ГЛАВА 10
Нижний мир, Макс Тротт
За следующие три дня принцесса окончательно замкнулась в себе. Нет, она вела себя крайне дисциплинированно, четко выполняла команды и отвечала на вопросы, но не более. Даже по нужде не просилась в пути, перестав пить и терпеливо дожидаясь общего привала. Макс заметил это случайно — сначала обратил внимание, как она облизывает пересохшие губы, а потом — как на привале после всех дел жадно хлебает воду. И на очередной дневной остановке, подождав, пока она напьется из ручья, Тротт тихо, чтобы не услышали остальные дар-тени, и сухо, как всегда, когда говорил о вещах интимных, пообещал:
— Если не будете сообщать, когда вам нужна остановка, я сам начну громко предлагать вам ее, ваше высочество. Прекратите глупить и вредить себе.
— Я не хочу задерживать вас и мешать, — буркнула принцесса, исподлобья глянув на него и дунув на пропущенную при стрижке светлую волнистую прядь, которая теперь постоянно лезла ей в глаза. Губы ее были мокрыми и пухлыми, на загоревших щеках сильно выступали веснушки, и лицо как-то резко стало старше и строже.
— Ваша задача — быть готовой бежать быстро и долго, если на нас нападут, — проговорил Тротт спокойно, отводя взгляд. — Далеко вы убежите с полным мочевым пузырем?
Принцесса, покраснев, снова дунула на прядь — у Тротта даже кончики пальцев зазудели от желания поправить ее.
— Вы правы, профессор, — она мотнула головой: локон опять упал на глаза.— Извините.
Инляндец вздохнул, потянулся к ножнам.
— Подойдите, я обрежу то, что мешает.
— А, это? — принцесса раздраженно дернула за прядь. — Нет. Я сама, профессор.
И она действительно достала нож и выражением крайнего упрямства на лице откромсала себе чуть ли не половину волос.
Богуславская теперь вообще все пыталась делать сама и помогать, где только можно было. Перед дорогой сноровисто и ловко перематывала себе ноги, и Тротт, проверяя, молча отходил: все было в порядке. Вечером, когда он говорил "Бери нож", вставала, послушно нападала на него, стараясь игнорировать комментарии спутников, хотя периодически и краснела, и отвлекалась на них. Стойко поднималась после того, как Макс швырял ее на землю, отбивалась, если теряла оружие. В ее неловких движениях появилась какая-то отчаянная злость, но ударить ножом его она так и не могла. Отважно терпела жесткие захваты, с сухими глазами терла ушибы, после занятий говорила неизменное "спасибо" и устало брела к воде. Тротту все тошнее было от этого "спасибо" и от ее печальных глаз.
На второй вечер, после занятий и трапезы, Алина, опустив голову, шагнула к костру и начала под комментарии веселящихся дар-тени собирать посуду в опустевший котел, а затем пошла к ручью — скрести и мыть. Дар-тени, наупражнявшись в остроумии касательно соплеменницы, постепенно поутихли, переключившись друг на друга. Принцесса их еще боялась, это было видно, но желание доказать, что она не бесполезна, было сильнее. И это желание, и обида ее были настолько очевидны, что Тротту было и совестно, и немного забавно наблюдать за спутницей. И за собой. За собой он тоже наблюдал с крайней степенью едкого удивления, слыша на периферии сознания то умирающего от хохота Мартина, то насмешливый голос все понимающего Мастера Клинков.
На последнем ночном привале, когда принцесса вернулась от ручья, раздав спутникам разномастные отдраенные тарелки, неугомонный Утреша сунул ей в руку лакомство — застывшую папоротниковую смолу, сваренную с медом и местным зерном. Она вздрогнула, едва не отдернув ладонь — и Макс, наблюдающий за этим, напрягся, но Утреша справился сам.
— Не бойся, — сказал он так утрированно-ласково, что остальные подавились смешками, — я не обижаю баб. Это сладкое, попробуй.
Принцесса дернула головой — словно хотела посмотреть на Макса и спросить, можно ли. Но не стала.
— У меня есть, — проговорила она и аккуратно положила лакомство рядом, на тарелку. — Не надо.
