Имперский посол

Тщательно очинённое перо файги в роговом стаканчике. Дорожная чернильница-невыливайка, серебряная с гравировкой, оснащенная откидной защёлкивающейся крышкой. И тонкая стопка бумаги для особо важных посланий, плотной, желтоватой, почти не раскисающей от сырости.

Бумага тянет к себе, влечёт... Я так и вижу, как беру перо, аккуратно обмакиваю в чернильницу, привычным движением стряхиваю излишек об её край и начинаю писать...

"В лето 327-го года от основания Империи, 12-го числа шестого месяца, я, Иргулис дэ Грай, атэр Идайны и Дагры, дипломат и полномочный посол Империи, прибыл на побережье острова Стабри, к месту своего назначения..."

Это, наверное, болезнь какая-то — писать дневник. Я давно болею ею и давно с ней борюсь. Успешно, кстати. Когда в чужие руки попадает дневничок влюблённой девицы, это — неудобство, не больше, даже если ей и кажется, что произошла катастрофа. Но если в чужие руки попадут личные заметки полномочного имперского посла — вот это уже катастрофа.

Поэтому я пишу дневник в уме. В случае особо тяжёлого приступа дневниковой болезни я таращусь на письменный прибор, если он есть перед глазами — вот как сейчас.

До ушей доносится звук спускаемого якоря. Моя каюта рядом с капитанской, довольно-таки далеко от носовой части, но здесь, на маленькой двухмачтовой имперской шхуне, всё рядом.

"Переборка каюты подрагивает от грохота якорного ворота..." — продолжаю мысленно писать я. Враньё, но красиво. На самом деле скрежет якорной цепи едва слышен отсюда. А скрип лебёдки, спускающей шлюпку на воду, вообще не слышен, хотя шлюпку наверняка уже готовят.

Пора одеваться к выходу. Я ищу глазами Хагиса и натыкаюсь на него как раз, когда он выходит из спальни с моей одеждой в руках. У нас с ним уговор еще с детства — моего, конечно — что он только приносит одежду, а одеваюсь я сам. С тех пор, как себя помню, я терпеть не могу, когда ко мне кто-то прикасается.

Он стоит передо мной и держит мои вещи, а я стаскиваю с себя будничную одежду и надеваю церемониальную. Сначала кремовые шоссы тончайшей шерсти и выбеленную полотняную сорочку с кружевом по краю широкого отложного воротника, затем короткие верхние штаны синего бархата, с умеренным напуском, снизу на манжетах, застегивающихся серебряными пряжками чуть выше середины бедра. Поверх сорочки я одеваю синий с серебром жакет, расправляю по нему кружевной воротник и, обречённо вздохнув, застегиваюсь на все пуговицы.

Пока я надеваю пояс и щёгольские кожаные башмаки, Хагис уносит мою повседневную одежду и возвращается с моими знаками отличия в руках — посольская лента, дипломатический пентакль и орден "Защитник Империи". За что я получил его, это отдельная история. Может, как-нибудь при случае и под настроение...

От ордена я отказываюсь — незачем настораживать моих подопечных раньше времени — а ленту и пентакль позволяю надеть на себя и разместить у себя на груди. Хагис уходит укладывать мой дорожный сундук, а я подхожу к зеркалу и критически осматриваю себя.

Мда... рост средний — это если очень польстить себе. Кто бы знал, как мне всегда хотелось быть высоким и статным... Ну ладно, какой есть, такой и есть — другого всё равно нет и не будет. Сложение щуплое. Или стройное — но нет, я как-то привык думать, что стройным называется щуплый человек высокого роста. Что я только не делал, пытаясь подрасти если не ввысь, то хотя бы вширь! Дни напролёт пропадал на фехтовальной площадке, а то и за греблей — разве что плечи малость раздались, а в остальном хоть бы что... Были кости, и остались кости. Мелкие. И еще привычка держаться очень прямо, чтобы выглядеть повыше.

Лицо... Ну, не урод. Совсем не урод. Чуток удлинённое, без видимых изъянов, хотя могло бы быть и потвёрже. Волосы прямые, каштановые, до плеч, короткая аккуратная бородка клинышком. Впрочем, что касается стрижки, тут вся заслуга принадлежит Хагису. А вот чистая светлая кожа, ровный прямой нос и четко прорисованные тёмные брови — это заслуга моей красавицы-матери. Я пошёл в неё, хотя предпочёл бы пойти в отца с его квадратной, вечно обветренной физиономией. Но я не помню, чтобы я когда-нибудь выглядел обветренным, сколько бы ни торчал на ветру.

Глаза тёмно-серые — при этом освещении. С лукавинкой — это когда я в благодушном настроении. Не сейчас.

Придворный костюм сидит безупречно — как-никак, его шил лучший портной столицы. Я не сказал бы, что гоняюсь за модой, но имперский полномочный посол должен выглядеть согласно своему статусу. И выглядит.

Удовлетворившись осмотром, я пристегнул к поясу рапиру и кинжал — оба клинка в парадных ножнах. Насколько мне известно, у стабрийцев в ходу мечи, а рапиры тут наверняка называют зубочистками. Если, конечно, знают, что такое зубочистки.

Хагис снова вышел из спальни, где стоит мой дорожный сундук, и стал упаковывать мои письменные принадлежности в специальную коробку. В дверь постучали, и появившийся на пороге матрос доложил, что шлюпка подана.

Сундук еще не собран, но я выхожу на палубу. Погода сегодня великолепная, поэтому ждать лучше на свежем воздухе. Шлюпка на воде у обращенного к берегу борта, в ней два матроса — один гребец, другой с рулевым веслом. Оба бездельничают, потому что в бухте почти полный штиль.

На берегу виднеется причал для лодок, кое-какие домишки, а за ними строения, похожие на склады. Еще бы им не быть, ведь эта захолустная гавань носит гордое звание крупнейшего порта на Стабри.

Стабри — огромный остров, требуется три недели пути на быстром судне, чтобы проплыть вокруг него. Но его население весьма немногочисленно, а всё потому, что основную часть острова занимает обширное и высоченное скалистое нагорье, безводное, безлесное и даже бестравное, поэтому жить там попросту невозможно.

Люди селятся здесь только на океанском побережье и в горных долинах, выходящих к тому же океану. Каждую долину или несколько соседних долин занимает один из островных кланов — из-за сложностей с дорожным сообщением здесь сложилось клановое сообщество. До недавнего времени остров не был государством — он был всего лишь скопищем кланов, слишком мелких и нищих для того, чтобы оказаться объектами пристального интереса Империи. Но недавно эти кланы с чего-то объединились.

Как именно это случилось, до Империи не дошло даже слухов. Прошлой осенью в портовый городок Киз вдруг пришёл корабль с их посланником, явившимся ко двору и потребовавшим признания острова Стабри как территории суверенного стабрийского государства. Было поздно кусать себе локти на предмет того, что остров не был вовремя присоединен к Империи — кто бы мог подумать, что эти разрозненные островные кланы вот так скоропостижно объединятся. Поэтому было решено установить — пока — в новоявленном государстве постоянное посольское присутствие "для поддержания дружественных отношений" или, говоря напрямик, для надзора и шпионажа.

Десятка полтора околачивавшихся на берегу зевак занимались тем, что глазели на шхуну. Они даже не сидели на причале, а стояли, вытянув шеи от любопытства. Впрочем, их можно было понять — не каждый день у них в бухте бросает якорь шхуна под имперским флагом, да еще из личного императорского флота. Стройная, элегантная и ухоженная, словно придворная красавица — я уж не говорю об её ходовых качествах...

За моей спиной раздался голос Хагиса, призывавшего матросов, чтобы они вынесли сундук к шлюпке. Сам Хагис подошёл ко мне сзади и накинул мне на плечи церемониальный плащ. Летний, из тончайшей шерсти, длиной как раз до того места, где туловище можно уже с уверенностью называть ногами. Глубокого густо-синего оттенка — цвет предночного неба и рода дэ Грай. Нет, я не забыл надеть этот плащ — просто был уверен, что Хагис про него не забудет.

Я застегнул у горла серебряную пряжку с родовым гербом и удовлетворённо расправил плечи, чувствуя себя полностью готовым к началу миссии. Матросы подтащили мой сундук к борту и закрепили на спусковой лебедке, а сами остановились рядом, дожидаясь, когда я разрешу погрузку.

В это время на берегу возникло какое-то движение. Глянув туда, я увидел, как из-за дорожного поворота, ныряющего в долину между крутыми каменными склонами, вывернулось нечто вроде открытой кареты, запряженной четырьмя небольшими белыми волами. Должен заметить, что на Стабри совсем нет лошадей. В колёсный транспорт здесь впрягают волов, а в горах в качестве вьючных животных используют козлов, которые здесь на редкость крупной породы.

Карета двигалась со скоростью неторопливо идущего человека. Кроме возницы, в ней сидели четверо господ возрастом от зрелого до преклонного, все в богато отделанных симарах, а за ней вышагивало с десяток рослых мужчин, одинаково одетых и вооружённых — видимо, местная охрана. Если у меня и возникнут с ней неприятности, то не сейчас, не на виду у экипажа, поэтому я спокойно смотрю на воинство при мечах и в доспехах. Впрочем, все они с непокрытыми головами, как и я — знак мирных намерений.

Я скомандовал матросам начать погрузку, и они завращали лебёдку, помогая себе матерком. Гребец подвёл шлюпку под спускающийся с небес сундук, рулевой отложил весло и приготовился ловить груз. Я же старался убедить себя, что его не уронят в воду, как со мной уже случалось однажды — остаться в одной повседневной одежде еще куда ни шло, но в одной церемониальной...

Когда сундук благополучно оказался на дне шлюпки, вслед за ним туда отправили и сумку с вещами Хагиса. Затем матрос подгрёб к трапу, и в неё спустились мы с Хагисом. Встречающая компания тем временем покинула карету и выстроилась рядком на выходе с причала, за ней полукругом встали клановые охранники.

Пока шлюпка шла к причалу, я не удержался от соблазна занести несколько строчек в свой воображаемый дневник:

"В это летнее солнечное утро погода была просто превосходная. С моря дул едва ощутимый теплый ветерок, такой слабый, что другое судно давно бы заштилило. Но "Летунья" под всеми парусами вошла в бухту и встала на якорь в порту поселения клана Тьеллы, претендующего на звание столицы государства Стабрийского. Я спустился в шлюпку, со своим багажом и личным слугой, готовый приступить к исполнению посольских обязанностей..."

Личный слуга — это вам не кто-нибудь. Это человек, которому тэр без колебаний доверит собственную жизнь. Должен заметить, что далеко не каждый тэр имеет личного слугу. Мне повезло, что Хагис стал моим воспитателем, когда я был еще мальчишкой, и привязался ко мне, как к собственному сыну.

"На берегу меня встречали знатные представители клана..."

Кстати, а кто меня там встречает? Я оторвался от воображаемых страниц и глянул на берег. Шлюпка была на полпути к нему, и я уже мог разглядеть встречающих. Надо же, самый младший из них старше меня где-то в полтора раза — похоже, моей не столь уж скромной персоне здесь придается важное значение. Естественно, не как персоне, а как полномочному представителю Империи.

И среди них обязательно должен быть сильный и хорошо обученный колдун — шакир, как их называют у нас в Империи. Иначе как здесь проверят своё требование, чтобы новый посол ни в коем случае не был даже акиром, то есть, не обладал даже зачаточными способностями к колдовству?

Нет, я их не разочарую. Я настолько не колдун, что они и догадаться об этом не могут. И не должны, поэтому я сосредотачиваюсь и через несколько вдохов вхожу в устойчивое состояние обычного, не способного к колдовству человека. Поскольку моё умение не связано с применением колдовства, я и в таком состоянии легко могу отличить обычного человека от колдуна. Это свойство у меня природное, в чём-то сродни обонянию.

И его пора применять — когда я сойду на берег, будет уже не до этого...

Что такое? Все эти четверо — шакиры?!

Сказать, что я был удивлён — значит, ничего не сказать. Ярко выраженная способность к колдовскому воздействию — редкий талант в Империи.

Принято считать, что хороший посол ничему не удивляется, но это не так. На самом деле он справляется со своим удивлением так быстро, что никто ничего не успевает заметить.

Поэтому в следующее мгновение я снова был спокоен. Есть, конечно, некоторая странность, но почему бы всем им и не быть сильными колдунами, если они — члены одной семьи? Предполагается, что я не шакир, а значит, не могу различить, кто из них колдун, а кто нет. Значит, в этом нет никакой демонстрации — просто те, кто здесь занимается приёмом послов, одновременно являются шакирами. Почему бы и нет?

Шлюпка подошла к причалу наискось и легонько стукнулась об него скуловой частью. Матрос-гребец уложил вёсла вдоль бортов и полез на нос швартоваться. Причал был невысоким, где-то до середины моего бедра, поэтому я вскочил на скамью, а с неё перепрыгнул на настил, не дожидаясь, пока матрос накинет конец на причальный столб.

Выпрямившись после прыжка, я оказался лицом к встречающим, стоявшим примерно в двух десятках шагов от меня. Какое-то мгновение обе высокие стороны созерцали друг дружку, затем я отвесил хозяевам наиболее сдержанный вариант требующегося по этикету поклона. Ничего личного, но эти многоуважаемые тэры так и не представили Империи убедительных доказательств того, что мой предшественник скончался из-за несчастного случая. А потому Империя недовольна.

Каждый из четверых встречающих тоже поклонился мне. Средний вариант поклона — значит, не враждебны, но и заискивать перед Империей не собираются. Рослый народ эти стабрийцы, самый невысокий из них на полголовы превосходит меня. У них нет такого понятия, как родовые цвета, зато каждый член клана на церемониях обязан носить нашивки с изображением кланового животного, или, как его здесь называют, маэ. Движения их церемониального поклона предусматривают показ нашивки на левом рукаве — и четыре золотые ящерки, свернувшиеся кольцом, предстают моим глазам, на мгновение замирают, а затем снова уходят из вида вместе с левым плечом их носителей. Это тьелла — горная ящерица, обычная на Стабри.

Судя по золотой маэ, все эти четверо — близкие родичи главы клана, клановая аристократия. Каждый из них имеет право возглавить клан, будь он мужчиной или женщиной. Место главы стабрийского клана наследуется по тем же правилам, что и в Империи, с той разницей, что у нас не наследуют женщины.

Воины за их спинами не стоят навытяжку. Они возятся, переминаются с ноги на ногу, и я могу заметить серебряных ящерок на их рукавах, когда они шевелятся. Клановая охрана. Между собой они не шепчутся — все смотрят на меня. Им любопытно.

Я оборачиваюсь к шлюпке. Хагис уже на причале и протягивает мне запечатанный свиток — мое верительное письмо, подписанное самим императором и заверенное большой императорской печатью. Я знаю, что в нём написано — сам составлял черновик, а затем проверял за писцом перед тем, как отдать на подпись императору. Беру свиток из рук Хагиса и с лёгким намёком на поклон передаю старейшему из четвёрки. Замечаю при этом, что он здесь не только старейший, но и сильнейший шакир.

Меня обшаривают сразу четыре колдовских посыла. Моё чутьё подсказывает, что все они безвредны — выясняют, не являюсь ли я колдуном. Затем они точно так же проверяют и Хагиса.

— Иргулис дэ Грай, третий атэр Идайны и Дагры, полномочный посол Империи, — представляюсь я, передавая свиток. Ранг атэра обычно опускается, но это не тот случай.

Да, я всего лишь третий атэр. Последний из трёх ближайших наследников Идайнской и Дагрской земель, имеющий право на титул атэра. Мой отец, тэр-тан Идайны и Дагры, произвёл на свет трёх сыновей, и я как раз третий. Если бы я был первым атэром, то не стал бы имперским послом, а сидел бы дома, помогая отцу в управлении землями.

Старый шакир принимает мой свиток с едва заметным... нет, не поклоном, скорее уж утвердительным кивком.

— Тьямет дэ Тьелла, тэр-шакир клана Тьеллы, — представляется он по-имперски.

Вот так. Меня встречает главный колдун, учитель всевозможных колдунов и колдунишек этого клана. Все четверо едва заметно переглядываются, затем расслабляются. Я чувствую, что они довольны, и наверняка тем, что ни я, ни Хагис не оказались колдунами. Они благосклонно глядят на меня, и оставшиеся трое тоже представляются, как принято в Империи.

— Хетриг дэ Тьелла, тэр-тан клана Тьеллы...

— Синн дэ Тьелла...

— Тиак дэ Тьелла...

Выходит, меня вышел встречать сам глава клана Тьеллы с приближёнными. Честь большая — в принципе не чрезмерная, поскольку я представляю не что-нибудь, а Империю, но островитяне никогда не были замечены в проимперских настроениях, да и вообще принято, что доверенного представителя одной стороны встречает доверенный представитель другой стороны, чтобы представить пред сиятельные очи своего тэра в удобное для того время.

Они чего-то опасаются? Или здесь нравы такие простые?

Из-за спин стражников донеслось громкое мычание — это заскучал один из упряжных волов. Вид четвёрки мелких белых бычков основательно напомнил мне, куда я прибыл. В клане Тьеллы, занимающем целых три плодородных долины и по островным меркам считающемся многолюдным, всего несколько сотен человек, включая стариков и детей. Я упустил из вида, что здесь может просто не оказаться столько придворных, чтобы соблюсти все общепринятые церемонии.

Мои встречающие заметили брошенный мною взгляд на повозку.

— Прикажете погрузить ваши вещи, тэр дэ Грай? — предложил тот, кто назвался Хетригом.

— Да, благодарю вас.

