Какое-то время все трое стояли над телом Арианы, а потом побледневший Альбус поднял глаза на брата и Геллерта и сказал:
— Я ее верну. А вы мне поможете.
После чего бросился в бывшую спальню матери и вскоре вернулся со старыми потрепанными тетрадями, сшитыми из листов грубой бумаги и небольшим кожаным барабаном. Он расчистил гостиную, уничтожив одним движением палочки мешавшую ему мебель, и принялся покрывать деревянный пол вокруг тела неизвестными знаками. Какими именно Геллерт сказать не мог: это определенно были не руны.
Батильда схватилась за сердце.
— Вы пытались воскресить девочку? Провели некромантический ритуал племени Кендры?
— Я говорил ему, что не получится, бабушка, — словно в бреду, повторял Геллерт. — Я говорил... Только с помощью Даров смерти...
И, тем не менее, ритуал они провели. В процессе подготовки Альбус, видимо, находясь не в себе и пытаясь собраться с мыслями, захлебываясь, вываливал на брата и друга семейные тайны. Оказалось, что тетради он нашел еще ребенком. Что разбирался в них сам. Что его семья никогда не брезговала ритуалами, в том числе и кровными. Что это именно отец смог увеличить магическую силу Альбуса: во время последнего свидания перед Азкабаном они провели рунный ритуал, суть которого заключалась в том, что после смерти Персиваля его силы перейдут старшему сыну. А умер он, когда Альбус был на шестом курсе. Поэтому и практические результаты СОВ и ТРИТОНов так сильно отличались.
Закончив ритуальный круг, он протянул Аберфорту барабан и, задав ему ритм, — просто отстучал его ладонью по полу, — велел бить, не останавливаясь ни на секунду. Сам же, встав на колени, начал речитативом произносить заклинание на неизвестном языке. А Геллерт, взяв своего друга за руки, не давал ему лишиться чувств до окончания ритуала.
Как ни странно, умертвие они подняли.
Бездыханная девочка, неподвижно лежащая на полу, вдруг широко раскрыла глаза и обвела ими стоящих над ней подростков. Потом она встала, и на вопрос заикающегося Аберфорта о самочувствии заявила, что ей значительно лучше. Альбус был в восторге. Ему казалось, он смог все исправить, вернуть душу сестры, и все теперь будет хорошо. Они сопроводили Ариану в ее комнату и заперли.
На следующий день они осторожно заглянули к ней и обнаружили, что она неподвижно сидит на стуле и немигающим взглядом смотрит на стену. Услышав скрип двери, Ариана повернула голову и уставилась на визитеров. Аберфорт и Геллерт отшатнулись. Альбус тихо подошел к ней и дотронулся до плеча: кожа ее была холодной, потемнела и неприятно пахла. На ней появились пятна. Он поднес к ее рту зеркальце — оно не запотело. Несмотря на все это, Ариана утверждала, что полностью здорова.
Несколько дней она ходила по дому под напряженными взглядами Аберфорта и Геллерта, отвечала на вопросы, если ей их задавали, и с жадностью ела все, что ей готовил и приносил Альбус.
На четвертый день изменения в ней стали видны невооруженным взглядом. Она напоминала разлагающегося покойника: связно не говорила, с трудом передвигалась, медленно переставляя негнущиеся ноги. Запах стал невыносимым.
Аберфорт с каждым днем мрачнел все сильнее, кричал, что это не его сестра, а лишь инфернал, которого нужно упокоить. Альбус возражал, утверждая, что, если бы это было так, она бы не разговаривала.
Геллерт в данном случае был полностью на стороне Аберфорта. В свое время родительской библиотеке, где помимо всего прочего содержались и труды по некромантии и демонологии, он нашел монографию одного католического священника-сквиба, который, путешествуя по Африке, в одном из племен наблюдал подобный случай.
Священник утверждал, что в результате неудачной некромантической попытки в покойника вселился демон. Упокоить новоявленного Лазаря(6) он смог только с помощью обряда экзорцизма. На протяжении почти двадцати часов священник читал молитву в присутствии живого мертвеца, а после того, как тело стало неподвижным, оно было кремировано. Но даже доводы Геллерта на Альбуса не действовали. Он грудью защищал ходящее по дому умертвие.
