Ах, война, что ты, подлая, сделала....
Я никогда не видела его вживую, только на фотографии. Черно-белой. На пожелтевшем снимке стоит очень симпатичный парень, высокий, стройный. И с каким-то чистым, ясным взглядом доверчивых глаз. Мне всегда казалось, что такие парни лет до двадцати стесняются знакомиться с девушками, а уж если и познакомятся, то взять за руку точно не решаются.
А Женьке тогда было всего девятнадцать. Они ушли из дома все вместе, он, отец и старший брат. Тетя Маруся, оставшись одна, сразу потухла и постарела. Ей пришлось идти работать, до того времени единственной ее заботой был дом. Дядя Коля слыл в городе одним из лучших сапожников и жены директоров и парторгов заказывали к праздникам модельные туфельки только у него.
Но самую первую, самую изящную пару он шил своей ненаглядной Марусе. А она и впрямь была достойна таких подарков, высокая, красивая, с темной косой ниже пояса и звонким голосом.
За праздничным столом, выпив законную чарочку и съев непременные пироги, дядя Коля доставал инструмент и просил, Маруся, спой!
И она пела, да так, что никто из родственников не осмеливался подпевать, а прохожие останавливались напротив распахнутых окон и не уходили, не дослушав песню.
А вот после того, как пришла похоронка на Женю, она больше не пела никогда. И не сразу поняла, когда соседская девчонка, Верка, однажды вечером пришла ее проведать и вдруг, расплакавшись, призналась, что ждет ребенка. От него, от Женьки. А потом тетка вдруг поверила, вспомнились торопливые переглядывания и короткие шепотки и то, как они взахлеб целовались на перроне. А она-то еще подумала, что то были их первые поцелуи.
После рождения внука Тетя Маруся начала оттаивать и наверняка надеялась, что испила всю меру отпущенных ей страданий, когда пришло письмо из госпиталя. Ее старшему сыну, Коле, названному так по имени любимого мужа, отрезали израненную ногу.
У нее не укладывалось в голове, как он, такой живой и заводной, будет жить без ноги, да он и не смог. После выписки запил по-черному, и пил потом многие годы, сжигая здоровье и разум.
Но самый подлый удар война приберегла напоследок, когда её любимый муж, отец её сыновей и глава семьи вернулся домой с фронтовой женой. Ему дали квартиру неподалеку от тети Марусиного дома, и бойкая бабенка, сумевшая окрутить полкового сапожника, ходила мимо их окон с гордо поднятым носом.
Я никогда не видела этого парня вживую, я не слышала воя падающих снарядов и грохота бомбежки.
Я вообще родилась после войны.
Так почему, когда я смотрю на старую фотографию, или вижу на экране телевизора кадры военной хроники, так больно сжимается сердце?