Повинуясь кивку Хетрига, его охранники вытащили из шлюпки мой сундук. Пока они несли сундук к повозке и закрепляли верёвками на грузовой площадке, я отослал матросов обратно на шхуну. Я непрерывно ощущал, что мои встречающие присматриваются ко мне, и не забывал держаться непринуждённо и уверенно. Если посол скован и неловок или, ещё хуже, развязен — так и знайте, это самозванец.

Тем не менее, сегодня непринуждённость и уверенность давались мне нелегко. Во-первых, я не мог позволить себе ни мгновения рассеянности, чтобы случайно не отпустить себя в присутствии четверых шакиров. Во-вторых, меня не оставляла мысль о том, что мой предшественник не мог случайно заблудиться в горах и сорваться со скалы. Уж кому, как не мне, было знать, что Шенгис дэ Мораис, второй атэр Кимманы, был ловчее дикой кошки, обладал острым нюхом на опасность и не боялся никакой высоты.

И еще он был акиром — колдуном, слабосильным от природы, хотя и основательно обученным. Обычно акиров не обучают, но поскольку Шенгиса готовили в послы — а где посольство, там и шпионаж — даже малые колдовские навыки могли пригодиться в его службе. По понятным причинам его колдовскую подготовку держали в тайне — но не от меня. Конечно, акир умеет сущие пустяки по сравнению с шакиром, но их достаточно, чтобы он не заблудился. Нигде.

Я не назвал бы его своим другом — специфика моей службы заставляет меня относиться к этому понятию с крайней осторожностью — но мы с ним были в неплохих отношениях. Мы постоянно сходились в поединках на фехтовальной площадке и за игрой в тамги, когда одновременно оказывались при императорском дворе. И, должен заметить, нам обоим было чему поучиться друг у друга.

Мне предложили занять одно из мест в повозке, а затем мои сопровождающие сели туда сами. Хагису указали место рядом с возницей, где он взгромоздился, держа при себе мою дорожную сумку и чехол с запасными рапирами, не убиравшийся в сундук. В сумке лежали предметы первой дорожной необходимости, часть денег, отложенных на мелкие расходы, и кое-какие бумаги, которые не следовало оставлять без присмотра. Поэтому Хагис, относившийся к своим обязанностям весьма добросовестно, не нашёл ничего лучшего, как не выпускать их из рук.

Когда все расселись по местам, повозка тронулась и покатила с причала тем же неспешным шагом, каким явилась сюда. Никто пока не выражал желания поговорить со мной. Я тоже не спешил с беседой, поэтому дорога проходила в молчании, и у меня оказалось достаточно времени, чтобы глазеть по сторонам.

Впрочем, глазел я недолго. За поворотом открылась горная долина с речушкой посередине, пересекаемой несколькими мостами и впадающей в бухту шагов на двести левее причала. По обе стороны речушки раскинулся посёлок с садами и огородами. За нехваткой места полей здесь почти не было — недостающее зерно стабрийцы закупали на континенте. Все постройки были каменными, поскольку деревья на острове почти не росли, а камня было в избытке. Поместье правящей семьи клана, на местном языке — даманат, располагалось в верхней части долины на противоположном берегу реки.

Больше всего оно напоминало зажиточную загородную усадьбу с просторным двором и подсобными сооружениями. Семейный особняк, или даман, возвышался среди прочих сооружений посреди отгороженного под даманат участка. Это было единственное большое строение в долине, выделявшееся среди остальных домишек, но далеко не дотягивавшее до дворца. Даман был выполнен в виде ломаной подковы с двухэтажной центральной частью и одноэтажными крыльями, за ним ближе к горному склону виднелась еще пара дахтанов — двуэтажных жилых особнячков из крупного тёсаного камня, бесхитростной кубической формы, с плоской, чуть скошенной назад крышей. Остальные постройки были, несомненно, хозяйственными. Каменная ограда была невысокой, предназначенной для того, чтобы удерживать скотину — для человека она препятствием точно не являлась.

Волы переехали мост и вскоре остановились перед парадным крыльцом дамана. Его фасад был незатейливым, без принятых в Империи украшательств. Наружная лестница в несколько ступеней была просто лестницей, а не поводом для размещения скульптурных композиций, стены были самыми обычными, из неровно отёсанного камня, а ничем не отделанные окна предназначались только для пропускания света в комнаты. Точно так же просто и безыскусно выглядели и остальные постройки.

Пока мы высаживались, моё внимание привлекла девушка, вошедшая вскоре за нами в ворота. Мне было известно кое-что из местных традиций, поэтому меня не удивило, что она одета по-мужски. Здесь это было обычным, потому что горы и юбки — понятия плохо совместимые. Для хождений в горы многие женщины здесь одевали свободные верхние штаны длиной чуть ниже колена, обычно кожаные, затянутые снизу манжетами или тесёмками.

Замечательнее было то, что девушка была с луком за спиной и убитой козой на плече, которую она тащила с заметным усилием. Но самым замечательным было то, что она была на редкость красива. Высокая, сильная, ростом с меня, но не грубого мужского сложения, а стройная и гибкая, при всём на своих местах. Волосы густые, тёмно-каштановые, прямые и, похоже, жёсткие, собранные в большой узел на затылке. Кожа смуглая, как и у моих спутников, и вдобавок сильно загорелая, лицо правильное, выразительное, с резковатыми, но благородными чертами, из тех, что мгновенно останавливают на себе взгляд.

Разумеется, я не был бы мужчиной, если бы чуток не остолбенел при её виде. Поравнявшись с нами, девушка метнула на меня оценивающий взгляд. Судя по выражению, непроизвольно проступившему на её лице, она оценивала степень моей никчёмности и действительность превзошла все её ожидания. Заметив моё внимание, она пренебрежительно отвернулась и прошла мимо нас, направляясь к левому крылу дамана. Я вполне её понял — мелкий имперский хлыщ, разукрашенный как подарочный пряник — и заставил себя отвести от неё глаза.

— Это Ромадиэ, моя племянница, — пояснил Хетриг, заметив, что я уставился на девушку. — Когда мне сообщили, что ваша шхуна вошла в бухту, я послал троих лучших охотников добыть такха к ужину. Не знаю, как те двое, но Ромадиэ уже с добычей.

— Она хорошая лучница? — Трудно было не догадаться об этом, но вежливость требовала поддержать разговор. Тем более, что это были первые слова, обращённые ко мне с тех пор, как мы сели в повозку.

— Она — лучшая лучница клана, — с заметной гордостью сообщил Хетриг.

— А у вас есть и дочери? — поинтересовался я. Спросил — и кожей ощутил впившийся в меня, не по-старчески зоркий взгляд тэр-шакира.

— Одна, младшая, — ответил Хетриг. — Эсмэ. Но она через год выходит замуж в клан Уволлы, а Ромадиэ остаётся в клане.

Я понимающе кивнул, отметив про себя, насколько тесно переплетаются у него родственные чувства и клановые интересы — дочка, считай, уже не здесь, а хорошая лучница клану нужна.

— Тиак, отправь повозку к дальнему дахтану и выдели там комнаты для тэра дэ Грай. Выбери двоих, пусть внесут туда сундук. Остальные воины свободны, а повозка пусть вернётся и подождёт у крыльца, — распорядился Хетриг. — Тэр дэ Грай, пройдемте в дом.

Но не успели мы подняться на ступени, как входная дверь отворилась и навстречу нам вышла древняя старуха, высокая, седая и тощая, прямая как палка. Трое мужчин почтительно остановились, я последовал их примеру.

Старуха остановилась на крыльце и уставилась на меня в упор. Так на меня когда-то смотрела собственная бабушка, уличив в какой-нибудь шалости. Но я не знал за собой никаких прегрешений и потому спокойно встретил её подслеповатый взгляд.

— Ну вот, опять мальчишка... — проворчала старуха. — Мало нам было того мальчишки... — Она недовольно потрясла головой, пожевала губами. — Вечно эти молодые дураки лезут туда, куда умные люди не полезут. Оох, беда с вами...

Я бы не сказал, что тридцать лет — мальчишечий возраст, но по сравнению с ней... Трое моих провожатых, похоже, не ждали ее появления и заметно растерялись.

— Матушка, познакомься, это Иргулис дэ Грай, посланник Империи... — начал Хетриг.

— Вижу, вижу, — оборвала она его тоном, требующим немедленно заткнуться. — О чём они думают в этой Империи, когда посылают к нам таких щенков...

— Матушка! — поспешно воскликнул тэр-тан, в свою очередь перебивая её. — Тэр дэ Грай, это Дамарэ, моя почтенная матушка...

— Счастлив познакомиться, почтеннейшая тэра Дамарэ дэ Тьелла, — с исключительной любезностью произнёс я, делая вид, что не замечаю ни ворчания старухи, ни замешательства её родичей, и отвесил ей подчёркнуто уважительный поклон. — Смею надеяться, что моё назначение сюда послужит ко благу как Империи, так и вашего клана.

Я чуть было не сказал "государства Стабрийского", но в последний миг заподозрил, что это слишком уж новомодное понятие для выживающей из ума старухи.

— Ну ладно, ладно, — уже более умиротворённо пробормотала она. — Заходи уж, раз приехал... А ты ничего, вежливый мальчик...

Она развернулась к нам спиной и неспешно скрылась в дверях.

— Тэр дэ Грай... — Все трое, похоже, не знали, куда девать глаза. — Наша матушка... понимаете... Она уже весьма преклонных лет...

— Да, конечно, — кивнул я. — Пожилая женщина, как не понять... Думаю, мы не будем придавать этому значения, не так ли?

Несмотря на мой обширный дипломатический опыт, мне нечасто доводилось видеть такое дружное и единодушное согласие. Передо мной распахнули дверь, и мы вошли в холл, откуда поднялись по лестнице на второй этаж дамана. Всю его среднюю часть занимал просторный зал, который я определил как зал собраний клана. Несколько массивных стульев стояли у дальней стены, еще два ряда стульев размещались вдоль боковых стен. Посреди зала стоял тяжёлый деревянный стол.

Пока я оглядывал зал, Синн подставил два стула к противоположным торцам стола и еще два — к боковым сторонам стола рядом с дальним стулом.

— Садитесь, тэр дэ Грай. — Хетриг указал мне на одинокий стул, стоящий спинкой к двери. Мои сопровождающие прошли к другому концу стола и уселись там. Хетриг — лицом ко мне, остальные двое — с двух сторон стола рядом с ним. Похоже, высокие договаривающиеся стороны наконец-то пришли на место официальной беседы.

Тьямет достал из просторного кармана симары мой верительный свиток, распечатал и зачитал вслух, чтобы ознакомить остальных с его содержанием. Когда чтение было закончено, все трое взглянули на меня.

— Значит, вы обладаете правом подписывать любые документы и заключать любые договоры от лица Империи? — непонятно зачем уточнил Хетриг, хотя это было прямо сказано в грамоте.

— Как если бы перед вами был сам император, — подтвердил я.

— Но... покойный тэр дэ Мораис... он уже подписал все необходимые бумаги...

— Необходимые, но, увы, не достаточные. Со мной прибыл представитель имперского торгового ведомства для обсуждения и заключения торговых соглашений касательно некоторых товаров, интересующих Империю. Кроме того, плавание в ваших водах небезопасно для имперских судов, потому что у вас на Стабри издавна гнездятся морские разбойники. Хотя ваш посланник и уверял нас, что они у вас тоже вне закона, Империя находит ваше пресечение их преступной деятельности недостаточно успешным.

Последняя фраза получилась слишком витиеватой — все трое непонимающе уставились на меня.

— Вы караете разбойников, только когда вам посчастливится поймать кого-то из них во время разбойничьего налёта, а их нужно специально отлавливать в их береговых укрытиях, — пояснил я. — Поскольку Империя не хочет терять свои торговые суда, она намерена получить от вас обязательство по выслеживанию и уничтожению разбойничьих убежищ на острове Стабри.

— Империя настаивает на том, чтобы мы гонялись за разбойниками, которые налезли к нам на остров с их же берегов? — с заметным возмущением переспросил Хетриг.

— Во-первых, неизвестно, откуда они налезли. Во-вторых, неизвестно, где и кому они сбывают награбленное — не исключено, что их основными покупателями являются некоторые из ваших кланов. Ваш посланник утверждает, что вы заявили о себе как о государстве, чтобы расширить и упорядочить торговлю с Империей — это превосходно, но Империя хочет быть уверенной, что это сделано не для того, чтобы к вашим разбойникам приплыло побольше имперских судов для ограбления. Разумеется, со стороны Империи по-прежнему будут приниматься меры безопасности, но если раньше Стабри не имел государственного статуса, то теперь высадка туда имперских войск для охоты за бандитами приравнивается к нарушению вашей государственной границы. С точки зрения закона это уже не ничейные земли, и имперские отряды не могут свободно разгуливать по ним. Поэтому Империя ожидает, что вы возьмётесь делать то, что теперь не имеет права делать она.

Я замолчал, не без удовольствия наблюдая, как новоиспеченный правитель государства Стабрийского изволит пребывать в растерянности.

— Да, понятно... — выдавил наконец он.

— Теперь о торговых соглашениях, про которые говорится в письме, — продолжил я, увидев, что молчание противоположной стороны сильно затянулось. — Конечно, вы имеете полное право заключать договоры с частными торговцами, но имперской торговле хотелось бы иметь право преимущественной покупки некоторых товаров. Подробности вы согласуете с торговым представителем, но договор должен быть заверен и моей подписью.

Нужно сказать, что это было наиболее простым из моих поручений. Здесь от меня требовалась только подпись.

— И еще, — добавил я. — Его императорское величество глубоко скорбит о безвременной кончине тэра Шенгиса дэ Мораис, поэтому поручил мне выяснить все обстоятельства его гибели. Император не винит никого из вас, поскольку понимает, что вы не можете уследить за каждым шагом взрослого и самостоятельного человека, но ожидает от вас, что вы окажете мне всяческое содействие в этом скорбном деле.

— Да, конечно... — пробормотал Хетриг, ошеломлённый моим деловым напором. — Разумеется, окажем всяческое содействие... но несчастный случай произошёл более двух месяцев назад, и тэр дэ Мораис давно уже похоронен.

— Это понятно, но Император не может оставить без внимания гибель одного из своих доверенных лиц. Мне хотелось бы поговорить с человеком, который нашёл тело тэра дэ Мораис и узнать у него подробности несчастного случая.

— Если это так необходимо... Но слуга тэра дэ Мораис... разве он не рассказал вам всё?

— Да это необходимо. Поймите, слуга тэра дэ Мораис не является доверенным лицом Императора и в его обязанности не входит поставлять Императору точные сведения.

— Хорошо, я распоряжусь. Когда вы хотите поговорить?

— Завтра, если вы не возражаете. А сейчас нам нужно обеспечить прибытие моих сопровождающих. На шхуне остались двое моих охранников, а также торговый представитель со слугами и охраной — они ждут моей команды к высадке на берег. Если здесь нет возражений касательно их прибытия, я был бы признателен, если бы за ними отправили повозку. Мой слуга Хагис поедет с повозкой и даст на шхуну условленный знак.

— Повозка во дворе, — напомнил Хетриг. — Синн сейчас проводит вас в ваши комнаты, а затем отдаст распоряжения вознице.

Пока мы с Синном спускались по лестнице, я продолжал удивляться тому, что меня везде сопровождают хозяева, когда на это есть слуги. Вот и сейчас немолодой уже тэр провожает меня до комнат, выполняя работу дворецкого. Почему?

Не найдя в этом вопросе ничего предосудительного, я задал его Синну.

— Наш быт проще, чем у вас в Империи, — ответил тот. — У нас так принято, что гостей встречает хозяин или член его семьи, а прислуга используется только для работ по дому.

Значит, здесь не делают различий между гостем и официальным представителем другого государства? Что ж, не так уж это и плохо.

Но важнее, что в этом содержалась подсказка, как вести себя с хозяевами. Независимо от моего официального статуса здесь будут видеть во мне гостя, просто потому, что так привыкли.

— Этот дом у вас специально для гостей? — спросил я, когда мы завернули за угол и направились к дальнему дахтану.

— Да, и вон тот тоже. — Синн кивнул мне на соседний дахтан. — Но тот не так удобен, поэтому там живут, только когда у нас много приезжих.

— А когда у вас бывает много приезжих?

— Когда случается важное клановое событие, вроде свадьбы тэр-тана. Или если тэр-таны съезжаются, чтобы обсудить общие дела.

Они, несомненно, съезжались и для того, чтобы объединиться в государство. Причём наверняка здесь, иначе с чего бы этот клан объявили столицей? Но такие вопросы лучше не задавать, чтобы не прослыть не в меру любознательным — они довольно быстро выясняются сами по себе.

— А тэр дэ Мораис тоже жил здесь?

— Да.

Чуть помедлив, Синн добавил:

— Его вещи до сих пор здесь, в угловой каморке для прислуги. Его слуга уезжал в таком расстройстве, что не захватил их с собой. Мы тоже были слишком потрясены, чтобы вспомнить об этом.

— Потрясены... — Лучше всего было произнести это как бы про себя, вложив весь вопрос в интонацию — так я и сделал.

— Да, — подтвердил Синн, попадаясь на мою уловку. — Это случилось... так неожиданно. И так некстати для наших планов... Кроме того, тэр дэ Мораис был весьма обаятельным молодым человеком — и вдруг такое несчастье...

— Некстати для ваших планов? — Оставшуюся часть вопроса: "как это понимать?" — я вложил во взгляд, направленный на Синна.

— А что вас удивляет? — незамедлительно отозвался тот. — Мы хотим наладить отношения с Империей, которая согласна признать нашу государственность — и вдруг её посланник погибает. Было бы естественным, если бы нас обвинили в его гибели.