— Бери, бери! — дар-тени вскочил, схватил ее за руку, снова вложил. Алинка испуганно замерла.
— Утреша, она не хочет, — негромко высказался Тротт. Радушная улыбка соплеменника немного потускнела, и он отступил назад — не из страха, из уважения.
— Я п-попробую, — вдруг тихо и упрямо произнесла Алина. Отломила кусочек, попробовала и поблагодарила — суровый и кряжистый Утреша смотрел на нее с таким умилением, что казалось, он слезу сейчас пустит. А она косилась на Тротта. И это он тоже видел, и улыбался про себя — и тут же ловил себя на том, что вызвать Утрешу на поединок хочется до скрипа в зубах.
На третий день его спутница проснулась еще в темноте — когда дежурящий до того Верша разбудил Макса на смену, а сам неторопливо пошел укладываться, чтобы не терять еще два часа сна. Принцесса некоторое время сонно таращилась на Макса зеленющими глазами, так нежно улыбаясь ему и потягиваясь пушистыми крыльями, что Тротт почти улыбнулся в ответ. Но она вдруг помрачнела и опустила глаза. И улыбка пропала, и она снова стала такой же отрешенной, как накануне.
— Еще можно спать, Алина, — буркнул он, покрутив плечами и с недовольством потерев снова отросшую щетину. — Если не хотите, можете пройти со мной к ручью.
Принцесса некоторое время задумчиво посопела, оглядела спящих вокруг костра дар-тени и поднялась.
— Буду благодарна, лорд Тротт. — Она босиком — ботинки и обмотки сняла на ночь,— пошлепала следом. И, конечно же, несмотря на ночное зрение, запнулась, чуть не упав и наделав кучу шума. Тротт развернулся к ней — и она сжалась.
— Не поранились? — спросил он, досадуя от ее испуга.
Алина замотала головой, стоя на одной ноге, подтянув вверх пострадавшую и балансируя крыльями.
— Дайте посмотрю, — раздраженно проговорил он. Опустился на корточки, помял ей лодыжку. — Расслабьтесь, Алина! Вы так зажимаетесь, будто я вас бить собрался.
— Вы просто постоянно меня ругаете, — пробормотала она едва слышно. — Я теперь все время от вас жду этого.
— Разве? — глухо сказал он, проминая кожу. Под его пальцами напрягались мышцы тонкой щиколотки. Очень красивой щиколотки.
— Мне иногда кажется, что вы добры со всеми, кроме меня, лорд Макс, — сказала она еще тише ему в макушку.
Он поморщился от грусти в ее голосе, встал, предпочтя сделать вид, что не расслышал. С ногой было все в порядке.
Пока спутница шуршала в кустах, а затем умывалась, Макс отжимался на берегу — здесь руки требовали укрепления не меньше, чем на Туре. Он убрал за спину правую, затем поднялся на пальцы — усложнял и усложнял задачу, гоня от себя неприятные мысли и морщась от уколов вины.
Как он, оказывается, привык к звонкому голосу, тысячам вопросов, к восхищению, с которым Алина Рудлог иногда смотрела на него. И к доверию ее привык. К тому, как она льнула к нему по ночам и к теплу ее тела, и к мягкости крыльев, щекочущих его кожу...
Но нельзя.
Он покосился на спутницу — та молча ждала его, переступая маленькими, измазанными в земле ступнями по мягким мхам, — и еще ускорился. Недопустимое плотское желание, почти неощутимое и неважное, тлело где-то внутри. Он хотел ее, и презирал себя за это. И за то, что убивает ее теплое отношение к себе, презирал. Он привык к этой девочке рядом, сроднился с ней за время похода. Но как держать дистанцию иначе? И как иначе защитить этого невинного испуганного птенца от него самого? Когда ему так нравилось быть для нее всем — и защитником, и учителем, и старшим другом, нравилось, как она спорит и с невыносимо серьезным лицом шутит, как широко, открыто улыбается в ответ на его язвительность, словно говоря "ну я-то знаю, какой вы на самом деле, лорд Макс".
Тротт потряс головой, продолжая отжиматься и тяжело выдыхать. Не помогало.
