ВЫСТРЕЛ В ВОДОПАД
Глава первая
Прямо напротив окна, по, густо утыканной вентиляционными трубами, крыше соседнего корпуса, бродили серые люди в ватниках. Они разгребали деревянными лопатами свалявшийся, напитавшийся влагой снег.
Илья некоторое время наблюдал, как подобно мыслям в его голове, невнятные фигуры хаотично перемещаются между трубами, то, появляясь, то опять исчезая за хребтом крыши. Ветер настырно и деловито швырял в них снежной мелочью и раскачивал черные, вровень с крышей, голые кроны деревьев.
Внезапно, словно оценив тщету своих усилий, дворники-верхолазы, все разом исчезли из виду, Илья, задумавшись, даже не успел уловить этого момента.
"Вот те на!" — удивился он вслух, и даже привстал из-за стола, будто рассчитывал увидеть их всех внизу. Никого там не было, кроме лохматой дворняги, вынюхивающей что-то у ржавого мусорного бака, да нескольких ворон, опасливыми черными кляксами, чертящих снег на некотором расстоянии от нее.
"О ерунде думаю", — сказал себе Илья, снова сел и нехотя придвинул иностранный научный журнал, который перед тем вяло пролистывал.
Незаметно подкрались быстрые зимние сумерки. Буквы латиницы на глянцевых журнальных страницах расплывались, становясь неразборчивыми. Илья так и не включил свет, а когда стало совсем ничего не видно, просто перестал читать. Подперев кулаками щеки, он уныло смотрел в окно, за которым, теперь уже во всю мощь, повалил снег. Комната оживала в сгущающейся темноте. Тускло-красным светились раскалённые спирали электрокамина. Суетливо подмигивали разноцветные огоньки и цифры на панелях приборов, им отвечали их отражения в чёрном оконном стекле,
Погас забытый монитор компьютера. Прорезались, неслышные ранее, разнокалиберные звуки. Негромко завывала в трубах вентиляция, периодически меняя тональность с тоскливой на бодрую. Приглушенно стрекотал из-за стеклянной дверки самописец. Булькали нагретой водой и жужжали моторами разномастные термостаты. Временами к этой какофонии, то громко, то почти не слышно, примешивалось дребезжание каких-то вибрирующих стекляшек.
Звуки были привычными, Илья их даже не замечал. О работе думать совершенно не хотелось. Да и как о ней думать, когда в голове такая сутолока. Как ни пытайся себя отвлечь, мысли все равно сворачивают в тот летний лес, к тихой заводи. Туда, где Анюта бездумно валялась на песке, закинув за голову руки, а Илья сидел рядом и, любуясь на нее, подбрасывал на ладони гладкий камешек.
* * *
Расстались они пару месяцев назад, после новогоднего корпоратива.
Анюта в тот праздничный вечер была, как обычно весела и непосредственна, может даже чересчур. Перетанцевала со всеми мужиками и хохотала не останавливаясь. Илью такая развязность несколько покоробила, и он нарочито стал уделять повышенное внимание девицам из своей лаборатории. Тем не менее, вечер прошел весело, без эксцессов. Когда же под утро они, наконец, добрались до дому, Анюта неожиданно набросилась на Илью с яростными упрёками. Сегодня Илья уже слабо помнил их суть, что-то о том, что он не так ей отвечал, всё время ворковал с этой!.. Чуть ли не тискал её на глазах у всех и вообще вёл себя, как последний!.. Всё это несколько удивило Илью, и ему не оставалось ничего, кроме как напомнить, о её собственном легкомысленном поведении. Она начала кричать, что всё это делала ему назло и вообще... Илья никогда раньше не видел Анютку в таком возбуждённом состоянии. Она и так отличалась резким и неустойчивым нравом, а тут ещё сказалось значительное количество выпитого шампанского.
Он сидел в трусах и майке на уже расстеленном диване и посоловевшим взглядом следил, как она взад-вперед бегает по комнате, садится, встаёт, всплёскивает руками и говорит что-то резкое и гневное.
