухи, что в прошлом году он обзавелся супругой. Теперь с его стороны мне ничего больше не грозит. Наверняка нашел такую же скучную, пресную, правильную...

— ...спокойную, хозяйственную, разумную красавицу Зою, в отличие от некоторых, — позади раздался сильный насмешливый голос Дина, заставив нас вздрогнуть от неожиданности.

Обсудившие свои дела мужчины дружно собирались у костра.

— Девочки, мы не прочь выпить горячего взвара, коли стоим до завтра, — прозвучал приятный голос Глена сбоку.

Леопард, оказывается, сходил к ручью и наполнил другой котел, повесил его над костром и предложил Науму бросить в закипающую воду к сухим ягодам молоденькие веточки дикой вишни и листики малины.

— Спасибо за помощь, ата, — я улыбнулась ему от всей души.

Уголки полных губ Глена дрогнули в ответной улыбке, а уж взгляд вызвал легкий румянец на щеках:

— Для таких красавиц — любой каприз.

— Не надорвись сразу обеим угождать, — в спокойном голосе Дина слышалось предупреждение.

Мы с Эльсой удивленно смотрели то на одного оборотня, то на другого. А те сверлили друг друга загадочными, малопонятными взглядами. Остальные мужчины едва заметно ухмылялись, особенно Дашек с Мишеком. Куда же без этих гиен насмешников?

— А я думала, вы знакомы и друзья? — чистосердечно недоумевала я, глядя на тигра и леопарда.

— Были недавно, — по-прежнему ровным тоном ответил Дин.

— И будем, — согласился Глен, глядя в глаза тигру, словно проиграет, если отпустит взгляд. Смотрел-смотрел, да и добавил с мрачной ухмылкой: — Потом как-нибудь.

— Ну что, мужики, отварчику хлебнем? — над ухом громыхнул густой бас.

Да что же они все подкрадываются, не на охоте же? А обращение 'мужики' у нас и вовсе теперь вызывает стойкое предчувствие череды неприятностей и трудовых забот. Опять вздрогнув, мы с Эльсой, втянув головы в плечи, обернулись: пришел тот самый кугуар, о ком только что шла речь. С веселым изумлением прошелся темно-серыми глазами по Эльсе, отчего она сильно покраснела, причем, скорее от стыда, нежели смущения, и промямлила:

— Здравствуйте, ата Далей. Все ли в порядке в клане? Как родные?

Явно не зная, куда глаза девать, подруга неуверенно теребила кончик своей золотистой косы, которую успела аккуратно переплести, пока мы вдвоем оставались. Большие пятнистые уши предательски прижались к макушке: чует, видно, плутовка за собой какую-то вину.

— И тебе доброго здоровья и долгих лет жизни, лу Эльса. Благодарю, все хорошо в клане. Моя семья и жена в добром здравии.

Я исподтишка разглядывала этого здоровенного симпатичного мужчину. Пожалуй, он больше Дина будет. Ноги — как стволы дуба, шея — прям бычья. Черная рубаха только увеличивает его мощную фигуру. Все-таки к лучшему, наверное, что он не подошел Эльсе. С эдаким здоровяком жизнь может быть полна трудностей. Как знахарка знаю, что крупный мужчина порой способен причинить боль при соитии, особенно если распалится сверх меры. Бывало, лечила несчастных оборотниц после подобного.

А бывшая Далеева 'зазноба' тем временем с наигранным воодушевлением продолжала любезничать:

— Позвольте представить вам мою подругу Савери из северного клана Волчий клык. — И добавила, покосившись на недоверчиво смотревших на нее гиен: — Она на юг едет, в Тихую заводь к родственникам покойной матери.

Я тоже волновалась, только, в отличие от сервала, опять попавшую под опеку дядюшки тигра, по другому поводу. Ведь не братец Сава теперь, а беззащитная девица среди обозников, большинством холостых. Откинула за спину косу, медно-рыжий кончик которой тоже, оказывается, невольно крутила, вымученно улыбнулась, пытаясь скрыть неуверенность, и коротко склонила голову:

— Добрый день, ата Далей.

— Ох и врушки наши 'братцы' на поверку, — язвительно высказал Мишек.

— Было ли хоть слово правды в ваших рассказах о прежней жизни, которыми вы нас с неделю щедро потчуете? — вторил ему Дашек

Мы с Эльсой досадливо посмотрели на них, но отвечать побоялись. Мало ли какой допрос учинить захотят, тем более, по мою душу.

— Савери, значит? Красивое имя для сладкой кошечки, — вновь за спиной отозвался Дин.

Я раздраженно обернулась и, поперхнувшись возмущенным 'ну сколько можно пугать!', натолкнулась взглядом сначала на широкую грудь, а чуть приподняв лицо — на горящие интересом тигриные глаза. Незаметно для меня он опять оказался слишком близко.

— Жениться тебе надо, Дин, — к посиделкам у костра собирались другие попутчики — тот самый заноза гепард Мирон в обнимку с рыжей хорошенькой лисичкой, причем довольно-таки знакомой. Еще бы вспомнить откуда.

— Да, кажется, я наконец-то решил остепениться, — спокойно, с улыбкой в голосе согласился с ним Дин и легонько, будто заигрывал, дернул меня за косу.

Я изумленно посмотрела на него, отметила прямой, но притом многозначительный и насмешливый взгляд, устремленный на меня. И тут же ощутила, что мой хвост предательски нервно заходил из стороны в сторону. И как сие называется? Ведь сама мечтала привлечь холостяка, из-за чего чуть не повесилась, а сейчас от этого самого внимания пугаюсь и вздрагиваю, а потом не знаю как быть. Может тигр так потешается надо мной за тот поцелуй? Или не шутит? Думала, что они с Гленом из-за Эльсы взглядами сцепились. Мало ли, вдруг Дин замашки опекуна и собственника являл. Вот и засомневалась: неужели тоже мной заинтересовался не на шутку или в отместку за дерзкую выходку?

Открытые ухаживания Глена у меня тоже вызывали оторопь. Непривычно, незнакомо и страшновато, если честно. Как подобное бывало у других видала, а вот самой 'добычей' в брачной 'охоте' участвовать не приходилось.

Одно дело женихи волки. У псовых девицам гораздо привольнее живется, пока не пройдет окончательный выбор и не образуется пара, — мужики не больно слово имеют, ведомые, как правило. А вот соперники коты, поговаривают, берут нахрапом, решая исход дела лишь между собой, а кошка достается сильнейшему.

Нетушки, не со мной, я сама выберу любимого!