— Встаньте мне на спину, — попросил он, и принцесса после небольшой заминки поднялась на него, застыла — по звуку рассекаемого воздуха было понятно, что она опять балансирует. Ойкнула, покачнулась.
— Держитесь за крылья, — он протянул их назад и вверх, и принцесса ухватилась за них, как за упряжь, потянула на себя и сразу перестала покачиваться. С утяжелением на спине заныла рука, стало не до дурных мыслей, и Макс почти с облегчением продолжил отжиматься, меняя руки, пока хватило сил.
После она попросила разрешения приготовить кашу на завтрак и ловко захлопотала около костра, а он занимался с Дезеидами. Соплеменники, мимо которых сновала Алина, спали — девка девкою, пусть даже крылатая, а настоящий воин всегда выспится, когда есть такая возможность.
Алина
Днем они перешли широкую реку, которая обтекала выдающийся вперед горный отлог — как объяснил профессор, чтобы дойти до входа в долины, нужно было обогнуть это препятствие, выйдя из зоны действия Источника, пройти вдоль петли реки и вернуться за отлогом в земли дар-тени. За рекой принцесса сразу ощутила, как будто с плеч сняли легкое теплое одеяло — исчезла защита.
А ближе к вечеру над отрядом, на пару километров углубившимся в лес, чтобы не маячить на берегу реки как готовой мишени, пролетел первый раньяр. Принцесса, словно и не было передышки, даже не успев испугаться, на чистом рефлексе тут же метнулась к ближайшему папоротнику и затихла там. И все затихли, наблюдая за удаляющейся тварью.
Второй раньяр с всадниками появился совсем скоро. И снова все замерли под деревьями. Вот сейчас Алинку настиг страх — холодный, истеричный — и она дрожащей ладонью вцепилась в руку Тротту. Он покосился на нее и вдруг едва заметно сжал пальцы, и от этого простого неожиданного жеста пятая Рудлог пришла в себя.
Дальше отряд быстро шел параллельно реке, и Алина ощущала, как обостряются все ее инстинкты, словно она превращается в внимательного хищного зверька. И замечает все — и взгляды спутников, и хруст веток где-то вдалеке, и внезапно затихший щебет птиц... В лесу раздался тонкий переливчатый свист — точно паук-лорх заметил добычу. Прервался, снова разлился трелью.
— Наши разведчики. Впереди отряд ловчих, — тихо сказал Тротт ей, останавливаясь.
Еще один короткий посвист — теперь справа. Слева в паре километров река, а справа и спереди — враги.
— И там, — проговорил он, хмурясь. — Движется на нас. У них охонги.
— Будем пробиваться, Охтор? — вполголоса спросил подошедший седоусый Верша. Бойцы собрались вокруг: все подобравшиеся, расслабленность ушла, как и не было ее. Кто-то достал лук, кто-то клинок. — Или вернемся за реку, и попробуем через гору?
— На горе мы как на ладони будем, — буркнул Тротт, — кто знает, сможет ли Источник закрыть для раньяров дорогу. Граница все-таки. Да и как она пройдет, — он кивнул на Алину, и она опять почувствовала себя обузой. — Там, сам знаешь, какие обрывы местами. Надо попробовать обойти ближе к реке. Темнеет, должны проскользнуть.
Дар-тени доставали из сумок трубочки с мазью, и профессор достал тоже, щедро вывалил содержимого себе на руку, протянул принцессе. В носу защекотало от едкого запаха муравьиной кислоты.
— Намажься, — приказал он по-лорташски. — Это секрет из желез охонгов, смешанный с жиром, чтобы не было ожогов. Хорошо маскирует запах.
Алинка быстро начала наносить пощипывающую мазь на кожу. Вздрогнула — меж темных деревьев справа показался один из разведчиков — двигался он молниеносно, тихо.
— Рехта следит сейчас за ними, — сказал он, подойдя к группе. — Надо уходить. Человек пятьдесят, не меньше. Разделились на два отряда, один закрывает нас сзади, другой идет сюда. У них и охонги, и раньяры. Норы из твердыни Аллипа, судя по цветам.
— Назад дороги нет. Значит, бегом к реке, — приказал Тротт. — Алина, держись рядом со мной.
— Да, Охтор, — сказала она сипло. И побежала.