— Понимаю... — Синн, похоже, ожидал, что я углублюсь в эту тему, но я счёл за лучшее оборвать разговор. Не стоит говорить ничего лишнего, пока я не разобрался в обстоятельствах.

Но Синн перечеркнул поставленную мною точку. То ли не заметил её спроста, то ли предмет разговора слишком волновал его.

— А что об этом думают в Империи? — обеспокоенно спросил он.

Нет, любезнейший Синн, не быть тебе дипломатом. Кто же такие вопросы задаёт в лоб? Мало того, что ты почти наверняка не услышишь правды — тебе могут скормить любое враньё.

— Поймите, тэр Синн, там пока еще не знают всех обстоятельств происшествия.

— Но слуга должен был рассказать...

— Это всего лишь слуга, и не личный, а наёмный, — терпеливо повторил я. — Его, конечно, выслушали, но, сами понимаете — принимать решение со слов наёмного слуги...

— И как же тогда?

Болван, а я, по-твоему, для чего здесь?

— Посмотрим...

Я уже начал подыскивать вежливый способ пресечения настойчивости Синна, но мы как раз подошли к дому и этого не понадобилось. Синн распахнул обитую железом наружную дверь и пропустил меня внутрь.

— Слуги размещаются на первом этаже, господа — на втором, — пояснил он, когда мы оказались в холле с лестницей вдоль дальней стены. — Нам сюда, — кивнул он на лестницу.

В холл выходили четыре двери, по две с каждой боковой стороны. На дальней стене под лестницей виднелась еще одна дверь — за ней, похоже, находилась кладовка. Окна имелись только на фасадной стене, отчего внутри стоял полумрак. Здесь было довольно-таки уютно, потому что стены были обиты светлыми деревянными панелями с рельефным декором. В пролётах между боковыми дверьми висела пара старых пейзажных гобеленов, блеклых и выцветших. Пахло пылью и деревом — слабый запах некогда обжитого, но теперь заброшенного помещения.

На втором этаже дахтана был точно такой же зал, с той лишь разницей, что на фасаде не было двери, а были только окна. Под окнами стоял стол, накрытый вязаной скатертью и обставленный задвинутыми под него стульями. Пол из широких, плотно подогнанных досок был чисто вымыт и выскоблен.

Синн заглянул в одну дверь, в другую, затем обернулся ко мне:

— Сюда, тэр дэ Грай.

Я вошёл и оказался в небольшой гостиной. Все её окна и обе боковые двери были распахнуты настежь, но в воздухе еще чувствовался привкус затхлости, какая бывает в нежилом, надолго закупоренном помещении.

— Это ваши покои, — пояснил Синн. — Здесь гостиная, там кабинет, а там ваша спальня, — он поочередно указал на двери. В дверном проёме, ведущем в спальню, мелькала длинная и костлявая фигура Хагиса, переносившего мою одежду из сундука в бельевой шкаф. Заметив нас, Хагис остановился с моей сорочкой в руках.

— Я выбрал вам эти комнатки, тэр Иргулис, — сообщил он. — Вещи вот вынимаю, чтобы отвиселись...

— Потом развесишь. Сейчас поезжай на пристань и дай знак на шхуну, как было условлено. Тэр Синн поедет с тобой. Дождись там наших и приведи их сюда, пусть вселяются.

— Слушаюсь, тэр Иргулис.

Хагис ушёл с Синном, а я остался в покоях, которые с сегодняшнего дня будут называться моими. Надолго ли?

Нет, я отнюдь не собирался расставаться с жизнью при странных обстоятельствах. Просто такова уж посольская работа, что приходится жить где, как и сколько получится. И чем быстрее почувствуешь себя как дома, тем легче освоишься на чужбине.

Я начал осваиваться с того, что оглядел своё нынешнее жилище. Мебель была в меру поношенной, удобной и добротной — стол со стульями, мягкие кожаные кресла и такой же диван, две треноги-светильника по углам и еще один настольный, возвышающийся посреди стола на полотняной салфетке с вышитой каймой. Шкафчик для безделушек с застеклёнными дверцами, пустующий, если не считать нескольких бокалов для вина. Полотняные занавески, вышитые неумелой мастерицей, такая же неумелая вышивка в рамке на стене. На полу большой наборный ковёр из козьих шкур, слегка истёртый и тронутый молью.

Не помпезно, но уютненько. Я заглянул в кабинет, в спальню, обставленные в том же духе, затем уселся в кресло, предварительно проверив его на пыль — придворная одежда мне сегодня еще понадобится — но мебель была чистой. В доме основательно прибрались к моему приезду.

Я откинулся в кресле, вытянул ноги перед собой и расслабился. Мне уже было что обдумать — этим я и занялся. Итак, нравы здесь патриархальные, не в пример нашей имперской столице, испорченной богатством и могуществом. Официального посланника считают здесь гостем, а не шпионом и потенциальным врагом, которого терпят лишь потому, что в пославшем его государстве сидит наш такой же. Приятное заблуждение...

Лицемерие, похоже, здесь тоже не слишком-то в ходу. Я еще и дня здесь не пробыл, а у меня уже появились основания думать, что правящая верхушка клана Тьеллы совсем не заинтересована в порче отношений с Империей. А значит, вряд ли замешана в гибели нашего посла.

Шенгис мог погибнуть и от несчастного случая, но такая возможность была слишком ничтожной. Гораздо вероятнее, что он обзавёлся здесь недругами, или что у сторонников торгового союза стабрийцев с Империей имеется сильная оппозиция, которая постаралась испортить зарождающиеся отношения.

Разумеется, выводы были не окончательны, хотя и достаточны, чтобы стать предпосылками в моём расследовании. Я принял их за основу, но не стал углубляться в них, чтобы не скатиться к беспочвенному фантазированию — при анализе фактов и наблюдений очень важно остановиться вовремя.

Поэтому я перестал размышлять о делах и снова дал волю дневниковой болезни.

"В клане Тьеллы меня приняли с исключительным уважением и отменной обходительностью."

Эта фраза показалась мне такой великолепно-фальшивой, что я даже хмыкнул вслух. Придворная привычка — если бы меня об этом спросили, я так и бы ответил, хотя правильнее было бы сказать, что меня встретили в меру вежливо и весьма настороженно.

"Старейшины клана показались мне весьма достойными и рассудительными людьми."

Если совсем уж откровенно, Хетриг показался мне простоватым для правителя, Тьямет — изрядно себе на уме, Синн — честным и добродушным, а Тиак — попросту заурядным. Это на первый взгляд. Но хоть и говорят, что первое впечатление — самое верное, с ним можно здорово пролететь. Сам сколько раз пролетал, когда был помоложе.

Тут мне вспомнилась встреча во дворе, и я незамедлительно занес её в дневник.

"Не успел я выйти из кареты.." — ладно, пусть эта телега называется каретой — "...как мне встретилась девушка примечательной красоты."

Я хотел написать "исключительной", но вспомнил, что это слово я уже употребил чуть выше. Да и вообще красота — понятие весьма относительное. Если бы при имперском дворе, где ценятся нежные и воздушные создания, я назвал бы красавицей рослую деваху в мужской одежде и с дохлой козой на плече, там решили бы, что я болен на голову.

Но она была красива.

Сильная, уверенная, загорелая, со свободными, размашистыми движениями — она была красива. Она и внутри была сильной и уверенной, со свободной, размашистой душой. Настоящая богиня древнего племени, не тронутого благами и пороками цивилизации.

Нет, я не чувствовал себя влюблённым. Я слишком хорошо сознавал, что такая женщина не для меня. Она не для имперского придворного, привыкшего жить в гуще клубка интриг, где сила, честность и прямота не значат ничего, а хитрость, лицемерие и смекалка — это всё. Я не был влюблён — я был восхищён.

"Мне представили её как Ромадиэ, племянницу тэр-тана Хетрига."

Незачем упоминать, что меня-то ей не представили. Всё равно нас познакомят, хотя бы сегодня за ужином.

"Во дворцовом холле нас приветствовала почтеннейшая тэр-эмэ Дамарэ, особа весьма решительная и эксцентричная."

Несмотря на всю эксцентричность почтеннейшей Дамарэ, я воздержался бы называть её сумасшедшей. Несомненно, в молодости она была такой же сильной и уверенной в себе, как Ромадиэ. И эта её привычка повелевать...

В открытое окно донеслись голоса и стук открываемой двери нашего дахтана. Догадавшись, что прибыла повозка с пристани, я встал и спустился вниз, где уже вносили вещи имперского торгового представителя Бованиса. Сам он виднелся в дверном проёме — крупный, тучный, во всём нарядном. Он с беспокойством наблюдал, как местные охранники протаскивают в дверь его объёмистый кованый сундук.

Они с натугой понесли сундук по лестнице на второй этаж, сопровождаемые Синном. Бованис вошёл следом и, увидев меня, обрадованно поспешил ко мне.

— Ну и как тут, тэр дэ Грай? — спросил он, понизив голос. — Безопасно?

— Во всяком случае, здесь заинтересованы в нас, — сдержанно ответил я, тоже вполголоса. — Буду разбираться.

Он понимающе покивал, хотя я не сказал ничего существенного. Засвидетельствовал сочувствие, так сказать. Вслед за ним подошли Хагис с Тагом, слугой Бованиса, а с ними четверо охранников, двое — Бованиса и двое моих — Норт и Кэс. Они обступили меня, ожидая распоряжений. Я отправил их вселяться, а сам остался с Бованисом.

— Полагаю, у вас не возникнет серьёзных разногласий по поводу торговых соглашений, ради которых вы приехали сюда, — сказал я ему. — Они весьма озабочены... сами понимаете чем, и поэтому будут сговорчивыми.

Толстяк снова покивал, затем шумно вздохнул от облегчения, извлёк из кармана большой, не слишком чистый носовой платок и вытер им потное лицо. Разумеется, он понял намёк и теперь выжмет из здешних властей всё возможное и невозможное. Может, он и был простоват в обращении — обычное дело для торгового сословия — но в извлечении выгоды Бованису не было равных. Пиявки, клещи, травильные собаки были просто недостойны сравнения с его торговой хваткой. Он был лучшим в своём деле, поэтому его и послали обламывать новоявленное государство.

Если повезёт, он уедет обратно через неделю-другую, на "Летунье", которая пока будет дожидаться его в бухте. Как только будут согласованы и подписаны документы, которые он должен увезти отсюда.

Охранники внесли свои дорожные вещи и снова обступили меня, не ради распоряжений, которых у меня пока не было, а чтобы чувствовать себя на месте и при деле. Тут к нам спустился Синн и начал расселять мою свиту, а мы с Бованисом поднялись на второй этаж, чтобы поглядеть, где его комнаты. Едва мы успели перекинуться парой слов, как ко мне подошёл Хагис и сообщил, что здесь можно помыться с дороги.

Как оказалось, дверь под лестницей на первом этаже вела не в кладовку, а в бытовые удобства. За ней был короткий коридор с парой небольших окошек на вышине моего роста, в который выходили ещё две двери. Дверь налево вела в мыльную комнату, дверь направо — в уборную. В мыльне дышала жаром протопленная плита с большим вставным чаном, полным кипятка, рядом стоял еще такой же чан с холодной водой. Вдоль стен тянулись длинные деревянные скамьи, у двери на гвоздях висело несколько ушатов.

К счастью, уборная была без выгребной ямы и сопутствующего ей запаха — у дальней стены был установлен стул с отверстием, под которым стояло ведро с крышкой, а напротив висел рукомойник и полотенце из грубой некрашеной холстины.

Перед тем, как пойти мыться, я удостоверился, что вся моя свита расселена по комнатам. Синн сказал мне, что нас пригласят к ужину, а пока мы можем отдыхать и приводить себя в порядок. Затем он ушёл, а я окликнул Хагиса и потребовал полотенце и чистую домашнюю одежду.

Нет, я не неженка — я только так выгляжу. Но это не значит, что я не ценю удобство бытовых удобств. Или хотя бы их наличие. По долгу службы я немалое время провожу в дороге и волей-неволей выучился их ценить. Ручей для умывания и придорожный куст для отправления естественных нужд — это еще не самое скверное, что поджидает путешественника. Куда как хуже постоялые дворы, где не допросишься ушата горячей воды, а нужное место находится в самом тёмном углу дальнего сарая, где его приходится искать только по невыносимой вони, а затем прикладывать чудеса ловкости и интуиции, чтобы не провалиться ногой в очко и не наступить в кое-что вокруг. А морские путешествия? Это императорская "Летунья" оснащена ночными сосудами для пассажиров — а на обычных кораблях для этого есть только доска на паре канатных петель, свисающая с кормы.

Поэтому я был доволен, что местные удобства оказались удобными и к ним не нужно было идти на другой конец двора. Всё-таки мне предстояло прожить здесь не один день.

Но лучше всего было то, что наше жилище стояло на отшибе, далеко от дамана. Это было уже везением, потому что никто не предполагал здесь столько шакиров. Несмотря на жёсткую многолетнюю подготовку, я не смог бы долго скрываться от них, если бы меня поселили рядом с ними. Над глубоким сном не властен никто, а мне требовалось хотя бы изредка спать.

Выйдя из ванной комнаты, где меня сменил Бованис, я прямо в домашнем халате улёгся на кровать под стёганое лоскутное одеяло. Нужно было отдохнуть перед ужином, где наверняка соберутся все здешние колдуны, которые будут изучать меня, и весьма тщательно. Это уж через несколько дней, когда их настороженность спадёт, можно будет отчасти раслабиться...

Я прикрыл глаза и разрешил себе подремать, медленно и осторожно отпуская в себе зажим, который привык держать почти бессознательно. Отпуская не до конца, словно вытянутую руку с камнем, которую опускаешь для отдыха, но не кладёшь камень на пол. Задышал глубоко и ровно, восстанавливая силы. Сквозь полудрёму я ощущал на грани слышимости шаги Хагиса, продолжавшего возиться с вещами — тот ходил чуть ли не на цыпочках, чтобы не беспокоить меня.

Если регулярно отдыхать подобным образом, можно было какое-то время обходиться без сна, только дремотой. Похоже, именно это мне и предстояло в ближайшие дни.

Освежившись, я совсем было собрался проверить наш дахтан на наличие наложенного колдовства, как вдруг почувствовал прикосновение к своей сфере, частично возникшей из-за раслабления, и плавным усилием восстановил зажим. Сюда приближался кто-то из шакиров.

Это был Синн, пришедший звать нас с Бованисом на ужин, а вместе с ним слуга, которому поручили накормить нашу свиту. Слуга оказался без колдовских способностей, поэтому его приближения я не ощутил. Синн подождал в холле, пока мы с Бованисом не облачились в придворные одежды, и повёл нас за собой.

Трапезная находилась в левом крыле дамана, том самом, куда Ромадиэ потащила козу. Значит, и кухня была где-то поблизости. На обед собралось около полутора десятков членов правящей семьи клана, проживавших в дамане. Их представили мне поочередно, похоже, по значимости в клане, не делая различий между мужчинами и женщинами — у нас в Империи первыми представили бы женщин. Детей за столом не было, их, видимо, кормили отдельно от взрослых. Самой младшей оказалась Эсмэ, юная дочка тэр-тана, та самая, которую собирались выдать замуж в клан Уволлы. Хрупкая по сравнению с родичами, хорошенькая, но бледная и осунувшаяся, она не выглядела цветущей невестой. Напротив, девушка выглядела так, будто недавно перенесла тяжёлую болезнь.

Здесь была и Ромадиэ, которой меня наконец представили. Племянница Хетрига вышла к ужину в кофте теплого желтоватого цвета, искусно отделанной синей вышивкой на груди и манжетах, и длинной тёмно-синей юбке с жёлтым вышитым узором по низу подола, мягкими складками спадавшей до щиколоток. Должен заметить, что в мужской одежде она выглядела женственнее, а сейчас её внешность показалась мне грубоватой.

Она поглядывала на меня с любопытством, но без того интереса, который польстил бы мужчине. Я был для нее диковинной зверюшкой или даже козявкой, изнеженным имперским щёголем, каких она еще не видела. Наверное, поэтому я удостоился чуть большего её внимания, чем Бованис, чья крупная, тучная, богато разодетая фигура не слишком-то расходилась с образом заморского торговца.

Тэр-тан Хетриг уселся во главе стола, его жена Сайбэ и младшая дочь Эсмэ сели с двух сторон от него. Следующими усадили нас с Бованисом, меня со стороны жены, его со стороны дочери. Дальше расселись остальные члены семьи — сыновья тэр-тана и их жёны, другие родичи — не похоже, чтобы строго по старшинству. Среди них были все, с кем я познакомился за день, включая старуху Дамарэ.

На столе теснились напитки и закуски, за исключением горячего. Среди напитков, разумеется, не было спиртных — как меня наставляли перед отъездом, стабрийская клановая аристократия никогда не употребляет спиртного, считая его напитком людей низшего сорта. Предложить кому-то из знатных стабрийцев спиртное — значит, нанести ему смертельное оскорбление.

Мне это было на руку. Стоит только вспомнить, как я изощрялся, чтобы отказаться от спиртного, в других государствах, где мне случалось побывать с миссией...

Но первый кубок здесь тоже было принято поднимать всем застольем, согласно обязательному ритуалу поминания предков перед едой. Вслед за Хетригом все подняли кубки и отхлебнули терпкого, освежающего напитка, приготовленного из какой-то местной ягоды, затем началась обычная трапеза. Сначала пошли закуски, которые каждый накладывал себе общей вилкой с расставленных по столу блюд, затем слуга внес на большом бронзовом подносе дикую козу, зажаренную целиком на вертеле и расчлененную на порции. Он обошёл стол и разнёс жаркое по тарелкам, поставив поднос с остатками на сервировочный столик у двери.