А сегодня кожа на животе живого трупа, набитого непереваренной едой, лопнула и содержимое вывалилось наружу. Геллерт не выдержал, поднял палочку и произнес: 'Адеско Файр'.
Через три дня дежавю: снова закрытый гроб и разрытая могила. На похоронах были только Батильда, Геллерт и Аберфорт с Альбусом. Альбус был мрачен и молчалив. За несколько часов он сказал всего две фразы: брату и Геллерту. 'Я все исправлю!' и 'Ты пожалеешь!'
Бедный внук пытался поговорить с ним, объяснить — без толку. На следующий же день он вернулся в Европу. Но не домой, нет. Он бросился на поиски Даров Смерти: хотел вернуть Ариану, привести ее к Альбусу и заслужить его прощение. Уже через два года он стал обладателем Старшей палочки. Но и только. Следы камня и мантии затерялись в веках.
* * *
Батильда глубоко вздохнула и вошла в кабинет. Там на стене висели вставленные в рамочки газетные вырезки. Она провела по ним рукой, лаская каждую, и остановилась у статьи 'Ежедневного пророка' от 6 мая 1945 года: 'Дуэль Дамблдора и Гриндевальда: свет побеждает тьму'.
Дуэль! Название одно! Дамблдор никогда бы не победил Геллерта в честном поединке!
В последнем письме внук написал ей: 'Бабушка, завтра приезжает Альбус. Хочет спокойно поговорить о прошлом и будущем'. Так что она прекрасно представляет себе, как проходил этот разговор.
— Альбус! Рад тебя видеть! Проходи! Чаю?
— Да, Геллерт, дорогой! Экспеллиармус!
Сукин сын! Впрочем, обещание, данное Геллерту, он сдержал. А ведь всю войну Геллерт гонял к нему сов, предупреждая о местах бомбардировок, все защитить пытался...
Стемнело. Часы пробили семь. Раздалось два хлопка аппарации, и в дверь постучали. Батильда медленно спустилась по лестнице и открыла входную дверь. На пороге обнаружилась Гризельда, как всегда радостная и оживленная, с взбитыми завитыми кудельками и неизменной огромной сумкой. Рядом с ней стоял седой мужчина с ярко выраженными арабскими чертами лица в хорошем костюме и с посохом в руках. Приглядевшись, Батильда поняла, кто это.
— Халид? — удивленно воскликнула она. — Что ты делаешь в Англии?
— А ты как думаешь? — сказала Гризельда, не дав спутнику и слова вставить. — Пообщался со звездами, кентавр двуногий. Марс там неестественно яркий или Венера ему подмигнула, но он собрался и — вуаля!
Она бодро отодвинула Батильду с прохода, швырнула сумку на небольшой столик, стоящий у двери, и направилась в гостиную. Оглядевшись, она поморщилась, вытащила палочку и двумя взмахами придала комнате более-менее жилой вид.
Мужчина усмехнулся и, приветливо кивнув Батильде, посетовал:
— Вот за что я не люблю западную цивилизацию, — выразительным взглядом он посмотрел на Гризельду. — Ваши женщины потерялись. Забыли свое место.
— Значит, на Альбионе снова появился змееуст? — протянула Батильда, приглашающим жестом указывая на кресло.
— Да уж лет одиннадцать как. Надеюсь, в этот раз я успел вовремя. Не то, что сорок лет назад. А ведь какой был способный мальчик, — Халид сокрушенно поцокал языком. — До сих пор не пойму, кто надоумил его разорвать душу?
— Значит, все же решил умереть? — хмыкнула Зельда и покачала головой. — Мне не понять.
Халид уселся напротив Батильды и Гризельды и улыбнулся.
— Так ты и моложе меня, дорогая. Мне этот мир давно опостылел. Кстати, я так рассчитывал на твои связи в министерстве. Вот уж не думал, что ты когда-нибудь уйдешь в отставку. Мне казалось, ты будешь работать до последнего и умрешь на посту, как боевая лошадь.
— Я не ушла, меня ушли, — хмыкнула Гризельда. — Две большие разницы, друг мой. И предупреждаю тебя, если ты опять решил легализоваться здесь под своей основной профессией, то умрешь гораздо раньше, чем планируешь. В страстных объятиях дементоров.
