Мата было много. Они орали друг на друга больше часа. Даже успели помахать кулаками, но не до увечий несовместимых с дружбой. А потом иссякли. Сдулись, как воздушные шары, разом лишившиеся подпитки горячим воздухом. В их случае его роль играла взаимная злость и затаенная обида. Но потом стало легче. Чуть не подравшись, они протрезвели и сумели куда более осмысленно взглянуть друг другу в глаза.

Это происходило в офисе. Все давно уже разошлись. Только Виктор Андреевич Ромский по своему обыкновению задержался на работе. Ведь, несмотря на те полгода, что он вел здесь дела, ему все еще приходилось нелегко, потому что за плечами был лишь экономический факультет Института Международных Отношений и преддипломная практика. Вот и весь опыт. Так что с самого первого дня молодому перспективному предпринимателю было непросто. Но он справлялся. И планировал и дальше следовать тому же курсу. Вот только сегодня, когда он все же собрался, наконец, вспомнить о существовании такого простого и, в большинстве своем, приятного понятия как вечер пятницы, нарисовался на его пути приличный такой кирпич, о который он, если рассматривать с точки зрения движения вперед, и споткнулся. К нему без стука зашел Анатолий Юрьевич Крачкевич — старший коллега и профессионал своего дела, отличный парень, партнер и друг. И вся беда состояла в том, что именно с этого момента выбранный Ромским курс резко вильнул в неизвестном направлении, и сейчас им обоим предстояло уже куда более спокойно во всем разобраться. Первая попытка, понятное дело, провалилась. Настала очередь второй.

— Так, давай поговорим конструктивно, — с силой растерев лицо ладонями, пробормотал Виктор и снова посмотрел на замершего в кресле напротив мужчину.

На вид лет тридцать, подтянутый, высокий, немного угрюмый на вид, но только для тех, кто плохо его знает. На самом же деле Анатолий Юрьевич Крачкевич всегда был душой компании, и было ему уже тридцать три. Типичный пример обманчивости первого впечатления. Самому Виктору только пару недель назад исполнилось двадцать шесть. В принципе, не такая уж большая разница в возрасте. Но Виктор вполне отдавал себе отчет, что во многом своему нынешнему успеху он был обязан именно этому человеку. А ведь стоило вспомнить, как они сцепились, когда он только пришел в фирму, только пригласил к себе управленческий персонал для первого знакомства. Но им все же удалось преодолеть взаимную неприязнь. И они подружились. Бог весть как, но, однозначно, не без титанических усилий с обеих сторон. И вот теперь такая подстава. Можно сказать — нож в спину. Не ожидал.

— Именно это я и пытался сделать с самого начала, — хмыкнув, объявил Крачкевич, скрестив руки на груди.

Ромский вздохнул, прикрыл глаза на секунду, хотел лучше подобрать слова, подумать, взвесить. Но отбросил глупую мысль за несостоятельностью. И сказал так, как думал. Уж кому бы ему точно не хотелось врать, так это Анатолию, иначе какая цена у такой дружбы?

— Отлично, — выдохнул он, выиграв совсем немного времени, но этого хватило. Вопрос сформировался в голове сам собой. — Тогда первый и, пожалуй, единственный вопрос. Ты уходишь от меня, потому что...

— Вообще-то, не от тебя, — сморщившись, как от лимона без соли и сахара, и даже, что огорчительней, без текилы, произнес старший мужчина, — а из фирмы.

— Я — гендиректор, — парировал на это Виктор холодным тоном исполняющего обязанности главы компании. — Ты — мой первый зам. И все то время, что фирмой руководил отец, тебе здесь работать нравилось. И потом, когда он временно передал её мне, тоже. По крайней мере, какое-то время.

— Разонравилось? — с едва уловимой насмешкой, уточнил заместитель генерального директора, но не смог сбить начальника с мысли.

— Ври кому-нибудь другому, — отрезал Виктор, и был награжден потускневшей улыбкой.

Да, к шутке все свести не удалось. Он и не надеялся, если честно. Просто попытался сберечь, сохранить хотя бы чисто на память, хоть что-то светлое из того, что их связывало эти полгода. Не получилось. Виктор сам напросился. Жаль. Анатолий предпочел бы не отвечать. Но вопрос был задан прямо, честно, в лицо. А врать тем, кого уважал и ценил, он не любил. Да и не хотелось ему врать в глаза парню, которого честно все это время пытался считать в первую очередь другом.