Ласки и последующий секс, наверняка бы, исправили ситуацию, но вместо этого Илья повел себя как дурак и принялся огрызаться, чем окончательно довёл Анютку до белого каления. Одетая уже в одну только его рубашку, девушка сорвала её и, скомкав, швырнула ему в лицо. Вызвала такси, быстро накинула одежду, и выскочила из квартиры, хлопнув дверью. Простучали под окном её каблучки, и всё стихло, только в надвигающемся сером рассвете, чьи-то пьяные голоса, время от времени начинали орать одну и ту же песню. Пропев пару куплетов, сбивались и трудолюбиво принимались заново. Илья лежал на диване, тупо уставившись на люстру, а забытый телевизор продолжал молоть какую-то посленовогоднюю чепуху.
* * *
Даже любящие люди устают друг от друга, поэтому в первые дни после разрыва Илья не слишком переживал, наоборот, испытывал некое чувство умиротворённости.
Через неделю появилось лёгкое беспокойство, которое с каждым днем нарастало и усиливалось, пока не накрыло его подобно лавине. Воспоминания об Анюте стали навязчивыми. Каждую ночь он долго не мог уснуть, ворочался на своём старом скрипучем диване, мысленно лаская или ругая её. Днём от грустных мыслей отвлекала работа, но вечером неотвратимо возвращалась тоска. Будучи человеком разумным и рассудительным, Илья понимал, что есть простое и очевидное решение проблемы — позвонить и попросить прощения. Мешало ли ему ложное чувство справедливости (ведь не он затеял эту ссору)? Возможно. Но больше всего он боялся услышать в трубке её голос и не найти что сказать. Этого его мужская гордость вынести была не в состоянии.
Так продолжались страдания и терзания, пока в воскресенье вечером, в самый разгар очередного их приступа, не заявились незваные гости, Володька Степанов и Марек Левицкий, с двумя же бутылками водки. Усевшись втроём вокруг маленького кухонного стола, они как-то очень быстро приговорили первую бутылку, и пока Марек с Володькой хрустели квашенными капустой и огурцами, принесёнными с собой (знали к кому идут, даже хлеба дома не было), Илья стал жаловаться на судьбу. Следует отдать им должное, друзья сразу же вошли в курс дела и проявили мужскую солидарность, разбавленную, впрочем, изрядной долей сарказма.
— Да плюнь ты на неё! — орал окосевший Володька, ставший по пьяному делу мужским шовинистом. — Ты себе ещё такую девку найдешь, что эта стерва от злости лопнет.
— Вот значит как... — удивлялся Марек — жопа об жопу и раскатились, как шарики в бильярде!
— Стареешь ты, Васильев! — издевался пьяный Степанов. — Тебя уже женщины стали бросать!
— Нет... — гудел Марек с другой стороны стола, — я завтра сам к ней пойду и поговорю. Она сдурела совсем, такими парнями раскидываться! Так ей и скажу...
Илья же по мере опустения второй бутылки, яростно спорил с ними, ударяя себя в грудь, или неожиданно начинал соглашаться. Когда разлили по последней, гости заметно загрустили и Володька, выражая общественное мнение, предложил сбегать, взять ещё. Дело-то хорошее, говорил им Илья, нужное дело, да вот только завтра надо эксперимент начинать, прямо с утра (они с Володькой работали вместе, в одной комнате). Ну и хрен с ним, возражал Володька, начнём, куда мы денемся, в первый раз что ли. Спорить было бессмысленно, да и не особенно хотелось, и они сбегали. Приняв ещё алкоголя, пьяный, женатый Володька, стал завидовать Илье, объясняя ему, какой он дурак, раз до сих пор не понял всех преимуществ холостяцкой жизни. Он де, Володька, будь холостым, сейчас менял бы женщин, как перчатки, а так вот, по глупости, по молодости повесил себе хомут на шею, и теперь вот... Что, "вот", было не ясно, потому что Степановы жили душа в душу ещё со студенческих лет, растили двух пацанов, а Ольга была милейшей женщиной. Володьке можно было только позавидовать.
Потом гости как-то сразу утратили интерес к этой проблеме, стали рассказывать, кто какие слышал новые анекдоты, и ржать над ними. Илья принёс гитару, и сев в углу принялся бренчать, что-то тоскливое.
Когда прикончили последнюю порцию спиртного, у Марека бриллиантовой гранью сверкнула мысль, — пойти в общагу, к одной своей, очень, ну очень старой знакомой.