Хозяйка дома занимала меня разговором, и весьма искусно — беседа не мешала мне есть, но и не оставляла меня без внимания. Изредка в разговор вмешивался сам тэр-тан и тоже задавал мне вопросы, в основном о моей семье. Наконец я воспользовался тем, что Бованис начал громко и пространно отвечать на вопрос Хетрига об имперских торговых установлениях, и поочередно проверил каждого сидящего за столом.

Все они были шакирами. Исключением была разве что жена Нандига, оказавшаяся акирой.

У Шенгиса не было ни слова об этом. В отчётных записках, привезенных его слугой в Империю, были упомянуты только двое — тэр-шакир Тьямет, да еще Нандиг, второй сын Хетрига, сидевший здесь же за столом.

До моего сознания достучался голос хозяйки. Судя по интонации, она обращалась ко мне не в первый раз.

— Простите, отвлёкся, — повернулся я к ней. — Столько новых лиц, понимаете...

— Да, конечно. Новые лица — это всегда так волнующе. Когда к нам приезжают гости из других кланов, я, бывает, от избытка впечатлений дохожу до бессонницы, — простодушно призналась она.

— А у вас часто бывают гости?

— Раньше приезжали два-три раза в год, но в последние годы бывают чаще. У нас несколько раз съезжались и перед объединением, и после, да еще прошлой весной на день рождения Эсмэ приезжали целых четыре... — она запнулась, ища подходящее слово, но сбилась на местный диалект, — ...талхэ. Не знаю, как это будет по-вашему. Ну, это кто-то из родственников мужчины другого клана, чтобы поближе познакомиться с Эсмэ...

— Сваты, что ли? — догадался я.

— Нет — у вас в Империи нет такого обычая. Сваты приезжают потом, когда тот клан уже согласен взять себе девушку. А талхэ только смотрят, подходит она клану или нет. А мы тем временем тоже смотрим, подходит нам тот клан или нет. У нас для талхэ назначен год начиная с пятнадцатого дня рождения девушки, а затем в течение следуюшего года решают, куда она выйдет замуж. Если два клана договорились, на семнадцатом году играют свадьбу.

— А если не договорились?

— Когда у кого-то свадьба, на неё приглашают все кланы. Если не было созыва на свадьбу, значит, девушка осталась незамужней и на следующий день рождения к ней можно снова засылать талхэ. Получается раз в три года, начиная с пятнадцати лет. Если для девушки трижды не нашлось мужа, она остаётся в клане. Тогда она может выйти замуж, только если мужчина пойдёт жить в её клан.

— Но остальным кланам нужно знать, что девушке исполнилось пятнадцать...

— К этому времени обычно все уже знают. Все, для кого это интересно. Если клан, где есть девушка, надеется на брачный союз с каким-то из кланов, он посылает туда гонца с приглашением на праздник в честь пятнадцатилетия девушки.

— Вот как...

— Да, и не прислать талхэ в ответ на такое приглашение считается оскорбительным. Даже если тот клан не собирается брать себе девушку, талхэ должна приехать. Отказ после её посещения уже не считается обидным.

— Должна? Это всегда женщина?

— Да. Молодым мужчинам такое не доверишь, а зрелые бывают слишком снисходительны в оценке юных девушек. — Хозяйка дополнила своё высказывание красноречивой улыбочкой — что, мол, взять с этих мужчин — и я понимающе кивнул.

В Империи с этим было проще, потому что можно было присмотреться друг к другу в гостях и на празнествах, но и у нас не мужчина брал за себя девицу, а род роднился с родом. Даже я, при всей своей любви к независимой жизни, до сих пор оставался свободным только потому, что в тех семействах, с которыми мой отец охотно породнился бы, не было девиц подходящего возраста.

Я предпочёл бы распросить хозяйку о Шенгисе, особенно об его последних днях перед гибелью, но для моего первого ужина здесь это было неподходящей темой. Поэтому я поддерживал светский разговор, не забывая кивать в нужных местах, запоминать новые сведения и задавать наводящие вопросы. Кое-что я уже знал, так как основательно готовился к поездке, но в Империи слишком мало было известно о стабрийских кланах и их обычаях. Не только по отсутствию серьёзного интереса к ним, но и потому, что эти кланы очень неохотно откровенничали о себе. До определённой черты они ничего не скрывали, но стоило сделать хотя бы крохотный шажок за неё, как наступал заговор молчания.

Но пока на все мои вопросы, которые были допустимы для светской застольной беседы, хозяйка отвечала искренне, без малейших попыток уклониться от ответа. Впрочем, в её ответах и не содержалось ничего такого, что могло бы показаться необычным иноземцу. Такие же люди, тот же быт, возможно, с местными особенностями, но ничего из ряда вон выходящего. Я и не ожидал, что услышу чудовищные откровения вроде ритуального поедания покойников, но все морские торговцы, которых я перед отплытием расспрашивал о Стабри, в один голос утверждали, что здешние жители не так просты, как кажется.

Когда я спрашивал, почему они так считают, все они неопределённо разводили руками и пожимали плечами, но продолжали утверждать, что на Стабри что-то не так. Только один молодой купец сообщил, что ему показалось странным, что приезжих не пускают в глубь острова. Когда он захотел поглядеть на море с самой высокой окрестной горы клана Сармы, находившейся в отдалении от побережья, ему очень вежливо и настоятельно отсоветовали под предлогом, что ходить в горах очень опасно. На моё замечание, что ничего необъяснимого в таком отказе нет, он сказал, что дело было не в самом отказе, а в том, что их тревога была какой-то неправильной.

Торговцы — наблюдательный народ, в этом им можно было доверять. Советник императора по сношениям с иноземцами, под непосредственным началом которого я тружусь на благо Империи, тоже согласился, что это может иметь отношение к гибели Шенгиса, который, видимо, что-то разнюхал или пытался разнюхать в глубине острова. Это он сочинил выдумку про обычай рода дэ Мораис, когда я сказал, что для установления истинной причины смерти необходим осмотр тела. Хотя оно наверняка было сильно обезображено горным потоком и не стало лучше после двухмесячного пребывания в могиле, еще можно было попытаться обнаружить на нём следы от оружия, если таковые имеются.

Пока я делал набросок финтифлюшки, которой предназначалось быть священным амулетом рода дэ Мораис, мой начальник послал за придворным ювелиром, а через день амулет был готов. Представляю, как скривили бы носы Хетриг с сородичами, если бы знали, что мне на самом деле предстоит в эту ночку бдения над покойным...

Понятно, что мы с Бованисом были средоточием всеобщего интереса, поэтому я ни на миг не выходил из образа опытного придворного шаркуна, обходительного, но не слащавого, непринуждённого, но не до фамильярности. Бованис ничего из себя не изображал, он выглядел именно тем, чем и являлся — продувным и ухватистым столичным торговцем, смысл и сладость жизни которого состояли даже не в наживе, а в процессе достижения наживы. Сейчас он с видом азартной гончей, идущей по горячему следу, вдохновенно разъяснял Хетригу кое-какие тонкости имперских торговых законов, мало-помалу перетягивая внимание участников застолья на себя. Юная дочка тэр-тана, Эсмэ, оказавшись в перекрестье двух громких мужских голосов, побледнела так, что, казалось, вот-вот упадёт в обморок.

— Простите, — сказал я хозяйке, кивнув туда, — Если ваша милая дочь нездорова, может, ей не следует засиживаться за столом? Этикет этикетом, но я буду чувствовать себя весьма неловко, если ей из-за этого станет дурно.

Тэр-эмэ Сайбэ оглянулась на дочь и тоже поняла, что та едва сидит на стуле. Она зашептала что-то Хетригу, тот кивнул и что-то сказал девушке. Эсмэ встала из-за стола и нетвердой походкой вышла из зала.

— Мне не хотелось бы быть навязчивым, — сказал я хозяйке, когда мы с ней проводили девушку взглядами, — но если вашей дочери требуются целебные снадобья, мои запасы к вашим услугам. Я привёз с собой хороший набор лекарств.

Сайбэ изобразила вежливую улыбку, мало вязавшуюся с её озабоченным видом.

— Нет, спасибо, это у неё душевное недомогание. Молодые девушки, знаете ли, бывают такими чувствительными... новые лица и всё такое...

— Неужели мой вид способен испугать юную девушку? Да и Бованис — это у него только голос громкий, но, в сущности, он добрейший человек... во всём, что не связано с торговлей.

— Нет, это не из-за вас. Просто... — хозяйка замялась, но затем решилась-таки на объяснение: — Гибель тэра дэ Мораис тяжело отозвалась на моей дочери... сами понимаете, такой молодой, еще недавно полный жизни — и вдруг мёртв... а девушки бывают так впечатлительны... Эсмэ до сих пор вздрагивает от каждого звука и пугается каждой тени...

Я не подал и вида, что у меня возникли кое-какие догадки. Когда заходит речь о подоплёке впечатлительности юной девушки, сговоренной невесты, лучше оказаться недогадливым.

— Понимаю... Я не юная девушка, но мне тоже тяжело думать о Шенгисе как о покойнике. До сих пор не могу смириться с этим. — Здесь я сказал чистейшую правду, но только потому, что она совпала с требуемым ответом.

Сайбэ тоже предпочла поверить тому, что я туп как гнилое бревно. Она решительно глянула мне в глаза:

— Будет лучше, если вы не будете расспрашивать её о тэре дэ Мораис. Девочке нужно забыть потрясение, было бы жестоко лишний раз напоминать ей об этом.

— Я понимаю вашу заботу о дочери, но поймите и вы, что если император поручил мне подробно выяснить обстоятельства гибели его полномочного посла, я не могу не расспрашивать об этом всех, кто так или иначе общался с Шенгисом. Я постараюсь не беспокоить девушку без крайней необходимости, но тогда обеспечьте мне сотрудничество остальных членов вашего клана.

— Я... — Сайбэ оглянулась на Хетрига. — Я поговорю об этом с мужем.

Ночь я провёл в полусне-полутрансе, на случай, если кому-то из местных шакиров вздумается бродить по двору. Я еще не ознакомился с местным распорядком и не знал, безлюдно ли по ночам вокруг нашего дахтана — было бы крайне досадно выдать себя раньше времени из-за мелкой непредусмотрительности. Когда посветлело настолько, что стали различимы окружающие предметы, я поднялся с кровати, натянул на себя будничную одежду, с вечера оставленную Хагисом на спинке стула, и вытащил из дорожной сумки свёрток с инструментом. Я не замыслил ничего преступного и вполне мог бы попросить ключ от каморки у хозяев, но рассудил, что им незачем знать методы имперской разведки.

В верхнем холле мне приветственно кивнул телохранитель, устроившийся на стуле у стены так, чтобы было видно и лестницу, и окно. Напротив моих комнат располагались комнаты Бованиса, в которых прежде жил Шенгис, а интересующий меня сундук с его вещами был перенесён в угловую каморку для прислуги. На днях сундук должны были переправить на "Летунью", поэтому я решил при первой же возможности осмотреть вещи покойного.

Я остановился у двери в каморку и развернул парусиновый чехол, во внутренних кармашках которого удобно устроился набор отмычек. Выбрав подходящую, я отомкнул навесной замок на двери, продетый сквозь новенькие ушки. Было заметно, что их прибили недавно, видимо, специально для охраны имущества Шенгиса. Сундук стоял посреди комнаты и был снабжён двумя замками, продетыми сквозь ушки над откидными защёлками. Здесь я повозился подольше, но справился и с ними.

Сверху в сундуке лежал знакомый камзол Шенгиса, свёрнутый кое-как и наспех брошенный сюда из шкафа. В его карманах я не обнаружил ничего, кроме дырки. Потайные кармашки и оговоренные укромные места за подкладкой тоже пустовали, но когда я прощупывал полы камзола, под моими пальцами обнаружилось нечто постороннее, видимо, провалившееся сюда через дырку в кармане. Вытащенный через неё же обратно на свет, комочек оказался свёрнутой в несколько раз бумажкой, где было написано мелким красивым почерком: "Сегодня, в обычное время, на обычном месте". Подписи не было. Я сунул записку себе в карман и продолжил осмотр.

Под камзолом лежала остальная одежда покойного. Я тщательно проверил её всю, но не нашёл ничего интересного. Никаких документов тоже не осталось — слуга Шенгиса догадался прихватить их с собой. Глубже лежали перевязочные принадлежности, а на самом дне — ларец для пилюль и снадобий. Я перенюхал все пузырьки и заглянул во все коробочки — судя по запахам, в них находилось то же самое, что было написано на наклейках.

Один пузырёк — из тёмного непрозрачного стекла, вместительный, с широким горлышком, закупоренным деревянной затычкой — почему-то лежал вне ларца, особняком. Я осмотрел его и, не обнаружив подписи, встряхнул. Внутри не булькнуло, а загремело лёгким, сухим звуком, словно там перекатывались шарики. Я вытащил пробку и осторожно вытряхнул содержимое бутылочки на пол.

Это оказались бусы из кумановых орешков, нанизанные на суровую нитку. Такие бусы любят мастерить сельские девчонки для себя и своих тряпичных кукол. Гладкие, блестящие, приятного оранжево-коричневого цвета, да еще если их хорошо подобрать, кумановые орешки смотрятся на девичьих шейках не хуже настоящих бус. У этих бус нитка была порвана, а сами они частично ссыпались с неё и были сильно поцарапанными, как будто на них наступили, когда они валялись на острой каменной крошке. Присмотревшись к ним, я обнаружил, что не все царапины выглядели как случайные. Создавалось впечатление, что на большинстве орешков выцарапаны рисунки.

Почему Шенгис хранил эту бутылочку? Вряд ли из сентиментальных соображений — таскать с собой всякие ленточки и медальончики на память было не в его характере, не говоря уже о том, что это были всего лишь кумановые бусы. Вряд ли он способен настолько потерять голову из-за сельской девчонки... хотя кто его знает...

Я засыпал бусы обратно в бутылочку, закупорил её пробкой и опустил в карман к записке. Больше ничего необычного в сундуке не нашлось, поэтому я аккуратно сложил вещи Шенгиса обратно и запер сундук отмычкой. Покинув каморку и заперев её наружный замок, я вернулся в свои комнаты изучать добычу.

Всё проходит, всё исчезает под натиском неумолимого времени. Когда-нибудь конец постигнет и Империю, оставив её лишь в древних летописях под названием Реканской Империи или даже Великой Реканской Империи. Но это случится еще когда, а сейчас она называется просто Империей. Ей уже не требуется зубами выгрызать свои границы у хищных соседей, но в ней еще и не завёлся дух всемогущества и безнаказанности, являющийся первым шагом на пути к упадку. Двести лет назад её основой стало воинственное Реканское королевство или попросту Рекана, к жителям которой имеют честь принадлежать и восемь поколений моих аристократических предков. Поэтому имперским стал мой родной реканский язык.

Все мало-мальски заинтересованные в связях с Империей люди знают имперский. Поскольку в ближайших соседях у стабрийцев была только Империя, вся их клановая верхушка могла говорить и даже писать по-рекански. Основы стабрийского диалекта я выучил перед поездкой, чтобы на всякий случай иметь возможность объясняться с местными простолюдинами, но острой необходимости в этом не было.

Записка была на имперском, почти без ошибок. Изящный кружевной почерк наверняка принадлежал женщине. Содержание записки выглядело коротким уточнением к предварительной договорённости, специально составленным так, чтобы стороннему человеку невозможно было догадаться, кто писал, кому, и о чём идёт речь. Зацепкой здесь был разве что сам почерк, и я убрал записку подальше. Пока...

Затем я уселся за стол и высыпал перед собой содержимое бутылочки. Большинство царапин на бусинах, действительно, были не случайными. Судя по характеру порезов, те были выцарапаны острием хорошо заточенного ножа или кинжала, причём уже после того, как бусы обзавелись ссадинами, потому что тонкие аккуратные разрезы кое-где шли поверх них.

До завтрака еще оставалось достаточно времени, поэтому я придвинул к себе письменный прибор и стопку бумаги, с вечера выложенные на стол предусмотрительным Хагисом, и тщательно перерисовал нацарапанное на бумагу. Сначала по порядку с бусин, которые оставались на нитке, а затем на отдельной строке с рассыпавшихся.

Закончил я как раз вовремя, потому что снизу уже раздавались голоса — кто-то из местных пришёл позвать нас на завтрак. С сегодняшнего дня мне следовало выходить к трапезе в будничном — те же тёмно-синие тона и белая сорочка, но ткань подешевле и отделка попроще. Про зеркала можно было забыть до возвращения на "Летунью", в этом жилище их не было, а чтобы с собой возить, они слишком дороги и хрупки. Поэтому зеркало мне заменял Хагис, перед каждым выходом осматривавший меня со всех сторон.

Вот и сейчас он вошёл и привычно застыл в подчёркнуто почтительной позе вышколенного слуги с докладом, чтобы объявить:

— Вас приглашают на завтрак, тэр Иргулис.

Мы с ним давным-давно как родные, но никогда, даже с глазу на глаз, между нами не проскакивает никакого панибратства. Для господина оно — дурной тон, для слуги — недостаток вышколенности, и позволяют его себе только выскочки и невежи, поэтому подлинное отношение Хагиса ко мне заметно лишь по тёплому и заботливому взгляду, когда он придирчиво оглядывает мой камзол и смахивает с него незаметные пылинки. Тэром Иргулисом, а не тэром дэ Грай он зовёт меня только потому, что это соответствует этикету обращения личного слуги к своему господину. Он удовлетворённо кивает мне, показывая, что всё в порядке и можно идти.

Вчера хозяйка клана была так любезна, что спросила на будущее, как мы предпочитаем — питаться за общим столом или чтобы нам приносили еду в дахтан. Разумеется, я выбрал первое — общий стол даёт гораздо больше возможностей наблюдать, получать сведения, завязывать дружественные отношения, да и отравить за общим столом труднее. Не то чтобы я здесь этого ожидал, по крайней мере в ближайшие дни, но привычка...