— Ну, хорошо, — положив руки на подлокотники кресла, произнес он, внимательно всматриваясь в лицо парня напротив.

Виктор был молод, особенно, для их сферы бизнеса, но у него был более чем состоятельный и прозорливый отец. Сыну он спуску не давал. Поэтому золотым мальчиком Виктора было назвать трудно. Если бы он не доказал, что достоин, отец бы его к креслу генерального и на пушечный выстрел не подпустил бы. Но мальчишка был хорош. В чем-то даже очень. И он был прав. Врожденная проницательность, чтоб её! Анатолию нравилось с ним работать. Даже больше, чем с его отцом. Было в стиле Виктора некое изящество. Он умел как блеснуть на важный деловых переговорах, так и прикинуться не ограненным еще, неприметным камешком, чтобы до поры до времени не выдать себя. Его отец в делах был куда грубее, предпочитал брать все нахрапом и не терпел возражений. Никогда. Но не Анатолию было его судить. В конечном итоге, не будь он таким, каким был, они оба здесь бы сейчас не работали и вряд ли бы когда-нибудь в этой жизни были знакомы.

— Я ухожу, потому что не могу рядом с тобой нормально работать, — обтекаемо произнес Анатолий, честно попытавшись пощадить чувства парня, который был моложе и во многом менее циничен, чем он сам, несмотря на общую сферу профессиональных интересов. Жизнь Виктора еще не успела обломать, как следует. Возможно, оно и к лучшему. Приятно, порой, осознавать, что даже в среде деляг и бизнесменов все еще встречаются такие, как он.

— Конкретнее, — потребовал Виктор, подавшись вперед.

Анатолий улыбнулся. Такой порывистый. И это в двадцать шесть. Ему бы хотелось узнать, каким был Виктор, когда ему было, к примеру, пятнадцать или двадцать. Но он отогнал от себя непрошенные мысли. Сейчас ему предстояло отвечать. Точнее просто говорить. Рассказывать. Да-да, всю подноготную, мысли и чувства, и это напрягало. Но не настолько, чтобы подтолкнуть ко лжи. Друзьям не лгут, из них и так рядом с ним выживают лишь сильнейшие и самые лучшие. Виктор, как ни странно, выжил и даже, можно сказать, укрепиться успел. Пустил корни, завоевав свой клочок его души. Жить стало сложнее, но, определенно, интереснее. Правда, очень скоро, вот прямо сейчас, всему этому, особенно, дружбе, придет конец. Жаль-жаль. Но жизнь — она такая штука, как одарит, так и отберет.

— Я хочу переспать с тобой. Трахнуть, отыметь. И меня уже задолбал зверь-стояк, обыкновенный, не проходящий.

Повисла тишина. Анатолий смотрел на Виктора. Тот смотрел на него. Оба молчали. Лицо молодого начальника застыло на несколько долгих мгновений, а потом неожиданно расслабилось. Парень моргнул, медленно откинулся на спинку кресла, побарабанил пальцами по подлокотнику и осторожно уточнил.

— Ты голубой?

— Нет. С некоторых пор — би.

— С некоторых?

— Ну, должен же я был как-то решать свою проблему все это время. Найти парня, похожего на тебя и готового без проблем подставить задницу, не так уж и сложно, особенно, в наше время. Толерантность, чтоб её, — и улыбнулся.

Да, ему хотелось шокировать. Мальчишеский жест. Ему тридцать три, а все норовит пошалить, подурачиться. И фиг бы с ним! Молод душой, разве это не здорово? По крайней мере, за это Анатолию точно стыдно не было, а вот за свое позорное бегство да, было. Но он старался об этом не думать. Бежать ведь все равно было нужно. Правда, куда раньше, чем сейчас, но он все думал — обойдется. А вот сегодня вечером, в очередной раз ожидая за дверью своего кабинета, когда молодой шеф пойдет, наконец, домой, понял, что в его возрасте так жить больше нельзя. Пора было рвать все с корнем, с потрохами, сжигать мосты, как бы ни было больно, и как бы это все ни било по кошельку. В конечном итоге, он уже столько лет живет только для себя одного, что накоплений хватило бы на первый период, а дальше всегда можно было что-нибудь придумать. Всегда.