Краем глаза заметила, что Глен внимательно следит за мной. Кажется, он уловил мой упрямый взгляд в сторону Дина и слегка расслабился, усевшись на свободном местечке у костра между другими спутниками.

— Ну здравствуй, лу Эльса. Смотрю, у тебя жизнь бьет ключом, носит по белу свету, все в пути-дороге, — совсем неприветливо обратился к ней Мирон.

Солнце играло в его каштановых волосах, проявляя с десяток разных оттенков, от коричневого до шафранного. Наверняка в звериной ипостаси мех у этого гепарда очень красивый. И глаза у него тоже коричнево-золотистые, немного раскосые, от чего кажется, что этот большой кот щурится то от удовольствия, то в раздражении.

— Да уж лучше, чем куковать под твоей охраной и слушать вечное ворчание, — вспылила Эльса.

Отвернулась и, спохватившись, сразу же огляделась. Увидев стоящего в двух шагах от себя Шая, быстро стерла с лица угрюмое выражение и передвинулась ближе к нему, паинькой сложив ладошки на коленях. Словно это и не она огрызалась с гепардом.

Лиса, которую не выпускал из рук Мирон, давая всем понять, что они пара, услышав нелестное мнение, подняла на него округлившиеся глаза. На шее у нее стоит свежая красноватая брачная метка — в храме Луны эти молодожены побывали совсем недавно. Времени зря не теряли. Может даже в том же Малиннике. Мирон, глянув на жену, мгновенно преобразился — ласково улыбнулся и с нежностью произнес:

— Эльса — племянница Дина, родная, я рассказывал, что мне пришлось ее охранять некоторое время.

— Долгое время! — буркнула сидевшая теперь подле Шая Эльса, опять не сдержавшись.

— Слишком долгое и мучительное время! — зло добавил бывший охранник взбалмошной кошки.

— Может уже хватит? — в один голос потребовали Шай с Дином. — Прекратите перепалку.

А я тем временем холодела, разглядывая рыжую новобрачную, вспомнив, где ее видела — кажется, мы за ней не раз следовали по коридорам княжеского дворца. Только там она ходила в скромном темном платье и белом переднике, а сейчас на ней приталенное светло-коричневое, широкими складками спускающееся до новеньких сапожек. Рукава отделаны белой каймой, как и полочки на груди, застегнутые на пуговицы в виде крупных фасолин. Поверх платья распахнутая стеганая безрукавка. Все очень мило и добротно выглядит. И пусть одежда другая, но взгляд светло-карих глаз лисички, которая видела меня разговаривающей со своим отражением, не спутать.

А вдруг она княжеский засланец? Первая весточка будущей погони?

Мы встретились с бывшей прислужницей глазами. Наверное, она почувствовала мое напряжение и испуг, поскольку робко улыбнулась — и сразила меня:

— Лу Савери, я рада, что вы не захотели становиться княгиней и сбежали. Слышала, что именно вас князь прочил в тройку своих будущих жен...

— Отвар готов, — громко оповестил Наум. — Мужики лепешки привезли, есть чем закусить.

Я громко сглотнула, ошарашено глядя на лисичку.

— Так, значит ты тоже в княжеских смотринах участвовала? — изумился Глен. — Ради гарема?

Мне на плечо легла тяжелая, чуть ли не пудовая ладонь Дина. Он не произнес и слова в укор, но я поторопилась объяснить:

— Это не мой выбор, а решение главы нашего клана. Моего брата.

— Князь требовал только девиц из ближнего наследуемого круга, — пояснила лисичка, словно защищала меня. А потом, смущаясь, добавила: — Наши говорили, что Волчий клык — сильнейший клан на севере и во время войны сильно попортил крови князю. Вот тот и стребовал с них больше всех: золото и сестру главы клана, чтобы досадить побольше. Ата Роману, поверенному князя, специально приказали разузнать в округе, кто непокорному волку роднее всех и дороже. Ту и забрать. Даже если бы не девицей уже была, даже просватанной, все равно забрали бы.

— Ничего себе злыдень, — вытаращилась на меня Эльса.

— Девица — значит? — над ухом по-кошачьи довольно мурлыкнул Дин, вызвав у меня волну мурашек по коже. — Какой подарочек твоему будущему мужу будет.

Я сделала вид, что не слышала подначку, и обратилась к лисичке:

— Как вас зовут, уважаемая ама?

— Хвеся я, из Лугового. Сиротой осталась, правда. Меня дальняя родня из Аверта приютила и на работу во дворец пристроила. У меня дар водяницы, но в городе он совсем ни к чему.

— Зато вас уже трое одаренных на юг едет на радость кланам, — одобрил Мишек.

— Кому подарками, а кому и обузой, — возразил Дашек, кинув мимолетный, но красноречивый взгляд на Эльсу.

— Вы про наши дары толком ничего не знаете, вот и нечего поклеп наводить, — дружно, по-родственному ощетинились мы с подругой.

Глава обоза Шай неожиданно глухо спросил у гиен:

— Вы Вельмина помните? Из Серых круч? — Те, нахмурившись, медленно кивнули, и волк продолжил: — Они с Дином тогда вместе собирали своих по горам. Дин сестру и зятя, а Вельмин сына потерял и невестку, и внуков. Несколько дней спать не мог после, с ума сходить начал, на сородичей кидаться и душу терять. Так вот, Эльса тогда, сама малышка осиротевшая, несколько дней за ним хвостиком ходила, рядышком спала. Заодно и Вельмина усыпляла. Спокойным сном с того света и вытащила. Ведь наведенные сонниками сновидения всегда ясные, теплые, добрые. Душу греют и успокаивают.

Шай замолчал, а окружающие посмотрели на Эльсу совершенно иначе. Призадумались. Зато она внимала своему любимому, как богу. Ведь защитил от нападок таким вот нехитрым, житейским способом, да еще и похвалил, напомнил друзьям о ее добрых делах. Я расчувствовалась, даже глаза защипало: какая же у меня подружка замечательная!

Дин поблагодарил Наума за кружку с отваром и лепешку — и сунул мне в руки. А сам подошел к Шаю и шепотом перекинулся с ним парой слов. При этом ласково потрепал племянницу промеж ушей. Привычно так, любовно, как родитель попавшегося под руку ребенка. Затем взял еще лепешку и кружку с взваром и улегся поодаль прямо на земле.

Но Эльса не была бы сама собой, если бы надолго утихомирилась. Откусив раз-другой от лепешки, она, словно заскучала, опять обратила взгляд на охранника-недруга с женой в обнимку и с тщательно скрываемым ехидством полюбопытствовала:

— Как же вы, ама Хвеся, на нашего... Мирона наткнулись? Из княжеского дворца, да в телеге на юг тащиться, тяжелая дорога-то.