— Такая тёлка! — объяснял он, делая энергичные жесты руками, показывая какая. — И у неё ещё куча подружек! — он показывал, какая это большая должно быть куча.
— Я готов! — сразу согласился женатый, пьяный Володька.
Илья же, поначалу идти наотрез отказался, ссылаясь на отсутствие подобающего настроения, однако они прилипли к нему, как банные листья, и он, проявив мягкотелость, дал-таки себя уговорить.
Холодища, надо сказать, в то время стояла страшенная! Но подвыпившие друзья её не замечали. Илья ясно помнил, как громко скрипел под ногами промёрзший снег, ярко искрясь в свете почти полной луны, а мужики всю дорогу чему-то ржали. Когда они добрались, наконец, до общаги, и в клубах пара ввалились в вестибюль, на ходу что-то там втирая вахтёрше, выяснилось, что Марек, оказывается, спьяну забыл, в какой комнате проживает его пассия, и даже её фамилию, и потом долго ходил по общажным коридорам, выясняя.
Илья хорошо запомнил жгучее чувство неловкости, от мысли, что они сейчас запрутся к совершенно, считай, незнакомым женщинам, а те может быть, уже спят. Он от всей души желал, чтобы Марек никого не нашёл и они поскорей убрались восвояси. Но Марек-таки нашёл, пройдоха. И никто там оказывается, не ложился спать, а сидела и веселилась целая компания каких-то девиц разного возраста, все к тому же на крепком взводе. Присутствовал там, правда, и один мужичок, но он уже был на расслабоне, и очевидно не воплощал надежд обитательниц общежития. По этой причине, внимание хозяек всецело переключилось на незваных гостей.
Марекова подружка, изрядно пьяненькая, с радостным визгом повисла у него на шее. Она, действительно, была ничего себе дамочка. Что она только в нём нашла, недовольно думал Илья, наблюдая, как Марек, аж хрюкая от удовольствия, весело тискает и тормошит её. Что они вообще все в нём находят? Вон урчит как котяра. "Он такой забавный" — поясняла, как-то ему Анюта. Забавный? Тоже мне, клоун.
Толстый, носатый, кудрявый Марек, меж тем, освободившись от объятий своей подруги, принялся знакомиться со всеми девицами, обстоятельно представляя им своих спутников и откровенно рекламируя их, поминутно вызывая тем, приступы женского смеха. Потом им налили штрафную, они выпили. Дальше у Ильи начались, а затем и участились, провалы в памяти. Воспоминания об этом вечере у него остались весьма отрывочные. С кем-то танцевал, потом курил (он всегда курил, когда напивался), а пепел стряхивал в любезно выделенную ему пластмассовую пробку от винной бутылки. Потом пили опять. Марек произносил невообразимо замысловатые тосты и спичи, в которых постоянно запутывался, так как тоже был пьян. Потом Илья в секундном просветлении обнаружил себя, в полутёмном коридоре, целующимся с какой-то девицей. Ни лица, ни имени её, он не запомнил, осталось только воспоминание, что грудь её была большая и мягкая, и кажется, даже бюстгальтера не было под блузкой. Сильно и приторно пахло каким-то парфюмом.
Как он в итоге очутился дома, для него осталось загадкой.
* * *
Когда в районе восьми часов утра, с невыразимо гадким вкусом во рту, Илья очнулся на своем нерасстеленом диване, то обнаружил, что вчера смог снять только верхнюю одежду. С отвращением он стащил с себя пропахшие табачным дымом свитер и брюки. Перед глазами еще плыло, а в затылке уже закипали первые пузырьки будущей головной боли. Со стенаниями он повлекся в туалет, а затем на кухню, где с трудом проглотил две таблетки цитрамона, запив их рассолом, оставшимся от вчерашних огурцов. Затем вернулся в комнату, рухнул на диван и, завернувшись в одеяло, снова забылся тяжким сном.
На работу, он смог явиться только к четырем часам. Впрочем, раньше и не надо было — на время эксперимента они работали в две смены. Установка пахала, эксперимент кипел, а дисциплинированный и мучительно трезвый Володька Степанов, сидел за столом и записывал что-то в рабочий журнал.
