Екатерина Александрова
Месть
"Месть, месть и только месть!", — повторяла вновь и вновь Ирка, засев в заросли малины. Месть должна была быть колючей как ветки зловредного кустарника и сладкой как ее плоды.
Ирка начала загибать пальцы. Отходила крапивой — раз, два, три. Согнала со скамейки, так что семки рассыпались — четыре. Обозвала — пять, шесть и много.
Маленькая разбойница набила полный рот малины и начала размышлять.
Зловредная бабка успела насолить всей ребятне в переулке. Но чем ее проймешь? Обзываться? Так мерзкая старуха, всю жизнь оттарабанившая на баржах, в ответ выдавала такой волжский загиб, что уши сворачивались в трубочку уже на этапе набора в грудь воздуха. Оборвать яблоки или ягоду — так за это можно было схлопотать не только от бабки крапивой, но и от родителей хворостиной. Послевоенное время голодное — каждая крошка на счету.
"Мявочка, мявочка", — зычный всегда голос вредины растекся сметаной по тарелке. "Кота своего зовет ужинать, тьфу", — мелкая пакостница попыталась плюнуть в проползавшую рядом гусеницу, но промахнулась. Промазала! Но не оттого, что не хватило меткости. Просто в голове малолетней преступницы созрел коварный план. Для этого плана требовались сноровка, упорство и острые ножницы.
Прошел вечер. Пролетела ночь. Наступило утро.
Корабельная сирена не издавала столь громкого воя, какой распространился по всему поселку
— Мявочка! Мявочка! Мявочкааа.... лапоонькааа майаааа! — Вредная старуха обнимала свое сокровище, но какого вида! Роскошный сибиряк, не без основания красовавшийся львиной гривой и мощным хвостом был острижен почти налысо. Хозяйка с причитаниями баюкала обкорнанное животное на руках, а кот, ошалевший от недавней стрижки, вырывался, всем поведениям своим давая понять, что не собирается, в отличие от хозяйки, делиться своим позором со всей улицей, а предпочел бы дожидаться отрастания шерсти в дровяном сарае.
— Вот ведь убивается как, — пожала плечами иркина бабушка. — Внук на одной ноге скачет — так не убивается, а тут на тебе — кота обстригли. И кому это в голову пришло хулиганство такое? И нашего Мурзика общипали, и соседскую Машку, и сватьиного Рыжика...
Ирка довольно улыбалась в сторону, истово натирая рушником мокрые тарелки, старательно пряча под полотном исцарапанные руки.
— Ладно, козу не тронули, — продолжала тем временем бабуля. — А то из чего тебе варежки вязать?! Ладно, иди уж, гуляй, а то дырки в тарелке натрешь.
Ирка села на теплое крыльцо и обняла стриженого Мурзика — жалко было стричь своего, а с другой стороны, как иначе отвести от себя подозрения?
А на соседнем крыльце, также в обнимку с лысым сибиряком сидел молодой мужчина на деревянной ноге:
— Ничего, Мявыч, — говорил он, — была б шкура, а шерсть нарастет. Помнишь, как я тебя к бабке перед эшелоном притащил? Совсем заморыш был, а вот в какого байбака вырос.
Кот выгнулся, поставил под жесткие пальцы уши, мявкнул довольно, да и полез под лавку. Парень подхватил сапожный ящик на плечо, подперся костылем и поковылял на площадь.
А разбойница Ирка отпустила урчащего Мурзика и медленно прошла вдоль соседского дома, наслаждаясь местью. Жалко, что люди не придумали пока такой вещи, чтобы можно было сперва исподтишка снять на маленькую фотокамеру вопли вредной старухи, а потом пересмотреть их дома, под одеялом, показать друзьям в школе и раз за разом переживать миг своего триумфа!
