На картонной стенке сидела улитка без панциря, скользкая и бесформенная, словно комочек теста. Если ее потрогать, она станет тестом, а где тесто, там дом, подумал Зай. Набрался смелости и потрогал ее кончиком пальца. Та развернула стебельки-глаза и посмотрела очень внимательно.
— Улитка-Улитка,
Мягкие рожки,
Где твои ручки?
Где твои ножки? — спросил он.
Их забрал Бубус, ответила улитка.
Он и тебя заберет. Вот сейчас раздадутся тяжелые шаги, ближе, ближе, рука схватит за шиворот и вытащит из ненадежного убежища — картонного ящика, где спит Зай. И снова отправит прятаться.
Когда Бубус пришел в первый раз, Заю почти исполнилось три года, с ними еще жила бабушка. День, когда она перестала с ними жить, был мокрым и серым, Зая никуда не пускали, кроме его комнаты, он сидел на подоконнике и пытался пальцем прижимать извилистые струйки. По ту сторону стекла, размытые и ломаные, двигались темные фигуры, туда и обратно, потом вынесли что-то большое и светлое, еще немного потолкались и исчезли.
Остался только дождь, струйки складывались сперва в забавную рожицу, потом в улыбку больше рожицы, потом остался только узкий кривой рот, похожий на щель.
Зай пытался его стереть, но он только кривился по ту сторону стекла — то вправо, то влево.
Это и есть Бубус, понял Зай.
Уже не помнил, от кого узнал это имя — может быть, дождь нашептал, а может, знал с самого рождения, просто забыл на время.
Когда вернулись родители, Зай плакал, они думали, что по бабушке, но он один видел все еще кривящийся рот за окном.
Потом бабушка часто приходила в свою комнату, дремала в кресле, свесив голову на грудь, или переставляла за спиной чашки в шкафу, потому что мама всегда ставила их не в том порядке. Зай старался чаще бывать в этой комнате: боялся бабушки, но при ней никогда не было Бубуса, а его он боялся больше.
...Этот дом был как дождь, серый и бесконечный. Не родной, незнакомый, он кормил Зая холодной кисловатой кашей из банки, оставлял ее на пороге комнаты, за которую нельзя выходить. Каша не лезла в горло и пахла болезнью и ржавчиной. Но Зай глотал склизкие комки и помнил, что дом его друг — он помогал прятаться, подсказывал множество закутков, куда не пролез бы взрослый.
Бубус подкараулил его и украл прямо из группы, когда Зай ушел к забору поиграть. Воспитательница предупреждала, что к забору ходить нельзя; кажется, она знала про Бубуса. Сперва Зай думал, тот не бывает около детского сада, но Бубус принялся ходить за Заем повсюду, если рядом не было взрослых.
Мама не верила и говорила "Вырастешь и перестанешь его бояться".
Зай рос — день, другой, третий, до конца шеренги из кубиков, и уже почти вырос, и снова играл у забора, тогда опять появился Бубус. У него были очень неприятные желтые зубы со щелью посредине и скрипучий голос.
Он предложил конфету, а потом поиграть — но Зай стоял у забора и рос изо всех сил, чтобы Бубус ушел навсегда. Тогда тот перемахнул через забор, схватил Зая, замотал противной влажной тряпкой и утащил навсегда.
Тогда-то Зай и подружился с домом.
— Все по справедливости, — скрипел Бубус и наливался кровью, как большой комар, — Прятаться будешь три раза.
— Как в сказке?
— Как по правде, — смеялся Бубус, распахивая большие зубы, — Со мной очень любили играть нехорошие дети, но они всегда давали мне спрятаться трижды. Не всегда было, где, ха-ха. Умеешь считать до трех? И прекрати реветь.
— Ну буду, — пообещал Зай, вытирая глаза. — Умею.
Он все еще ждал, что его найдут, но, наверное, дом, где поселился Бубус, был невидимым.
В первый раз Зай спрятался благодаря мертвой птичке: ему почудился писк, и он полез в проем под лестницей, и нашел ее. Это послала бабушка, догадался Зай. Она не могла послать живую птичку, значит меня защищать будет эта. Сидел и гладил чуть восковые перышки, пока Бубус не заглянул в дыру. Тогда положил Подружку в карман — она была одновременно жесткая и пушистая.
— Выброси эту дрянь! — проскрежетал Бубус, силой отвел руку Зая, вытащил Подружку и бросил на пол, потом пнул ногой и она исчезла в щели. Я туда залезу, подумал Зай. Или она сама выберется — мертвая, ну и что. Она же меня не бросит.
Но птичка не возвращалась — значит, бабушка больше ничего не могла.
Дом снова принес ему холодную кашу, и сейчас это было особенно грустным, Зай ел и плакал о птичке, вспоминал, что плакать нельзя, рукавом вытирал глаза и нос, тоже все время мокрый. Дом тоже грустил — он давно пустовал, распадался на части, в нем никто больше не жил, кроме Бубуса и тех, кого тот ловил. И очень недолго.
Я тебя не брошу, подумал-пообещал Зай. Ты же мне помогаешь.
И ждал.
А мама и папа никак не приходили — может, и вовсе не поверили, что Зай пропал, как раньше не верили в Бубуса.