— Но на меня у тебя все равно стоит? — уточнил Виктор, словно назло ему стремясь продлить их обоюдную агонию. Ну, если ему так хочется, то почему бы нет?

— Да, черт возьми! — бросил на это Анатолий, закрыл глаза ладонью, сделал несколько глубоких вдохов и куда спокойнее продолжил, вновь посмотрев на него. — Поэтому я ухожу. Что, по-твоему, мне остается делать?

— Сейчас объясню, — обронил Виктор и неожиданно медленно поднялся из своего кресла.

Обошел стол, направился к нему. Анатолий молча наблюдал за ним. Парень остановился возле его кресла. Замер, вглядываясь в лицо, а потом шокировал. Запустил пальцы в волосы, с силой сжал в кулак так, что у Анатолия, не ожидавшего от него такого, кожа на висках натянулась, и закинул одну ногу на кресло, пристроив колено рядом с его бедром. Склонился, глаза сузились, в них блестела сталь. По-змеиному жутко улыбнулся тонкими, бескровными губами.

— А теперь слушай сюда, кошак недотраханный, — прошипел Виктор, и Анатолий запоздало осознал, что такого тона он никогда от него не слышал. Вот и все. Фенита ля комедия, дружба тю-тю, и любимая работа вместе с ней в том же направлении. Жаль-жаль, но самое удивительное, что он даже вырываться не стал. Хотя, если подумать, был сильнее. Они даже пару раз в месяц устраивали небольшой спарринг в спортзале, и Анатолию неизменно удавалось уложить Виктора на лопатки, как бы тот ни старался избежать этого. Правда, после такого он спешно ретировался в душ, оставляя молодого шефа в недоуменном одиночестве. Но кого это волнует?

Вот только к такому продолжению гневной отповеди, Крачкевич оказался не готов. Совсем никак. Никак.

— Мне пофиг твои проблемы с разыгравшимся на старости лет либидо, или это у тебя там кризис среднего возраста. Пофиг, ясно?

— Ясно-ясно. Волосы пусти, — удивившись собственному самообладанию, спокойно произнес Анатолий. Будь на месте Виктора кто-нибудь другой, уже получил бы по лицу. Но никого другого в ближайшее время не предвиделось.

— Нет, дослушай, — тоже взяв себя в руки, куда спокойнее произнес Виктор и даже соизволил совсем немного, но ослабить хватку. — Я предпочту с тобой в койку прыгнуть, чем перед отцом лохануться и потом всю жизнь быть приговоренным трахать снулую амебу, подсунутую им из личных соображений, и внуков ему пачками строгать.

Пальцы у него в волосах разжались, больше не фиксируя голову в одном положении, но Анатолий все равно застыл и тупо пялился на парня перед собой, который если и отстранился, то совсем чуть-чуть. Он и не заметил, если честно. Зато колено Виктора все еще соприкасалось с его бедром, и это ощутимо напрягало. Он чувствовал тепло его тела через ткань брюк. И это было так... так странно. Только на этого парня Анатолий реагировал столь бурно, пусть тот и не давал повода. Правда, конкретно в этот момент, приняв во внимание их положение относительно друг друга и его слова, повод, похоже, все же был.

— У вас какой-то договор, о котором я не знаю? — уточнил он.

Догадки не было, потому что не было намека. Виктор назвал вещи своими именами более чем однозначно. Осталось прояснить детали.

— Он дал мне год. Если выстою, если не позову на помощь, сумею сам вести дела и успешно, он даст мне право выбирать самому.

— В смысле, девушек? — уточнил на всякий случай Анатолий, зная, что на это тот Виктор, которого он знал, размениваться точно не стал бы.

— В смысле, всю жизнь.

— Понятно, — обманчиво расслабленно откинувшись на спинку кресла, он внимательно посмотрел на него снизу вверх и решил, что есть вопросы, которые все же стоит прояснить здесь и сейчас. — Раз такое дело, может, и минет сделаешь, раз зад тебе уже не жалко? — протянул он, выудив из закромов самую мерзкую из своих улыбок. И даже скрип зубов молодого начальника не сумел стереть её с лица.