— Ты как? — раздеваясь, поинтересовался, Илья.
— О-о-о! — Володька страдальчески сморщился. — Припёрся, понимаешь, в час ночи... На рогах! Ну, она вчера меня трогать не стала, умная, думала с утра начнёт. А я на работу сбежал. Сейчас вот не знаю...
— А ты посиди, куда торопишься? Сейчас чайку попьём.
— Не-е... — замахал руками Володька. — За пацанами надо в садик. Я так думаю, что за день-то, злость у неё растратилась, пшиком выйдет. Да и чая этого, я наверно, целый чайник выпил. Ты-то как? — поинтересовался он, одевая дубленку. — Я ушёл, вы-то с Мареком ещё остались. Чем кончилось-то? Ты, правда, уже лыка не вязал. Но какие были девочки! Эх...
Они потрепались ещё минут пять. Выяснив, что Илья почти ничего не помнит из вчерашнего, Володька сочувственно поржал (Ну ты, брат даёшь!), потом, сославшись на занятость, собрался и убежал.
* * *
И почему с похмелья так тянет на эротические воспоминания? Поработать, что ли, наконец? Удивляясь странному ходу своих мыслей, Илья встал и обошёл работающую установку, всматриваясь в показания приборов. Удовлетворившись осмотром, опять уселся за стол и сделал несколько записей в рабочем журнале.
Работа в похмельную голову лезла туго, буквально, как верблюд в игольное ушко. Какие-то посторонние мысли, не имеющие ни начала, ни конца, с грохотом пересыпались, как камни в бочке. Ругая про себя тлетворного Марека, он придвинул калькулятор и принялся высчитывать, когда Анюта работает в ночную смену. Посчитал раз, другой. Однозначности не получалось. Выходило так, что может быть работает сегодня, а может и нет. Всё-таки месяц почти прошёл, график мог поменяться. Кто-то на больничный ушел, кто-то из отпуска вернулся... подмены, перемены...
"Чего я дурью маюсь? Надо позвонить да спросить!".
Охваченный внезапной решимостью, Илья снял трубку внутреннего телефона и набрал хорошо знакомый номер.
— Да, — подтвердил усталый женский голос с того конца линии, — она сегодня работает с восьми.
Илья почувствовал, как у него ёкнуло сердце. Поблагодарив и взглянув на часы, он убедился, что стрелки вплотную приблизились к семи. Так, в восемь, звонить ей не к чему, пусть человек приведёт себя в порядок, чайку попьёт, пощебечет с тётеньками, глядишь, добрее будет. Однако и тянуть сильно нельзя, а то станет сонная и злая. Часиков так, в девять, будет нормально. Да позвоню-ка я ей, в районе девяти. Он встал, прошёлся по комнате, подошёл к вытяжному шкафу, зачем-то заглянул в него, ещё раз прошёлся. Принятое, наконец, решение, приятно щекотало нервы. Да, кстати, как там, насчёт чая? Илья вспомнил, что ничего еще сегодня не ел, только кофе попил днём. Сразу засосало в желудке. Порывшись в столе, где они хранили чайную утварь, он среди кучи сомнительной чистоты тарелок и стаканов обнаружил полиэтиленовый мешок с сухарями. Это Ольга, Володькина жена, движимая чувством заботы и бережливости, собирала дома недоеденные куски хлеба, обрезала их, сушила и отдавала мужу на работу. Кроме этого, Илья поживился остатками сахара, в жестяной банке из-под кофе и почти полной коробкой индийского чая. Поставив чайник на плиту, и взяв в руки сборник тезисов очередной конференции, он принялся ждать.
Назначенное Ильёй самому себе время давно миновало. На часах было уже около десяти, а он всё сидел, подперев голову руками. Решимость, внезапно овладевшая им два часа назад, куда-то вся испарилась, уступив место давешним бесплодным сомнениям. Он несколько раз клал руку на телефонную трубку и, помедлив, опять убирал. Внезапно, телефон зазвонил сам. В тишине, звонок грянул подобно грому, Илья аж подпрыгнул на стуле. Несколько секунд сидел неподвижно, глядя на заливающийся телефонный аппарат, затем выругался и взял трубку.