Мужчина невозмутимо потер подбородок.
— Я в курсе поправок, принятых вашим министерством за последние полвека. Впрочем, не страшно. Я же еще и артефактор. И весьма талантливый. Это пока не запрещено. Правда, мне интересно, кто был инициатором подобных идиотских изменений?
— Глава Визенгамота, разумеется. Он, знаешь ли, методично искореняет то, чем не брезговал заниматься в юности, — Батильда глубоко вздохнула и перевела взгляд на Гризельду. — Кстати, о Дамблдоре, милая. Я созрела. Приводи свою протеже. Как ее? Скиттер, кажется?
_________________
(1) Обсессивно-компульсивное расстройство — психическое расстройство, при котором у больного могут проявляться навязчивые, мешающие и пугающие мысли. Он пытается избавиться от вызванной навязчивыми мыслями тревоги с помощью столь же навязчивых и утомительных действий.
(2) Инженю — наивная девушка. Эмансипе — женщина, выступающая за равные права с мужчинами.
(3) Kleider, Kueche, Kinder, Kirche — платья, кухня, дети, церковь. Немецкий тезис, описывающий женское счастье.
(4) Так и было. Более того, на статуи надевали передники, дабы прикрыть 'срам'.
(5) Имеется в виду древний индийский трактат о любви 'Ветка персика'. Дословная цитата звучит следующим образом: 'Влечение душ порождает дружбу, влечение ума порождает уважение, влечение тела порождает желание. Соединение трех влечений порождает любовь'.
(6) Лазарь — брат Марфы и Марии, которого воскресил Христос.
ГЛАВА 26
Дыхание пустыни
— Зельда, я прекрасно понимаю: Скиттер, даже собрав весь компромат и убедившись в его стопроцентной достоверности, не почешется, пока под Альбусом не закачаются по меньшей мере два кресла из тех трех, в которые он присел отдохнуть, после своей 'великой', — в это слово Батильда вложила столько яда, что, казалось, его хватило бы на десяток акромантулов, — победы.
— Бери выше, ее эпос увидит свет, когда по Дамблдору сыграют похоронный марш, — с сомнением покачала головой Гризельда. — Она же не самоубийца, а министерский бультерьер на зарплате, поэтому без официального 'фас' она в его сторону даже не тявкнет.
— Уж я это увижу, — с уверенностью прошипела Бэгшот. — Даже если мне придется вернуться с того света или заключить сделку с дьяволом.
Начатый в гостиной разговор они продолжили на маленькой кухне. Халид, невозмутимо оглядев царящий там кавардак и взглядом попросив у Батильды разрешения, одним круговым движением посоха навел в комнате хирургический порядок и принялся варить кофе, трансфигурировав прямо из воздуха три медные турки и изящный кофейный сервиз, расписанный вязью. Батильда с Гризельдой сели за небольшой скрипучий стол. По кухне поплыл восхитительный аромат. Мэрчбэнкс потянула носом воздух и пробормотала.
— Нет, вот как ты это делаешь? Сколько ни пыталась повторить, — она расстроенно покачала головой, словно демонстрируя тщетность усилий.
Халид, усмехнувшись, поставил перед ними горячий напиток.
— Ну, услада моего сердца, — расстегнув две нижних пуговицы пиджака, он присел на свободный стул, — в этом нет ничего сложного. И потом, разве не ты всегда говорила, что не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сварить чашку сносного кофе? У тебя было сто с лишним лет, чтобы научиться и удивить меня. Но, заметь, надежду я еще не утратил. Глядишь, доживу до этого светлого дня.
Какое-то время они молчали.
— Я так понимаю, вы вышли на тропу войны? — Халид коротко взглянул на собеседниц и продолжил, но обращаясь уже непосредственно к Мэрчбэнкс. — С Батильдой все понятно. Око за око. Но что движет тобой, Гризельда?
— Дамблдор заигрался. Решил, что Англия — его персональная песочница, а у него тут самая большая лопатка. В принципе мне было бы все равно. Пусть себе мерится, с кем и чем хочет. Геометр! — она мрачно фыркнула. — Но результат этих измерений отнюдь не положителен.