— Ну как? — спросил я Бованиса, пока мы всей компанией шли к даману за сопровождающим.

— Пока неплохо, — сообщил он, с полуслова догадавшись, что я имел в виду его вчерашние торговые разговоры за ужином. — Думаю, договоримся, если не наших условиях, то близко.

Бедняга Шенгис... Это ведь его гибель облегчила Бованису переговоры, и тот нескрываемо доволен, что миссия оказалась лёгкой. Смерть посла на службе — та же смерть воина на поле боя, она так же ради Империи и на благо Империи. Впрочем, для меня не откровение, что послу трудно умереть от старости и что я когда-нибудь повторю судьбу Шенгиса. Лучше бы поздно, чем рано, и лучше бы не зря.

Шенгис прибыл сюда с минимальной подготовкой, месяц спустя после прибытия стабрийского посланника в Империю. Нужно было срочно подписать основные документы, регулирующие отношения острова и Империи, и они были подписаны в течение трёх недель. Та же "Летунья" переправила их во дворец, а Шенгис остался, потому что были и другие важные вопросы, которые требовалось обсудить и согласовать. Он прожил в клане Тьеллы весь зимний сезон, а весной в гавань Киза, откуда имперские корабли ходили на остров, прибыла стабрийская яхта. Она привезла слугу и по совместительству секретаря Шенгиса, судорожно цеплявшегося за сундучок с бумагами, двоих охранников имперского посла и печальное известие об его гибели. Предположительно он свалился в горную реку во время дальней прогулки по острову.

На вопрос, почему яхта не доставила тело покойного на родину, сказали, что оно было слишком изуродовано ударами о камни и слишком долго пролежало в воде, поэтому они даже не подумали... А могли бы подумать, тем более, что у них тут одни шакиры, каждый из которых способен предохранить сопровождаемое тело от дальнейшей порчи. Поэтому Шенгис догнивает в здешней земле, а моё настроение заранее портится от того, что мне предстоит — нет, не от необходимости осмотра полуразложившегося трупа, а от того, что если улики и были, то от них ничего не осталось.

Меня готовили дольше. Почти два месяца я рылся в дорожных записках немногочисленных иследователей острова, запоминая особенности его природы, географии и этнографии, зубрил местные обычаи и местный диалект, беседовал с морскими торговцами, которые регулярно ходили с товаром к стабрийцам. Остров никогда не входил в круг первоочередных интересов Империи, поэтому известного было прискорбно мало. Даже обычай с талхэ, про который хозяйка рассказала мне за ужином, оказался для меня новым.

Затем два дня в карете, трёхдневный морской переход — и вот я здесь.

У парадного входа в даман мы разошлись в разные стороны. Наши слуги и охранники направились через двор в кухню, а нас с Бованисом провели в холл, а затем коридором в трапезную. Там нас усадили, как и вчера, Хетриг с Сайбэ заняли свои прежние места, остальные расселись кто как привык. Юная Эсмэ к завтраку не вышла.

Сегодня родичи главы клана уже не чувствовали себя скованно в нашем присутствии. Кто-то из них опоздал, кто-то поел и ушёл раньше, не привлекши ни чьего внимания. Единственно, никто не начинал трапезу раньше первого кубка, поднимаемого главой клана — местная традиция, известная мне еще из записок. Наконец в трапезной остались только мы с Бованисом и наша вчерашняя четвёрка сопровождающих во главе с Хетригом.

— Тэр дэ Грай, тэр Бованис, мы в вашем распоряжении, — объявил Хетриг.

— Благодарю вас, тэр-тан дэ Тьелла, — я подтвердил свои слова коротким вежливым кивком. — Тэр Бованис хотел бы обсудить с вами торговые соглашения, предлагаемые Империей. А мне хотелось бы отдать дань почтения моему предшественнику, тэру дэ Мораис, побывав на его могиле. Вас не затруднит обеспечить мне сопровождающего?

Я думал, что Хетриг прикажет пойти со мной Синну или Тиаку, но ко мне, не дожидаясь приказа, шагнул Тьямет.

— Мы проводим вас, тэр дэ Грай, — он сделал приглашающее движение головой им обоим и повернулся к двери, дожидаясь меня. Я покинул трапезную, все трое последовали за мной, а Хетриг остался с Бованисом. На крыльце я остановился и выжидательно посмотрел на Тьямета.

— Тэр дэ Мораис похоронен на нашем семейном кладбище, — сообщил тот. — Это недалеко, но не рядом, придётся немного пройтись.

— Ведите.

Главный клановый колдун повел меня за даман, мимо сараев и нашего жилища. В задней части ограды обнаружилась калитка, от которой начиналась ухоженная тропка, тянущаяся в горы. Тьямет пошёл первым, за ним я, Синн и Тиак цепочкой следовали за мной. Я прикинул ширину тропы — носилки с телом проходили здесь в обрез.

Тропа закончилась на площадке с несколькими рядами надгробных камней. С трёх сторон площадку окружали почти отвесные стены с нишами, тоже служившими для захоронения останков. Тьямет подвёл меня к могиле в конце ближайшего, не законченного ряда. Все трое моих сопровождающих выстроились вокруг неё полукругом, сложив руки на животах и склонив непокрытые головы. Я этого не знал, но по ощущению догадался, что это у них ритуальная поза скорби.

— Мы похоронили его в земле, — негромко произнёс Тьямет. — Это у нас считается почётным.

— Благодарю вас от имени Империи. Тэр дэ Мораис был...

Я задохнулся. Нет слов, чтобы рассказать, каким был Шенгис. Яркий, уверенный, схватывающий на лету всё, за что бы он не брался. Блестящий фехтовальщик, опаснейший игрок в тамги, да и в других придворных играх. Любящий свою службу, бесконечно преданный Империи. Тяжёлая потеря для нашего ведомства...

Неужели я больше никогда не сойдусь с ним в фехтовальном поединке? И за игровой доской...

Каким-то чудом я не потерял контроль над своей способностью. Вот для таких случаев и предназначены годы изматывающих ежедневных тренировок.

Трое рядом со мной молчали. Но Шенгис мёртв, а дело делом.

Я окинул внимательным взглядом камень, под которым лежал мой... друг? Чего только не узнаешь о себе задним числом. Вросший в землю, припылившийся, камень честно отлежал здесь свои два месяца. Было видно, что за это время его никто не потревожил. Моего знания местного диалекта хватило, чтобы прочитать имя на камне и дату "весна 327-го года" по имперскому счислению.

Я выпрямился и глянул на сопровождающих. То, что мне предстояло сделать, оказалось ещё труднее, чем я думал.

— Благодарю вас от имени Империи, — я на службе, я на службе... — Но тэр дэ Мораис принадлежит к очень знатному роду со своими традициями. Вы обеспечили ему почётные похороны, но этого недостаточно. В роду дэ Мораис принято, что покойный должен иметь при себе амулет с гербом рода во время скитаний по Великим Пескам Забвения, чтобы сохранить посмертную связь с родом. Кроме того, после возложения амулета на тело кто-то из друзей или родственников тэра дэ Мораис должен провести ночное бдение над ним, чтобы указать его духу путь через Великие Пески. Это важный обряд, поэтому придётся выкопать останки, а затем перезахоронить их.

Мои сопровождающие, похоже, были шокированы. Синн нахмурился, Тьямет выглядел неприятно-озабоченным, по лицу Тиака скользнула брезгливая гримаса. Насколько мне известно, здесь было не принято тревожить покой усопших — я и сам не стал бы, если бы не чрезвычайные обстоятельства.

— Если это так необходимо... — нехотя сказал Тьямет.

— Крайне необходимо. Не тревожьтесь, от вас не потребуется участие в ночном бдении — сидеть над телом покойного буду только я.

— Вы его друг?

— Достаточно близкий. Это одна из причин, по которым сюда послали именно меня.

— Тогда конечно... Когда это нужно будет сделать?

— Чем скорее, тем лучше. Мне понадобится небольшое закрытое помещение, лучше без окон, но можно их плотно завесить. Тело нужно разместить на невысокой подставке, лицом на восток. Если оно завёрнуто в саван, снимите и подготовьте новый, я выплачу стоимость ткани. Ритуальные символы на полу я начерчу сам, потом можно будет их удалить.

— Сделаем, но в закрытом помещении будет тяжёлый запах, — сказал Тьямет, обдумав мои пожелания. — Я могу наложить на тело колдовство, подавляющее запах, если это не помешает вашему обряду.

А ведь он прав, вонь наверняка будет невыносимой.

— Да, буду признателен, — согласился я.

— После обеда мы подготовим вам один из сараев, а к вечеру отнесём туда тело покойного. Возвращать его в могилу придётся утром?

— Да.

Пока мы спускались обратно, я размышлял, нужно ли присматривать за доставкой тела, и наконец решил отрядить с ними Хагиса.

— Мой личный слуга поможет вам в приготовлениях, — сказал я Тьямету, когда мы подходили к калитке. — Возьмите его с собой, когда пойдёте за телом.

— Зачем же, мы сами справимся...

— Это не обсуждается.

Мои слова прозвучали резче, чем следовало бы, но Тьямет не придал этому значения и подтверждающе кивнул.

До вечера еще оставалась уйма времени, а я не мог заставить себя покинуть свои комнаты в дахтане и начать ознакомление с жизнью клана. В Империи не было ответа на то, как и почему вдруг объединились островные кланы, кто был инициатором этого объединения. Было уже понятно, что это не Хетриг и что клан Тьеллы был произведён в столицы острова только потому, что здесь располагалась ближайшая к Империи гавань. Не та у здешнего тэр-тана хватка, не та инициатива. Не те наклонности и не те традиции.

Если Шенгис что-то и разузнал, он всё унёс с собой в могилу.

Или не всё?

Дневниковая болезнь забилась куда-то в глухую щель, намертво придавленная моим тяжёлым настроением. Хагис распаковывал остатки багажа, он то и дело заходил ко мне в кабинет, подыскивая наилучшие места извлекаемым из сундука вещам, и каждый раз обеспокоенно взглядывал на меня, не решаясь заговорить.

— Ну и что ты хочешь сказать мне, Хагис? — не выдержал я наконец.

— Тэр Иргулис, с вами там ничего не сделали?

— Где?

— Там, куда вы ходили с этими троими. Вы как сели, так и сидите, словно неживой... или словно вас подчинили...

— Сам знаешь, что меня непросто подчинить. Кроме того, сегодня я ничем не рисковал. Им пока нельзя меня трогать и не за что убирать.

— Но с вами что-то происходит, я же вижу.

— Шенгис.

Я глянул старику в глаза, приоткрыв на мгновение засевшую внутри горечь. Впрочем, какой он старик — всего на четырнадцать лет старше меня, военный ветеран, рано оставивший службу из-за неудачного ранения в правую коленку. Сейчас его хромота была почти незаметна — когда я приступил к посольской службе, ногу Хагиса лечили лучшие целители-шакиры, потому что мне был нужен здоровый и выносливый слуга.

Хагис понимающе потупился, а я продолжил:

— Обряд... тот самый... состоится этой ночью. Он совсем меня не радует, но если есть такая возможность, я обязан это сделать. Хагис, после обеда за тобой зайдут, чтобы ты помог подготовить тело для обряда. Ты должен проследить, не сделают ли с телом что-то такое, что помешало бы... ходу обряда, ну ты меня понимаешь. Если с ним попытаются что-то сделать, не вмешивайся, но запомни всё в точности. Наложить колдовство для подавления трупного запаха я разрешил.

— Будет сделано, тэр Иргулис.

— Да, и проследи, чтобы в ногах покойника поставили деревянную скамью, я забыл об этом сказать. Всё-таки мне там целая ночь предстоит. А сейчас упакуй мне реквизит для обряда, после обеда тебе будет некогда, и добавь туда ещё несколько простых салфеток, могут понадобиться. При теле находись безотлучно. Чтобы ты успел поужинать, ближе к ночи тебя сменит Кэс.

— Будет сделано, тэр Иргулис.

Хагис не только знал, ради чего это делается, но и выучил наизусть легенду об обряде рода дэ Мораис. Более того, у него были заготовлены потрясающие истории, связанные с обрядом, и ответы на наиболее вероятные вопросы прислуги. Продумывая легенду, мы не ленились.

Он вернулся к вещам, а до меня наконец дошло, что сегодня я имею полное право скорбеть, и даже должен скорбеть, как друг, потерявший друга. Тем лучше, значит, мне не требуется притворяться. Я сходил на обед и даже что-то там проглотил, а после обеда прилёг на кровать и стал расслабляться, отдыхая для предстоящей бессонной ночи. Только бы не заснуть, а то разлетятся вдрызг все окрестные амулеты и заклятия — я и так уже в день приезда, когда осматривал дом насчёт подозрительных заклятий, вдвое ослабил наговор для очистки ведра в туалете на первом этаже, заподозрив в нём следилку. Но оказалось, что оно и было местной разновидностью чистящего наговора, а не чем-то иным.

Когда совсем стемнело, я пошёл в сарай. Мог бы и раньше, но лучше было дождаться, когда все любопытные улягутся спать. Хагис сказал, что не заметил ничего особенного во время откапывания и переноски тела и что в сарай к нему с тех пор никто не заходил. То же самое подтвердил и Кэс, когда я отправил его спать.

Освещение в сарае было скудным — в изголовье трупа горела одинокая свеча. Тело покойного лежало поперёк входа точно посреди сарая, на подставке чуть выше моего колена, сложенной из тесаного строительного камня. Дверь сарая выходила на север, значит, тело уложили головой на восток, как я и просил. Два маленьких оконца на противоположных стенах были занавешены несколькими слоями плотной мешковины, державшейся на двух коротких палках, просунутых в щели между каменной кладкой повыше окон.

Оставшись один, я не стал спешить с осмотром трупа. На это у меня еще будет вся ночь, а пока я распаковал подготовленный Хагисом свёрток. Если кому-то вдруг придёт в голову вломиться ко мне ночью, должна быть полная видимость ритуала.

Я извлёк на свет три краски — белую, красную и чёрную — и восемь ароматических свечей на высоких подсвечниках. Красками я намалевал тройное кольцо вокруг подставки с телом, затем пририсовал к нему восемь лучей согласно частям света, установил по их концам подсвечники и поджёг ароматические свечи от той, которая уже горела. В сарае сразу стало ярче.

Теперь следовало пристроить кулон с гербом дэ Мораис на положенное по ритуалу место. Я поддел золотую финтифлюшку за цепочку и разыскал в свёртке пару железных прутьев — не руками же мне браться за мертвеца? Подошёл к покойнику так, чтобы дверь была напротив — крепко вбитая еще в детстве привычка, которой я никогда не изменю — и разглядел наконец его лицо. Великие Пески, как же оно изуродовано... Нос переломан и расплющен, по лицу наискось идут две глубокие раны, всё еще заметные на полуразложившейся плоти. Висок, похоже, пробит... Я проверил концом прута — да, пробит. Даже остатки светлых волос Шенгиса, местами торчащие, местами прилипшие к черепу, как-то неприятно изменили цвет. Хорошо еще, что на теле есть заклятие от вони.

Я подвесил кулон на один прут и приподнял голову мертвеца другим. С помощью прута я стал натягивать кулон через голову покойного на шею — тщательно, неторопливо, так как разложение зашло далеко и ткани лица грозили отвалиться при малейшем прикосновении — и всё-таки задел цепочкой рану на щеке. Лоскут прогнившей плоти подался, частично обнажив зубы покойника.

Вот это да! В верхней челюсти покойного виднелись сразу три гнилых зуба — средний из них выгнил полностью, два других были наполовину разрушены. А ведь у Шенгиса были идеальные зубы, когда он уезжал сюда — трудно забыть его улыбку во весь рот. Что он ими здесь делал, если за полгода они превратились в такое?

Я усиленно размышлял, продолжая надевать цепочку, пока она не оказалась на шее трупа, затем поправил прутом кулон, разместив его на груди. Что могло случиться с зубами Шенгиса, неужели его здесь чем-то медленно травили? В силу специфики своей службы я прекрасно разбирался в ядах — дёсны, да, но не сами зубы же? Да и Шенгис не мог этого не заметить...

Всё, что полагалось по обряду, было подготовлено. Я закупорил бутылочки с красками, достал салфетку и тщательно протёр кисти. Упаковав всё обратно в свёрток, я уселся на скамью. Пока я не делал ничего такого, что нельзя было бы показывать местным, так что если за мной следили, это было даже хорошо. Но теперь нужно было проверить сарай на наличие слежки и обезвредить её.

Сев на скамье поровнее, я выпрямил спину, закрыл глаза и положил ладони на колени. Будем считать, что я вхожу в контакт с духом умершего. Шакиры знают, что это невозможно, поэтому весь мой ритуал они относят к суевериям невежд, но изобразить что-то такое я должен.

Я отпустил свою сферу ровно настолько, чтобы начать чувствовать присутствие колдовства. Всё тело мертвеца излучало слабый колдовской фон, не имевший ничего общего со слежкой. Наговор от запаха выглядел странноватым, но, возможно, это тоже была местная особенность, как и в наговоре на ведре. Известно же, что не бывает двух одинаковых заклятий и что найти колдуна по их особенностям — отдельная сыскная наука.

В самом сарае ничего колдовского не было, но когда я распространил внимание на стены, за мешковиной восточного окошка обнаружился сильный точечный источник. На следилку это было не похоже, но проверить всё равно было нужно. Я поднялся со скамьи, подчёркнуто внимательно оглядел все углы сарая, затем подошёл к западному окошку и заглянул за его мешковину. Разумеется, там ничего не оказалось, и я перешёл к восточному.

