Последний из портала Дагоса, глл 1-7

Амаджих

Последний из портала Дагоса

Роман

Эротик-фатум-фэнтези

* * *

Дверь камеры с громовым грохотом затворилась. Лязгнул засов.

Борис добрел до стены, как по направляющей сполз по ней на пол и спрятал лицо в ладонях. Его плечи вздрогнули от беззвучных рыданий, скупые слезы скатились по щекам, оставляя мокрый след.

'Что происходит? Куда я попал? Почему? За что?!.'

В голове не укладывалось. Не хотелось верить...

Этого не могло быть, потому что не бывает такого в жизни!

Но это произошло в действительности...

Это произошло. И произошло с ним!

Его кошмар — явь!

Или он сошел с ума...

И ведь ничто не предвещало...

Минувшим днем не случилось ничего необычного и запоминающегося, и, уж тем более, странного или подозрительного — 'серые будни', что называется. И черная кошка не перебегала дорогу.

Предков дома не было — еще не вернулись из 'похода по магазинам' — о чем свидетельствовала дверь, запертая на оба замка.

Борис собирался переобуться, когда прихожую залил яркий свет, настолько ослепительный, что от обстановки остались лишь угловатые контуры, но и они скоро исчезли, будто растворившись в интенсивном, голубоватом сиянии.

Пол ушел из-под ног. Сердце ухнуло, на миг замерло и, подпрыгнув, заколотилось где-то в горле.

Накатило ощущение невесомости. Полета... Тело, ставшее необыкновенно легким, будто воспарило, не меняя при этом положения.

Вероятно, он, в самом деле, куда-то перемещался.

Волосы на голове зашевелились, по спине пробежали мурашки, лоб покрылся испариной, дыхание участилось. Кровь в жилах разогналась, но все равно было холодно.

'Инопланетяне. Меня похитили инопланетяне! Вот, как оно бывает, оказывается...'

Телепортация не доставила физического дискомфорта, если не считать парализующего страха, и не заняла много времени. Вместе с мелкими волнами вибрации, законы притяжения вновь вступили в силу.

Свет погас. Борис приоткрыл глаза и увидел, вопреки ожиданиям, отнюдь не стерильные переборки космического корабля, а каменную стену, поросшую снизу серебристым мхом и заплесневевшую сверху, и на фоне ее — темный силуэт, похожий на человеческий. Осмотреться лучше ему не позволили, кто-то схватил его и попытался сорвать куртку.

Он дрался ожесточено и самоотверженно, как еще никогда в жизни не дрался, только его воля к победе ничего не решала, в виду численного превосходства противника, и не умел он отбиваться сразу от нескольких врагов, атаковавших со всех сторон одновременно.

Его оглушили, подло зайдя с тыла...

Он думал, что находился в отключке несколько секунд, но, как оказалось, его успели раздеть. Он лежал абсолютно голый на холодном, каменном полу.

Слышалось тяжелое дыхание, шорохи, близкая капель негромким эхом отражалась от низкого свода пещеры.

Он не понимал, почему на него напали эти люди. И люди ли они вообще? Казалось, их тела покрыты шерстью. И пахли они, как звери. И говорили на языке, непохожем ни на один земной.

* * *

1. Из Мира Напротив придет Он...

Затишье нарушил повелительный окрик:

— Да-фай!

Знакомое, понятное слово... Подхваченное эхом, оно отразилось от свода пещеры и откатилось куда-то вдаль.

Борис повернулся на бок. В голове зашумело — напомнил о себе удар по затылку.

'Не инопланетяне совсем'. — Он искоса поглядывал на одетых в меха и кожу мужчин с копьями, возвышавшихся над ним. Чуть в сторонке длинноволосый урод примерял его джинсовую куртку.

— Да-фай, — негромко повторил высокий, безбородый человек в кирасе и шлеме, единственный в шайке вооруженный мечом, очевидно, главарь, и жестом приказал встать.

— В чем дело, мужики? Вы меня не за того приняли!

Два дикаря, рывком поставив его на ноги, помогли ему подняться.

От затылка в шею больно стрельнуло. Что же до остального, то избили его несильно, ничего не сломали, серьезных травм не нанесли, все зубы остались на месте, только рот наполнился вязкой слюной с солоновато-металлическим привкусом от разбитой губы. Все это было пустяком, по сравнению с тем, что он стоял перед вооруженными людьми нагой и беззащитный.

Сплюнув, он утерся ладонью.

— Что вам надо? — Его колотило от бессильной ярости.

Ответа не последовало, лицо главаря осталось непроницаемым. Патлатый, забросив на плечо куртку с джинсами, приблизился бочком и, прогнусавил что-то невнятное, указывая пальцем на единственную вещь, которую почему-то не сняли — наручные часы.

— Ага! Сейчас! — Борис вырвал свои джинсы и двинул кулаком в скривившийся рот разбойника, который, отлетев в сторону, схватился за ушибленное место и заскулил.

Действие немедленно вызвало противодействие.

Вжикнул извлеченный из ножен меч, сверкнул клинок.

Скрученный и обездвиженный, оцепеневший от прикосновения холодного металла, Борис с ужасом следил, как острие меча спускается по его животу к паху. Если бы он мог — о, если бы он только мог! — то вообще втянул в себя свой скукожившийся, ставший совсем маленьким член. Казалось, он вот-вот сделает это...

Владелец меча ничего не говорил — на пальцах объяснил, на сколько может укоротить его половой орган. И когда он, глядя в глаза, вопросительно изогнул бровь, Борис согласно затряс головой, мол, все понял. Удовлетворенно рыкнув, мужик в кирасе вогнал меч обратно в ножны.

Убийство в планы разбойников не входило, но было ясно, что при любом резком телодвижении, его прикончат, без жалости и цинизма — профессионально и хладнокровно.

Часы с него все же сняли, их присвоил главарь. После чего, забрав из стенной ниши светильник странной формы, жестом приказал следовать за ним.

Благоразумно сдерживая праведный гнев, прикрываясь руками, Борис поплелся в темную арку. За спиной слышалось сопение копейщиков, что на корню пресекало фантазии на тему побега. Вдобавок позади поскуливал и что-то бормотал патлатый урод, вполне способный на гнусную месть.

Туннель привел к вырубленной в горной толще винтовой лестнице. Поднявшись, они попали в огромную сырую пещеру и ступили на широкий карниз над обрывом. Двух фонарей не хватало — и пяти не хватило бы! — чтобы осветить дно расщелины.

Вытянувшись цепочкой, разбойники двигались осторожно, почти крались, явно опасаясь чего-то. Их боязнь передалась идущему в середине процессии Борису. И, если поначалу он не представлял, чего именно надо бояться, то, примерно, в середине пути причина страха стала очевидна.

Внизу заплескалась вода, и люди, отскочив к стене, выставили перед собой копья — в провале вынырнуло нечто внушительное. Послышался тяжелый вздох и чавканье. Из глубин влажного полумрака показалось светлое, змееподобное тело. Извиваясь, оно заскользило по дальней стенке вверх, оттолкнувшись от камней, свернулось кольцом и опустилось обратно.

Разбойники прибавили шаг. Подгонять пленника не требовалось, поскольку увиденное произвело на него сильнейшее впечатление.

'Это был осьминог или какое-то другое чудовище? Интересно, как оно выглядит? Если у него такие щупальца, то какого размера оно само?'

Перед тем, как покинуть карниз, главарь придержал патлатого и приказал выбросить борину одежду. После недолгих кривляний уродец демонстративно швырнул вещи в пропасть.

— Суки, бл*! Ублюдки! Тварюги! — Борис скрипнул зубами.

* * *

Следуя за человеком в кирасе, уверенно ориентировавшимся в лабиринте коридоров, он гадал — где находится, кто эти люди, куда его ведут — и не нашел ни одного приемлемого ответа на свои вопросы.

Эйфория сменилась растерянностью, растерянность клаустрофобией, страх глубокой задумчивостью.

К действительности его вернул призыв, хотя не ему адресованный — главарь громко разговаривал со стеной. Будто подчиняясь ему, каменная плита с гулким звуком сдвинулась в сторону, открывая проход.

'Здесь есть механизмы! Значит, эти дикари не такие уж дикие. Здесь есть ученые, которые это изобрели. Почти цивилизация...'

В небольшом зале условно прямоугольной формы предводитель разбойничьей шайки пустился в объяснения перед человеком в кожаной рубахе. Последний кивал и поглядывал в борину сторону — без насмешки, удивления или сострадания — будто к нему каждый день приводили голых пленников.

Борис был готов под землю провалиться, хотя никто не проявлял к нему нездорового интереса, более того, всем вокруг было наплевать на него. Равнодушие этих людей пробирало до жути.

Хотелось разрыдаться от жалости к себе...

Кивком ему приказали следовать дальше.

За дверью открылся короткий тоннель. Запашок в нем стоял еще тот! Но источник зловония находился дальше, за воротами. Когда массивные створки раздвинулись, Борис едва сдержал рвотный позыв. В галерее с невысоким сводом воняло так, что даже главный дикарь зажал нос. Запах горелого мяса, паленой шерсти, пота, крови, экскрементов смешались в удушающий, тошнотворный амбре.

Это был запах смерти. Возможно, его смерти...

Она встречала его криками, стонами, завываниями. Голоса, сливаясь в дикую какофонию, сводили с ума. Ужас шершавой рукой гладил позвоночник, гоняя мурашки и ероша волосы на всем теле. Мочевой пузырь предательски сжался.

'Бежать!'

Инстинкт самосохранения взорвал сознание. Вперед — к свободе! Адреналин наделил обманчивым ощущением всемогущества...

Ему не позволили даже развернуться — люди, которые были сильнее и ловчее, среагировали моментально и сжали с обоих боков.

Немного потрепыхавшись, Борис затих, решив сэкономить силы для новой попытки, а конвоиры, в свою очередь, во избежание повторения эксцесса, стиснули его еще более жестко и повлекли по проходу между зарешеченными, как древних тюрьмах, арками.

Впрочем, почему 'как'? Это была тюрьма, самая настоящая тюрьма! Насколько 'древняя', определить не представлялось возможным, но методы в ней использовались средневековые. Точнее, инквизиторские. За железными прутьями пыточных камер умирали люди — распятые, растянутые, подвешенные вниз головой, валявшиеся без чувств на полу, содрогавшиеся в агонии. Истерзанные, окровавленные, покалеченные, обожженные они стонали, плакали, рычали.

Это был не сон разума — тот, что порождает чудовищ — а кошмар, вторгшийся в действительность. Убийственная явь!

Прямо по курсу, сгорбленный старик выкатил из камеры ржавый кузов со сложенным пополам, изуродованным человеческим телом. Сквозь худой шов в днище сочилась кровь, оставляя на полу, присыпанном песком дорожку красных капель. Уступая дорогу тюремщику, один из конвоиров ослабил хватку, и оказалось, что Борис едва держится на ногах. Борясь с тошнотой, он привалился плечом к решетке.

Жалобно поскрипывая, тележка приближалась...

Что-то холодное и липкое коснулось бориной голени. Покосившись вниз, он увидел безносое лицо с ввалившимися глазами и безобразно распахнутым ртом, из которого вырывались хрипы и булькающие звуки.

Испуганно шарахнувшись в сторону, он снова оказался в крепких объятиях охранников, которые, впрочем, тут же брезгливо выпустили его, потому что из него фонтаном брызнула рвотная масса. Рухнув на колени, он уперся руками в пол и стоял 'раком', пока внутренности выворачивались наизнанку.

Когда спазмы прекратились, его подняли на ноги. Уродец с сальными волосами, заглядывая ему в глаза, мерзко хихикал.

Он не помнил, как добрел до конца галереи ужасов. Безвольного, безропотного, безразличного ко всему — его втолкнули в камеру.

* * *

В темном углу каземата кто-то зашевелился, послышалась незнакомая речь.

Собрат по несчастью был молод, может даже младше, но шире в плечах и мускулистей, и, в отличие от него, одет — в узкие штаны и рваную грязную рубаху. Присев рядом, он заговорил на фыркающем и, вместе с тем, довольно благозвучном языке.

— Не понимаю. — Борис покачал головой.

Незнакомец продолжал говорить, поглаживая борину спину, выказывая моральную поддержку и успокаивая.

— Я не понимаю тебя. Извини.

Но языковый барьер нисколько не мешал парню, истосковавшемуся по простому человеческому общению, выговариваться. Тихим, ровным голосом он что-то безостановочно рассказывал или объяснял. Не умолк, даже отправившись к зловонному нужнику. Прервал речь, когда достал из ниши кувшин с водой.

Борис сделал пару глотков. Он испытывал такую жажду, что затхлая вода показалась ему нектаром.

Пустой желудок отозвался резкой болью.

За дверью раздались шаги, заскрежетал засов, на пол камеры легла широкая полоса света из коридора, и в проеме возник вооруженный тюремщик. Борис подобрался, готовясь к самому худшему, но вызвали его соседа, который, поднявшись, гордо проследовал на выход.

Он думал, что его тоже заберут, поведут куда-нибудь — на допрос, пытки или сразу на казнь — но охранник, смерив безразличным взглядом, скрылся за дверью.

* * *

Прислушиваясь к звукам снаружи, далеким голосам, Борис ждал. Но о нем будто забыли. За ним никто не пришел.

Пока не пришел...

Измученный неизвестностью, смертельно уставший и продрогший — он улегся на ворох тряпья в углу и свернулся в позу эмбриона. Вонючая, жесткая подстилка все-таки лучше, чем холодный, не менее грязный пол.

Он не представлял, сколько времени прошло с момента похищения.

'Определить время по солнцу? Если только солнечные лучи проникают в это подземное царство... Может, мне больше не суждено увидеть солнце', — подумал он и шмыгнул носом.

Он попытался упорядочить и сопоставить крохи информации о мире, в который попал, проанализировать и систематизировать свои наблюдения.

'Ясно одно — меня похитили не инопланетяне. Похитили?'

Впервые он задумался — была ли его телепортация подстроена кем-то, или все произошло случайно. Сразу отклонил первый вариант, показавшийся ему невероятным до смешного — у него физически не могло быть столь всемогущего врага, имеющего в своем распоряжении машину времени. Использование машины времени он так же исключил, поскольку считал, что подобные устройства еще не изобретены, и по этой причине монтаж одного из них в его прихожей был невозможен. Тем более, невидимого. Да в своем доме он заметил бы новое техническое устройство, будь оно размером хоть с зажигалку.

Оставался второй вариант.

'Вот, если бы я переместился в будущее, а то попал... в какие-то темные века. Но тогда, что это могло быть? — Он порылся в памяти в поисках терминов из научной фантастики. — Телепорт? Тоннель во времени? Пространственно-временной сдвиг?'

Не разобравшись со способом перемещения, он вернулся к вопросу о месте, куда попал.

'Средневековье? Я оказался в средневековой Европе?'

Довелось увидеть немногое, но все факты вполне укладывались в рамки теории о Средневековье. Тюрьма, повергшая в шок, в целом соответствовала его представлениям об инквизиции.

'Инквизиция! Чудовищное порождение фанатичного, религиозного ума... античеловеческая отрасль юриспруденции, узаконенный геноцид. Какая, к чертовой бабушке, презумпции невиновности, когда пытки являются обязательной составляющей делопроизводства?'

Но! Дьявол кроется в деталях...

'Если я попал в застенки инквизиторской тюрьмы, то где иезуиты или представители какого-либо другого католического ордена?'

По дороге не встретился ни один монах, ни какой-либо другой церковный деятель.

Одежда разбойников и тюремщиков не отличалась оригинальностью и колоритностью, а вооружение большим разнообразием. Шлем и доспехи главаря шайки, копья и мечи не поддавались идентификации, так, чтобы вывить нацию их обладателей.

'Но они — европейцы, однозначно'.

Все аборигены относились к европеоидному типу, причем их лица отличалась правильными чертами, даже у противно гримасничавшего патлатого.

'На каком языке они говорят?'

Местный язык не походил ни на один из европейских языков, которые Борис худо-бедно опознал бы. К сожалению, он не задал соседу по камере обычных вопросов: 'Ду ис пик инглиш? Шпрехен зи дойч? Парле ву франсе?' — не до того было в его донельзя подавленном состоянии.

'А что означал эпизод над обрывом? — Он вспомнил, как разбойники, испуганно прижались к стене. — Что за чудовище обитает в пропасти?'

Чудовище? Это что-то уже из области фантастики!

'Есть в жизни многое такое, друг Горацио, что и не снилось... Стоп! Не снилось!'

Он ущипнул себя за щеку, чтобы проснуться, но нехитрый фокус не удался.

'Неужели, я попал в какой-то параллельный мир?'

В пользу последнего вывода свидетельствовали механизмы, двигающие каменные плиты, и странные светильники — признаки техногенной цивилизации — то, чего не могло быть в Средневековье его мира.

— Только этого не хватало, — прошептал он и продолжил эту мысль длинной нецензурной тирадой.

'А, может, это какие-нибудь тайные изобретения Леонардо да Винчи? — Он упорно продолжал цепляться за версию о Средневековье, как имевшую пространственно-временные координаты и державшую первенство, потому что других вариантов не было. — Но чудовище...'

Теплый, мягкий комок ткнулся в ягодицу. Сердце чуть не выпрыгнуло!

Борис подскочил.

— Бл*! Крысы... — Он поморщился, рассматривая зверька, который в свою очередь изучал его из черного угла светящимися, красными глазками.

Крысе, если это была крыса, первой надоела игра в 'гляделки', и она бесшумно исчезла в дыре, откуда появилась.

'Интересно, как сильно обглодают крысы мой труп, пока обо мне вспомнят?'

Ему захотелось стать таким же маленьким, как местный грызун, чтобы пройти сквозь стены, вырваться из этого страшного места. На свободу...

* * *

Время тянулось медленно. Ощутимо похолодало. Белый свет, лившийся из окошка под самым потолком, слабел. Камера погружалась в темноту. Единственным ориентиром в пространстве оставалась тонкая полоска желтоватого свечения под дверью.

'Не отбился бы, не вырвался, нет. — Снова и снова он мысленно прокручивал эпизоды своего пребывания в этом фантастическом мире. — Их было больше, и они — сильнее. Они — воины!'

Вспоминая первые минуты после телепортации, он пытался представить себе иное развитие событий.

'Я не Джеки Чан. И не Чак Норрис. Ха! Посмотрел бы я, как они справятся с такой бандой в реальной жизни...'

Борис старался избегать драк, уж не говоря о том, что никогда никого не задирал и не провоцировал потасовки — не потому что боялся, не потому, что в юности занимался не боксом, а, куда более, эстетичным видом спорта — фехтованием. Он не был агрессивным, по натуре. Он считал мордобой — не лучшим способом для самоутверждения и не использовал его, как средство, чтобы отвести душу. Хотя в период возмужания ему неоднократно приходилось доказывать, что он способен постоять за себя. Бывало, самому сильно доставалось, ходил потом с несимметричной физиономией, охая и держась за бока. В последний раз он 'вписался' в драку за лучшего друга, на которого 'наехали'. Тогда — в кровь разбил костяшки пальцев на руках...

'Это только в кино положительные герои всегда побеждают'.

Выбивая зубами дробь, он подпрыгивал на месте, чтобы согреться. Щипали и чесались ссадины, грозя воспалением, или, хуже того, заражением крови. Ему невероятно повезло, что его пощадили при захвате, и ран у него гораздо меньше, чем могло быть.

Уродование пленника явно не входило в планы этих людей...

'А ведь меня встречали, — мелькнула вдруг догадка. — Они меня ждали! Хотя, может, не конкретно меня... Но они были готовы к моему появлению. Я не первый, кто попал сюда ... Возможно, там, у точки выхода, находится постоянный, круглосуточный пост — отлавливают всех попаданцев. Я не единственный, кого затянуло в эту пространственно-временную дыру. Похоже, дежурные у 'ворот времени' имеют четкие инструкции — не убивать гостей, а только раздевать. Зачем раздевать? Чтобы унизить, лишить человеческого достоинства... обезличить. Потом сажают в тюрьму. Это, по крайней мере, объясняет, почему я до сих пор жив. Нравы у них здесь еще те — укокошат и 'как звать' не спросят.

Но что дальше?

Если мне сохранили жизнь и здоровье, следовательно, я для чего-то нужен. Для чего? Что здесь делают с чужаками? Их продают в рабство?'

Он сделал пару глотков, чтобы смочить пересохшее горло, и, оставив воду про запас, изучил на ощупь обычной формы глиняный кувшин. На донышке обнаружилось клеймо, похоже, простой треугольник.

'Будем надеяться, что технологии здесь еще недостаточно развиты для того, чтобы пленников использовали, как доноров органов. Интересно, здесь практикуются человеческие жертвоприношения? А каннибализм?'

Он допил остатки воды, но не избавился от жажды. Голод давал о себе знать жуткой слабостью и головокружением...

Прислушиваясь к урчанию в животе, обняв плечи и раскачиваясь, как неваляшка, он смотрел на дверь. Кто бы или что, без разницы, из-за нее не появилось — все было бы для него благом.

* * *

Через окошко у верхнего стыка в камеру просочился бледный, зеленоватый свет и разогнал темноту.

'Это, что, рассвет? Но почему зеленый? — Борис поднялся, глядя на светлый прямоугольник под потолком. — Значит, до этого свет был лунный?'

Побуждаемый неведомыми, внутренними силами к движению, он начал мерить камеру шагами — от двери до стены. У двери он ненадолго останавливался и прислушивался к тишине в коридоре. Пока он бездумно, бродил как заведенный, интенсивность светового потока из-под потолка увеличилась и приобрела изумрудный оттенок.

'Или все-таки инопланетяне? Рассвет-то явно неземной. Или там наверху включили какое-то искусственное освещение? Или это — оптический обман?'

Мысли путались, создавая иллюзию безумства...

'Если это восход солнца, то, возможно, скоро сюда пробьются солнечные лучи!'

Он приободрился от желания увидеть солнце. Странно, почему раньше он не придавал никакого значения этому источнику жизни и тепла?

'Не пора ли пересмотреть жизненные ценности?'

Свет сделался обычным и больше не будоражил воспаленный ум. Освещения уже хватало для того, чтобы рассмотреть клеймо на дне пустого кувшина — вероятно, это была стилизованная голова вепря.

А потом Борис случайно обнаружил написанные и нацарапанные на стенах надписи — надписи на знакомых языках! — в том числе, русском и английском, включая традиционное 'фак'.

'Драконы — пид*расы!' — гласила одна из них.

'Иди к мудрецам ГП'.

'Оставь надежду', — следовала приписка.

Одно из посланий, будто было адресовано лично ему:

'Думал, что инопланетяне? Ну и как ОНО?'

Граффити ничего не объяснили, но доказывали, что люди из его мира, и его соотечественники, попадали в эту чудовищную параллельную реальность. Он — не первый!

'Но что с ними стало? Отпустили их или казнили? Скорей всего, второе...'

* * *

'Что-то парня долго нет. — Борис начал подозревать самое худшее. — Куда его увели — на пытки или на казнь?'

Сосед по камере был единственным человеком, который отнесся к нему дружелюбно. Как знать, может, им вдвоем удалось бы совершить побег.

'Парень-то явно местный, должен разбираться, что к чему. Нашли бы с ним общий язык. Договорились как-нибудь... Только бы его не покалечили'.

Было страшно представить, в каком состоянии тот мог вернуться. Но еще страшней была мысль о том, что его самого могли подвергнуть пыткам.

'Хотя какой ценной для них информацией я обладаю?'

Когда в коридоре послышались шаги, и сдвинулся засов, в бориной душе всколыхнулась надежда, что вернулся сосед, но — увы! — грохотание и скрежет служили прелюдией к появлению в камере сгорбленного старика, того самого, что намедни вез тележку с трупом. Другой тюремщик с мечом на поясе и плетью в руке замер у выхода.

При виде горбуна — живого напоминания о самых жутких мгновениях всей жизни — Борис отодвинулся в угол. 'Адский' дед, не обращая на него внимания, словно его не было вовсе, наполнил кувшин водой, положил рядом ломоть хлеба и кусок мяса, после чего удалился.

Вода пахла болотом, хлеб с неаппетитными вкраплениями был серого цвета. Борис не удивился бы, если бы мясо оказалось змеиным, но, проглотив кусочек, отметил, что оно вовсе не отвратительное на вкус, и съел всю порцию.

Утолив голод, он улегся на тряпье и, подставив солнечным лучам спину, предался мрачным раздумьям.

'Самое поганое, что нет абсолютной никакой возможности, сообщить о себе. Передать весточку на волю... тогда была бы хоть какая-то надежда.

Никто не знает, что я здесь. 'И никто не узнает, где могилка моя...'

ТАМ я — обычный пропавший без вести. Нет! Не 'обычный'... Обычно люди исчезают бесследно, выходя из дома, а я, наоборот, пропал, вернувшись домой. Ха! Парадоксально, но факт. 'Последний раз его видели, входящим в дверь своей квартиры...'

Интересно, сколько 'пропавших без вести' из моего мира здесь сгинуло? Наверное, немало.

А, может, кто-то ТАМ уже понял, что явление носит массовый характер, установлена закономерность 'загадочных исчезновений'? Обнаружены какие-то факты, зацепки, улики...

Кто-то же должен был догадаться! Кто-то занимается этим делом, если не государственные органы, то хотя бы детективы-любители или экстрасенсы... и ведется, пусть не официальное, расследование.

А, может, кому-то из тех, кто сидел здесь до меня, удалось вырваться на свободу? И тогда он мог сообщить... сообщить куда-нибудь... куда надо... об этом месте. И ему поверили. Сначала посмеялись, конечно, что 'такого не может быть, потому не бывает', но все равно поверили. И готовится спецоперация по освобождению заложников. Или уже отправлена разведгруппа...

Но как спецназ сюда попадет?

Попадет как-нибудь... Им укажут дорогу! Ведь, если кто-то выбрался отсюда, то должен знать способ возвращения. Если выбрался...

Черт! Как узнать, что делают с пленниками из другого мира?'

Строя предположения с множеством допущений и лелея надежду на спасение, он задремал, согретый солнечными лучами.

* * *

Разбуженный жутким скрежетом отворенной двери, Борис распахнул глаза. Он подумал, что поспал пару часиков, но, похоже, наступил вечер. Камера тонула в сумраке, в окошко сочился изумрудный свет заката.

'Не оптический обман, оказывается!'

Он зажмурился, ослепленный яркий светом направленного на него фонаря и, загородившись ладонью, посмотрел сквозь пальцы на трех визитеров.

'Что за?.. Три молодца... одинаковых с лица'.

Судя по прикиду, эти ребята были самыми крутыми персонажами из всех, кого ему довелось здесь видеть. Благодаря внешнему сходству и форменной одежде — фиолетовым плащам, начищенным до зеркального блеска кирасам, мечам в идентичных ножнах, сапогам-ботфортам — они походили на клонов.

Один из них подвесил на крюк под потолок фонарь, вроде тех, что были у разбойников, только размером побольше и светивший значительно ярче, и у человека наблюдательного и думающего непременно бы вызвавший вопрос: 'С хрена ли эта штука, работающая без проводов, такая мощная?' Но странная природа света перестала интересовать Бориса, когда он заметил на поясе воина огнестрельное оружие неизвестного образца. Или, что совсем уж невероятно, бластер!

'Бл*! Ну, что за пи*дец-то такой?'

Возглавлял троицу парень, одетый богаче спутников — его плащ был подбит мехом, шлем позолочен и украшен сиреневыми перьями, а инкрустированный дракон на кирасе, выполненный с удивительным мастерством, был в два раза больше, чем у спутников.

Борис оцепенел от ужаса, вспомнив надпись на стене камеры: 'Драконы — пид*расы'. Возможно, выражение было фигуральным, но пристальный интерес ночных гостей к его скромной персоне — мощный повод для впадения в ступор. При мысли, что дракон сделает его своим любовником, живот свело, в паху все сжалось, не говоря об анусе...

О! Если бы он предвидел, заранее знал о своей участи, то прыгнул бы в пропасть к чудовищу!

Главный дракон отдал короткий приказ, и его подчиненные с решительным видом направились к сидящему на ворохе тряпья пленнику.

— Нет! — Борис пополз к стене.

Возражения были проигнорированы. Воины подхватили его и поставили на ноги перед своим предводителем, который протянул руку в серой перчатке и поднял его опущенную голову.

— Козел! — Борин взгляд был полон лютой ненависти.

С лица дракона спало надменное выражение, будто он увидел совсем не то, что ожидал, отчего встревожился или растерялся. Долгие мгновения он пытливо вглядывался, потом усмехнулся уголком рта своим мыслями, и его взгляд снова стал холодным, как минувшая ночь.

Он заговорил. Зазвучала фыркающая и мелодичная, чужая речь...

И вдруг Борис услышал свое имя.

Значит, он оказался здесь совсем не случайно? Хуже этого для него ничего не могло быть, судя по приему...

Тем временем позорный осмотр продолжался.

Атлетического телосложения, кареглазый, смуглый, с выгоревшими на солнце волосами — Борис знал о своей привлекательности, однако 'аленделоном' себя не считал. Принципиально. Особенно девушки западали на его улыбку. Хоть не улыбайся совсем! И мог бы 'на полную катушку' пользоваться открывающимися возможностями... Вот только не 'такое' у него было воспитание. Да и характер не позволял 'донжуанствовать'. Во-первых, он придерживался отдельных моральных принципов. Во-вторых, считал, что внешность в мужике не главное, и гордиться этим глупо, ибо гордыня — смертный грех. В-третьих, не был озабоченным. Хотя некоторые думали, что он — бабник. И с чего бы это? Он же не давал повода для подобных подозрений — не хвастался своими достижениями на любовном фронте, и, вообще, считал, что любовный роман — сугубо личное, и никого не касается.

Но! Нравиться женщинам — это одно дело, а вступать в половую связь с мужчиной — совсем-совсем другое. Это — две большие разницы! Это — противоестественно! Хотя в мире 'до хрена великого' представителей сексуальных меньшинств, и они считают себя вполне нормальными, но они сами выбирают нетрадиционную ориентацию и партнеров. А его будут насиловать! Ведь добровольно он не отдастся, в силу своей гетеросексуальности. Ни разу, даже в самых потаенных мечтах, не представлял, что занимается сексом с представителем своего пола, каким бы распрекрасным тот ни был.

Потенциальный любовник окинул взглядом борино тело, покачал головой и, издевательски вопросительно изогнул бровь, рассматривая его мужское достоинство, которое после стольких испытаний, отказывалось быть таковым.

'Судьба решила сыграть со мной злую шутку!'

Теперь его — 'опустят'. Или он умрет. Без вариантов.

И то, и другое — больно.

Но что лучше — жить с позором или умереть с честью?

Дракон отдал указания воинам и, развернувшись на каблуках, направился к выходу. Отчаянно сопротивляющегося Бориса поволокли следом.

Он покинул застенки инквизиции живым и здоровым, если не считать глубочайшей моральной травмы. Хотя, возможно, лучше было бы остаться в камере...

* * *

Его вывели из тюрьмы, но не из подземелья, которое оказалось подземным городом. Кроме лабиринта ходов и тоннелей, в скалах было прорублено множество каналов — целая сеть водных магистралей — широких и узких, с перекрестками и развилками, которые он увидел во время путешествия на катере. Транспортное средство драконов, управляемое с кормы, имело немного фантастический вид, а его двигатель почти не производил шума и позволял развивать приличную скорость.

Местные технологии превосходили все ему известные!

А потом он увидел лифт...

'Это суперцивилизованное Средневековье другого измерения, другой реальности... Технологии 'супер', но нравы — абсолютно дикие'.

Подъемник представлял собой платформу, с одной глухой стенкой и огороженную с трех сторон решетками. В центре торчал обломок колонны. Для того чтобы лифт начал движение, нужно было вставить в отверстие на колонне специальный ключ-жезл, что и сделал главный дракон, после того, как охранники втащили пленника на платформу.

Кабина плавно поползла вверх. Толстые пласты скальной породы чередовались с пустотами. От лифтовых площадок в стороны расходились галереи, которые освещались лампами, похожими на люминесцентные. Немногочисленное население занималось своими делами. Среди мужчин и женщин в псевдо-средневековых нарядах встречались воины в доспехах и при оружии.

Стоявший у дальней стенки за спинами драконов, Борис мог не беспокоиться, что кто-то из обитателей города-лабиринта заметит его наготу, но все равно мечтал стать невидимым.

Лифт остановился. Похоже, путешествие подходило к концу.

'Значит, скоро меня поимеют. И, возможно, не один раз...'

Желая умереть немедленно, он набросился на драконов...

Его оглушили, подавив в зачатке приступ буйства — с ним не церемонились.

* * *

Он сразу понял, что находится в другом мире, понял еще до того, как открыл сначала один глаз, потом второй. Жесткий ворс ковра впивался в голое тело, болела шея... Он знал, что если пошевелится, то боль усилится.

'Не буду шевелиться. Пусть думают, что я без сознания'.

Никто его не трогал, не торопился привести в чувство. Чем дольше он будет притворяться, тем больше времени выиграет.

'Но что это даст? Я все равно обречен...'

Послышался женский смех. Борис скосил глаза. В прорехе между тяжелыми шторами он увидел дракона, который, по-хозяйски развалившись в массивном кованом кресле, обнимал симпатичную, темноволосую девочку лет четырнадцати, сидевшую у него на коленях и прильнувшую к его груди. Можно было подумать, что они брат и сестра, если бы не интимная ласка. Рука в перчатке скользнула по девичьей груди, талии и нырнула под тунику.

'Нет, они не родственники. Хотя, может, в этом мире инцест узаконен? С них станется. Этот парень, определенно, не похож на гомика'.

Наблюдая за драконом, он испытывал странные, смешанные эмоции. Гнев, ненависть, презрение и... зависть. Вместе с тем, у него возникло смутное ощущение, что уже видел его когда-то. Этот взгляд...

Дракон снял шлем. Его длинные, черные волосы рассыпались по плечам. Он был мужествен и красив, и выглядел, как человек, не знающий поражений.

'Вероятно, благородного происхождения, богат и наделен властью'.

Устремив мечтательный взгляд в потолок, дракон запустил руку под одежду девочки и, лаская самые чувствительные места, заставлял ее ерзать по ляжке, обтянутой фиолетовым бархатом. Проявляя необычайную для возраста нескромность, нимфетка прогибалась и приподнимала бедра, желая нанизаться на пальцы своего искусителя. Очнувшись от своих мыслей, он покосился на свою маленькую, возбужденную подружку, потом на Бориса, не успевшего закрыть глаза, и что-то прошептал ей на ушко. Девочка зыркнула на пленника, как на досадную помеху, и неохотно поднялась.

Дракон вышел и взмахом руки приказал встать. Повинуясь, Борис принял вертикальное положение. Тем временем из-за портьеры выскользнула брюнеточка, а с ней две еще девочки — рыженькая и блондинка.

'Этот парень держит у себя в услужении малолеток на любой вкус!'

Зажавшись и сгорбившись, он еще плотнее прижал руки к месту, которое имел привычку прикрывать, потому что служанки принялись рассматривать его с пристальным, детским любопытством. Забавно, если б не серьезность обстоятельств дела...

Дракон окинул его бесстрастным взглядом и указал на огромную ванну, вмонтированную в пол.

— Да-фай. — Он намекнул, что пленнику следует помыться, и уладился, уводя свою юную, темноволосую подружку.

Железная дверь, похожая на сейфовую, закрылась.

* * *

Борис осмотрелся. Он находился в небольшом зале, вырубленном в скале целиком со всеми предметами обстановки — скамьями и столами вдоль стен, полками, нишами, ванной. Привнесенных предметов интерьера здесь было немного — светильники, статуэтки, шторы в арках и ковры на полу.

'Замок людоеда какой-то. Но лучше, чем тюрьма'.

Его смущали юные служанки, но он надеялся как-нибудь перетерпеть их присутствие.

'Почему они остались? Что это — наказание или награда?'

Переговариваясь между собой шепотом и беззастенчиво глазея на него, как юкатанские индейцы на коня Кортеса, девочки приблизились.

'Дети! Что с них взять?'

Рыженькая сжала его запястье.

— Ты чего? — Он не мог ее оттолкнуть, потому что прижимал ладони к низу живота. Он попятился, но эта нахалка следовала за ним, не отставая ни на шаг, призывно улыбаясь и стоя глазки. — Чего тебе надо?

'Наглая какая! Трахнут еще... лолитки'.

Рыженькая показала на ванну.

— А! Вот оно что. — Он двинулся в указанном направлении, подозревая, что малолетки обозревают его зад, и поспешил опустить его в просторную, мелкую ванну, наполненную теплой водой, над поверхностью которой толстым слоем поднималась пена.

— Ну, и обычаи здесь, — прошептал он, морщась от боли защипавших ран. — Сначала отмудохают, изваляют в дерьме, а потом отмывают...

Он посмотрел на служанок и опять напрягся — они шли прямо к нему.

— Идите отсюда! Кыш! — Прогоняя их, он замахал рукой. От греха подальше...

Развеселенные его протестами, они сбросили туники, под которыми ничего, кроме их самих, не было. Вид еще не взрослых, но уже и не детских тел, взволновал его не на шутку. Голый лобок рыженькой притянул его взгляд. Он с трудом отвел глаза от ее маленького 'персика' в верхнем просвете между ног, пытаясь сообразить — выбрита ли она или у нее на этом месте еще не выросли волосы. Венерин бугорок блондинки тоже был безволосым.

'Когда там появляются половые признаки?'

Пока он размышлял о зрелости девочек, они забрались в ванну.

— Эй, девки! Вы с ума сошли?

Вопреки его ожиданиям они не собирались на него покушаться на его честь. Рыженькая взяла травяную мочалку, а беленькая подставила ковшик под струю, лившуюся из пасти железного дракона. Он заметил на левой лопатке блондинки татуированного, многоцветного дракона, который, наверняка, являлся клеймом ее господина.

О чем-то этот дракончик напоминал...

'Ладно. Пусть моют, раз им приказал хозяин. Но больше — ничего!'

Он уже собрался расслабиться, как его посетила ошеломляющая мысль: 'Надо мной проводят эксперимент! Эксперимент с целью изучения поведения современного человека в Средневековье! — Сознание, расслоившееся вследствие психической травмы, продолжало искать объяснение происходящему. — Ну, конечно! Я — жертва научных опытов! Это объясняет, почему меня сразу не убили, как, наверняка, поступили бы средневековые разбойники. Всех персонажей играют артисты, а какой-то яйцеголовый придурок-ученый наблюдает за моими действиями на экране монитора. И не было никакого путешествия во времени и пространстве! Но, какого черта, этот опыт проводят именно на мне?'

Он осмотрелся по сторонам, прикидывая, где могут быть установлены видеокамеры, и решил, что потом, после того, как все завершиться, обязательно поймает режиссера-постановщика этой трагикомедии и набьет ему морду.

'Меня ввели в состояние гипноза и внушили мысль о телепортации. И еще, х*й знает, что внушили'.

Ему очень хотелось, чтобы это было правдой, но что-то внутри, очень похожее на патлатого разбойника, гнусаво нашептывало, что он занимается самообманом.

Как бы то ни было, после страшных опытов, наступила приятная часть эксперимента. Он не стал отказываться от возможности полежать в ванной и устроился удобней в углублении, сделанном для спины. Блондинка вылила ему на голову воду из ковша и взбила пену на волосах. Рыженькая терла его пучком травы. Он видел перед собой ее маленькие грудки, еще не полностью сформировавшиеся, но от этого не менее привлекательные. Они так и просились в руки — эти остроконечные холмики с большими, розовыми ореолами вокруг пуговок сосков.

— Малолетние нахалки, — прошептал он. — Только не особо позволяйте себе...

'Я слишком устал, чтобы возбудиться', — сказал он сам себе, расслабившись от умелых, успокаивающих движений рук юных банщиц. Их милое лепетание успокаивало, убаюкивало. Благоухание трав навевало приятные ассоциации. Ссадины и ушибы не беспокоили. Мысли разбредались, как овцы у нерадивого пастуха.

— Ой! Больно! — Он дернулся, когда рыженькая, массируя ногу, задела глубокий порез на пятке.

Подняв его ступню над водой, она внимательно осмотрела травму и покачала головой. Улыбнувшись и успокаивая ласковым голосом, она опустила его ногу на свое колено и принялась осторожно разминать икру.

— Черт, как хорошо. У тебя здорово получается, — похвалил он.

Блондиночка смыла пену с волос, оттеснила его и заняла нишу в бортике, потом, поглаживая его плечи и ключицы, притянула к себе.

— Кайф. — Он лежал на ней, как на подушке, его голова покоилась у нее на груди.

Согревшись и расслабившись от массажа, он погружался в полудрему. Тем временем, ловкие ручки рыжей чертовки, подобрались к паху, ласково вязли то сокровенное, что делало его мужчиной, и начали производить весьма не двусмысленные движения.

— О, очень мило с твоей стороны... Смело.

Да. Он хотел поддаться на провокацию, но не мог себе позволить, несмотря на то, что эти маленькие девочки настойчиво предлагали себя... Табу!

Вообще-то в прошлом он совершал поступки, за которые ему до сих пор было стыдно, но нельзя было отступать — лучший друг не понял бы, стал насмехаться или, того хуже, презирать. Куражился, чтобы поддержать статус, хотя совесть протестовала. Но некоторые свои принципы не нарушил бы, даже ради друга. Ни за что! Не стал бы заниматься сексом с детьми. Претило. Прямо не признался бы — сказал бы, что с малолетками 'беспонтово', мол, не умеют трахаться, или внешность забраковал. Его, в самом деле, школьницы не интересовали. Чего он, маньяк-педофил, что ль? Да и уголовно наказуемо это...

— Нет, — жалобно простонал он. Как он был наивен, полагая, что драконье мероприятие включает в себя только мытье. На него, будто выплеснули ведро холодной воды, 'из огня, да в полымя', называется. — Вашу мать! Совсем охренели?

Борис вскочил на ноги. А-то бежать некуда...

Потрясенный своим открытием и опустивший от безысходности руки, он прижался спиной к каменной стене и посмотрел на девочек. Хотел найти в них сочувствие, но их взгляды были прикованы к его грозно устремленному вверх копью плоти. Его обдало жаром оттого, как эти маленькие женщины нагло и восхищенно пожирали глазами главный половой признак, отличающий его от них. Безудержно краснея, он автоматически загородил от жадных, искушающих взоров вожделенный предмет.

— Вы — дуры! — Он взорвался от негодования, но они его не понимали. — Ты! — Он ткнул пальцем в рыжую и сделал указующий жест за борт. — Вон отсюда! И больше так не делай! И ты тоже! — Он повернулся к блондинке. — Я не хочу вас! Озабоченные малолетки!

Нимфетка поднялась, пожала плечами и выбралась из ванной.

'Она послушалась меня?' — Борис плюхнулся в воду.

В арке напротив раздвинулись шторы, и — какая неприятная неожиданность! — появился воин, без кирасы и шлема, но при оружии.

'Почему я решил, что меня оставили наедине с девчонками?'

Парень поинтересовался, что за шум. Рыженькая подобрала с пола тунику и, прикрыв 'фасад', направилась к охраннику. На левой лопатке у нее, был такой же татуированный дракон, как у блондинки, что, впрочем, неудивительно. Многоцветный, мастерски выполненный рисунок вызвал в бориной памяти какой-то неясный образ, который возник на миг и растаял, не обретя узнаваемых черт, не до него было...

Охранник смотрел на объяснявшуюся девочку преданно и влюблено, и только раз перевел взгляд на притихшего пленника — мол, дурак, меня бы на твое место.

'Сам дурак, — подумал Борис. — И сделай одолжение — сдохни от зависти!'

Проводив плотоядным взглядом виляющий, девичий зад, парень перевел дыхание и скрылся за шторами.

Вернувшись к ванне и уронив тунику на пол, рыжая нависла над ним и на пальцах объяснила, что если он не будет держать рот на замке, она позовет стражу или самого главного дракона, при этом указала на железную морду, из которой лилась вода.

Борис согласно кивнул, мол, не буду шуметь, потом пальцем указал туда, где под водой находился упавший член, чему немало способствовало появление воина, и, скрутив кукиш, поводил перед носами служанок. Они вопросительно переглянулись — то ли не расшифровав смысл жеста, то ли недоумевая, почему их не желают. Тогда он снова указал на свое подбрюшье и отрицательно покачал головой.

Рыженькая, соединив два пальца левой руки в кольцо, просунула в него указательный палец правой руки и, сделав несколько проникающих движений, медленно повертела головой, спрашивая взглядом, верно ли она поняла.

— Слава богу, — облегченно выдохнул Борис и оскалился. — Все правильно! Да! Мы не будем трахаться!

Объяснение на пальцах помогло — девочки больше не пытались его соблазнить, похоже, обиделись на него за то, что он не проявил к ним мужской интерес, фыркали на своем языке, должно быть, что-то очень нелицеприятное в его адрес, пользуясь тем, что он их не понимает.

После водных процедур они завернули его в простыню и проводили в смежное помещение, отгороженное тяжелой шторой, где его ждали еда и постель, пугающая своими размерами. Предметы интерьера здесь, как и в соседнем зале были каменными — стеллаж, скамья у стены, тумба с полками — кроме металлического, двухъярусного, сервировочного столика на колесиках.

Жутко проголодавшийся Борис принялся за еду, но не торопился 'нагрузиться', потому что все блюда и фрукты были ему не знакомы. Опасения оказались напрасными — местная кухня приятно удивила новыми вкусами, а питательность угощений насытила до отвала.

После купания жизнь перестала казаться отвратительной и появилась робкая надежда, что все обойдется, и он не станет жертвой мужеложства.

'Ага! Не много ли я о себе думаю? — возразил он сам себе. — В этом мире человеческая жизнь ничего не стоит! Вспомнить хотя бы тюрьму... Если мне, после всех злоключений, оказали почти царский прием, то это еще не значит, что жизнь налаживается. Дракон неспроста так внимательно меня рассматривал. Меня запросто могут опустить'.

После ужина девочки, все это время хитро переглядывавшиеся между собой и строившие ему глазки, предприняли новой эротический штурм. Рыженькая принесла какое-то лечебное, жирное и душистое средство и, стряхнув с себя простынь, начала намазывать его 'боевые' раны — царапины и синяки, которых было не очень много, но в разных местах. При этом она нежно оглаживала места, где ран не было, и ластилась, как взрослая. К ней присоединилась беленькая. Не иначе как, они решили, что запрещенное в ванне, в постели — разрешено, более того, само собой разумеется.

Собственная, вполне естественная реакция вызвала у Бориса еще большее раздражение, чем бесстыдное поведение нимфеток.

— Сдурели? Я вам, что, игрушка? Е*аный детский сад!

Его красное, перекошенное от злости лицо испугало девочек. Отобрав банку с мазью, он прогнал их с постели и швырнул вдогонку банные простыни, да еще отчитал и пристыдил, как иной строгий папаша дочек за слишком короткие юбки. Потоптавшись в растерянности возле арки и пошептавшись, служанки отправились в ванную

Самостоятельно обработав ссадины на бедрах и ягодицах, он лег в постель и с головой накрылся одеялом. Прислушиваясь к нежным, девичьим голосам и плеску воды, он занялся анализом ситуации.

Ему пришлось признать, что он оказался не готов к испытанию судьбы — ни морально, ни физически. И это был единственный оргвывод. От идеи побега он отказался, поскольку счел свое нынешнее положение в окружении заботливых служанок, готовых оказать даже интимные услуги, и охранника, который нисколько не беспокоился, что пленник сбежит, меньшим из зол. И куда он голый побежит?

Снова и снова он сопоставлял известные ему факты, пока не провалился в сон.

* * *

Он проснулся оттого, что кто-то настойчиво тряс его за плечо. Сев в постели, он огляделся по сторонам и чуть не закричал от ужаса.

Все, что он считал сном, оказалось явью!

Над ним нависал давешний дракон-страж с традиционным 'да-фай', повторенным дважды. Из-под одеяла показались взлохмаченные головки девочек. Со смешанным чувством смущения и ярости, Борис беззвучно выругался. Ведь ему, никто не поверит, что он спал в одной постели с двумя юными прелестницами, и у него с ними ничего не было!

Рыженькая легонько подтолкнула его, намекая, что пора вставать.

— Угу. Уже встаю, — проворчал он, но не торопился выполнить обещание.

Девочки, как были голенькие, без стеснения выбрались из кровати и надели туники.

— А мне, что, совсем никакой одежды не полагается? — Он свесил ноги, придерживая на бедрах угол покрывала.

Рыженькая, будто поняла вопрос, и, накинув ему на плечи синий шелковый плащ, заботливо завязала шнурки ворота. Беленькая, встав перед ним на колени, обула в меховые полусапожки и затянула их на щиколотках кожаными ремешками.

Хлопоты девочек вызвали у воина усмешку. Или его веселило что-то другое?

— Ну, чё лыбишься, педик? Дракон е*аный... — Он отпустил в его адрес еще ряд оскорбительных фраз, за которые от любого настоящего мужика получил бы в рожу, но парень лишь пожал плечами.

Тяжело вздохнув, Борис признал свое поражение.

Служанка указала ему на зашторенную арку туалета.

— Да. Надо бы... — Согласившись, он поторопился уединиться.

Воспользовавшись практически современным ватерклозетом, он покрутился перед небольшим зеркалом, рассматривая свои синяки и ссадины, уже покрытые коркой заживления от чудодейственной мази.

'Драконы — пид*расы...'

Мысль о том, что его используют самым неподобающим для мужчины образом, прочно засела у него в голове, хотя еще никто из местных не покушался на его анальную девственность, даже интереса не проявлял.

'Но ради чего тогда? К чему меня готовят? Готовят мое тело... Нормальную одежду не дают, чтобы не тратить время на мое раздевание. Значит, все равно вы*бут!'

Из глубин его существа поднялась удушающая волна протеста.

Нет! Он не заслуживал подобной участи.

'Лучше умереть. Эх, жалко, не воспользовался услугами девчонок, надо было их трахнуть. А потом наброситься на охранника и позволить себя убить. Он, небось, понаторел в таких делах'.

Он посмотрел в зеркало, отражавшее хмурое лицо со скорбными складками над переносицей, закушенной губой и взглядом, полным смертной тоски, и сделал попытку сосредоточиться, мобилизовать внутренние силы перед новым испытанием, как перед соревнованиями. Вот только, если в спорте всё понятно, все следуют определенным правилам, и поединок в любой момент может остановить судья, то здесь...

Упавший боевой дух никак не желал воспрянуть.

В санузел заглянул охранник, обеспокоенный долгим отсутствием пленника.

— Да-фай!

— Даю-даю, — заверил он и поплелся навстречу угрозам нового дня.

Девочки усадили его на ложе и причесали.

— Что дальше?

Продолжение не заставило себя ждать.

Главный дракон ворвался в спальню. В развевающемся плаще... Красивый и напыщенный, как павлин, суровый, как штормовое предупреждение, порывистый, как швальный ветер. Поставив на полку шлем с фиолетовым плюмажем, он энергично прошелся перед аркой, в волнении и глубоких раздумьях.

Борис поднялся, скорее импульсивно, чем по здравомыслию, чтобы стоя выслушать свой приговор или принять бой. Почти голый и безоружный перед двумя воинами с мечами и в доспехах...

Наконец, дракон остановился и повернулся. Он странно вгляделся в борино лицо, будто узнавая и не веря, сомневаясь и спрашивая — совсем не как палач, а как друг детства, с которым давно не виделись — но изучал недолго. Вспомнив, что является вершителем судеб, он напустил на себя надменность и заговорил, не сводя взгляда с пленника, однако при этом обращаясь к охраннику и девочкам. Говорил тихо и твердо и, подступив, протянул руку с намерением распахнуть синий плащ...

— Да пошел ты! — Ослепленный яростью, Борис бросился на него...

Отстоять свою честь не получилось — он был быстро усажен в кресло, и с такой силой впечатан в спинку, что из груди выбило весь воздух. Вдобавок он треснулся затылком, отчего в глазах потемнело. Из-под острого лезвия клинка, приставленного к горлу, по шее потекла теплая струйка крови.