Ей явно не давало покоя, почему столичная хорошенькая девица на зануду и ворчуна из дальних краев запала.

Лисичка смутилась, вцепилась в руку мужа злобно глянувшего на никак не унимавшуюся кошку и погладила пальчиком тыльную сторону широченной ладони, тихо попросив его:

— Ми-ирр...

Гепард гордо ответствовал бывшей подопечной:

— В Аверте на базаре познакомились. Я свое счастье не проморгал: хорошую, красивую девицу не упустил.

— А-а-а, ну понятно-о, — пропела Эльса. Немного помолчала и начала как бы между прочим вслух рассуждать: — В спешке характер не успеешь хорошенько узнать, можно и ошибиться, а потом уже поздно бывает.

Далей, до этого с удовольствием пивший горячий отвар в прикуску с лепешкой, чуть не подавился, громко расхохотавшись. Смерив надувшую губы Эльсу веселым взглядом, сквозь смех заверил ее:

— Зато твой характер, лу, любому с первой встречи как на духу... Не утаишь, не спрячешь...

Глаза Эльсы полыхнули голубым огнем, щеки заалели. И этот укорил за длинный язык и несносный нрав. Пришлось мне тоже заступиться:

— Зато если кто полюбит, то сильно, ведь знает про характер. И говорят, сервалы любят крепче всех, ради любимого и в огонь, и в воду пойдут.

Дин посмотрел на племянницу и с грустной улыбкой согласился:

— Это точно. Сервалы в нашем роду полностью разделяют судьбу любимого и в горе, и в радости. И в смерти!

Я пересела к подруге, мы улыбнулись друг дружке. Она подскочила и налила мне еще горячего отвара, как бы поблагодарив за участие. Но пить его под чересчур внимательными взглядами Глена и Дина мне расхотелось, да и Мишек неожиданно поинтересовался:

— Раз у нас тут душевные посиделки, может расскажете, любезные лу, как вам сбежать-то удалось?

Мы с Эльсой испуганно переглянулись. Она настороженно покосилась на дядюшку Дина и громко, нервно сглотнула. Я беспечно махнула свободной рукой, надеясь отделаться от него:

— Да так, повезло просто. Дело выеденного яйца не стоит.

— Да неужели? — ехидно изумился тигрище, вытянувшись на земле и опираясь на локоть.

И взгляд у него какой-то недобрый. Посмотрел на меня сперва, затем уставился на племянницу, наверняка решив, что на зачинщицу побега я не тяну. Неожиданно даже обидно стало: с чего это меня сразу за слабака и ведомую приняли? Задрала подбородок и с вызовом посмотрела на Дина:

— На смотринах мы не успели подружиться, некогда было, поэтому сбежали не сговариваясь. Уже в телеге, в обозе встретились.

Глен с другими обозниками, желавшими послушать новости, вскинув брови в веселом изумлении, ждал подробностей. А Мирон — чтоб его жена плохо готовила! — поторопился любопытствующих порадовать:

— Про ваше 'выеденное яйцо' весь Аверт гудит. Нас с большим трудом выпустили из города, наемники прошерстили каждую улицу и трактир. Проверяют все телеги.

— Мамочки! — пискнули мы с Эльсой, в ужасе переплетя хвосты и теснее прижавшись друг к другу. — Нас не догонят?

Дин укоризненно покачал головой:

— Признавайтесь, негодницы, кто из вас додумался князя... великого и могущественного цепями к кровати привязать?

— Чего? — дружно дивились оборотни.

Сомнений в том, что именно Эльса отличилась, ни у кого не осталось: у нее лицо и шея цветом напоминали молодую свеклу.

— А как, по-вашему, сбежать можно было? — невнятно пробурчала она, пряча ладони между коленей. — Ну... я только привязала его... чтобы выиграть время, — и ушла...

— Да-а, Дин, занятно же ты родственницу воспитывал, — уколол Глен.

Тигр вскинул лохматую голову и зло посмотрел на бывшего-будущего друга, прежде чем продолжить:

— Привязала и ушла, говоришь? Кто же тогда белье бабье ему в глотку затолкал? Да еще красной лентой повязал, чтобы краше смотрелось, наверное: в цепях и с панталонами в пасти.

Теперь пришел мой черед краснеть и оправдываться:

— Он на Эльсу злился... шумел, а вдруг бы кто услышал и на выручку пришел? — И на всякий случай прибавила, словно это была главная заслуга и пример добропорядочности: — Но срам его я подушкой прикрыла, чтобы больше не позорить.

Оборотни весело смотрели на нас, едва сдерживаясь от смеха, и мотали головами, как если бы не очень-то верили. Пока Наум не глянул на Глена и не выдал:

— Я бы поостерегся такую жену в дом приводить. Чуть что не по ней — цепями к кровати прикует, кляп в рот заткнет и... надругается.

Дальше всех прорвало: гоготали в голос так, что, наверное, всех ворон в округе распугали. А мы с Эльсой мучительно горели со стыда.

— Я думала, никто не узнает, князь же, — пояснила подруга. — Надеялась сбегу, а следующая девица его развяжет и охмурит. И забудет Валиан обо мне, как о дурном сне, не захочет стыд и слабость свою в народ выносить...

— Я тоже понадеялась, что его кто-нибудь другой освободит, потом, как-нибудь, — призналась я, поддержав находчивую кошку. — Следом Глаша должна была ох... очаровывать, поэтому я там тоже зря задерживаться не стала. Как увидела таким... беспомощным, рот заткнула и сбежала. Но я извинилась, вы не думайте.

— Вежливая лу, значит? — 'хрюкал' от смеха Мишек, согнувшись пополам.

Хвеся, положив голову на плечо Мирону, посадившему ее к себе на колени, широко улыбалась. Кажется, она единственная одобрила нашу затею:

— Его светлость нашла охрана. Пока суд да дело, вся дворцовая прислуга узнала. А слухи как шило в мешке — не утаить. И ничем не остановить. В Аверте так настрадались от Валиана с его наемниками, что чем дальше от ворот, тем краше новости.

— В общем, к вечеру трех девиц, обесчестивших и обокравших Валиана Северного, великого... еще поутру князя, прислужники дворцовые да наемники искали, как пуд дармового золота, — ухмыляясь, поддержал жену Мирон.

Мало того, он смотрел на нас с Эльсой, как на героинь, если не Фарна, то всея Зеленой стороны.