За мешковиной сидела крупная ящерица-тьелла, прямо-таки истекавшая колдовством. Из того, что у нас было написано о стабрийских маэ, мне было известно, что это непростые существа. Они нередко излучали силу, от слабой до очень мощной, словно сами были колдунами, но когда таких зверюшек пытались вывозить с острова, они либо оказывались самыми обычными животными, либо загадочным образом исчезали из-под любых запоров, в том числе и колдовских. Тьелл здесь было немало, я уже видел нескольких среди камней, когда ехал с пристани и ходил на могилу Шенгиса.

Ящерок я любил с детства. Они такие тёплые и чистенькие, такие шелковистые и сухие, у них такая красивая расписная шкурка и такие тонкие нежные пальчики с коготками на конце. С невольным умилением я бережно приподнял тьеллу и усадил себе на ладонь, придерживая так, чтобы она не могла сбежать. Ящерицы — дневные существа, и, похоже, эта устроилась здесь на ночлег.

Я не удержался и погладил её бархатистую шкурку, подставил палец под цепкие коготочки.

— Ну и что ты тут делаешь? — спросил я тьеллу, словно она могла меня понять. — Если свет тебя не разбудил, то запах свечей наверняка разбудит, и начнёшь ты мне тут шнырять, а краска на полу не просохла. Испачкаешь брюшко, кто тебя чистить будет? Уж точно не я. Или свечку мне уронишь — так что иди-ка ты заночуй в другом месте.

Я вынес ящерицу из сарая, отнёс подальше и выпустил за ограду. Вернувшись, я закончил проверку и уже собирался начать осмотр тела, но вдруг почувствовал, как нечто мелкое вошло в мою сферу и стало быстро приближаться к сараю. Я взял свечу с изголовья мертвеца и вышел навстречу этому явлению, которое, похоже, заметило меня и остановилось. Подойдя к нему, я нашёл замершую на земле тьеллу, с трудом обнаружив её только благодаря её колдовскому фону. Судя по тому, откуда она бежала к сараю, ту самую.

Может, у неё здесь гнездо? Хотя откуда, мешковину на окно повесили только сегодня вечером, а до этого там не было ничего похожего на удобное для ящерицы укрытие. Надо ли говорить, что мне это не понравилось?

— Так, дорогая... — строго сказал ей я. Кто их знает, этих маэ, может, они действительно понимают людей? — Гнезда у тебя в сарае нет, не прикидывайся. Я понимаю, что ты любопытная, но сорвать ритуал я тебе не позволю. Либо ты здесь этой ночью не появляешься, либо на свете одной ящерицей станет меньше. Поняла?

Поскольку она по-прежнему не шевелилась, я резко ухнул на неё и топнул ногой. Подскочив на месте, тьелла что есть духу помчалась обратно и через пару мгновений уже была за пределами моей сферы. Кто их знает, этих маэ, может, они действительно шпионят для своих почитателей? Похоже, сферу пока придётся держать...

Еще раз проверив и перепроверив наличие следящих заклятий, я приступил к осмотру тела. Одежда мертвеца пропиталась гнилью и раскисла. Если даже она и была знакома мне, сейчас её было безнадёжно опознать. Ноги трупа были обуты в дешёвые башмаки на босую ногу, одна его рука была переломана в предплечье, на другой не хватало двух пальцев — мизинца и безымянного. На камзоле под левой рукой проходила сквозная дыра, похожая на укол шпаги вскользь по рёбрам, других повреждений я не обнаружил. Я ещё раз осмотрел голову покойного — по всему выходило, что он скончался от удара в висок чем-то тупым. Возможно, камнем.

Разглядывая рану на его виске, я отодвинул с неё прутом остатки волос и снова неприятно удивился их грязно-ржавому оттенку. Что-то в них, определённо, было не так, и я пригляделся к ним — похоже, цвет был немного не тот, грязь могла приглушить его, но не изменить. Редкий золотисто-льняной оттенок волос Шенгиса был, как и мои глаза, родовой чертой, и встречался только у тех, в ком текла хоть малая доля крови рода дэ Мораис. С грязью понятно, но оттенок волос не должен был измениться, после смерти он так скоро не меняется. Или это из-за освещения?

Я взял из свёртка салфетку и бритвенный нож, выбрал прядку почище, прихватил салфеткой и срезал. Завтра промою и посмотрю на свету... хотя, если их протереть получше... Я протёр срезанные волосы прямо в салфетке и поднёс поближе к свече, чтобы рассмотреть.

Рыжий оттенок пропал, прядка стала чуть темнее и выглядела слегка курчавящейся.

Бывают прямые волосы, которые курчавятся от влаги, но я-то точно знаю, что под дождём они у Шенгиса становились ещё прямее, словно обсоски. После мгновенного остолбенения я развернулся к трупу и придирчиво оглядел его волосы. От причёски почти ничего не осталось, хотя волосы в целом выглядели короче — но Шенгис мог подстричься, пока жил здесь. Я отрезал еще одну прядку и поднёс к свече. То же самое.

Догадка прошила меня с головы до пят. Да, я чувствовал, что на труп наложено мелкое колдовство, но был уверен, что это наговор от вони. Ясно, что наговор здесь тоже есть, а то бы труп вонял, но кроме него на труп было наложено и кое-что ещё.

И почему-то я не сомневаюсь, что это иллюзия...

Разрушать заклятия я не стал. Вместо этого я приложил отрезанные прядки к голове покойника. Смешавшись с остальными волосами, они стали такими же прямыми и рыжеватыми. Да, иллюзия.

Это не Шенгис.

У меня ноги подкосились от облегчения, и я, как был, с салфеткой в одной руке и бритвенным ножом в другой, рухнул на скамью в ногах покойника.

Шенгис жив. Возможно. С ним наверняка что-то случилось, но пока трупа нет, не всё еще потеряно. Два месяца, что с ним может быть? Он в плену? В рабстве? Понятно же, что если бы у этих клановских было тело Шенгиса, они бы его и похоронили. Тогда им не понадобилась бы никакая иллюзия.

Мне казалось, что я просидел так целую вечность, захваченный водопадом мыслей, но на самом деле прошло лишь несколько мгновений до того, как я сумел совладать с собой. Нужно было поскорее привести всё в должный порядок — я на службе и провожу похоронный ритуал. Действия я выполнял по важности — сначала сдвинул волосы трупа так, чтобы были незаметны места срезанных прядей, и сжёг на свече салфетку вместе с остатком волос, привязав её на кончик прута. Затем достал ещё одну салфетку, тщательно протёр нож и оба прута. Сжёг и её, раздул клочки чёрного пепла вокруг подставки — девать их было больше некуда, пусть думают, что это часть ритуала. Прокалил на свече прутья и нож, завернул их в прежнюю упаковку и убрал в общий свёрток. Всё, осмотр закончен, теперь осталось досидеть здесь до утра.

Впереди была почти вся ночь. Время на ритуал было взято с большим запасом, мало ли как могли сложиться обстоятельства... Я ведь умышленно не предупредил, чтобы ко мне никто не входил, давая понять, что скрывать мне нечего, поэтому сюда в любое мгновение могли зайти не в меру любопытные, заботливые или подозрительные. А мне нужно было выяснить и проверить всё, что я мог счесть необходимым.

Я отодвинул скамью подальше от трупа и уселся на неё. Правильно понял Хагис, мне была нужна именно скамья, а не скамейка, чтобы мне было где улечься для расслабления. Но расслабляться было рано, я еще не выработал новый план действий. Теперь мой прежний план полностью изменился, потому что Шенгиса надо было искать, живого или мёртвого. Заблудиться он не мог, он не только отлично ориентируется на местности, но и знает несколько наговоров, помогающих найти воду, еду и жилые места. А что вы хотите, полная посольская подготовка акира.

Скорее всего, Шенгис где-то на острове. Если бы его переправили на континент, он сумел бы если не сбежать, то подать о себе весточку. Значит, он либо не может выбраться сам, либо в плену или в рабстве. Со времени его пропажи прошло чуть более двух месяцев, а это означает, что если его не хотели оставлять в живых, он уже мёртв. Если же хотели, он еще жив, потому что два-три месяца он протянет даже в самых тяжёлых условиях. То же самое верно, если он угодил в какое-нибудь безвыходное местечко — на этом нагорье такие могут найтись — и либо у него там есть вода и пища, и он жив, либо их нет, и он мёртв. Значит, день-другой ничего не решает, и мне не следует действовать второпях. Сначала нужно узнать все подробности его пропажи, и не похоже, что это будет легко.

Наложение иллюзии на тело не могло обойтись без главного кланового колдуна, поэтому Тьямет должен знать, что в могиле похоронен не Шенгис. Колдуны здесь — всё семейство, значит, заметить заклятие на теле способен каждый из них. Но никто из них не предполагал, что тело придётся выкапывать. Видимо, иллюзию наложили еще на похоронах, для слуги и охранников Шенгиса, а сегодняшний наговор был наложен поверх неё.

В принципе, такое возможно. Если иллюзия наложена сильным колдуном, она может продержаться до нескольких лет. Тьямет потому и не проявил никакой тревоги, что был уверен в своём колдовстве. Тем более, что я дал ему возможность подновить иллюзию, согласившись на наговор от запаха. Тем более, что для него я обычный не владеющий колдовством человек и потому не способный ощущать заклятия. Тем более, что трудно подкопаться к внешности тела, два месяца пролежавшего в могиле.

Свечи горели, распространяя слабый приятный аромат, предназначавшийся, чтобы поддержать моё бодрствование и отбить запах разложения. Я сидел на низкой деревянной скамье, обхватив колени, и размышлял. Завтра меня наверняка будут расспрашивать о ритуале — придётся отвечать, что всё необходимое было сделано, но, возможно, ритуал состоялся слишком поздно. Ведь еще может найтись настоящий Шенгис, а правдоподобие нужно поддерживать до конца. Хотя бы для того, чтобы в следующий раз поверили.

Вдруг я насторожился, сам еще не зная, почему. Затем сообразил, что моя сфера всё еще приотпущена на случай возвращения подозрительной ящерки. И сейчас она сигналила мне, что к сараю приближается шакир.

Я полностью перекрыл сферу и стал ждать посетителя. Через несколько мгновений дверь открылась — и хрупкая закутанная в плащ фигурка неуверенно шагнула внутрь. Я встал со скамьи, как подобает в присутствии тэры, но не спешил идти ей навстречу.

Эсмэ откинула капюшон, обнажив светло-русую гладко причёсанную головку. Она и так была бледна, но, увидев тело на подставке, побледнела ещё больше. Её ненормально расширенный взгляд задержался на лице покойника, затем перешёл на меня.

Я смотрел на неё и выжидательно молчал. Так требовала роль — ритуал был важнее, чем девушка. Какое-то время она ждала от меня то ли помощи, то ли заботы, но скоро поняла, что не дождётся, и осторожно подошла ко мне, обходя стороной круг со свечами.

— Простите, тэр дэ Грай... — пролепетала она.

— Чем обязан вашему визиту, тэра дэ Тьелла? — светски-вежливо поинтересовался я.

Светская вежливость бывает разной. Есть такая, которая предназначена для врагов, есть и такая, которая предназначена для друзей, но чаще применяются виды вежливости, лежащие между этими двумя крайностями — от холодноватого отталкивания просто неприятных людей до уважительной теплоты к хорошим знакомым и возможным союзникам. Я выбрал интонацию, дающую понять, что я дружелюбно отношусь к девушке, но большого значения она для меня не имеет.

— Мне рассказали о ритуале... — робко начала Эсмэ.

Как же, рассказали... И почему я уверен, что она не успокоилась, пока не вытянула клещами все подробности изо всех, с кем это у неё получилось...

Она надеялась, что я подхвачу её фразу, но я молчал.

— Я вас слушаю, тэра дэ Тьелла, — сказал я наконец, когда пауза слишком затянулась. Эсмэ промедлила ещё мгновение — и глубоко, со всхлипом вдохнула, словно перед нырком в глубокую воду.

— Мне сказали, что провожать... — её голос перехватило, а взгляд устремился на покойника, — ...его... должны родственники или близкие друзья... мне это правильно сказали?

— Да, тэра дэ Тьелла.

— Значит, вы его близкий друг... Я видела сегодня, что вы... ...горюете...

— Если вы об этом, то да, сегодня я... именно сегодня, а не когда об этом узнали в Империи... в полной мере ощутил, что такое для меня — потерять Шенгиса.

— Значит, вы поймёте меня, — Эсмэ обратила ко мне распахнутые, страдающие глаза. — Я тоже должна проводить его... Это дикий поступок, я сама понимаю, но я не могла быть там, когда он здесь...

Сейчас я был потрясён немногим меньше девушки. Оказывается, она не знала, что вместо Шенгиса был похоронен другой человек.

Она всхлипнула и горько, сдавленно зарыдала. Я помог ей присесть на скамью, а сам уселся на свободный край.

Утешать? Нет. Утешают простолюдинок, а передо мной была урожденная тэра. Если бы я подкормил её слабость, я лишил бы её части её силы. Как я и ожидал, плакала Эсмэ недолго. Сбросив разрывающее её перенапряжение, она совладала с собой и утёрлась краем плаща.

— Только не подумайте... лишнего... — произнесла она охриплым, но уже не задыхающимся голосом.

— Я и не думаю. Я знаю, что вы с тэром дэ Мораис были не более чем хорошими знакомыми.

Она подняла на меня зарёванные глаза, и трудно было сказать, что преобладало в её взгляде — облегчение или удивлённый вопрос. Пришлось пояснить.

— Я совсем не знаю вас, но хорошо знаю тэра дэ Мораис, поэтому уверен, что наедине с вами он никогда не позволял себе ничего такого, чего не мог бы позволить при большом стечении народа.

Эсмэ подтверждающе и в чём-то разочарованно кивнула.

— Он был такой... сдержанный.

Он был на службе — подумал я.

— Я даже не смогла уговорить его звать меня тэрой Эсмэ, а не тэрой дэ Тьелла.

— Согласно имперскому этикету, мужчина его звания и положения может обращаться к девушке вашего звания и положения по имени, только если она его официально объявленная невеста. Иначе это будет обращением к любовнице или к девушке более низкого положения, а и то и другое, согласитесь, для вас оскорбительно.

— Он говорил, что не может звать меня по имени, но не объяснял, почему.

— У нас это общеизвестно, он мог не подумать, что вы этого не знаете. Даже если у вас принято по-другому, Шенгис был обязан соблюдать имперский этикет, поскольку здесь он представлял Империю. И по этой же причине он не мог позволить себе с вами ничего лишнего. Послы меняются, а поступки остаются.

— То есть... он мог быть... — во взгляде девушки мелькнуло что-то вроде оживления, — ...только потому, что ему было нельзя?

— Быть таким равнодушным?

Она кивнула.

— Даже если Шенгис полюбил бы вас, вы никогда бы этого не узнали. Вы ведь выходите замуж в другой клан?

— Может, я могла бы уговорить отца...

— Пойти на скандал и испортить отношения с кланом, который был признан лучшим союзником, чем три остальных? Даже если бы ваш отец пошёл на это, со стороны Шенгиса всё равно ничего не вышло бы.

— Он тоже мог бы...

— Ничего он не мог бы. На его брак нужно разрешение самого Императора, а Император — не добрый отец, которого могут разжалобить слёзы дочки. Никто из нашего ведомства не может жениться на чужестранке из-за требований имперской безопасности.

Плечи девушки печально опустились. Но даже если она считала Шенгиса мёртвым, нужно было разъяснить ей несбыточность её надежд, чтобы она не терзала себя мыслью "а если бы он был жив". Особенно при том, что еще оставалась такая вероятность...

— Спасибо, — еле слышно прошептала Эсмэ. — Я ничего этого не знала... Откровенный разговор с ним у меня никак не получался, а больше было не с кем...

Придавив поглубже жалость, я спокойно встретил доверчиво тянущийся ко мне взгляд девушки.

— Надеюсь, мои слова хоть сколько-то помогли вам, тэра дэ Тьелла.

— Теперь я понимаю, почему так было... но не понимаю, как жить дальше...

— Что ж тут непонятного? У вас есть обязательства. Соответствуйте им. У вас есть долг. Выполняйте его. Шенгис тоже был человеком долга, он не посоветовал бы вам ничего другого.

— "Тоже"... только боюсь, что я вовсе не человек долга, — грустно заключила Эсмэ.

— Это я о себе.

Если бы я стал сейчас расспрашивать Эсмэ, она выложила бы мне всё до капли. Но что могла знать молодая девушка, если она даже не знала, что за покойник лежит перед ней? Кроме того, я обещал её матери не тревожить её без необходимости, а сведения о жизни Шенгиса в клане Тьеллы мне расскажет кто-нибудь другой. И следовало еще обдумать версию, по которой Шенгиса устранили, чтобы избежать скандала с разрывом помолвки. Даже если он не подавал никакого повода к опасениям, чувствовалось, что Эсмэ дошла до того, что вполне могла расстроить свою свадьбу и без уговора с ним. А здесь не я один такой догадливый.

Поэтому мы сидели на скамье и молчали, думая каждый о своём. Ночь перевалила за половину, нужно было уговорить девушку вернуться, пока никто не заметил её отчаянной выходки.

— Тэра дэ Тьелла, ночь на исходе, — нарушил я молчание. — Вам пора возвращаться.

— А ритуал? — отозвалась Эсмэ. — Он закончен?

— Тэра дэ Тьелла, я еще не чувствовал здесь присутствия духа Шенгиса. — Шенгис мог еще найтись, и я был вынужден говорить это, хотя предпочёл бы говорить ей что-то менее болезненное. — Возможно, мне трудно сосредоточиться на нём в вашем присутствии, но, скорее всего, мы опоздали с ритуалом, потому что прошло уже много времени и дух моего друга успел затеряться в Великих Песках Забвения. Я обязан попытаться ещё, а вы идите к себе, я сообщу вам, как закончился ритуал.