Оглушенный и испуганный, он замер в диком до паралича напряжении, потея от давящей близости смертоносного металла и слыша едкий запах своего страха. Инстинкт самосохранения понуждал его не двигаться.

'Лучше сохранять спокойствие... Сдохнуть успею'.

Дракон выразительно кивнул, мол, правильно, сиди, не дергайся, и для пущей внятности погрозил пальцем.

Какое тут, к чертям собачьим, спокойствие!

Приходя в себя, Борис он обнаружил, что сидит с выставленными на обозрение причиндалами — плащ сбился и весь оказался где-то сзади. Под пристальными взглядами он закинул ногу на ногу и зашарил рукой в поисках полы, чтобы прикрыться.

Тем временем, дракон обнял служанок и отдал им какое-то распоряжение. Переглянувшись, девочки расцвели озорными улыбками. Он два раза повторил слово 'Дюл', похоже, имя светловолосой, которая направилась к пленнику, а обиженную рыжую привлек к себе, обхватив под грудью.

Вихляющей походкой модели на подиуме, с хитрым и загадочным личиком блондиночка приблизилась, и опустилась перед креслом на колени. Борис уставился на нее, как на ядовитую змею, и заерзал, когда ее теплые ладошки заскользили по его скрещенным бедрам вверх.

— Нет! — Он перехватил ее руку, но ощутил вдавившуюся под челюстью острая сталь. — Бл*!

Он покосился на инициатора акции. Тот в ответ приподнял брови, мол, что не так? Рыжая подмигнула, водя по своей грудке мужской рукой в перчатке.

— Да-фай, — прошептала Дюл, пытаясь раздвинуть его ноги. — Но-ачеч.

— Нет! — Он сжал ее запястье. — Не надо!

Почему он решил, что в этот раз посчитаются с его мнением?

Сильное предплечье охранника, забранное клепаной крагой, сдавило горло, и он, задыхаясь, задрыгал ногами.

Это был не лучший способ убеждения, но весьма результативный — через пару секунд он сидел с раскинутыми в стороны ляжками. Не дав опомниться, его снова прижали к спинке кресла и приставили к шее клинок.

Уж чего-чего, а добиваться своего здесь умели.

Он скосил глаза на свой живот, темные волосы лобка и морщинистый, сжавшийся пенис, подпертый яйцами. Его беспомощный взгляд не встретил сочувствия у дракона, тискавшего служанку, призывно трущуюся об него задом.

Дюл подалась вперед, поглаживая ноги.

— Извращенцы! — Борис вздрогнул и порывисто вздохнул, когда девчонка завладела членом вместе придатками. — Вы все тут — извращенцы!

Не стесняясь посторонних, она ощупывала чресла, мяла, гладила, теребила. Ее тонкие пальчики были трепетными и нежными, прикосновения — легкими и умелыми. Похоже, девчонка, несмотря на юный возраст, имела немалый опыт, по части самых интимнейших ласк...

— Трахнут — и разрешения не спросят. — Он растеряно следил за нимфеткой, громко сопя от возбуждения и гнева.

Что для него было лучше? Все плохо!

Дюл игриво глянула на него снизу и, высунув язычок, лизнула бедро с внутренней стороны. Она постукивала по мошонке, пробуждая дремлющую силу. Стянув крайнюю плоть, что-то недовольно пробормотала.

Борис поднял глаза к серому своду, приказывая себе не поддаваться на провокацию. 'Спи, спи, спи', — посылал он вниз мысленный сигнал.

— Ой, бл*! — Он обомлел от медленного погружения в глубины девичьего ротика.

Юная искусительница сексуально покачивалась и прогибалась, издавая сладостные, тоненькие стоны, причмокивала, втягивая его в себя и выталкивая языком обратно, явно получая удовольствие от процесса.

Меч у горла, добавлял ощущениям остроту...

Вскоре, благодаря фанатизму, с каким драконша отнеслась к делу, известный орган, у которого была 'своя голова', начал наливаться и выпрямляться, вопреки обратному желанию его обладателя. От женских губ пульсирующими волнами разливался экстатический восторг, по телу пробегала дрожь, похожая на судорогу. Пыхтевший за спинкой кресла охранник сжалился, ослабив нажим стали.

Стиснув зубы и сдерживая рвущий крик, Борис сжал подлокотники так, что побелели костяшки пальцев, но, несмотря на его моральное сопротивление, произошла полная эрекция.

— О! А-ха! Кёкльонф... — Восхищенное дыхание овеяло набухшую головку.

Полюбовавшись оживленным ею орудием любви, она засосала его наполовину.

Наслаждение становилось пронзительным. Борис не хотел и страстно жаждал того, что должно было неминуемо произойти.

— Уэлл? — спросил дракон с глумливой улыбкой.

Ответив ему презрительной гримасой, Борис зажмурился и оскалился от мучительного блаженства, задающего движение тазу.

Еще немного — и он кончит...

— Дюл! Бефиз! — Властный оклик остановил девочку.

Борис почувствовал облегчение... и разочарование. Он не понимал, что случилось, пока не встретил виноватый взгляд отстранившейся Дюл.

Парень в фиолетовом подошел ближе, чтобы оценить результаты ее труда.

'Он, что, со мной х*ем померился?'

Дракон скривился и обратился к воину, который фыркнул и задвинул оружие в ножны. Блондинка отошла и встала рядом со своей подругой.

'Значит, продолжения не будет. Такой облом!'

Дракон продолжал свою речь. Очень он любил ораторствовать!

— Да хватит уже издеваться! — Борис вскочил, подброшенный желанием врезать по самодовольной физиономии и... был повержен на пол, под победное и презрительное драконовское 'ха'.

От обиды и бессильной ярости на глаза навернулись слезы. Он опустил голову, что не давать врагу лишний повод для насмешек. Уж так, унижен и опозорен, дальше не куда...

В спальню вошел второй воин, с охапкой синей ткани, в которой Борис узнал мешок, отчего разразился нецензурной бранью — единственное, что он мог позволить себе в сложившейся ситуации.

Слегка придушенного его все же запихнули в мешок, и во избежание членовредительства, обмотали веревкой.

'Все! Это конец'.

* * *

Его куда-то несли, потом положили на тележку и повезли. Когда начали спускаться на лифте вниз, он испугался, почему-то решив, что его хотят снова отправить в тюрьму. Он протестовал, ругался и пробовал вырваться, но драконы не обращали внимания ни на крики, ни на червячное подергивание. Хорошо, не стали пинать.

Когда его погрузили в катер, он подумал, что его хотят отдать на съедение чудовищу, живущему в пропасти.

'Уж лучше обратно в тюрьму!'

Всю дорогу он прислушивался к разговору своих врагов, которых, судя по голосам, было больше трех, но ни слова не понял.

Он весь извелся к тому времени, когда катер прибыл в пункт назначения. Его подняли, перетащили вверх по лестнице и жестко опустили на каменный пол.

Откуда-то сверху донеслись голоса, драконов о чем-то спросили. Начались переговоры. Развязав мешок, Борису позволили высунуть голову и подняться на ноги.

Он увидел бледно-голубое небо наверху, серую, скалистую стену напротив и черную воду внизу, где у причала стоял катер с вымпелом драконов. Они прибыли к дворцу или храму, открытую площадку перед которым с трех сторон окружали массивные колонны, в виде свернутых кольцами змей. Барельефы в простенках так же отображали змеиную тематику.

'Владения клана Змеи?'

Однако встречающие, представлявшие собой колоритную троицу, не носили на себе никаких тотемных символов. Среди них выделялся огромный мужик. Он был на целую голову выше своих спутников — черноволосого и блондинистого — которые, по сравнению с ним, казались стройными, даже изящными.

— Литогарус флэк дели тобита эф? — спросил светловолосый.

— Не понимаю. — Борис замотал головой.

— Инч ли, фэ лаве аконэ. — Закивал блондин, похоже, определив для себя борино происхождение или клановую принадлежность.

Главный дракон встал в позу и со своим неизменным пафосом профыркал что-то, развеселив своих гвардейцев и, вместе с тем, оскорбив принимающую сторону, которая немедленно обнажила мечи, причем спутники гиганта извлекли сразу по два. Судя по тому, как скоро оружие пошло в ход, подобные схватки здесь были самым обычным и привычным делом.

Воздух задрожал от звона клинков и боевых возгласов...

Борис же быстро переместился за колонну, чтобы ненароком не попасть под чью-либо горячую руку.

Никогда прежде ему не доводилось видеть более захватывающего зрелища. Он восхищался мастерством и ловкостью воинов, совсем забыв о том, что считает этих людей дикарями. Будучи фехтовальщиком, он понимал кое-что в ратном деле, и знал — для того, чтобы с такой легкостью, даже виртуозностью, владеть мечом требуется огромный опыт и немалая физическая сила.

Численный перевес был на стороне пятерых драконов, но воины из клана Змеи начали теснить их к воде.

Борис подумал, что с такими ребятами, лучше дружить. И еще про себя отметил, что драконы и змеи — потенциальные враги.

Переливистый посвист остановил схватку. Противники разошлись в разные стороны и, отсалютовав, вогнали оружие обратно в ножны.

Будто ничего не было...

Драконы сбежали по лестнице на причал, прыгнули в свой катер и вскоре исчезли в арке водного тоннеля.

* * *

Борис обнаружил, что завязки на вороте порвались во время борьбы с драконами, и теперь плащ соскальзывал с плеч. Только его внешний вид занимал встречающих меньше всего. На него смотрели без насмешки, оценивающе, с любопытством, но не с тем интересом, который мог бы проявить будущий любовник — никто не заявлял на него права, не делал авансов. Воины тихо спорили, должно быть, советуясь, что делать, и, когда решение было принято, подступили вплотную.

Он догадался об их недобрых намерениях слишком поздно, но даже будь он более прозорливым, ничего не изменил...

Великан сорвал с него плащ, а два его дружка, скрутили и вывернули руки с такой силой, что удержаться на ногах было невозможно. Рухнувшего на колени, его схватили за волосы и оттянули голову назад.

После быстрого поверхностного осмотра — состояние его зубов и наличие мускулатуры никого не интересовало — и прощупывания немногочисленных вещей, с целью обнаружения опасных предметов, его отпустили и похлопали по спине, как бы извиняясь.

'Ну, конечно! Ведь ничего страшного не произошло, если не считать позорного досмотра'.

Трясущимися руками он стянул на груди плащ, заботливо накинутый ему на плечи великаном, и разразился долгой, ворчливой тирадой, в которой слова 'суки' и 'гады' были самыми приличными.

Блондин подхватил мешок и скрылся из виду. Великан жестом приказал следовать за ним и направился через колоннаду. Третий из компании, черноволосый парень, похожий на латиноамериканца, мотнул головой, мол, давай, пошли.

Его снова куда-то конвоировали. Впереди маячила огромная фигура, казалось, заполнявшая собой весь, не такой уж узкий, коридор. Замыкал шествие насвистывающий какой-то местный мотивчик 'латинос'.

Они поднялись на два пролета по широкой лестнице, сбитые, каменные ступени которой вели к железному мосту без перил, перекинутому над каналом. Оказавшись на другой стороне, воины подняли мост, закрыв им проем.

'К чему такие меры безопасности? От кого они обороняются? От драконов? Очень даже может быть. От людей из клана Дракона, и от драконов-зверей тоже... Не удивлюсь, если здесь водятся настоящие драконы, ведь около тюрьмы живет какой-то монстр'.

В просторной галерее единственными источниками света были два 'карманных' фонаря воинов, которые, остановившись, ждали чего-то. Стало ясно чего именно, когда из темноты донесся тенор светловолосого — это была команда или приглашение. Великан вставил некое подобие жезла в отверстие в стене и повернул его с негромким щелчком. Неизвестный механизм, приведенный в действие, столь незатейливым способом, сдвинул каменную плиту, за которой царил полумрак.

В этот раз, мысленно проводя параллель с потайными ходами в средневековых замках, Борис не занимался самообманом.

'Другой это мир. Чужой!'

Ему было предложено пройти вперед, и, когда он задержался, высматривая детали приводного устройства, тычком в спину его подтолкнули навстречу неизвестности.

Воины остались в галерее. Каменная плита вернулась на место, перекрыв путь к отступлению.

Он оказался в большом зале с низким сводом и рядами толстых колонн с барельефной чешуей. В одной его части на стенах и потолке горели желтые лампы. Их слабый, дрожащий свет едва-едва разгонял темноту в том месте, где он находился.

Ему показалось, что лампы движутся.

Нет, не показалось! Светящиеся сгустки поползли к нему...

Он остолбенел. Волосы на голове зашевелились. Ужас выхолодил нутро... И вдруг он понял, что ползущие лампочки — это насекомые! Или роботы, сделанные в виде насекомых. Чуть ли не до смерти напугавшие его жуки напоминали гигантских навозников, и светились, будто у них в брюхе были вкручены лампочки накаливания на сорок ватт.

— Фантастика, — прошептал он, разглядывая светлячка, который в свою очередь рассматривал его. — Кому скажешь — не поверит...

Невероятные насекомые прибывали. Бесшумно и хаотично они передвигались по неровному своду, выполняя понятный только им ритуал. Их танец завораживал...

Подозрительный звук нарушил тишину, и Борис напрягся, вспомнив, что попал в чужой и враждебный мир! Обострившийся, настороженный слух уловил шепот или шорох. Или шипение?

'Вполне возможно, что на территории клана Змеи держат тотемных рептилий, как домашних любимцев...'

От этой мысли его прошиб холодный пот. И еще он подумал, что если ему суждено здесь умереть, то, скорей всего он помрет от страха.

'Меня не убьют, нет... Меня испугают до смерти'.

Он огляделся по сторонам, но так как все освещение собралось у него над головой, дальше пяти метров ничего не было видно. Ретировавшись в тень колонны, он перебежал к другой, подальше от предательского, желтого света.

Шорох повторился. Осторожно выглянув, он заметил пару горящих глаз и какой-то мерцающий столб. Затаив дыхание, он вжался в камень, замер и начал отчаянно молился, чтобы светлячки не последовали за ним.

Он скорее почувствовал, чем увидел или услышал, что рядом с ним что-то движется. Медленно, очень медленно, он повернул голову и... увидел в полуметре от своего лица жуткую морду — сердце чуть не выпрыгнуло из груди! — монстр, стоящий перед ним, не шел ни в какое сравнение с Чужим или Хищником. И эта кошмарная тварь была настоящей! Она жила, смотрела на него выпученными глазами и дышала смрадом.

'Все! Хана. Меня все же отдали на съедение чудовищу!'

Он попятился и бросился к выходу. Выскочив на свет, к еще большему, ужасу обнаружил, что арок несколько. Односложно матерясь, он перебегал от одного проема к другому и толкал плиты, в безнадежной попытке вырваться в галерею.

Чудовище наступало. Пригнув огромную башку, фыркая и раздувая ноздри, оно медленно надвигалось.

— Стой и не дергайся, — раздался женский голос.

Он плохо соображал в тот момент, но голос показался ему знакомым. И главное, слова были произнесены на понятном языке!

Паника отступала, в глубине души затеплилась надежда на спасение, хотя чутье подсказывало, что радоваться рано.

Он видел в сумраке бледный овал женского лица, искры драгоценной диадемы и сверкание изумрудной чешуи платья... Он подошел бы, вот только ноги не слушались. Да еще из темноты выступило второе чудовище!

Загадочная особа не приближалась, и он не двигался, решив, что лучше оставаться на месте. Так и стоял, прижимаясь к стене, трясущийся и голый, — плащ он потерял, удирая от чудовища, а меховые тапочки не в счет.

Над ним собирались взявшиеся преследовать его светляки, чтобы устроить свою дискотеку по новой.

— Ты... то есть, Вы... Вы кто? — Спросил он не своим голосом. — Мы знакомы?

Молодая, светловолосая, сказочно красивая, одетая в искрящееся платье, облегавшее тело, как вторая кожа, она вышла на свет.

— Вот, оказывается, какой подарок прислал мне конис Грокки, — произнесла она со смешком.

Борис смотрел и не верил своим глазам.

Конечно, они были знакомы! Правда, в его мире она выглядела иначе...

'Нет! Только не это! Только не она!'

— Странно, что ты жив, — продолжила она. — Ведь Грокки мог прислать мне только твою голову.

Ее слова шокировали, однако она всего лишь констатировала факт. Его, действительно, могли убить... И не один раз!

* * *

2. Замысливший Зло сделает Добро...

— Аня? — удивился он.

Не думал, что когда-нибудь увидит ее снова. Он не хотел ее видеть.

'Гори она в аду!'

Вместе с тем, теперь он, наконец, мог высказать ей все, что о ней думает, произнеси вслух монологи, обличавшие ее женскую непостоянность и подлое коварство, которые мысленно адресовал ей.

— Меня зовут Толана. Можешь называть меня просто грогия.

— 'Грогия'?

— Жрица Змеи.

— 'Змеи'? Похоже...

— Хорош подарок! — Она бесцеремонно изучала его обнаженное тело. — А где же синий плащ?

— Черт! — Он спохватился, что стоит перед ней, в чем мать родила, в одних меховых сапожках, и прикрылся руками.

— Красивое тело...

— Хватит на меня пялиться! — Он бочком двинулся к вороху синего шелка.

— Оу, да! То что, надо...

— Что произошло... происходит?

— Сейчас или вообще?

— Вообще!

— Не знаю. — Она повела плечами.

— Куда я попал?

— В Пфефик.

'Мало того, что местечко мерзкое, так еще название у него подходящее... дибильное'.

— Меня подарили? — Он остолбенел, с опозданием осознав, в каком качестве предстал перед ней. — Меня подарили? ТЕБЕ?

— Так сказали фарогаки. И твой плащ, как бы говорит...

— Драконы подарили меня, как раба? — Он чуть не задохнулся от возмущения.

— Раба любви, — уточнила она.

— Но это же... это... это... Бл*! Слов нет...

— Незаконно? Бесчеловечно? Ужасно? Полная жопа? — подсказала варианты ответа новоявленная жрица, устремив немигающий взгляд на пенис. Не стоило ему размахивать руками, пускаясь в рассуждения...

— Дикость какая-то. — Он быстро загородился.

— Думал, в сказке оказался?

— И как? Довольна?

— Нет!

— А уж я-то как огорчен! — Плюнув на стеснительность, он подошел к плащу, поднял и укутался.

— Вообще-то, я рада тебя видеть. Я вспоминала о тебе... иногда. Но сегодняшнюю нашу встречу устроил конис Грокки, поэтому радости совсем мало. Вот, не было печали! Так пурги накачали... Оу! Он думает, что я еще воздерживаюсь! До Нэр-эф-Лиацун! Ха!

— От чего воздерживаешься?

— Во время 'ступени' нельзя заниматься любовью.

— Какой 'ступени'?

— Я совершенствуюсь.

— То есть, ты уже можешь... заниматься любовью?

— Ага! Только конис Грокки не знает... Если б знал, мы бы сейчас не разговаривали.

— Значит, Грокки? — Борис вдруг постиг подлый замысел 'фиолетового принца'. Дракон прислал его этой девке в качестве любовника, но не для того, чтобы сделать ей приятное, а совсем наоборот. Какое может быть удовольствие от подобного подарка, если женщина монашествует? Попросту говоря, дракон подложил змее 'свинью'. Его подарок был злой шуткой!

— Я не принимаю его подарки, каким бы они не были. Он сказал, что я могу тебя вернуть... Или скормить пирогакам.

Борис догадался, что 'пирогаки' — монстры, сопровождавшие его старую знакомую, и осторожно поинтересовался:

— Вернуть? Домой?

— Нет. Вернуть тебя домой, я не смогу. Это не в моих силах.

— А куда, тогда? — Перед мысленным взором возникла перспектива длинной тюремной галереи. — Я могу остаться здесь навсегда?

Произнесенная вслух мысль ударила, 'как обухом по темечку'!

— Надо подумать. Посмотрю...

— Посмотришь? Куда посмотришь? В смысле, на меня посмотришь? — Его вопросы, заданные начальственным тоном, повисли в воздухе. — Но я не вещь! Меня нельзя подарить!

— Тебя уже подарили, любовь моя. — Она спрятала искаженное страданиями лицо в ладонях. — И, насколько мне известно, в вашем мире тоже, все продается и покупается. И люди тоже.

— Мой мир отличается от твоего!

— Борь, ты даже не представляешь, сколько между ними общего. — Ее пальцы раздвинулись и показался глаз.

— В моем мире ТАКОЕ не случилось бы!

'Ну, Шуруп, ты мне за это заплатишь!'

— Если я тебя приму, это будет... — Она потерла пальцами виски. — Ты даже не представляешь, как меня унижает твое присутствие под моим камнем! Какое страшное оскорбление нанес мне конис Грокки. Что подумают урусы?

— Я унижаю? Тебя? Своим присутствием? — Его с головой накрыло клокочущей волной гнева, когда он вспомнил обо всех своих унижениях, животном страхе и душевных муках, которые испытал в этом кошмарном мире. Чуть с ума не сошел! — Что вы о себе думаете? Мое мнение, вообще, значения не имеет? Меня вы спросили? — Он сорвался на крик. — Да кто вы такие? Вы здесь все... Ох*ели совсем! За кого вы меня принимаете? Я вам, что, дешевка?

— Ты — из портала. Здесь ты — никто, — сообщила она будничным тоном.

— Что? Что ты сказала? — Брызгая слюной в бешенстве, он наступал на нее. — Я — 'никто'? А ты, значит, жрица? Чего же тогда ты меня домогалась, если я никто? Слушай, ты! Не надо делать из меня дурака! Перестань со мной играть!

— Я еще не начинала играть с тобой! И моли своего бога, чтобы не начала, — жестко предупредила она.

— Е*и мозги кому-нибудь другому! Видал таких жриц на х*ю!

— Не ори! — Анна тоже повысила голос, но при этом держала себя с достоинством. — Радуйся, что остался жив! Здесь совсем другой мир!

— О! Это я уже заметил! Объяснишь мне, как и почему я здесь оказался? В твоем уе*банском Пфефике!

— Пфефик — не 'уе*банский'!

— Ну, да! Он просто, пи*дец какой, расчудесный! Но с х*я ли я сюда попал? А! Мне надо было тебя трахнуть, да? И мне бы ничего не было? Сука! Все из-за тебя! — Он разозлился очень-очень сильно, но, когда ринулся к ней, чтобы придушить ее голыми руками, у него на пути возник шипящий монстр.

Резво отскочив подальше от большой острозубой пасти, Борис трясущимися руками поймал полы плаща и запахнулся.

'Бл*! Чуть не обделался с перепуга!'

— Не делай резких движений, — предостерегла его хозяйка чудовища и смягчила тон. — Раньше ты не был таким буйным. Мне нравилась твоя невозмутимость. И эта... тори... толи... то-ле-ран-тность.

Да, в своем мире он был спокойный, 'как удав после охоты'... Но кто виноват в том, что его характер изменился в худшую сторону?

— И ты была другой. Совсем другой. — Он не сводил глаз с дракончиков, которые принялись резвиться как щенки.

Как обманчива игривость этих чудовищ!

— Нет. Просто, ты видел во мне другую женщину.

— Ну, Анька, — прошептал он. — Ну, ты и стерва.

— Я — единственный человек, которому ты здесь небезразличен. Только я могу тебе помочь, — медленно, с расстановками, как учитель во время диктанта, произнесла она. — Понимаешь?

И до него, действительно, дошло. Она права. Если она не поможет, его убьют. Его будут убивать так, что он пожалеет, что родился на свет.

— Просто пи*дец!

— Именно. И называй меня — Толана.

'Неужели, в самом деле, нет выхода? Я обречен — или ублажать эту сучку, или сдохнуть, ни сегодня, завтра, в каком-нибудь вонючем подземном ходе? И в этом мире никто, кроме Аньки... А как же Алина? Почему я не вспомнил о ней раньше? Они были неразлучны...'

— А твоя подруга Алина? — Он повернулся к жрице с воодушевлением продрогшего на морозе, первобытного охотника, заметившего свет очага.

— Алина мне не подруга. Никогда не была подругой. И не будет. — Она склонила голову к плечу. — Борь, ты из-за нее попал в Пфефик, я не имею никакого отношения к тому, что с тобой произошло, святые праматери — свидетельницы. А ей-то ты чего не задвинул? У тебя, что, на нее не встал?

— Ее тоже надо было трахнуть?

'Чертовы бабы! Да разве же, так можно? За то, что не захотел их е*ать, переместили, нах*й, в этот пи*данутый Пфефик!'

Последняя надежда на скорое возвращение растаяла, как снег под весенним солнцем...

— Нет. Нельзя возвращать тебя конису Грокки. Но, если я тебя приму...

Борис знал, что является оскорбительным даром, как знал, какой именно реакции ждал дракон от жрицы. Способна ли Толана поступить с ним подобным образом?

'Еб*ный Вавилон! Да ей ничего не стоит, отправить меня обратно, к этому ушлепку Грокки!'

— Почему ты не можешь меня принять? В чем проблема-то?

— Ты — проблема! — Она сложила ладошки у груди. — Теперь ты — самая большая моя проблема! В Пфефике такие 'дары' не принимаются! — Она закрыла глаза и нахмурилась, мучимая дилеммой. — Будто я не могу найти себе мужчину... Грокки привел мне 'раба любви', как женщине из своего тфора! Он передал тебя при свидетелях! Тебя видели урусы!

— А ты не можешь меня отпустить? На все четыре стороны...

— Куда ты пойдешь?

— Искать портал.

— Ты его не найдешь, а найдешь — не откроешь, без ключей. Язык ты не знаешь. За пределами моего рэфта ты погибнешь, через день, два... конец один — смерть... без вариантов.

— Как я подозревал, в общем.

— Сейчас для тебя самое безопасное место во всем Пфефике, во всем Мицфэрэне — это мой камень.

— А никак нельзя связаться с людьми, которые имеют доступ к порталу? Заплатить им, чтобы меня отправили обратно?

— Какому порталу?

— Рядом с тюрьмой.

— Его разрушил Дагос.

— Что б он... окочурился.

— Он сдох. Ночью... И все равно, все ключи к порталу были у кониса Грокки.

'Черт! Если здесь говорят: 'Умерла лошадь', — это надо понимать так, что и дом сгорел с конюшней вместе...'

— Ты мне поможешь? — прямо спросил он, глядя в глаза. Терять было нечего. Как говорится, лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас...

— По понятиям твоего мира, я, как твоя знакомая, должна тебе помочь...

— Буду премного благодарен. — Он отвесил поклон.

— Понимаю, ты хочешь, чтобы я мыслила так же, как ты... — Она смерила его вызывающим взглядом, выдерживая паузу. — Не дождешься!

— А я-то надеялся! — Он скривился. — Я думал, что знаком с тобой... Но, оказалось, совсем не знаю тебя, ясно одно — в тебе нет ни доброты, ни сострадания, ни милосердия. Не будешь мне покровительствовать? Снимаешь с себя ответственность за мою судьбу? Твое право. Моя смерть останется на твоей совести. Хотя у вас здесь нет такого понятия, как 'совесть'.

— На жалость давишь? — Ехидство вопроса не сочеталось с грустной нежностью выражения ее лица.

— Да какая тут, может быть, жалость по отношению ко мне! Вы меня за человека не считаете. Прикажешь своим воинам — они меня прирежут, даже не спросив 'за что'.

— Борь! Не надо сейчас о морали... Не напоминай об осанке тому, на чьи плечи возлагаешь бремя. — Она кивнула, принимая решение. — Ты останешься у меня. Ради тебя, я нарушу свои правила. Ты, помнится, придерживался каких-то принципов, и ничто не могло заставить тебя поступиться с ними... Поэтому должен понимать, на какие жертвы иду я.

— Прости, был дураком.

— Пойдем, — позвала Анна.

— Куда?

— Ко мне. Хотя твое пребывание под моим камнем сильно осложнит мою жизнь...

— Скажи 'спасибо' своему Грокки!

— Обойдется, сяу-тики! — Она скрылась в темноте, оставив после себя душистое облако, похожее на аромат маминого, дачного чая из мяты, мелисы и чабреца. — Пошли. Пока я не передумала.

Борис послушно поплелся следом.

Он не представлял, на что способна эта, недавно отвергнутая им, женщина, но прекрасно понимал, что от нее полностью зависит его дальнейшая судьба.

* * *

Темнота не была непроницаемой, и он уверенно двигался следом за Анной-Толаной, сохраняя некоторую дистанцию, чтобы не наступить на длинный шлейф ее платья. Один из монстров шел рядом с хозяйкой, другой, как Борис подозревал, и поэтому боялся оглядываться, трусил позади.

— Где твоя одежда?

— Какие-то уроды раздели меня в пещере.

— В какой пещере?

— Не спросил, как она называется! Рядом с тюрьмой.

— А! Твои 'уроды', должно быть, мелзи. 'Крысы', по-вашему.

— Крысы подчиняются драконам?

— Мелзи служат любому, кто платит. Грокки нанимает их для своих делишек. Ты точно подметил, 'уроды', не по законам живут, но без них нельзя, — рассуждала она. — Мелзи нужны для сохранения равновесия в мире.

— Хрена себе, равновесие!

— Ты был в джинсе?

— Как ты догадалась? — отозвался он с иронией.

— Джинс у нас под запретом. Его ношение карается смертной казнью.

— Дурацкий закон.

— Этот закон — не древний. Его приняли при фарогаках. Два поколения назад.

Более идиотский закон, наверное, трудно придумать. Впрочем, в этом мире, наверняка, есть какие-нибудь законы похлеще.

— Получается, мне повезло, что с меня сняли джинсы? Это меня спасло!

— Действительно, спасло...

— А трусы зачем сняли? Кроссовки...

— Чтобы не сбежал. Куда ты побежишь голый и безоружный?

— Логично. То есть, с меня по любому все сняли бы?

— Даже не верится... Я смогу увидеть твое тело... потрогать тебя всего, — между прочим, заметила она. — Ласкать тебя... И ты будешь гореть от желания...

— Вот еще, — огрызнулся он. Однако ее непосредственность и большая вероятность того, что она все же увидит его обнаженным, и будет 'трогать', вызвали странное возбуждение.

Показался прямоугольник желтого света, и поторопившийся монстр наступил на длинный шлейф хозяйкиного платья. К превеликому бориному злорадству, жрица Змеи чуть не упала, вмиг растеряв все свое величие.

— Под ноги смотри! — рявкнула она на чудовище.

— Как называются эти звери? — Он убрался в сторону, чтобы пятящееся животное не уперлось в него задом.

— Пирогаки. 'Дракончики', по-вашему.

— Драконы? А я-то наивно полагал, что драконы — всего лишь мифологические персонажи. Значит, это тотем Грокки? Не очень похожи на его герб.

— Тотем? Герб?

— Знак клана твоего Грокки.

— Нет. Ты не видел настоящих драконов.

'Епт! Ну почему, в этом проклятом мире все еще хуже, чем кажется?'

— А рядом с тюрьмой, какой зверь живет?

— Больше не живет... Дагос. Он похож на осьминога и дракона. Морской дракон из Рифрэна, Нижнего мира.

— Он специально разрушил портал или случайно?

— Они были связаны между собой. Дагос был 'стражем портала', поэтому его не убивали. — Она повернулась и сверкнула глазами. — Возможно, ты последний, кто прошел портал. — Непонятно, огорчал ее этот факт или радовал. Или она сообщила о нем просто для общего сведения.

С помощью нехитрых манипуляций Анна-Толана закрыла колонный зал каменной плитой. Поднявшись по лестнице, они прошли второй шлюз, массивные створки которого были обшиты металлом. Такую дверь не откроешь ударом ноги, здесь без динамита не обойтись.

Из темного тоннеля они свернули в другой тоннель с потолком пониже, в котором стояли уже знакомые воины из клана Змеи. Их насмешливые взгляды очень не понравились Борису. Жрица им что-то сказала или приказала, и, они, поклонившись, скрылись за углом.

— Плохо, что они видели тебя. Но хорошо, что не убили. Ты жив, только потому, что из другого мира. Мелзи, обряженного, как литогарус-флэк, они прикончили бы на месте.

— Мне, типа, повезло? Правильно ли я понимаю, что крысу твои воины убили бы на причале, сразу и без разговоров? Так, хорошо или плохо, что я — 'из портала'?

— Из портала ничего хорошего не приходит.

— Вот, как! Совсем хреновы мои дела... И почему же твои воины меня не убили?

— Потому, что я здесь хозяйка. Они должны были сначала спросить меня, что с тобой делать.

Осмыслив, и даже, казалось, физически ощутив, как крепко она 'взяла его за яйца', он выразил готовность подчиниться:

— Что от меня требуется?

'Регулярно заниматься с тобой сексом? У*бать тебя?'

— Похвальное рвение... — Она оценивающе взглянула на него, как покупатель смотрит на товар, улыбнулась и прикусила губу. — Конис Грокки считает, что я не буду с тобой...

— Но ты 'будешь', потому что тебе уже 'можно', — продолжил он и засопел, сдерживая рвущийся наружу протест невероятным усилием воли, только покраснел при этом.

Он был просто обязан держать себя в руках, чтобы не испортить отношения. Одно необдуманное слово или действие — и можно навсегда забыть о возвращении домой. Если он останется без ее поддержки, то самое лучшее, на что он может рассчитывать — это на то, что его убьют быстро и безболезненно.

— Так опозорить меня, да еще перед урусами. — Она покачала головой. — Ничего, Грокки, я тоже умею ждать... Воздам тебе за твою щедрость. — Она сделала несколько шагов и, вспомнив нечто важное, остановилась. — Да, Борь! Можешь забыть о законах своего мира, каких-то своих заповедях... — Она хмыкнула. — Помнится, ты пытался объяснить мне что-то...

— Но я же не знал!

— Ты даже не представляешь, сколько всего еще не знаешь.

За тяжелыми шторами в конце коридора находился просторный двухуровневый зал, если так можно назвать, слегка обтесанную, полость в горной толще. Первое, что видел входящий, это — колонна природного происхождения, подпиравшая неровный, бугристый свод, который, казалось, вот-вот обрушится. Мощный сверху и снизу, тонкий посередине — столб дополнял иллюзию грядущей катастрофы. Верхний уровень ступенями сбегал на нижнюю, длинную площадку, где в наружной стене были прорублены ворота и огромные, прямоугольные окна с видом на море, забранные решетками.

Мебели было мало. Очень мало. Совсем ничего. Основное убранство составляли ковры, в большом количестве и разнообразии — огромные и маленькие, монотонные и пестротканые, гладкие и с длинным ворсом — ими был застелен пол и завешены стены.

— Здесь я живу, — по-простому, безо всяких 'добро пожаловать', объявила Анна-Толана. — Как?

— Как ковровый склад, — констатировал Борис. — Вот, для чего вам были нужны ковры?

— Камни кругом. Холодно. Ковры — не роскошь, а защита от простуды. Когда мягко и тепло лучше же, чем, когда жестко и холодно.

— Резонно. И профилактика от ревматизма...

Он рассматривал большой шатер, раскинутый на верхнем ярусе. Возвышение под пологом было застелено покрывалами и завалено множеством подушек. К собственному удивлению, он понял, что это вовсе не походная палатка, а кровать. Постель под балдахином. До неприличия огромная койка! Настоящий траходром...

'Еб*ть! Стало быть, это и есть мое рабочее место, — со странным равнодушием подумал он. — Интересно, сколько мужиков здесь трахало эту змеиную жрицу?'

— Нескромно, да? — Она видела его насквозь. — А, может, твои мысли нескромны?

Пойманный с поличным, он хотел ей нагрубить, но сдержался.

— Это нерушимое, каменное ложе. — Не дождавшись ответа, жрица снизошла до объяснений. — Священное место. Ступень Самых Первых. В таком виде оно досталось мне от старших жриц, а им — от Самых Первых. На нем снятся только хорошие, легкие сны.

— Понятно. — Борис тяжко вздохнул.

Легкие сны... Ему — уже никогда и ни в каком месте — не будут сниться легкие сны. Теперь до конца своих дней его будут мучить кошмары! Но он согласился бы на кошмары, если бы только все происходящее оказалось лишь сном.

Увы! Его окружала непостижимая действительность.

— Как называется твой мир? — спросил он.

— А как называется твой? Настоящий? Или единственно правильный? — Анна-Толана усмехнулась. — Мой мир так и называется — МИР. Мицфэрэн — мир в середине. Серединный мир.

Да, уж! В философские беседы с ней лучше не вступать. Толана — вовсе не Анна, которую он знал, — абсолютно другая женщина. Чужая.

'Нет! Я — пришелец, а она — абориген этой невероятной реальности, этого сумасшедшего мира — Мира в Середине — и судя по всему, не последний его представитель. Вполне возможно, она знает тайны, какие фантасты не придумают'.

— А что такое Пфефик?

— Пфефик — центр мира, Пуп Земли. — Она остановилась у ступеней на нижнюю площадку, за окнами которой открывался вид окруженного скалами залива.

'Опять тюрьма!' — Он с ненавистью уставился на толстую, оконную решетку.

Если раньше он мог проигнорировать такой факт, как решетки на окнах, то теперь любой, даже потенциальный, намек на насилие над личностью действовал на него раздражающе.

Большая, железная плита, которую он принял за ворота, оказалась откидным мостиком, судя по цепям, натянутым лебёдками. По обе стороны от нее висели прямоугольные щиты — плетенный камыш и солома в железных рамах, вероятно, элемент местного декора. В простенках стояли массивные ставни-'купе', которые за короткое время могли превратить обиталище жрицы в неприступную крепость.

Но внешние угрозы мало интересовали Бориса, потому что явная опасность для его жизни находилась внутри. Стояла рядом...

— Ты голоден? — спросила Толана. — Давай, покушаем. А то я с утра на бегу что-то похватала... Думала, меня в гостях накормят. Подожди, я сейчас вернусь.

— В гости собиралась? А тут я... приперся...

— Да. Надо еще встречу отменить, раз такое дело. — Она направилась к одной из боковых арок и скрылась за портьерой. Донеслись обрывки разговора на местном языке.

Оглядевшись, Борис отметил, что арки в смежные помещения завешены шторами, в то время, как от внешнего мира владения жрицы Змеи защищены 'сейфовыми' дверями.

'Интересно, что за ними находится? А еще более интересно, где здесь сортир?'

— Прости, Ань, — начал он, когда вернулась хозяйка, — где тут... у тебя...

— Толана, — мягко поправила она.

— Да. Толана, а где тут у тебя можно руки помыть? И... мне надо в туалет.

— Оу! — Она понимающе кивнула и призадумалась — может, хотела позвать воинов или вспоминала, какой нужник ближе, — и пригласила:

— Пойдем, покажу.

— Спасибо, — автоматически поблагодарил он. Впрочем, было за что.

— Ты давно в Пфефике?

— Третий день.

— Где тебя держали?

— Больше суток в тюрьме. Последнюю ночь я провел ночь у твоего фиолетового принца.

— Он не мой! И не принц, а конис. Грокки — наследник рэгона.

— Что такое рэгон?

— Вождь. Он тебе что-нибудь говорил?

— Говорил! Только без переводчика.

Удобства находились в ближнем тоннеле, который они пересекли по пути в зал. Толана вошла в темную арку.

— Здесь включается свет. — Она прикоснулась к маленькой стеклянной полусфере у входа, отчего та занялась слабым свечением. — Нужник, вон, та щель. — Она указала на трещину в полу — это был самосмывающийся ватерклозет, где вода текла прямо по мшистой стене. — А это — рукомойник. — Она кивнула на самонаполняющуюся раковину.

Проинструктировав его подобным образом, Анна-Толана деликатно удалилась, оставив его наедине с чудесами природы, которые человек обратил себе на пользу. Или тонким инженерным искусством, умело замаскированным под натуральное?

Все в этом было мире не так, далеко не так, как...

'Как где? На Земле? Но это тоже земля, посреди каких-то других земель. Здесь живут настоящие драконы, здесь — зеленые закаты и рассветы, здесь — жречество и вождество...'

Борины размышления о непохожести двух миров были прерваны вопросом:

— Уснул, что ль?

Вернувшись в зал, жрица опустилась на подушки перед низким столиком и пригласила:

— Присаживайся.

Он повиновался. Сев напротив, он скинул плащ с плеч и задрапировал бедра и ноги. Потом пристально и с вызовом посмотрел на хозяйку, которая с интересом изучала его загорелый торс.

— Ты сражался? — Ее взгляд задержался на свежей, но уже зарубцевавшейся ссадине.

— Пришлось, — процедил он.

— Я заметила, ты хромаешь. Нога болит? Сейчас принесу мазь.

— Не надо! Все почти прошло.

Тем не менее, она сходила за крошечным горшочком.

— Через два дня, будешь как новенький.

— Не стоит беспокойства.

— Не спорь! Нельзя относиться к ранам легкомысленно, — поучала она, зачерпывая содержимое сосуда пальцем и намазывая болячки. — Может начаться воспаление.

— На мне все заживает, как на кошке, — похвалился он, хотя ему было приятно, что за ним ухаживают. — Спасибо за заботу.

Если бы это снадобье могло залечить и душевные раны!

— Это в твоем мире, все заживало... А у нас другой климат. — Она подползла сбоку, чтобы намазать ссадины на ребрах. — Твоему организму требуется время, чтобы привыкнуть, а-адап-три.... Как это назвается?

— Адаптироваться, — подсказал он. — Но ты же видишь, что все нормально.

— Вижу, что твои раны кто-то лечил, — прошептала она, как вампир глядя на его шею и ключицы.

— Да. Мазали чем-то... Мазь какая-то, с приятным запахом. Девчонки... малолетки.

— Какие малолетки? — Она заглянула в лицо.

— Подружки твоего Грокки, с татухами дракона на спине.

— Грокки — не мой! Сколько повторять? Да, он любит девственниц.

— Они девственницы? — Бориному удивлению не было предела.

'Вот, сюрприз был бы. Вот, помучился бы...'

— Уже нет. Они позволили тебе?

— Что позволили?

— Ты их трахнул? Они тебе дали?

— Я их не взял.

— Что, правда? — удивилась, в свою очередь, Толана.

— У меня с ними ничего не было. Только... — Лицо обдало жаром, до того явственно в памяти возник эпизод с оральным сексом...

— Что?

— Ничего. — Он быстро отвернулся, пряча стыд.

— Замечательно! Ну, ты и...

— М*дак? Не надо было отказываться от них, да?

— Конис Грокки хотел проверить, как ты себя поведешь. И убедился, что ты упертый... стойкий, не падкий... не поддающийся...

— Не озабоченный сексуально, — выдал он корректное определение. — Это так важно?

— Для его мести — да. Хотя... Он же думает, что мне нельзя до Нэр-эф-Лиацун... С другой стороны, без взаимного желания, без обоюдного согласия — от любви мало удовольствия. Использовать тебя, как раба любви? Да это все равно, как костяным членом себя вручную ублажать! Хотя твой... — Ее загоревшийся взгляд, скользнувший по складкам плаща, заставил его заерзать. — Настоящий...

— То есть... — Он онемел при мысли, что она может его изнасиловать.

Ведь, может? Всего несколько часов назад ему доказали, как просто заставить его делать то, чего он не желает...

'Ну, Грокки, тварюга!'

— А ноги? — Жрица закончила смазывать раны на торсе.

— Давай, я сам. — Он забрал горшочек с мазью и оголил свою разбитую коленку. Ступни решил намазать потом.

— Лучше осмотреть тебя полностью. — Она опустила глаза на его губы и облизалась. — Но ты же...

— Обойдусь!

— Ладно. Оу! Наконец-то, нас накормят.

Тяжелая ткань в боковой арке раздвинулась и в зале появились два карлика: один катил тележку, груженую разными блюдами, другой ковылял рядом. От аппетитных ароматов у Бориса, со вчерашнего дня ничего не евшего, закружилась голова, и заурчал желудок.

Слуги начали расставлять блюда на столе, при этом с вопиющей бесцеремонностью рассматривали гостя. Один из карликов проявлял просто какое-то нездоровое любопытство, за что получил от хозяйки нагоняй.

— Не обращай на них внимание. Угощайся. — Она вонзила зубы в жаренную ножку неизвестного животного, и, заметив борину растерянность, заверила:

— Это всё съедобное.

— Спасибо. — Он последовал ее примеру.

Завтрак — или обед? — проходил в полном молчании. Когда с основными блюдами было покончено, жрица, по-матерински заботливо, поинтересовалась:

— Тебя вообще кормили?

— Угу... Один раз в тюрьме. А вчера вечером у 'фиолетового принца'.

— Бедненький...

— Не то слово. — Он взглянул на нее исподлобья. — Ты знаешь, что творится в тюрьме?

Кивнув, она взяла из вазы экзотический фрукт или овощ и надкусила. Красный сок потек по ее подбородку. Схватив салфетку, она стала обтираться.

— Никак не привыкну... — Было непонятно, к чему это относится — к тюрьме или к плоду-мутанту.

— Толана, насколько я могу зависнуть в вашем мире?

— Без портала о сроках нечего говорить.

— Вы их строите?

— Их создают боуги.

— Боги?

— Из Верхнего мира... Новый портал появляется через дней десять, может, пятнадцать, после разрушения старого. Когда он установится, надо сделать 'ключи'. Это займет дня три, если у нас будет сердечник.

'Пятнадцать плюс три равно восемнадцать. А при более благоприятных обстоятельствах, я выберусь отсюда уже через две недели!'

— Лучше не загадывать, — ляпнула чертова жрица. — Случалось, порталы появлялись через тридцать дней, и даже сорок. Люди предполагают, а боуги располагают.

— В общем, ни одной хорошей для меня новости.

— Ты — последний из портала...

— И чего в этом хорошего?

— Если ты был последний, кто прошел через портал, то обладаешь каким-то сверхъестественным даром.

— Каким даром?

— Узнаешь, когда проявится.

— Ты сказала, что Алина виновата в том, что я здесь оказался... — Он приступил к выяснению обстоятельств, сопутствовавших похищению.

— Я к этому, уж точно, не имею никакого отношения. Ни глазом, ни ухом, ни хвостом. — Толана раскачивалась и рассматривала потолок, будто там было написан нечто важное. — Когда мы были у тебя в гостях, Алина 'зовун' оставила. Маяк, такой.

— 'Маяк'? Как он действует?

— Волны распространяет. Из какого места в квартире ты перешел?

— Из коридора. Как дверь открыл, так и унесло... нафик.

— Если 'зовун' останется в твоем коридоре, тебя можно будет отправить прямо домой. В то самое место, из которого ты попал в Мицфэрэн.

— Но сначала должен появиться портал. — Он запомнил очередность. — Потом нужно сделать 'ключи'.

— И сердечник добыть.

— Если вы не подруги, то почему всегда были вместе?

— Алину мне навязали фарогаки. Она сопровождала меня, как ближний... как охранник. Но я не принимала ее в свои ближние воины. И не приму никогда.

— В смысле?— Борис вспомнил алинину спортивную фигуру, что, впрочем, нисколько не лишало ее женской привлекательности, и высокий рост. — Она была твоим телохранителем?

— Временно. В твоем мире. Алина служит офгирдану Дорину.

— Алина — драконша?

— Фелиса. Лиса.

— Ах, да. Я же видел ее татухи. — Он вспомнил татуированных алининых лис.

— Как поживает твой друг Шуруп?

— Прекрасно. Мы остались друзьями, несмотря на то, что ты его испортила.

— Не ищи пургов там, где нет портала! Никого я не портила, — укор разозлил жрицу. — Если бы твой Шуруп не возомнил, что имеет на меня права — ты бы сейчас сидел дома, а не под моим камнем! Тебе же ничего не стоило встретиться со мной, в тайне от него, и дать мне свою любовь! И меня бы отпустило, и тебя Грокки не выставил бы чучелом! Да ты чудом остался жив! Ты это понимаешь? — Она разорялась, как базарная баба. — Алина впала в бешенство оттого, что вы ее не возжелали! Она очень хотела, чтобы твой друг вставил ей между ног свою 'шишку'! Он возбуждал ее до мокрых трусиков.

— Она же не носила нижнее белье! — Он тоже перешел на повышенные тона.

— Тебе-то что мешало разок 'закинуть рыбу в ее корзину'?

— Солидарность! С другом!

— И куда теперь тебе уперлась твоя 'мужская дружба'?

— Ну, вы даете... Для вас 'порево' — приоритет всей жизни?

— Дают — надо брать! Вести себя как мужчина! А не строить из себя немощного 'ровесника первого портала', с отсохшим концом.

— Я должен был вас обоих трахнуть?

— Тебе, что, жалко?

— У вас такие понятия, как приличие и стыд, вообще отсутствуют? Каким местом вы думаете?

Послышалось негромкое шипение. Один из дракончиков, лежавший рядом с ложем, угрожающе поднялся, что моментально умерило борин праведный гнев.

— Тем же, каким ты! И не раздувай ноздри, как пирогак. Не забывай, с кем разговариваешь, — предупредила она с угрозой.

— Прости.

— Ладно. После боя мечами не машут. — Поговорка прозвучала двусмысленно.

— Да я видел-то Алину всего пару раз.

— Четыре раза. Как и меня...

— Толана, дай мне, пожалуйста, какую-нибудь одежу.

— Ты мне больше без одежды нравишься.

— Так. Хорошо... — Он проглотил обиду. Отныне, чтобы выжить, ему придется терпеть оскорбления. Если он хочет вернуться домой, должен беспрекословно подчиняться этой стерве!

'И ведь нет никакой гарантии, что меня не убьют, и, что я, в конце концов, выберусь из этого ада'.

— А где я буду спать?

— Где-нибудь, на моей половине. — Ее неширокий жест охватывал большой двухуровневый зал. — Или хочешь на мужской, с Горо и урусами? В дежурке.

— Нет! — Ему отнюдь не импонировала идея, обретаться бок о бок с людьми, которые говорили на другом языке и мастерски владели приемами боя, кроме того, подвергли унизительному досмотру и знали о том, в каком статусе он здесь находится. — Лучше здесь, где-нибудь...

— Грогия принимает тебя под свой камень. — Толана протянула к нему руку и произнесла обычную для таких случаев формулу, но без намека на торжественность момента в голосе.

— Что это значит?

— Я беру под свою защиту. Но ты должен знать порядок, правила... Это облегчит твою жизнь.

— Внутренний устав? — Он приготовился услышать нечто чрезвычайно неприятное.

— Первое: при посторонних не смей приближаться ко мне, если я не разрешу или не позову тебя, — сухим деловым тоном начала она. — Не забывай, что здесь у тебя нет никаких прав. Ты — пришелец и чужак. Свои чувства держи при себе. Второе: не вмешивайся в мои дела, чтобы не случилось. Ты будешь судить обо всем по меркам своего мира, и ошибешься. С любой ситуацией я могу справиться, без твоей помощи. Третье: не задирай моих ближних воинов, а то запросто лишишься башки. Четвертое: ничего от меня не требуй, не выдвигай мне никаких условий. Я не потерплю никаких приказов. Здесь всем и всеми распоряжаюсь я. Пятое: никому, кроме меня, не верь. — Она внимательно и вопросительно посмотрела на него. — Всё понятно?

— Вполне. Проще говоря, я не должен встревать в твои дела, высовываться, и уж тем более, выпендриваться.

Резюме вызвало у жрицы улыбку.

— Лучше не скажешь! Теперь о другом.

'Ну вот! — Борис тяжело вздохнул и возвел глаза к потолку. — Дошло до секса. Сейчас она так же по пунктиками разложит, сколько раз на дню, по сколько часов и каким образом, я должен буду ее трахать'.

От стыда и бессильной ярости он снова начал краснеть.

— Ты уже понял... Конис Грокки прислал тебя мне, как раба любви.

— Раба любви? — Он, конечно, знал о своем предназначении — в смысле, чего конкретно от него требуется, — но, чтобы, вот так, вслух произнесли слова, которыми он назывался...

— Да. Любовника, который должен меня ублажать. Я бы с удовольствием села тебе на лицо...

— Осподя! Только не это, — с испугом и отвращением воскликнул он. Для него это было самое худшее в сексе.

— Да что ж у вас тут, за обычаи такие! Варварские!

— Разве тебя не посвятили?