— Ты не радуйся особо, — Дин осек было воспрявшую духом племянницу и укорил: — Клан Серых охотников перетряхнули как старый чулан, до последней дощечки. Не там ли схоронились девицы от карающей княжеской длани? Томаш сказал, чтобы ты к ним больше носа не показывала!

— А почему трех? — едва выслушав тигра, одновременно озадачились мы с подругой и возмутились: — И не крали мы ничего. Клевета!

Ответил нам Дин:

— Помимо вас, милочки, еще одна невеста отличилась. Гиена какая-то, Глафирия.

— Глашка? — ахнула я, всплеснув руками. — Что она украла?

— Вы — только честь и достоинство, а она — самое главное у князя увела!

— Что может быть главнее чести? — удивились мы.

Хвеся, Мирон и Далей рассмеялись, а Дин был серьезен:

— Мозги и смекалку заморские, благодаря которым Валиан себе трон в Аверте поставил по примеру Желтой стороны. — Догадавшись, что мы ничего не поняли, наверняка смотрели на него как баран на новые ворота, он добавил: — Эта Глафирия советника у Валиана украла — вынесла из дворца змея премудрого, Шана Гадючного. Поговаривают, что и казна княжеская после сего страшного злодеяния оскудела прилично.

Новость эта как гром среди ясного неба разразилась. Рты не только мы с Эльсой отрыли, но и другие оборотни, ошарашенно вытаращившиеся на враз подобревшего, даже довольного тигра.

— Да уж, без мозгов да смекалки трудно князю теперь придется, — 'посочувствовали' Мишек с Дашеком, чем вызвали общее веселье.

— Смех-смехом, — вытер выступившие от хохота слезы Далей, — а из Аверта мы выбрались за золото. Служивые пропустили тайком. Валиан лютует: не до вас ему, не до женитьбы, сдается мне, — советника беглого ищет. Всюду разъезды, отряды наемников черных разослали, так что лучше не рисковать, побудьте до границы парнишками.

— Ой, да ничего, побудем, конечно. Так гораздо удобнее, — пожала плечиками Эльса, радовавшаяся, что все горести, кажется, отступили.

И стрельнула глазами в очередной раз на Шая, проверяя, смотрит на нее или нет.

Хороший день был: со смехом, да посиделками у костра. Одну телегу отправили в Малинник и помимо фуража купили пару бочек пустых для воды в дорогу.

Еще я частенько ловила на себе взгляды Глена и Дина. А вот внимание остальных оборотней, узнавших во мне девицу, необъяснимым образом пресеклось на корню. Но если Глен во всю проявлял мужской интерес, то взгляды Дина были разными и противоречивыми.

Глава 19

Ночь наступила почти по-летнему теплая, уютная, сверчки поют, стараются во всю. В небе висит толстенький серп луны, вместе со звездами и костром, поддерживаемым караульными, освещая лагерь. Слышно как в низине журчит ручей-речушка, трещит сучьями костер, лошади переступают с ноги на ногу, всхрапывают наперегонки с мужиками. Те похрапывают, а кое-кто такие рулады выводит, что жалко его супружницу.

Но проснулась я от знакомого запаха, прокравшегося в мой сон. Запаха, волнующего с самого первого раза. Приоткрыла глаз и увидела Дина, большой, бесшумной тенью склонившегося над Эльсой, укрывавшего ее шкурой повыше. Затем заботливый дядюшка осторожно убрал с ее лица прядь волос, выпрямился и хотел было уйти, но замер, заметив, что я не сплю. А с моих губ невольно сорвалась похвала:

— Мне кажется, вы будете хорошим отцом, ата.

Дин усмехнулся, кончиками пальцев обвел мое лицо, заставив удивленно приподнять голову, и тоже шепотом ответил:

— Хорошо, уговорила.

— На что? — я нахмурилась, не понимая спросонья.

— Стать отцом, — улыбнулся Дин, облокотившись о борт телеги, — поможешь мне с этим важным делом?

Вот кто, спрашивается, меня за язык дернул. Теперь слушай опять насмешки, вместо того, чтобы спокойно спать. Я фыркнула:

— Вот еще. Шутник нашелся.

— Кто ж так шутить будет? — продолжал улыбаться Дин.

Вообще-то его белоснежный оскал в темноте выглядел устрашающе, жутковато, но почему-то не пугал нисколечко. Наоборот: тигриные клычищи давали ощущение спокойствия. Надежный защитник! И все-таки насмешник.

— Может вы за день не устали развлекаться, то я очень даже. Если вы не заметили, то я сплю! — Отвернулась и улеглась на бок, мол, все, не мешай.

— А мне вот не спится после встречи с тобой. Вторую ночь маюсь бессонницей. Тот сладкий поцелуй повторить хочется...

И ведь таким хрипловатым вкрадчивым голосом мурлыкнул, что у меня мурашки по коже побежали от удовольствия. Неужто правда — его поцелуй тоже задел? Я неосознанно коснулась губ и услышала, как Дин довольно хмыкнул. Все приметил хитрый котище!

Нарочно широко зевая и повыше накрываясь шкурой, отгораживаясь от ночного собеседника, я язвительно прошипела:

— А мне после лишь маленький кошмар приснился. Ата, прошу прощения за доставленные хлопоты, но мне спать хочется,

Дин не ушел, явно о чем-то задумался, судя по едва уловимому звуку дыхания, затем послышался шорох, огромная ручища закрыла мне рот — не пискнуть. Я вцепилась в его пальцы, пытаясь освободиться, а он — мягко поцеловал меня в висок. Легко касаясь губами, прошелся по мгновенно загоревшейся щеке до шеи. Яркий мужской аромат будоражил, пьянил, кровь бежала быстрее, горяча тело. Я перестала вырываться, замерла, млея от прикосновений губ, вкус которых, кажется, запомнила навсегда, — и вдруг Дин коротко, легонько укусил мягкое местечко у основания уха.

Тело будто молнией прошило, запалившей внизу живота костерок желания. Следом меня затопила неведомая прежде томительно-приятная, горячая волна. Я зажмурилась и словно кожей ощутила нависшего надо мной Дина. Суть его зверя давила на моего каракала, вдоль позвоночника пробежала загадочная дрожь, отчего я неосознанно прогнулась в пояснице, отставляя хвост. Сердце колотилось в груди пойманной птицей. Ладонь Дина обжигала мое лицо, затем ласково скользнула к шее — и исчезла, оставив меня в полном раздрае испытывать незнакомые и непонятные ощущения. Я судорожно вздохнула, испуганно посмотрев на Дина, а он продолжал улыбаться. Мягко, снисходительно. Правда, голос хриплым и севшим оказался, когда он, наконец, прошептал:

— Повезло твоему будущему мужу. Ему достанется невинная сладкая кошечка, да еще и чувственная.