— Что же вы сразу не сказали мне, что я могу помешать? — ужаснулась Эсмэ.

— Вряд ли это из-за вас, — попытался я успокоить девушку, — но если вы уйдёте прямо сейчас, у меня будет еще достаточно времени.

Эсмэ поспешно распрощалась и ушла, бросив напоследок мне благодарный взгляд. Свечи догорали.

Я прилёг на скамью, расслабил тело и разум, и отдыхал так, пока не почувствовал себя достаточно посвежевшим. Ну, насколько это возможно после двух бессонных суток.

Теперь можно было и прикинуть, как действовать дальше. Если Эсмэ не знала, кто похоронен в могиле Шенгиса, вряд ли она одна тут такая. Значит, будем думать. Тьямет точно знает о подлоге. Видимо, о нём знает и Хетриг — вряд ли такая подмена произошла бы без ведома главы клана. Синн и Тиак — племянники Хетрига, сыновья его младшего брата, погибшего вместе с женой в прибрежной стычке с разбойничьей шайкой несколько лет назад. Поскольку к нам с Бованисом приставлены они, это наверняка доверенные лица главарей клана, а в таком деле, как подлог на похоронах, без помощников трудно обойтись. Почти наверняка могут знать...

Сайбэ, жена Хетрига, родом из клана Рхесы. Заботлива, впечатлительна, притворяться не умеет. Хладнокровие не входит в число её достоинств, выдержка тоже. Я бы посвятил её в тёмные делишки, только если бы совсем некуда было деваться, но нельзя забывать, что она близка к мужу, которому наверняка всё известно. Сейчас она так тревожится за дочь, что на это можно скинуть любую её неуравновешенность.

Орт, старший сын Хетрига. Может знать, но может и не знать. Отец вполне может поберечь сына и наследника и взять всю ответственность на себя. Надо будет поспрашивать и выяснить, какова была роль Орта на похоронах. Эрбэ, жена Орта, родом из клана Файги — если муж ничего не знает, то и она наверняка тоже. Чужачка, никто не привлечёт её к сомнительным поступкам в обход мужа.

Нандиг, второй сын Хетрига и, кстати, единственный, кого Шендис упомянул в отчётных записках наряду с Тьяметом. Его жена Марета, родом из клана Сарха, тоже в своём роде единственная — акира, слабая колдунья, она считается здесь существом ущербным. Это заметно по тому, что за столом она сидит робко и к ней никто не обращается, кроме мужа. Тот, напротив, держится с ней тепло и ободряюще.

Нандиг почти наверняка не знает о подлоге. Ущербность жены не могла не бросить тень на мужа, и Шенгис упоминал о нём неспроста. Если с кем-то он и мог здесь сойтись ближе, чем с остальными, то именно с Нандигом. Знать бы ещё, для чего...

Дамарэ, мать Хетрига... Если она что-то и знает, то случайно. Но особа въедливая, от неё трудно утаить что-либо. И сумасшедшей я бы её звать повременил...

Ромадиэ... племянница Хетрига, сестра Синна и Тиака — средняя, Тиак моложе её. Вот здесь я затрудняюсь с предположениями, может оказаться как угодно. Посмотрим...

Об остальных членах семейства мне пока известно слишком мало, чтобы делать какие-либо выводы. На дворе я видел нескольких детей, но мне их не представляли, а я пока не интересовался, кто из них хозяйские.

Так, с чего начнём... Сначала у нас завтрак, это понятно. Если меня будут расспрашивать, скажу, что ритуал прошёл не так благополучно, как хотелось бы, хотя я сделал всё, что в моих силах. Если не будут расспрашивать — это серьёзный повод для тревоги. Придётся выяснять, то ли у меня не получилось избежать слежки, то ли меня боятся спрашивать, чтобы не выдать себя. После завтрака я напомню Хетригу, что нам есть что обсудить, и если у него нет неотложных дел, мы с ним пойдём решать проблему разбойников. А когда мы всласть наговоримся о ней, вот тогда я и вспомню, что Император просил меня привезти ему подробности гибели тэра дэ Мораис. Ну, а дальше по ситуации.

Когда совсем рассвело, я покинул сарай и пошёл к себе в комнаты. Хозяева знают, что делать, они вернут тело на место и без меня, а мне еще нужно успеть предупредить Хагиса, чтобы он с охранниками потихоньку гонял от нашего жилища всякую живность. Особенно ящериц.

За завтраком все поначалу переглядывались, но о ритуале не спрашивали. Я, по понятным причинам, тоже ничего не говорил о нём. Ближе к концу трапезы Нандиг всё-таки задал вопрос о ритуале, и я ответил всё, что было заготовлено, а затем добавил, что провожу такой ритуал впервые, и если я ничего не почувствовал, это еще не значит, что он не удался.

Затем мы с Хетригом пошли в зал собраний обсуждать устранение морских разбойников. С нами пошёл и Тьямет, не спросив разрешения, словно его присутствие на разговоре подразумевалось само собой. Когда разговор зашёл о расположении разбойничьих убежищ, нам понадобилась карта острова. Я не стал предлагать Хетригу свою имперскую, потому что когда-то в мою подготовку входило регулярное посещение игорных домов столицы, а там бытовало выражение "сначала посмотри в карты соседа — в свои успеешь".

За картой ушёл Тьямет. Его долго не было, а когда он вернулся с картой, то скупо пояснил, что не застал Нандига дома, пришлось искать. Вдвоём с Хетригом они раскатали кусок тонкой кожи по столу, и я получил возможность сравнить их карту с имперской.

Подробностей на ней было заметно больше. Береговая линия была прорисована точнее, сложный рельеф гор и долин изобиловал мелкими деталями. Середина острова была таким же сплошным белым пятном, как и на имперской карте, но прилегающие к ней области были прорисованы глубже. На карте также виднелись тонкие извилистые линии двух цветов — красноватого и зеленоватого. То расходясь, то сливаясь, они тянулись в горах вдоль берега от долины к долине, и я спросил о них, только чтобы подтвердить свою догадку. Действительно, это оказались наземные пути сообщения между кланами с направлением движения по правой руке и по левой руке. Что ожидало нарушителей направления, думаю, не стоит уточнять.

Кое-где по карте были разбросаны различного вида значки. Когда я спросил о них, мне нехотя ответили, что это специальные пункты типа источников, входов в пещеры и тому подобного. К северу от клановых долин вдоль побережья располагалось несколько известных Империи убежищ разбойников, использующих под укрытия естественные пещеры и гроты, и я предложил Хетригу проверить, не совпадают ли какие-то из них со значками на карте. Я указывал по памяти, где они находились, Хетриг сначала запоминал их, но потом всё-таки подсел к письменному столу

И тут меня поджидал изрядный сюрприз. Знаки, которые выводил на бумаге Хетриг, оказались если не в точности такими же, то очень похожими на те, которые я перерисовал с найденных у Шенгиса бус.

— Что это за картинки, тэр-тан дэ Тьелла? — спросил я, тщательно дозируя равнодушие и любопытство.

— Координаты, — пояснил Хетриг. — У нас своя система записи, не такая, как у вас в Империи.

Значит, это был не шифр, как я подумал сначала. Шенгис занимался здесь картографией?

— Вас очень обременит разъяснить её мне?

— Зачем?

— Я привык проверять всё, что имеет отношение к моим поручениям. Вот сейчас я не понимаю, что вы пишете, и опасаюсь, что если вы сделаете ошибку, то виноват буду я. Если ваш отряд устранения разбойников придет в неверное место, последствия могут быть самыми печальными.

— Мы всё равно сначала отправим туда разведку.

— И тем не менее...

— Если вы так настаиваете...

— Я был бы весьма признателен вам.

— Хорошо, пусть Нандиг объяснит вам нашу систему записи координат. Если вы желаете, тэр дэ Грай, можете пойти к нему прямо сейчас. Я пока пошлю за тэром Бованисом, может, он захочет поговорить о том, что мы не успели обговорить вчера. А когда вы освоитесь с записью, мы продолжим наше обсуждение.

Видно, сегодня у меня не получится никого поспрашивать, думал я, пока Тьямет вёл меня к Нандигу. Шенгис, если ты там жив, потерпи ещё несколько дней, мне нужны подробности, чтобы действовать наверняка. Мне нужны записанные тобой координаты, чтобы не шариться по острову вслепую. И ещё мне не помешало бы знать, кто написал тебе эту записку. Чтобы иметь опору для предположений, кто, как и зачем мог тебя подставить...

Нандиг, похоже, был здесь хранителем всевозможных письменных источников. В его кабинете, куда привёл меня Тьямет, находилось нечто вроде небольшой библиотеки, и, смею предположить, наши историки и этнографы удавились бы за её содержимое. По шкафам и секретерам были аккуратно разложены стопки свитков и старинных книг, наверняка содержащих ценные сведения об острове и его населении. Или даже бесценные.

Пока я оглядывал кабинет, Нандиг выслушал указание Тьямета, пошарил по шкафам и вынул оттуда рулон и свиток.

— Прошу вас, тэр дэ Грай, — указал он на стул рядом с письменным столом, когда мы остались одни. Сам он пододвинул поближе ещё один стул и уселся тоже. — Здесь карта окрестностей нашего клана, — он положил рулон на стол, — а в этом свитке описание нашей системы координат. Вы сколько-нибудь знакомы с нашим языком?

— Я немного изучал его перед поездкой сюда.

— Тогда, может, вам будет удобнее прочитать самому? — Нандиг развернул передо мной свиток.

Читать на стабрийском у меня как раз получалось лучше всего. Это разговоры я понимал с пятого на десятое, потому что в восприятии языка на слух нужна была практика, которой у меня неоткуда было взяться. А при чтении некоторое количество неизвестных слов, как правило, можно пропустить без потери общего смысла. Поэтому, хоть и медленно, я стал вникать в текст первого абзаца.

Тут я заметил краем глаза, как внимательно наблюдает за мной Нандиг. Я оторвался от текста и выразительно глянул на стабрийца.

— Вы действительно считаете, что я способен прочитать это?

— Если вы утверждаете, что изучали наш язык...

— На подготовку к миссии мне дали полтора месяца. Мне пришлось разыскать сведения по истории взаимоотношений Стабри с Империей, по стабрийскому населению и обычаям, изучить и подготовить различные варианты договоров о торговле и сотрудничестве, поднять данные о торговле с островом за последнее десятилетие, собраться и привести в порядок личные дела, наконец. Некоторую часть этого времени я потратил на первоначальное ознакомление с вашим языком. Знаю, как и кого приветствовать, могу спросить воды, еды и дорогу, знаю названия наиболее употребительных предметов быта и кое-какие торговые речевые обороты. С произношением у меня всё плачевно. Думаю, тэр дэ Мораис и того не знал, ему дали на подготовку сюда не более двух недель.

— Но он очень быстро учился... Я предложил вам читать на случай, если вы мне не доверяете, но если вы не против, я всё переведу вам сам.

— Давайте так... Я здесь надолго и ваш язык мне всё равно придётся учить, поэтому я буду читать этот текст по фразам, а вы поправляйте моё произношение, а затем переводите мне прочитанное.

И мы занялись свитком. Когда я усвоил правила и обозначения системы, Нандиг развернул карту и стал обучать меня координатной записи на примерах. Заодно я выспросил у него, что означают специальные отметки, которые попались мне на глаза.

Вдруг входная дверь со стуком распахнулась, и в в кабинет ввалились двое мальчишек, примерно семи и девяти лет. Младший был зарёван, а старший, раскрасневшийся и злой, шмыгал красными соплями разбитого носа. Они кинулись наперебой что-то говорить Нандигу — на местном языке, разумеется. Много разобрать мне не удалось, но слово "отец" я распознал.

— Извините, они не говорят по-имперски, — сказал мне Нандиг и снова обернулся к мальчишкам. Он быстро и сердито заговорил с ними на стабрийском, а я, как мог, пытался понять, о чём они говорят. В общих чертах я уловил, что подрались они с сыновьями Орта, и уже не в первый раз, потому что те их дразнят.

— Парни... — извиняющимся тоном прокомментировал Нандиг, когда они ушли. — Им бы только драться...

Тем не менее, было видно, что настроение Нандига заметно испортилось. Что-то в этой драке задело лично его.

— Это словечко "нэмай" действительно такое обидное? — Нандиг вздрогнул и настороженно уставился на меня. — Ну да, я и вашу ругань учил, как же без этого — но ничего похожего на это слово в ней нет.

— Не вздумайте его кому-нибудь сказать, — в голосе Нандига прозвучало строгое предупреждение. — За это и убить могут.

— Тогда разъясните мне, чтобы я знал, чего опасаться.

— Это наше местное слово, имперских оно не касается. Главное, что вам нужно знать — не говорите его никому и никогда. И даже не выспрашивайте о нём.

— Так... хорошо, что я об этом случайно узнал, а то ведь убьют — и не узнаешь, за что. Кстати, тэр дэ Мораис знал ваш язык ещё хуже, чем я... Как вы считаете, мог он допустить в разговоре с кем-нибудь подобную ошибку?

Наступило затяжное мгновение, во время которого мы прошивали друг друга глазами.

— Смею считать, что мы с вашим предшественником были в неплохих отношениях, — произнёс наконец Нандиг, не отводя взгляда. — Он был весьма достойным человеком, с ним было интересно. И он был нисколько не похож на человека, который допускает ошибки.

— Смею считать, что туда, где он сейчас, можно попасть, только допустив ошибку.

— Ошибки разные бывают. А почему вы вдруг об этом спросили?

— Я и не скрываю, что Император поручил мне узнать подробности несчастного случая с тэром дэ Мораис. Если тэр-тан Хетриг еще не успел предупредить клан, чтобы все его члены оказывали мне сотрудничество в этом деле, я попрошу его сегодня же это сделать.

— Он еще не предупреждал, но у меня нет никаких причин что-то умалчивать... да и умалчивать-то нечего, я сам был потрясён, когда услышал, как его нашли... Если вы о том, не мог ли тэр дэ Мораис здесь кого-то случайно оскорбить, уверяю вас, ничего такого не было.

— Случайности разные бывают. Люди до прискорбного часто обижаются, не имея ни малейшей причины быть обиженными, считают себя ущемлёнными, хотя их никто и не собирался ущемлять, и видят соперничество там, где с ними никто и не думал соперничать. Вы меня понимаете?

В глазах Нандига вдруг пробежала озорная искорка, от его дурного настроения не осталось и следа.

— Вы с ним, тэр дэ Грай, рассуждаете так похоже...

— Ну так одна школа, — я позволил себе улыбнуться.

— Ясно. Нет, он умел ладить с каждым. Как у нас говорят, шёл по горной тропе, не роняя ни одного камешка. Даже Ромадиэ, и та уважала его, хотя она любит третировать низших...

Нандиг резко замолчал. Он сказал лишнее и сознавал это. И видел, что я это тоже сознаю.

— Продолжайте, я не обидчивый, — дружелюбно подбодрил его я.

Он на удивление быстро опомнился и издал лёгкое хмыканье.

— Не впервой. Тэр дэ Мораис тоже великолепно умел подлавливать на ровном месте. Кстати, то самое словечко, которое я посоветовал вам забыть, примерно и означает "низший".

— Низший? Не жалейте о своей оговорке, она помогла мне устранить целую категорию возможных ошибок тэра дэ Мораис. Никто не будет всерьёз соперничать с низшим. А за что его занесли в низшие — за то, что имперец? — Да, я тупой и не запомнил, что имперских это не касается.

— Давайте не будем об этом. Я не считаю это отношение правильным и, откровенно говоря, мне попросту стыдно обсуждать это. У вас в Империи с этим всё по-другому.

— Можете не сомневаться, и у нас есть свои низшие. Но я был бы признателен вам, если бы вы прояснили мне раз и навсегда, кто считается низшим у вас. Хотя бы для того, чтобы я не попадал в неловкое положение. Ну и... знал своё место.

— Ладно, разъясню, только вы не обижайтесь. Вы — обычный человек и не можете видеть того, что очевидно нам. Вы ведь знаете, кто такие шакиры?

Я кивнул.

— У вас в Империи они — большая редкость, но у нас они встречаются чаще. Вождь клана у нас всегда шакир, это давняя традиция. Добавьте к этому, что вожди кланов предпочитают родниться между собой и что такое продолжается столетиями. Если вы не сделаете из этого правильный вывод, я буду разочарован.

— Все или почти все члены семейства каждого главы клана обладают сильными колдовскими способностями, — высказал я то, что уже имел удовольствие наблюдать здесь.

— Вот именно. Шакиры у нас считаются людьми — не высшими, а просто людьми. Акиры — вслух это не произносится, но это всё равно знает каждый — считаются неполноценными, хоть и людьми. Шакир может вступить в брак с акиром, хотя это не одобряется. Обычные люди для нас — никто, они даже не низшие, браки с ними у нас запрещены.

— Понятно...

— Это вынужденное ограничение. Если мы начнём пренебрегать им, кланы выродятся и шакиров у нас останется не больше, чем у вас в Империи.

Я позволил себе хмыкнуть про себя — здесь еще не знают, что такое настоящие ограничения. Здесь ничего не слышали ни об ограничениях Столпов Империи, одним из которых является род дэ Грай, ни тем более об ограничениях одного отдельно взятого накира. Итак, прошло время вопросов, наступило время ответов. Можно было не проверять сыновей Нандига — понятно, что оба они акиры. Они никогда не смогут занять место главы клана, хотя их отцу обидно даже не это, а то, что его любимые чада считаются низшими.