Во второй раз Зай не просто так прятался — он пытался найти Подружку, но нашел какого-то пупса. Тот лежал розовый и неприятный, глядел в упор, на боку была вмятина, словно наступил кто-то тяжелый.
Тут кто-то уже играл, подумал Зай. Его тоже заманил Бубус, а теперь от него остался только глупый голый пупс. Наверное, этот кто-то не сумел спрятаться три раза. Теперь его игрушка смотрит нарисованными глазами и не хочет, чтобы у меня получилось.
Что-то еще было в углу, жесткое и плоское. Не птичка, уже понял Зай, но сунул руку под доску, вытащил картонный квадратик. Это была фотография. С нее смотрела женщина с прической как у мамы, только черно-белая. Зай подумал и спрятал фотографию под майку, картон быстро согрелся и, кажется, становился еще теплее.
А потом Бубус нашел его во второй раз.
Каши вечером не было.
— А чего тебя кормить, один раз остался, — сказал Бубус. Значит, он запретил дому. От этого было особенно грустно, только Зай больше не плакал. Дом все равно друг, он не виноват. А где-то в темноте под лестницей сидит птичка. И есть фотография.
Пока Бубус не видел, Зай достал карточку. В темноте почти ничего не мог различить, но поводил по фотографии пальцем и ощутил тепло. На снимке была не его мама, и все-таки немного его. Как бабушка прислала ему птичку, так дом дал ему маму, особенную, здешнюю. Она не сомневалась в том, что Зай говорит, и даже без слов знала все.
Утром Зай проснулся, проверил — банка на пороге осталась пустой. Около нее отпечатался влажный след грязного ботинка. Бубус выходил из дома, подумал Зай. Зачем-то. Может, искать нового, кого можно украсть.
Но он вернулся один.
— Пошли играть, — сказал Бубус, вытаскивая Зая из коробки.
Тень Бубуса бродила по дому, вырастая, уменьшаясь и сталкиваясь. Когда Бубус отыщет тебя в третий раз, он совсем тебя заберет, говорил дом. Так уже было с другими, от них остались только игрушки или кусочки одежды. Ты не умеешь считать до стольки, сколько тут их пропало.
В этот раз Зай пролез в щель меж досками и спрятался в каморке на втором этаже, в чемодане; сидел, прижимал к себе фотографию, долго-долго, слыша, как Бубус ходит внизу, ходит мимо, поднимается на чердак. Никак не мог заметить закрытую дверь в темном конце коридора, и все больше злился, это было слышно по шагам, тяжелым, размашистым.
А потом он нашел кладовку.
Мамочка, подумал Зай, и вспомнил лицо с фотографии.
Дверная доска трещала и скрипела, не хотела отрываться от стены, но Бубус тянул и дергал, дергал и тянул, иногда с размаху бил по ней ногой. Если доску оторвать, она же умрет, думал Зай. Он съежился в чемодане и уже не понимал, чего больше хочет: чтобы Бубус оставил доску в покое или не добрался до него самого.
Он добрался. Доска отлетела с грохотом. Поднялась крышка чемодана.
Зай, как мог, спрятался за фотографией здешней мамы, и Бубус промахнулся — хотел схватить за рукав, но уцепился за картонный квадратик. Зай успел юркнуть под его рукой. Бубус зарычал, бросился следом, и поскользнулся. Зай видел — на выпавшей фотографии, на лице; здешняя мама схватила его зубами за ногу, и Бубус поскользнулся!
Зай выскочил за дверь, кинулся вниз по лестнице.
Три раза, слышался голос дома. Он и в третий раз тебя нашел, и все-таки не схватил, помогла мама. Теперь надо успеть спрятаться в четвертый раз, и больше никогда-никогда...
Столбик перил отлетел, стоило опереться, и Зай полетел с лестницы вниз головой.
Здесь были голубые чистые стены, на одной из них к острову приближался пеликан. Зай его узнал: это выросла птичка. И хорошо, ей будет лучше на острове с пальмами, чем в щели под лестницей. Еще он помнил про пупса, но такого тут не нашлось, игрушка принадлежала другому, с другими прятками.
Еще Зай помнил про фотографию.
Он мог говорить — и спрашивал, раз за разом, пока ему не рассказали, что сам он в больнице, что Бубуса больше не существует, что хорошие дяди успели вовремя и они же нашли Зая под лестницей. А голова у Зая до сих пор была перевязана, и уже почти не болела.
И еще доктора ошибались — сам он был не в больнице, и особенно понял это, заметив, что перестал расти.
Красивые дядя и тетя пришли и плакали, и разговаривали с ним, и что-то хотели.
Он понимал, что это его мама и папа, но они были из снаружи, а Зай знал, что так и остался в доме. А значит, они не смогут его защитить. Ведь в Бубуса они тогда не поверили.
Потом пришел врач и попросил их уйти, и они все оглядывались.
Сидящая на стуле возле кровати черно-белая женщина с маминой прической грустно улыбнулась, покачала головой и приложила палец к губам.
Я могу спать, подумал Зай, тоже улыбаясь и вытягиваясь поудобней в кровати. Мы с домом друзья, и неважно, есть ли там Бубус или кто-то еще. И она, здешняя мама, меня не оставит.