— Ты зачем меня укусил? — прошипела я возмущенно.

— Из справедливости. Чтобы и тебе не спалось, чтобы мечтала обо мне, как я о тебе.

— Размечтался! — усмехнулась я. — Лесной дух нашелся, пугать по ночам!

Дин словно растворился в темноте, одарив на прощание загадочной улыбкой. Я заворочалась, чтобы найти удобное положение и заснуть. Не тут-то было: след его зубов тлел за ухом маленьким угольком, затем растекался по телу горячим ручейком и скапливался внизу живота... Отринуть, не чувствовать, окунуться в сон — не получалось.

К утру я с трудом забылась тревожным сном, а буквально в следующий миг рядом раздалось ненавистное:

— Подъем мужики!


* * *

Присев на корточки у воды, я шумно умывалась, прогоняя сонную муть из головы, прежде чем раздеться. Мы с Эльсой и Хвесей спрятались за зарослями ивы от мужчин, чтобы ополоснуться в бодряще холодной речушке. Затем переоделись и переплели друг другу косы. Без стягивающих грудь повязок дышалось легко. И вообще, все было бы хорошо, если бы я не походила на сонную, осеннюю муху, с той разницей, что раздражала саму себя. Засыпала на ходу. А все из-за тигра!

Посмотревшись в маленькое зеркальце, я осталась довольной: новая белая рубашка с вышивкой, которую делают на женской одежде, считая, что ягодки-цветочки-листочки нам больше подходят; красивая, с вырезом до груди, приоткрывающим шею и тонкие ключицы; высокие, до середины предплечья манжеты с пуговичками. Темные плотные штаны, как у торговцев: достаточно свободные, чтобы и хвосту было удобно, и хозяину сидеть в телеге или ехать верхом. К ремню, подчеркивающему тонкую талию и округлые женственные бедра, я приладила ножны с кинжалом, подаренные в дорогу кузнецом Мохой. С ножом при себе все-таки надежнее в дороге, ну и теперь его можно не прятать из опасения услышать, откуда у бедных сироток хорошее дорогое оружие взялось.

— Девочки, собрались? Пойдем завтракать? — с робкой улыбкой спросила Хвеся.

Лисичка, даже спросонья хорошенькая и любезная, верно хотела свести с нами дружбу, тем более жить она будет в Еловом ручье с Эльсой по соседству.

Я бросила лист лопуха, которым свои сапожки вытирала от пыли, подняла с травы неброскую безрукавку, но надевать не стала — не холодно, у меня под верхней рубахой надета тоненькая, приятная к телу нижняя сорочка. Посмотрела на подруг, ожидавших, когда я закончу одеваться, и вяло согласилась:

— Пойдемте.

— Ты часом не заболела, Савери? — встревожилась Эльса.

— Нет, не беспокойся, просто плохо спалось, — поморщилась я, не собираясь рассказывать удивленно поднявшей брови, спокойненько сопевшей рядышком всю ночь кошке, что виной тому ее дядя — наглющий кошак и самодур, — как и о смущающих, бесстыдных снах, одолевавших под утро.

Эльса озабоченно пощупала ладошкой мой лоб, убедилась, что жара нет и, кивнув Хвесе, направилась вдоль ручья к нашему медведю-кашевару, набиравшему воду. Красавица сервал оделась так же, как и я, только рубаха у нее нежно-зеленого цвета, подходящая к ее золотым косам. Наша новая попутчица Хвеся тоскливым взглядом проводила ее — тоже хотела бы одеться в дорогу поудобнее, по-мужски. Так и на гору подниматься проще, и ходить по неровному берегу и зарослям, но мы слышали, как Мирон запретил 'непотребные приличной замужней аме штаны'.

К Науму подошел Глен; наверху, на краю обрыва, разговаривали Дин, гиены и Шай. Я засмотрелась на внушающего почтение тигра в черной рубахе, распахнутой на широкой мускулистой груди. Расставил крепкие сильные ноги, большие пальцы рук заложил за ремень. Кончик длинного толстого хвоста постукивает по земле. Сам хозяин вроде спокоен внешне, а хвост легкое раздражение выдает. Наверное, о чем-то важном мужчины разговаривают.

Ветер своевольно играл волосами тигра и волка, кидая разноцветные пряди им в лицо. У Дина шевелюра гуще и немного длиннее, чем у Шая. Я поймала себя на мысли, что хочу зарыться в нее руками и... носом. Может он со мной что-то сотворил, когда укусил, — не знаю, но рот наполнился слюной, а внизу живота затухшие было угольки разгорелись с новой силой.

Зар-раза какая — этот дядюшка Дин!

Кажется, он почувствовал мой взгляд, переполненный желанием и злостью. Резко обернулся и — ухмыльнулся, довольно блеснув бесстыжими глазищами. Да так до обидного понимающе смотрел, будто разделял нашу общую тайну, что вынудил меня скрипнуть клыками. Ко всему прочему, неторопливо почесал у себя за левым ухом, именно там, где и у меня зудит след от его зубов. Нет, ну какая зараза!

Вдруг Дин напрягся: яркие желтые глаза впились в кого-то за моей спиной и потемнели. Я тут же ощутила знакомый пряный аромат Глена, неожиданно положившего ладони мне на плечи и вкрадчиво мурлыкнувшего на ухо:

— Я знаю одно волшебное местечко у кошечек за ушком. Если его лизнуть, тебе очень понравится!

Пару дней назад я бы, наверное, повела себя по-другому, ведь тогда не знала Дина. Не целовалась с ним. Даже думала о Глене как о возможном будущем мужчине, паре. И главное, не мучилась всю ночь от жара томления. Если бы не все это, я бы рискнула позволить привлекательному леопарду то занятное местечко показать. Сейчас же неловко отодвинулась и буркнула, опасаясь, что цапнет за ухом — и почувствую я, причем принародно, ту немыслимо горячую волну:

— Еще один волшебник на мои уши нашелся.

Эльса, заговорщически подмигнула мне, намекая не теряться и брать леопарда в оборот. Хвеся растерянно улыбалась. А вот Глен, хоть и улыбнулся примирительно, мол, ничего такого, но в его зеленоватых глазах отразилось сожаление. Он хранил спокойствие, но глазами был готов проглотить меня целиком. А почему бы и нет? Мы же нравимся друг другу. Глен откровенно во мне заинтересован, не ради красного словца и от скуки, вон как к Дину ревнует.

Для чего, в конце концов, я отправилась в путь? Найти суженого, обрести свой дом или собственное логово, как иногда говорят в Волчьем клыке. Кот леопард всяко старше двадцати пяти, сильный, красивый, ответственный, наверняка нагулялся и готов к семейной жизни.