Численность шакиров здесь поддерживают специально, с помощью контроля над супружеством. Я не поспешил бы возмущаться этим фактом вместе с Нандигом, потому что понимаю, что разводят их не для красоты. Строгие меры обусловлены жёсткой необходимостью, иначе они не смогли бы прижиться. Значит, шакиры жизненно необходимы кланам.

Для чего они так нужны, спрашивать у Нандига нельзя. Если он согласится нагрузить меня подобными сведениями, он будет видеть во мне союзника, а я ему не союзник — скорее напротив. Я и про низших не спросил бы, а выяснил бы косвенными путями, если бы не время... Где-то там, возможно, еще жив Шенгис.

Но и отмолчаться было нельзя, поэтому я выложил ему самое очевидное, что у меня нашлось:

— Так вот почему ваш клан настоял, чтобы в новой посольской группе не было никаких колдунов...

— Разве? Я ничего об этом не слышал. И не вижу никакой связи... — Нандиг на какое-то время задумался, затем недоумевающе глянул на меня. — Чем нам могут помешать ваши колдуны?

Что ж, я ему кое-что должен, да тут и ему самому догадаться нетрудно.

— Эсмэ.

В его глазах мелькнул проблеск понимания.

— Думаете, она на что-то надеялась? Пока он был здесь, всё выглядело так, будто они просто друзья. Это уже после несчастного случая бедняжка словно свихнулась...

— Если она и не надеялась, отец мог подумать, что она надеялась. Ну и прикинул, что с обычными людьми с самого начала надеяться не на что. Как получилось, что вы не знали об этом требовании?

— У меня здесь другие обязанности, а клановыми отношениями я мало интересуюсь. Я больше вон по картам... — Нандиг кивнул на рулон.

В это время дверь отворилась, и в проёме показался слегка запыхавшийся Тиак.

— Тэр дэ Грай, обед, — сообщил он.

— Действительно, мы засиделись, — признал я, и мы с Нандигом поспешили за ним.

Да, неудачно сложилось у Нандига... Сам он уродился, как говорят у нас в Империи, с разбавленной кровью и вдобавок его жена оказалась со слабой кровью. Среди его детей шакир может появиться, только если ему очень повезёт. Я уже говорил, что разница между шакиром и акиром не количественная, а качественная? Сильный акир может во многом превосходить какого-нибудь завалященького шакира, но есть целые разделы колдовского искусства, которые ему изначально неподвластны.

За обедом я напомнил Хетригу, и тот объявил, что члены семейства должны без утайки рассказывать мне всё, что я буду спрашивать о своём предшественнике и обстоятельствах его гибели. Затем мы вернулись в зал собраний и закончили со списком разбойничьих убежищ, а разговоры с родичами Хетрига я пока отложил. Понятно же, что они не побегут договариваться, пока я занимаюсь другими делами — кому это было нужно, давным-давно договорились обо всём.

— А теперь расскажите мне всё, что вы знаете о гибели тэра дэ Мораис, — попросил я Хетрига, когда он дорисовал последнюю закорючку. Сначала нужно было выслушать официальную версию, да и расспросы следовало начинать по старшинству.

Хетриг отодвинул список сохнуть и напустил на лицо приличествующее теме разговора выражение.

— Всё началось с того, что незадолго до несчастья тэр дэ Мораис пропал. Два дня мы не тревожились, а затем я объявил поиск. Искали мы его дней пять, но безуспешно, пока его тело не обнаружил один из жителей общины, когда ходил в соседнюю долину за прутьями. Он сразу же сообщил о находке мне, а я послал Тьямета с помощниками, чтобы они принесли тело. Оно было сильно попорчено водой, поэтому мы не стали затягивать с похоронами. Похоронили мы его на следующий день, а ещё через день снарядили ньяру и отправили её в Империю. Вот, собственно, и всё.

Ньяра — самое крупное судно из тех, которые строят на Стабри. Парусно-вёсельная, она предназначается для дальних поездок вокруг острова, но при шакире на борту может выдержать и небольшое морское путешествие.

— Почему вы решили не отправлять тело в Империю?

— Тогда мы даже не подумали об этом. Оно было так изуродовано, что хотелось поскорее похоронить его.

"Всё началось с того" выглядело если не прямой попыткой обозначить мне границы интересов, то явным подсознательным нежеланием расказывать о том, что происходило до исчезновения Шенгиса. Тыкать в это Хетрига было бы глупостью, поэтому я зашёл издалека:

— Как получилось, что вы так поздно хватились тэра дэ Мораиса? Если он не ночевал дома, этого уже было достаточно, чтобы наутро объявить поиск.

— Тэр дэ Мораис увлекался охотой на такхов. Когда он прибыл сюда, он неделю или две не покидал окрестностей клана, но затем ему стало скучно. Сначала он ходил рыбачить, потом спросил, можно ли тут поохотиться. Такхов у нас в горах достаточно, я не возражал. Я распорядился выдать ему лук, потому что своего у него не было, и назначил в сопровождающие Ромадиэ. Первое время она ходила с ним, затем он попривык к горам и стал ходить один. В зимний сезон у нас на нагорье сильные ветра, поэтому зимой тэр дэ Мораис выходил на охоту редко, по погоде, и к вечеру всегда возвращался. Но весной, когда погода наладилась, он стал ходить на охоту с ночёвкой. Брал с собой одеяло, еды на трое суток, но никогда не ночевал в горах больше двух ночей подряд. Поэтому мы хватились его на третьи сутки, когда он не вернулся в посёлок к ужину.

— Понятно... Тэр дэ Мораис успешно охотился?

— Не очень. Но добычу он приносил регулярно — где-то раз в три-четыре прогулки. Такхи чуткие, у него не получалось подобраться к ним на надёжный выстрел, а насчёт подранков я его сразу предупредил. Есть у нас такое правило: не уверен, что убьёшь — не стреляй, потому что подранка в горах не догнать. А стрелял тэр дэ Мораис плохо.

Шенгис плохо стрелял из лука? Интересно...

— А почему вы приставили к нему Ромадиэ, а не кого-то из мужчин?

— Она у нас лучшая лучница и великолепно знает горы. Я не мог допустить, чтобы с посланником Империи случилась неприятность, а Ромадиэ была самой надёжной. Тэр дэ Мораис не давал никакого повода подозревать себя в распущенности, но если бы он забылся, Ромадиэ сумела бы постоять за себя.

Я понимающе покивал, но затем встрепенулся.

— Если вы так беспокоились за тэра дэ Мораис, как же вы позволили ему ходить одному?

— Как вы разумно высказались в день приезда, я не могу опекать каждый шаг взрослого и самостоятельного человека. Если я даю ему сопровождающего, я отвечаю за него. Если же он сам отказывается от сопровождающего и идёт в горы один, я за него не отвечаю.

Всё, спрашивать больше нельзя. Самое время прекратить разговор сейчас, когда Хетриг убеждён, что ответил на всё подробно и в свою пользу.

— Благодарю вас, тэр-тан дэ Тьелла. Мне бы хотелось еще побывать на месте, где нашли тэра дэ Мораис.

— Вас чем-то не удовлетворил мой ответ, тэр дэ Грай?

— Я полностью удовлетворён вашим ответом, но, поймите, мне ведь придётся докладывать самому Императору. Я не могу предвидеть, что его заинтересует, и если вдруг окажется, что я не сделал чего-то, что показалось ему необходимым, он будет недоволен моей работой. Поэтому я всегда предпочитаю делать больше, а не меньше. Кроме того, дань памяти и всё такое... я чувствую себя обязанным побывать там.

— Ну если так... за ужином я скажу Тьямету, и завтра он проводит вас на место.

— А если сегодня? Я успею побывать там до ужина?

— Тьямет с племянниками сейчас заняты в гавани. Даже если за кем-то из них послать, вы не успеете обернуться. Куда вам спешить, вы и завтра туда не опоздаете. Третий месяц уже пошёл...

Я бы и не спешил, если бы в могиле лежал Шенгис.

— Я не привык откладывать дела на потом. Когда вы разведаете убежища разбойников, мне будет некогда этим заниматься.

— Вы собираетесь участвовать в зачистке? — Хетриг заметно встревожился.

— Нет, это не моя работа, но мало что может понадобиться... Кроме них, кто ещё может проводить меня туда?

— Это они ходили за телом, вы сами не захотите никого другого.

— А тот человек, который обнаружил тело?

— Кьен даже не акир, он обычный житель. Толку от него никакого.

— Ничего, главное, что он знает это место и видел, где лежало тело. Если вдруг окажется, что он совсем ничего не помнит, тогда я поговорю и с тэр-шакиром.

И мы с Хетригом пошли в посёлок, располагавшийся ниже по течению реки. Я еще не выходил за пределы даманата, поэтому старался рассмотреть и запомнить окружающую местность. Земля вдоль реки была аккуратно нарезана на наделы, разграниченные ровными рядками невысоких камней. На каждом наделе стояла небольшая хижина из глины пополам с камнем — дакха. Обитатели посёлка занимались своими делами — кое-где трудились на полях, кое-где сидели около хижин за каким-нибудь ремеслом.

Кьен, к которому привел меня Хетриг, оказался тощим и жилистым мужичком, уже в годах. Он сидел перед своей дакхой на лавке и плёл большую корзину для переноски овощей, напротив него на скамеечке сидела девчушка лет семи и тоже плела какое-то мелкое изделие — сноровисто, как взрослая. Увидев тэр-тана, мужичок отложил недоплетённую корзину и поклонился.

Хетриг назвал меня Кьену по-стабрийски как господина имперского посланника и поручил отвести к месту, где нашли тело. Интересно, что "посланник" по-стабрийски оказалось мужским вариантом от "талхэ" — в нашем словаре стабрийских слов не было ни того ни другого. Сам Хетриг вернулся домой, а Кьен повёл меня по дороге, тянущейся вверх вдоль реки. Девчонка тоже бросила свою работу и увязалась за нами.

Когда мы вышли из деревни, Кьен прицыкнул на неё, чтобы шла назад, но девчонка заныла "ну пап, ну пап" — ей было ужасно любопытно, куда мы идём, и ужасно хотелось пройтись рядом с чужим дядей. Он с беспокойством оглянулся на меня, я утвердительно кивнул и сказал на стабрийском:

— Пусть идёт...

Девчонка просияла и важно пошла рядом с отцом, ощущая себя очень взрослой и особенной. Я невольно улыбнулся про себя — как всё-таки мало надо такой мелкоте для счастья...

Сначала мы шли молча, но скоро девчонка соскучилась.

— Дядя господин посланник, — позвала она со шкодливой храбростью. — А ты зачем туда идёшь?

Кьен снова прицыкнул на дочку, но я жестом показал, что этого не надо.

— Там дядя утонул, — пояснил я ей. — Он мой друг, мне нужно там побывать.

На чумазой мордашке промелькнуло огорчённое выражение, но девчонка не умела долго переживать из-за того, что её не касалось.

— Он был хороший дядя, — поколебавшись, сообщила она.

— Да, — согласился я. — А ты откуда знаешь?

— Он Итку донёс. Осенью, мы тогда с девчонками в соседнюю долину ходили, за кумановыми орешками. Она ногу сильно подвернула и плакала, а нам нельзя было её одну оставлять. Мы её нести хотели — и никак, а дядя посланник шёл с охоты. Он посадил Итку на шею и понёс, а нам всю дорогу сказки рассказывал. Дядя, а ты сказки знаешь?

— Знаю, — и пока мы шли до места, я успел рассказать ей пару сказок. Девчонка была в восторге, Кьен тоже слушал и поглядывал на меня. Рассказ дочери его не удивил — похоже, эта история была ему известна.

— Здесь, господин посланник, — сказал он наконец, и мы остановились на берегу. Я вопросительно посмотрел на него, он указал мне на невысокий каменный выступ, торчащий из воды посреди потока. — Он вон за тот камень зацепился — так поперёк и лежал.

— Как — поперёк?

— Ну как... так и лежал, спиной сюда. Прямо поперёк камня, а то бы его дальше понесло.

Я прикинул, как должно было лежать тело, чтобы прочно застрять на камне. Получалось, что его голова и ноги были в воде.

— А как ты догадался, что это тэр дэ Мораис?

— Дык камзол был его, господин посланник. Тот самый, в котором он на охоту ходил. А у нас в посёлке уже знали, что он пропал, вот я и побежал сказать.

— Кто-нибудь из посёлка ходил его искать?

Мужичок непонимающе уставился на меня.

— Тэр-тан Хетриг говорил мне, что его искали, — пояснил я.

— Дык... Не нашенское это дело — искать.

— Дядя господин посланник! — бойко высунулась девчонка. — Его же маэ искали!

Хороший посол справляется с удивлением так быстро, что никто ничего не успевает заметить.

— Ну вот видишь, они ничего не нашли, а папа твой нашёл, — сказал я после нескольких мгновений прозревания. Девчонка радостно ухмыльнулась во весь рот, а я обратился к Кьену: — А когда ты его нашёл — утром, вечером?

— С утра. В северную долину я шёл — а он тут лежит... Мне уж не до прутьев, я назад побежал.

— Так... А когда прибежал ты — к кому пошёл?

— Ясно к кому — к главному господину Хетригу. А уж с ним мы пошли к главному господину Тьямету.

— А он что? — спросил я, потому что Кьен явно считал свой рассказ законченным.

— Ясно что — позвал своих, мы зашли в сарай за носилками и пошли сюда.

— Своих — это кого?

— Господина Синна и господина Тиака. Ученики они его.

Кьен снова решил, что говорить больше нечего, и безмятежно уставился на меня в ожидании дальнейших приказаний.

— А здесь вы что делали?

— Ясно что — вынали господина Шенгиса.

— Так сразу все в воду и полезли?

— Дык с нами главный господин Тьямет был. Он колдовством господина Шенгиса вытащил.

— Ты помнишь, как он это сделал?

— А чего помнить-то? Ясно как — посмотрел-посмотрел на него, да и вынул.

— На берег или на носилки?

— На берег сначала, вот на это самое место, — Кьен указал. — Мокрый ведь он был, господин Шенгис-то.

— И долго главный господин Тьямет смотрел на него перед тем, как вынуть?

— Долго, да. Сначала разглядывал, потом будто как примеривался. Потом сказал мне отойти подальше, чтобы я не мешался. Я и отошёл вон туда, — Кьен показал, куда, — а потом вон туда, — он показал ещё дальше, — потому что главный господин Тьямет рукой на меня махнул, чтобы я ещё отошёл.

— А господа Тинн и Сиак были рядом с ним?

— Нет, они сразу вот тут встали, рядом с носилками, — если Кьен понятия не имел о колдовстве, то что, где и как стояло, он запоминал с мужицкой хваткой. — Главный господин Тьямет сначала просушил покойного колдовством, а потом перенёс его на носилки, тоже колдовством. Ну мы и пошли обратно.

— Покойный был при шпаге?

— Нет, господин посланник. Он не брал её на охоту.

— А что он брал с собой?

— Лук с колчаном, ясное дело. Маленький мешок ещё заплечный.

— А кинжал?

Мужичок недоуменно развёл руками.

— Брал он кинжал, дядя господин посланник! — влезла в разговор внимательно слушавшая нас девчонка. — Я сама сколько раз видела!

— Ты видел лицо покойного, когда его вынули из воды? — обратился я к Кьену.

— Дык он спиной ко мне лежал. Как он был вокруг камня скрючившись, так его и на носилки положили. Вода ведь ледяная, он весь задубел. Так и несли.

— Значит, его спину ты видел. Камзол у него целый был или рваный?

— Почти целый, господин посланник. Вот только здесь маленькая дырка была, — Кьен показал на себе. — Я еще подумал — зашей её, и наносишься.

Дырка на спине оказалась там, где при осмотре я обнаружил сквозной прокол от шпаги.

— Там была кровь?

— Вода ведь, господин посланник... — Кьен даже растерялся от очевидной глупости моего вопроса.

Засохшая кровь так легко не отходит, значит, либо она была свежей, либо камзол сначала отмыли. Даже если труп долго пролежал в речке, в ледяной воде следы засохшей крови должны были остаться.

— А голову покойного ты разглядел?

— Затылок, господин посланник, чего там глядеть. Вроде волосы от воды закурчавились, а что цвет потеряли — дык мокрые были. Когда его главный господин Тьямет просушил, они и стали как были.

— Как были — это как у живого?

— Ну да. Тока ведь мёртвый — не живой, они уж так диковинно не блестели.

— Значит, лица покойного ты так и не видел?

— Видел, господин посланник, когда мы его обратно несли. Я ведь спереди носилки нёс, на пару с господином Синном, а господин Тиак, значит, сзади нёс. Всё лицо разбито было — если не знать, кто, дык и не догадаешься. — Чуть помешкав, Кьен добавил: — Главный господин Тьямет сзади всех шёл, за носилками.

— Когда вы принесли покойного, что было дальше?

— Там, в дахтамане, почитай всё семейство главного господина Хетрига ждало нас снаружи, и ваши все тоже. Госпожа Эсмэ так убивалась... Её господин Нандиг удерживал, чтобы она на тело не бросилась. Мы носилки в дом занесли, и меня отослали.

Я окинул взглядом речку и берег, мысленно расставив, кто где находился согласно рассказу мужичка.

— Ладно, пошли назад. — Затем я вспомнил, что упустил ещё кое-что. — Тело было свежим или протухшим?

— Откуда протухшим, вода ведь... — отозвался Тьен. — С гор течёт, в ней мясо хранить можно, если его в кожу потуже завязать.

Я замолчал и вскоре попал на растерзание его дочке, которая осмелела и снова стала выпрашивать сказки. Так, за сказками, я и вернулся в дахтаман, совсем немного опоздав к ужину.