— В смысле? Мне никто не садился на лицо! Я бы это запомнил.

— Какое упущение! — С явной издевкой она покачала головой. — Впрочем, конис Грокки пленил тебя не для своих женщин, а подарил мне... А я пока не собираюсь ни с кем делиться тобой.

— Делиться? — Должно быть, у него на лице отразилось нечто такое, что жрица сжалилась над ним.

— Так и быть, я не стану обращать тебя, не буду совершать обряд. Я не собираюсь тебя насиловать. Хотя могла бы... — Она хохотнула — подобная идея развеселила ее.

— Не сомневаюсь, — проворчал он и зажмурился, вспомнив организованный Грокки 'спектакль'.

— Я хочу испытать твою мужскую силу, — призналась она, но без кокетства и страсти.

— А если я откажусь? — Он должен был это спросить!

— Много о себе думаешь. Ты совсем не понимаешь, кто я, какое положение в обществе занимаю, и плохо представляешь, в каком положении находишься ты. Ты не знаешь об отношениях между мужчинами и женщинами в нашем мире, далек от наших обычаев. Я подожду, пока ты немного освоишься, — продолжила она ровным голосом, словно читала инструкцию по эксплуатации утюга или стиральной машины. — Не буду тебя торопить, проявлю снисходительность и терпение. Чувствую, что сейчас ты готов меня убить. Ты оказался в чужом мире... Попав в Мицфэрэн, ты испытал сильное потрясение. Тебе надо осмотреться, привыкнуть немного. Но чем быстрее у тебя на меня встанет, тем лучше.

— Нет. Я так не смогу, — прошептал Борис.

— Будь проще. Ты придаешь какое-то особое значение любви. Понимаю, что тебя так воспитали, вбили в голову установления — что хорошо, что плохо, что правильно, что неправильно, что есть добро, что зло. Вдобавок, ты придумал для себя какие-то дурацкие принципы.

— Не дурацкие! А высоконравственные.

— Какая разница! В Пфефике забудь о них. Ты можешь не считать себя рабом любви, но, согласись, сейчас ты полностью зависишь от меня. Твоя жизнь в моих руках.

Да! К огромному бориному сожалению, эта стервозная баба, была хозяйкой положения, и могла диктовать свои условия. Что и делала, в ненавязчивой форме.

— Ступень я прошла, больше не воздерживаюсь... В этот раз, нам не мешает третий. Я свободна в выборе любовника.

'Только любовник несвободен... Он — раб!'

Она не уговаривала — просто перечисляла факты. Изъяснялась она доходчиво, и грамотно обосновала все свои доводы. Возразить ей было трудно, более того — невозможно.

— Для тебя это так важно, чтобы я тебя... трахнул?

— Раз судьба снова свела нас, и под моим камнем, ты дашь мне свою любовь. Я ХОЧУ ТЕБЯ!

— Дело в не самом... процессе, а в его символизме? Таким образом, ты хочешь меня наказать за то, что я тебя... тогда отверг, да?

Она смерила его внимательным взглядом, но без ненависти и презрения, скорей — с грустью и сочувствием, улыбнулась уголком рта и отрицательно покачала головой.

— Я оказываю тебе честь, позволяя разделить со мной ложе для любви, — высокопарно заявила она.

'Озабоченная сука! Буду отбрыкиваться. Только бы не перестараться, а то ведь, правда, вернет меня этому фиолетовую хрену, Грокки'.

Он никогда не позволял бабам помыкать собой, но тут, похоже, придется смириться. Он не мог отказаться — хуже того! — был обязан подчиниться. Конечно, он может сказать, что у него временное, половое бессилие, что ему отбили яйца. Ложь на некоторое время отсрочит выполнение 'рабских' обязанностей, но практически ничего не изменит.

От этих мыслей, да еще от эйфории, началась эрекция. Вдруг, случится так, что он соврет, а член, вот так же, неожиданно встанет, и скрыть это не удастся, ведь на нем ничего кроме плаща нет. Что сделает Толана, если уличит его в обмане?

— Мне надо привыкнуть. — Ему было нужно время, чтобы обдумать стратегию поведения. А там, глядишь, и обнаружится какой-то выход из создавшегося положения...

Толана была привлекательной девушкой, даже когда-то нравилась ему, в его мире... И он тогда — если б лучший друг не считал эту змеюку своей девушкой — трахнул бы ее. Еще как, трахнул! Но теперь... Пфефик отбил всякое сексуальное влечение к ней напрочь! Более того, от назначенной роли 'раба любви', возникало стойкое отвращение к жрице.

— Хорошо, — согласилась она. — Сказала же, я подожду.

Он заметил, что позади Анны-Толаны происходит нечто странное и подозрительное. Атмосфера начала плавиться, как это бывает во время жары, но в зале царила прохлада, и, значит, условия для подобного природного явления были самыми неподходящими. И 'плыло' только в одном месте — прямо за спиной жрицы. Пространство исказилось, возник эффект линзы. Воздух густел, терял прозрачность, окрашивался в бледно-голубой. Обозначившийся овал слабо засветился...

Борис схватил руку Толаны, протянутую к вазе с фруктами.

— Ань, у тебя за спиной призрак, — прошептал он онемевшими губами.

В суеверном оцепенении, он смотрел на фантом, обретающий человеческие очертания. Это была благообразная, старая женщина... с чешуйчатым телом. Нет! Женщина — сверху, змея — снизу.

— Неужели? — Толана удивленно изогнула бровь. — Должно быть, по твою душу.

Бесстрашно оглянувшись, она не испугалась и не завизжала. Можно было подумать, что призраки для нее такое же обыденное явление, как восход и заход солнца, или дождь.

— Что это? — спросил похолодевший Борис.

— Сам сказал... призрак.

Оттого, что эфемерный зооморф или антропоморф появился среди бела дня, он пугал не меньше, чем ночью, и оставался необъяснимым.

Женщина-змея, казалось, танцевала. Ее тело покачивалось, толстый, чешуйчатый хвост находился в постоянном движении, то сворачиваясь в тугую спираль, то рассыпаясь на кольца, раздвигающиеся веером.

Толана поднялась и повернулась к призраку, из головы которого вылетел светящийся сгусток, не очень яркий, но заметный. Поддерживая его ладонями, привидение протянуло его жрице. Склоняя голову, она что-то прошептала, и сияющий шарик, коснувшись ее лба и озарив лицо, исчез.

Карлики, неведомым образом прознавшие о сверхъестественном событии или подглядывавшие из-за гардины, выбежали в зал и с благоговением созерцали чудо.

Летели мгновения. Жрица и зооморф не двигались.

Напряжение понемногу отпускало Бориса, осознавшего, что ему ничего не угрожает, но оставляло после себя легкий озноб и вспотевшие подмышки. Ему казалось, он слышит странную музыку и далекие голоса. Природу этих звуков он мог бы охарактеризовать, как неземную.

Призрачная гостья начала таять. Карлики издали восхищенные возгласы, а Борис перевел дыхание.

Обхватив плечи руками, Толана еще некоторое время задумчиво смотрела на место, где была женщина-змея.

— Они уже знают о тебе, — произнесла она, возвращаясь за стол.

— Кто 'они'? Что знают? — Он встрепенулся.

— Знают, что ты у меня. Велели оберегать тебя. Взять под свой камень.

— Ты уже взяла.

— Взяла... Ты появился в Мицфэрэне неслучайно. Грядут перемены. Твое пребывание здесь как-то, — не знаю как, — повлияет на ход событий.

— Это всё тебе призрак... сообщил?

— Сообщил, что 'нить судьбы пришельца вплетется в полотно грядущего'. Понимай, как хочешь. Я не берусь толковать. Да! Радуйся — скоро появиться новый портал, ты сможешь вернуться домой. В ближайшее время тебя не убьют...

— Это была твоя прародительница? Имею в виду, твой мифический первопредок? — Он пытался унять взбунтовавшиеся, противоречивые эмоции и разобраться в своих отчаянно путавшихся мыслях. — В принципе, не думаю, что вы произошли от зооморфов, физиологически подобное невозможно, существуют определенные законы развития видов... Вы не могли произойти от не гоминидов! Человекообразных обезьян, в смысле. Хотя... кто вас знает, вы же здесь... После всего, что я увидел, я могу ошибаться и вы... Нет! Вы же — такие же люди, как мы. А человек, по идее, конечная, совершенная, эволюционная форма. Мутации случаются, только, как обратная ступень эволюции человека, под действием внешней и внутренней среды. Хотя у вас здесь, вроде, с экологией и питанием все в порядке.

— Ты про ее хвост? — Она уловила самую суть его околонаучных разглагольствований. — Это очень древняя богиня. Грогия... А мои праматери были обычными людьми, как твои.

— Богиня?

— Моего клана.

— М-м-местное божество? — Новость ошарашила его до заикания. — В смысле, Творец, Создатель, Демиург? Абсолют? Высшее с-создание? И... и... и часто она так появляется?

— Подобное — второй раз, на моей памяти. Боги создали людей, люди придумали себе богов...

— Как придумали? Как придуманный бог может предсказывать?

— Бог? Не знаю... Грогию прислали мудрецы, посредством мысли.

— Телепатия, — разочарованно произнес он.

Вот так, вот, люди теряют жизненные ориентиры! А он-то уже готов был принять веру, в которой боги появляются, как только понадобится их помощь. Ведь насколько упрощено общение с высшими силами! И божьи заповеди никто не посмеет нарушать, потому что, если боги существуют в действительности, то и божья кара — не пустая угроза. Человек сто раз подумает, прежде чем совершить нечто предосудительное, постарается — не то, что не грешить — избегать ситуаций, доводящих до греха.

Не задалось у него с переходом в другую конфессию...

— Мудрецы в Пфалоне не знают, чем от скуки заняться, вот и чудят.

— Ваши мудрецы — ребята с чувством юмора, — осторожно заметил он.

'Это какими же мощными, сверхъестественными способностями обладают 'мудрецы'? Телепатия, сама по себе, дар уникальный, экстрасенсорный, но чтобы еще и трехмерные образы транслировать на большие расстояния...'

— Мысли можно увидеть. Разве ты не знаешь?

— Слышал что-то. Значит, богиня — мысли ваших мудрецов... А чем еще могут удивить мудрецы?

— Смотря что, ты считаешь удивительным. Мудрецы предсказывают, советы дают иногда. Изобретают что-нибудь нужное и полезное... время от времени.

— Мудрецы, — задумчиво повторил Борис. И вспомнил о надписи в камере. — Ань, а кто такие мудрецы ГП?

— Мое имя — Толана.

— Прости, Толана, — поправился Борис. — Еще не привык... Что такое ГП?

— Должно быть, гора Пфалон. Как раз в этой горе живут мудрецы и мудрят.

— У них есть портал?

— Нет. Давно нет. Порталы имеют такое свойство — разрушаться и исчезать.

— Гора далеко?

— Не очень, но чтобы попасть туда, надо пересечь земли мауков. Мауки — это люди... — Она призадумалась, прикусив губу, и вспоминая нужное слово. — Скорпионы. Совсем дикие.

— Еще и скорпионы? Блин, рассказать кому — сочтут же за бред сивой кобылы.

— А ты не рассказывай.

— Но как я объясню свое отсутствие?

— Соври что-нибудь. Скажи, что тебя инопланетяне похитили. — Она хохотнула. Шутка, действительно, была удачной.

— Ты ненормальная. Вы здесь все — ненормальные! — Борис констатировал факт.

Она внимательно посмотрела на него.

— На твоем месте, я бы подумала над тем, как тебе, такому нормальному и правильному, среди нас ненормальных, сохранить свое здравомыслие.

Он стиснул зубы и с отчаянием и отвращением подумал о своем ближайшем будущем.

* * *

— Грогия! — В зале появился 'латинос' и заговорил на фыркающе-певучем языке.

— Мне надо на работу, — объяснила жрица и поднялась.

— Молитвы, что ль, читать?

— Вроде того. Я же 'Творящая Благо'.

— И что? Что это значит? — Он неотступно следовал за ней.

— Принимаю роды, выслушиваю предсмертные исповеди и отпускаю грехи. Делаю операции. Извлекаю стрелы, зашиваю раны. Заговариваю змеиные укусы.

Она обошла гигантское ложе и скользнула за тяжелую, плотную портьеру на стене. Борис вошел следом за ней. В коридоре прямо напротив входа в огромной стенной нише стояло изваяние змееподобной богини. За аркой слева в слабом свете виднелся большой каменный стол, вся остальная площадь, судя по всему, была перегорожена тоже каменными, от пола до потолка, стеллажами, заставленными большими, толстыми фолиантами и всякой фантастической всячиной. Проем с правой стороны за железной дверью-купе служил входом в помещение, напоминавшее современную, научную лабораторию. Впрочем, это была самая настоящая лаборатория или операционная, поскольку имелся подходящий стол и какое-то оборудование. В отличие от темного помещения слева, здесь было много света — на пололке висели квадратные лампы. Как музейные витрины подсвечивались полки, где ровными рядами стояли тонкостенные, стеклянные сосуды с заспиртованными пресмыкающимися — сотня представителей местной фауны, в основном, змеи.

Толана металась между шкафами, извлекая из выдвинутых ящиков баночки и пузырьки и расставляя их на лабораторном столе.

— Ух, ты! — Восхищенно выдохнул он, а вдохнуть забыл.

— А то! Думал, что мы только вчера из пещер вылезли? — Она задумчиво перебирала блестящие инструменты, лежащие в ячейках одного из ящиков.

— Слов нет! Кунсткамера, прям... — Он рассматривал змей, свернутых спиралью, в больших, стеклянных цилиндрах. Отдельные экземпляры нисколько не походили на своих собратьев из бориного мира — этакие чудища с рогами и гривами.

Собрав саквояж, жрица направилась к выходу из лаборатории.

— То они рождаются, то умирают... Ни днем, ни ночью от них нет покоя, — проворчала она и остановилась. Он чуть не налетел на нее. — Не советую выходить, тем более в таком виде. За пределами моего рэфта твоя жизнь стоит не дороже... хвоста дохлой крысы.

— Да понял я, — подавлено произнес он.

Про Пфефик и свой вид Борис все знал.

'А почему бы ей не заняться сексом с ним? — Он проводил взглядом спину 'мачо', сопровождавшего жрицу. Он надеялся, что ему все же удастся как-нибудь увильнуть от исполнения 'рабских' обязанностей. — Или с блондином... Шикарные же мужики! И контачат они, вроде, нормально, без официоза. Чего она ко мне прилипла-то? Или тут все дело в статусе? Она — жрица, они — воины... А что означала ее загадочная фраза об отношениях между мужчинами и женщинами? Может, здесь женщины считаются неприкасаемыми? И мужчины для своих родственниц пленят 'рабов любви'? Жилище опять-таки разделено по гендерному признаку. Ну, зае*бись! Должно быть, действительно, отношения сильно отличаются от принятых... в моем мире.... измерении... в моей параллельной реальности. Бл*! Может, отличаются в корне ... И 'я боюсь, что жизненная драма может стать трагедией души', как говаривает ма. Черт! Мать волнуется...'

* * *

После ухода жрицы он бесцельно шлялся по ее владениям, пока случайно не наткнулся на знакомый предмет.

Нет! Это был знаковый, культовый предмет.

В стенной нише стояла деревянная полуметровая статуэтка женщины, которую обвивал змей, представлявшая собой популярный в изобразительном искусстве сюжет библейского грехопадения.

Мифическая праматерь рода людского — пока безгрешная, чистая помыслами, душой и телом — еще не принявшая окончательное решение, но уже держащая в руке запретный плод, загадочно улыбалась.

'Знает Бог, что в день, когда вы вкусите плод, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло...'

Толану композиция, скорее всего, заинтересовала исключительно в виду присутствия в ней Змея...

Если в прежней жизни понятие 'лютая ненависть' было для Бориса абстрактным, то Пфефик стал многократным поводом для ее проявления.

'Шурупа бы сюда, в этот Пфефик! Чтобы над ним сначала поиздевались, в тюрьме подержали... А потом его Анечка-Анютка села бы ему на лицо! 'Давай познакомимся, давай познакомимся!' Познакомился на свою голову... Да и на мою тоже! Когда вернусь — если только выберусь отсюда — все ему расскажу про эту суку! Если не поверит, набью ему морду!'

* * *

Борис вспомнил летнее кафе на набережной, столики под полосатыми тентами, двух симпатичных девушек, занятых обсуждением и разглядыванием этой самой статуэтки...

В то время Игорь, по прозвищу Шуруп, еще был лучшим бориным другом... Если бы не он тогда, с его жаждой 'выпить чего-нибудь холодненького', то не было бы никакого Пфефика! Но вот, ведь втемяшилась ему идея зайти в кафешку...

— Какое красивое у вас произведение искусства, — начал 'клеить' девушек Игорек. — Это Роден? Или Челлини? Или, может, сам великий Микеланджело?

— Нет. Это сандаль, — ответила светловолосая.

Она была довольно миловидная. Длинные вьющиеся, светло-русые волосы, серо-голубые глаза. Не 'писанная красавица' — внешность неяркая, можно сказать, обычная — но чем-то она привлекала, и взгляд возвращался к ее лицу, чтобы разгадать тайну этого магического притяжения.

— Сандал, — поправила ее рыжеволосая подруга, которая прямо таки лучилась энергией. У нее был прямой, нагловатый взгляд и дерзкая улыбка.

— Вы ограбили музей? — притворно ужаснулся Игорь. И его вопрос почему-то вызвал у девушек испуг. Они быстро переглянулись. — Вы, что, в самом деле, тиснули эту статую? — шепотом удивился он.

— Мы не совершили ничего противозаконного. — Лицо рыженькой окаменело, глаза опасно сузились.

— Мы купили змею в анти-магазине. За углом. — Светленькая и указала куда-то за спину.

— А! В антикварном, наверное?

— Точно! У нас есть чек.

— Странные они какие-то, — шепнул Борис другу.

— Зато симпатичные. И, по ходу, хотят познакомиться с нами поближе.

— Вы из полиции? — в свою очередь поинтересовалась светленькая.

— Боже упаси! Мы с другом здесь просто гуляем. Кстати, меня зовут Игорь, — представился Шуруп. — Моего друга — Борис.

Девушки снова переглянулись, в этот раз, просто молчаливо совещаясь, стоит ли продолжать общение, и пришли согласию, судя по ответу рыженькой.

— Я — Алина, — сказала она. — Мою подругу зовут Толана.

— Толана?

— Анна, — твердо произнесла Толана. Тогда Борис подумал, что Толана — это прозвище, типа 'Шурупа'.

Оказалось, что девочки не местные, и приехали в их приморский городок по каким-то своим делам, рассказывать о которых наотрез отказались, как и том, откуда прибыли. Впрочем, Игорь особо не настаивал. Он же, в самом деле, не мент, чтобы устанавливать личность, место прописки и допытываться у приезжих о цели их прибытия. Хотя позже стало понятно, что девушки тоже живут у какого-то моря, ибо в беседах звучали сравнения.

В тот вечер они вчетвером гуляли по городу и осматривали достопримечательности. Роль гида взял на себя Шуруп.

— Борь, я пропал, — признался тогда Игорь. — Она просто чудо...

Знакомство продолжилось в ресторане за ужином, который полностью оплатила Анна, объяснив, что не хочет оставаться в долгу. Когда она расплачивалась Борис заметил, что все деньги у нее, рубли и баксы, свернуты трубочкой — нет, не целой пачкой свернуты и обмотаны резинкой — а каждая купюра по отдельности. Когда она доставал их из сумочки, официант немного офигел.

Вообще, девчонки оказались 'башлевыми'. Другие девицы приезжали в их курортный город, чтобы зарабатывать, эти же наоборот, тратили. И тратили немало.

В течение всего вечера, Борис ловил влюбленный анин взгляд, но не мог ответить, так как Шуруп попросил — просто умолял! — не мешать. Мол, он питает к Анне возвышенные чувства. Борис даже не пытался с ним соперничать. Хотя она ему нравилась, он не хотел ссориться из-за нее с другом. Он стал лениво обхаживать Алину, которую воодушевило оказанное ей внимание. Она хихикала и недвусмысленно поглаживала его бедро под столом.

'Истинные джентльмены не тащат девушку в постель в первый день', — то ли успокаивая себя, то ли оправдываясь, сказал потом Игорь, для которого занятия сексом были все равно, что подтягивание на турнике — обычными, регулярными и не отягощенными моральной и смысловой нагрузкой.

Прощаясь поздно вечером, Анна спросила у Бориса номер телефона, но тот перевел стрелки на Игоря. В результате, номерами обменялись Игорь и Алина, потому Анна намедни свой мобильник 'посеяла'. Или его украли...

Договорились на следующий день пойти на пляж.

Солнечные ванны пришлось отложить на пару часов. Алина по телефону извинилась, сказав, что она с подругой занята важным делом, а именно выбором ковра. Игорь, конечно, набился в консультанты. В итоге вместо одного ковра девушки приобрели четыре, и чтобы не ждать два дня службу доставки, покупки были вывезены на 'левой' газели, и раз уж кавалеры вызвались помочь, их использовали в качестве грузчиков.

— У вас городе, что, ковры не продаются? — поинтересовался Борис.

— Почему же? — Анна пожала плечами. — Просто они другие. А красивые ковры у нас стоят намного дороже, чем здесь.

Девушки жили в частном секторе, снимали комнату, с отдельным выходом. Перетащив ковры из газели, Игорь и Борис немало удивись, обнаружив в углу их скромного жилища еще пяток новых, скатанных ковров.

Покончив с 'важным делом' и наскоро перекусив в кафе, они отправились на пляж, где Борис впервые увидел цветные татуировки девушек — необычайно красивые, почти объемные — настоящие произведения искусства. У Толаны — две зеленовато-серебристые змеи. Первая — большая, обвивала талию, и часть ее ромбической морды скрывалась под треугольником пляжных трусиков, другая — спиралью обвивала правое плечо. У Алины были две лисы. Одна, кусающая свой хвост, окольцовывала бедро, а вторая, маленькая пестрела над левой грудью. Лисица на груди, если не улыбалась, то была весьма довольна собой.

— Ух, ты! Где такие делают? — спросил Шуруп.

— Далеко, — уклончиво ответила Алина. — Отсюда не видать.

— На Тайване, что ль?

— Тайване, — ухватилась она за подсказку.

Татуировки заинтересовали не только Бориса и Игоря. На девушек косились и показывали пальцами, как на некую экзотику. Постороннее внимание льстило ребятам и даже вызывало чувство гордости.

Тогда Алина упорно и безуспешно пыталась завладеть вниманием Шурупа, который в свою очередь обхаживал Анну. Анна строила глазки Борису. А Борис хотел Алину, уж больно соблазнительной она казалась в тот день. Но Алина, как назло, даже не смотрела в его сторону, растрачивая свои чары направляла на покорение Шурупа. В общем, каждый играл на своем поле.

Борис как сторона незаинтересованная, то есть не особо старавшаяся кому-либо понравиться, осознавал всю комичность ситуации...

А потом 'запиликал' алинин мобильник. Извинившись и сказав, что их срочно вызывают, и больше ничего не объяснив, девушки собрались. Они могли себе позволить уйти просто так, ведь ничем обязаны не были и ничего не обещали... Игорь с Борисом, проводив подруг до дороги и поймав частника, договорились о новом свидании.

Встреча состоялась через день, когда Игорь, наконец, дозвонился до Алины — единственной ниточке, связующей его с Анной. Он аж подпрыгнул от радости. Еще бы! Он же места себе не находил, пока абонент был вне зоны доступа.

Борис видел, как страдает друг. и сочувствовал ему. Доходило до смешного. Шуруп стал рассеянным, мягким, даже каким-то уязвимым, часто бывал застигнут с мечтательным выражением на лице и вздыхающим, как перезревшая девица, которой сделал аванс завидный жених.

Перемены, произошедшие с Игорем, удивляли. Обычно он с наскока очаровывал и соблазнял девчонок, и перетрахал половину микрорайона, и такое же количество девиц из отдыхающих. Легко и непринужденно расставаясь со своей очередной пассией, он немедленно отправлялся на поиски новой 'жертвы'.

На Анну же Шуруп запал серьезно. Влюбился, как школьник...

Борис был уверен, что если Игорь с ней переспит, то поймет, что она такая же как все. Только, вот, Анютка ни в какую не желала поддаваться. Оставалась неприступной... Для Игорька она была как запретный плод, который, известно же, является сильно желанным.

— Нет, Борь, Анюта не такая, как все, — возражал Игорь. — Да она немного странная... Но в хорошем смысле! Она словно из другого мира. Она загадочная, как инопланетянка. Наверное, Анюта — моя вторая половинка, которую я искал.

Борис лишь сочувственно вздохнул и похлопал друга по спине.

И ведь не прозвенел у него тогда в голове тревожный звоночек!

— У тебя совсем крыша съехала, Шуруп. Не иначе как, ты по-настоящему втюрился... Вон, расплылся как кисель.

— Мне бы с ней наедине остаться, — мечтал друг.

* * *

Анна упорно отказывалась встретиться с Игорем 'тет-а-тет'. К себе она не приглашала, потому что квартирная хозяйка запретила приводить гостей, но согласилась сходить куда-нибудь, отдохнуть. 'Приду вместе с Алиной' — таково было ее условие. Игорю больше ничего не оставалось, как просить Бориса сопровождать его. В клуб, на танцы. Так решила Анна. Она же оплатила мероприятие.

'А ведь Грокки тоже там был, — подумал Борис, вспоминая ночной клуб. — Это с ним разговаривала лиса Алина'.

Тогда Алина ушла за коктейлями и пропала. Борис отправился на ее поиски, предоставив другу возможность побыть наедине с возлюбленной. Возле стойки бара он заметил знакомое коротенькое, красное платье, маячившее ярким пятном...

Рядом с Алиной терся высокий, импозантный, респектабельного вида, брюнет. Принц драконов, ясное дело, был не в фиолетовом и без доспехов... При борином приближении они отвернулись друг от друга, и сделали вид, что незнакомы, но брюнет как-то странно посмотрел. Его взгляд был не просто любопытный и задержался дольше, чем позволяли правила приличия, словно Борис что-то должен...

* * *

В ту ночь их компания оттянулась по полной. Дикие пляски на танцполе чередовались распитием спиртного диванчике в уголке. Царила атмосфера оргии, и парфюмерные ароматы уже не забивали запах разгоряченных тел.

Развалившийся на диване Игорь не скрывал стояк, бугрящийся под летними брюками, и жалобно посматривал на Анну. Алина, не носившая нижнего белья, пыталась соблазнить Игоря, отводя коленку в сторону и дразня своим 'бутончиком'. Анна, откинувшаяся на спинку дивана, призывно поглядывала из-под ресниц на Бориса. Борис же хотел обеих подруг — и нахальную Алину, и томную Анну.

Игорь неуклюже подсел на подлокотник к Анне, но она попросила его вернуться на место. Подогретый спиртным, он не пожелал принять отказ и продолжил ее домогаться, чем все испортил. Девочки посмотрели на часы и заявили, что им пора домой, мол, днем у них важная встреча и хотелось бы немного поспать.

Игорь, подобравшийся к своей цели совсем близко, но так и не добившийся желаемого, мучился еще больше, осунулся. В минуты просветления ума, он просил никому не рассказывать, что сидел в компании двух баб и ни одну из них не трахнул. Как оказалось, он отверг Алину, которая прямым текстом предложила ему свое тело.

Да если бы даже Борис захотел поделился кем-то из знакомых подобной информацией, то зная репутацию Шурупа, все равно никто не поверил бы!

* * *

Четвертая встреча стала последней.

После пляжа всей компанией они закатились домой к Борису, предки которого были на даче. За тачку, как повелось, платила Анна. На ее же деньги по дороге были куплены шампанское, водка и закуска. 'Или мы сами все купим, или никуда не едим', — таково было ее очередное условие.

Вечер провели чудесно. Игорь взялся учить Алину играть в карты, а Анна помогала Борису убрать со стола.

На кухне у мойки она обняла его и прижалась к спине.

— Дай мне свою любовь, — прошептала она.

— Полегче, девушка. — Он расцепил ее руки и повернулся.

— Обычно, я получаю, что хочу.

И тогда Борис сказал то, о чем ему пришлось горько сожалеть здесь, в Пфефике.

— Понимаешь, я придерживаюсь некоторых принципов, нарушив которые перестану себя уважать. Помнишь заповедь? 'Не возжелай жену ближнего своего, ни его дом, ни осла...' Игорь — мой лучший друг.

— Какого осла?

— Да это, к слову.

— Игорь мне не нужен.

— Ты — его девушка.

— Я его что? Кто это решил? Он не привлекает меня. Если он не понимает этого, я скажу ему. Я хочу твою любовь. — Анна заглянула в глаза. — Что тебе мешает?

— Во-первых, ты хочешь ему изменить. А, во-вторых, хочешь сделать это со мной.

— Изменить? Нас не связывают никакие клятвы.

— Я не могу предать друга. Шуруп меня не простит. Несмотря на то, что инициатива исходит от тебя.

— Я согласилась встретиться, чтобы увидеть тебя, а не Шурупа. Если он не может смириться с моим выбором — это его трудности. Пусть решит их сам, как мужчина.

— Как мужчина, он набьет мне морду. — Бориса подобная перспектива почему-то развеселила.

— У тебя очень красивая улыбка, — заметила она. — Это первое, что мне понравилось в тебе.

— Моя улыбка, — повторил он. Да будь она проклята, эта улыбка!

— Будь со мной, пусть всего одну ночь, — тихо сказала она.

— Нет, я не могу. Я даже обнять тебя не могу...

— Из-за Игоря? Или...

Она посмела усомниться в его мужской силе!

— Нет, в плане потенции, у меня все замечательно.

— Ты боишься Шурупа?

'Ну, как объяснить этой дуре, что друг дороже?'

Эх! Если бы мучительные, душевные страдания Игоря от неразделенной любви к Анюте, то Борис быстро и доходчиво объяснил бы ей, что о ней думает. Но тогда Шуруп точно — больше никогда ее не увидит. И кто будет виноват?

'Ну, чего ей стоит трахнуться разок с Шурупом? Он нравится девчонкам. И ее отпетрушит, как надо. Он — половой гигант. Может, она даже влюбится в него в процессе... будет потом бегать за ним, как другие'.

— Нет, — произнес Борис. — Не хочу ссориться с другом. Тем более, из-за девушки! Я с ним вообще никогда не ссорился.

— Все однажды делается в первый раз.

— Понимаешь, существуют нормы морали...

— Мораль? — переспросила она, словно слышала слово впервые. — Это правила, которых придерживаются бессильные придурки не способные, установить собственные законы?

— О, подруга... — Он покачал головой. — Ты, случайно, не в джунглях жила?

— Я жила в городе. Правда, не всегда, — на полном серьезе ответила она и прямо спросила. — А разве я не права?

— Блин, совести у тебя нет. — Он неодобрительно покачал головой.

— Совесть — это душевное самоистязание слабовольных людей, не верящих в правильность своих поступков.

Борис некоторое время вдумывался в формулировку, кивнул и уже по-новому взглянул на Анну.

— Какие еще тезисы ты взяла на вооружение?

— Борь, жизнь коротка. Смерть подстерегает человека на каждом шагу. Поэтому надо наслаждаться каждым мгновением. — Она привела последний и самый весомый аргумент и внимательно вгляделась в его лицо в поисках признаки капитуляции, но не увидела ничего, кроме насмешки.

— Знаю! Ты прибыла к нам с другой планеты.

— Да. — Анна отступила всего на шаг, но стала недосягаемо далекой. — И мне, пожалуй, пора обратно.

Она позвала Алину и, пошептавшись, они начали собираться.

Игорь, сбитый с толку теплым и нежным прощанием и тем, что Анна поцеловала его и оставила номер своего нового мобильного, даже не пытался ее задержать. Зато весь засветился от счастья, в надежде, что отныне его отношения с Анютой наладятся.

Анна ушла. Для Игоря она исчезла навсегда...

Борис, естественно, ничего не рассказал о разговоре на кухне, но в тот вечер, после ухода подруг, намекнул Шурупу, что Анна его не достойна, и напрасно он ее идеализирует.

Анино коварство открылось уже на следующий день.

Игорь с обеда принялся ей названивать, но 'абонент находился вне зоны доступа'. После работы он помчался в частный сектор, где девушки снимали комнату, и хозяйка сообщила, что 'девчонки еще утром уехали, следом за 'газелью' с ихними коврами', сказали, что уже не вернуться, и она может вселять в комнату других жильцов.

Шуруп, обманутый в лучших чувствах, метался как раненный зверь...

Примерно через неделю, после расставания со своей случайно обретенной и внезапно потерянной 'любовью всей жизни', он начал подозревать, что именно Борис виноват в ее исчезновении. Он вспомнил, что в последний вечер они о чем-то разговаривали на кухне, и стал выпытывать подробности. Вспомнил он и анины томные взгляды, адресованные Борису, и заигрывания между ними, отчего в нем взыграла запоздалая ревность.

Борис божился, что между ним и Анной не было никакого флирта, он и в мыслях не держал отбивать девушку у друга, а разговор на кухне носил сугубо светский характер, и не являлся выяснением отношений... Однако мужская дружба дала трещину.

С тех пор, хотя Борис и Игорь продолжали делать вид, что относятся друг к другу как прежде, между ними стояла почти осязаемая тень Анны.

* * *

3. Змеиный Камень станет для Него убежищем...

Борис открыл глаза и испуганно уставился на склонившуюся над ним Толану.

'Уж лучше бы меня похитили инопланетяне'.

Оказывается, предавшись воспоминаниям, он сам не заметил, как задремал у ложа, — не рискнув посягать на хозяйскую постель, сначала сел напротив статуэтки, напрямую связанной с судьбоносными событиями, потом стащил на пол пару подушек и прилег. Сквозь сон он видел, как к нему подкрался карлик и заботливо накрыл пледом...

— Вставай, пойдем ужинать. Отказ не принимается, — пригласила жрица и не стала ждать, пока он раскачается.

Поднявшись, он зацепился взглядом за изваяние Евы со Змеем, вызвавшее самые противоречивые эмоции и, мысленно смачно плюнув на него, как поп на идолище — единственное, что не перекрестился при этом — поплелся в санузел, тот самый закуток с мшистой стеной и трещиной, заменявшей нужник, и самонаполняющимся рукомойником.

— Нам надо решить с тобой один вопрос, — начала Толана без вступления, когда он подсел к столу.

— Что еще? — Борис, занимавшийся драпировкой ткани на бедрах, замер и насторожился, приготовившись услышать нечто неприятное.

— На каком языке ты хочешь говорить?

— В смысле?

— Ты хочешь понимать меня или Грокки? — Она переиначила вопрос, лаская взглядом его обнаженную грудь.

— А так, чтобы понимать вас обоих, нельзя?

— Нет. Для тебя это будет запредельный объем знаний — не усвоишь. Сразу два языка никто не учит — слишком большая нагрузка на мозг. Ты можешь погибнуть, — нет, не умереть, — стать калекой.

— Один язык учить, значит, не рискованно? Нагрузка на мозг не очень большая?

— Если бы я хотела тебя убить, то убила бы без предупреждения.

— Хочу понимать тебя. — Он сделал свой выбор.

Толана улыбнулась, кивнула и принялась за еду.

Придирчиво рассмотрев содержимое своей тарелки, Борис тоже приступил к ужину.

— Сколько времени займет изучение?

— Одну ночь. Может, меньше. Зависит от твоих способностей.

— Ночь? Сколько у вас длится ночь? Восемь часов? Больше, меньше? — Он-то представлял себе занятия, типа, тренинга... — Правильно ли я понимаю, что обучение будет происходить с помощью какого-то устройства?

— Ты все увидишь.

— Я увижу оборудование. Мне хотелось бы знать сам метод, — осторожно начал Борис.

'А то вдруг вправят мне мозги. Привьют какую-нибудь идиотскую ментальность... Рабскую! Я же раб любви... И только хозяйка щелкнет пальцами — буду начинать азартно надрачивать, пуская слюни'.

— Не доверяешь? — Толана осуждающе покачала головой. Неужели она умела читать мысли? — Клянусь святыми прародительницами, у меня нет намерения, разрушать или изменять твое сознание. Ты останешься таким, какой есть. — Она была крайне серьезна. — Если бы я хотела подчинить тебя и управлять тобой, то выбрала бы другой способ. И при этом, не стала бы спрашивать у тебя разрешение. Сейчас я обращаюсь к тебе, как к равному. Это деловое предложение. Все без обмана.

'Неожиданно! Оказывается, есть разница... между деловыми и любовными вопросами. Научиться бы еще, отличать, когда ко мне относятся как к равному, а когда, как к рабу...'

— Как оно действует, можешь сказать? Пожалуйста, — попросил он, подумав при этом: 'Надо будет запомнить, что в ее арсенале имеется еще и психотропное оружие'.

— Ты погружайся в сон, и устройство — мы называем его 'Учитель' — передает тебе образы, их обозначение. К словам твоего языка подбираются подобные из нашего... Полный набор слов и понятий. Все просто.

'Просто? Черт! Что же тогда для них сложно?'

— Насколько хорошо я буду владеть языком?

— Как я на твоем языке. Хотя при разговоре могут возникнуть некоторые трудности... Ведь иногда слово имеет два-три смысла или вещь два-три названия. Определение одно, а значение совсем другое...

— Понятно. Аллегории, эвфемизмы, идиомы...

— Возможно, тебе будет не хватать некоторых слов, потому что их просто нет.

— У нас или у вас?

— У вас, и у нас. В вашем языке нет определений для каких-то наших понятий, и наоборот. Сложно будет с заимствованиями из чужих языков таким, как тори... толи...

— Толерантный? Тебя прикалывает это слово, да? Сам с трудом его выговариваю... Оно означает 'терпимость', всего лишь.

— Нет у нас слова с таким смыслом!

— Ладно, разберемся...

Перехватив взгляд жрицы, скользящий по складкам плаща на известном месте, он втянул воздух носом.

— Погоди! А свой родной язык я при этом не забуду?

— Я выучила два языка твоего мира, и, как видишь, не забыла свой родной язык и арфик... И древний, священный язык...

— Грокки говорит по-русски?

— Нет. Может, знает несколько слов... Для своих дел он учил американский язык.

— В смысле, английский?

— Успел выучить. Потом мы отказались предоставлять ему услуги по обучению.

— 'Мы'?

— Мы, грогии. И харлисы. 'Воронихи', по-вашему.

— Воронихи — жрицы? — уточнил Борис и, после утвердительного кивка, поинтересовался:

— Из солидарности?

— Из вредности.

— В вашем зоопарке есть кто-нибудь, не связанный с животными? — Он произнес вслух ересь, судя по реакции Толаны.

— Тот, кто отказывается от своего рода — хуже мелзи!

— Ясно... Обучающие приборы есть только у вас?

— Их могут сделать только мастера Пфалона. У клановых мастеров знаний не хватит.

— Жрицы обладают монопольным правом на их использование?

— Грогии и харлисы сознают свою ответственность. Раньше любой клан мог заказать 'учителя', а теперь мудрецы за этим делом следят. Вы в своем мире должны благодарить нас за то, что мы ограничиваем доступ к вам всех желающих.

— Не вижу связи.

— Ты попал в Пфефик без знания языка. И как тебе?

— Кошмар!

— Никакие дела не сделаешь, не зная местного языка.

'На вражеской территории без знания языка не скроешься, не затеряешься... и выглядишь, как белая ворона'.

— Грокки в Америке занимался закупкой ковров?

— Хочешь знать, нарушал ли он ваши законы? Да, нарушал, причем очень злостно. У вас его могли бы казнить, если бы поймали...

'Лучше бы не спрашивал!'

Толана поднялась из-за стола.

— Пойду, подготовлю все необходимое, — сказала она и громко позвала. — Береск!

Появившийся из-за портьеры карлик проковылял за жрицей в лабораторию.

Борис закончил ужин в одиночестве, наблюдая за вторым карликом, Юсой, задвигавшим ставни. Зеленоватый свет, проникавший снаружи, тускнел. Когда исчез последний отсвет изумрудного заката, обиталище грогии погрузилось во тьму. Лишь свет двух фонарей не позволял темноте сгуститься.

Еще один день в Пфефике подошел к концу.

'Жив. Все еще жив, — подумал Борис. — И пока — цел и невредим. Несмотря на то, что психике нанесен непоправимый ущерб'.

Он наделся, что и ночь пройдет спокойно. По крайней мере, без тяжелых последствий для здоровья.

* * *

В операционной — так он про себя именовал помещение — его ждал превращенный в постель хирургический стол. В изголовье появилось причудливой формы устройство. 'Чудо техники' — это про него. И, если бы Борис не знал, что оно собой представляет, то ни за что не догадался бы о его предназначении. Высотой полметра, будто сплетенное из стеклянных нитей, оно имело форму колокола, было облеплено стеклянными пустотелыми шариками и змеевиками, и увенчано хрустальной шишечкой. Судя по тому, что сбоку находилось арочное отверстие, 'колокол' не одевался, а накрывал голову. И никаких проводов от него никуда не тянулось.

— Ложись. — Толана разгладила плед. — Вот, какую мягкую постельку приготовил для тебя Береск.

Борис благодарно кивнул карлику и, придерживая плащ, неуклюже взгромоздился на стол.

— Слушай, может, все же дашь мне какую-нибудь одежду? Хотя бы штаны.

— Ты пока не заслужил штаны. — Ее губы зазмеились в ехидной улыбке.

При напоминании о своем целевом назначении Борис с шипением выпустил пар от вскипевшей злости, но не стал огрызаться. Ему не стоило качать права, тем более, он их лишен... А то еще, чего доброго, кормить перестанут и заставят отрабатывать каждый кусок.

'Почему, ну, почему это случилось именно со мной? Шуруп, твою мать!'

— Береск осмотрит тебя и полечит твои раны, — представила она карлика, забравшегося на табуретку. — Ведь мне ты не доверяешь, не даешь на себя посмотреть. Тоже мне, секретный объект! С твоей ногой надо что-то делать. Ходишь ты мало, но стал сильнее хромать.

— Хорошо, — согласился он. Карлик вызывал меньше опасений, хотя пялился так, будто уродом был Борис, а не сам он. — А почему он смотрит на меня, как лесник жарким летом на шашлычников?

— Кто-кто? На что?

— Он смотрит на меня свысока.

— Может, ты напоминаешь ему кого-то, — предположила она и сделала замечание слуге, который пожал плечами и виновато улыбнулся пациенту. — Он больше так не будет.

— Не врага, надеюсь, напоминаю...

Береск сказал что-то о 'грогии' и 'конисе Грокки', что сильно огорчило жрицу — на ее лице отразилась целая гамма негативных эмоций.

— Но! — односложно, двумя буквами, ответила она.

— Вы про меня? — Борис насторожился.

— Нет. О старых, очень старых делах. О том, что давно пора забыть, — объяснила она, сражаясь взглядом с карликом. — Ладно. Оставлю вас ненадолго. Займусь лекарствами, у меня семь заказов. — Она ушла к лабораторным столам, а ее помощник начал колдовать над бориными 'боевыми' ранениями.

Став свидетелем непонятной сцены 'Хозяйка и слуга', Борис пристально следил за действиями маленького человека, но тот воплощал собой верх врачебной заботливости, хотя, время от времени, ворчал что-то в сторону жрицы. Он обработал и смазал болячки, налепил, где нужно, пластырь, в том числе, на порезанную пятку. Потом старательно укрыл пледом, подоткнул края под матрас, за что получил еще одну борину благодарность.

— Проснешься другим человеком, — пообещала Толана, устанавливая над головой прибор. — Знание языка, одного из наших языков, значительно облегчит твое пребывание здесь.

Прозрачный, сетчатый материал колокола, пропускавший свет, позволял рассмотреть внутренности этого лингво-устройства — сложные переплетения гирлянд натянутых между стенками. Нанизанные в беспорядке стеклянные шарики, продолговатые бусины, зеркальные диски, бесформенные камушки — они перекрещивались, сплетались в сложные узлы, соединялись перепонками. Покачивались маятниками повисающие концы, с подвесками-кристаллами. Прямо над глазами размещалась гладкая, отполированная до блеска прямоугольная пластина.

— Готов? — спросила Толана.

— Понятия не имею, к чему готовиться.

Жрица фыркнула.

— Это не больно, не бойся, — заверила она тоном медсестры, делающей уколы. — Включаю. Закрывай глаза.

Перед тем как зажмуриться, он увидел пробежавшие по пластине голубые и розовые всполохи.

Будто перышки защекотали лоб. Крошечные вихри зашевелили волосы. Лицо овеяло ласковое тепло. Где-то далеко заиграла приятная, успокаивающая музыка — мелодичные переливы, напоминавшие звучание флейты. Или это была всего лишь иллюзия? Дрема накатывала волнами, погружая в состояние спокойствия и блаженства. Возникшая в сознании радужная полоса, свернулась в воронку. Слышались голоса, шептавшие что-то на непонятном языке.

Балансируя на грани яви и забытья, Борис чутко прислушивался к словам, покуда разноцветная круговерть не затянула его...

* * *

— Боря, — послышался нежный голос. — Просыпайся.

Он схватил руку, стягивавшую с него плед.

— Все хорошо? — Толана поглаживала его голые плечи и грудь.

— Пока не знаю. — Неожиданно он заговорил на чужом языке, на том же, на котором был задан вопрос.

— Вижу, что хорошо. — Она склонилась к нему, чтобы рассмотреть ближе или поцеловать, но передумала и, отняв руку, направилась к выходу. — Давай, поднимайся.

Вошедший без предупреждения 'латинос', обладавший супер-реакцией, чудом избежал встречного столкновения с жрицей. Удержав ее за плечи, он явно оскорбил ее своим прикосновением, но немедленно извинился покаянным жестом.

Всполошенный скользнувшим по нему, насмешливым взглядом воина, Борис осмотрел себя, опасаясь обнаружить признаки покушения на свою честь.

— Не беспокойся. Я не воспользовалась твоим бесчувственным и беспомощным состоянием, — заверила его жрица. — Ты лежал, как валун на дне оврага.

Позвав брюнета кивком, она покинула лабораторию.

Борис сел и свесил ноги. Немного кружилась голова, ощущалась слабость, как после тяжелой работы.

'С чего бы? Ведь спал же восемь или десять часов к ряду... Хотя... отдыхало только тело, но мозг-то работал'.

Обувшись, кутаясь в плащ и пошатываясь, он пошел умываться.

* * *

Толана за столом спорила о чем-то с черным воином. При борином появлении, тот поднялся, поклонился и удалился.

— Сколько я проспал? Сейчас утро или день?

— День.

— А! Значит, уже обед?

— Присаживайся.

— Почему я не понял, о чем вы говорите? — Борис решил, что усвоил не весь лексикон.

— Мы говорили на арфике, а ты владеешь словене. Тэрт словене не знает.

— Тэрт — это имя или что?

— Он — урус.

— Одно другого не лучше!

— Тэрт — лев.

— А почему он не выучит словене?

— Зачем? Арфик — главный язык в Пфефике... как у вас называется, официальный... язык верхних кланов. Львы — верхний клан. Кто-то может не знать словене, но арфик знают все. Это основной язык для общения.

'Вот, сука, раньше не могла сказать', — со злостью подумал Борис, чувствуя себя обманутым.

— Сколько времени должно пройти, между двумя курсами обучения?

— Чем больше, тем лучше, но не менее трех десятков дней.

— Месяц?

— Тридцать дней, самое малое. — Взяв хрустальный сосуд с красным напитком, она стала наливать его в бокал. — Пей вино. Оно очень полезное. Тебе надо восстанавливаться.

При последнем замечании он напрягся. Ведь, наверняка, в этом предложении крылся какой-то подвох! Да и посмотрела она на него как-то странно — заворожено, с широкой улыбкой, будто радовалась своему неожиданно привалившему счастью, в его лице.

'Мечтает, поди, каким образом будет меня использовать'.

По идее, он уже должен начать хотя бы заигрывать с ней, но...

Он пока не утратил чувство собственного достоинства. Никогда не был подхалимом и, уж тем более, альфонсом. И, главное — самое ужасное! — Анна-Толана ассоциировалась со всеми унижениями, которые он претерпел в Пфефике, и, в том числе, от нее.

Он покраснел и заерзал на месте, глядя, как вино переливается через край бокала, струится на платье жрицы.

— Мимо льешь.

— Какая криворучка, — проворчала она, рассматривая красное пятно на своем наряде. — А, ладно, все рано собиралась переодеться. Продолжай без меня.

Она спустилась по лестнице к окнам и скрылась за пологом арки с левой стороны. Борис знал, что там находится небольшой бассейн, а на ступень выше — высокие и вместительные, металлические шкафы, должно быть, гардеробная.

Оставшись один, он набросился на еду. В нем вдруг пробудился зверский голод. Он съел большой кусок мяса неизвестного животного, хлеб, сыр, ягоды, похожие на виноград, но со вкусом вишни. К вину он не притронулся.

Набив желудок, он поднялся и накинул на плечи плащ, подумав при этом, что уже почти свыкся со своей наготой.

'Еще немного — и запросто буду показывать стриптиз'.

От собственной шутки ему стало грустно.

Он спустился на площадку к большому, открытому проему. Дверная створка, сделанная по принципу откидного моста, с той разницей, что этот никуда не вел, служила балконом без перил и, судя по разложенным на ней коврам, использовалась как сушилка.

Борино внимание привлекла висящая на стене циновка в раме, одна из тех, что он вчера принял за декоративное убранство. Сегодня, подойдя ближе, он заметил, что щит в центре разлохмачен — камышовые волокна разбиты, расщеплены на нити.

'Мишени! — подумал он, и его догадку подтверждал нож, торчавший в верхнем углу одного из щитов. Очевидно, до оружия не смогли дотянуться, а потом о нем просто забыли. — Кто-то здесь увлекался метанием ножей, и, судя по кучности попаданий, является чемпионом'.

Он выглянул наружу, но не стал выходить, ибо форма одежды была не слишком подходящая для прогулки, — его могли неправильно понять.

Вверх поднималась отвесная стена, внизу плескались волны...

'До воды — метров шесть. — Такая высота — его, жителя приморского города, еще в детстве освоившего все способы прыжков в воду, не пугала. — И что дальше? Куда бежать?'

Серые скалы обступали залив, врезаясь в него множеством выступов. Сотни окон смотрели на его темную воду, десятки лестниц вели к причалам. По водной глади скользили большие и малые суда. Монотонность пейзажа взрывали яркие пятна, выложенных и развешенных для просушки ковров. Местные жители занимались своими делами и не обращали на него внимания.

'Долго еще она там будет наряжаться?' — Он покосился на портьеру на входе в бассейн и гардеробную.

Подкравшись к арке, он увидел в прорехе на верхней площадке обнаженную Толану, стоявшую перед шкафом и задумчиво передвигавшую наряды на плечиках.

Ее тело не стало для него открытием, ведь вместе на пляже загорали. И тогда он отметил, что у нее довольно ладная фигура, без изъянов. Именно, ладная. Тело — ни худое, ни полное, с плавными изгибами, манящими округлостями и нежными выпуклостями, ни маленькими и не особо большими. Самое оно...

Он не был любителем 'сисек по пуду'. Даже как-то спорил с Шурупом, в тот период восторгавшемуся одной девицей — страшненькой, но носящей бюстгальтер пятого размера! — что выдающиеся женские достоинства, таковыми не являются, ибо нарушают пропорции фигуры, а если сиськи, вообще, единственное, что достойно внимания, то, в целом, такая женщина внимания не достойна. Все женские прелести надо оценивать в комплексе, а не ценить женщину за какую-то одну ее прелесть!

Если Игорь 'шпилил' все, что шевелится, то Борис по этой части был, можно сказать, привередлив. Ему нравились девушки, у которых все развито в меру. И Толана была как раз в его вкусе.

'Почему бы нет? — спросил он сам себя. — Почему бы уже, наконец, не выполнить ее желание? Хоть портки выдадут'.

Тут же он одернул себя. Он уже начал думать как раб!

Оказывается, любые жизненные принципы можно изменить очень быстро... Особенно, когда возникает реальная угроза для жизни.

Жрица выбрала длинное прямое платье с разрезами по бокам.

Быстро переместившись к окну, он сделал вид, что любуется пейзажем.

— Мрачновато, тебе не кажется? — спросила она, приближаясь. В разрезах мелькали ее голые ноги, обутые в изящные, узконосые туфли без каблуков.

— Да уж, не Венеция... А решетки зачем?

— Для безопасности. — Она встала рядом, и он уловил тонкий аромат мелисы и мяты.

— От вражеских набегов?

— И от набегов тоже... А еще у нас говорят: 'Ачеч кэроф вадже'. 'Бойся глубокой воды'. Сейчас покажу. Постой.

Взяв на столе блюдо с остатками еды, она вышла на балкон-мостик и высыпала обглоданные кости в залив. В следующий миг вода вспенилась, и замелькали гладкие, змеиные тела. Хотя морские хищники были далеко внизу, Борис отшатнулся.

— Когда в Пфефик пришли Самые Первые в прибрежных водах жили большие чудовища, намного больше этих рыб. — Таким образом, Толана объяснила, когда, кто и от кого установил решетки. — Теперь мы умеем их убивать.

— Вы истребили чудовищ?

— Чудовища не переведутся. И крафты приползают.

— Крафты — это не чудовища? Что за звери?

— Осьминоги.

— Черт! Как же тогда у вас чудовища выглядят?

— В фаровадже-нитфер нас навестил один крафт. Огромный... Щупальца — вот такие. — Она показала обхват. — Чуть решетку в купальне не вырвал, одно мое платье стащил с сушилки. Малыши чуть не усрались от страха, спасая вещи.

— Что за 'фаровадже'?

— 'Большая вода ночи'. Прилив.

— Вода высоко понимается? — Он разглядывал ближние скалы в поисках следов приливной волны. Действительно, мокрые камни в тени, еще не высушенные солнцем, и зеленые водоросли, висевшие на стенах в метрах трех над водой, свидетельствовали о том, что уровень воды ночью поднимался значительно.

— По-разному. Зависит от лун.

'Лун? Луна не одна? Вот так новость!'

Он медленно повернулся к Толане.

— Так, погоди. А сколько всего лун?

— Две. Кэнкуф и Файли. Чем они ближе друг к другу, тем выше вода. Сейчас луны сближаются... Скоро Нэр-эф-Лиацун. Слияние, значит.

— Значит, в ближайшее время будет 'фаровадже', — заключил Борис, пытаясь представить себе масштабы грядущего бедствия.

— Будет. Чего такого? — Толана фыркнула и повела плечом. — Нэр-эф-Лиацун бывает два раза в году.

— То есть, ничего страшного?

— А! Ты, вот, о чем... — Она понимающе закивала. — У нас приливы-отливы — обычное явление. Мы уже привыкли.

— И докуда вода доходит?

— Выше этого мостика еще ни разу не понималась. — Жрица направилась в зал.

— Толана, насколько выше будет уровень, по сравнению с ночным приливом? — Он никак не мог успокоиться.

— Не утонем, не беспокойся, — заверила она, не оглядываясь.

Бросив взгляд вниз, где о кипевших страстях напоминали лишь круги на воде, он тоже вернулся под каменные своды обиталища жрицы. Он успел сделать пару шагов к лестнице, когда кто-то подскочил к нему сзади и приставил к горлу нож.

Он замер, прислушиваясь к тяжелому дыханию за спиной.

В Пфефике становилось традицией — приставлять к его горлу, и не только горлу, нож...

Услышав сдавленный возглас, поднимавшаяся по ступеням Толана остановилась и оглянулась. На ее лице отразилась скорее досада, чем испуг. Она начала медленно спускаться.

— Стой, грогия, — раздался хриплый голос, и холодный клинок еще сильнее вдавился в шею. — Я убью твоего любовника.

— Я — не любовник, — выдавил Борис.

— Он верит в богочеловека, как ты, — одновременно с ним сказала жрица. — Он — пленник! Он — чужак. Посмотри на него, на нем нет знака клана!

— Ты веришь в Великого Творца? — Человек, взявший его заложники, очень удивился. Настолько удивился, что ослабил хватку.

Затаив дыхание, не моргая, Борис смотрел на Толану. Она чуть склонила голову, подсказывая утвердительный ответ, и ободряюще улыбнулась уголком рта.

— Да... в Создателя, — быстро выговорил он, надеясь, что ему не придется углубляться в теологию и вступать в богословскую беседу.

— Звериные самки никогда не рожали людей! Всевышний создал нас, как своих подобий.

— Ты пришел убить МЕНЯ, — напомнила жрица.

Киллер оттолкнул Бориса в сторону.

Это был молодой мужчина, с худым, бледным лицом, в зеленой замшевой куртке и черных кожаных штанах. Лихорадочный блеск глаз выдавал в нем религиозного фанатика или сумасшедшего.

— Долой жриц! Вы наживаетесь на людских бедах. Вы обманываете людей. Вы ведете мир к гибели! Вам нет места на земле! — Смертный приговор он продекламировал с пафосом.

— Это твой бог приказывает тебе убивать? — Толана уже спустилась на площадку. — Или твой учитель?

— Смерть служителям обожествленных зверей!

С перекошенным злостью лицом, парень с устрашающим криком бросился к жрице. Отставив ногу, она изогнулась, уклоняясь от руки с ножом — ее движение было молниеносным, по-змеиному стремительным. Нападавший так и не понял, как разминулся с ней, и почему удар не попал в цель. Проскочив мимо, он быстро развернулся.

— Скользкая тварь! — крикнул он.

— А ты сейчас умрешь. — Она отвела в сторону руку с окровавленным стилетом.

Фанатик посмотрел на ее стальное жало, потом, приподняв локоть, покосился на свой бок. Из маленькой дырочки на куртке бил пульсирующий алый фонтанчик, и на зеленой замше расползалось черное пятно. Кровь закапала на пол рядом с его сапогами. Он поднял недоуменный взгляд на жрицу и рухнул на колени.

Все произошло очень быстро. Борис еще не успел осознать, что только что, на его глазах убили человека — и это сделала Толана! — а под неподвижным телом уже растекалась красная лужа.

Он оцепенел. Откуда-то из глубин его почуявшего запах смерти существа поднималась паника. Дрожь, пробегавшая по спине, усиливались с каждой новой волной. Он затравленно смотрел то на тело, распластанное на полу, то на поигрывавшую стилетом жрицу.

— Что? — спросила она с вызовом.

— Ты убила его!

— А ты хотел, чтобы он убил меня? — Она подошла к своей жертве, ткнула в бок носком туфли и лихо свистнула, отчего Борис вздрогнул. — Будь он воин, на его месте лежал бы ты.

— Почему?

— Воин не болтает, а делает дело. — В переводе с метафорического языка на понятный, это означало, что он чудом избежал смерти.

Первыми на свист примчались дракончики. Похрюкивая, громко топая и переворачивая ковры, они скатились на площадку, где резко остановились. С фырканьем, раздувая ноздри, они подкрадывались к телу, влекомые явно не любопытством. Толана отогнала их пинками, однако хищники далеко не ушли.

Появились воины. Им хватило одного взгляда, чтобы оценить ситуацию. Убедившись, что жрица не ранена, они засыпали ее вопросами. Приковыляли карлики. Забрав у Толаны стилет, Береск вытер с него кровь, после чего задвинул его обратно в потайные ножны на платье.

Оказывается, все это время оружие находилось у нее под рукой! Оно было спрятано в широкой тесьме, украшавшей разрезы ее платья.

С трудом переставляя одеревеневшие ноги, Борис поднялся по лестнице и плюхнулся на верхнюю ступень.

Он стал свидетелем убийства!

Ему могли перерезать глотку, не будь рядом Толаны, которая избавилась от проблемы быстро и хладнокровно. А он ничего не мог сделать... Даже не будь он заложником — все равно ничего, ровным счетом ничего, не смог бы сделать в сложившейся ситуации.

Теперь он должен был почувствовать что-то — запоздалый, парализующий ужас, панический страх, шок... Облегчение... Радость, в конце концов, оттого, что остался жив. Но внутри было пусто, не всплеснулось ни одной эмоции.

Воины вышли на мостик, внимательно осмотрели окрестности, исследовали скалу и сдернули веревку, по которой спустился фанатик. Великан перевернул убитого на спину и распахнул его куртку — на его груди красовался татуированный круг с расходящимися, треугольными лучами, очевидно, стилизованное изображение солнца, внутри круга находился глаз, типа, 'всевидящего ока'. Обнаружив то, что искал, он удовлетворено кивнул.

— Гунариани, — растолковал знак блондин.

Рядом Борисом на ступень опустилась Толана, немного грустная, но, в отличие от него, она не была подавлена.

Воины говорили о чем-то, изредка бросая взгляды на жрицу. Великан, удерживал за загривки дракончиков, рвавшихся к мертвецу.

— Гунариане — последователи новой веры, — сказала она. — Их называют так, по имени учителя Гунара. Он умер лет сто назад. Эти люди проповедуют веру в одного единого бога-творца и убивают служителей древних культов. Убили несколько рэгонов... и гэлуфов... Они говорят, что все люди рождаются равными и свободными, и никто не вправе иметь над ними власть.

— У нас тоже много народу погибло в войнах за веру...

— Они живут большими семьями-общинами далеко на севере, в диком краю, на ничейной земле. Их учителя посылают в Пфефик лазутчиков-убийц.

— И что теперь будет?

— Ничего. Ты спрашивал про наш 'зоопарк'... Гунариане — изгои. Тот, кто принимает учение Гунара, отказывается от своего рода — становится чужаком для всего клана. И поскольку гунариане не признают древних законов, борются за свою идею всеми доступными способами, не разбирая средств, Совет кланов объявил их всех и каждого отдельно преступниками.

— Я не осуждаю тебя. Ведь он хотел тебя убить. — Борис успел мысленно покаяться за глупый вопрос. — Ты спасла меня. Ты защищалась.

— Я не нуждаюсь в твоем сочувствии и не стану оправдываться. Но если потребуется, могу ответить за каждый свой поступок.

Она перешла на арфик, обращаясь к воинам, которые учтиво повернулись к ней. Великан, получив распоряжения, кивнул в ответ и, взвалив на плечо тело фанатика, удалился в сопровождении возбужденно повизгивающих дракончиков. Юса, притащив ведро с водой, принялся замывать кровь.

— Куда он его понес? — шепотом спросил Борис.

— Тебе лучше не знать. — Ее слова подтвердили его страшное предположение.

— Но это же... Пусть он еретик, но...

И кто его за язык тянул!

— Не тебе решать! — Она пригвоздила его к месту ледяным взглядом.

— Прости. — Он вспомнил о хозяйских правилах, пункты два и четыре которых только что нарушил. Неравен час, его тоже могут скормить дракончикам...

Однако Толана неожиданно смягчилась.

— Знаю, ты, как пришелец из другого мира, считаешь дикостью многое, что привычно мне, им... — Она кивнула в сторону воинов. — Но это — наш мир. В общем, слушай мои советы — и все будет хорошо. — Она похлопала его по колену.

— Постараюсь.

'Мне еще здесь жить...'

— Гунариане — лицемеры. Они ругают власть, но при этом подчиняются своим учителям. Не бог, а учителя подстрекают их к убийствам. Молились бы своему богу, как все нормальные люди, относились бы терпимо к древней вере, не лезли бы на рожон... Так, нет же! Они хотят изменить порядок. На крови построить новый мир... Толулу, — жрицу, которая была хранительницей храма до меня, — убил гунарианин. Убийцу мы пока не нашли, но найдем...

'Действительно, проще принимать все как есть. Другой мир — другие законы...'

Ему передалась атмосфера всеобщего спокойствия — будто, ничего не произошло. Им овладел такой пофигизм, что если бы здесь сейчас, прямо перед ним, произошла массовая бойня с финалом 'все умерли', вроде заключительной сцены шекспировского 'Гамлета' — его бы не проняло.

Воины завели разговор с жрицей. Блондин, поставив ногу на ступень и упершись в колено руками, что-то спросил. Брюнет, по имени Тэрт, в позе не менее живописной, замер по другую сторону и тоже потребовал у жрицы ответ.

'Е*ари на любой вкус', — апатично подумал Борис.

Блондин не был бесцветным — его загорелая кожа и темные брови эффектно контрастировали со светлыми волосами, а глаза — необыкновенной, небесной голубизны, казалось, излучали сияние. Смуглый, длинноволосый брюнет, был похож на героя-любовника из латиноамериканских сериалов, этакий 'мачо' — томный взгляд под надменно-удивленным разлетом бровей, а в самой глубине темных, почти черных, глаз — дикий пламень; тонкий нос с горбинкой и трепетными крыльями ноздрей; правильный, твердый контур губ; волевой подбородок.

Очень привлекательные парни, без рисовки... В них сочеталось мальчишеское обаяние с бесспорной мужественностью. Наверняка, они были избалованы женским вниманием и не знали отказа.

Борису не хотелось с ними соперничать. Нет, не в том плане, что он претендовал на Толану, а, так, в общем...

'Может, она уже перепихнулась с ними? Пока я был 'под колпаком у Мюллера'... Трахнулась с одним из них, или с двумя по очереди... или с двумя сразу. С нее станется'.

— Придурки, — проворчала жрица, но улыбнулась. Они заигрывали с ней, и ей это нравилось!

Тем временем, разговор перешел на борину личность, судя по тому, что воины стали поглядывать в его сторону. Жрица мотала головой, отказываясь, но парни ухмылялись и настаивали на своем.

— Урусы тебе завидуют, — пояснила она.

'Вот, как? Я завидую им, а они, значит, мне?'

— Чего мне завидовать-то?

— Ты можешь меня ублажать, выполнять мои любовные желания.

Было непонятно — шутит она или говорит серьезно.

— Они почему не могут? — Борис, получивший, наконец, возможность кое-что прояснить для себя в плане отношений полов, старался сохранить деликатность.

'Действительно, любопытно, почему нет?'

— Мою благосклонность надо заслужить, а они не сделали для меня ничего особенного.

— А! Не совершили ради тебя подвиг, — с иронией заметил он.

— Хотя бы...

Ситуация была парадоксальной до смешного. Жрицу добивались два настоящих мужика, но она не желала отдаться им, потому что они, видите ли, не заслужили права отыметь ее. Борис же не совершил 'ничего особенного', и, по сравнению с этими альфа-самцами, не считал себя особо мужественным, кроме того, был низведен до звания презренного, жалкого раба, но был обязан — кстати, против воли — ублажать в койке эту опасную и умную сучку.

— Просто обоюдного желания недостаточно? — Он погрубел от озлобленности.

'Трахалась бы со своими воинами...'

— Позволять им просто так? Я себя нашла... не в помойной яме на рыбном рынке.

— Цену себе набиваешь?

— Они советуют, как я могла бы использовать тебя.

— То есть какими-то еще способами, кроме традиционного?

— Издеваются. Как Грокки... Думают, у меня воздержание... Самовлюбленные урусы! Привыкли иметь дело с пустоголовыми х*етерками.

Толана разразилась длинной тирадой на арфике. Лица воинов вытянулись, а карлики, драившие полы, захихикали.

— Что ты им сказала?

— Неважно. — Она поднялась и помахала воинам рукой, мол, свободны. — Никого не держу под своим камнем. Не нравится — пусть проваливают на все четыре стороны.

Приняв гордый и неприступный вид, жрица вернулась к столу. Воины, склонив головы в легком поклоне, проводили ее спину, при этом у них в глазах прыгали чертики.

'А ведь они своего добьются, — злорадно подумал Борис. — И тогда, держись, змеюка, неделю будешь ходить в раскорячку'.

— Толана, они оба — львы? Правильно, я понял?

— Да, они оба урусы.

— Тогда, почему они здесь? — Борису приходилось подбирать слова, чтобы — не дай бог — чем-то не оскорбить жрицу.

— Давний спор между фарогаками и урусами за кусок земли. Грогии встали на сторону урусов. — Она жестом пригласила его за стол.

— Тебе выделили охрану, за поддержку клана львов?

— Грогии не прислуживают. Мы сами решаем — кого поддерживать, кто прав, кто виноват. — Она говорила так, будто гвозди заколачивала в крышку чьего-то гроба. Эта ее манера коробила. — И другие кланы никак не могут повлиять на наше решение. Наше слово нельзя купить. Для охраны у меня есть Горо. Ролл и Тэрт сами пришли.

— Вызвались тебе служить?

— Они считают, что фарогаки в отместку могут подстроить мне какую-нибудь гадость.

— Эта 'гадость', случайно, не я?

— Ты сказал, — проронила она.

— Из-за меня сильно упал твой рейтинг? Они стали меньше тебя уважать?

— Борь, ты не старый, безобразный мелзи. И пришелец... Урусы это видят, знают и понимают.

— Мне бы тоже не мешало понять, что это означает...

— Я не должна была тебя принимать. Но урусов не касаются мои дела с Грокки.

— Мое присутствие наводит на тебя тень...

— Урусы — не ближний клан для грогий. Меня не волнует их мнение.

— Чего ж так всё сложно-то...

— Хочешь выпить что-нибудь крепкое?

— Да. Самое время напиться. — Он обреченно вздохнул.

Береск, обернувшийся с кухни с хрустальным графином, принялся разливать прозрачную жидкость с ароматом можжевельника в два черных стаканчика.

— За что выпьем? — спросил Борис.

— За твое возвращение. — Она улыбнулась и зацепилась за его лицо мечтательным взглядом.

— Скорей бы уж, — произнес тихо и опрокинул содержимое стопарика в рот.

— Чтобы ты не скучал, я найду тебе подходящее занятие.

Не означает ли это, что ему придется все время проводить в ее постели?

— Мне совсем нескучно, — поспешил заверить он. — Я здесь всего четыре дня, а уже столько впечатлений набрался... Воспоминаний на всю оставшуюся жизнь хватит.

— И все же я что-нибудь придумаю.

— Не стоит, не утруждай себя. Хотя, как посмотрю, ты большая выдумщица, жрица Змеи.

— А нам жрицам без выдумки нельзя, — съязвила она в ответ. — Должна же я как-то народ дурачить.

— Но на счет того, чтобы... заняться сексом, ты говорила серьезно?

— Не заставляй меня повторять, — тихо предупредила она. — Или надо совершить обряд, чтобы ты все уяснил для себя окончательно?

— Нет. Без обряда, пожалуйста.

'Кошелка похотливая! Надо быть осторожней, а то она, действительно, сядет мне на лицо'.

Он с тоской покосился на убиравшего со стола Береска, который с услужливым почтением смотрел на свою хозяйку, и подумал, что ему тоже следует скорее научиться раболепствовать.

— Он — не раб. — Толана снова, словно прочитала его мысли. — Он, как и Юса — подкидыш. Их совсем маленькими оставили у Большого храма. Матери отказались от детей-уродцев. Грогии их вырастили, как своих сыновей и обучили лекарскому делу. Береск опекал меня с детства.

'Черт! Опять ошибся... Ведь пора уже бы понять, что в этом е*банутом Пфефике все совсем не так, как кажется. Вот, видишь что-то, думаешь: 'Ага, я знаю, что это'. А нет! Надо вывернуть представление наизнанку — и тогда попадешь в самую точку'.

В зал торопливо вернулся Тэрт.

— Что опять случилось? — Толана сделала страдальческое лицо.

Черный лев кратко изложил суть своего дела.

— И что случилось? — спросил Борис, после того, как воин закончил доклад.

— В храм привезли пелуса. Его змея укусила. — Она легко поднялась и устремилась в лабораторию.

— Пелус — это кто? — Снедаемый любопытством, Борис направился за ней.

— Клан Волка.

— Какая змея его укусила?

— Спрошу при встрече. Вообще, странно. Хотя... — Выдвинув большой ящик, выставляла на стол разные баночки. Береск принялся ей помогать.

— Что странно? — Он по-новому принялся изучать экспозицию заспиртованных пресмыкающихся.

— Нет... Сначала надо пострадавшего увидеть. — Она мотнула головой, отгоняя свою подозрительность.

— Ты, в самом деле, можешь заговаривать змеиные укусы?

— Если не поздно. Обычно укушенные умирают по пути в храм. В Пфефике и его окрестностях змеи очень ядовитые. Поэтому странно...

— Много людей погибает?

— Кто ж считает? — Она пожала плечами. — Змеи — злее всего в конце весны. Тогда они сами нападают на людей.

— Разве бывает наоборот?

— Змея кусает того, кто подходит слишком близко к ее гнезду, или наступает на нее... Как любое животное, она охраняет место своего обитания. Змея жалит, когда защищается. Люди сами виноваты — не знают, как себя вести, или думают, что справятся... — Проводя урок зоологии, она 'на глазок' насыпала в пробирку составляющие антидота. — У нас, рядом Большим храмом, есть Усыпальница Принявших Смерть от Змеи, в ней хоронят со времен Самых Первых. Очень длинная галерея... Считается почетным местом для погребения.

— Мертвому не все ли равно, где покоятся его останки?

'Нет, лучше, конечно, в усыпальницу, чем на растерзание дракончикам...'

— Мертвые не могут о себе позаботиться, а для живых — важно оказать последний знак уважения своим погибшим ближним. Хотя сейчас уже не привозят покойников из дальних рэфтов, только из Пфефика и его окрестностей. Смерть от укуса змеи считается особой, прощающей все грехи. Конечно, не сравнить со смертью в бою... — Она взболтала компоненты лекарственного средства в пробирке и внимательно изучила результат.

— Люди в это верят? — Борис читал о разных, удивительных и нелепых традициях, но чтобы такая...

— Конечно! Змея — древнейшее божество. Она — великая мудрость всего сущего, нескончаемость времен, вечность мира... Ее сын — Повелитель Вод, от которых зависит сама жизнь на земле. Люди верят, что умершим от змеиного яда на острове Блаженства отведено особое место, рядом с праматерями. — Жрица закупорила пробирку и запихнула ее в фельдшерский саквояж, подготовленный карликом.

— Бред!

— Ты говоришь, как чужак, — обвинила его Толана.

— Змеи у вас считаются священными животными? Их не убивают?

— Почему? Змей не любят и убивают. Из них туфли красивые получаются и сумки. — Она осмотрелась в поисках забытых предметов, взяла чемоданчик и, выключив свет, вышла наружу.

— Нет! Ну, разве не бред?

— Просто не сравнивай луны на небе с шарами в своих штанах.

— Нет у меня штанов!

Хихикнув, она остановилась и повернулась. Опередив ее взгляд, он стянул полы плаща на животе.

— Но 'шары'-то у тебя есть? — Своим интимным вопросом она заставила его стыдливо отвернуться. — Я их видела.

Тэрт накинул ей на плечи зеленый плащ и склонился к ее ушку с ласковым шепотом. Улыбаясь, она отмахнулась и направилась к выходу.

— И где они только змей находят? Уже зима скоро, — проворчала она. Потом, вспомнив о чем-то важном, резко остановилась, и черный лев, шедший следом, снова проявил свою завидную реакцию, уйдя от столкновения.

— Да! Борь, можешь спать на ложе, если не хочешь, иди в нишу. А то спишь, как пирогак под стеной, любовь моя. Что обо мне люди подумают?

— Подумают, что ты меня не посвятила, — брякнул он, не подумав.

— Наверное, все же стоит провести обряд...

— Не надо! Не стоит.

— Тогда — не напрашивайся!

* * *

После ее ухода Борис послонялся по залу и обнаружил за коврами, которые в первый день принял за обычные настенные, поэтому не стал за них заглядывать, небольшие гроты, заваленные подушками 'спальные ниши', упомянутые жрицей. Потом, вооружившись фонарем, отправился исследовать помещения рядом бассейном и гардеробной.

В этой части обиталища грогии находились два параллельных коридора, соединенные между собой проходом, прорубленным как раз за спальными гротами. Здесь в неглубокой стенной нише была сделана самонаполнявшаяся раковина — то ли для умывании ли, то ли для питья, а, может, чисто в декоративных целях. В первом коридоре, расположенном ближе к наружной стене, находился второй вход в совмещенные бассейн и гардеробную, а, напротив, по другую сторону, располагались современный санузел с унитазом, биде и прочими прелестями цивилизации и душевая комната. Во втором коридоре, более просторном, с большой дверью в конце, было всего два помещения, зато радикально разного назначения — утилитарного и культового. Проще говоря, кладовая, каменные полки которой были завалены всяким хламом, и мини храм с каменным жертвенником в центре и неизменными светляками на украшенных тематическими барельефами стенах.

'Интересно, разрешено ли мне здесь гулять?' — подумал он, хотя подобная вольность ему не была запрещена.

Вернувшись в зал, он подошел к гигантскому хозяйскому ложу, взял из стопки в углу легкое покрывало и прилег на краю.

Он думал о сегодняшнем происшествии. Снова он был на волосок от смерти, и снова — чудом уцелел. Было страшно представить иной исход дела...

'Нет. Мне не дано их понять... даже, если я останусь этом проклятом Пфефике навсегда. Для меня этот мир, живущий по законам талиона, всегда будет чужим. Впрочем, как знать... Время идет, человек меняется'.

Если бы на прошлой неделе кто-то стал ему доказывать, что в другом измерении есть такой фантастический мир, со средневековой тюрьмой, принцами, жрицами, рабами любви, рыцарями и драконами, то он презрительно расхохотался бы ему в лицо.

Теперь этот мир был его реальностью.

Недолго поворочавшись, он задремал.

Что еще ему оставалось делать? Только есть и спать... спать и есть... Пока его не взяли в оборот.

* * *

Его разбудили голоса.

У входа в лабораторию жрица спорила с воином. Борис знал, что Толана его заметила, но игнорирует, и уже хотел накрыться с головой, когда она сказала на словене:

— Пелуса укусила рогатка.

— Он умер? — Борис изобразил интерес.

— Нет. Не в этом дело. Змеи-рогатки приползают из Рифрэна, из Нижнего мира.

Вероятно, в ее словах крылось нечто важное, но он ничего — ровным счетом, ничего! — не понял.

— Прости меня, бестолкового, что это значит? — Посчитав ее вступление в диалог за разрешение подойти, он поднялся, придерживая плащ.

— Рогатки выползают в месте появления портала. — Она скрылась за пологом.

Осмыслив полученную информацию, Борис устремился за ней.

— Можно? — спросил он с порога.

— Заходи. — Она раскладывала на выдвижной полке пузырьки, шприцы, какие-то непонятные приспособления, среди них, песочные часы. За ней наблюдал черный лев, забравшийся на операционный стол.

— Ты сказала, появляется портал?

— Рогатка укусила парня около Кэроф-кэр... Черной горы. — Толана усмехнулась. — Похоже, харлисы будут сидеть на портале.

— Он скоро появится?

— Рано говорить об этом. — Она пожала плечами и передвинула к столу высокий табурет. — Сначала надо определить место, где он пробивается. Вот, урус Тэрт отправляется на разведку, может, ему повезет — и он найдет пещеру. На начальной стадии сам портал трудно обнаружить, даже зная точно до шага, где он стоит.

— А по змеям?

— Рогатки портал не сторожат. Они сразу расползаются по ходам, случается, уползают очень далеко...

— То есть твой воин пойдет 'туда, сам не знаю куда'?

— Сначала он пойдет к харлисам, потому что Кэроф-кэр — их рэфт. Ему нужно получить их разрешение. Кстати, познакомься, это — Тэрт.

'Она, наконец, решила нас познакомить? Надеюсь, факт того, что мы теперь представлены друг другу, означает изменение моего статуса в сторону повышения?'

— Орвинэ. — Во взгляде воина не было враждебности или презрения, отчего Борис испытал облегчение. Ему нужны друзья.

Нет! Ему не нужны враги.

— Привет, — кивнул он.

Толана положила в изголовье стола валик. Тэрт снял куртку, обнажив безволосый, барельефный торс. У него на груди красовались два маленьких цветных, татуированных льва, которые, встав на задние лапы, то ли танцевали, то ли дрались, большой лев на спине, изображенный довольно натуралистично, вероятно, вышел на охоту в джунглях.

Борис отметил, что местные львы похожи и, вместе с тем, отличаются от земных, но в целом уверенно опознаются.

Жрица перетянула плечо воина жгутом и, надо отдать ей должное, объяснила на словене:

— Введу ему сыворотку, противоядие. На тот случай, если на него нападет змея. — Она вставила Тэрту в рот деревянную катушку, чтобы предохранить язык, и обработала на руке место сгиба. Потом, набрав в шприц жидкости из трех разных пузырьков, сделала укол в вену, продемонстрировав высокий, врачебный профессионализм.

Перевернув изящные песочные часы, она улыбнулась Борису.

— Поможешь мне его держать, когда начнутся судороги.

Едва он сморгнул удивленный взгляд, как подопытный забился в конвульсиях, и жрица навалилась на него грудью.

— Держи ноги! — приказала она.

Вскоре Тэрт успокоился, казалось, уснул, только дыхание было тяжелым.

— У клана Змеи нет своих воинов? — Борис поднял с пола соскользнувший с него плащ и, отвернувшись, спешно привел в порядок свой внешний вид.

— Змеи — жреческий клан.

— Вы нейтральны и аполитичны?

— Мы можем принимать к себе на службу воинов из любых кланов.

— И львов?

— Тэрт — черный урус.

— То, что для тебя очевидно, мне ни о чем не говорит.

— Правильные урусы — светловолосые и голубоглазые, как Ролл. — Она промокнула салфеткой, покрывшийся испариной лоб льва, потом зачем-то провела пальцем по его губам, чем вызвала смешанное чувство. — Тэрт красивый, правда?

Мысленно Борис согласился, что у льва привлекательная внешность и великолепное тело, над формами которого тот работал отнюдь не в тренажерном зале... Но он еще не утратил чувство собственного достоинства, чтобы поддакивать женщине в подобных вопросах, поэтому произнес:

— Тебе видней.

— Понимаю, почему Гарда-уруса выбрала такого мужчину для дагфэр-эт ит-тфор...

— Чего?

— День зачатия. Мужчина был необыкновенный и более чем достойный. — Она, будто разговаривала сама с собой, тем не менее, просвещала его. — Очень хорошо ее понимаю.

— А я не понимаю!

— Происхождение считается по матери, и это — правильно. Что было бы, если б происхождение определялось по отцу?

— И что?

— Беспорядок и безродность, вот что! Ни один мужчина не может быть уверен, что ребенок его. Только мать знает, от кого прижила семя. Может, отец Тэрта был из нижнего клана... В противном случае, Гарда не стала бы скрывать его имя. Он похож на черного фелиса.

— Черного лиса?

— Да. Фелисы — большой клан, много разных тфоров. Рыжие, серые, черные. Должно быть, Гарда очень любила его... Как бы то ни было, Тэрт — настоящий урус. Только черный... Его уважают в его клане, но он никогда не станет гэлуфом и, тем более, рэгоном. Поэтому Тэрт ищет славу на стороне. Он — одинокий воин.

— Но он же служит тебе... вам, змеям.

'Нет! Я сойду с ума, пытаясь понять местные законы'.

— Временно. Даже одинокому воину нужно куда-то возвращаться. А мое обиталище — самое спокойное место в Пфефике.

— А второй? Белый лев...

— Конис Ролл?

— Он конис? Наследник вождя?

— Ролл тоже здесь не останется. У меня только один постоянный ближний воин, я тебе говорила.

— В смысле, телохранитель?

— Да. Горо. Но и его постоянно на сторону тянет, на подвиги.

— Тэрт сможет определить, когда появится портал, если найдет это место? — Борис вернулся к теме дня.

— Нет. — Она покачала головой и обтерла полотенцем шею и грудь льва, не удержавшись, ласково погладила его бронзовую кожу. — Но если он найдет пурга, то принесет сердечник. Это часть ключа.

Сердечник! Одно из звеньев пути обратно домой!

Пока Борис гадал, как выглядит сердечник, если он является составляющей ключа, жрица взяла другой шприц и, набрав кровь из вены, смешала ее с какой-то полупрозрачной, желтоватой жидкостью. В пробирке началась реакция.

— Трудно найти пурга?

— Пурги, обычно, там же, где рогатки.

— А! Они тоже выползают из Нижнего мира? — Он вспомнил, что она уже как-то упоминала этих самых пургов в связи с порталом. — Они опасные?

— Умные, и поэтому очень опасные хищники.

— Сердечник сложно добыть, да?

— Воин рождается, чтобы совершать подвиги.

Воистину, в Пфефике живут удивительные люди, которым не чужда рыцарская романтика!

— Буду премного благодарен ему, — тихо произнес Борис.

'Тэрт из-за меня будет рисковать жизнью!'

— Ему не нужна твоя благодарность.

— Что же тогда?

— Что ты можешь сделать для него? Тебе нечего дать ему взамен, кроме своей жизни. — Хотя жрица не поднимала головы, похоже, она усмехнулась.

Закусив губу, он пытался найти достойный ответ, но как назло, ничего умного в голову не шло. Неловкая пауза затянулась.

— Тэрт делает это для меня, — сказала она. — Я обещала подарить ему ночь любви.

— И всего-то? — Борис вознегодовал.

За один и тот же предмет с каждого взимается далеко неравноценная плата!

'Неужели в Пфефике человеческая жизнь и несколько часов занятий сексом стоят одинаково? Чего эта девка о себе думает? Кем она себя возомнила? Не иначе, как Клеопатрой! Царица хренова...'

— Тэрт считает это справедливой платой за свою услугу, — ответила она его мыслям и улыбнулась, увидев выражение на борином лице. — Он не жадный.

— Потом ты выставишь счет мне, — мрачно констатировал он. — И мне придется расплачиваться за каждую деталь ключа, по отдельности.

— Тебе проще. — Она фыркнула. — Ведь ты будешь иметь дело только со мной... и получишь все сразу.

— А если Тэрт погибнет?

— Значит, не судьба.

Вот так... Просто и страшно!

Последняя песчинка упала в нижнюю часть колбы. Жидкость в пробирке, после завершения реакции, стала прозрачной и розовой, а на дно выпал черный осадок. Осторожно наполнив шприц полученным раствором, Толана сделала еще один укол и перевернула песчаные часы.

— Скоро он придет в себя. — Она провела костяшками пальцев по высокой, гладкой скуле Тэрта.

Борис почувствовал укол ревности. Если уж он будет спать с Толаной, то не намерен с кем-либо ее делить.

'Это не в моих правилах!'

— Кризис прошел? — спросил он таким тоном, словно желал обратного.

— Да. Самый опасный — первый укол. Тэрт — сильный, — прошептала она. — И красивый...

Черный лев подал признаки жизни, зашевелился и открыл глаза. Толана склонилась над ним и извлекла у него изо рта катушку. С ласковыми и требовательными словами она поднесла к его губам чашу с красным напитком. Выпив лекарство, он поморщился и заговорил со страстными интонациями. Борис отвернулся, сделав вид, что его не интересуют их нежности.

Потом все вышли в зал. Юса принес дорожную сумку, с сухим пайком и протянул Терту. Толана добавила к дорожным пожиткам баночку с каким-то снадобьем.

'Интересно, она со всеми такая заботливая и предупредительная? Или только с теми, кому обещает ночь любви?'

Черный лев надел доспехи. Карлики помогли ему закрепить заплечные ножны для двух мечей. Воинственный вид дополнил шлем с гребнем и носовой пластиной — Тэрт встречал противников с открытым лицом.

Борис не пошел его провожать вместе с Толаной и помощниками. Его не пригласили, а ему самому не хотелось вливаться в свиту потенциального любовника жрицы. Завязав плащ на бедрах узлом, он сел на ступеньки, покрытые коврами, и тоскливо посмотрел в окно.

В этот раз вид залива его совсем не привлекал. Глядя в одну точку, он снова пытался заглянуть в ближайшее будущее, которое представлялось ему отвратительным, подобным аду на картинах Босха, правда, плохо прорисованным и гораздо менее детализированным.

Бесшумно приблизилась Толана и опустилась рядом.

— Хоть какая-то польза от Тэрта, — произнесла она бесцветным голосом. — Про портал мы без уруса скоро узнаем, он же пробивается у харлис под боком.

— Насколько большой властью ты обладаешь? — спросил он, глядя в окно. — Твой общественный вес позволяет тебе влиять на государственные процессы?

— Я имею право посещать офгирдана без приглашения...

— Кто это?

— Наш верховный судья и правитель. Высшая власть. Я могу говорить с ним, один на один.

— Кто сильнее — ты или этот конь... Грокки?

— 'Конь', — повторила она и, хохотнув, поправила. — Грокки — конис. Он — один из первых фарогаков.

— Какая разница! У кого из вас больше власти?

Она посмотрела на него так, словно сомневалась, нужно ли ему это рассказывать, и, очевидно, решила, что нужно.

— Как можно сравнивать? Завтра гикоры или урусы, или еще какой-нибудь клан, объявят фарогакам войну и перебьют всех. Или офгирдан умрет... Кланы встанут друг против друга. И Грокки, если останется жив, будет просто конисом — наследником рэгона, или даже гэлуфом, а я так и останусь жрицей, с правом посещать без приглашения нового офгирдана. Но я против смены власти...

Она умолкла, глядя вдаль, и Борис, внимательно слушавший, уже хотел спросить 'почему', когда заговорила снова.

— Я не боюсь перемен. Просто Дорин, нынешний офгирдан, хоть и с прип*здью, но старается придерживаться древних законов. Он третий фарогак — офгирдан. И порядок устоялся только при нем... А при другом первом клане — даже мудрецы не знают, что может начаться.

— Иными словами, несмотря на стабильную внутриполитическую ситуацию, остается напряженность?

— Ищи наслаждение в каждом мгновении жизни, — ответила она метафорой-намеком. Хотя, может, не имела в виду ничего такого, что ему сразу на ум пришло ...

— Грокки — наследник вашего правителя?

— Да. Он наследник Дорина, рэгона Мафора и гэлуфа Офдаса.

— Троих сразу?

— А чего такого?

Борис долго собирался прежде, чем задать следующий вопрос.

— Почему он похитил меня? Именно меня.

— Для сравнения.

— Сравнения? Чтобы ты сравнила его и меня?

— Так думает Грокки. Он думает по-мужски. — Она покосилась на него, потом повернулась полностью и стала рассматривать его обнаженные плечи, руки, грудь, будто, действительно, сравнивая. Ее взгляд скользнул по ключицам, шее и поднялся на лицо. — Тебя я желала, а его отвергла. Ты — моя единственная слабость, о которой он знал. И чисто технически достать тебя было просто.

— Значит, мое похищение никак не связано с тем земельным спором... между львами и драконами?

— Я свидетельствовала в пользу урусов. Мое слово решило спор. Прислав тебя мне, конис Грокки связал двух быков хвостами.

Крайне неприятно осознавать, что тебя использовали, и при этом оставаться беспомощным, и не иметь абсолютно никакой возможности исправить положение дел. И совсем уж мерзко — ощущать себя орудием мести, которым нанесен двойной удар!

— Осподя! — Он спрятал лицо в ладонях. — Почему я?

— Да, глупо. — Она притянула к себе большую подушку и откинулась. — Мог бы найти кого-нибудь более... представительного.

Хотя Пфефик для бориной мужской гордости стал 'прокрустовым ложем' — отсек то, что сильно и необоснованно, по местным понятиям, выпирало — его честолюбие оставалась крайне уязвимым.

— Так это же ты на меня 'глаз положила', — напомнил он, и его слова прозвучали, как обвинительный приговор.

Она тяжело вздохнула, приподнялась и, положив руку на его плечо, призналась:

— Меня тянуло к тебе со страшной силой. Я была в тебя влюблена.

— Влюблена? — Он никогда не думал, что она могла быть в него влюблена.

— Не веришь? — Она заглянула в глаза.

— При вашей-то простоте нравов... откуда любви взяться?

— Эта рыжая подлюка Алина поняла, что я тебя хочу, и не просто хочу, а очень-очень хочу. Я попросила ее отвлечь Шурупа, чтобы... В вашем мире, все не так, как здесь... Она не была бы фелисой, если б не воспользовалась ситуацией с выгодой для себя.

— Чья это идея с похищением? Алины или Грокки?

В ту пору Алина казалась ему девушкой довольно симпатичной, хотя и с хитрецой, но теперь — после того, как Пфефик изнасиловал его ментальность, и в сознании происходила ломка прежних представлений и понятий — настало время изменить свое мнение и о ней тоже.

— Грокки давно забрасывал концы на мой причал, даже перчатку снял. А первые фарогаки снимают перчатки только в трех случаях... — Она многозначительно посмотрела на него, и он кивнул, чтобы не показаться невежественным, хотя понятия не имел, когда и почему первые драконы снимают перчатки, и зачем они их вообще носят. Нетрудно было догадался, что Грокки, таким образом, оказал Толане великую почесть. — Я отправила его пасти пургов. Мы с фарогаками не очень дружим.

— Это я уже понял. Так они вступили в сговор?

— Грокки мог узнать о тебе только от Алины.

— Он приказал ей следить за тобой?

— Приказывать ей он не мог. Она служит не фарогакам, а Дорину, нашему офгирдану. Скорей всего за свои услуги Алина потребовала у кониса какую-то особую плату...

Чем дальше, тем запутанней становилась история.

— И какую награду она получила?

— Не видела Алину с тех пор, как мы вернулись, но спрошу у своего человека в Гэлах-кэр. Как-то она проболталась мне, в нашей девичьей беседе, что хочет провести ночь с Грокки и... получить перстень первой трахальщицы Пфефика!

Заметив, как изменилось лицо Бориса, который удивился, но поверил, что в Пфефике, действительно, есть такой титул, типа 'Мисс Вселенная', она тихо засмеялась и, в приступе веселья, задергала ногами.

— Шутишь, да?

— Шучу, — призналась она и напустила на себе прежнюю серьезность. При этом она не подумала прикрыть подолом свои стройные бедра, которые обнажились по самое некуда. — Офгирдан и его наследники — сейчас их всего трое — могут подарить женщине из другого клана перстень, в знак особого благорасположения.

— То есть, Грокки сделал ее своей фавориткой?

— Не знаю, о чем ты, но на всех любовниц первых фарогаков перстней не хватит. На моей памяти, только одна женщина из урусов получила перстень защиты, от Дорина.

— Объясни.

— Алина — фелиса, пусть воин на службе у офгирдана, но из нижнего клана. Если Грокки подарил ей перстень-хранитель, то она получила пропуск в верхние ходы Гэлах-кэр, где живут фарогаки. Перстень — это защита первородного клана.

— Драконы будут защищать ее, если она попадет в какую-то переделку, как представителя своего клана?

— Не все, только Грокки и Кобри-Ин, его тфор, род. Если ей будет угрожать опасность, Грокки с ближними воинами за нее заступится — они убьют любого ее врага.

— Ясно. Драконья 'крыша'.

— Фарогаки-покровители не поднимут Алину выше нижнего клана. Никто не станет думать о ней лучше, не будут больше уважать... — Она перехватила его взгляд, блуждавший по ее голым ногам, и призывно шевельнула губами.

Борис сморгнул любопытство и принял безразличный вид.

— Значит, за то, что она оставила у меня дома 'маяк', Грокки ее трахнул и подарил перстень?

— Даже если не трахнул, перстень — это знак особого положения.

— Как все сложно... черт ногу сломит.

— Да! А как твои ноги? — Она покосилась на его меховые тапочки.

— Прекрасно!

— Врешь, небось. Еще надо будет разобраться, почему моим ближним была Алина, а фарогак. Сам ли Дорин решил отправить ее со мной, или ему посоветовал Грокки? Грокки приказал Алине оставить в твоем доме 'зовун', или она предложила ему готовый план, чтобы заработать 'перстень защиты'? Она знала о моих отношениях с Грокки... Весь Пфефик знает! Она просекла, что конис не упустит возможность досадить мне. — Толана осеклась, виновато посмотрела него и погладила его плечо. — Дело обстоит именно так. Я оказалась перед сложным выбором — и проиграла в обоих случаях.

— Почему? Почему в обоих-то?

— Прислав тебя мне, он как бы говорит — вот, ты отвергла меня и получила того, кто отверг тебя, но тебе придется отказаться от него. Если ты его примешь — изменишь сама себе.

Ее рука опустилась по его спине и остановилась на талии. Хотя прикосновения были приятными, он отодвинулся.

— Он использовал запрещенный прием.

— Он добился, чего хотел. Я приняла 'позорный дар', признала, что лучшего недостойна. Проявление покорности перед мужчиной из чужого клана расценивается, как слабость. Будто обо мне больше некому заботиться...

— Но ведь прошло три... Нет! Почти четыре месяца. С тех пор, как мы... как вы...

— Грокки умеет ждать. И выбрал подходящее время...

— 'Связать хвостами двух быков'? А когда был суд?

— Пять дней назад.

— Кроме тебя, больше некому было 'слово' сказать?

— Это решили за меня.

— Тебя заставили?

— Мое посвящение должно было закончиться перед Нэр-эф-Лиацун, но я прошла ступень быстрее, быстрей, чем положено. Это был знак. — Она спрятала руки в складках платья и зажала их между коленями. — Если боуги вернули меня раньше срока, значит, это было нужно...

— А! Поэтому все думают, что у тебя 'обет'?

— Да. Думают, что я вернусь в храм и продолжу...

— И чем только тебе этот Грокки не угодил? Зачем надо было злить его?

— Дело ни в нем! Ни в тебе, ни во мне... Все мы следуем предначертаниям, — произнесла она, грозно зыркнула и замкнулась. Стала далекой и недоступной, как для безногого вершина Гиндукуша.

Он не стал допытываться до смысла последней реплики, понял, что не время приставать с расспросами.

'Сама не знает, что хочет! Ее шикарные мужики обхаживают — принцы и воины, при виде таких красавчиков девочки кипятком писают — а она посылает их, кого-то там пасти. Подвиг ей, видите ли, подавай! Играет она с нашим братом...'

Украдкой наблюдая за ней, он гадал о причине ее внезапной меланхолии. Хорошо, что это был не резкий перепад настроения, не смена благодушия агрессией, или милости яростью.

'Может, у нее какие-то сексуальные проблемы? Да, нет! Чего же тогда она меня домогалась? Или в моем мире ей было можно, здесь нельзя из-за жреческого статуса? Или каких-то мутных прений между кланами... Или вера не позволяет? Какое у них здесь, вообще, социальное устройство? Откуда взялся обычай дарить 'рабов любви'? Что не так с мужиками? Плохо, когда не знаешь традиций... Интересно, 'отношения между мужчинами и женщинами' особыми законами регулируются? В Пфефике трахаются по каким-то правилам? По каким, бл*, правилам? Что еще тут можно придумать? Какой новый 'велосипед' изобрести?'

Возможно, ему следовало уйти, но он не знал куда. К счастью, в зале появились Береск и Юса, которые прикатили тележку с ужином и расставили блюда на столе.

— Угощайся. — Толана сделала приглашающий жест, но мысли ее по-прежнему витали где-то очень далеко.

— Спасибо. — Он умышленно сел не напротив, а с торца, чтобы не заслонять ей обзор залива, и лишний раз не попадаться на глаза.

Ужинали в тишине. Жрица продолжала задумчиво смотреть в окно, где изумрудная зелень неба бледнела перед натекающей чернотой. Она ни разу не взглянула в борину сторону, словно забыла о его соседстве или даже о его существовании.

'Интересно, когда она собирается... заняться со мной 'любовью'? Только все грозится, но 'движухи' никакой... Фригидная она, какая-то. О своих чувствах ко мне она говорила в прошедшем времени... Раньше хотела, а теперь — расхотела? 'Конец любви, завяли помидоры...' Не пытается соблазнить, не провоцирует. Мне запретила проявлять инициативу... Но она пообещала Терту 'ночь любви'! Хотя запросто может его 'продинамить', ведь у нее какой-то 'обет воздержания'... Эти их 'ступени' посвящения, стопудово, меняют ментальность. Ей вообще мужик нужен? Или как? И не проверишь... Вообще-то, проверить можно — экспериментальным путем, методом 'научного тыка', так сказать. Попробовать подкатить к ней, что ли? — Он начал прикидывать, как лучше это сделать, но одернул себя. — Ага! Начну с ней 'амуры крутить', а ей не понравится... а под рукой — стилет, и владеет она им так, что я даже не успею понять, что умер. Остается только ждать ее приказа, вы*бать ее. Бл*! Ну, это уже — вообще, ни в какие ворота! И, по ходу, придется не просто трахать ее... Она говорила, что-то о выполнении ее любовных желаний... А вдруг она захочет такое, что для меня категорически неприемлемо? 'Куни', например. Вот, тогда мне — точно хана. Отдаст на растерзание своим драконам... Нет! Сначала сядет на лицо, потом изнасилует, и уже после этого скормит своим зверюгам. Вот, змеюка. — Он покосился на жрицу, походившую на робота, из-за остекленевшего взгляда и замедленных движений. — Нет! Я ей нужен зачем-то. Был бы не нужен, избавилась бы от меня в первый же день. С этим здесь просто. А она заботиться обо мне, относится по-человечески, кормит, вот... Обучила местному языку'.

Карлики зажгли светильники и задвинули ставни на окнах.

— Уже ночь? — Она вернулась в реальность. Насколько же глубока была ее задумчивость, если очевидное стало для нее открытием?

Береск закатил глаза и покачал головой. Должно быть, подобное состояние жрицы было хорошо ему знакомо, если не встревожило.

— Или поздний вечер, — напомнил о себе Борис.

— Если темно, значит, ночь. — Она грустно улыбнулась.

— Устала?

— Долгий был день. — Она засмотрелась на него.

— Что? — Он подобрался, будто видел перед собой не симпатичную девушку, а кобру раскрывшую капюшон.

— Ничего.

— Совсем ничего?

— Не знаю.

— А кто знает?

— Хорошо, что ты рядом. — Она не заигрывала, не кокетничала, просто любовалась им.

— В каком смысле?

— Во всех...

Оставив его теряться в догадках, она поднялась из-за стола и отправилась заниматься обычными вечерними процедурами.

После ее ухода ему стало тоскливо и одиноко. Еще больше томила неизвестность.

'Интересно, сколько времени она мне отвела на то, чтобы я привык? Точный срок она не назначила...'

— Боуги любят грогий, но посвящение не должно быть быстрым, — сказал Береск, собирая посуду.

— Все-таки ступень меняет ментальность, — констатировал Борис. — Ну, хоть одно из моих предположений подтвердилось... в чем-то.

Карлик всем своим видом выразил непонимание. Расценив его позу, как приглашение к беседе, он спросил:

— Береск, вот, объясни мне, как местный житель... и приближенный к царственной особе, что я должен делать? — Он надеялся, что с помощью правильно подобранного вопроса удастся выяснить некоторые 'правила игры'.

— Будь рядом с грогией. — Для помощника жрицы это было само собой разумеющимся!

— В качестве кого?

— Ты нужен грогии.

— Зачем я ей нужен?

— Не знаю.

— Да вы, что, сговорились? Я даже не представляю, как себя с ней вести! Какие у вас, тут, отношения между мужчинами и женщинами?

— Что ты хочешь от меня услышать?

— У Толаны до меня были мужчины? Какие это были мужчины? — Борина прямолинейность, в ответ на затребованную конкретность, вызвала у Береска, судя по выражению лица, если не желание убить на месте, то придушить потом, подушкой во сне. Странно, что он ограничился чеканной фразой:

— Ты — ее мужчина.

* * *

Беззвучно матерясь, Борис проводил взглядом качавшуюся фигуру карлика, толкавшего тележку с посудой на кухню. Так заблудившийся в лабиринте смотрел бы на проводника, который не оправдал надежды и завел еще дальше, со словами: 'Я в тебя верю, чувак! Сам выберешься!'

'Теперь вообще ничего непонятно! Может, действительно, было бы лучше, если бы она села мне на лицо? Ужас, какой... Но я бы тогда окончательно все уяснил... для себя'.

Странно... Еще вчера днем ему была противна даже сама мысль о близости с Толаной, теперь же ему хотелось услышать снова, что она хочет испытать его мужскую силу. Или хотя бы намек...

'Если это неизбежно, то пусть случится сегодня'.

После недолгих раздумий он поднялся и направился следом за жрицей. Не обнаружив ее в бассейне и гардеробной, наполненных безжизненным лунным светом, он подошел к забранному решетками окну, не закрывавшемуся на ночь ставнями, и замер потрясенный открывшимся видом.

— О-фи-геть!

Залив изменился до неузнаваемости. Он стал фантастически контрастным, благодаря магической палитре ночи, где не было других красок, кроме черной и белой. Отражение выбеленных скал с черными полосами складок и линиями трещин колебалось на поднявшейся, слегка волнующейся поверхности воды, похожей на ртуть.

В немоте мира, погруженного в сон, на небосвод, поодаль друг от друга, всходили два светила. Одна луна — желтоватая, окутанная дымкой — висела прямо над головой, казалось, совсем близко... Другая — меньшая, переливающаяся, как перламутр — плыла над горизонтом, отбрасывая на антрацитовую гладь моря серебряную дорожку. В их ореолах блекло мерцание звезд. Ущербные на треть, будто надкушенные, луны наделяли все, что попадало в сияние, второй тенью.

Полюбовавшись пейзажем, Борис собрался идти дальше, но, сделав шаг, остановился, заметив на полу свою раздвоившуюся тень — первый силуэт был почти черный, второй прозрачный.

Он услышал, как по коридору мимо бассейна прошла жрица, что-то мурлыча под нос, и почувствовал возбуждение. С удивительной ясностью он вдруг осознал, что, несмотря ни на что, хочет эту женщину.

Предвкушая ночь любви, он вернулся в зал, где горели два дежурных светильника.

На ложе, будто специально для него приглашающее открытом с одной стороны, в свете фонаря сидела Толана в легком халатике и заплетала косу. Она пригласила его коротким кивком.

— Где мне лечь? — спросил он шепотом, хотя в зале никого кроме них не было.

Она указала место, но, вопреки ожиданиям, не рядом с собой. Придерживая соскальзывающий плащ и поглядывая искоса на жрицу, он начал готовит себе лежку. Когда синий шелк все же соскользнул с него, ее руки замерли.

Он не торопился прикрыться. Пусть смотрит!

'Ну, скажи', — взмолился он, ощущая в своем бесстыдстве силу своего мужского начала, назначенного природой властвовать над женщиной.

Закусив губу, она опустила глаза и продолжила заплетать волосы.

Борис вздохнул. Подобрав плащ и завязав его узлом выше талии, он выбрал две подушки и развернул покрывало.

— Ты готов? — Она привлекла его внимание своим голосом. Ему показалось, что в ее влажно поблескивающих глазах отражается желание.

— К чему готов? — Он распрямился и замер. Если он не знал к чему готовиться, то его член от вопроса принял полную боевую готовность.

— Спать. — Она убавила яркость фонаря на столбе. Потом взбила подушку и улеглась.

Он ждал 'приказа', но жрица повернулась на другой бок.

— Легких снов, — услышал он и скрипнул зубами.

— Тебе того же.

'Ночь любви отменяется! — Он упал лицом в подушку. — Неужели, она не видит, что я созрел? Эх, я мог бы подарить ей такую ночку!'

Странная женщина! Он не мог понять, какая она на самом деле. Она оставалась для него непостижимой, загадкой без ответа, олицетворением самой тайны — его 'священным Граалем'! Он восхищался ею и, вместе с тем, боялся до панического ужаса.

'Надо будет завтра сделать в плаще в прорези для рук. — Странно, что это простейшее решение, не пришло ему в голову раньше. — Так всегда — хорошая мысля приходит опосля! На платье будет смахивать... Зато не соскользнет в самый неподходящий момент!'

Он перестал ворочаться и уже засыпал, когда жрица с недовольным кряхтением приподнялась.

— Это что еще такое? — Она возмутилась нарушением режима.

Хотя сон пропал, Борис лежал, зажмурившись и не шевелясь.

Толана покинула ложе, послышался ее угрожающий шепот. Она ругалась на арфике, а ночной гость, похоже, начал оправдываться, тоже шепотом. Она тихо засмеялась — его ответ ее развеселил.

'Кто там? Белый принц-лев? Должно быть, Ролл, больше некому — его соперник ушел на Черную гору, а великан Горо на любовь жрицы не претендует. Раб любви — не в счет...'

Он вздрогнул, когда жрица испуганно ахнула, но расслабился, услышав звуки поцелуев, порывистый мужской шепот, тяжелое дыхание и тихие стоны.

'Оказывается, ее любовник — Ролл'.

Страсти снаружи накалялись — того гляди, полог займется пламенем! — стоны стали громче, возня активней, зашуршала одежда...

Вдруг Толана воспротивилась.

— Нет, — тихо возразила она. — Но! Фо-но! Бефиз! — Последнее слово она произнесла в полный голос.

Воцарилась тишина. Оба переводили дыхание. Потом лев предпринял вторую попытку...

— Отчаливай, — лениво произнесла она. — Сказала же... Бефиз!

Устный отказ жрица подкрепила неким действием, которое очень не понравилось ее кавалеру.

— Грогия! Эч-эч-эч... Фо-но!

— Что вы за народ такой бестолковый — мужики? По-хорошему не понимаете. — Толана вернулась на ложе. Заметив стилет в ее руке, Борис догадался, что удержало льва от дальнейших посягательств на ее тело — когда холодное оружие приставлено к горлу, пропадает всякое желание домогаться даже самой распрекрасной дамы.

Похоже, Ролл предупредил о чем-то, на что Толана ответила:

— Оу! Конечно... Разогнался. — Вытянувшись, она сунула руку с ножом под подушку.

'Белому льву она не дала, — мысленно подвел он итог ночной встречи. — Не по Хуану сомбреро! Еще один несостоявшийся любовник... Может, у нее, правда, какие-то сексуальные проблемы?'

* * *

4. Плащ Ящера на Нем...

Его разбудили нежные прикосновения, кто-то гладил его лицо.

Разлепив тяжелые веки, Борис увидел Толану и улыбнулся. Жрица закатила глаза.

— Оу! Улыбка... Утони я в Черной воде!

— Сколько времени?

— Не все ли равно? Или ты куда-то опаздываешь? — Она усмехнулась.

— Куда мне было нужно, я уже опоздал. — Борис потянулся и вдохнул ее травянисто-чайный аромат. — Еще позавчера опоздал.

Она провела пальчиком по всей длине его вытянутой руки.

— Мне нравятся твои руки. У тебя красивые, сильные пальцы...

Это признание почему-то вызвало смятение. Он поднес ладони к лицу и начал их рассматривать. Он не находил в них ничего особенного — руки, как руки. Его настороженный, смущенный взгляд был встречен лукавым прищуром.

— Правда, мне очень нравятся твои руки.

Она искушала своей близостью. Может, испытывала? Она ничего не делала, просто сидела рядом и любовалась им, как вчера вечером. А он, несмотря на томную леность после сна, все острее чувствовал ее запах и тепло ее тела. Да еще утренняя эрекция, с которой просыпаются все здоровые мужчины — воины, принцы, правители, рабы...

'Интересно, можно ее обнять и поцеловать без разрешения?'

Он не стал рисковать и, чтобы отвлечься от грешных мыслей, начал думать о доме.

— Что ты делала в моем мире? — Он давно хотел спросить, и момент выдался подходящий.

— В вашем мире, — эхом отозвалась она.

— Наверное, зря начал разговор?

— Теперь это — уже не тайна.

— Так, просвети. — Пора было, наконец, узнать, благодаря чему или кому, он познакомился с Толаной и, в результате, оказался в Пфефике.

'Чтоб он провалился в Тартарары!'

— Мы искали 'Око Света Боугов'.

— Что это такое?

— Камень. Символ верховной власти.

— Драгоценный камень?

— Волшебный. Он переходит от одного офгирдана другому, вместе со званием. — Толана прилегла рядом. — В короне офгирдана есть специальное вместилище для 'Ока Света'. Считается, что 'Око' в нужные моменты просветляет голову офгирдана, и тот находит правильное решение.

— Только считается? Или оно, действительно, просветляет?

— Око волшебное же! По идее, должно просветлять. Вот только на Дорина, но оказывает какое-то странное действие. Или у старика в голове вообще ничего не осталось, на что можно влиять.

Последнее замечание, сделанное крайне серьезно, вызвало улыбку.

— Как 'Око' попало в наш мир?

— Конис Жеда, один из первых фарогаков, выковырнул Око из короны и пустился в бега. А перед побегом обчистил сокровищницу фарогаков. В Пфефике никогда прежде не случалось ничего подобного. Ну, воровали из родовых сокровищниц, но чтобы к Оку прикоснулся кто-то, кроме офгирдана — такого не было. Выяснилось, что Жеда подался к вам.

— Каким образом выяснилось?

— Воронихи сказали. И дивейры.

— Они ему помогали?

Толана посмотрела на него так, словно у него на лбу вырос рог.

— Нет, конечно! Они — жрицы! Они — ясновидящие.

— Понятно. А почему Жеда убежал в наш мир?

— Думал, что там его не найдут. В вашем мире, можно купить все — власть, славу, любовь. Жеда прихватил с собой отряд мелзи. Поступок, достойный презрения... Но кто еще мог согласиться, его сопровождать? А свои — сразу прирезали бы, без разговоров. — Толана перевернулась на спину и, рассматривая складки полога, продолжила. — Фарогаки, естественно, не стали разглашать такое дело. Ведь поднялась бы смута. Ну, как же! Офгирдан да без Ока? 'И зачем нам такой офгирдан? Так, недолго — порядок нарушится! А давайте вместо Дорина выберем кого-нибудь помоложе да из другого клана. Фарогаки что-то засиделись в Гэлах-кэр'. Фарогаки тайно обратились к жрицам. Мы меж собой посовещались и согласились им помочь, дать проводников. Тетки отправили меня и еще двух сестер.

— Проводник — это кто?

— Тот, кто чувствует 'Око'. Жеда должен был носить камень при себе. Не для того он его воровал, чтобы где-то прятать.

— Ты, значит, была проводником?

— Так получилось. — Она словно извинялась за свое вторжение в его мир, в его жизнь.

'Если бы искала свой волшебный кристалл, а не шлялась по антикварным магазинам, то ничего бы и не было... И я никогда не узнал бы про твой Пфефик!'

— Алину приставили к тебе, твое тело охранять?

— Чтоб ее пурги разодрали!

— Алина — лиса? Это нижний клан, так? А какие еще есть?

— Нижние? Пелусы. Еще есть крафты, волоны, гикоры, дейфусы, момры... Много разных...

— Змеи, — задумчиво добавил Борис.

— Грогии — жреческий клан. Кроме нас, еще — харлисы и дивейры...

— Три жреческих клана? — уточнил он.

— Да. Так исторически сложилось. Небо, земля, вода...

— Короче, ничего не понял. А драконы? Первые?

— Фарогаки — верхний клан, — поправила она. — Есть еще волоны и тэрлинги. Потом идут гикоры, урусы, крафты... Момры. — Новые слова сыпались, как горох.

— Момры?

— Медведи. До сих пор спорят за первоочередность с крафтами, дейфусами и гикорами. Ладно, у теузаров есть законные основания... Но момры-то куда лезут?

— Подожди-подожди. — Борис решил вернуться к основной теме разговора, а с кланами разобраться позже. — Ты про 'Око Света' рассказывала.

— 'Око Света' — камень из нижнего мира. Из Рифрэна. Был такой героический период в нашей истории, когда воины отправлялись совершать подвиги в нижний мир. Да и к вам тоже, бывало, порезвиться заскакивали...

— Давай, сначала про Жеду.

— Чего про него говорить?

— Вы нашли его?

— Мы нашли его логово, но пока ждали воинов, его достал... один следопыт. — Ее голос стал тише, а лицо сделалось непроницаемым. — Дружок Грокки. Риферкари... — Жрица зло сверкнула глазами.

— Что не так? — Борис не понимал причину ее раздражения. — Он не должен был найти?

— Его не должно было там быть! Или меня... — Ее приступ гнева прошел так же неожиданно, как вспыхнул. Взгляд начал теплеть. — Но тогда я не встретила бы тебя.

— Как следопыт его нашел?

— По следам, как же еще. — Она взмахнула рукой. — Всех обвел вокруг пальца. Ха! И стребовал с м*дака Дорина и фарогаков двойную плату.

— Вы поэтому уехали?

— Нет. Когда я познакомилась с тобой, мы только вышли на след Жеды. И после его поимки не сразу вернулись... Надо было еще мелзи найти. Вот, Алина душу отвела, гоняя по подземельям мелзи и ваших бомжей... Не знаю, сколько их там она со злости поубивала...

— Бомжей-то за что?

— Какая разница! Они ничем не отличаются. Ваши — даже более мерзкие.

Борис понимал, что она говорит то, что думает, но никак не мог привыкнуть к подобной непосредственности. Прямота ее ответов лишала дара речи. Обитатели Пфефика, похоже, действительно, не видели никакой разницы между бомжами, зачастую безобидными и несчастными, людьми из его мира и опасными воинами из клана крыс.

'Среда формирует сознание! И ничего тут не поделаешь. Вероятно, с иным образом мышления в Пфефике выжить невозможно'.

— Что стало с Жедой?

— Его казнили. Отрезали елдак, содрали кожу и оставили на съедение крабам.

— С него живого кожу содрали?

— С мертвецом-то чего возиться. — Она рассказала об изуверской казни, как о вчерашней погоде! И поинтересовалась:

— Ты вообще вставать собираешься? Уже скоро обед.

Подобные переходы от одной темы к другой коробили Бориса не меньше, чем ее прямота. Но в этом, черт возьми, была вся Толана.

Сдержав ругательство, он кивнул.

— Кстати, тебе надо побриться. Ты умеешь пользоваться клинком?

— Бриться? — Он воззрился на нее, потирая подбородок, заросший щетиной. — Или фехтовать?

— Бриться, конечно.

— Нет. Я только фехтую!

— Тогда придется поискать для тебя бритву. Скажу Юсе. Побрейся обязательно!

— А то, что?

— А то ты своей щетиной всю меня исколешь. — Она, в очередной раз, в свойственной ей простецкой манере, подтвердила свои планы на него.

'Х*я се, заявление!'

— Прямо-таки всю? — уточнил он тоже без игривости в голосе.

'Рабочий момент, чо!'

— Ты хорошо владеешь мечом? — задала она следующий вопрос, посчитав предыдущий решенным.

— Мечом не пробовал. А, вообще, у меня разряд по фехтованию. Правда, давно не занимался...

Борис пожалел, что забросил свое юношеское увлечение, которое очень пригодилось бы ему в Пфефике. Нет! Здесь это умение было просто жизненно необходимо.

— Прекрасно. — Она улыбнулась.

* * *

Умывшись и побрившись, Борис вышел к столу, где Толана, одетая в домашнее платье-халат, обгладывала косточку и просматривала толстую книгу.

— Приятного аппетита. — Он устроился напротив.

— Аппетита? — Она оторвалась от чтения. — Знакомое слово. Что-то, вроде 'смака' или 'вкуса'? Разве бывает неприятный аппетит?

— Это такое устойчивое выражение. Его надо понимать целиком, а не каждое его слово по отдельности.

— Не проще ли сказать: 'Вкусной еды тебе'?

— Можно и так, — согласился он, закрыв тему и не желая углубляться в лексические дебри.

Завтрак проходил в молчании. Жрица увлеченно — так, что забывала жевать — изучала толстенную книгу с картинками, изображавшими растения, мелких животных, насекомых, целиком и отдельные части. Если этот талмуд не был учебником по биологии, то, вероятно, являлся пособием по магии и приготовлению всяких колдовских зелий.

— Интересная книжка? — Борис решил проверить догадку, на свой страх и риск.

— Жутко скучная. — Она захлопнула фолиант. — Однако очень нужная и полезная.

— Про что? Про... — Он перебирал в памяти слова обоих лексиконов в поисках подходящего и не оскорбительного. — Про лечение?

— Угу. Лекарства на продажу заканчиваются. Осталось совсем мало, надо приготовить еще. Малыши поменяют их на что-нибудь на рынке, а то съестные припасы тоже на исходе.

Утоливший голод Борис занялся своим гардеробом. Отмерив ширину плеча, он растянул ткань и, проткнув ее столовым ножом, удлинил прореху.

— Что ты делаешь? — заинтересовалась жрица его 'художествами'.

— Дырки! Хочу усовершенствовать модель своего костюма. Дашь мне небольшой кусок веревки, если не жалко, чтобы подвязаться?

— Не жалко, но будет похоже на платье. Подумают, что ты — женщина...

— Тогда я повешусь на куске веревки, который мне дашь.

— Я не сомневаюсь, что ты — мужчина. — С томной улыбкой она ласкала взглядом его обнаженный торс.

— На что твои 'малыши' обменяют лекарства? — Борис решил вернуться к теме здравоохранения. — У вас нет денег?

— Не понимаю, какой толк от этих бумажек. Ах, ну, да! У вас же отношения — товарно-денежные. — Она иронизировала. — Но накопления вы все равно делаете в желтом металле и драгоценных камнях.

— Ты говоришь так, будто это я придумал. — Он посмотрел на нее, через неровную бахромчатую прорезь в плаще. — Такова общепринятая шкала ценностей, по крайней мере, у нас. Впрочем, как я понял, и у вас тоже ценится золото, и ювелирные украшения востребованы.

— Еще у нас есть плафик.

— Плафик? Что это?

— Плафик — топливо, свет, тепло. Сила и мощность!

— Что он из себя представляет?

— Вещество — твердое и жидкое. Им заправляют светильники, на нем работают подъемники, лодки и другие всякие-разные механизмы. Плафиком можно воду очищать и греть. Им заряжают оружие. Плафик можно обменять на все, что угодно.

'Так вот, почему у ламп и фонарей нет проводов! И, кажется, что лодка плывет сама по себе и бесшумно. И лифты тоже... Полезная вещь этот плафик. Что она, там говорила про оружие? Похоже, плафик — это жидкая энергия. Что-то из области фантастики! — Внезапно прозревшего Бориса охватил синдром первооткрывателя. — Надо будет подробней узнать, как используют плафик. Понять бы еще, что он из себя представляет... Если удастся прихватить его с собой, то я стану миллионером. Интересно, сколько он может стоить у нас? Дофигищи он будет стоить! Это даже не миллионы, а миллиарды! Начнется новый виток научно-технического прогресса... Да что там, виток! Такие горизонты откроются, мама не горюй. — Мысли унесли его в гипотетическое будущее. — Цивилизация может подняться на более высокую ступень развития. Наступит эра сверхновых супертехнологий!'

Толанин смешок вывел его из состояния глубокой задумчивости.

'Что ее так развеселило? Неужели мое лицо?'

А его лицо в эту минуту, надо думать, выражало алчность, выдающую его коварные, корыстные планы. Пойманный с поличным — он закусил губу и покраснел, признавая себя промышленным шпионом.

— Тебе стала известна наша самая главная и великая тайна, — ровным и страшным голосом произнесла жрица. — Чужие не должны знать о плафике! Мне придется тебя убить.

У Бориса перехватило дыхание и сердце ушло в пятки, когда он увидел в ее руке стилет. Она крутила его пальцами, как заправский головорез...

— Я сделаю это быстро, тебе не будет больно, ты даже не успеешь ничего почувствовать.

Он видел, как она умеет убивать!

— Я никому не скажу, — прошептал он. — Клянусь!

— Из всех людей только мертвые хранят тайны.

— Нет! — Он начал отползать от стола, хотя знал, что убежать не успеет. — Не надо! Пожалуйста...

Толана нахмурилась и, покачав головой, произнесла обычным тоном:

— Борь, ну ты чего? Я же пошутила.

Он не поверил, но могильный холод перестал быть ледяным.

Жрица огорченно вздохнула и, не целясь, метнула стилет в один из камышовых щитов, в самое 'яблочко'.

— Вот, видишь? — Она показала пустые руки. — У меня больше нет жала.

На четвереньках она подползла к нему, окутывая нежным облаком знакомого запаха дачного чая.

— Прости. — Она толкнула его плечом.

— Дура! И шутки у тебя — дурацкие. — Он подтянул брошенный плащ и быстро завесил свой торс спереди, по самую шею.

— Да, ладно тебе. — Она погладила его голую спину. — Не обижайся.

— Я чуть не помер со страху.

— Я больше так не буду. Что мне сделать, чтобы ты меня простил? — Ее губы коснулись его уха.

— Больше так не шути! — Он локтем отвел в сторону ее руку, теребившую бок.

— Хорошо. Дай потрогаю. — Она прижалась к нему. — Как ты мог подумать, что я тебя убью? Ты очень красивый, а красоту нельзя уничтожать — это преступление. Красота должна радовать, дарить наслаждение. Ты порадуешь меня?

Борис резко повернулся, собираясь послать ее куда подальше, и замер, встретив ее пристальный взгляд.

Она ждала. Он должен был сделать выбор.

Или он сейчас ей нахамит — и никогда не вернется домой.

Или сделает то, что мог сделать уже давно...

Летели мгновения. Она наблюдала за выражением его лица, отражавшего сложную, внутреннюю борьбу. Она не говорила о том, что хочет его любви, и не делала прозрачных намеков на то, что пора бы уже... Она не применила ни одну из тех уловок, которыми пользуются женщины, чтобы заставить мужчину потерять над собой контроль. Она не показывала, насколько он для нее желанен, и только улыбнулась, когда поняла, какое решение он принял.

Он потянулся к ней, но замер на полпути, заметив карликов, которые пришли убрать со стола и, вместо этого, беззастенчиво глазели на них. Она проследила за его взглядом.

— Они думают, что я буду тебя посвящать.

— В смысле, на лицо садиться? — уточнил он, поправляя плащ на талии.

— Ага! Хотят быть свидетелями.

— Еще и свидетели при этом присутствуют? Ужас...

— Без свидетелей обряд теряет значение.

'Спокойствие, только спокойствие, — приказал он себе. — Не надо выпендриваться и борзеть... Это вызовет ответную грубость или, не дай бог, чего-нибудь похуже. Нельзя забывать, что сила на ее стороне. Если с ней я как-нибудь справлюсь, то с ее телохранителем вряд ли. Да еще пирогаки...'

— Я так не могу... когда на меня смотрят. Это же интимное дело.

— 'Интимное'? Смешное слово.

— Нет, правда, я так не могу, — твердо повторил он.

Возможно, жрица постоянно занималась сексом на виду у посторонних... Но не в этот раз. Она отослала слуг. Карлики засуетились и, быстро собрав посуду, покинули зал.

Однако момент был упущен.

— Пойдем на ложе, — предложил Борис.

— А здесь чем плохо?

— Все это... так... неожиданно.

— Ты такой хорошенький... так мило краснеешь... — Она прильнула к нему, обняла за плечо и потерлась носом о висок. — Иногда в ночи, лежа одна, я видела твое лицо, твои глаза, губы... улыбку...

— Ань!

— Я не 'Ань'! — От ее дыхания волосы зашевелились и пробежали мурашки. — И ты полностью свободен от своих надуманных обязательств.

— Толана... — Он выпрямился от прикосновения ее крепкой грудки к лопатке.

— Тебе стоит только начать... и все получится, само собой, — посоветовала она, как опытный и терпеливый наставник. — Вот, увидишь, это так же просто как дышать, так же необходимо... если хочешь жить.

'Если хочешь жить, трахни меня', — перевел он для себя.

— Забудь о глупых условностях своего мира, не думай ни о чем, просто наслаждайся. Загляни в себя, и ты поймешь, что хочешь этого. — Ее шаловливая ручка ощупывала его живот, опускаясь все ниже, под складки плаща. Его тело предательски задрожало от нежной, настойчивой ласки, в паху ощутимо до неудобства потяжелело.

— Хочу? — Он прислушался к себе. Да, ему был нужен секс! Потому что он был молодым, здоровым мужчиной и испытывал естественную потребность, потому что проклятый Пфефик держал его в постоянном напряжении и не позволял расслабиться, потому что Толана была красивой девушкой и хотела его.

— Борь, будь проще. — Ее шепот овевал теплом шею и посылал под кожу возбуждающие волны, потягивавшие соски. Да еще эйфория...

— Значит, ты всегда получаешь, что тебе нравится? — Он резко повернулся к ней.

— Обычно получаю. Если не беру сама, то мне присылают в подарок.

— Вот бы мне так... кто-нибудь присылал пое*аться.

Уже пора было начинать отрабатывать свое право на возвращение. Или хотя бы штаны заслужить...

Когда он повалил ее на подушки и прижался щекой к ее груди, она вздохнула или всхлипнула, и этот звук чудесным раскатом отозвался у него внутри. Плащ соскользнул, и от ощущения собственной наготы перед женщиной он возбудился еще сильнее.

— Черт, что я делаю...

— То, что не сделал бы ТАМ... никогда...

— Никогда, — эхом повторил он.

— Заметь, нарушать запреты очень приятно.

— О, да! — Кроме предвкушения, он чувствовал что-то еще. Может, укор совести?

— Смотри на меня! — Она прогнулась под ним, требуя одновременно внимания и действия. — Не прячь от меня свой взгляд.

Призвав всю свою смелость, он посмотрел на нее и увидел совсем близко ее глаза, потемневшие от желания, и влажный, приоткрытый рот. Завороженный он склонился, и ее расширенные зрачки слились в один, похожий на тоннель в бездну...

Их губы столкнулись двумя горячими волнами. Его язык несмело проник в глубину ее рта и, встретив ее игривый язычок, сплелся с ним в страстном танце. Он пробовал ее на вкус, наслаждался ее податливостью и не мог оторваться.

Кровь кипела. Сердце бешено колотилось в груди, где ему стало тесно. Воздуха едва хватало, чтобы не умереть.

Он ощупал стройные бедра, обтянутые тканью, ставшей, казалось, непреодолимой преградой и, замычав от досады, отстранился и распахнул халат... При виде ее покорного тела, он понял насколько велико его желание обладать...

Он погладил живот с татуированной змеей, ощущая под рукой гладкую, прохладную кожу, лобок, покрытый светлыми волосками. Его пальцы осторожно коснулись тугих валиков половых губ, он хотел найти клитор, но подстегнутый сексуальным голодом, скользнул ниже и глубже... Она была готова его принять!

Испугавшись своей дерзости, он одернул руку.

— Давай... — Она бесстыдно отвела бедро в сторону, приглашая его, и он немедленно воспользовался ее предложением. Раздвинув головкой тугую, атласную плоть и сделав одно поступательное движение, он застонал...

Она была очень тесной!

Ошеломленный завоеватель — протаранивший ворота крепости, рванувшийся вперед с боевым 'эге-гей' и застрявший — Борис замер, дрожащий и оглушенный новыми ощущениями.

— Оу, какой ты горячий! — порывисто прошептала она. — Не ожидала...

— Сам не ожидал. Все из-за тебя...

— Войди в меня, любовь моя.

— Сейчас... — Он не двигался, боясь причинить ей боль, только нежно потягивал пальцами ее розовый, отвердевший соски и страдал от невыносимого томления. — Ты, случайно... не целка?

Вполне возможно... И как тогда быть? Опыта-то по этой части у него никакого.

— И что? Откажешься от меня?

— У меня не было... девочек.

— Да-фай, — торопила она, колышась от нетерпения. — Меня давно распахали. Жарь! Дай мне почувствовать... твою мужскую силу. Засади уже!

Ему в лицо ударил горячий ветер, и все, что для него было в жизни главным — кредо, этика, принципы, — мгновенно вылетело из головы. Приподнявшись на руках, он энергично упрочил свою позицию под сладостный аккомпанемент женских стонов и, овладев полностью, услышал радостный вскрик. Ухватившись за его плечи, она с дрожью изогнулась и приветствовала его вторжение восторженной судорогой.

— Ой, спасибо, тебе, спасибо, конис Грокки... Свершилось!

Переживаемые им мгновения были воистину прекрасны, но благодарить за них этого пид*раса...

— Не напоминай о нем, — прорычал он.

— Только не останавливайся! — Ее пальчики, то легко порхали по его спине, то жестко впивались в кожу.

— Толана, тише, нас услышат, — говорили в нем остатки благоразумия.

— Боря... Неужели ты это сделал?

— Сам себе удивляюсь. — Он старался двигаться медленно, чувствуя, что долго не протянет. — Скажи, когда? А то я скоро...

— Не сдерживайся, — разрешила она.

Да! Он хотел этого больше всего и, отпустив себя, попал во власть инстинкта, такого же древнего, как сам человек, инстинкта, рефлекторно вращающего бедра. Сквозь агонию наслаждения слышал ее стоны, свое имя, повторяемое шепотом, и тоже говорил что-то, пока не почувствовал, что срывается и летит. Вверх или вниз — все равно. Главное — само освобождение.

Ощущение полета...

* * *

Он лежал, не шевелясь, тяжело дыша и ничего не видя перед собой. По мере того, как гасли горящие брызги в пустой голове, связь с реальностью восстанавливалась.

— Не плохо для первого раза, — послышался шепот Толаны.

— Угу...

Он почти любил ее, когда мысли начали возвращаться обратно. Испуганные, сердитые, покаянные — они проклинали друг друга, ворчали, исповедовались...

— Я в тебя... кончил. Прости. — Он сполз с ее распластанного тела, отодвинулся в сторону и прикрылся плащом. Он смотрел на нее так, словно теперь, она могла его укусить или убить.

— Не беспокойся. — Она довольно улыбалась, похожая на кошку, сожравшую канарейку.

— Точно ничего не будет?

— Правда, что в первый раз, все равно, что с девственницей?

— Так говорят.

'А с ней... с ее тесной дыркой, и во второй, и в третий раз — будет, как девственницей'.

Они стали любовниками! Но что дальше? Он сделал ее своей, но ведь от этого она не стала его женщиной?

— Я знала, что мне с тобой будет очень хорошо, — призналась она, внимательно изучая его лицо. Ее взгляд то теплел, то становился ледяным. Она то робко улыбалась, то сжимала губы до скорбной складки в углу рта.

— Что не так? — Он не мог понять, что с ней происходит. — Я что-то неправильно сделал?

— Все хорошо. Очень хорошо, — повторила она.

— Но я же вижу! Ты изменилась... — Голосом он выдал свою тревогу.

— Дело не в тебе.

— А в чем? В ком? В тебе?

— Просто, у меня давно не было мужчины... а ты...

— Что я?

— Еще и похож...

— На кого похож?

— Забудь... Твоя любовь — это то, что мне было нужно. Очень нужно.

Погладив его плечо — хорошо, не похлопав по-господски! — она поднялась и удалилась в бассейн, ни разу не оглянувшись по дороге.

Борис остался наедине со своими мыслями. Его — если не пугало — заставило призадуматься то, что с ним творилось.

Он только что открыл нечто новое — самого себя. Он узнал такую сторону своей натуры, о которой не подозревал. Он представить не мог, что его мужское начало — в своем извечном стремлением побеждать и властвовать — может так разбушеваться именно в этом своем проявлении. Он не считал себя сексуально озабоченным, в отличие от Шурупа, и был, в общем-то, разборчив при выборе партнерши, и думал, что способен контролировать себя во время половых актов... Но тут, как с цепи сорвался. Притом, что совсем недавно Толана вызывала у него ненависть и отвращение...

До сегодняшнего дня Борис был уверен, что такое случается только в юношеском возрасте, из которого он успешно вырос, и мог заниматься сексом, не пуская слюни, как юнец, впервые ощутивший влажный уют пи*ды.

Если подобное повториться еще раз, он будет ничем не лучше мальчишки, поступки которого диктуются исключительно гормонами!

* * *

<...>

* * *

Борис проснулся на ложе, в прекрасном настроении, несмотря на то, что он все еще находился в Пфефике. Ему снились дивные, эротические сны. Утреннее 'палкостояние', как неотъемлемая часть мужского пробуждения — обязательное и ни к чему не обязывающее, свидетельствующее о гендерной идентичности, возбуждение без причины — натянуло покрывало шатром.

Ему была нужна Толана. Он хотел разбудить ее и подарить ей какую-нибудь изысканную ласку, которая приятно удивила бы ее. Он хотел, чтобы она запомнила его нежность, чуткость и предупредительность. Он просто не мог себе позволить, оказаться худшим среди ее любовников!

К превеликой бориной досаде и сожалению, жрицы на ложе не оказалось.

Он прислушался к далеким голосам на кухне или в коридоре, все они были мужскими.

Он продолжал валяться — торопиться ему было некуда.

Изучая взглядом складки балдахина, он вспоминал, как Толана ласкала его, как чутко реагировала на каждое его прикосновение... Как она стонала от наслаждения, подстегивала его непристойными признаниями и билась в экстазе. Она выдоила его полностью...

Он заново переживал мгновения вчерашнего дня и минувшей ночи.

Толана перевернула его мир!

Еще никогда в жизни он не испытывал такой дикий восторг от обладания женщиной. Он чувствовал себя самым счастливым мужчиной на свете.

Толана дала ему гораздо больше, чем он ей.

Ее оргазмы — это нечто! Бурные, явные... до которых хочется доводить ее еще и еще, и разделять их с ней снова и снова... до полного изнеможения.

А как она делала минет! Такое не забудешь до конца дней. Отныне и всегда он будет искать случай, чтобы снова испытать нечто подобное. Все его бывшие подруги в подметки ей не годились.

Отныне он обречен, сравнивать с Толаной всех девушек, с которыми встретится в будущем.

'Если только у меня есть будущее'.

В лабораторию прошествовала забавная процессия — великан Горо нес на плече большой плетеный короб и огромный мешок в руке, сопровождавшие его карлики были навьючены мешками поменьше. На приподнявшегося на ложе Бориса они покосились, как на пустое место, без презрения, зависти и любопытства, даже кивком не поприветствовали. Толана, появившаяся в зале следом за своими помощниками, тоже не обратила на него внимания. Погруженная в свои мысли, она направилась к столу, своим равнодушием остудив его любовное рвение — абсолютно чужая и далекая женщина, а вовсе не та бесстыдная, сексуальная партнерша, для которой не существовало запретов в постели.

Радуги в бориных глазах, расцветившие все вокруг и делавшие этот мир чудесным и радостным, исчезли. Алмазы с неба осыпались, со звоном бьющегося стекла...

Это был суровый Пфефик! С его холодными, серыми, грубыми камнями, видневшимися из-под пестрых ковров. С шипящими пирогаками, резвившимися на нижней площадке. С унылым видом залива за окнами, в черных водах которого обитали хищные твари.

Фантастический, чудовищный, ужасно негостеприимный мир!

'Нет, ничего не изменилось... Мне следует привыкнуть к переменам ее настроения, и надеяться, что на мне это никак не отразится. И ни в коем случае нельзя забывать, что я, хоть и законный любовник, но раб.

Ха! Быстро я осознал свое место в здешней иерархии!'

Юса положил на край ложа стопку вещей.

— Да-фай, — предложил он трескучим голосом.

— Уже даю. — Тоскливо вздохнув, Борис подтянул к себе выданные два комплекта вещей.

'О! Аж сразу двое порток заработал!'

Он развернул и поднял перед собой штаны, изучая модель, и устремился взглядом выше стеганного пояса, дальше — на статуэтку Евы и Змея. Напоминание о первородном грехе...

— Да-да. Поддался соблазну, не устоял, пал... Вкусил запретный плод. Грешен, — покаялся он. — Ты тоже согрешишь... тебя изгонят из рая... твой сын станет первым братоубийцей. А твои потомки будут жить в мире, где добро никогда не победит зло... и не потому, что добро слабее зла... Зло — это не армия агрессоров, которая хочет покорить и уничтожить все народы. Добро и зло — внутри каждого человека.

Он натянул кожаные штаны местного производства с косым клапаном на кнопках вместо ширинки и рубашку без ворота из плотной ткани, надел на босу ногу мягкие кожаные полусапожки. Если в Пфефике носилось нижнее белье, то его не выдали. Пришлось довольствоваться тем, что было.

Покинув ложе, Борис повернул статуэтку лицом к стене.

* * *

В зал, после утреннего туалета, он вернулся посвежевшим, с надеждой, что Толана, наконец, обратит на него внимание. Он остановился в двух шагах от нее. Она смерила его равнодушным взглядом и жестом пригласила его за стол.

— Сегодня я буду занята, — предупредила она уже в середине завтрака. — Мне нужно сделать лекарства.

— Кто-то заболел?

— Я тебе говорила, что надо сделать лечебные средства на продажу и обмен. Кстати, у тебя нечего не болит?

Двусмысленный вопрос... Если она интересовалась последствиями занятий сексом, то ломота от подобных упражнений была приятным напоминанием, а раны, полученные им во время пленения, заживали без осложнений и не доставляли никакого неудобства.

— Ничего не отваливается, — заверил он.

— Вот и хорошо. — В ее голосе, если и были интонации, то лишь докторские.

— А мне что делать? — осторожно спросил Борис.

— Не знаю. Можешь посидеть со мной в лаборатории, но боюсь, что уже скоро это тебе наскучит.

— Я видел книги.

— Это священные книги, ты не сможешь их читать. Хотя в них есть картинки. Очень красивые.

* * *

В залитой ярким светом операционной-лаборатории он устроился в уголке и безучастно наблюдал за жрицей.

Надев клеенчатый фартук мясника и закатав рукава, Толана начала варить свои зелья. Ей ассистировал Береск. Вокруг все кипело, булькало, капало и распространяло специфические запахи, но не противные, по большей части парфюмерные, нежели лекарственные. Сверяясь со своей фармацевтической книгой, она колдовала над сосудами невероятных форм и разных размеров, размалывая, взвешивая и смешивая подозрительного вида и происхождения компоненты. Однако человеческие останки, дохлые крысы и сушеные лягушки замечены не были.

Борис невольно залюбовался Толаной, которая, лихо и уверенно маневрируя между столами с пробирками и фантастическим оборудованием, везде успевала. Преобразившись в своей стихии, на фоне окружающей обстановки она стала похожа на прекрасную сказочную ведьму. Казалось, вот-вот, она оседлает метлу и вылетит через пирамидальную вытяжку над большим лабораторным столом.

Он подумал, что, несмотря ни на что, она необыкновенная женщина. Простая и мудрая. Слабая и способная за себя постоять. Сумасшедшая и рассудительная. Наделенная великими знаниями и нисколько не высокомерная при своем всемогуществе. В ней удивительным образом сочетались самые противоположные качества. Она не могла не вызывать восхищение и уважение. Она владела магией исцеления, ей были известны тайны, недоступные простым смертным.

Открытие этой стороны многогранного характера жрицы и ощущение собственной причастности к сакральному, почему-то возбудили его. Обозвав себя извращенцем, он отправился в соседний отсек, именуемый 'темной', хотя светильников в нем было предостаточно.

Это помещение, в отличие от покинутого только что, походило на лабораторию алхимика гораздо больше. Вся его обстановка — столы, скамьи и стеллажи — были сделаны из каменных без декоративных излишеств плит, ровных, гладких и аккуратно подогнанных. Исключение составляла пара железных табуретов, с мягкими сидушками. На штангах под потолком висели пахучие пучки сушеных растений, между ними на крючках болтались полотняные мешочки, набитые травами. На вместительных полках высоких, от пола до потолка, сквозных стеллажей стояли каменные шкатулки разных размеров, чучела мелких животных и птиц и множество фантастических предметов, которые, в самом деле, могли использовать для своих опытов искатели философского камня. Среди них был даже 'магический шар'. Книги — толстые фолианты в кожаных переплетах, — расставленные в художественном беспорядке занимали три шкафа в глубине.

В общем, 'темная' очаровывала своим средневековым интерьером.

Включив ближний светильник, Борис принялся рассматривать чучело ящерицы на щите над входом.

— Сейчас найду тебе какие-нибудь книги с картинками, — сказала Толана, отвлекшись на время от своих экспериментов.

— Спасибо, что уделяешь мне внимание.

— В следующий раз — ты мне уделишь... внимание, — с улыбкой намекнула она на 'толстые обстоятельства'.

Она выбрала для него три книги и положила на каменный стол.

— Вот. История Пфефика, история кланов, история войн. Если что-то не поймешь, то спросишь. Читать удобней будет в углу, там столик для этого специально сделан.

— Толана, почему у вас нет деревянной мебели?

— Мало у нас деревьев. На севере есть большие леса, но привозить оттуда древесину неудобно и накладно.

— По рекам нельзя сплавлять?

— По рекам. Как же еще? Но это долго и опасно. Зато у нас в избытке камня всяких пород и железа разных сортов, — объяснила она и ушла, оставив его наедине со стопкой увесистых томов.

Борис рос в семье, где много читали, а собранная родителями библиотека вызывала восхищение у знатоков, но иметь дело с подобными раритетами ему не доводилось. Добротные, в кожаном переплете с золотым тиснением, углами, усиленными узорчатыми, металлическими пластинами, — одним своим внешним видом местные книги производили неизгладимое впечатление.

Он перенес книги на угловой столик с подставкой, включил 'настольную лампу' и, устроившись на высоком табурете, приступил к изучению чужой истории по картинкам.

С первых же страниц, он понял, что разобраться во всех этих историях смог бы даже ребенок, так как почти на каждой странице имелись иллюстрации — смысл гравюр и цветных, выполненных в очень реалистичной манере миниатюр, легко угадывался. Одни сюжеты были нарисованы, как комиксы — события, каждое из которых было помещено в рамку, шли в последовательном порядке. Другие рисовались по правилам иконографии — главное событие в центре, а сопутствующие по кругу. Значки над головами персонажей обозначали, к какому клану они принадлежат. В этих символах Борис узнавал зверей, как мифологических — драконов, козерогов, грифонов, — так и похожих на фауну его мира — львов, быков, крыс, орлов и других.

С одним непонятным 'комиксом' он отправился за разъяснениями.

Жрица засекла по песочным часам время выпаривания или кипячения своих снадобий и склонилась над открытой книгой.

— Это появление портала. — Она показала на тонкую вертикальную полосу, над камнем в пещере. От 'полосы' в разные стороны расползались змеи с козьими рогами. — Это рогатки. Их укусы не смертельны, но очень болезненны.

На следующей картинке полоса превращалась в конусы, обращенные вершинами друг к другу, а по пещере бегали лохматые, шестиногие уродцы, с паучьими телами и головами, похожими на человеческие, но со множеством глаз.

— Пурги.

— Умные и опасные хищники?

— Их очень сложно убить, но они боятся огня и дневного света, — объяснила Толана.

— А разве портал — не свет?

— Свет, только у него другая природа. Портал — особое состояние материи. Не знаю, как объяснить, я — не мастер.

На третьем рисунке был изображен цилиндр, внутри которого невысоко над полом находилось серповидное устройство.

— Это замок.

Борис уже знал, что для того, чтобы задействовать портал, нужны два ключа. Значит, должен быть и замок, по крайней мере, один. Но то, что он увидел, изменило его представление о замках. Серп или бумеранг висел в воздухе, и если крепился к чему-то, то совсем незаметно.

В Пфефике все было, не как у людей.

— Почему в моем мире ничего не знают о порталах?

— Знают. Вы называете их 'аномалиями'.

— О! У нас много разных аномалий.

— Из этого множества аномалий — какие-то точно порталы.

— Они появляются сами по себе?

— Их создают боуги.

— Кто это?

— Жители Верхнего мира, существа высшего порядка.

— Гуманоиды?

— Их никто не видел.

— Для чего им порталы?

— Понятия не имею. — Она пожала плечами. — Для каких-то своих целей. Портал пересекает несколько миров. В Мицфэрэне никто не знает, где начинается портал и где заканчивается, разве лишь мудрецы... Мы дальше вашего мира и Нижнего мира не ходим.

— Нижний мир?

— Рифрэн. Из него к нам затягивает пургов и рогаток, когда портал устанавливается.

— Как вы научились пользоваться порталами?

— Нас научили мудрецы, точнее, наши мастера у мудрецов научились. Вообще, мастера всю жизнь учатся и много всего умеют делать.

— А мудрецы, как и где научились?

— У боугов.

— Значит, ваши мудрецы видели боугов?

— Боугов никто не видел. Думаешь, что с ними можно общаться, как сейчас мы с тобой?

— Что, мудрецы слышат в голове голоса? — Борис пошутил, но угодил в самую точку.

— Вроде того. Кончено, все происходит намного сложнее...

— У ваших мудрецов случается озарение?

— Наверное, да, — согласилась она. Не было понятия 'озарение' в словене.

С порталами и порядком передачи технических секретов все более-менее прояснилось.

* * *

5. Слабый оттого, что не ведает Сути...

'История кланов' оказалась еще более занимательной книгой. Как следовало из названия, в ней рассказывалось обо всех жизненных перипетиях народов, населяющих Пфефик и его окрестности.

Клановая система в Серединном мире существовала издревле, возможно, еще с эпохи Самых Первых. Кланы возглавляли рэгоны-вожди, многочисленные кланы делились на роды-тфоры с главами-гэлуфами. Число кланов было непостоянным — одни погибали, другие появлялись. Случалось, из-за внутренних распрей несколько тфоров отделялись от материнского ядра и создавали новую независимую общность со своим тотемом. Из дальних земель приходили 'молодые' кланы и уничтожали аборигенные.

Войны между отдельными кланами велись с начала времен, не считая непрекращающихся междоусобиц по незначительным поводам. Но был период, названный 'периодом войн', когда все кланы оказались втянутыми продолжительное и кровопролитное противостояние, — никто не остался в стороне, — слабые кланы были полностью истреблены, а среди оставшихся установилась иерархия, существующая по сей день. Конец войне положило первое собрание рэгонов кланов, на котором было заключено перемирие и приняты 'древние законы'. Так был создан Совет рэгонов, местный парламент. На втором сходе были установлены и признаны границы клановых территорий-рэфтов, которые, впрочем, оспариваются некоторыми кланами и по сей день. Так же был избран первый офгирдан, мудрейший из рэгонов — типа, мировой судья, для решения спорных вопросов.

Кланы змей и воронов, некогда многочисленные, изначально не были жреческими, но среди них были 'учителя', которые обладали разными тайными знаниями и экстрасенсорными способностями, и являлись хранителями древних святынь. Значительно поредевшие в период войн, эти кланы получили свое нынешнее священническое звание, вместе со статусом неприкосновенности, на третьем сходе рэгонов.

Самыми древними кланами считались драконы, козероги и грифоны. Они назывались первородными, их символами были мифические животные. За ними шли львы, орлы, спруты.

— Земля, небо, вода, — сказала Толана. — Так же, как жреческие. Змеи, воронихи, дельфинихи. Еще кланы можно разделить на прибрежные, морские, центральные.

— Ага. Территориально, — уяснил для себя Борис.

Во время обеденного перерыва, когда Юса принес в лабораторию бульон, жареное мясо и фрукты, у него, наконец, появилась возможность получить ответы на накопившиеся вопросы.

— А, что значит, 'верхние' и 'нижние'?

— То и значит. Верхние — вверху, нижние — внизу. Уважение и почет.

— А медведи?

— Тоже верхний клан. Но они, как дейфусы и теузары — это кабаны и быки — 'молодые'. К ним уважения меньше. Хотя приходится с ними считаться, потому что у них много воинов.

— А 'нижние' кто? Кто, кроме лис?

— Пелусы. Волки. Еще есть мауки-скорпионы, но они не заседают в совете. Они — дикие и бесправные.

— Так же, как крысы?

— Мелзи — это мелзи. Их никто не трогает, если они никого не трогают.

— Вожди мелзи заседают в совете?

— Кто их туда пустит? Безродных... Если на то пошло, то мауки, больше их достойны места в совете, потому что они — чистокровный народ.

— Мелзи — не клан? Они, типа, наших бомжей?

— Почему? Есть родовое ядро, со своими гэлуфами. Но к нему прибивается всякий сброд. Разбойники, прибывшие в Пфефик в поисках легкой наживы, беглые преступники, изгои. Мелзи принимают всех, без разбору.

— А почему лисы и волки 'нижний' клан? Они еще позже быков и медведей пришли?

— Нет, они пришли одновременно. Просто они начали Большую Войну. И проиграли... Если бы тогда первородные не договорились с кланами 'второй волны' о перемирии и не созвали всех рэгонов на сход, то объединившиеся молодые кланы могли бы уничтожить пелусов и фелисов, всех поголовно.

— Первородные кланы рулят...

— Раньше с ними считались. Теперь они ослабли.

К концу обеда, разобравшись немного с государственным устройством и политической ситуацией, Борис уже не чувствовал себя таким потерянным, как в самом начале.

Жрица продолжила занятия химией, а он вернулся к книгам. Точнее перебрался с книгой поближе к жрице, чтобы не бегать к ней всякий раз, когда требовалось объяснение.

Изучая следующий фолиант, он узнал о местных традициях, историю их возникновения, о том, какие подношения нужно делать различным храмам, какие ритуалы необходимо совершать во время стихийных бедствий или во избежание таковых. Наряду с вполне понятными церемониями, в книге были изображены довольно странные ритуалы.

Так, перелистнув очередную страницу, он с удивлением и любопытством воззрился на цветной, эротический рисунок, изображавший мужчину, который стоял на коленях, уткнувшись лицом в промежность полулежащей с широко разведенными в стороны ногами, обнаженной женщины.

Борис, который ни разу в жизни не проделывал подобного, задался вопросом — каково это на вкус, и что при этом испытывает мужчина? Когда он думал о таких моментах в сексе, то у него неизменно появлялось смешанное чувство — страха, брезгливости, но, вместе с тем и решимости, когда-нибудь попробовать. Ведь женщины могут как-то, без насилия над собой, брать в рот половой орган мужчины...

Он вспомнил, как прошлой ночью Толана делала ему минет. Она сосала член без смущения и отвращения, и ей это явно нравилось. А какое необыкновенное удовольствие при этом получил он сам!

Он понимал, что оральный секс, включает в себя и феллацио, и куннилингус, тем не менее, первое воспринимал, как нормальный и естественный элемент предварительных ласк и удовлетворения партнера, а лизание женского интимного места считал занятием недостойным, постыдным и унизительным для мужчины, лично для себя — неприемлемым.

'Хорошо, что обошлось без обряда посвящения в рабы любви. Если бы она села мне на лицо, я бы умер. Или облевался', — подумал он.

Заметив краем глаза приближение жрицы, он быстро перевернул страницу, стараясь не краснеть. На следующей картинке та же парочка, совокуплялась, но в традиционной позе, безо всяких извращений.

— Этот обряд совершается во время праздника плодородия, когда из Семи Долин привозят урожай, — прокомментировала она. — Праздник длится по три дня, два раза в году.

— У вас собирают по два урожая в год?

Он надеялся, что удастся избежать разговора на щекотливую тему. Вдруг Толана захочет, чтобы он проделал то самое действо с картинки? А он не сможет пересилить отвращение и стыдливый страх, и заставить себя ее вылизывать. И — конец любви!

— Весенний урожай не такой обильный, как осенний, — зимой все растет хуже — но хлеба и вина приносит не меньше. И зимние овощи вообще не горчат. В дни праздника никто никому не мстит и не убивает, иначе будет проклят. Все радуются жизни, пьют вино. Народ делится на пары, уединяется и совершает обряд Ойкос.

— Ойкос?

— Ну, да. Так называется обряд.

— А причем тут урожай?

— Считается, что тот, кто в эти дни совершит Ойкос — не будет голодать до следующего урожая.

— Что-то не вижу связи, — усмехнулся Борис.

— Женское чрево дает жизнь, которая выходит через лоно. Тело женщины отождествляется с землей, которая нас кормит. Но женщина сама по себе не может плодоносить, если ее не оплодотворит своим семенем мужчина, как земля не даст урожая, если ее не обработать и не засеять, поэтому после почитания лона, происходит совокупление. Дрючка, короче.

— Подобные обряды, вроде, совершали древние народы, — вспомнил он и поспешно добавил. — Но в наши дни такие праздники не отмечаю, если только в деревне, и самое большее — выпечкой хлеба из зерна нового урожая, без секса.

— Мы не отказываемся от обрядов праматерей и чтим древние законы. Сохранили даже место офгирдана, хотя для принятия важных решений достаточно одного Совета рэгонов. Если надо — и жреческий совет скажет слово.

— Жрицы не принимают участия в советах?

— Когда требуется наше вмешательство, мы не стоим в стороне, а по пустякам — пусть ругаются без нас. — Она отмахнулась. — Кстати, праздник урожая уже скоро. Хочешь поучаствовать?

А он-то уже решил, что угроза миновала!

— Нет! — с паническими нотками в голосе, воскликнул Борис.

— Ладно. — Жрица пожала плечами, выражая свое недоумение. — Не хочешь — не надо. Ойкос — дело добровольное...

Она вернулась к своему оборудованию, а он отнес книгу в темную, от греха подальше, и взял с полку другую, проверив ее на наличие рисунков. Судя по картинкам, она была посвящена катастрофам, странным и загадочным случаям и феноменам.

Думая об обрядовом сексе, он без особого интереса перелистывал страницы, пока не обнаружил цветную иллюстрацию, на которой человек в джинсах и джинсовой куртке выходил из портала. На втором плане было изображено чудовище, похожее на дракона, но с десятью щупальцами вместо ног.

'Не может быть! Это же я! Нет, ну, точно я!'

Борис вскочил с места и подошел к жрице, которая разливала в тару свое зелье. Рядом с ней Береск насыпал в кульки порошок.

— Толана! Что здесь написано? — спросил он не своим голосом.

Она с тревогой оглянулась. Сначала внимательно посмотрела на его лицо, потом на книгу.

— Обычное предсказание. — Она пожала плечами и вернулась к своему занятию. — Я-то уж думала, случилось что...

— Случилось! Почему меня нарисовали в этой книге?

— Потому что это — Книга Времен. И мудрецы говорили о тебе... Все правильно.

— Что правильно? — Борис прекрасно помнил антропоморфного призрака и аллегорическое послание мудрецов о том, что 'нить судьбы пришельца вплетется в полотно грядущего'.

— С твоим приходом в Мицфэрэн началось время перемен.

— То есть было предсказано, что меня похитят?

— А чего такого? Это же Книга Времен, а твое появление — событие далеко незаурядное.

— Меня должны были похитить? Грокки или кто-то другой, но я должен был оказаться здесь и сейчас?

— У нас сбываются предсказания. А у вас, разве нет?

— Ты можешь прочесть, что здесь написано?

— Могу, конечно. Только кому это надо?

— Мне!

— Так ведь, все равно ничего не исправишь.

— А ты пробовала?

— Нет. А зачем?

С ней было невозможно нормально разговаривать! Их диалог походил на беседу двух имбецилов на стадии, близкой к олигофрении.

— Толана, что здесь написано? — Он проявил настойчивость.

Она вытерла руки и, склонившись над книгой, начала изучать неровные строки, в которых одни буквы походили на греческие, другие на руны. Выделялись более крупные знаки — иероглифы или пиктограммы, представлявшие стилизованное изображение какого-нибудь животного или предмета.

— 'Пришел свет боугов с Дагосом. Его заберет Он', — прочитала она, двигая палец под строкой и обводя символы, и пояснила. — Имеется в виду портал, который разрушил Дагос, через который ты попал в Мицфэрэн.

— Да это я уже понял.

— 'Большая птица заглянет под крыло и удивится. Змеиный камень... приют. По небу пробежит один зверь'. Здесь — нечитаемый знак. Не знаю, что он обозначает. Далее. 'Комолон с ребенком сойдет с горы'. Не может быть! Фарогаки убили всех комолонов. Всех! Весь клан. — Она хмыкнула и продолжила чтение. — 'Одинокий воин... Последний из Портала'. О! Это про тебя.

— Почему-то, именно так я и подумал, — не удержался он от ехидного замечания. — Ты можешь объяснить, что все это значит?

— 'Свет боугов' — это портал. Дагос появился в Пфефике вместе с ним, и он же его разрушил — 'заберет его он'. После разрушения портала начинается отсчет нового времени. 'Большая птица', дословно. Непонятно, почему нельзя было просто использовать знак клана? Скорее всего, харлиса.

— Ворониха?

— Да. 'Гикора'... орел — слово мужского рода. Здесь не написано, что такое удивительное увидит 'птица' у себя под крылом, значит, в своем рэфте. Но теперь, когда рядом Кэроф-кэр пробивается портал, ясно, что речь именно о нем. Дальше... 'Змеиный камень', то есть рэфт грогий, станет для кого-то убежищем, если уже не стал. — Она многозначительно посмотрела на него. Борис кивнул, соглашаясь, что эти слова относятся непосредственно к нему. — 'На небо выбежит один зверь...' Должно быть, здесь говорится о выборах нового офгирдана. Странно. Очень странно... — Рассматривая сложное сочетание знаков, она потерла лоб. — Такие выборы давно не проводились. В течение года у нас появится новый офгирдан? — спросила она книгу и покачала головой. — И он будет не фарогаком...

— Не понимаю.

— Чего тут понимать? У нас будет другой офгирдан.

— Причем тут 'зверь на небе'?

— Притом, что это выборы офгирдана, особый ритуал, который проводится в определенный день, точнее, ночь — Нэр-эф-Лиацун. А для выбора очередного фарогака такие сложности ни к чему. Двух последних выбрал Совет рэгонов, путем голосования.

— То есть, 'зверь по небу не бегал'? — Он запомнил аллегорию, чтобы потом узнать, что собой представляет этот обряд. Сейчас и без 'зверя' его мозг был перегружен. — А как ты определила срок?

— Двойной 'Нэр-эф-Лиацун'. — Она показала на два одинаковых значка. — Слияние лун. Бывает два раза в году.

— А сейчас луны сближаются, да? — Ну, хоть что-то он понимал в этой абракадабре! — И скоро будет первый... этот... 'лиацун'?

— Да. Дагос разрушил портал — время пошло. Первый 'Нэр-эф-Лиацун' наступит через... двадцать дней где-то, следующий — через полгода. Второе Слияние — предельный срок. Осталось Дорину судить и править — всего ничего.

— Понятно. Дальше, что?

— 'Комолон с ребенком'. Возможно, этот комолон — 'Одинокий воин'. А может, 'ребенок' станет Одиноким воином... Ха!

— Чего смешного?

— Наоборот, печально. Фарогаки, как ни старались, не уничтожили комолонов — один или два все же уцелели, но именно те, из-за кого был истреблен весь их клан. Вот тебе пример того, что бесполезно пытаться изменить предсказанное.

— А что предсказано драконам?

— Не знаю. Здесь не написано. В какой-то другой книге должно быть...

— Так может, они убили комолонов не из-за предсказания вовсе? Ты же сама говорила, что войны между кланами — обычное дело для вашего мира. Или у них не было взаимных претензий и поводов для вражды?

— Были. Но все поводы и придирки — мелочь, по сравнению с этим. — Толана ткнула в книгу. — Вот она — главная причина! В одной из книг должно быть предсказание о том, что комолоны убьют фарогаков. Или изгонят из Гэлах-кэр, Главной горы... Или... — Она призадумалась над третьим вариантом.

— Изгонят и убьют?

— Да! Предсказание, которое первые фарогаки два-три поколения назад расценили, как серьезную угрозу для себя.

— Уверена?

— А то! Как в том, что все мы рождены матерями.

— И как же тогда? Разве могут два воина убить целый клан?

— Возможно, комолон убьет нынешнего офгирдана. Дорин — фарогак, а комолон непременно станет мстить. — Она подняла глаза на Бориса. — Точно могу сказать одно — у нас будет новый офгирдан. Хотя необязательно, что при участии комолона.

— Но комолон будет мстить.

— Верно. Верно, как то, что вечером вода прибывает. Но Дорин может умереть не от меча, а от старости... Эти два события — смена власти и приход комолона — могут произойти одновременно, но независимо друг от друга. Необязательно, что существует связь между двумя частями предсказания. Это же Книга Времен! Здесь просто перечислено все, что произойдет в определенный промежуток времени. В нашем случае, в течение года.

— А про меня-то что сказано?

— 'Из Олтифэрэна, Мира Напротив, придет Он... Последний из Портала Дагоса'

— Из 'Мира Напротив'?

— Ты — Последний из Портала Дагоса! — Она сделала акцент на ключевом слове.

— Ты про мой дар, о котором я понятия не имею?

— Сила портала, 'света боугов', передается последнему, кто через него прошел.

— В самом деле? Или это лишь предположение?

— Думаю, передается что-то.

— У тебя есть какой-нибудь прибор, типа, индикатора, чтобы проверить?

— Надо знать, что измерять, и его свойства.

— Мудрено... И какие оргвыводы можно сделать на основании всего этого?

— Ты — Последний из портала Дагоса. Дагос разрушил Портал — началось новое время, что-то изменится.

— Что изменится?

— Что-то... Ты будешь участвовать в событиях, из-за которых произойдут перемены.

— В каких событиях? — вкрадчиво поинтересовался он. Диалог в стиле аля-философ Труйоган начал его раздражать.

— Надо читать другие книги. Видишь, указано?

Борис видел только непонятные символы.

— Как книги называются?

— Здесь названа только Книга Порталов, но если ты хочешь знать подробности...

— Подробности?

— Предсказания, связанные с тобой и настоящим, должны быть в Книге Мудрецов, Книге Перемен... Белой Книге Предсказаний, может, и Черной тоже... Книге Серединного Мира.

— То есть можно узнать, что со мной случится?

— Каждое событие не происходит само по себе, безо всяких на то причин. Что-то должно ему предшествовать, что-то сопутствовать.

'Понятно, что из ничего ничего не получается'.

Но, оказывается, в Пфефике о любом событии, его предпосылках, — как объективных, так и субъективных, — можно узнать заранее! И для этого нужно уметь читать книги. И всего то!

— Значит, я смогу узнать свою дальнейшую судьбу?

— Конечно, раз ты попал в Книгу... У нас есть предсказание и первый 'ключ', значит, можно узнать и о том, что еще произойдет в Пфефике.

— Да хрен с ним, с вашим Пфефиком! Мне бы узнать, что будет со мной.

— Отдельно не получится. Да и как ключи найдешь? Все, что связано с тобой, переплетается с другими событиями. Придется читать все вместе, все подряд.

Реальная возможность заглянуть в ближайшее будущее была величайшим даром судьбы, сыгравшей с ним злую шутку.

— Какие 'ключи'? — рассеяно спросил он.

— Знаки, ведущие от одной книги к другой.

'Так, вот в чем подвох!'

— Что, трудно было в одной книге все написать?

— И тогда каждый дурак мог бы заглянуть в книгу и узнать, что будет, и все про свою судьбу. Тогда зачем жить?

Толана обладала удивительной способностью переворачивать аргументы с ног на голову, легко опровергать неоспоримые догмы. Но сейчас со своим замечательным, иррациональным мышлением, при доказательстве от обратного, она достигла апофеоза абсурда.

— Погоди, — взмолился он. — Дай, осмыслю.

'Быстрей желудок переварит гвоздь, чем мозг ее слова'.

Трудно понять тезис, в котором полностью отсутствовала логика. Хотя, нет! Если вдуматься, жрица в чем-то была права...

— Ты расшифруешь предсказание?

— Теперь придется. — Она обречено вздохнула. — Ты будешь искать пророчества, а я читать.

— Отлично, — радостно согласился он. — Только объясни, как их искать.

— Возьми Книгу Порталов. На корешке такой значок. — Она показала на первый иероглиф в строке символов над предсказанием и передвинула палец к следующему. — Найдешь этот знак — он будет стоять вверху, в углу нужной нам страницы. Со второго знака начинается само предсказание.

* * *

Толана достала с полок книги, в том числе Книгу Порталов, и Борис сложил их на угловом столике, отведенном ему для работы. Глядя на стопку толстенных фолиантов, он задумался о том, сколько пророчеств в них содержится — чтобы все это прочитать целой жизни не хватит.

Кто их составил? Когда? Сколько времени это заняло? Что за прозорливый человек это был? Гигант мысли, величайший пророк всех времен, народов и миров... И человек ли он был? Может, это боуг, существо высшего порядка, которого никто не видел? Как он мог заглянуть в столь далекое будущее и увидеть то, чего еще не произошло? Каким образом он создал всю эту сложную систему с 'ключами', разделив предсказания на части и распихав их по разным книгам?

Задавшись этими вопросам, Борис понял лишь одно — то, что у него ум за разум заходит при попытке постичь непостижимое — и запретил себе думать о происхождении книг.

Спросить Толану? Опять начнется феерический бред.

'Буду искать одно единственное предсказание, которое касается непосредственно меня'.

Листая Книгу Порталов, он внимательно просматривал каждую страницу, чтобы не пропустить нужные символы. Найти их, значит, узнать судьбу... Всего лишь первая часть пророчества, а он мандражировал так, будто вскрывал Ковчег Завета.

Толана и Береск в лаборатории мыли и расставляли посуду по своим местам и протирали медицинское оборудование, когда прибежал Юса и прямо с порога возбужденно сообщил, что вернулся Тэрт.

— Принес? — Борис направился к выходу.

— Сейчас узнаю. Оставайся здесь. — Жрица выскользнула за портьеру.

Борис прислушался, пытаясь догадаться о характере новостей по интонациям, но собеседники удалились.

Подкравшись к арке и сдвинув штору в сторону, он выглянул в зал. Потом вышел и встал у ложа, откуда можно было незамеченным наблюдать за парочкой, расположившейся на подушках у стола над лестницей.

Черный лев докладывал о своих приключениях жрице, которая изучала его обнаженный торс. Юса поставил перед гостем угощения, а Береск заплетающейся походкой спешил в лаборатории.

Борис поспешно ретировался в темную, откуда проследил за карликом, который подкатил к стеллажу стремянку на колесиках и, с ворчанием взобравшись по ступенькам, зазвенел пузырьками. Выбрав нужные препараты, он спустился, и, поставив их на лоток, вместе металлической коробкой и перевязочными материалами, выбежал обратно.

Борис вернулся на свой наблюдательный пункт у ложа.

Тэрт попал в серьезную переделку возле Черной горы — лечебные средства предназначались для него. Толана зашила рану на его плече, обработала и заклеила пластырем еще три пореза, в то время как лев поедал принесенное специально для него мясо. Потом намазала красную гематому на боку и обмотала его эластичным бинтом выше талии. Оказав первую медицинскую помощь, жрица с удовлетворением окинула взглядом свою работу.

Тэрт покончил с угощениями, вытер руки полотенцем и придвинулся к Толане вплотную. Он говорил ей что-то очень приятное, судя по тому, как она реагировала на его слова. Может, объяснялся в любви? Или рассказывал то, что будет делать с ней ночью?

'Вот, бл**ь — и нашим, и вашим, — с презрением подумал Борис. — Неужели нельзя было заплатить за сердечник чем-то другим? Без 'ночи любви' эту штуку никак нельзя получить? Купить за плафик или золото? У Тэрта, что, монополия на добычу сердечников? Чья это, вообще, была инициатива — ее или Тэрта? Черт! Она же могла отказаться, если бы не хотела этого, а, так, получается... Священная блудница, сука!'

Продолжая заводить себя, он отступил в темную, в задумчивости обошел большой стол и вернулся в зал. Сцена, которую он застал, заставила его злобно засопеть.

Тэрт неспешно целовал Толану. Он легко и нежно касался губами ее лица, шеи, кожи в треугольном декольте, будто пробовал ее на вкус. Она поощряла его своими ласками. Ее руки нырнули в его густую гриву. Она засмеялась и запрокинула голову, когда лев начал водить носом по ее ключицам и щекотать языком ямочку между ними, а ее тонкие, белые пальцы продолжали путаться в его длинных, черных волосах.

К бориной досаде, зависти и огорчению — эти двое были красивой парой. Черный лев невольно вызывал восхищение. Он одинаково легко обращался с женщинами и оружием. Он был по-настоящему мужественным, дерзким и, наверняка, удачливым.

Лев дразнил жрицу, обещая поцелуй, трогая ее приоткрытый рот, и не давая себя поймать. Обхватив ладонью ее грудь, он поигрывал через ткань платья большим пальцем с возбужденным соском и не позволял женской руке проскользнуть к косому клапану на штанах.

— Шлюха! — прошептал Борис. Он был зол на нее за ее податливость и на себя — за свою слабость и трусость.

Толана забыла о нем, будто между ними ничего не было, ни вчера, ни минувшей ночью. Она ни разу не посмотрела в его сторону! А он чувствовал себя горе-любовником из анекдота, спрятанным в шкафу от ревнивого мужа, неожиданно вернувшегося домой. Только ее никто не стал бы обвинять в измене, а его могли запросто убить, как соперника. В Пфефике человеческая жизнь стоила 'не дороже крысиного хвоста'...

Лев опрокинул жрицу на подушки и прогнулся от боли, когда его боевая травма напомнила о себе.

'Так тебе и надо!' — злорадствовал Борис, прячась за тяжелым пологом.

Жрица встревожено закудахтала. Лев, поморщившись, отвел ее руки в сторону и потянулся за курткой.

Неожиданно изменившиеся планы Тэрта обрадовали Бориса так, что он аж подпрыгнул на месте. Ведь он уже начал думать, что ему придется ночевать в стенной нише, а там сны — не очень...

Не слушая уговоры жрицы, лев засобирался в дорогу. Юса помог ему закрепить доспехи и заплечные ножны.

— Катись-катись, — прошептал Борис из своего укрытия.

В этот раз Тэрта никто не провожал.

* * *

Толана прошла в лабораторию, где ее ждали незаконченные дела. Она не заглянула в темную к Борису, делавшему вид, что внимательно изучает книгу. Тогда он поднялся и направился к ней.

— Тэрт принес сердечник? — спросил он с порога, хотя уже догадался, что 'принес'.

— Да. — Жрица, занятая мытьем рук, повела подбородком в сторону стеклянной, кубической вазы с прозрачной жидкостью на лабораторном столе, на дне которой лежало нечто неприглядное, в розовых ошметках. — Только не трогай. Надо, чтобы он отмок.

'Трогать? Да на это смотреть страшно! Не то, что брать в руки...'

Неизвестно, где эта деталь находилась в пурге, прежде чем Тэрт ее вырвал, но похожа она была на наконечник стрелы с маленькими, торчавшими в стороны, шипами у основания.

Покуда он был занят изучением сердечника и думами об анатомии существ из Нижнего мира, жрица ушла в темную.

Последовав за ней, он застал ее стоящей у большого каменного стола и перебирающей непонятного назначения хрустальные сосульки в большой шкатулке из красного камня. При этом вид у нее был отстраненный, мысли ее витали где-то очень далеко.

— Мелзи — копейщики, в большинстве, — загадочно улыбаясь, произнесла она, будто разговаривая сама с собой. — Нападают стаей. Если возьмут в кольцо, то даже сильный воин с двумя мечами не выстоит.

— Тэрт сражался с крысами, — сделал вывод Борис. Он представил себя на месте черного льва — размахивающим мечом в окружении копейщиков в шкурах — и фыркнул.

'Если бы на месте Тэрта был я, то, наверное, не успел бы даже меч из ножен вытащить'.

— Он оправился обратно, в Кэроф-кэр...

— В Черную гору? Решил взять реванш? — уточнил он, отогнав видение своей бесславной кончины. — Хочет убить крыс, которые на него напали?

— Харлисы вызывают меня на разговор. Ключ к новому каналу дали.

— Это ключи? — Он кивнул на 'сосульки'.

— Да. Для местной связи. Видишь, они без колец?

— Я не видел ключей с кольцами.

— Потом покажу. Не буду отвечать харлисам. Если им надо, пусть сами напрямую обратятся к грогии, а не передают приглашения через воина. — Она закрыла крышку шкатулки и снова глупо заулыбалась.

— У этих жриц есть книги с предсказаниями?

— Нет. Откуда? — Пьяно удивилась она.

— А у тебя эти книги откуда?

— Грогии унаследовали книги от своих праматерей. — Она понесла шкатулку обратно на полку. Казалось, она парила над полом, плыла по воздуху — авансы льва окрылили ее.

— А ваши праматери где их взяли?

— У мудрецов.

— Опять сказка про белого бычка, как я и подозревал. — Борис грустно и смиренно вздохнул. — Мудрецы написали книги пророчеств?

— Мудрецы научили мастеров, как сделать книги для грогий, — томность и протяжность ее слов свидетельствовали, что говорит она об одном, а думает совсем о другом.

— А мудрецов научили боуги? Все просто! — Он гукнул. — И кому нужны сложные объяснения...

— Надеюсь, Тэрт не станет спускаться в нижние ходы один... да еще раненный. Жалко, если он погибнет. Горо и Ролл тоже ушли охотиться на пургов, я отпустила их. Заодно проверят, чем там занимаются мелзи. Похоже, они подбираются к запасам плафика возле Кэроф-кэр.

'Нет! Больше ни слова о плафике!'

— Все твои воины пошли сражаться с крысами? — Он тоже говорил вовсе не о том, о чем думал.

Первый раз за день он остался наедине с женщиной, с которой провел сумасшедший день и бурную ночь, когда власть на ней позволила ему в полной мере ощутить себя мужчиной... с которой открыл для себя неведомые глубины страсти и вершины блаженства.

'Неужели все то, что было между нами, ничего для нее не значит?'

— Не харлисам же гоняться за мелзи по нижним ходам! — Наткнувшись на стол, жрица оперлась о каменную крышку, будто могла упасть без опоры. — Главное, найти и убить их гэлуфа. Это присмирит их на некоторое время.

— У вороних нет своих воинов?

— Вообще-то, Горо — их воин. А охрану и защиту харлисам предоставляют фарогаки... когда надо. Хотя Кэроф-кэр, сама по себе, неприступная крепость... Но мелзи копают в нижних ходах в заброшенной части рэфта. — Она забралась на стол и начала по-детски болтать ногами. Подол зеленого платья вскидывался, из-под него показывался то один, то другой носок золотых туфлей.

— Почему сейчас драконы не защищают вороних?

— Харлисы не хотят их просить.

— Тоже не очень дружат?

— Скоро черный урус потребует расплаты. — Она мечтательно прикрыла глаза. — Он пугает меня своей нежностью...

'Надо же, как он ее завел. Да она, небось, только от одной мысли, что этот парень ей задвинет, исходит на сок', — с завистью и жгучей ревностью подумал он, вспомнив, как жрица смеялась в объятиях черного льва, и пережитая им тогда, сложная гамма чувств в этот раз угрожающе поднялась штормовым валом.

— Давай, не будем это обсуждать! — Еще не хватало, чтобы она посвящала его в свои девичьи грезы и расхваливала достоинства кандидатов в е*ари!

— Давай, — согласилась она и принялась его рассматривать, не понимая причину его плохого настроения.

'Зачем тебе черный лев? У него, что, 'прибор' золотой? Тебе было хорошо со мной...'

Еще два дня назад ему была противна мысль о близости с ней, а сегодня он был готов бороться за право единоличного обладания ее телом. Оскорбленная мужская гордость, настаивающая на сатисфакции, и потребность самоутвердиться подвигали его на самоубийственный, по сути, поступок.

— Странно, что они разминулись, — продолжала она, мечтательно разглядывая потолок. — Ну, ничего... Найдут друг друга. Горо там все ходы знает — его рэфт.

Она прогнулась, будто потянулась навстречу своим мечтам. Ее торчащие соски проступили под шелковистой тканью лифа. Стоя вблизи, Борис физически ощущал ее томление. Его мужское начало отозвалось на немой призыв явственным наружным признаком, призыв, адресованный вовсе не ему.

'Я должен ее ненавидеть, презирать, — одернул он себя. — Она же самая обычная... Бл*дь!'

'Нет, необычная, — возражало разнуздавшееся тестостероновое чудовище у него внутри. — В физиологическом плане она обладает, пиз*ец какой, чудесной природой. И пох*й, что она бл*дь! Давай, покажи ей, что ты настоящий мужик!'

Пытка внушить себе отвращение к Толане столкнулась с непреодолимым страстным желанием снова испытать непередаваемое ощущение ее жажды любви. Это было похоже на помешательство. Ему хотелось задушить ее за то, что она действует на него подобным образом.

'Задушить ее... в объятиях?'

— Сейчас я тебе устрою 'ночь любви', — прошептал он.

<...>

Он отлепился от женского тела и, аккуратно уложив на стол, выпустил из объятий. Все еще млеющая от свершения, Толана вяло зашевелилась и запахнулась.

— Что мне теперь будет? — спросил он с видом 'виноват-дурак-исправлюсь', натягивая штаны.

— Обеды и ужины с добавкой, вот что!

— И все? — Он помог ей спуститься на пол и отступил. Береженого бог бережет, как говорится.

— Запомни, никогда, ни в одном из миров, я не буду тебе принадлежать. — Она потянулась и пригладила растрепанные волосы. — Куда ты забросил мой нож? Не бойся, не убью, — добавила она, увидев выражение его лица. — Клянусь прародительницами и праматерями.

— Сейчас найду. — Он кивнул и, припомнив в какую сторону швырнул стилет, подобрал его с пола в темном углу.

Жрица распахнула платье и выставила ногу, предлагая ему собственноручно вернуть оружие на место. Он не смотрел на ее лобок, но, когда задвигал клинок в ножны, заметил на ее ноге подтек — след своего преступления — и виновато одернул руку.

— Спасибо, любовь моя. — Толана побрела к выходу. — На первый раз, прощаю, как своего гостя. — Она остановилась на полпути и повернула голову. — То, что за тебя сказали слово мудрецы, вовсе не означает, что мы будем заниматься любовью, когда тебе вздумается. Я здесь хозяйка, не забывай.

— Меня убьет Тэрт.

— За что?

— Из-за тебя.

— Ха! У Тэрта ровно столько прав на меня, даже не меня, а на мое тело, сколько я ему отпущу.

Она ушла, оставив Бориса в глубоком моральном нокауте. Он-то думал, что соперничает с Тэртом и наказывает Толану, а оказалось все иначе.

Так кто же одержал победу? Кто был побежден?

Он знал правильные ответы на свои вопросы, но отказывался их принимать.

Он поплелся мыться. Заметив по пути, что статуэтка Евы со Змеем-искусителем кем-то поставлена снова лицом к залу, он повернул ее на сто восемьдесят градусов.

В щели между шторами, он увидел жрицу, сидевшую в бассейне, но подойти к ней не решился — это было выше его сил, — поэтому направился дальше по коридору, в душевую комнату. Задвинув створку, он разделся. Придавив кнопку каменным гнетом, он встал под тепловатые струи, брызнувшие из пористого нароста на потолке.

Перебирая в памяти недавние события, он отчитывал себя.

'Как ты мог? Так нельзя! Что с тобой такое творится? Что будет дальше?'

* * *

После душа он не спешил вернуться в зал, хотя вечер близился к ночи. Встав у окна в опустевшей купальне, он любоваться фантастическим черно-зеленым пейзажем чужого мира.

Из состояния бездумного созерцания его вывел раздавшийся неподалеку мужской голос.

'Тэрт вернулся? Наверное, тогда мне лучше незаметно прошмыгнуть в темную... и заняться книгами. И сразу заползти в спальную нишу?'

Он спустился к нижней арке на площадку перед окнами и подкрался к лестнице. Толана ужинала в компании Горо и Ролла. О чем они говорили, было невозможно разобрать из-за похрюкивания дракончиков, которые резвились на верхней площадке, где-то совсем рядом.

За все время пребывания в Пфефике, он впервые видел, за хозяйским столом воинов — прежде жрица никогда их не приглашала, ни на ужин, ни на завтрак, ни на обед.

'Что делать? Выйти, поздороваться? А вдруг у них военный совет? А! Не волнует! Мне было обещано усиленное питание!'

Он решительно шагнул в зал и... чуть не споткнулся о заигравшегося пирогака, который скатился с лестницы прямо ему под ноги. Испугавшись не меньше бориного, дракончик зашипел.

Борис прижался спиной к стене и замер. Хорошо, что его заметили.

— Борь, иди к нам, — по-домашнему пригласила жрица.

— Ага! А эти твои драконы?

— Иди, не бойся. Они уже ели сегодня.

— Вот, успокоила, — прошептал он и, не сводя глаз с почесывающего хищника, двинулся в обход.

Толана в зеленом, блестящем платье сидела во главе стола, Ролл и Горо распахнутых куртках, что указывало на неофициальный характер ужина, расположились по обе стороны от нее. Их доспехи и оружие лежали рядом с ними, на расстоянии вытянутой руки.

Обратив внимание на новую борину одежду и отсутствие синего плаща, воины одобрительно закивали.

'А х*ли вы думали? Карьерный рост! Произошел прогресс в отношениях — сменилась униформа'.

— Присаживайся. — Она сделала широкий жест. — Познакомься. Хотя, ты уже знаешь...

— Ну, как знаю... Вообще-то, нас не представили друг другу.

— Горо — мой ближний воин. А это — конис Ролл.

Горо хмыкнул, а Ролл подмигнул, ни один из них руки не подал. В Пфефике приветствие через рукопожатие не было принято.

'И хорошо! А то ведь, с Горо поздороваешься и перелом руки получишь'.

Толана перешла на арфик, а Борис с поклонами пробормотал: 'Добрый вечер', — и занял место напротив нее.

Горо в этот раз произвел на него еще большее, чем при первой встрече — сбросивший с разрешения хозяйки куртку, полуголый он казался еще огромней. Его бугрящийся мышцами, торс напоминал гору, как будто булыжники сложили друг на друга в виде человеческой фигуры, а правильные, малоподвижные черты лица тоже, были будто вырублены из камня. Белый лев Ролл, отличался от великана, как красавец Аполлон от уродливого Гефеста, при этом его мускулатура была развита ничуть не меньше. При одном взгляде на этих парней, и дураку становилось понятно, что с ними лучше не спорить — в любом случае они докажут свою правоту. Оба воина были татуированы — Горо украшали вороны в египетском стиле, а Ролла — лев, один маленький, на груди, однако можно было предположить, что на спине у него целое многокрасочное, анималистическое панно.

'Горо — воин, но из жреческого клана. Священник-воин?' — Борис подумал, что позже узнает, как такое может быть.

— Мы тут дело обсуждаем, — извинилась жрица за арфик и обворожительно улыбнулась. — Ты ешь, не обращай на нас внимания.

— С Тэртом они опять разминулись?

— Как видишь.

'Чтоб там, в Черной горе, Тэрту пург член откусил!'

На Бориса никто не пялился, и мог спокойно приступить к ужину, тем более что в животе заурчало. Он потянул к себе блюдо, на котором покоились останки существа, имевшего при жизни шесть конечностей, и попытался выломать пару ребер. Когда это не удалось, он осмотрелся в поисках ножа, и, не обнаружив ничего похожего, повторил попытку. Если бы он ужинал в одиночестве, то, понятное дело, взял бы остатки этой тушки и обглодал, но в присутствии посторонних — пусть не обращавших на него внимания, — вынуждало его соблюдать какой-никакой этикет.

'Я же не дикарь!'

Он уже хотел отказаться от мясного блюда, когда прямо над его рукой, сжимавшей ребра — в какой-то паре миллиметре от нее! — в тушку воткнулся нож.

Борис испуганно поднял глаза на Толану. Нет, она не хотела его напугать. Кивнув, как ни в чем не бывало, она продолжила беседу с воинами, а последние, казалось, даже не заметили произошедшего.

Действительно! Стоило ли обращать внимание на то, что кто-то кому-то передал прибор?

'Но ведь она могла промахнуться! Или нет?'

Он выдернул нож и, нарезая мясо, начал без аппетита его жевать. Между делом он продолжал тайком рассматривать воинов и снаряжение. В куче вещей, принадлежавших льву, он заметил пояс с кобурой, из которой торчала рукоять, похожая на пистолетную, с изящной, замысловатой отделкой. Нечто подобное он видел у драконов!

— Что это? Это... — Он осекся, но вся честная компания уже повернулась к нему.

— Оружие, заряженное плафиком, — подтвердила жрица его догадку.

— В смысле, лучевое?

— Ага, — она кивнула. — Только в Пфефике оно не действует.

— Почему?

— Тут кругом невидимые, защитные поля, которые гасят заряды.

— Магнитные, что ль, какие-то?

— Боуги их знают. — Она пожала плечами. — Надо у мастеров спросить, они в этом разбираются.

— Спасибо. — Борис поблагодарил Ролла, который дотянувшись до кобуры, извлек энергонник и дал его посмотреть.

— В Пфефике век настоящих воинов будет длиться вечно, — продолжала жрица. — Здесь только меч — самое верное оружие. Воином быть почетно. Вот, Ролл — двухмечник. Все воины-урусы сражаются на двух мечах. А Горо... Горо, вообще, мастер на все руки.

Мужчины, представленные по второму разу, вежливо кивнули — Горо с ухмылкой, а Ролл с лучезарной улыбкой — и вернулись к своей беседе.

Рассматривая лучевик, Борис подумал, что неплохо было бы вспомнить приемы фехтования. Его пребывание в Пфефике затягивалось на неопределенный срок, и если он освоит технику боя на мечах, это могло бы — ой, как могло бы! — пригодиться.

Занятый своими мыслями, он не сразу заметил, что жрица и лев стали говорить тише, их почти не было слышно за чавканьем Горо. Тема разговора, вроде, была нейтральной... Но эти интимные полутона! Он приподнял голову и увидел Ролла, который передвинулся к Толане и, подавшись к ней загорелым, мускулистым торсом, сократил расстояние до интимной близости.

'Начинается! Теперь 'правильный' лев к ней клинья подбивает... в то время как неправильный шляется по лабиринтам под Черной горой'.

Борис ревновал и презирал себя. Он понимал, что находится в доме жрицы на 'птичьих' правах, и для него соперничество с белым львом, как и с черным, равносильно самоубийству. Единственное, что он мог — злиться на себя и на похотливую бабу, к которой успел прикипеть.

Не поднимая головы и продолжая делать вид, что изучает лучевик, он поглядывал исподлобья на то, как лев поглаживает обутую в золотую туфлю женскую ножку. Его рука медленно поднялась выше, и скользнула под платье, неторопливо поползла вверх, приподнимая чешуйчатую, поблескивающую ткань.

Он вспомнил, как недавно сорвал с Толаны трусики. Возможно, сейчас на ней были такие же одноразовые лоскуты, от которых белый лев освободит ее в два раза быстрее...

Чувствуя, что краснеет, он покосился на Горо, который, перехватив его взгляд, пожал плечами, мол, ничего не поделаешь, такова изменчивая женская натура.

Вдруг великан хлопнул себя по лбу и, завалившись на бок, принялся рыться в своих вещах. Его поведение привлекло всеобщее внимание и разрядило обстановку. Наконец, он достал сумку местного производства и, отодвинув блюдо, вытряхнул на стол ее содержимое — со звоном посыпались ключи, часы, кошельки, паспорта, разные карточки и другая мелочь, которую таскают в карманах.

Знакомые предметы в Пфефике казались артефактами.

— Они нашли Мейдо, подлого и трусливого мелзи, отвергнутого всеми богами и проклятого людьми, — прокомментировала происходящее Толана. — Пока мелзи не выберут нового гэлуфа, они не будут беспокоить харлис в Кэроф-кэр.

Борис догадался, что речь идет о патлатом уроде, которому он разбил нос в пещере с порталом.

— Горо его убил? — спросил он и подумал, что мог не спрашивать.

'В Пфефике не бывает иначе'.

— Его убил Ролл и принес мне его голову. — Она кивнула на площадку перед окнами.

Бориса передернуло от омерзения, когда он оглянулся и увидел у подножья лестницы куль из мешковины, из которого торчали свалявшие патлы. Его чуть не стошнило! Хорошо, что ел без аппетита...

'Зачем они притащили голову этого Мейдо сюда?'

— А говорила, что без крыс нельзя. Нарушится равновесие... Или?

'Неужели, она приказала воинам отмстить за меня?'

— Мейдо нарушал равновесие своим существованием. Он — насильник и вор. Грогии давно объявили за него награду.

'Ну и ладно! Все равно можно считать себя отмщенным за все унижения от крыс', — решил он, однако все попытки испытать победное ликование были тщетны.

— Если этот крыс был в розыске уже давно, то почему раньше не могли его грохнуть? Никто не заинтересовался наградой?

— Мало кто знал о награде. И случая не было... грохнуть. Мейдо прятался в рэфтах под фарогаками.

— То есть, он случайно встретился твоим воинам? Сам пришел искать свою смерть к Черной горе...

— Смерть всегда рядом с каждым из нас. — Она пожала плечами и улыбнулась льву. — Конис Ролл не знал, что вершит правосудие. Это Горо опознал в убитом Мейдо. Он прихватил сумку, потому что в ней могут быть твои вещи.

Великан кивнул в подтверждение ее слов.

— Спасибо! — Борис обратил благодарный взгляд к воину-ворону, который не думал о нем, как о презренном рабе! Даже позаботился, вот...

— Ролл отказался от плафика.

— О! Ролл, оказывается, альтруист. — Борис пересел ближе к трофеям, спиной к отрубленной голове. К собственному удивлению и радости, он сразу обнаружил свой бумажник с паспортом, нетронутыми наличными и кредитками.

'Впрочем, что здесь ими оплачивать? В Пфефике это все — абсолютно ненужные бумажки и обесцененный пластик. Но хорошо, что не придется восстанавливать документы, если удастся вернуться домой... Хоть какое-то утешение!'.

— Спасибо, мужики! — Он еще раз с поклоном поблагодарил Горо и Ролла. — Большое спасибо! Честное слово, вы сделали доброе дело.

Он принялся изучать другие предметы из коллекции убиенного Мейдо, раскрывал чужие бумажники и разглядывал их содержимое.

'Кому принадлежали эти вещи? Кем были эти люди? Что с ними стало? Живы ли они? Или навсегда сгинули в этом проклятом мире? Убиты? Обитателям Пфефика ничего не стоит убить человека... Варвары! — Он вспомнил о голове Мейдо. — Ведь это же какая-то средневековая дикость — принести отрубленную голову, как трофей. Зачем? Для чего предъявлять доказательство того, что дело сделано, если не нужна плата?'

Борис вздрогнул, догадавшись, для чего.

Герой, совершивший подвиг, может рассчитывать на ночь любви с Толаной!

'Ах, ты ж, бл*ть!'

Он поднял голову и обнаружил, что жрица и белый лев исчезли, остался только великан-ворон, перетиравший своих огромных лапищах орехи. Поискав парочку глазами, он обнаружил их на ложе.

Ролл целовал белое колено лежавшей на спине Толаны...

Ореховая скорлупа застучала по крышке стола. Горо тяжелым взглядом пригвоздил его к месту, предостерегая от необдуманного поступка. Он знал, что твориться у него за спиной, даже не оглядываясь. И, похоже, это его вовсе не волновало.

'А еще 'телохранитель' называется!'

Горо зачерпнул из вазы еще одну горсть орехов и растер их ладонями. Затрещала скорлупа... Он, словно намекал, мол, не рыпайся, а то сотру в порошок. И ведь, в самом деле, мог!

Поерзав на подушках, Борис устроился удобнее и продолжил перебирать артефакты, но, то и дело, искоса поглядывал на ложе.

Ситуация повторялось. Так уже было, только тогда лев был черный...

Снова Борис злился и ревновал. И был возбужден.

'Специально, что ли, они так легли? Что за нравы! Не могли зашториться. Или хотя бы отползти от края'.

Ролл целовал внутреннюю сторону бедра жрицы, медленно сдвигая подол блестящего платья, другой рукой он нежно сжимал женскую грудь. Жрица прогибалась и трепетала от ласковых прикосновений.

Эта неповторимая и узнаваемая прелюдия к известному действу...

Борис был готов взорваться от переполнявших его эмоций. Мало того, что он ревновал как Отелло, так еще, под неусыпным наблюдением Горо, чувствовал себя беспомощным, как младенец. Он снова презирал себя за трусость — за то, что боялся остановить Ролла. Он чувствовал себя оскорбленным, униженным из-за того, что с ним обходятся подобным образом, но, вместе с тем, подсматривал и не мог отвести глаза. Если раньше он лишь смутно представлял себе, что такое мазохизм, то теперь испытал некоторые его прелести на собственной шкуре. Правда, пока его не избивали... Но — неравен час — дело могло дойти и до садизма.

Он молил всех богов Пфефика, чтобы парочке кто-нибудь помешал. И не хотел, чтобы Ролл останавливался, прерывал свои изысканные ласки. Но больше всего — желал, оказаться на его месте.

Боги Пфефика услышали его молитвы — на сцене появился еще один персонаж любовного треугольника...

'Какой там, епти, треугольник? Квадрат!'

Борис представить себе не мог, как сильно обрадуется появлению Тэрта!

Еще не разобравшись в ситуации, черный лев сказал что-то Горо, и тот, подтянув свои вещи, стал молчком одеваться. Невесть откуда, возникшие карлики засуетились около великана, помогая ему экипироваться. Ролл, оторвавшись от своего увлекательного занятия, досадливо тряхнув головой и поцеловав на прощание коленку Толаны, выбрался из-под полога.

В это время Тэрт что-то спросил у Горо и подозрительно посмотрел на притихшего Бориса, потом оглянулся на ложе и увидел Ролла.

'Не заползти ли мне под стол', — подумал Борис и расправил плечи.

Тэрт медленно развернулся к Роллу. Горо, удивительно проворно для своего веса, вскочил на ноги. Белый лев и черный лев застыли и несколько мгновений всматривались друг в друга, словно оценивая силы. Толана выглянула из-под полога, но, не заинтересовавшись сценой, упала обратно на подушки.

Вопреки бориным ожиданиям драка не началась. Горо, положив лапищу на плечо Тэрта, что-то пробасил на арфике, и когда тот, стряхнув его руку, быстро покинул зал, отправился следом. Возможно, чтобы успокоить и объяснить нечто про изменчивую женскую природу.

Ролл начал собираться. Едва Юса затянул ремешки доспехов, он извлек из-за плеч мечи и стал вращать их так быстро и виртуозно, что они превратились в прозрачные диски в его руках, и вовсе не для того, чтобы продемонстрировать свое мастерство. Ему было необходимо 'выпустить пар'...

Переведя дух, Ролл загнал мечи в заплечные ножны, подошел к Борису и, склонившись, похлопал его по неестественно прямой спине.

— Да-фай! — Подмигнув, он кивнул в сторону ложа и направился к выходу, оставив его в положении еще более дурацком, чем было до этого.

* * *

Все произошло так неожиданно и быстро, что Борис не успел опомниться.

— Боря, — позвала Толана.

— Что? — Он поднялся и направился к ложу.

— Иди сюда.

— Зачем? — глупо спросил он, проделав половину пути.

— Гады — эти мелзи...

— Крысы? — переспросил он.

'Причем здесь крысы?'

— Делают подкопы... Но без них нельзя.

— Нарушится равновесие, — закончил он мысль, глядя с высоты своего роста на жрицу, которая продолжала лежать в том виде, в каком ее оставил белый лев — распростертая, с задранным подолом, возбужденная...

Так уже было совсем недавно. Сегодня днем.

Итак. Второй лев отправился на войну с крысами, оставив ее неудовлетворенной.

— Значит, мелзи, — понимающе закивал он.

Она протянула к нему руку и прошептала:

— Помоги мне....

— Что с тобой случилось? — спросил он тоном врача, беседующего с капризным пациентом, и с озабоченно-внимательным видом присел на край ложа. — Как помочь? Подвиг ради тебя совершить? Взять меч и отправиться сражаться с крысами?

Схватив его за рукав, она потянула его на себя.

— Возьми меня... Сейчас! — Страсть, разбуженная белым львом, испепеляла ее изнутри, искала выход.

— А! Вместо меча, взять тебя? — притворно удивился он.

— Да-фай! — Казалось, что она умрет, если ей не вставить между ног.

— Ты мне разрешаешь? Или приказываешь?

А ведь какие замечательные отношения могли бы быть между ними, если бы только она не страдала гетеризмом, не была такой падкой на других мужиков, если бы из-за ее нимфомании не возникали подобные ситуации...

— Делай, что говорю!

— О, нет! — жестко произнес он. — Не хочу быть дублером львов. Не хочу, что бы ты мной пользовалась, как вещью. В конце концов, у меня есть гордость! Правда, ее уже совсем немного осталось, и все же... — Он вырвал руку и поднялся с ложа.

За спиной послышался залихватский свист.

'Неужели теперь она будет подзывать меня свистом, как собаку?'

Борис удивленно оглянулся. Улыбаясь, Толана манила его всеми пальцами рук.

— Нет! Я себя нашел не в помойной яме на рыбном рынке!

— Прости, если обидела, — с тяжелым вздохом раскаяния, прошептала она.

— Не прощу! — Повернувшись, чтобы уйти, он увидел прямо перед собой раскрытую, острозубую пасть пирогака, из которой пахнуло могилой.

Сердце ухнуло и ушло в пятки...

Мигом, в один прыжок, Борис оказался почти в центре ложа — перелетев через Толану, он рухнул на подушки. Готовый бежать дальше, он приподнялся и обнаружил, как жрица лениво поглаживает подставившего ей морду пирогака, который жмурился от удовольствия и даже урчал.

— Передумал? — спросила она.

— Не издевайся! — Он сел, пытаясь отдышаться и унять бешеное сердцебиение.

— Как можно? Ты такой сильный и решительный. У тебя завидная прыть.

Вытолкнув драконью голову с ложа, она встала на четвереньки и подползла к нему. Он уставился на нее, примерно так же, как на пирогака. Испуг сменился яростью — эта блудница-змеюка загнала его к себе в постель драконами!

— Тираниха! Маньячка! Самодурка!

Осмысливая его слова, она замерла и, вникнув в суть, рассмеялась — эпитеты, которыми он ее наградил, показались ей смешными. Ее веселье разозлило его еще больше. В ярости он повалил ее на подушки и придавил своим весом. Она затихла, с широко открытыми глазами.

— Больше никогда так не делай! — процедил он сквозь зубы.

— Что не делать?

— Не трави меня своими пирогадами! — Он орал на нее, как ненормальный.

— Пусти меня! — Жрица тоже перешла на крик.

— Хочешь остаться нее*анной? — Он сам удивился своей грубости. Но это так возбуждало!

Толана вырывалась и замахнулась, чтобы ударить его. Перехватил ее руку и поймал вторую, он вдавил их в постель. Она извивалась и брыкалась, пыталась сбросить его, а он наслаждался ее беспомощностью. Какая никакая, а месть за унижение и страх.

Наконец, она устала, но не сдалась:

— А ты останешься в Пфефике навсегда!

— Ой, ну ты и стерва!

Гордо подняв подбородок, она зло сверкнула глазами, и он подумал, что в гневе она становится еще красивей.

— А мне нельзя быть другой. А то, так и останусь не е*анной.

Тяжело дыша, они мерили друг друга красноречивыми взглядами. Он физически ощущал ее злость и еще... ее твердые соски, вминавшиеся в его грудь при каждом порывистом вздохе.

Вдруг все изменилось. Жрица вмиг стала мягкой. Ее дрожь перешла в трепет, глаза увлажнились. Не в силах смотреть на него, она отвернулась.

'Готова. Бери — не хочу. Черт! Как же я ее хочу...'

Отпустив ее руки, он уронил голову и вдохнул свежий, чайно-травяной аромат ее волос. Продолжая лежать на ней, он ощущал под собой судорогу ее живота.

— Что же ты, жрица... У тебя только седьмого дня закончился обет воздержания, а ты уже по рукам пошла... — Он окончательно смирился с мыслью, что ему придется исполнить ее желание, доделать то, что не успел белый лев. Но, в конце концов, такая каторга в сто раз лучше, чем любая другая. К тому же он сам получал превеликое удовольствие от подобной повинности. — Тяжко без мужика, да?

Ее руки скользнули под его рубашку.

— Да-фай... Ты нужен мне, — жарко прошептала она.

'Тебе нужен один изо львов, — мысленно возразил он с непонятным сочувствием. — Черный или белый. Или оба сразу. Вот, они бы отпетрушили тебя так, как надо. Но что поделать? Война с крысами — важнее'.

Он знал, что она думала о другом, более сильном и красивом, может, более достойном... Но сейчас она отдавалась ему! Какое необыкновенное ощущение, не просто предвкушение — он будет обладать тем, что должно было достаться другому, незаслуженно получит главный приз. Заберет чужую любовь...

'Ну, милая моя, держись!'

<...>

* * *

6. Когда Дракон падет от укуса Скорпиона...

— Толька, проснись! Пург тебя раздери! — шептал незнакомец на словене, тормоша Толану, лежавшую в бориных объятиях.

— Жоки, чего тебе... — пробормотала она и проснулась. — Жоки? Что ты здесь делаешь?

Она приподнялась, придерживая на груди покрывало. Ночной гость добавил яркости в ночнике на ближнем столбе. Борис накрылся с головой, на всякий случай.

— Дорин убит, — сказал Жоки.

— Убит? — удивилась она, будто убийство в Пфефике считалось событием уникальным. Что же до убийства Дорина, так его смерть, вообще, была предсказана. — Кто его убил? Комолон?

— Какой, нах*й, комолон! Вырезали фарогаки давным-давно всех твоих комолонов. Проснись, наконец!

— Как ты до меня добрался? Поверху?

— Меня волоны подбросили. В Гэлах-кэр остаются только фарогаки. Другие кланы уходят. Вставай, давай. Иди, к своим теткам, на совещание.

— Кто его убил?

— Перса, регия мауков.

— Сяу-тики! Старый блудливый фарогак. — Она разразилась бранью на арфике.

— Тот самый мальчик, в синем плаще? — Жоки заинтересовался мужчиной в ее постели. — Ты провела над ним обряд? Оу! Ты не воздерживаешься, любовь моя? А говорили, что у тебя 'обет' до Нэр-эф-Лиацун...

— Тебя не касается!

— Почему? У твоего раба любви больше, чем у меня? Он тебя хорошо вы*бал?

— Жоки, заткнись!

Она поползла к краю ложа, перебираясь через горы подушек.

— Если он спит в одной постели с тобой, значит, хорошо подцепил тебя на крючок. Как будешь с Грокки расплачиваться?

— Придурок. — Жрица ударила воина, послышался звон доспехов. — Он же все понимает...

— Ого-о, — протянул воин. — Он, в самом деле, из портала?

— Последний из Портала, — уточнила жрица.

Воцарилось молчание.

— Грокки волосы на жопе рвет, что отдал его тебе задаром.

— Еще слово — и свистну пирогакам! — пригрозила жрица.

— Да. Я, пожалуй, пойду спать, — согласился Жоки. — А то устал, как пелучка после дрючки...

— Толана, ты куда? — Борис высунул голову из-под покрывала.

К этому времени гость удалился в одну из стенных ниш, а жрица надела халат.

— У меня дела. Ты ложись, спи.

— Уснешь тут! Сна уже ни в одном глазу. — Спотыкаясь о подушки, он начал собирать свои, разбросанные по ложу, вещи. — Я с тобой.

— Нет! Ты останешься. Не ходи за мной. — Она скрылась в лаборатории. Береск шмыгнул за ней, но вскоре вышел обратно и поковылял в сторону кухни.

Борис сел на краю необъятной постели и принялся ждать.

— Чего не спишь? — спросила Толана, выныривая из-за полога.

— Ты сейчас уйдешь, да?

— Дождусь Горо и уйду. — Она присела рядом.

— Так, Горо ушел в Черную гору, на пургов и крыс охотиться.

— Скоро будет здесь. Я его позвала.

— Как позвала?

— Связалась с харлисами. Они его разбудили.

— Как связалась? — Вопрос остался без ответа, а в памяти возникла хрустальная сосулька из шкатулки в темной.

— Дорина все-таки убили...

— Он меня во сне не зарежет? — донеслось из темноты.

— Он — миролюбивый, — заверила жрица, повернувшись на голос.

— Толь, я возьму плаванку, — попросил Жоки. — С утра, с отливом, сгоняю в Скалы. К вечеру постараюсь вернуться. Ведь я тебе буду нужен?

— Твой меч может пригодиться.

— Можно, я пойду с тобой? — Борис сжал ее руку.

Он не хотел оставаться один. Точнее, он не хотел оставаться без Толаны.

— Не слишком хорошая идея.

— Почему мне нельзя с тобой?

— Тебе лучше быть здесь, поверь. Мой камень — самое безопасное место для тебя. Здесь ты уже все знаешь. Потом, вон, Жоки вернется. Он знает что делать, в случае чего... Ты будешь не один. — Она погладила его руку и обратилась в сторону спальных ниш:

— Жоки, слышишь?

— Слышу-слышу, — отозвался тот.

— Если он станет к тебе дое*ываться, набей ему морду, — посоветовала она шепотом. Из ниши донеслось хихиканье.

— А что может случиться?

— Ничего не случится, не беспокойся. Жоки будет рядом, просто, на всякий случай.

— Ты надолго уходишь? Тебя не будет целый день?

— Может, дольше.

— Толана, пожалуйста, возьми меня с собой. — Он вел себя, как маленький ребенок перед родителями, собиравшимися уйти по делам и оставлявшим его под присмотром строгой няньки, которую он опасался, и поэтому капризничал.

— Нет. Не проси. Мне будет не до тебя. Рэгоны созовут Совет, скорей всего, уже завтра. Нам надо их опередить.

— Вы хотите предотвратить войну между кланами?

— Да пусть они хоть поголовно вырежут друг друга. Мы должны обсудить совместные действия.

— Грогии?

— И грогии, и другие жреческие кланы, — терпеливо объяснила она. Ну, прям, совсем как заботливая и любящая мать. — Сначала все обсудим с тетками, потом на жреческом совете с харлисами и дивейрами переговорим.

Береск принес на подносе два кубка, Толана взяла один из них.

— Выпей травяной отвар. Полезный напиток, целебный. Поможет тебе успокоиться и расслабиться.

Борис поднял свой кубок.

— Чтобы все было хорошо, — прошептала жрица, чокаясь с ним.

Теплый, пряный, слегка сладковатый отвар утолил чувство жажды и согрел. Мандраж стихал.

— Ага! Вашего офигена убили, кланы готовятся к войне... И все будет хорошо? Ты сама не веришь в то, что говоришь.

— Ложись спать и не думай ни о чем плохом. — Она погладила его плечо.

— Да я теперь не усну! — Он залпом допил остатки отвара.

— Уснешь, — заверила она, попивая из своего кубка. — И будешь спать сном младенца.

Он ощутил, как по телу разливается приятная слабость. Тревога отступала...

Однако в мозгу вдруг наступило просветление.

— Ты! Ты меня... опоила, — произнес он непослушными губами, слыша свой голос, как будто со стороны.

— Вижу, что тебе становится легче.

— Ах, ты... су... — Кубок выпал из его рук. Конечности онемели, голова потяжелела, перед глазами все поплыло.

Его повело куда-то в бок, и он рухнул бы на пол, если бы жрица не подставила плечо и не удержала его от падения.

— Прости. Тебе так будет лучше, — донеслось откуда-то издалека.

* * *

Открыв глаза, Борис потянулся. Выспавшись, он чувствовал себя прекрасно отдохнувшим. Ему снились чудесные сны.

'Легкие сны'! Бл*! С ними все на свете проспал!'

Он резко сел и отбросил плед, которым его заботливо укрыл кто-то.

— Гадина! Змеюка! Подлюка! — ругался он. — Обманщица!

Он посмотрел на единственное, открытое в зале, окно, ближнее к кухне, пытаясь определить, сколько часов проспал. Похоже, день был в самом разгаре...

День, который ему предстояло провести в ожидании Толаны. Может, ночь тоже.

Он поднялся с ложа и замер, остановленный задумчивым взглядом улыбающейся деревянной Евы.

— Стоишь голая, сама не зная об этом. Тебе пока не ведомо чувство стыда, — проворчал он, поворачивая статуэтку спиной. — У тебя все еще впереди... боль страдания, страх... Но, что для тебя хуже всего — вкусив запретный плод, ты станешь смертной.

Чтобы скоротать время ожидания, он специально неспешно занимался всеми своими нехитрыми делами — утренним туалетом, физзарядкой, которую уже сто лет не проводил, завтракал.

— Еда не отравлена? — спросил он карлика.

Береск покачал головой, зачерпнул ложкой пропаренные зерна и отправил их в свой рот, таким образом, демонстрируя, что яда в пищу не добавлено.

— Ага! Не было, значит, никаких распоряжений на этот счет? И я могу завтракать, не опасаясь, что упаду лицом в кашу. Или это уже обед? Сколько сейчас времени?

Попытка разговорить Береска не увенчалась успехом. Карлики, как и великан Горо, не отличались болтливостью. И еще были безгранично преданы жрице.

Решив поискать пророчество, Борис открыл книгу, но так и не смог сосредоточиться. И не сиделось ему на одном месте. Поэтому он отправился блуждать по коридорам обиталища жрицы и в этот раз уже более тщательно исследовал дальние уголки. Перебрал некоторые пыльные вещи в кладовой, внимательно исследовал стены, на предмет тайных ходов, попытался открыть большую дверную створку в конце коридора, после чего внимательно изучил барельефы мини-храма и поговорил с гигантскими светлячками.

Осмотр местных достопримечательностей отвлек его от тяжких раздумий, однако после возвращения в зал его снова стали одолевать всякие нехорошие мысли.

'А если она не вернется? Что тогда будет со мной?'

Ни одну из своих девушек он не ждал с таким нетерпением. Ему даже подумать было страшно, что жрица не придет.

Он до того исстрадался от неопределенности и одиночества, что обрадовался бы даже наглецу Жоки, явись он, как обещал.

Борис поплелся на кухню, где малыши варили что-то на огромной плите в нескольких кастрюлях, и с несчастным видом уселся на табурет рядом с разделочным столом у стены. Береск, взглянув на него с сочувствием, молчком поставил перед ним большую тарелку со всякой всячиной.

'Попросить, что ль, у Береска еще снотворного? И лучше сразу яду?'

Без аппетита пробуя новые угощения, Борис наблюдал за малышами, которые занялись консервированием разных, незнакомых и уже знакомых ему фруктов и овощей. Тара, конечно, отличалась от земной, и крышки тоже, и закаточная машинка имела необычное устройство, но сам способ закладки для длительного хранения был понятным.

От нечего делать он вызвался помочь малышам. Они посмотрели на него с недоверием.

— Да умею я! Чес-слово, — поклялся он. — Я маме помогал... в детстве.

Ему поручили один из производственных процессов. Механическая работа помогла ему забыться. А позже, когда понабилось убирать 'компоты', он, при своем росте, оказался просто незаменим, — карлики без лестницы не доставали до верхних полок. С их подачи он расставил керамические банки в большом, прохладном и вместительном помещении продовольственного склада.

Тем временем небо за окном начало зеленеть.

Поблагодарив малышей и получив ответную благодарность, он сходил в душевую, потом прилег на ложе, где снова принялся изводить себя жуткими фантазиями, представляя, что с ним будет, если не вернется Толана, и что может сделать с ним Грокки, если доберется.

'Знать бы еще, какую ценность я представляю, будучи последним, кто прошел через портал...'

Он ворочался до тех пор, пока сон не избавил его от душевных терзаний.

* * *

Ему снилось море, знакомый пляж. Горячий песок искрился в солнечных лучах. Вдали виднелись скользящие над водой белые крылья парусов быстроходных яхт. Легкий, влажный ветерок, налетавший с моря, ласкал лицо, грудь, шевелил волосы на голове. Прохлада овеяла пах...

Борис уловил запах, накативший волной и окутавший облаком — странный, неуместный запах, вызывающий возбуждение.

'Мать заварила свой любимый чай из огородной ботаники?'

Втягивая носом теплый, богатый аромат, он проснулся. Открыв глаза, он увидел Толану в домашнем халате. Она улыбалась и пощипала пальцами свой возбужденно торчащий под тканью сосок. Ее ленивые движения отозвались у него в паху.

— Толана! Ты вернулась? — Он приподнялся на локте, пытаясь угадать причину загадочного выражения на ее лице.

— Он не обрезан, — прошептала она, разглядывая низ его живота.

— А то ты... — Начал он, но прервался на полуслове, проследив за ее взглядом, нацеленным на его вялый член, который, вывалившись из гнезда темных волос, покоился на треугольнике распахнутого косого клапана.

Сна как не бывало.

Какая наглость! Пока он спал, эта наглая девка залезла к нему в штаны! И еще неизвестно, сколько она любовалась его причиндалами, пребывающими в состоянии покоя. До того, как он успел прикрыться от любопытного взгляда, в конец уже прилила кровь, а из крайней плоти показалась головка.

Жрица разочарованно вздохнула, нахмурилась и шлепнула его по руке, придерживающей клапан на штанах.

— Убери! — Это был приказ.

— Что ты собираешься делать?

— Вообще?

— Сейчас.

— Всякие бесстыжие вещи.

— Что ты задумала? Ведь ты... — Он осекся.

'Неужели, она хочет сесть мне на лицо?' — подумал он, и отметил, что эта мысль пугает его уже не так сильно, как в самом начале.

— Не твое дело! Ты мой раб любви, и должен повиноваться... если хочешь сохранить мое благорасположение. — Она произнесла это тоном, не терпящим возражений. Вид у нее был очень серьезный.

А он-то уже решил, что отношения у них наладились.

— Но я... Я не могу так! Вот, так...

— Можешь, поверь мне... и сделаешь, что я тебе скажу.

Он стиснул зубы. В нем происходила сложная внутренняя борьба.

'Ну, сколько можно надо мной издеваться, унижать? Нельзя, что ль, как все нормальные люди? Безо всяких ролевых игр, типа, 'госпожа — раб'... Хочешь трахаться, так и скажи!'

— Хорошо. — Благоразумие все же взяло вверх над желанием дать достойный отпор.

<...>

* * *

Утреннее пробуждение произошло без всяких промежуточных состояний. Открыв глаза, он увидел над собой тяжелые складки балдахина.

'Пфефик! Феодализм в стадии недоразвитости, скакнувший из Раннего Средневековья сразу в постиндустриальную эпоху или дальше — в эру сверхтехнологий'.

К превеликому сожалению, он все еще находился в Пфефике, но по закону 'утро вечера мудренее', чувствовал себя значительно лучше. Может оттого, что ночью вернулась Толана?

Ковры, вобравшие в себя терпкий аромат дико возбуждающего благовонного средства, перебивающего обычный чайный запах, вызвали приятные воспоминания и повлекли проверку наличия утренней эрекции вручную.

Немного повалявшись в ожидании жрицы и не дождавшись ее, он поднялся и отправился в душ.

— Что, опять? — Он шагнул к нише со статуэткой, повернутой лицом к залу, и протянул к ней руку. Его взгляд заскользил по знакомому переплетению тел — женского и змеиного. — А могла бы остаться бессмертной... вот, соблазнилась... и теперь твои потомки множат смертные грехи. И ведь, в принципе, способны различать добро и зло... но жизнь одна, и хочется прожить ее так, чтобы в старости не пришлось сожалеть о том, что не попробовал в молодости, когда была возможность. — Он ласково погладил полированные изгибы деревянной фигуры прародительницы и оставил ее стоять, как есть. — Передавай привет Адаму, который, как велено свыше, 'прилепится' к тебе.

Проходя мимо бассейна, он услышал толанин смех, и уже собрался войти в арку, когда мужской голос произнес:

— Лежи спокойно.

Не спеша объявить о своем присутствии, Борис осторожно заглянул за штору.

— Перестань, Жоки! — Толана лежала на животе на тюфяке. Ее халат, спущенный с плеч, удерживался на талии поясом. Рядом с ней, на коленях стоял парень с коротко стриженными, темными волосами и фигурой атлета. Из одежды на нем было одно полотенце, обернутое вокруг бедер.

— Тебе надо расслабиться, — убеждал он жрицу, массируя ее спину.

Со своего места Борис мог рассмотреть гостя.

Внешне Жоки выглядел моложе его. У него было круглое лицо, черные, изогнутые брови, синие глаза, большие губы. Взгляд исподлобья, казавшийся близоруким, придавал его внешности обиженно-незащищенный вид. Однако стоило взглянуть на все остальное, и вряд ли у кого-то возникло бы желание обидеть этого парня. Его голова крепко сидела на шее, похожей на колонну. Великолепный торс сужался к талии, поэтому разворот плеч, казался еще шире. На его барельефной груди распластали щупальца два цветных татуированных спрута.

— Работа разведчика и по совместительству массажиста, должна хорошо оплачиваться, — говорил спрут, разминая плечи жрицы.

— Разведчик из тебя х*евый. Я от торговки рыбой больше узнаю о делах в Гэлах-кэр, чем от тебя. Да и как массажист, замечу, ты тоже не очень...

— Ты ко мне не справедлива! Ты даже не представляешь, как трудно следить за Грокки. Поэтому, я чуть-чуть не уследил...

— Ой! Больно, — вскрикнула Толана. — Полегче! Я не дейфуса, припершаяся на крафтовый пляж.

Не обращая внимания на ее вопли, Жоки удвоил усилия.

— Ты напряглась при упоминании Грокки. — Он усмехнулся. — Не думай о нем, расслабься. Представь себе что-нибудь приятное. Например, как я тебе вставлю...

— Вот еще! Никуда и ничего ты мне не вставишь! — Она хотела подняться, но спрут не позволил. Придавив коленом поясницу, он уперся одной рукой между лопатками, а другой придержал ягодицы.

— Прямо совсем ничего и никуда?

— Пусти, костолом!

Жоки ослабил прессинг, и она, перевернувшись, заколотила руками и ногами.

— Не нравится массаж спины? — миролюбиво поинтересовался спрут, лениво отмахиваясь от ее ударов. — Может, тебе нужен массаж матки? — Он поймал ее руки и, прижав их к тюфяку, навис над ней.

— Не нужен!

Жоки обхватил свободной рукой ее грудь, и она вздрогнула, когда он провел подушечкой большого пальца по соску, раздразнивая, заставляя его вытянуться и отвердеть.

— Твои грудки просят, чтобы их поцеловали.

Он сжал сосок пальцами и стал легко его потягивать.

— Мои сиськи не умеют разговаривать! — Она попыталась вырваться, но наслаждение отнимало силы.

— Твое желание они выражают очень красноречиво. — Он придавил брыкавшуюся жрицу своим весом и притронулся губами к уголку ее рта, скользнул вниз к подбородку, потом стал подбираться к уху.

— Борька скоро проснется.

— И что? Набьет мне морду? — Он приподнялся и посмотрел на ее лицо. — Пусть попробует.

Только что собравшийся одернуть штору, Борис замер.

Нет... Желания испытывать судьбу у него не было.

'Подумаешь — ее трахнет спрут, а не лев. Какая разница? Одним зверем больше, одним меньше'.

Он направился в сторону душевой, но передумал и вернулся.

Опираясь на локти, спрут нависал над жрицей.

— Толь, ты помнишь ту ночь, когда соблазнила меня?

— Ты еще Первый Портал вспомни!

— Как ты верещала, когда я впервые почувствовал себя мужчиной, и понял, что могу иметь над тобой власть. Сколько раз подряд, ты тогда кончила?

— Не лопни от самодовольства! — огрызнулась она.

— Пять? Шесть?

— Ты кончил одиннадцать раз!

— Ну, молодой был, — без капли раскаяния, сознался спрут. — Дорвался... Но с тех пор я приобрел некоторый опыт и готов весь его показать тебе.

— Не сомневаюсь, что членотерки в Гэлах-кэр не обошли тебя вниманием.

— Ага, — согласился он и потерся подбородком о ее лоб. — И я знаю, что ты сейчас сильно возбудилась. Я помню эту твою дрожь. Ты же помрешь, если я тебе сейчас не засажу...

— Не ты!

— Почему не я? — удивился спрут, и догадался. — Ах, у тебя есть Боря?

— Я буду кричать!

— И что? Он прибежит к тебе на помощь? Ты хочешь, что бы я его убил? — Он водил губами по ее лицу. Его тело извивалось, медленно прогибалось в узнаваемом танце страсти. На спине перекатывались бугры мышц, и, казалось, что большой, татуированный спрут шевелиться. — Или малыши приковыляют? Так они уже видели нас вместе и помнят, что без драки у нас не обходится. А Горо знает, что я тебя не обижу... И, вообще, он не вмешивается в твои любовные дела. Не он ли своей широкой спиной загораживал нас в Гэлах-кэр, когда мы дрючились, как сумасшедшие? Когда ты убежала от кониса Грокки. Оу! Ты снова напряглась. Ты его хочешь, что ль?

— Бефиз!

— Чего 'хватит'? Я же тебя тогда спас! К жизни вернул... Прибежала ко мне на полусогнутых, в полуобморочном состоянии. 'Жоки, спрячь меня!' — передразнил он ее. — И так и не понял, как мой елдак оказался в твоей чудесной дырочке... Так что, моя любовь, кричи — не кричи...

— Ты дурак, если считаешь меня своей должницей.

— Кто говорит о долге? Мы же с тобой друзья. А друзья должны помогать друг другу. — Он просунул руку между телами, и она, прикусив губу, чтобы сдержать рвущийся стон, задергалась. Ее ноги, сами по себе, раздвинулись. — Ой, твоя писька вся мокрая. Она засасывает мои пальцы. Но ведь тебе нужны совсем не пальцы?

— Жоки — ты жопа! — прошипела она, пытаясь выползти из-под него. Или быть подальше от его руки.

— Ты испугалась того, как я тебя хочу?

Борис, приникший к щели, видел, как спрут вдавливается напряженными ягодицами в тело жрицы, как раскрываются ее ладони.

Как бы он не хотел вмешаться, не мог себе позволить. Во-первых, запрещал местный устав, гласивший, что нет ситуации, с которой жрица не справилась бы самостоятельно. Во-вторых, прояви он джентльменство — неизвестно, как отнесется к этому Толана — смутится при его появлении или, наоборот, разозлится за то, что помешал. Кто знает, что этой бабы на уме? Потрахаться — она не дура. В-третьих, Жоки мог его убить. Он сам так сказал, и не ради красного словца. В Пфефике живут конкретные парни, и запросто, не моргнув глазом, могут убить любого, кто мешает им заниматься сексом. И, в-четвертых, кому здесь нужен борин героизм, кроме него самого?

— Молоденькие фарогачки, наверное, рыдали от счастья, чувствуя твой елдак у себя между ног.

— Не притворяйся, грогия. Не выпускай яд. Зачем тебе меня жалить? Мне уже больно от того, как я тебя хочу. Со мной тебе вовсе не обязательно казаться холодной. Я-то знаю, какая ты горячая там, внутри. У тебя такая широкая душа... Неужели в ней не найдется уголка для меня? Пожалей, страждущего.

— Сочувствую тебе.

— Толь, я хочу тебя. Тебя! Очень-очень... Ты просто лежи и не сопротивляйся. Я все сделаю сам. Тебе будет хорошо, как тогда... Ну, давай, раздвинь ножки шире... пусти меня.

— Жоки, пург тебя раздери...

— Боги Пфефика вознаградят тебя за то, что дашь утешение несчастному. Ведь ты — 'Творящая благо'. Ты добра и сострадательна, грогия. Дай мне... Пожа-алуйста!

Он вложил столько чувств в свою просьбу, с такой мольбой в голосе произнес последнее слово, что она больше не сопротивлялась. Она лежала неподвижно. Она сдалась...

Спрут мягко прикоснулся к ее губам, нежно и неторопливо захватил их ртом. Таким же, неспешным было скользящее движение его бедер.

'Уговорил, — подумал Борис и ощутил болезненный спазм в паху. — Мне-то за что такое наказание?'

Он тоже хотел Толану! Он хотел в этот момент, быть с ней и в ней. И знал, что дрожание у нее внутри, почувствует другой. И не он, а этот парень выбьет из нее стоны блаженства и увидит ее светящееся в оргазме лицо.

<...>

* * *

Когда он вернулся, в зале никого не было. На низком столе стояла неубранная посуда. Похоже, пировали два человека. Но еще оставалось третье нетронутое блюдо, что Борис расценил как заботу о своей скромной персоне. Забрав тарелку с еще теплым мясом и серым хлебом, он спустился на площадку перед окнами.

С первого взгляда в заливе ничего не изменилось. Однако, недолго понаблюдав, он отметил, что количество лодок значительно уменьшилось, а люди на террасах и балконах, почти не показывались. Часть подвесных мостов была снята. Некоторые окна, еще вчера смотревшие на воду пустыми глазницами, сегодня были наглухо закрыты ставнями изнутри. Обитатели Пфефика, постоянно живущие под угрозой смерти, похоже, теперь и вовсе готовились к концу света.

Весть о безвременной кончине офгирдана уже разлетелась во все уголки Пфефика...

— Орвинэ, Боря. — На ступенях лестницы стоял Жоки.

— Привет, — буркнул он и снова повернулся к окну, опасаясь, что спрут догадается обо всем по выражению его лица.

— Толана попросила меня присмотреть за тобой.

— Нет необходимости. Я не сбегу.

— Змеиный камень — самое безопасное место для тебя, — продолжил спрут, не обращая внимания на борин недружелюбный тон, и спустился вниз. — Ты давно проснулся?

— Давно, — выдохнул он и, собрав всю силу воли, посмотрел на соперника.

Они смерили друг друга оценивающими взглядами. Жоки был младше, но выше и мощнее. И драка с ним, все равно бы, ничего не доказала...

— Понятно. — Спрут вздохнул. Его взгляд исподлобья, только казался виноватым. — Ревнуешь меня к ней?

— Тебе-то что?

Борина ершистость развеселила спрута.

— У нас говорят, 'надуманные чувства сломают сердце'. — Его улыбка угасла. — Дашь волю ревности — не протянешь и дня.

— Я протянул намного дольше.

— Просто у тебя не было повода... Дальше, тебе будет сложнее, — прозорливо рассуждал спрут. — Грогия прекрасна, правда? Ты готов делить с ней каждое мгновение...

— Почему я тебя должен слушать? Хочешь втереться ко мне в доверие?

— Я — не самый плохой человек в Пфефике. А ты — чужак. Пришелец. — Пусть Жоки был с ним откровенен, это ничего не меняло.

— Пришельцев вы ненавидите еще больше, чем друг друга.

— Так, повелось с древних пор. — Спрут развел руками. — Из портала ничего хорошего не приходит.

— Где Толана?

— Занята. У нее важные дела.

— Понятно. — Борис подумал, что лучше не мешать ей. А то снова усыпит...

— Трудные времена настают.

— Ты — спрут, и служил у драконов? — Он зацепился взглядом за фрагмент татуировки, видневшейся под распахнутой рубахой.

— Я служил у офгирдана Дорина. — Жоки скосил глаза на свою грудь.

— В чем разница?

— Дорин — фарогак, но он — не рэгон, не гэлуф. Он — офгирдан. Был им... пока Перса не всадила шип ему в ухо. Он порядок в Пфефике навел. Его даже стали называть Примирителем.

— Кланы при нем воспылали друг к другу братской любовью и начали целоваться взасос? — Борис хмыкнул.

— Нормально все было! Дорин грамотно разводил кланы, когда они не могли договориться. Правда, решение офгирдана всегда может оспорить Совет рэгонов или жреческий совет...

— Прям, парламентское правление.

— Не знаю, о чем ты, но такое положение всех устраивает.

— А что не понравилось этой Персе?

— Так, мауки — дикие. Кочуют в степях на юге со своими стадами скорпионов.

— У них — скорпионы, вроде домашнего скота, что ли? — Он думал, что спрут шутит, но тот сохранял серьезность.

— Нет, скот у них рогатый. А скорпионы — для набегов, на спине три воина помещается. Быстрые сволочи! Сильные...

— Цари скорпионов... — Борис представил себе несущуюся по степи грозную орду кочевников, верхом на гигантских скорпионах с огромными клешнями и задранными хвостами. И сзади пыль стоит столбом...

— Фелисы в бою взяли в плен Персу, регию мауков, и передали ее в Гэлах-кэр, в обмен на отряд воинов для обороны Гвинто, ведь и дураку понятно, что мауки начнут мстить. Рэгоны на Совете сразу сказали Дорину: 'Или отпусти ее, или убей!' А Дорин, старый м*дак, спрятал ее в нижних лабиринтах Гэлах-кэр.

— В тюрьме, что ль?

— Нет, поселил ее в уютных покоях, для особо важных пленников. Под охраной, конечно. Пург в него вселился, что ли! Регию мауков захотел по*бать, старый пи*дострадалец! Она же, башку голыми руками оторвать может... Тут к харлисам не ходи — чтобы узнать, чем дело кончится. Мало ему было давалок в Гэлах-кэр — он к Персе страстью воспылал! А Перса — не баба, а огненный смерч пустыни...

— Она красивая?

— Угу. Ее надо видеть! — Жоки мечтательно закивал. — Регии мауков — такие, что елдак одним взглядом поднимают. Только я свой — лучше в пасть пирогаку суну.

— Куда смотрела охрана?

— Дорин к ней один пошел, тайком. Самонадеянный фарогак! А ведь его предупреждали! Я лично сопровождал его к Тоде.

— Это кто?

— Харлиса.

— А! Ворониха?

— Жрица. Кстати, ты был одет в джинсу? — неожиданно спросил спрут.

— Да. А что?

— Так, просто. — Жоки морщил лоб, пытаясь что-то вспомнить, но потом махнул рукой и продолжил:

— Тода ему сказала: 'Скорпион меньше дракона, но убьет одним укусом. Ты могущественен, но не бессмертен'. После этого, какой спрос с ближних воинов?

— А дракон, насколько больше скорпиона?

— Раза в два.

— Дракон — это динозавр, что ль?

— Огромный ящер. Они водятся на востоке, откуда фарогаки пришли.

— У вас живут динозавры? Офигеть!

— Понимаешь? Тода предупредила Дорина...

— Черт, предсказание!

— Предсказание, — согласился спрут.

— Мне надо найти предсказание, — объяснил Борис и направился в темную. — В книге!

— В Книгах все про всех написано. — Содержание книг для спрута не было ни тайной, ни новостью... — Но кому это нужно?

— Мне!

Они прошли мимо закрытой двери 'операционной', где Толана занималась неизвестными 'важными делами'.

Пока Жоки бесцельно шлялся по темной, Борис листал книгу в поисках нужной страницы, и, когда натолкнулся на первый символ, не сразу поверил в свою удачу. Он тщательно сравнил изображения и убедился в их идентичности.

— Нашел!

— И что? — Спрут заглянул в книгу.

— Вот! Читай. — Он указал строку.

— Я — воин, а не жрица или мастер! — Жоки пожал плечами.

— Ты не умеешь читать?

'Значит, в Пфефике чтение книг — занятие избранных. Это усложняет дело. И повышает курс акций Толаны до заоблачных высот'.

— Зачем мне уметь читать? Достаточно того что я владею мечом, благодаря, чему жив и зарабатываю на жизнь, — заявил он с апломбом.

Что ж, прекрасно! Если Жоки считает, что боевые навыки полностью компенсируют неграмотность, пусть будет так. И спорить тут не о чем. А то, не равен час, спрут продемонстрирует это свое умение, и тогда ему, такому грамотному и образованному, не поздоровится.

В одном спрут был прав, и не потому, что сильнее...

— Покажешь мне какой-нибудь прием?

— Покажу, и не только 'какой-нибудь'. И Толька просила поверить, как ты владеешь мечом.

* * *

После недолгих, совместных, жалобных уговоров, Береск выдал во временное пользование почти новый одноручный меч в добротных ножнах из арсенала грогии, и до обеда Борис успел кое-чему научиться.

Ему, как фехтовальщику, было несложно освоить правила ведения боя. В отличие от поединка на шпагах, где в основном атаковали уколами, и поэтому требовались маневренность, быстрота и точность, в бою на мечах преобладали рубящие удары. Такой бой отнимал больше физической силы. В нем, как для нападения, так и для отражения удара, кроме хорошей реакции, была нужна еще большая координация движений. А запястья должны быть не только гибкими, но и достаточно сильными, ведь меч тяжелее любого спортивного оружия.

Во время тренировки Борис выложился полностью и, в общем, остался доволен собой. Даже удостоился похвалы Жоки, который, казалось, родился с мечом в руке.

Они неплохо поладили между собой. Им было интересно друг с другом. Спруту удалось сломить изначальную борину неприязнь и заслужить благорасположение. Борису импонировала его простота, открытость, готовностью помочь и ответить на любой вопрос. Он увидел в нем, если не друга, то союзника. Врагом Жоки не был, это точно.

* * *

Они обедали и вели мирную беседу, когда появилась Толана. Молчаливая и сосредоточенная, она прошла в гардеробную. Проплыла, как 'Летучий голландец', пугающий и недоступный предвестник катастрофы...

На свой страх и риск, Борис с Книгой Порталов в обнимку подстерег на обратном пути.

— Я нашел страницу, — сообщил он.

Окинув его недобрым, тяжелым взглядом и вздохнув, она кивнула:

— Давай, посмотрим.

Они устроились на ложе. Спрут из любопытства подсел с краю.

— 'Из Олтифэрэна в Мицфэрэн... из Мира Напротив в Серединный Мир... придет... Он'. Особенный человек придет, какой-то основоположник. Вторая строка: 'Его одежда из ткани в рубчик... узнаешь о нем...' То есть, 'по одежде узнаешь'. Ведь ты был в джинсах?

— Ты знаешь, что в джинсах. — Борис покосился на Жоки, который недавно задал тот же вопрос. — И куртка джинсовая. Этот крыса Мейдо, которому Ролл голову отрубил, выбросил мои вещи в пропасть, где жил ваш Дагос.

— Конис Ролл? Урус? Он отрубил Мейдо голову? — Спрут агрессивно напрягся. — Давно пора.

— Ну, фарогаки! Придурки, — тихо выругалась жрица. — Они ввели смертную казнь за ношение джинсов два поколения назад. Вот, м*даки! Растолковали все через задницу! Если бы они читали книги последовательно, то поняли бы, что твое появление и смерть последнего офгирдана никак между собой не связаны, то есть, связаны, конечно... совпадают по времени, но одно не влечет за собой другое! А они решили, что кто-то из портала, одетый в джинс, убьет офгирдана-фарогака, и закончится их фарогачья власть...

Встретив вопросительные взгляды слушателей, она презрительно фыркнула, но снизошла до объяснений:

— Фарогаки не знали, из какого портала придет человек, может, не знали, что он будет 'Последний из Портала'. Фарогаки решили: 'Зачем ставить краболовки? Натянем сразу сеть'. Они добились принятия закона на запрет джинса и убивали всех, кто его носил, чтобы наверняка. — Она перевела дыхание и подвела итог. — Спрашивается, какой толк оттого, что знаешь предсказание, если оно исполняется полностью, до последнего слова?

Толана повернулась к пораженному новостью Борису.

Он не все понял в сплошном, информационном потоке, который на него обрушился, но до него дошло главное — о том, что он появится в Пфефике, в Серединном мире знали еще сорок-пятьдесят лет назад.

Именно ОН! А не кто-то другой. И знали, во что он будет одет. И на протяжении почти полувека за ношение джинсов гибли ни в чем не повинные люди!

— Ты все прочитала, да? — Он пробежал взглядом по открытой странице, словно мог увидеть то, что не заметила она.

— Здесь еще две строки. 'Один среди равных, только... пятиться назад'. Наверное, 'трусливый'. Или 'слабый... оттого, что не ведает Сути', сути происходящего. Но 'будет признан'. Значит, 'постигнет суть происходящего и будет признан'.

— 'Один среди равных, но слабый оттого, что не ведает сути. В конце концов, он будет признан'. Так? — уточнил он.

Жрица с улыбкой дружески похлопала его по плечу:

— Видишь, все не так плохо, любовь моя. Тебя, в конце концов, признают.

Она сдвинула тяжелую книгу с колен и откинулась на подушки.

— А 'ключи'? — напомнил он. — Разве нет продолжения?

— Ах, да, — признала она свою оплошность. — Вот, два символа. Нижний означает страницу, верхний — строку.

— А как называется книга?

— Книга Мицфэрэна. 'Серединного Мира'... На корешке — змейка в треугольнике. — Она направилась к центру ложа.

Он поднялся и собрался идти в лабораторию, когда жрица произнесла:

— Тебе повезло трижды. Во-первых, с тебя сняли джинсы. Мелзи знали о законе, но ты был заказан живым. А фарогаки, ничего не знали про твою одежду, поэтому не связали твое появление с предсказанием. Во-вторых, тебе повезло, что Грокки отправил тебя ко мне до того, как узнал, что Дагос разрушил Портал. И, в-третьих, ты был под моим камнем, когда Перса убила Дорина.

Борис поверил ей на слово. Если она говорила, что ему повезло, значит, так оно и было.

— Все! — Отмахнулась жрица. — Отвалите! Мне надо отдохнуть.

Борис и Жоки переглянулись.

— Ложе широкое, всем места хватит, — осторожно заметил спрут, забираясь под балдахин.

— Найдете, где приткнуть свои задницы. В стене тоже снятся легкие сны.

— Толь...

— Не заставляй меня повторять дважды!

Толана свистнула, и Жоки торопливо выбрался из-под полога. Борис уже знал, что за этим последует. С топотом и веселым похрюкиванием примчались пирогаки. Жрица поняла руку, и животные развалились рядом с ложем.

Просто и убедительно она показала, что желает побыть одна.

— Вот, замерзнешь, захочешь тепла... — В спруте ехидствовала обида. — Попросишь, чтобы я тебя погрел...

— Заткнись.

— Что-то случилось? — шепотом спросил Борис, когда Жоки вошел следом за ним в темную.

— Наверное, ей прищемили хвост.

— Я серьезно.

— Я тоже — серьезно. Наверное, поругалась со своими тетками.

— Когда успела?

— Так, она только что с ними говорила.

— Как говорила?

— Связалась и говорила.

— А! С помощью 'сосульки', — догадался Борис, не представляя, что это за способ. — Из-за выборов вашего офигена?

— Пока кланы не поубивали друг друга, нужно срочно нового офгирдана выбирать.

— Это я в курсе. 'По небу зверь пробежит'.

— Подожди! — Спрут насторожился. — Грогии, что, уже решили?

— Что решили? Ничего не знаю. — Борис понял, что сболтнул лишнее и поспешил выкрутиться. — Просто Толана рассказывала мне, как выбирается этот... орфиген-гад.

— Когда рассказывала? Почему я не слышал?— Спрут, надо отдать ему должное, соображал быстро.

— Когда Дорин был еще жив. Она рассказывала мне об истории Пфефика, разных обычаях...

— Понятно. — Похоже, такой ответ его удовлетворил.

— Ты в 'ойкосе' когда-нибудь участвовал? — Он покраснел, задав вопрос.

— Все участвуют. Это же Ойкос! А ты, что, нет?

— Да, вот, как-то не довелось...

— Почему?

— Да потому что! У нас, представь себе, Ойкос не является государственным праздником.

— Зря, — резюмировал спрут. — Скоро урожай соберут... Только не до праздников нынче.

— Жоки, а почему выборы офигира с помощью зверя считаются сложными?

— Потому что это — волшебный способ, с привлечением света боугов.

— Причем тут тогда сближение лун?

— Нэр-эф-Лиацун? В Палец не войдешь без Фаровадже-нитфер.

— Ничего не понял.

— Да я сам толком не знаю, никогда не видел. Последний раз такой способ использовали давным-давно... Тогда офгирданом стал Тэлбуан Справедливый... первый фарогак. Остальных выбирали на Совете рэгонов.

— А в чем волшебство выражается? В 'свете боугов'?

— Да. Как иначе зверь появится?

— Что собой представляет этот зверь?

— Знак клана.

— А сам 'свет' откуда возьмется? Из портала?

— Нет. Одна из грогий должна стать проводником света. Не знаю, как объяснить! В общем, только грогии способны вызвать и пропустить через себя этот свет.

С механизмом выбором все было более или менее ясно. В общих чертах. Что же касалось деталей...

— И этим проводником может стать Толана?

— Конечно.

— Поэтому она злится?

— Необязательно. Тетки решат, кто станет проводником. Кроме Толи есть другие жрицы — Готела и Матиа в Нижнем храме. В Большом храме тоже есть молодые...

— А голосование чем плохо?

— Надоели всем фарогаки, до отрыжки, до колик в печенке. Ведь если голосование проводить, то опять выберут одного из них.

— В других кланах нет достойных кандидатур?

— Есть, конечно! Но нет согласия между кланами, того и гляди, нижние кланы попрут на верхние, беспредел начнется...

— Значит, если проводить голосование, то не будет результата?

— Почему же? Будет. И результат известен. Рэгоны назло друг другу выберут фарогака, по принципу, лучше старая власть, чем офгирдан-недруг.

— Ага. Значит, ситуация вынуждает проводить 'волшебные' выборы. Тогда чего спорить?

— Нет. Есть еще один способ... — Жоки почесал голову. — Жреческий совет... Грогии, харлисы и дивейры могут предложить кого-нибудь своего.

— Кого? Жрицу какую-нибудь?

— Нет. Они же — жрицы! Но они могут посовещаться и выбрать какого-то рэгона или гэлуфа, и представить его Совету, сказать за него слово. Только вряд ли так будет. Каждый из рэгонов хочет стать офгирданом, хочет, чтобы жрицы сказали слово именно за него. Вот, и ругаются рэгоны, гэлуфы и жрицы.

— А Грокки может стать офигеном?

— Не дорос он пока до звания офгирдана, молод еще. Но есть Мафор... он сейчас в Совете... и Офдас. Они по возрасту подходят.

— Ох, интересно вы живете, ребята... — По корешку он нашел Книгу Серединного мира и принес ее на угловой столик.

— Скорей всего, офгирдан будет выбран во время Нэр-эф-Лиацун... чтоб никому не было обидно.

Борис перерисовал символы-ссылки и принялся искать нужную страницу.

— Пойду, прогуляюсь. — Жоки оставил его одного.

'Странные люди живут в Пфефике, — подумал он, проводив спрута взглядом. — Они знают, что обо всех событиях будущего написано в книгах, и не хотят их прочитать. Они и читать-то не умеют!'

Он нашел свою страницу, пролистав примерно четверть книги, и заложил ее пером, найденным на полке с алхимическим оборудованием. С фолиантом, прижатым к груди, он вышел в зал и, обойдя стороной ложе, охраняемое пирогаками, сел на ступеньки. Глядя в окно, он принялся ждать неизвестно чего.

— Жду у моря погоды, — сказал он сам себе. — Я быстрее сойду с ума, чем выберусь отсюда.

На подоконник спикировал ворон. Черный с изумрудным отливом, с хохолком на голове, он был гораздо крупнее городских ворон.

Заметив Бориса, он удивленно покрутил головой.

— Толана!

— Ну, вот, началось... Какая я тебе Толана?

Ворон прошел между прутьями решетки и перелетел на ложе, где благополучно совершил посадку.

Жрица села, не открывая глаза. Нащупав подушку, она швырнула ее в птицу и промахнулась. Ворон не испугался, наоборот, приблизился к ней еще на пару шагов.

— Тода зовет Толану, — сказал он.

— Ага. Уже бегу, — проворчала жрица. — Вприпрыжку! И мои волосы развиваются на ветру...

— Давай, я его убью, отдадим малышам на суп, а если Тода спросит, скажем, что не прилетал. — Жоки выбрался из стенной ниши.

— Вот, угораздило меня поселиться ближе всех к Кэроф-кэр. Не хочу быть грогией, — простонала она и на четвереньках поползла к краю постели. Спустив ноги на ступень, она стала растирать лицо руками, чтобы окончательно проснуться. — А надо, — пыталась она убедить себя.

Неподвижная, не мигая, она смотрела на воду залива, и в изгибе ее рта застыла грусть... неизбывная печаль вселенной. Она была такой невыразимо прекрасной и несчастной, что у Бориса немедленно возникло желание пожалеть и приласкать ее.

— Иди к горе, сидящей в Черной горе. — Спрут безжалостно разрушил очарование момента.

Толана согласно кивнула, потом перевела взгляд на Бориса и книгу у него на коленях.

— Нашел? — спросила она.

— Да.

Повернувшись к ворону, она протянула руку.

— Пофи, иди сюда.

Птица повертела головой, разглядывая ее пальцы, и с важным видом подошла ближе.

— Возвращайся к Тоде. Скажи ей, что я приду.

— До фаровадже, — выдвинул свои условия ворон.

— Как получится...

— Поторопись, — прохрипела птица. — Сама знаешь, дело надо решить.

— Постараюсь.

Получив заверения, ворон вернулся на подоконник, прошел между прутьями и, тяжело хлопая крыльями, поднялся вверх.

— Давай, Борь. — Жрица взмахом пригласила его.

Он сел рядом с ней и раскрыл книгу в месте, заложенном пером.

— 'Спастись от опасности в месте...' Место, которое кажется опасным? — прочитала она и задумалась. — Нет. Это надо толковать так: 'От грозящей опасности найдет убежище под Змеиным камнем...' Нашел убежище?

— Да. — Он улыбнулся ей. — Очень хорошее убежище.

Ее взгляд задержался на нем, что-то мелькнуло в ее глазах — любопытство или желание...

— 'Где Прошлое встречается с Настоящим и смотрит в Будущее'... — Она склонила голову над книгой. — Что мы, сейчас и делаем. Пытаемся заглянуть в будущее. Далее: 'Где много скрывают... прячут что-то важное'. А! 'Где кроются многие тайны'. Четвертая строка: 'Где на страже — два льва и ворон'. Здесь — объяснений не нужно. Все вроде бы сходится.

— Да, — тихо отозвался он. — Сходится.

— Теперь смотри внимательно.

Борис пододвинулся ближе. Его щеку щекотали ее растрепанные волосы. Он чувствовал тепло ее тела и запах огородных трав...

— Возьмешь Книгу Мудрецов. На корешке два треугольника и круг. В ней надо найти две страницы...

Она показывала пальцем на значки, а он думал о ее страстности. Ее голос для нее был, как прикосновение, ласкал не только слух...

— Понял? — спросила она.

— Да, — хрипло выдавил он.

Внимательно посмотрев на него, Толана изогнула бровь. Она знала, что с ним творится, о чем говорила ее улыбка.

— Вот и хорошо. Иди и ищи. — Она поднялась, обдав его волной свежего, влекущего аромата. — Мне надо собираться. И 'идти к горе, сидящей в Черной горе'.

— Помощь нужна? — предложил Жоки, когда она проходила мимо его.

— Одна справлюсь быстрее, — отказалась она.

— Ты берешь меня к Тоде?

— Нет. Позови Горо. И узнай у Береска, что там насчет ужина.

Жоки отправился выполнять поручения, а Борис удалился в темную, искать книгу Мудрецов, по дороге размышляя о своей странной реакции на близость Толаны. Не в том плане, что реагировал на нее как-то неправильно, а в том, что 'внезапно'.

Он не считал себя, что называется, 'недотыкомкой'. Безусловно, как любой нормальный мужик, ощущал естественную потребность в женщине, пару раз довольно остро, по причине длительного воздержания. Но чтобы, вот так, без наглых провокаций с противоположной стороны, он был готов 'из штанов выпрыгнуть', случилось с ним впервые, с начала условно регулярной половой жизни.

Это не могло не беспокоить. Неужели, отныне он сам не господин? А если теперь от каждого прикосновения Толаны, как от катализатора, в нем будет происходить неконтролируемый тестостероновый взрыв? И собственное тело подведет его в самый неподходящий момент... Из раба любви в фигуральном выражении он реально превратился в раба?

'Не хватало только попасть в физическую зависимость от нее'.

Услышав громкую ругань, он выглянул в зал. Из гардеробной, смешно хромая в одном сапоге, вышла Толана. На ней было некое подобие кирасы, одетой поверх платья как жилет. За ней ковылял Юса с другой полупарой.

— Зря отказалась от помощи. — Спрут усадил жрицу на ложе и помог ей натянуть ботфорты. Зашнуровав высокие голенища, он кончиками пальцев прогладил полосу голой кожи ее бедер.

Она хлопнула его по рукам и, пристегнув к поясу, надетому поверх кожаных трусов, ремешки от сапог, поднялась.

— Закрепи ножны, — приказала она и раздвинула полы платья.

— Дело совсем плохо, если грогия вооружается полным набором 'зубов', — заметил спрут, подползая к ней.

Он забрал у Юсы обойму ножен, продел ремешки в шлевки на голенищах, затянул и застегнул. Поверив боеготовность оружия — выдвинув и задвинув каждое лезвие, — он удовлетворенно кивнул. После чего провел ладонями по ее ноге сверху вниз.

Судя по виду, жрица собиралась кого-то убить.

— Разве ты не к Тоде? — спросил Борис, потому что,

— К Тоде. Но, мало ли что, случится по дороге, — Она была готова во всеоружии встретить любые неожиданности на своем пути.

— Крысы могут напасть на тебя?

— И не только они.

— Разве жреческий статус не гарантирует неприкосновенность?

— Сейчас все звания утратили значение.

— Нет офгирдана — нет законов, — перевел ее слова на понятный язык Жоки.

* * *

7. Встанут Они друг против друга...

— Урусы? — Жоки потянулся к своему мечу. — С х*я ли они явились под змеиный камень?

— Похоже, Тода прислала мне охрану. — Толана без особого интереса посмотрела на вошедших в зал львов и Горо. Все трое были в боевом облачении и во всеоружии. — Она решила, что так верней будет — просто приглашения мало, и меня должны сопровождать урусы... чтоб я случайно не проплыла мимо Кэроф-кэр.

— С каких это пор урусы ютятся в вороньем гнезде?

— С тех пор, как под горой завелись крысы, — тихо пояснил Борис.

— Успокойся, крафт. — Жрица жестом руки приказала ему пересесть за другой столик, чтобы освободить место для гостей. — И, давай, без глупостей. Еще не хватало, вы чтобы пустили кровь друг другу под моим камнем.

— Заигрывания с чужими кланами при безвластии могут дорого тебе обойтись, грогия, — бросил Жоки, напоследок.

Забрав свою тарелку, Борис из солидарности перебрался к спруту.

— Вижу, вы не очень дружите со львами, — заметил он.

— С какого перепугу! Сначала пусть вернут Поющий остров! А потом... если договоримся на приемлемых условиях — будет дружба... — Он зло щурился на рассаживающихся за соседним столом львов.

— Почему Тода сама не пришла? Ей же надо, а не Толане...

— Тода такая огромная, что не может выбраться из своего гнезда. — Жоки усмехнулся. Притом, что пошутил, его слова, должно быть, были близки к истине, судя по великану Горо из клана воронов.

Борис представил себе необъятную тушу жрицы-воронихи в просторном черном балахоне, застрявшую в арке при попытке протиснуться в нее. Смешно!

— Как же она вошла в гору?

— Она всегда там была. — Спрут дернул плечом. — То есть... Она родилась в Черной горе, и никогда не выходила оттуда. Тода ни к кому не ходит, все идут к Тоде, когда она зовет.

— Она более влиятельна, чем Толана?

— Как можно сравнивать! Грогии — это грогии, а харлисы...

— Это — харлисы. Понятно. Каждому жреческому клану отведена своя ниша.

— А что ты про мелзи говорил? Урус убил Мейдо в рэфте харлис? У Черной горы?

— Крысы подбираются к запасам плафика. — Борис повторил то, что слышал, надеясь, что при этом не разглашает военную тайну.

— Значит, урусы решили оказать харлисам услугу, чтобы заслужить их благорасположение. — Спрут не спрашивал, а утверждал.

— Заручиться поддержкой вороних?

— Харлисы не сделают их ближними, но могут предупредить урусов, когда их клану будет угрожать опасность. Или потом скажут за них слово на Совете.

— Как Толана на суде?

— Нет. Грогия сказала слово не за урусов, а против фарогаков. И это — большая разница.

Для Бориса разницы не было. Хотя, если бы ему поведали всю историю, от начала до конца...

— Что это за дело было?

— Долго рассказывать. — Махнув рукой, спрут прислушался к разговору львов и жрицы. — Но грогия лихо выкрутила хвост конису Грокки да еще завязала узлом, — добавил он.

'В результате чего, я оказался в Пфефике', — заключил Борис, вздохнул и тоже покосился на компанию за соседним столом.

Толана, похожая на атаманшу разбойничьей шайки, готовящейся к рискованному рейду, неспешно продолжала ужин. Она вела себя прилично, и никто не пытался ее соблазнить, но борино настроение портилось все больше.

'И я еще смею на нее претендовать? Да если б не дурацкие, местные законы, то у меня против Ролла, Тэрта, Жоки, вообще, не было бы никаких шансов! Тут и сравнивать нечего, разве что длину и толщину х*ев'.

Рядом с ней постоянно находились шикарные парни, и она, помани любого из них — получит сразу все удовольствия... А он в ее мире — чужак. Слабый, потому что 'не ведает сути'... Неприспособленный настолько, что, ступив шаг за пределы ее обиталища, сразу погибнет.

'Осознай свою несостоятельность в полной мере и сиди, молчи в тряпочку. Держи свои чувства при себе...'

Да! Ему следовало научиться, не реагировать на ее 'амуры', как советовал спрут, который 'застукал' их в постели и не стал устраивать сцену, изображая из себя вернувшегося к супруге из крестового похода рыцаря, вмиг утратившего святую веру в надежность 'пояса верности'. Или взять пример с Ролла, который настоятельно предложил заменить его...

'Иначе ревность не доведет меня до добра. В Пфефике заявлять права на женщину — вредно для здоровья и опасно для жизни'.

Испытывала ли Толана к нему какие-то чувства, кроме временных приступов страсти? Иное влечение, кроме похоти? Ведь прелесть новизны быстро проходит, он по себе знал. И что будет потом? Останется жалость? Меньше всего на свете ему была нужна ее жалость...

Как бы то ни было, Борис не хотел, чтобы Толана его бросила.

— Жоки, о чем они говорят?

— Обсуждают, как лучше добраться до Кэроф-кэр.

— Много разных маршрутов? В смысле, путей-дорог...

— Теперь все дороги одинаково опасны. Офгирдана-то нету, порядок нарушен...

— И как тогда?

— Они пойдут по открытой воде — обзор дальше и места для маневра больше. Сегодня днем кто-то из обитателей Черной горы видел подозрительных людей в 'Доме Самых Первых'. Мелзи, что ль... Храм стоит перед горой, прямо посреди залива. Святилище давно заброшено, но его удобно использовать для нападения на проходящие мимо суда. Поэтому харлисы, на всякий случай, обратились к урусам за помощью, чтобы те встретили грогию и охраняли ее в пути. Толана говорит, что у нее есть своя плаванка, а лодку харлис можно взять на буксир. Или пусть один из урусов отгонит тодину плаванку, а второго воина она возьмет к себе на борт, если он хочет ее охранять. Черный урус говорит, что надо разведать, что происходит в храме... по любому, перед плаванкой грогии должен идти дозорный.

— А то, что сейчас прилив начинается — это ничего?

— По высокой воде даже быстрее доберутся, не надо обходить рифы у Шипастого мыса. Опа! — Жоки заметил нечто, чего Борис в упор не видел.

— Что такое?

Ответом на его вопрос стали выпрыгнувшие из-за стола львы, в руках которых, казалось, материализовались мечи, до того быстро и ловко оружие было извлечено из заплечных ножен.

Борис не знал, кто спровоцировал драку, чье мнение кого не устроило, но сражались львы ожесточенно. Клинки со свистом рассекали воздух, звенела сталь, летели искры.

Мечеборцы переместились от стола вглубь зала. На их лицах отражалась спокойная сосредоточенность и холодная решимость убить...

Горо и Жоки вскочили с мест.

— Грогия! Останови их! Разведи урусов! Они убьют друг друга! — крикнули они в один голос.

Жрица поморщилась и, швырнув обратно в вазу надкушенный фрукт, поднялась. Она бесстрашно вклинилась между львами, которые отлетели от нее в разные стороны.

— Нашли время!

Мечи медленно опустились. Тяжело дыша, противники смотрели друг на друга, продолжая сражаться взглядами, но боевая горячка уже отпускала их. Горо встал рядом со жрицей, воздвигнув своим телом дополнительную преграду между воинами.

— Бефиз! — Толана посмотрела на белого льва, потом на черного.

Тэрт вернулся к столу, подхватил свой шлем и направился к выходу. Около Толаны он остановился и, склонившись в поклоне, вкрадчиво произнес что-то. Она расправила плечи и выпятила грудь. Черный лев усмехнулся и продолжил путь. На ходу вернув меч в заплечные ножны, он скрылся в арке.

Остальные закончили свои сборы в тишине.

— Легкого шага. Твердой руки, — пожелал им в спину Жоки. — Тихой воды.

— Что сказал ей Тэрт? — спросил Борис.

— Напомнил о каком-то долге. Знаешь о каком?

Он знал! Его распирало от своего знания... Носить подобную информацию в себе было тяжело, очень тяжело, но он не стал делиться. Из вредности! Пусть у него будет какое-то преимущество перед спрутом...

— Почему львы подрались? — осторожно поинтересовался он. — Решили поразмяться на дорожку?

— Урусы не достали левые клинки.

— И что это значит?

— Они сцепились из-за Тольки. Ты, что, не видел? Оба как на морских ежах сидели. Два зверя в одной шкуре не поместятся.

— Я думал, они — друзья.

— Были... друзьями.

'Вот, и мы с Шурупом... были'.

Правда, в его случае...

Борис ни на что не претендовал и уступил девушку, точнее, не мешал Игорю добиваться взаимности. Даже не пытался соперничать! Толку-то... Все равно поссорились. Жрица-змеюка разрушила-таки их мужскую дружбу. После ее исчезновения друг смотрел на него, как на врага.

Он представил себе, как сражается с Игорем на мечах.

Убил бы его Шуруп, если бы знал, что, таким образом, приблизится к желанной цели? Ведь он тогда из-за Толаны совсем голову потерял.

Борис покачнулся от представшей в воображении финальной сцены дуэли...

— Я плохо расслышал, — продолжал спрут. — Ролл сказал что-то вроде, рядом с грогией должен быть достойный. Мол, ей больше почета, если ее будет сопровождать настоящий урус. Он же конис... наследник гэлуфа, может возглавить тфор. А Тэрт никогда не станет ни гэлуфом, ни рэгоном.

— Ролл оскорбил Тэрта, намекнув на его непородистость?

— Угу. Спасибо мамочке, что я похож на крафта, а не пса бездомного! — Спрут правой рукой потянул левое ухо, а левой схватил себя за нос, 'перекрестившись' по-местному.

— А кто бы из них победил, если бы бой продолжился?

— Не знаю. Они оба — отличные бойцы, равные по силе. Победить можно только, когда противник допустит промах, совершит какую-то ошибку. Но я бы на это не особо рассчитывал. — Жоки с еще не унявшимся волнением, пригладил рукой свои короткие волосы. — Ты видел, какой красивый прием применил Тэрт?

— Это когда он отступил?

— Ага.

— Может, потренируемся? Покажешь мне еще какие-нибудь приемы...

— Давай! — согласился спрут и извлек меч, с которым никогда не расставался.

Борис тренировался с особым рвением.

Жоки был прав — умение владеть мечом в Пфефике было гораздо важнее, чем грамотность. Здесь, для того чтобы выжить, надо уметь защищаться. Конечно, это не спасет, если — не дай бог! — окажешься между двумя разъяренными львами. Но все же...

* * *

Толана вернулась ночью.

Борис и Жоки еще бодрствовали, устроившись на ночлег в спальной нише. Ведь без разрешения грогии нельзя было пользоваться хозяйской постелью. А хозяйка, как выгнала их днем, больше не приглашала.

Жоки рассказывал историю своего клана, своего рода, когда появилась жрица, и не одна... С белым львом! Парочку было хорошо видно в свете фонаря над входом в лабораторию. Вдобавок они включили ночник на ложе.

— О чем они говорят? — Борис закрепил край полога, чтобы не держать рукой.

— Конис Ролл возвращается в свой рэфт, — перевел Жоки, устраиваясь рядом. — Его ждет тфор, нужны его мечи.

Белый лев и жрица умолкли. Воцарилось то самое — напряженное, вопрошающее, многозначительное — безмолвие перед началом основного действия. Несколько мгновений они не двигались, пристально глядя друг на друга, потом их лица начали сближаться. Тела столкнулись. Негромко звякнул металл доспехов.

— Урус добился-таки благосклонности грогии, — прошептал спрут.

— Ты не вмешаешься? — вознегодовал Борис. Он хотел, что бы Жоки остановил любовников, потому что у него самого не хватало смелости.

— Ох*ел?

— Почему?

— Все по согласию! Если бы Толька не хотела его любви, она не подпустила бы его. Она умеет постоять за себя, — в его тихом голосе послышались нотки сомнения. Или грусти?

— Ты ее любишь, — констатировал Борис.

— Я ее никогда не предам. — Спрут вгляделся в его лицо. — Умру за нее. А любовь... Если Толана меня позовет — приду и с превеликим удовольствием исполню ее желания. Жизнь и без того сложная штука, чтобы связывать себя любовными клятвами. Есть только настоящее. Неизвестно, что будет завтра.

— С твоей жизненной философией все ясно.

Жрица и лев помогли друг другу освободиться от доспехов. Она обняла за шею и обхватила ногами его бедра. Он поднял ее и бережно опустил на ложе.

— И ты будешь спокойно смотреть? — Борис толкнул Жоки.

— Пург меня раздери! 'Спокойно'? Меня это возбуждает! — прошипел тот и завалился в сумрак ниши. — Лучше, буду спать.

— Это, что, в порядке вещей? Можно... при свидетелях? И ничего?

— Она в своем рэфте, сама себе хозяйка. Она выбрала уруса. Мы не должны им мешать, — объяснил спрут правила поведения.

— И часто она так, при тебе?

— Вообще-то, впервые.

— 'Все однажды случается впервые'?

— А что сделаешь-то?

Ролл расстегнул сцепку змеиных ножей на бедре жрицы и стянул с нее ботфорты.

— То есть, она будет менять... — Он хотел сказать 'е*арей', но передумал, поскольку имел с интимную связь Толаной, и не хотел, чтобы его самого называли этим термином. — Она будет менять мужиков, и никто ничего ей не скажет?

— Кто ей что скажет? И как будто она дрючится с каждым встречным-поперечным. Она же грогия... не давалка какая-нибудь, которая лезет в штаны ко всякому, у кого есть елдак.

— Бл*! А что она сейчас делает?

— Ты еще попробуй, заслужи ее любовь. — Жоки фыркнул. — А! Хотя ты...

— На особом положении, — подсказал Борис нейтральное определение, не обидное, в отличие от 'раба любви'.

Тем временем, любовники, освобождались от одежды. Стоя на коленях перед жрицей, лев распахнул на ней платье и, склонившись к обнаженной груди, поймал ртом ее сосок. Ее руки нырнули в его светлые волосы. Она притянула его голову к себе, благодаря и побуждая к большему.

'Здесь так принято. У них другой цивилизационный код. Не надо принимать близко к сердцу их за*бы', — убеждал себя Борис.

— Пусть это будет их первый и последний раз. — Спрут тоскливо вздыхал, ворочался и молотил кулаками по подушкам. — Урусам не место под камнем грогий.

— У Толаны было много любовников?

— Не знаю. Вряд ли... Какая разница!

— Одна — дает, другая — дразнится.

— Толана раньше постоянно в Большом храме жила, а там все ближние воины — взрослые мужики, вдвое старше. Не думаю, что она с ними 'любовь крутила'. Может, ее навещали молодые парни или она сама в гости плавала.

— Ты ее навещал?

— Навещал. И что? Имею право!

— И не стоял в очереди...

— И рядом никого не заметил, представь себе! А потом, она же пять ступеней прошла.

— Обет воздержания?

— Угу.

— И про нее ничего такого не говорят?

— Ха! Говорят! Говорят, что не пустила на борт... некоторых. Да, было дело... Грогия не потерпит высокомерия или превосходства, будь ты конис, будь сам рэгон. Ее благосклонность нельзя купить. Она одаривает любовью только достойных.

Образ Толаны в борином воображении, благодаря Жоки, посветлел — у нее отвались дьявольские рога инкуба, над головой засветился нимб, а за спиной начали расти ангельские крылья.

— Ролл достоин, значит.

В движениях льва не было нетерпения. К бориному огорчению и прочим негативным эмоциям, лев по-киношному красиво ласкал женское тело — нежно целовал, неспешно оглаживал — и не позволял увлечь себя в круговорот страсти. Но, неизвестно, каких усилий стоило ему сдерживать себя.

А жрицу уже затянуло...

— О! Черт! — Борис вздохнул, а выдохнуть забыл, когда Ролл закинул бедра Толаны себе на плечи и под слабые возгласы протеста, припал к ее лону. Лев сделал это легко и естественно, без всякого насилия над собой. Похоже, он вылизывал ее. А, возможно, погружался языком в самые тайные глубины! Потом его голова замерла — он нашел ее клитор и сосредоточился на нем.

Жрица тихо и коротко вскрикивала.

Борис испытал шок. Он видел не порнуху на экране телевизора, а в реальности, как мужик сношает языком женщину. Хуже того, женщину очень-очень близко знакомую!

— Цветочек целует, — одобрил действия льва вернувшийся на свое зрительское место спрут.

— Цветочек... — Борис фыркнул и, приподняв зад, оттянул косой клапан, чтобы впустить растущую эрекцию.

— 'Припаду к прекрасной раковине между твоими бедрами, поцелую нежные лепестки цветка своего желания, пригублю нектар любви', — процитировал Жоки стихи какого-то местного, сексуального озабоченного, как и все в Пфефике, поэта.

— Вы все тут, пи*дец какие, извращенцы, — проворчал Борис, хотя, глядя на любовников, уже не думал о подобной ласке, как о чем-то недостойном и омерзительном. Он сам был готов припасть к раковине толаниного естества и 'пригубить нектар', лишь бы сейчас быть рядом с ней.

— Она уже светится, — прошептал Жоки. — Но урус языком не добудет огонь.

— Почему?

— Она лишится сознания, но не кончит, — поделился спрут своим сексуальным опытом.

Оказывается, Жоки проделывал подобное с ней! И мог, вот так, спокойно, не смущаясь, говорить об этом?

— Язык — ни х*й, — догадался Борис.

— Угу. Для того чтобы она освободилась, нужно в нее елдак задвинуть. Необыкновенная женщина... Как она сладостно истекает!

— Жоки, перестань, — прошипел Борис, — и без тебя тяжко.

— Надо думать! А как она начинает дрожать мелкой волной! Как у нее внутри все шевелится... Ты же знаешь. — Спрут толкнул его локтем.

Борис знал. Еще как, знал!

Толана была первой его женщиной, к чувствам которой было невозможно не прислушиваться. При воспоминании о сумасшедшей и волшебной близости с ней у него самого все зашевелилось внутри, и снаружи тоже, но он не стал посвящать 'товарища по несчастью' в интимные подробности своей половой жизни.

Он опустил ковровый полог, отгородив нишу от зала, и повернулся к спруту:

— Лучше про себя расскажи.

— Что рассказать?

— Как ты с ней познакомился? Сблизился настолько...

— Что тут рассказывать, — охотно начал Жоки. — Толана спасла мне жизнь, когда меня укусила змея... в детстве. Тогда я дал клятву, что буду служить ей. Сначала я учился у мастеров своего клана. После первой ступени навестил ее в Большом храме, очень хотел увидеть... Понятно что, тогда я был еще недостаточно сильным воином, и должен был пройти все ступени... Перед тем, как отправиться к мастерам 'Волшебного клинка', я провел с ней два дня. Всего два дня... Но это были самые чудесные дни в моей жизни! Она приняла меня у себя, угостила, уложила спать в нише... Как сейчас помню, лежу, думаю: 'А не подоить ли мне своего бездельника'. И тут она... сама ко мне пришла. Опустилась на колени рядом со мной, платье распахнула... Я сказал: 'Оу, грогия!', — и понеслось... Когда она взяла его в руку, я чуть не расплескался в ее ладонь. А она мне: 'Не торопись'. А потом я ее... ка-ак подмял под себя. Раз пять подряд кончил... И, чем дальше, тем сильнее ее хотел. Никак не мог насытиться. Только спущу, думаю: 'Все, больше не могу', — а она, как шевельнется, и все — по новой. В общем, дорвался... О ней самой, о том, что она чувствует — я тогда не думал. Но, она-то, конечно, свое получила. Сполна... Я же с нее до утра не слезал. Тольку на такие дальние берега уносило... мне казалось, что я у*б ее вусмерть. А она возвращалась, прижималась ко мне и шептала: 'Хочу тебя', — и снова силы откуда-то брались! Потом она меня научила, как удовольствие растягивать... как делать ей приятно. Ну... не только ей, всем женщинам.

— Она — твоя первая учительница, значит. — Не выдержав, Борис приподнял ковер и выглянул в зал.

Сидя на пятках, Ролл приподнял и привлек Толану к себе, со страдальческим лицом насадил, но вошел не до конца. Она всплеснулась, обняла его за шею и что-то жарко зашептала.

— Она говорит: 'Я чувствую силу твоего меча. Рассеки меня'. Он сказал: 'Твои ножны тесны. Боюсь застрять навсегда', — продублировал на понятном языке Жоки.

— Какая куртуазность, однако...

— Как она меня возбуждает! Еще немного — убью уруса и займу его место.

— Она не тебя выбрала. — Борис тоже был готов поубивать всех мужиков в округе...

— Он спрашивает: 'Ты запечатана?'

— Что это значит?

— Не произойдет случайного зачатия. Можно не прерываться... не доставать, когда подойдет.

— Какое-то средство от нежелательной беременности? Она не 'залетит'?

— Дети должны быть желанными.

Толана нетерпеливо заерзала на сдвинутых мужских коленях, не имея возможности заполучить целиком вожделенный предмет. Если Ролл чувствовал, что она близка к оргазму, то умышленно томил ее, а если нет, то скоро ощутит себя самым счастливым мужиком — пусть не на всем свете — в Пфефике, наверняка.

— Она просит его... глубже, — почти стонал Жоки. — Ну, давай, урус, загарпунь ее!

Не выпуская жрицу из объятий, лев принял горизонтальное положение и парой энергичных махов слился полностью.

— Всё. Сейчас...

Упивавшийся своим достижением, Ролл едва сдержал собственную дрожь, когда женское тело под ним всколыхнулось. Скорый оргазм жрицы стал для него полной неожиданностью. Склонив голову, он рассматривал ее лицо.

— 'Бесподобно. Чтобы испытать подобное стоило жить', — вторил спрут льву, и с иронией добавил:

— Еще как стоило! Теперь только ради этого и будешь жить... Проклятье! Хоть бы полог опустили. Совсем не думают о других.

Лев неспешными, но настойчивыми ласками разбудил расслабившуюся в блаженстве жрицу. Он снова заставил ее вскрикивать и биться под собой. Опытный и чуткий любовник — изнемогая от нарастающего наслаждения, он вел свою любовницу от оргазма к оргазму.

Борис думал, что сойдет с ума оттого, что Толана прямо у него на глазах бесстыдно и самозабвенно отдается другому... Ее измена со спрутом уже не казалась ему обидной и оскорбительной.

Он накрылся подушкой, однако, все равно, до него доносились сладостные стоны. Жоки мирно спал, а он все еще боролся со своим возбуждением. В самый раз было — помочь себе руками, 'подоить бездельника', как выразился спрут.

Он не помнил, как ему удалось пережить долгие часы томления страсти. Или только пару часов? Измученный сложной борьбой разных своих ипостасей — 'одержимого Толаной', 'вечно обманутого мужа' и 'зануды-моралиста' — ожесточенно бьющих друг друга в лоб фактами, доводами и контрдоводами, он уснул, когда любовники окончательно выбились из сил и стихли.

* * *

Он увидел над собой лицо Толаны.

— Ты пришла, — прошептал он.

Она приложила палец к его губам и покосилась на спящего спрута.

Борис понимающе кивнул, наблюдая за ее рукой, которая расстегнула клапан на его штанах, поднырнула под него и ощутимо сжала член.

— Сверху, давай, — прошептал он.

Приподнявшись, она раздвинула полы халата и расставила ноги.

— Да! Садись. — Он протянул к ней руки.

Она опустилась на торчащее прямо вверх любовное орудие, нанизалась на него и замерла, давая почувствовать себя изнутри. Потом начала двигаться, медленно и томительно. Наклоняясь к его лицу с поцелуями, она шептала слова любви.

Он застонал, еле сдерживаясь и чувствуя ее слабый оргазм перед 'большим взрывом'.

— Толана! — донесся чей-то требовательный окрик.

— Скоро вернусь, — пообещала жрица и соскользнула с него.

Напряженный и неудовлетворенный, тяжело дыша, он проводил ее тоскливым взглядом.

Прямо над ухом каркнул ворон.

Борис поднял глаза и увидел, как на него опускается огромная женская жопа. Подол черного платья вздувался парашютным куполом. Толстые, белые, ляжки были раздвинуты в стороны, и между ними, пугая своими размерами, безобразно зияла половая щель в обрамлении редких, черных завитков. Парализованный ужасом, не в силах пошевелиться и отвести глаза, он следил, как на него надвигается отвратительная, женская промежность.

Он не мог ни закричать, ни оползти в сторону...

Прямо на глазах дыра разверзлась и превратилась в бездонную пропасть. Она накрыла его собой!

Он начал задыхаться во влажном мраке гигантского влагалища...

* * *

Обливаясь липким потом, истошно вопя и раскидывая подушки, Борис вырвался из объятий кошмарного, порнографического сновидения и рывком сел.

Крики Толаны окончательно привели его в чувство. Приподняв полог, он увидел в зале забавную картину. Жоки повалив жрицу на ложе, натягивал на нее ботфорты. Рядом суетились и галдели карлики со снаряжением в руках. Горо мечом в ножнах отгонял пирогаков, которые, защищая хозяйку, грозно шипели на него. Белый лев, с которым Борис уже мысленно попрощался в надежде, что больше никогда не увидит, стоял чуть в стороне и, скрестив руки на груди, с улыбкой наблюдал за сборами.

— Не хочу! Не пойду, — возражала жрица.

Ее убеждали, что надо.

Вероятно, грогию снова куда-то пригласили — ее явка обязательна, и отказ не принимался.

— Все! Грогия готова! — объявил спрут, заворачивая жрицу в зеленый плащ. Горо легко поднял ее с ложа и, взвалил на плечо, понес к выходу. К нему присоединились Ролл и малыши.

— К Тоде? — спросил Борис.

— Нет. На Большом Кругу собираются оба совета — рэгоны и жрицы, — объяснил спрут, экипируясь. — Надо что-то решать с выборами, пока одна половина кланов не перебила другую. И так уж некоторые не увидят Нэр-эф-Лиацун.

— А без Толаны там нельзя обойтись?

— На кругу должны присутствовать грогии из всех храмов.

— Ты будешь ее охранять?

— Я же ближний грогии! Заодно узнаю, что творится в Пфефике, чего нового.

— И Ролл с вами?

— Мы подбросим кониса до своих, чтоб не шлялся в одиночку по ходам. Урусы тоже будут на Кругу.

— Жоки, а ты случайно его не того? — Не мог не спросить он, провожая спрута.

— Что 'того'?

— Не грохнешь Ролла по дороге?

— Чтобы урусы из врагов превратились во врагов непримиримых? Не-ет! Я, что, дурак, что ль, при безвластии еще больше обострять отношения? — Расписавшись, таким образом, в своей адекватности, спрут добавил. — Может быть, как-нибудь в другой раз.

Во владениях грогии, кроме наружного причала у портала, куда драконы доставили Бориса, имелся еще один причал, внутренний. Он находился в конце коридора, за той самой за створкой, что Борис намедни исследовал и пытался открыть. Это был довольно большой грот, с перекрытым решеткой выходом в залив и каналом, ведущим в водные лабиринты Пфефика. Две длинные причальные плиты, сделанные, как все здешние причалы, из какого-то легкого и прочного материала — 'плавучего камня', как назвала его жрица, — всегда оставались выше уровня воды, перемещаясь вверх и вниз по направляющим, не позволявшим им оторваться от стенки.

В утренние часы причалы на 'военно-морской базе' грогии опустились. О ночном приливе напоминал мокрый след на ступенях и стенах грота. Змеиное плавсредство имело примерно такой же вид, что драконье, но раза в два уступало по размерам.

Борис остался с Береском на площадке у входа и сверху наблюдал за погрузкой. Рассевшись по местам, воины подняли часть металлических, защитных сегментов, оставив нос и корму открытыми, для лучшего обзора.

— Легкой воды, — пожелал Борис вслед уходящему по каналу катеру. — Или чего у вас тут желают?

* * *

'Началась война между кланами? Уже наверняка происходят мелкие стычки. Хотя... сейчас, должно быть, любой маломальский повод повлечет за собой вооруженное противостояние. Давняя вражда, как между теми же львами и спрутами, разгорится с новой силой. И некому 'разводить кланы', — думал Борис во время завтрака. — Война... Хочешь мира — готовься к войне'.

Свою тренировку он начал с традиционной разминки, без которой не обходилось ни одно занятие в спортивном клубе. Потом проделал специальные упражнения для руки, укрепляющие кисть и запястье. Пробовал отработать приемы, показанные ему Жоки, но это было совсем неинтересно, потому, что воображаемый противник всегда оказывался побежденным, и никто не указывал на допущенные ошибки. А в настоящем бою ошибки могли дорого стать, жизни стоить...

Бой с тенью не заменит спарринг-партнера.

Сделав перерыв, Борис примерил ножны. Полюбовавшись собой перед зеркалом в гардеробной, он отказался от идеи носить оружие на себе. Вид-то у него был, безусловно, воинственный, но не будет ли он вызывать усмешку у тех, кто его знает?

А если кто-то незнакомый сочтет его настоящим воином и вызовет на поединок? И он облажается... К гадалке не ходи, облажается! В Пфефике любой ребенок владеет оружием лучше его.

Он решил не испытывать судьбу и носить меч в руках, так, на всякий случай. Руку, ведь, можно и за спину спрятать.

Рядом захлопала крыльями большая птица.

Борис увидел в зеркале огромного ворона. Птица на подоконнике, в свою очередь, рассматривала его, поворачиваясь, то одним глазом, то другим.

— Последний из Портала Дагоса, — заговорил ворон. — Тода тебя ждет. Иди к ней.

'Тода! Жрица-ворониха', — подумал Борис, заново переживая свой ночной кошмар. Он увидел безобразно оплывшие телеса, огромные, целлюлитные ляжки и бездонное влагалище.

— Нет! — Он замотал головой и отступил.

— Тода ждет. У Тоды есть подарок для тебя. — Птица, произносящая слова осмысленно, пугала не меньше, чем доставленное ею приглашение.

— Спасибо. Обойдусь без ее подарков... как-нибудь. — Борис отвесил шутовской поклон.

— Приглашение Тоды — честь для любого. Тоде не отказывают!

Эта наглая птица читала ему наставления? Нет! Она угрожала!

— Значит, я буду первым, кто отказал, — с пафосом заявил он, постукивая мечом по ноге.

— Дурак! — четко произнес ворон.

— Ах, ты! А ну, кыш отсюда! Кыш! Кыш! — Он махнул мечом, чтобы испугать ворона. Он не собирался его убивать, просто хотел прогнать. За всю свою жизнь, он не убил ни одного живого существа.

— Сам не придешь — тебя приведут!

— Это мы еще посмотрим...

— Чем быстрей, тем лучше для тебя.

— Передай своей Тоде, что она мне не указ.

— Ты слаб оттого, что ведаешь, — сказал на прощанье ворон, прошел между прутьями оконной решетки и, натужно взмахивая крыльями, улетел.

'Не ведаю что, что творю? Или не ведаю какой-то Сути? Надо будет уточнить у Толаны, что за Суть такая...'

Борис с удвоенными силами продолжил тренировку.

Вымотав себя бесконечным и яростным повторением приемов, он принял холодный душ и пошел на кухню, где неизменно услужливые и предупредительные малыши поставили перед ним блюдо с кашей, кусками мяса и фруктами.

* * *

Толана вернулась во второй половине дня. Борис не решился к ней подойти — не потому, что усвоил, что без уважительной причины или без приглашения к ней нельзя приближаться — просто она походила на грозовую тучу, готовую метать молнии.

Вернувшись из гардеробной в зал, она остановилась и, не поднимая глаза, спросила:

— Книгу смотрел?

— Не успел, — растерянно признался он.

— Чего ждешь? Книги сами не заговорят! — Покосившись на него, она заметила его глупую ухмылку и рассвирепела. — Иди и ищи! Не стой, как столб в центре Мироздания!

Она снова приказывала ему!

Безусловно, как распорядитель его судьбы в настоящем, она имела на это полное право. Но могла бы обратиться как-нибудь помягче, покорректней... Если каждый раз, в плохом настроении, она будет срывать на нем зло, это не самым лучшим образом отразится на их дальнейших отношениях.

Он решил узнать последние новости у Жоки и, после недолгих поисков, нашел его в дежурке, беседующим с Горо.

Дежурное помещение не отличалось богатым убранством. Его спартанскую остановку составляли кожаные, накрытые коврами, маты, лежавшие на большой ступени, представлявшей собой спальное место для человек пяти-шести и стол с каменной плитой и коваными ножками. Шкафы были стенными, и закрывались железными дверцами.

При борином появлении воины прервали свое тайное совещание.

— Что решили на совете? — спросил он.

— Не знаю. — Спрут пожал плечами.

— Ты же был на Совете!

— Кто меня туда пустит? — Жоки усмехнулся. — Я, что, рэгон? Я даже не конис, и, уж тем более, не жрица.

— И никаких предположений нет?

— Давай, поговорим попозже. Нам с Горо надо пошептаться, — извинился спрут. — Скоро освобожусь.

Борису больше ничего не оставалось, как отправиться в темную и заняться поисками пророчества. Листая страницы Книги Мудрецов, он размышлял о холодном и грубом отношении жрицы во время последней встречи.

'Жрицы и вожди не смогли договориться? Выборов не будет? Странно. Ведь в общих же интересах придти к согласию, во избежание ненужных жертв. Теперь начнется война? Или дело во мне? Для нее не имеет значения, что я Последний из Портала Дагоса? А то, что за меня замолвили словечко мудрецы? Ведь я не требую каких-то особых привилегий! Раньше ни во что меня не ставила... А теперь я для нее, и вовсе, пустое место. Тупо стал неинтересен ей. Теперь здесь Жоки, который с удовольствием исполнит ЛЮБОЕ ее желание. Захочет — найдет другого фаворита. Ведь она 'обычно получает то, что хочет'. В лучших традициях российских императриц! Благо есть выбор... Вон, Тэрт на очереди! А меня — по борту. Я низведен. И теперь нахожусь здесь примерно в том же положении, что и малыши. Нет. Малыши не страдают, здесь их дом. Уж лучше пусть начнется война!'

— Шлюха! — прошептал он. — Дорвалась... после монашества в Большом храме до сексуальной свободы. Прорва! Мессалина! Пусть трахается с кем хочет, мне же легче.

* * *

— Если крафты не пойдут на мировой перетер с дейфусами, то лишатся не только Медового дола, Горбатый мыс тоже потеряют. — Борис услышал голос Толаны и, подкравшись к арке, выглянул в зал. — Жофреси необходимо уже сегодня заключить перемирие с дейфусами и вступить с ними в союз.

Жрица сидела на краю ложа и, склонив голову, сушила волосы полотенцем. Рядом, руки в бока, стоял спрут.

— Вот еще! Крафты не будут унижаться перед молодым кланом. Первыми предложить дейфусам союз? Не бывать этому! Ни в жизнь! Дейфусы спят и видят, как крафты склоняют перед ними головы. Только и ждут этого.

— Харлисы вам сказали. Грогии сказали. Дивейры уже устали твердить! Чье слово вам еще нужно? Мудрецов? Вам на голову должен Пфалон спуститься?

— Чего мы — бабы, что ль, с утра поссорились, а к вечеру помирились? Крафт лучше погибнет с мечом в руке, чем сядет с кубком за стол рядом с вонючим дейфусом. Нам гордость не позволит!

— Вы, мужики, отрастили себе гордость не в том месте. Должно быть, и думаете той же головой... что у вас между ног болтается! Вы не спруты, вы — бараны!

— А ты каким местом думаешь, грогия? — с ехидцей поинтересовался спрут.

— Умом я думаю.

— Да? Твоего ума тебе хватило, сделать Грокки своим врагом.

— Не напоминай! Я свою гордость проявила очень даже к месту... зато.

— Ага! А потом упала в мои объятия, низвергая водопады между ног.

— А ты и рад был воспользоваться моей слабостью! — Скомкав полотенце, жрица с силой швырнула его в спрута.

— Ну, и что стоит твоя гордость? И ты, по крайней мере, утолила жажду любви. А крафты — если первыми предложат дейфусам союз — навеки опозорятся перед другими кланами.

— Вы не первые, не вы последние, кто ради мира идет на уступки, отказавшись от своих правил.

— Тебе тоже ничего не стоило отдаться Грокки. Чего такого? Ну, покрутил бы он тебя на х*ю одну ночку — и были бы мир и любовь. И никто не пострадал... И Борька остался дома... с мамой. Подумаешь, какая недотрога!

— Ах, ты... четырехлапый однох*й!

— Ты хотела бы, чтоб я был лапочкой с четырьмя х*ями? Да я тебя и на одном укатаю вусмерть!

— Сотрешь, катаючи! — Она вскочила на ноги и набросилась на спрута с кулаками.

— Чего взбесилась? Правда глаза колет? — Жоки ловко увернулся, сделал выпад и, схватив ее за талию, повалил на ложе.

Брошенный вперед благородным душевым порывом, Борис вышел из укрытия. Он хотел заступиться, но понял, что Толана не нуждается его защите, а Жоки вовсе не собирается ее бить. Сжимая ее запястья, он сидел на ней верхом и успокаивал.

— Тише-тише, грогия, не стучи хвостом, а то... чешуя осыплется.

— Я тебя убью, крафт, и скормлю пирогакам!

— Помоги, — попросил Жоки, заметив Бориса. — У нее приступ. Может что-нибудь себе сломать. Ну, скорей!

— Не слушай этого придурка! — Толана извивалась и вскидывалась. — Он сам больной! Убей его!

Не зная, кому из них двоих верить, Борис просто сел рядом с ними на ложе. Может, действительно, в Пфефике есть такая болезнь, когда в припадке, человек себе что-нибудь ломает.

— Держи ее ноги, — скомандовал спрут, подпрыгивая от попыток жрицы, сбросить его.

— Только попробуй, — с угрозой предупредила она.

Во время борьбы полы ее халата распахнулись, обнажив стройные бедра.

— Крепче ее держи, а то у нее ноги вывернутся.

— Он в твои игры не играет!

— Разве он еще не мастер?

— Бефиз! Я не хочу!

— Вы о чем?

— Хочешь ей помочь? — Спрут оглянулся на него и, не дав опомниться, приказал. — Возьми ее!

В этот миг жрица начала брыкаться, и Борису больше ничего не оставалось делать, как схватить ее ноги, чтобы она не двинула ему пяткой в нос.

— Сяу-тики! Отпустите меня! Фо-но! — кричала она.

— Что такое 'сяу-тики'? — Он давно собирался спросить, как переводиться это слово.

— 'Посягнувший на священное', — с кривой ухмылочкой 'мальчиша-плохиша' слюбезничал спрут, слезая с тела жрицы, но, продолжая при этом удерживать ее руки. — 'Не достойный чего-либо'.

Освобожденная от пресса, Толана стала вырваться, и он удвоил усилия, сжимая ее лодыжки.

— Он не сможет, — произнесла она, успокаиваясь и с вызовом глядя на Бориса.

— Он — не мужчина? — поинтересовался Жоки, глядя на нее, но адресуя вопрос Борису, которого бросило в жар, когда до него со всей ясностью дошло, что ему предлагают.

— Я... Нет! То есть... да. Но ведь... — Он растерялся, осознав всю нелепость ситуации, в которую оказался втянут.

В Пфефике, он успел побывать во всяких — опасных, неожиданных, идиотских — положениях, и, казалось бы, весь адреналин уже должен был выйти... А, вот, нет! Краснея под пристальными взглядами, он ощутил, как закипает кровь, и агрессивно поднимаются волосы на затылке.

— Так что, Борь?

Подгоняемый спрутом, он прикинул в уме возможное развитие дальнейших событий. Если он откажется, то Жоки по любому 'возьмет' Толану. Если он все же решится, то... Какое наказание его ждет?

— Давай, не бойся. Ничего не будет, — подбодрил его спрут. — Или уйди!

— Он не может оценить твою уступку, — усмехнулась она. — Он думает о будущем. Он живет ради сожалений и надежд.

Толана видела его насквозь. Она все про него знала!

— Другого раза может не быть, — предупредил спрут.

— Сяу-тики! Бефиз.

'Крысиные задницы' и 'пуржины обосраные' были самыми мягкими выражениями в тираде жрицы, которая в знак протеста могла лишь выгибаться. Полы ее халата расползлись до самого пупка. А трусики она в этот раз не надела...

<...>

* * *

Первой мыслью, которая его посетила после возвращения в реальность, была мысль о бегстве. Позорном бегстве... Потом пришло чувство вины и потребность попросить прощение. Ему было жалко ее и себя. Ему нужно было покаяться. Покаяться хотя бы самому себе.

Он медленно извлек член и окатился.

— Ой, милая, как тебя растащило, — сочувственно произнес Жоки. Он подлез к жрице и начал вытирать ее бедра полотенцем.

— Жоки! — Она замахнулась, чтобы ударить спрута, но ее рука, скользнув по его плечу, бессильно упала.

— Знаю. Я — жопа. А ты — вся горишь... Сейчас я потушу твой пожар.

— Может, не надо? — Борис обеспокоился за вяло шевелившуюся Толану.

— Надо. Еще как надо, — возразил спрут. — Один раз не достаточно. Верно, любовь моя?

Она не ответила, что можно было расценить как знак согласия.

'Вот, кошелка! Бл**ище', — выругался про себя Борис и покинул ложе.

— Поцелуй меня, — попросил спрут и, склонившись к жрице, завладел ее губами.

Жоки нисколько не комплексовал из-за того, что другой мужчина только что у него на глазах пользовался ее телом. Как будто ничего не произошло... Будто не было рядом Бориса, ненавидевшего всех и вся, и, особенно, себя самого.

— Ты редкостная скотина, крафт, — пожурила она спрута, не размыкая объятий.

— Зарекалась жрица не е*атся... за*балась жрица зарекаться...

— Жоки! Ты опи*дабл*девший м*день!

— Скажи мне еще какую-нибудь гадость.

— Тебе повезло, что я забыла жало!

— О! Еще, как повезло! Э! Фо-но! Не кусайся!

* * *

Борис сходил в душ, а когда вернулся, Толана и Жоки все еще предавались страсти. Он осторожно прокрался мимо них в лабораторию и продолжил раздраженно, дрожащими руками листать страницы толстой книги. Он забыл свою рубашку в душевой, но возвращаться не стал. Прохлада лаборатории остужала его пыл, заставляя кровь течь медленнее. Можно было сосредоточиться на поиске пророчества.

Он слышал возбужденные голоса, сладостные стоны и женские вскрики. Он скрипнул зубами, когда раздался удивленный вскрик Жоки. Потом прислушивался к воцарившейся тишине, и с облегчением вздохнул, когда парочка, отправилась в бассейн.

Он нашел первую страницу и, заложив ее, через семь листов обнаружил другую. Прежде, чем выйти, он предварительно выглянул наружу, чтобы что-нибудь не испортить своим появлением.

Толана и Жоки, устроившись на ложе, устроили себе ранний ужин.

Настроение жрицы заметно улучшилось. Она уже была такой колючей, как после возвращения. Оказывается для того, чтобы сделать ее доброй, всего-то надо было ...

'Всего-то'?

Ну да, какая мелочь — пойти наперекор своим принципам.

— К вам можно? — спросил он. — Я нашел предсказание.

— Давай, сюда.

Он присел на край и положил рядом с собой раскрытую книгу. Толана легла на живот и долго вглядывалась в испещренную значками и иероглифами страницу.

— 'Зло замысливший, сделает Добро'. — Она внимательно посмотрела на него. — Грокки и не подозревал, что подарив... В общем, когда он отправил тебя ко мне, сделал доброе дело. Слушай, а где он тебя держал? Ведь не в нижних ходах Гэлах-кэр? Иначе бы о тебе доложили Дорину. И он заинтересовался бы...

— Понятия не имею. Но условия содержания там, в принципе были нормальные, по сравнению с тюрьмой. — Борис вспомнил апартаменты, куда его поместил Грокки. И девочек, приставленных к нему, чтобы 'проверить стойкость', вспомнил.

— Грокки спрятал его в покоях Борофора, — внес ясность спрут, шпионивший для грогии в Главной горе и бывший в курсе тамошних интриг. — Чего ему было круги наворачивать? В Кобри-Ин отвозить, потом обратно в Пфефик... Знаешь, что, после той чужой черной девицы, Паламины, Дорин поставил конису Грокки условие? 'Никаких темных дел в Гэлах-кэр'! Кстати, про Борю Дорину шепнули... что конис Грокки кого-то привез и на следующий день вывез. И про синий плащ... Если бы Дорину сказали, что Грокки держит в Гэлах-кэр пришельца... да еще про джинс...

— Кто такой Борофор? — поспешил спросить Борис, не желая слушать, что было бы, если про него узнал Дорин.

— Брат Грокки. Конис был... Его убил гунарианин, — объяснил спрут. — Да! Слышал, что после смерти Дорина, Грокки забрал Паламину в Гэлах-кэр, а то в Кобри-Ин ее чуть не убили.

— Из портала ничего хорошего не приходит, — одобрила начинание обитателей Кобри-Ин жрица.

— Да я бы с удовольствием дома остался, — проворчал Борис, приняв ее замечание на свой счет тоже.

— Не-не, к тебе это относиться, — выразил поддержку спрут. — О тебе в Книгах написано.

— 'Прежде, чем Дагос заберет свет Боугов, с которым пришел...' — Толана прочитала следующую строку и снова понесла свою обычную абракадабру. — Предначертанность хороша тем, что одно событие не опережает другое, и все происходит в срок.

Борис закатил глаза.

— Здесь что-нибудь про меня написано?

— Кроме косвенного упоминания, ничего нет. Ты еще не выполнил свое предназначение. Ты — 'Добро'.

— Что я должен сделать?

— Что-то важное. — Она пожала плечами. — Очень важное.

— А как узнать, в чем конкретно состоит моя миссия?

— Из книги. Если ты сам не поймешь.

— То есть, я могу не заметить, как совершу подвиг?

— Это может быть самое обычное событие, совсем не героическое, — вдруг начнешь подземный ход в нужном месте бурить, — но оно многое решит. Ты же — Основоположник, начало чему-то положишь.

— То есть я могу не узнать, что сделал нечто важное? И я по любому это совершу? Независимо оттого, буду я осознавать, что выполняю свое предназначение, или нет?

— Да!

— Ты все перевела?

— Дальше идут обычные нравоучительные иносказания.

— Какие?

— 'Кто спешит — остановится... Уступка — не проигрыш, покорность — не поражение'.

— А по-русски? Простым языком можешь объяснить?

— 'Тот, кто спешит — опаздывает. Он остановится... или останется позади всех, ибо не знает, что уступка — не проигрыш, покорность — не признание поражения'.

— Что за мораль?

— Следующим офгирданом будет не фарогак.

— Почему?

— Девиз фарогаков: 'Стремящийся вперед, не делающий уступок, не знающий поражения'.

— Такой длинный?

— На арфике это всего три слова: 'фалвас, адалис, пферияк'.

— А драконы не могут захватить власть?

— Как ты себе это представляешь? — Толана фыркнула. — Да кто им позволит? Они же не хотят, чтобы от них осталась только память о них, вместо их самих. Законность должна быть соблюдена. Кто не следует закону — сам становится вне закона.

— Какому закону?

— Закону о выборе офгирдана. Если кто-то незаконно захватит Камень Мирного Договора, тот нарушит мир.

— Что за 'камень'?

— Гэлах-кэр. Главная гора, — объяснил спрут.

— Какими бы сильными не были фарогаки, всем кланам сразу они не смогут противостоять, — продолжала жрица. — Им теперь вообще лучше не высовываться и не напоминать о себе, пока с них не стали взыскивать плату по старым долгам. Пусть молят всех богов и прародительниц, чтобы верхние кланы против них не объединились.

— Много грехов за драконами числится?

— А то! Теперь и неявные грехи им по полной вменят.

Жоки вытер руки и пополз на край ложа. Но до края он так и не добрался. Подхватив ногу жрицы, он стал целовать ее ступню.

'Опять... Начинается', — подумал Борис.

Опасаясь, что не узнает продолжения, он торопливо перевернул страницы до второй закладки. Жоки уже целовал нежную кожу на сгибе под коленом. Толана извивалась, но не останавливала его. Оглянувшись через плечо, она улыбнулась спруту.

Борис поерзал на месте, усаживаясь удобнее, потому что шов на штанах врезался в пах. Или наоборот, желание стало распирать штаны.

— Вот! — Он, коснулся ее плеча, привлекая внимание. — Читай.

Толана вздохнула и стала водить пальцем по странице.

— 'Дракон падет от укуса Скорпиона, и другие встанут друг против друга'. Распри между кланами уже начались. Далее. 'Того не желающий — обречен на встречу'. Вероятно, это означает, что кланы должны явиться на Круг, даже если они враждуют. Потом. 'Большая черная птица...' Да, это харлиса. '...заглянет под свое крыло, и удивится'. Ай! — Толана прогнулась от наслаждения. — Тода очень удивилась, когда у нее под задницей начал пробиваться портал. Так удивилась, что аж подпрыгнула. Ой! — Ей было очень сложно рассуждать здраво и принимать интимные ласки Жоки, который губами и языком теребил кожу на ее бедрах.

— Любовь моя... ты уже...

Закрыв глаза, она откинула голову.

— Что дальше? — настаивал Борис. Он строго посмотрел на спрута, но тот ответил насмешливым, вопросительным взглядом.

'Подожди', — произнес он одними губами, но спрут, не внимая его просьбе, осторожно сдвинул подол халата, оголив бедра жрицы до того места, где они сходились, и провел трепетным кончиком языка по их внутренней стороне. Ее ноги задрожали и непроизвольно раздвинулись в стороны.

Борису очень хотелось врезать Жоки по морде, он не стал его одергивать. Так же, как не мог придушить Толану за то, что она принимала дерзкие и действенные мужские ласки.

Не имел права!

Позволив втянуть себя в любовной треугольник — этакий сексуальный кружок — он как бы подписался под тем, что теперь между ними не существует никаких интимных секретов. Эти двое могли не стесняться его. Он не мог их остановить, но мог оставить их наедине. Уйти...

— Читай дальше, — хрипло произнес он.

Жрица открыла глаза и посмотрела на него немного удивленно. Ее взгляд скользнул по его шее, обнаженным плечам и груди и, как катализатор, запустил неуправляемый процесс естественной реакции — от крестца до низа живота все туго натянулось. Ему стало тяжело дышать. Казалось, еще немного и от него пойдет пар. Он с трудом удержался, чтобы не склониться к ее лицу, припасть к влекущему рту.

— Ты покраснел, — прошептала она и облизала губы. — Ты такой...

— Сюда смотри, — процедил он сквозь зубы, тыча пальцем в лист с разнокалиберными строками значков.

Она пьяно кивнула головой, и можно было решить, что она не в состоянии переводить что-либо... Однако после тихого протяжного стона, она произнесла:

— 'И даст силу слабому...' Ой, как хорошо-то! Кто бы мне сил дал...

— Зачем они тебе? — Жоки уставился на ее затылок. — Силы нужны тому, кто будет тебя е*ать. Ведь тебе все мало да мало.

— Хрюндиль, ты! — Она одернула подол.

— Не хрюндиль, а крафт. — Жоки задрал халат еще выше и, не дав жрице опомниться, вернулся к своему занятию. — Ты очень сладкая. — Он прикусил кожу не ее ягодице, и она взвизгнула.— Визжишь, как хрюндиль, — щекоча ее дыханием, прошептал спрут.

— Толана! — позвал Борис.

Она вскинула голову, кивнула и нахмурилась, сосредотачиваясь.

— 'И время замедлит ход... и мир повернет вспять' Или 'мир оглянется на свое прошлое', — с придыханием прочла она и пояснила:

— Это означает возврат к старым традициям. 'И сделает...' Ах!

Жоки уже подобрался к самому сокровенному. Просунув руку под ее живот и, подняв ее ягодицы, он погружал язык в заветную щелочку.

— Жоки, прошу тебя, — взмолился Борис. — Подожди!

Спрут слегка отстранился, но жрица, встав на четвереньки и требуя продолжения пикантной ласки, нетерпеливо завертела задом.

— Читай, Толи... — Спрут придержал ее.

— 'И сделает Мир, как не делал... давно', — задыхаясь, прочитала она. — Здесь стоит знак... Раз... два... три... 'Четыре поколения'. В это время офгирдан... избирался голосованием. Все.

— А знаки?

— Потом...

Толана уперлась лбом в книгу и прогнулась. Она вскрикнула, когда Жоки несильно укусил ее и припал к расщелине между ее ног.

Борис облизал пересохшие губы. Он ясно представил себе, как именно Жоки ласкает ее, и мысленно поставил себя на его место.

Да, он знал, что нужно делать, но сможет ли применить свои знания? Боязно. Хотя, если спурт сейчас уступит ему свое место... Никуда не денешься — придется...

Жоки и Толана забыли о нем.

Правила приличия требовали, чтобы он ушел. Но он не хотел уходить! В этой компании, он мог не строить из себя скромника — его-то никто не стеснялся. Он уже видел то, что обычно было не предназначено посторонних взглядов. Более того, совсем недавно сподобился участвовать в одном безобразном действии. И сейчас надеялся, что ему что-нибудь перепадет, хотя раньше ни за что на свете не стал бы ни с кем делить женщину, даже с Игорем. Да и к групповому сексу он относился с некоторым предубеждением, считая, что интимные отношения — это тайна двоих. Ну, пара на пару, еще куда не шло... Было такое однажды, он и Шуруп синхронно на соседних койках 'пялили' двух подружек. Правда, тогда Борис не мог себе позволить расслабиться и пребывал в постоянном напряжении, как экзамен сдавал. И все время думал, что скажет Шуруп? Не станет ли потом подшучивать над ним?

Теперь же случилось так, что он отчаянно желал женщину, и смиренно ждал своей очереди, в то время, когда она отдавалась другим.

Он был готов жить со слугами, лишь бы изредка иметь возможность обладать ею и видеть под собой ее лицо в экстазе. Готов отбросить свои принципы, только бы снова почувствовать вкус ее губ, тепло кожи, запах тела. И абсолютно наплевать, что о нем подумают другие.

И куда только подевались его самоуважение и гордость? Но разве когда-нибудь там, в своем мире, он мог представить себе, что станет пассивным участником оргии? Хуже того — ждать приглашения присоединиться. Разве он предполагал, что станет рабом своей страсти и ради собственного удовлетворения, будет готов унизиться, на коленях просить Толану о снисхождении и о позволении прикоснуться к ней?

Но ведь оно того стоило!

Да и хрен с ним, с чувством собственного достоинства. Одним поступлением больше, одним меньше... Какая разница? Уж больно ему хотелось! Он желал близости с Толаной с такой силой, что опять был готов на насилие.

Она извивалась и вскрикивала, мотала головой и сучила кулачками... Но могла ли она кончить?

Борис, возбужденный не меньше, гипнотизировал ее взглядом.

'Посмотри на меня! Скажи, что хочешь меня. Прогони Жоки', — мысленно умолял он.

Словно услышав его призыв, она тряхнула головой и подняла на него глаза. Ему показалось, что сквозь туман наслаждения в ее взгляде мелькнул вопрос, потом ответ. Он улыбнулся, и она заворожено посмотрела на его губы.

— Жоки, — прохрипела она. — Бефиз! Хватит...

Жоки остановился и бросил любопытный взгляд на Бориса, правильно угадав в нем причину своей отставки.

— Остановиться сейчас? — игриво спросил он и вытер рукой рот.

— Ты хотел отправиться в Красные Скалы, — напомнила жрица, одергивая халат.

— Вообще-то, это ты хотела, чтобы я туда отправился и передал... — Спрут выпрямился, оттянул штаны в паху и несколько раз глубоко вздохнул. Вид у него был обиженный и немного растерянный.

— Вот и не откладывай.

— Я возьму плаванку? — Он перешел на деловой тон.

— Бери, — согласилась Толана, но произнесла это томно, глядя на Бориса.

'Она выпроваживает Жоки! Она хочет остаться со мной', — подумал он и почувствовал прилив горячей волны, обдавшей щеки и шею.

— Справишься один? — спросил Жоки.

— Угу, — как-то пискляво отозвался Борис и, смутившись, еще больше одеревенел.

Спрут усмехнулся и, шлепнув жрицу по заду, скатился с ложа.

<...>

* * *

Борис проснулся и сел, натягивая на себя покрывало. Он вертел головой в поисках того, что разбудило его. Какой-то странный звук был у этого 'будильника'...

Рядом приподнялась Толана.

В зале царила темнота, хотя снаружи светило солнце. Похоже, уже наступил день. Малыши сдвинули ставни только на ближнем к кухне окне, решив, должно быть, дать выспаться хозяйке.

По ложу, на сравнительно безопасном расстоянии, бродил ворон. Заметив, что на него, наконец, обратили внимание, он заговорил:

— Тода ждет Последнего из Портала Дагоса. Грогия, ты приведешь его.

— Пофи, ты наглая, противная птица.

Толана потянулась. Ее рука под покрывалом, как бы случайно, лениво скользнула по бориному животу и опустилась на пребывающий в состоянии — ободряющей и жизнеутверждающей — утренней эрекции член. Он сдвинул ее ладонь, но жрица, настроенная весьма игриво, не успокоилась. Ее пальчики стали перебираться по бедру обратно к лобку.

— Тода велит! Тода желает видеть Последнего из Портала Дагоса.

— Я не хочу к ней идти, — прошептал Борис.

— Последний из Портала пока еще мне самой нужен! — Она потерлась носом о его щеку, поцеловала висок, скулу, шею. Прильнув теплым после сна телом, она ласково и успокаивающе погладила его живот и обхватила твердый половой орган. Однако ее телодвижения не вызывали должной реакции, из-за мыслей о Тоде.

— Грогия, сегодня, — приказал посланец воронихи. — Обязательно.

Борис схватил и сжал ее запястье, испугав своей резкостью.

— Я не пойду, — прошептал он, чтобы не услышал ворон.

— Почему? — тоже совсем тихо поинтересовалась жрица.

— Зачем я ей нужен?

— Тода не зовет без дела. — Она пожала плечами.

— Что ты ей сказала про меня?

— Ничего. Я о тебе и словом не обмолвилась. Она не спрашивала. Мы обсуждали беспорядки в Пфефике. И все! Клянусь праматерями и прародительницами.

— Тогда откуда она знает обо мне?

Жрица посмотрела на него так, будто у него вместо носа вырос хобот или, хуже того, член.

— Харлисы — ясновидящие. А ты — Последний из портала. Знаковое явление... Тода увидела тебя в своих видениях. Теперь хочет увидеть, какой ты в действительности.

— И ты ей меня покажешь? — Борис не удержался от иронии.

— Придется. — Прикидывая что-то в уме, жрица бросила взгляд в окно. — Буду тебя сопровождать, потому что ты не найдешь дорогу в Кэроф-кэр.

— Какой подарок хочет мне сделать Тода?

— Подарок? Пофи прилетал, когда меня не было? Что-то он зачастил. Почему ты мне раньше не сказал?

— Тода хочет мне что-то подарить.

— Дар? — Над ее переносицей обозначились складки задумчивости. — Интересно. Чего еще я о тебе не знаю?

— Мне бы тоже хотелось узнать о себе побольше.

— Значит, надо идти.

— Нет! Не надо. — Он замотал головой.

Вдруг ночной кошмар окажется вещим сном! Усядется-таки одна из этих бешеных баб на лицо! И тогда не избежать позора...

'Интересно, в Пфефике рабов любви передаривают? Сдают в аренду? Вдруг Тода сделает Толане предложение, от которого невозможно отказаться?'

— Думаешь, тебя изнасилуют в Кэроф-кэр? — Толана хохотнула, но прочитав на его лице ответ, снова стала серьезной. — Не бойся, никто тебя не тронет, если ты сам не захочешь, конечно. К тому же, для Тоды ты мелковат.

*

Полная версия романа в интернет-магазине 'Призрачные миры'

*