Я шагнула к Глену вплотную под разгорающимся, призывным мужским взглядом, поднялась на цыпочки, посмотрела в яркие глаза, полюбовалась полными красивыми губами — и поцеловала его. Скоро он перехватил главенство — ласкал мои губы, завладевая ртом, языком... Поцелуй был приятным, нежным... но не более. Внутри у меня почти ничего не дрогнуло; мой каракал не шипел от страсти, желая впиться когтями в спину леопарда, как было с тигром. Мы с моим зверем осваивали новый чувственный опыт, ощущали как это — быть желанной женщиной.

Я пыталась отдаться на волю чувств, но чего-то не хватало. Мой первый поцелуй с Дином был совершенно иным, сумасшедшим, с капелькой крови и вихрем ощущений. Неожиданно сладкий. Я не смогла бы вспомнить подробностей под страхом смерти, потому что тот поцелуй забрал мой разум, смел все запреты, подарил немыслимую радость. Даже о ненавистном из-за Амаля, извечно мужском стремлении подчинить в тот чудный момент не думала с ненавистью и страхом; оно было, как само собой разумеющееся и правильное. В руках тигра я таяла и по своей воле сходила с ума.

Сама прервала поцелуй и отстранилась от Глена, удерживающего меня за спину, положила руки ему на грудь и тихонько уперлась, давая понять, что пора меня отпустить. Подняла голову и встретилась с желто-зелеными кошачьими глазами: он вместе со своим зверем понял, что проиграл, даже не начав толком. Смешно облизнулся и с грустной улыбкой, неохотно убрал от меня руки.

— Для меня ты могла бы стать всем, — тихо произнес он, внимательно глядя мне прямо в глаза, пытаясь найти хоть какой-то знак, чтобы продолжить.

— Я не хочу играть чувствами, уже зная, что не твоя, — шепнула, понимая, что не виновата, но испытывая вину, сожалея, ведь с Гленом было бы так хорошо и просто.

Он поднял руку и ласково, щекотно провел по моему уху от черного кончика-кисточки, мягко погладил по щеке и виску. В его глазах отразилось сожаление и легкая горечь, и я вздохнула с большим облегчением: боли в них не было. Конечно, я зацепила его, привлекла, но, по счастью, не слишком глубоко. Не успела пробраться к нему в душу. Не причинила боль отказом.

— Повезет твоему мужу будущему, — с досадой, что не ему, неожиданно признался Глен.

— В чем? — я не смогла удержаться от заинтересованной и польщенной улыбки.

— Сладкая ты, нежная, Савери, а целоваться совсем не умеешь, такой простор для обучения и отрада для мужского самолюбия.

Я возмущенно толкнула леопарда в грудь и смущенно пробурчала:

— Все бы вам шутки шутить! — Заметив заинтересованно, беззастенчиво наблюдающую за нами и ухмыляющуюся подружку, добавила, задрав нос: — Думаю, Эльса тоже нецелованная, может, ее попробуешь научить?

Сервал возмущенно вскинулась на меня:

— С чего это ты взяла, что нецелованная? Я целовалась уже!

— Разок, — ехидно подколола я.

— Целых три раза! — гордо заявила подруга. — В отличие от тебя, на меня хоть кто-то покушался.

Я замерла от обиды, ведь и сказать поперек нечего. Права Эльса. Волчий клык — огромный клан, куда много стай и поселений входит. Да только за столько лет не нашлось ни одного оборотня, который бы потерял от меня голову, даже в юности, когда я запах не скрывала. Ни один не рискнул сорвать поцелуй — стороной обходили, предпочитая ухаживать за другими девчонками. Будто невидимая, я присутствовала на посиделках, девичниках, праздниках. Изгоем была, несомненно нужным, но нелюбимым, нежеланным.

Я глубоко вздохнула, старательно загоняя внутрь застарелую боль, — и неожиданно уловила:

— Эльса, хвала Луне, твой запах вернулся! К счастью, та дрянная пума и правда слабая, коль проклятие две недели не продержалось.

— Прости меня, — виновато понурилась подруга.

Глен удивленно уставился на меня: не понял о чем речь шла и моей обиды тоже не понял.

— Я всего лишь водяница, но мной в клане дорожили, — выказала недоумение Хвеся. — Как же случилась, что тебя с такими-то способностями к рукам не прибрали? Наши старшие предложили бы самых лучших и сильных оборотней такой как ты на выбор, чтобы сохранить дар и передать по наследству. Ведь сильная знахарка и...

— А в моей семье другая ситуация! — грубо оборвала я. И чтобы не брались больше лезть с советами и жалеть, строго отвратила: — Давайте оставим меня в покое и дадим самой выбрать, как жить и с кем!

Хвеся смотрела на меня круглыми, удивленно-испуганными глазами, потом ее лицо дрогнуло, она закусила нижнюю губу, догадавшись, что и до смотрин жилось мне непросто. И несладко. По причине все той же одаренности.

— Прости, пожалуйста, Савери. Ты права, каждый волен выбирать свою судьбу и путь сам, — попросила она. Неуверенно подошла, взяла мою ладонь, пожала и добавила, робко, примирительно улыбнувшись: — Если хочешь, я с радостью стану тебе подругой. И поддержать готова во всем.

— Только без глупостей, пожалуйста! — предупредил Глен, не забыв хмыкнуть. — А то вы, девочки, еще те сорвиголовы.

— Без вас, мальчики, разберемся! — криво улыбнулась ему Эльса и преданно посмотрела на меня.

Леопард, подхватив меня под локоть, повел вверх, при этом заводя серьезный разговор:

— Савери, я хочу предложить тебе новый дом. Мой клан Каменный ветер находится в трех днях от Тихой заводи, в горах. У нас много сильных, ответственных мужчин, достаточно зеленых террас, где стоят крепкие дома. Мы добываем драгоценные каменья в шахтах, богаты и всегда будем рады приютить и защитить красивую одинокую знахарку.

Я подняла на него глаза и от всего сердца поблагодарила:

— Спасибо Глен, ты удивительный!

— Может мне все же повезет, и со временем ты воспылаешь ко мне страстью, — усмехнулся он. Я грустно улыбнулась, и он быстро добавил: — Не переживай, я готов быть и другом. Лучше подумай, у нас много достойных холостых оборотней на любой вкус. Мой дядя — глава клана, поэтому я в праве обещать тебе и дом, и защиту, и свободный выбор.

— Спасибо, — всхлипнула я от радости.