— Дебил! — вздернув подбородок, выкрикнул парень, сверкнул глазами и... опустился на колени.

Крачкевич моргнул. Потом еще раз и еще. Но тонкие пальцы парня уже потянулись к ширинке.

— Так. Стоять, — скомандовал он и перехватил его запястье.

Ответом ему стал до одури вежливый и выжидательный взгляд.

— Давай, на фоне открывшихся обстоятельств, попробуем договориться между собой так, как ты предлагал в начале.

— Конструктивно?

— Да.

— Предлагай!

Виктор превратил свой переезд к Анатолию в целый спектакль. Старший мужчина злился, таил обиду, но терпел. Разумеется, у него и в мыслях не было, что молодой шеф легко смирится с теми условиями взаимного договора, которые им все же удалось худо-бедно, но утвердить. Они даже додумались записать их на бумаге каллиграфическим почерком Виктора и подписаться. Печать ставить, конечно, не стали. Да и зачем? После подписания договор стал более чем материальным. По крайней мере, все тот же Анатолий ощутил его на себе в полной мере. Виктор, похоже, задался целью свести его с ума, в прямом, не в переносном смысле, куда раньше, чем закончится действие оговоренных условий. Последние были простыми на бумаге, но казались сложными, пусть и в отдаленной перспективе, в жизни.

Во-первых, Анатолий обязался не уходить из фирмы до тех пор, пока ей будет руководить Виктор, если же молодой шеф покинет родные пенаты, то и его первый зам должен был тут же положить на стол новому генеральному заявление "по собственному желанию". Во-вторых, он обещал, что в постели у них все будет только по обоюдному согласию, и некто особо озабоченный попробует все же дотерпеть до того момента, как Виктор хотя бы немного освоится с переменами в личной жизни. В общем-то, второй пункт смущал Анатолия больше всего, но он никогда не был извергом и к Виктору, если хотя бы ненадолго абстрагироваться от этого непроизвольного, невыносимого "хочу!", относился более чем хорошо и даже уважительно, несмотря на довольно небольшой возраст шефа. Поэтому согласился и на это. И последним, третьим пунктом было то, что Виктор переезжает к нему, и на те полгода, что ему осталось с позволения отца руководить компанией, становится парнем Анатолия. Да-да, они попытаются построить так называемую семейную жизнь. На этом настоял уже сам Крачкевич. Почему? Обиделся. Он никак не ожидал, что его друг и начальник окажется таким прагматичным и беспринципным. И поставит интересы фирмы и свое желание выбраться из-под отцовской опеки выше, чем собственные принципы, мировоззрение и мораль. А еще его задело, что он так легко на все согласился, когда они, наконец, прояснили ситуацию и выяснили, что к чему. Задело, и все тут. Это что же получается, будь на месте Анатолия другой, не менее ценный для успешного функционирования фирмы кадр, Виктор и ему бы согласился так просто зад подставлять, да?

Виктор же злился совсем по другой причине, его выводила из себя одна лишь мысль, что Анатолий все это время только притворялся его другом. Что пошел на сближение, потому лишь, что даже не влюбился, а захотел как вещь, неодушевленный предмет, пусть и с сексуальной подоплекой. Просто захотел. И все. А ведь он сам искренне считал его другом. Тянулся навстречу, был очень близок к тому, чтобы по-настоящему с ним откровенничать. Да что там! Он еще ни разу никого к себе так близко не подпускал, не позволял так легко и непринужденно вторгаться в личное пространство. Ему всегда, с самой школы, было немного трудно. С одной стороны он всегда гордился успехами своего отца, искренне гордился. Но с другой, все время стеснялся, не отца, нет, и даже не его успеха, а самого себя. Разумеется, с возрастом он научился справляться с этой своей стеснительностью, научился жить с маленькой, но постоянной оглядкой. Сумел принять очевидные вещи. Например, что многие из тех знакомых, кого он по дурости своей, было дело, посчитал друзьями, общались и общаются с ним лишь из-за отца, его сферы влияния и высокого положения, а не из-за него самого. Научился. Но в Анатолии попытался найти совсем не это. А искренность. Но её, как оказалось, не было. И это удручало просто неимоверно.

12345

↓ Содержание ↓