— Скиттер — это та журналисточка, которую ты в начале семидесятых пристроила в 'Пророк'? — отпив кофе, уточнил у нее Халид и, дождавшись подтверждающего кивка, задумчиво протянул. — Я читал несколько ее статей, когда с Багнолд спешно смахивали пыль веков и сажали ее в кресло министра. Получил массу удовольствия. Неплохой слог. Мастерски смещает акценты. Будь я на пару веков моложе, непременно поверил бы, что эта почтенная леди, с которой при каждом шаге сыплется песок, то, что нужно стране.
— Можешь смеяться над Миллисентой сколько угодно, — хмыкнула Гризельда. — Но после последней войны именно она не дала изничтожить под ноль аристократические семьи, сочувствующие Волдеморту. Почти все отделались лишь тюремными сроками в Азкабане.
— Великое достижение: сделать природных магов Британии пищей для низших джиннов, — покачал головой Халид.
— Это ради их же блага. Так у них хоть есть шанс. Лучше уж кормить дементоров светлыми чувствами природных британских магов, чем могильных червей природными британскими магами, — парировала Мэрчбэнкс.
Халид поднял указательный палец к потолку, словно она подтвердила какую-то его мысль, и патетически воскликнул:
— Et tu, Brute(1)? О Аллах, что я, демонолог-некромант, вынужден выслушивать! Свет моих очей, ты умная, разносторонне образованная женщина. Неужели за всю свою жизнь ты ни разу не поставила под сомнение содержание главы о дементорах в ваших учебниках по... — он защелкал пальцами, пытаясь вспомнить. — Как там у вас называется этот предмет? ЗОТИ?
Мэрчбенкс и Бэгшот озадаченно смотрели на него, ожидая продолжения.
— Светлыми эмоциями, говоришь? Почему же тогда от дементоров можно защититься Патронусом, квинтессенцией света? Ведь, по твоим словам, он должен быть для них десертом. Чем-то вроде шербета, пахлавы и рахат-лукума. Да потому, алмаз моего сердца, что их насыщение происходит как раз за счет самых черных движений души человека. И заметь, все чувства джинны усиливают многократно. Заключенные этого вашего Азкабана день за днем, минута за минутой, секунда за секундой переживают самые худшие воспоминания, самую страшную боль, самые отвратительные свои поступки. И рано или поздно они начнут получать от этого удовольствие. Шанс, говоришь? Получить толпу социопатов-садистов, если ваши аристократы когда-нибудь выйдут из тюрьмы? Стопроцентный!
Заметив, что его визави скептически переглянулись, словно сомневаясь в его оценке ситуации, он лишь покачал головой и задумчиво продолжил:
— Лучше, говоришь? В смысле, милосерднее? Милосерднее пожизненное заключение, чем смертная казнь? Милосерднее мучить смертельно больного, чем прервать его страдания? Благо, говоришь? — он на секунду задумался, а потом с выражением продекламировал. — Солдаты, несите в колонии любовь на мирном штыке, азбуку в левом кармане, винтовку в правой руке. А если черная сволочь не примет наших забот, их быстро разагитирует учитель наш, пулемет(2).
Он поднялся и прошелся по кухне, заложив руки за спину. При каждом повороте полы пиджака развевались: на широком атласном поясе, намотанном в несколько слоев, отблескивала золотом массивная цепочка.
— По большому счету, и вы, и ваш Дамблдор — плоть от плоти дитя европейской цивилизации. Меня всегда поражало, как своеобразно Европа понимает слова 'благо' и 'милосердие'. Крестовые походы, охота на ведьм, колонии. Полное неприятие мнения, отличного от вашего, и абсолютная уверенность в собственной правоте, непогрешимости и величии. Помнишь, оазис моей души, что ты спросила, узнав, сколько мне лет? — он с мягкой улыбкой взглянул на слегка покрасневшую Гризельду и дружелюбно передразнил. — Халид, ты обнес сейф Фламеля? И это при том, что я на пятьдесят восемь лет его старше, а ты, будучи более чем образованным человеком, была в курсе: уровень науки и медицины в Средние века был выше именно на Востоке. А уж про то, что при воссоздании — не при изобретении, а лишь воссоздании, заметь! — камня Николас пользовался папирусом Ибрагима(3), который европейцем не мог быть ни при каком раскладе, знают даже обычные люди.