— Ата Глен, ты бы не рассчитывал на Савери, — воспротивилась Эльса. Ткнула Хвесю локтем в бок, та охнула, а сама, подбоченившись, решительно заявила: — Савери останется в Еловом ручье! У нее там уже две подруги есть. И Дин... присмотрит.

— Знаю я, как он присмотрит, — хмыкнул Глен, бросив мрачный взгляд наверх.

Мы дружно задрали головы и увидели Дина, оставшегося на обрыве в одиночестве, наверняка ждавшего нас. Он стоял, широко расставив ноги и заложив руки за спину и, кто бы сомневался, слышал, о чем мы разговаривали, и видел. Опять-таки, нет сомнений, что ему это не по нраву, несмотря на бесстрастное выражение лица. Вон как резко обозначились скулы, гуляют желваки, поджатые губы — все за то, что дяде Эльсы далеко до спокойствия, которое старательно выказывает. А уж как злобно колотит полосатый тигриный хвост по кромке обрыва, не передать словами. Только песок да камешки летят.

Мне бы обеспокоиться, но странное удовольствие растекалось теплой волной внутри. Неужели ему претит предложение Глена? Или наш поцелуй? Я бы сомневалась: вдруг Дин на племянницу разозлился, что без спроса меня в клан пригласила. Но тигр сверлил взглядом Глена, а не Эльсу. Ничего хорошего оборотистому леопарду из дружественного клана этот взгляд не сулил.

Леопард еще шире ухмылялся, довольно скалясь бывшему, наверное, другу. Тигр, раздраженно дернув верхней губой, резко развернулся и исчез из виду. А я, вопреки неизвестности, туманом повисшей над холмом, разбередившим душу воспоминаниям, обидам невольно улыбнулась: может Дин не шутил ночью; равнодушный бы не злился. Ведь так? Эх, а денек-то хорошо начинается.


* * *

Мужчины рассаживались у костров, причем многие собирались возле нас с Эльсой, отчего гиены и Наум хитро усмехались, словно развлекались. Только мы с Эльсой собрались сесть на бревно, Дашек, нарочито вскинув брови, напомнил:

— А как же пробежка? Крепкие ноги даже девицам нужны.

Эльса вспыхнула и, покосившись на лисичку, с хитрецой спросила:

— А Хвеся тоже побежит?

Спорить или ругаться не хотелось: мне только лишнего внимания не хватало и обидных шуточек. Пожав плечами и вздохнув, я повернулась, но не успела сорваться с места, раздались голоса:

— И мне что ли пыль стряхнуть...

— Я тоже решил пробежаться!

Я удивленно обернулась — сразу с десяток мужчин собрались бежать со мной за компанию, встав с мест. Эльса изумленно хлопала глазами. Наум перестал мешать кашу. Наверное, всей толпой бы и побежали, если бы не вступился Шай:

— Братцы, я понимаю, у каждого из вас по выводку дочерей, каждая с характером — как их не школить. Но я же тогда думал, что они парни, а девчонкам к тракту, да и по кустам носиться не к чему. Если бы знал, что эти кошки девушки, ни за что бы не разрешил. Да еще с тяжелыми жердинами.

Эльса, как в Волчьем клыке говорят, прям цвела и пахла да облизывала взглядом своего любимого. Немного смешно, но сегодня обозничий тоже прихорошился: рубаху сменил на светлую, вышитую; шнуровку на широкой груди распустил и не стал надевать куртку, чтобы, значится, свою мужественную красоту не прятать; чудные ботинки сменил на начищенные сапоги. Одним словом — жених! Ой, ухажер, пока.

И все же Дашек несогласно замотал головой:

— Здесь они под приглядом двадцати воинов. Бегай — не хочу, никто не помешает. А если опасность в дороге какая? Сильные лапы унесут от беды! А эти — заморыши хилые, домашние цветочки; дунет кто — и унесет.

Дин склонил к плечу большую голову и решительно пресек спор:

— Я против! Ты не прав, Дашек. По тракту сейчас отряды наемников Валиана рыскают в поисках беглецов, а то и просто добычи. Попадись девчонки к ним за версту от обоза — и ты уже вряд ли успеешь их спасти.

Эльса радостно, облегченно вздохнула, остальные заулыбались, соглашаясь с ее дядюшкой. Наум сердито позвал всех завтракать, а то 'время бежит, а обоз стоит'.

Все едоки пили горячий взвар, когда сидевший рядом с Эльсой Шай, жадно вдохнув аромат, потянулся к ней. Она встрепенулась, не веря своему счастью. И скоро ошалевший от вкусного, яркого запаха красивой молодой кошки волк уткнулся носом ей в шею и шумно задышал. Про народ вокруг он явно забыл. Эльса закатила глаза от удовольствия, боясь шелохнуться и спугнуть любимого. А вот сидевший с другой стороны от Шая Дин недобро зыркнул на него.

Шай терся щекой и виском о щеку Эльсы, делясь с ней сильным волчьим запахом, и смотрелось это очень личное действо совсем неуместно на глазах тихонько посмеивавшихся мужиков, даже против приличий, по моему мнению.

Дин сорвался: короткое резкое движение локтем, вскрик Эльсы — и Шай кубарем покатился по земле. Сел, тряхнул головой и потер серое лохматое ухо. Эльса чуть не на четырех лапах подскочила к Шаю и со страданием на нежном личике осторожно коснулась битого уха. Обернулась и, едва не плача, крикнула:

— За что, Дин?

Тигр, глотнув взвара, совершенно спокойно сказал:

— За компанию! Он тебе в ухо ненамеренно дал, а я ему! Теперь все в расчете!

Шай потряс головой, видно, сильно звенело, но, глянув на друга, понятливо усмехнувшись, согласился:

— Справедливо, дружище Дин. Хоть часть вины с моей души снял, и то спасибо.

— Савери! Савери, ему же больно, где там твоя настойка? — переживала Эльса за своего обожаемого волка.

— Не беспокойся, милая. Думаю, твоему ушку тогда досталось больнее, но ты же не плакала? — мягко, тихо попросил ее Шай.

Спокойный и суровый Стальной волк назвал Эльсу милой и тепло ей улыбнулся! Я сбегала к телеге за знахарской корзиной и вместе Эльсой занялась опухшим Шаевым ухом, хоть он и отнекивался. Но 'сдался', когда милая сказала, что главе обоза без уха никак, причем выражение лица у нее было такое, словно у самой ухо болело. Остальные оборотни одобрительно переглядывались и необидно перешучивались насчет 'попавшегося кошке в лапы волка' до вечера.

Обновление от 02.07

Глава 20

Последняя телега небольшого встречного обоза, груженного сушеной рыбой, с грохотом проехала мимо. Крепкий рыбный запах, который мы почувствовали издалека, еще долго висел в воздухе вместе с пылью. Глен сказал, что этот обоз, скорее всего, из Шлепа, до которого еще пять дней пути, и мрачные возницы, и охранники, большей частью еноты, везут в Малинник вкусно пахнущий груз на продажу.

Наша охрана, проводив чужаков пристальными взглядами, свистнула, разрешая ехать. Чем дальше от Аверта, тем более напряженными становились обозники. Тракт широкий, вполне позволяющий разъехаться встречным, но стоило южанам завидеть облачка пыли впереди или позади, вереницу повозок останавливали на обочине и чуть ли не к нападению готовились. Вот и мне тревожно.

Помимо этого, телегу, на которой присоединились к обозу Дин с друзьями, поставили за нашей, Гленовой. И теперь часть охранников ехала именно на ней, крайней, зыркая по сторонам. Кому не понятно, что теперь нас, женщин, охраняют не меньше, чем поклажу. Время от времени мы втроем шли пешком — это настырные Мишек и Дашек укрепляли наши ноги таким способом. Мол, если не бегаете, так хоть прогуляйтесь. Хвеся, вопреки ворчанию молодожена Мирона, с удовольствием составила нам компанию. Да и веселее, и интереснее вместе.

Мы тихонько говорили о том о сем, в основном расспрашивая Эльсу о жизни в Еловом ручье. Кстати, два дня назад, за ужином, после того как Дин услышал гостеприимное предложение Глена, как бы между делом повторил для меня приглашение войти в его клан. И наобещал мне там чуть не с три короба: дом большой, добротный, уютный, с красной черепичной крышей, большим садом и белым штакетником. Эльса тогда отчего-то кривовато, плутовато усмехнулась, да и остальные оборотни, услышав описание моего будущего логова, громко расхохотались. Но я все равно сердечно поблагодарила Дина. А Глен расстроился: не хотел упускать знахарку и свободную девицу для своего клана.

— Мирон сказал, что глава клана твой дедушка? — уточнила Хвеся у Эльсы.

— Да, — кивнула сервал с улыбкой, наверное предвкушая скорую встречу с родными. — Деда Матео — огромный такой, полосатый тигрище — восьмой десяток разменял и крепкий как бык. Дин в него пошел, даже характером. А моя бабуля Лиза — сервал, мы с ней очень похожи.

— И дар от нее? — Меня беспокойство взяло: первая оборотница клана — сонница. Не приведи Луна! Непременно будет сплошной раздрай и неразбериха.

— Нет, — успокоила нас подруга, — мне от прабабки дар достался. Ох и бедовая она была. Бабуля как заведет про нее рассказ, так волосы шевелятся. Уж и настрадались от ее языка и выходок клановские — страсть! Не понимаю, за что только терпели? Я бы давно взашей выгнала...

И так она искренне возмущалась прабабушкиными выкрутасами, что мы с Хвесей едва сдерживались, чтобы не рассмеяться в голос, и понимающе переглядывались за спиной у нашей 'паиньки' Эльсы.

— Действительно, откуда что берется?! — ехидно отозвался Мирон, не поворачивая в нашу сторону головы.

Эльса, смерив его досадливым взглядом, начала о другом:

— У нас огромные владения, и сам клан большой. Есть несколько горных селений и три в долинах. Еловый — главное село, или, как у вас называют, городок, расположено вдоль реки под Голубой горой. Там плодородная земля, влажно и жарко, зато все растет: палку сухую воткни — корни пустит.

Ручейник чуть поменьше, как деревня, тоже в долине раскинулся, там скот держат; травы видимо-невидимо, а деревьев почти нет. Третье по размерам село — Большие кочки — в речной пойме стоит. Если по весне вода сильно разливается, село будто на больших кочках плавает. Приходится постоянно мосты подправлять, их иногда селем сносит. Но там и рыба, и древесину спускают круглый год. Дальше на юг продают. Суровое местечко, но доход приносит клану хороший.

— И мой дар водяницы не пригодится, — уныло заключила Хвеся.

Эльса всплеснула руками:

— Да ты что! Как это не пригодится? Все дома у реки построены, но местность горная. Чуть отошел от воды — и все, сушь вокруг. За каждый источник или колодец драка идет. А ты поможешь новые найти, чтобы местным оборотнями спокойнее жилось.

— А знахарей у вас много? — закинула я удочку для себя.

— Целителями у нас дедушкина тетка ведает, Дарья-знахарка. Старая уже правда. Вдовая, муж у нее давно погиб, а детей не успели завести. Она только его любила. На других смотреть не хотела. Так и осталась одна-одинешенька, зато нас, клановских, всех любит. Дарья в Еловом главная повитуха. Еще и детей с даром ищет и учит, чтобы в каждом селе и поселке знахарь или повитуха, хоть слабенькие, но были. Твои умения ее очень обрадуют, да я уверена, что попросит помочь, а может и обязанности на тебя переложит. Ей уже давно за сотню, самая старшая из дедовой семьи. Остальные померли, не все, правда, своей смертью. Край у нас суровый.

— Я буду рада помочь!

Хорошие новости: дело у меня будет, голодной не останусь. Дом пообещали. Эх, а жизнь с каждым днем все светлее и краше кажется.

— А какие у нас ярмарки бывают! — хвалилась Эльса довольно жмурясь. — Богатые, веселые, с песнями и плясками. Парни холостые любыми путями удаль свою девицам показывают...

— В вашем возрасте поздно по ярмаркам шастать. Да на тех дрыгунцов пялиться! — заявил Мирон, тяжело посмотрев на Хвесю.

Я бы на ее месте от такого взгляда сжалась от страха, а лисичка расцвела от удовольствия. Облизнулась и только кончиком пушистого хвоста вильнула, юркнув к Мирону на телегу. Села на козлы, прижалась к нему и счастливо улыбалась, в глаза заглядывая. И ворчливому мужу это явно по душе пришлось, сразу лицом посветлел, на губах заиграла нежная улыбка.

— А почему 'дрыгунцы'? — спросила я.

— Потому что трясут... всем... чем не попадя.

— Хвостом что ли? — предположила я самое простое.

С соседних телег раздался хохот; Хвеся почему-то покраснела и, скромно опустив глаза, прятала улыбку. Мы с Эльсой недоуменно смотрели по сторонам, ожидая объяснения. — И хвостом, бывает, — хохотнул Мирон, снисходительно посмотрев на меня.

Приобрести в электронном формате

 
↓ Содержание ↓
 



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх