|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Максим Сергеич прикрыл за собой дверь и потянулся, вдыхая свежий после ночного дождя воздух. Был он средних лет, в плечах узок, а росту, хоть и высокого, но в силу некоторой сутулости, незаметного. При этом, повстречайте вы его где-нибудь на железнодорожной станции или на Ялтинских набережных, то невольно вновь и вновь утыкались бы взглядом в хрупковатую эту фигуру, да и поймали себя бы на мысли, что хотите узнать о нем побольше. Но... В чем тут было дело — в открытом ли взгляде ясных добрых глаз его или в загаре, свойственном, скорее, южным рубежам Российской Империи, али еще в чем... сказать не решусь.
Тем временем герой наш оторвал от растущего у крыльца чертополоха колючку, еще влажную и прохладную от росы, и, перекатывая ее между пальцами, направился к главному зданию больницы.
Уездная психиатрическая лечебница Nо 12 сколь, по своему призванию, была юдолью скорби и печали, столь же представлялась местом уютным и глазу приятным. Фасадом обернутая к изрытой колдобинами узкоколейке и полю за ней, с этими прелестными розовыми колосками вереска и мохнатыми зарослями крапивы, с оставшихся трех сторон больница была окружена густым липовым лесом. От того ли, а, возможно, и благодарю удачно расположенной розе ветров, на территории лечебницы постоянно пахло душистыми соцветиями вереска, той же липой да жимолостью.
Что касаемо самих зданий больницы, то, пускай, и находились они в свойственном нашей глубинке некоем запустении, но были в еще неплохой, как выразился бы мой сослуживец штабс-капитан Ручейников, формуляции для исполнения возложенных на них обязанностей.
Посему, аккуратно переступая лужи и размытые до каши участки, Максим Сергеич дышал полной грудью, улыбался солнечному утру и всячески жизнью наслаждался.
Дойдя так до взрезанной трещинами лестнице, наш герой поднялся и открыл дверь главного входа:
— Добрый день! — поприветствовал он людей в передней. Голос у Максима Сергеича был под стать внешности — тихий, но приятный, располагающий к дружеской беседе.
Из проема пахнуло на него горячей смесью мочи и кислой капусты, столь резких и неприятных после улицы. Несколько больных бесцельно шатались в своих синих пижамах по коридору, да разговаривали там же два врача — мужчина и женщина.
— Здравствуйте! — направился к Максиму Сергеичу мужчина и протянул руку. Говорил он высоким сочным баритоном, а телосложение имел самое, что ни на есть, богатырское. Так что над сутуловатым Максимом Сергеичем возвышался, аки Голиаф над Давидом. — Новый врач, смею утверждать? Я — фельдшер, Казаухов Аполинарий Матвеич. А это, — кивнул он на подошедшую женщину. — Варюшка, наша кастелянша, сиделка и помощница в любых делах. Как отдохнули после дороги?
— Максим Сергеич Фирсов. Благодарствую, хорошо. После духоты Петербурга сплю в ваших краях, аки младенец, и даже чувствую себя моложе.
— Что ж, в таком случае... Мы для вас уже все приготовили, и, пациенты ждут не дождутся с врачом новым познакомиться... Варюшка, покажете Максиму Сергеичу его кабинет?
— Конечно, дорогой Аполинарий Матвеич. Идемте, — последнее предназначалось уже нашему герою, и тот последовал за девушкой.
— Мы после вашего предшественника ничего там не меняли, но, ежели понадобятся инструменты какие, али еще что, то дайте знать. — Варюшка выглядела лет на 28. Личико — миловидное, волосы — кудрявые и белокурые. И все было бы прекрасно, кабы не чуть прикрытые глаза да опущенные, будто обиженные чем-то, рта уголки — благодаря им девушка более всего напоминала мне корову Нюрку, жившую в стародавние времена в хозяйстве моих родителей. Корова эта часто бывала не доена и подолгу занудно мычала, фактом этим крайне недовольная. — Первая пациентка уже ждет вас, — Варюшка поправила выбившийся из-под шапочки локон. — Журнал ее наблюдений на столе... Еле нашла — был у вашего предшественника под кроватью... Павел Петрович с ней больше всего работал, так что мы подумали — лучше с нее и вам начать. Еще несколько пациентов-старожилов... И чиновник из города с жалобами на частую хандру... Пока, все. Если что, зовите меня или санитара Никифора.
— Непременно, Варенька, непременно. А что, много ли сейчас здесь больных?
— Семнадцать душ, Максим Сергеич. Лечебница наша небольшая, но, все ж таки, вторая на уезд, так что мы и не жалуемся. — Они повернули за угол, где, величественно ступая, шел толстый рыжий кот. Максим Сергеич тихонько позвал его: "кис-кис", — на что получил презрительное "вяаав" и не менее презрительный взгляд через плечо. — Дело свое потихоньку делаем, наград никаких не просим...
— А что, главврач здешний? Каков он?
— Владимир Олегович? Он — светлейший человек! Всем тут заправляет, следит, кабы не крали, больных не обижали... От практики он отошел — только раз в неделю обходы устраивает. Но, если что не так, отчитает — мало не покажется. А... Максим Сергеич, вы позволите... — девушка нервно затеребила полу халата и посмотрела на спутника.
— Да. Говорите, Варенька.
— Вы меня извините, коли не так. Правду молвят, что... Итальянец вы?
— Ох, — рассмеялся добродушно Максим Сергеич. — Да кто ж вам такое сказал?
— Да все в городе только и говорят. Едет, мол, к нам из столицы доктор итальянский.
— Что ж, доля правды в этом есть, — пожал плечами врач. — На Корсике я родился. Этот остров когда-то принадлежал Генуе, а... затем, был продан Франции за долги. Так что... Корни итальянские имею.
— А как же... а зовут — по-русски?
— Отец мой — торговец из Петербурга. Путешествовал по всему морю Балтийскому, а, потом, и Средиземному, да и нашел себе жену. Семья ее отпускать не хотела, так и жил я там до 14 лет. А когда мать умерла, то поехал к отцу в Петербург.
— Поди, страшно было? Оттуда — к нам ехать, — покачала головой кастелянша и остановилась у одной из дверей.
— Да, чего ж тут страшного, Варенька. Люди — они везде одинаковые. И хорошие есть, и плохие. Хоть в пустыне, а хоть и на самом севере, где льды и вьюги одни.
— Какой вы, однако, смелый, Максим Сергеич... — улыбнулась девушка. — Вот, кабинет ваш, — указала она на дверь.
— Благодарю, Варенька. Пойду я.
С этими словами, герой наш и шагнул внутрь.
— День добрый, — поздоровался Фирсов с пациенткой, нервно мерившей помещение маленькими шаркающими шажками. Это была женщина возраста неопределенного, но с болезненной худобой и румяными щеками, невольно наводившими на мысли о чахотке. — Да вы садитесь! В ногах правды нет.
Та ничего не ответила, но на краешек стула для посетителей опустилась.
— Вот и славненько, — осматриваясь, подошел к столу Максим Сергеич.
Кабинет оказался просторным, но практически пустым. С единственным окном, выходящим на кусты сирени, да иконой Николая Чудотворца в углу.
— Так, вы у нас будете... — посмотрел он на журнал. — Огонежская Марфа Петровна. Будем знакомы! Меня вы можете звать Максимом Сергеичем. Я буду теперь вместо вашего предыдущего врача... с которым... приключился несчастный случай...
— Несчастный случай? — впервые подала голос пациентка. Прозвучало это чуть визгливо и на слух неприятно, но Максим Сергеич расценил речь как факт положительный. Да и сама Марфа Петровна, обернувшая к доктору лицо, не смотря на тронутые ранней сединой и лохматые волосы, женщиной оказалась юной и прелестной. Той породистой природной красотой, что встречается обычно у казачек или детей разных народностей.
— Да, мне так сказали, а... Вы не согласны?
— Они что угодно скажут, — тряхнула головой в сторону двери пациентка и наклонилась вперед, будто пошептаться желая. — Только вы никому-никому тут не верьте! Никому нельзя... Никому...
— Хорошо, — добродушно улыбнулся Максим Сергеич. — Но... Давайте, перейдем к вам. Я только приехал и с историей болезни вашей ознакомиться чести не имел — не будете ли вы любезны, рассказать, из-за чего вас тут держат?
Марфа Петровна в ответ крайне мило улыбнулась и прошептала:
— Меня маменька убила.
— Маменька... — опустил глаза вниз и куда-то вбок доктор. — ... говорите...
Он открыл журнал наблюдений и стал просматривать записи. В конце первой же страницы стоял диагноз: "Множественное личности разделение, острой манией преследования усугубленное". Далее шел довольно основательный анализ, проведенный предыдущим врачом "...в числе прочих, мною были установлены следующие личности: Марфа Петровна, ее мать — Клавдия Яковлевна, отец семейства — Петр Борисович и некий Ишка. Личности все эти состоят в сложных социальных связях друг с другом, однако выявить закономерность проявления той или иной мне не удалось. Известно, однако, что отец семейства может "позвать" жену и дочь, и те станут говорить с вами. А Ишку же кликать никто не хочет, али бояться его, али чем на него обижены. Склонен думать, что личность эта для дела выздоровления пациентки ключевая, и усилия все нужно приложить, дабы контакт установить с нею..."
Максим Сергеич закрыл журнал и поежился. Пациентку, кажется, его молчание нисколько не тронуло — она все улыбалась да смотрела на угол стола.
— Марфа Петровна, позвольте, вы же не будете отрицать, что я сижу перед вами?
— Н-нет, — подозрительно посмотрела на Фирсова женщина.
— Но, меня никто не убивал, — примирительно развел руки врач. — Согласитесь, конфуз получается.
— И тебя убили! Всех, всех убили!!
— Хорошо, — Максим Сергеич сказал это сколь можно мягче. — Позвольте, о другом поговорить. Человек... По имени Ишка... Как бы с ним мне обсудить дела некоторые?
— Не надо с ним! — опустила глаза женщина и начала стучать рукой по столу. — Не надо... НЕ НАДО!!! — вдруг, закричала она, продолжая исступленно бить по столу. — НЕ НАДО!!!!
— Не будем, хорошо! — Максим Сергеич схватил руку пациентки. Та от ударов покраснела, кое-где ободралась лоскутами кожа. — Слышите, Марфа Петровна? Не будем!
Женщина посмотрела на державшую ее ладонь и прислонилась к ней румяной от болезни щекой:
— Не надо, Ишки...
— Не будет, не будет, — успокаивающе повторил доктор. — На сегодня закончим, пожалуй. Сейчас... — он осторожно высвободил руку и подошел к двери. — Никифором будешь? — заприметил он в коридоре угрюмого детину в белом халате.
— Он самый, ваше благородие.
— Да какое тут "благородие"! Максимом Сергеичем зови. Отведи пациентку в палату и проследи, дабы сегодня ей влажные примочки поделали... И капелек валериановых по 30 штук на стакан воды — после каждого приема пищи. А, и руку ей промыть надо!
— Сделаем, Максим Сергеич.
Отпустив Марфу Петровну, герой наш принял еще нескольких пациентов, а оставшихся — перенес на другой день, решив прежде ознакомиться с историями болезней.
Посему, Максим Сергеич вышел из кабинета и направился на встречу с главврачом.
— Максим Сергеич! — натолкнулся на него в коридоре фельдшер Казаухов. — Как работается?
— Благодарю, движемся потихоньку.
— Вы, — оглянулся по сторонам фельдшер. — Часом, больного Ефимова еще не принимали?
— Нет, а что такое?
— Это хорошо. Как будете — скажите, что вы — Суворов! Я ему сказал, так он мне каждый день при встрече честь отдает!! — мерзко захихикал Казаухов.
— Позвольте, как же так можно! — возмутился Максим Сергеич. — Мы лечить их должны, а не... Издеваться!
— Да что ж вы, Максим Сергеич. Неужто, жизнь ничему вас не научила? Сами подумайте, сколько больных до нас было, и будет после? Лечи, не лечи — всех не перелечишь! Так что все это — полнейшая фик-ци-я. Так я вам скажу.
— Знаете, я шел к Владимиру Олеговичу... — чудом сдержал свое благородное возмущение доктор.
— А! Да, да, конечно. Не изволю долее задерживать. Но про Суворова не забудьте!
Владимир Олегович оказался под стать столу, за которым сидел, — низким, квадратным и явно на долгие годы сделанным. С не по возрасту живыми черными глазами и аккуратной бородой.
Они немного поговорили о последних веяниях в психиатрии, приятно удивились, когда выяснили, что выписывают один и тот же научный журнал, да и собрались каждый дальше заняться своими делами.
— Один вопрос, если позволите, Владимир Олегович? — уже поднявшись со стула для посетителей, спросил Фирсов.
— Конечно, дорогой мой. Чем могу...
— Пациентка одна сказала мне, что... Усомниться можно в причинах смерти моего предшественника. Мне же говорили, это несчастный случай...
— Да что ж вы, голубчик, пациентов слушаете, — усмехнулся главврач. — Они и не такого понарасскажут. Дай только волю... А что до Павла Петровича...
Не уследили мы за ним... Не выдержал напряженной работы — спиваться начал, от людей удаляться... Так и гулял он по лесу как-то и по нетрезвости, полагаю, склона не заметил — упал и... насмерть. Охотники только через два месяца нашли, и то — случайно. Мы уж думали — бежал...
— Ну, спасибо, — облегченно вздохнул доктор. — Успокоили. А то я уж думать начал... Да уж, ввела она меня в заблуждение, пациентка эта... — Максим Сергеич поблагодарил главврача за разъяснения и отправился обратно к себе — изучать журналы наблюдений.
В записях по Марфе Петровне, с которых он решил начать, в основном шли подробные описания диалогов врача с разными "личностями" сей пациентки. Надо сказать, большинство их было почти безрезультатными. Как ни пытался его предшественник всеми возможными и невозможными способами выведать истинную натуру Ишке, но тот всегда ускользал, словно некий бесплотный дух.
Лишь единственную запись психиатр охарактеризовал, как проявление таинственной четвертой личности:
"... Чувствовал я, что настроение у нее благодушное и спросил, каков он из себя. Тут-то и случилось — лицо ее изменилось, стало злым, как у Сатаны. И ждал я уже, что покажет он себя, однако на том все и закончилось..."
В последующие дни, судя по журналу, диалоги становились все длиннее, а ремарки самого Павла Петровича — все запутаннее и туманнее. Похоже, идея установить личность этого Ишки настолько захватила врача, что тот стал забрасывать другие дела, забывать про сон и еду...
— Максим Сергеич? — открылась дверь, и в проеме возникла белокуро-кудрявая голова кастелянши.
— Да, Варенька?
— Прикажете обед подавать? Уже и полдень, а вы все работаете.
— Ох, Варенька, да, что-то я...
— Сейчас, тогда, скажу на кухне.
— Благодарствую, Варенька. Еще одно, ежели не в тягость — Сильвестр Андреич вчера говорил, что в город меня отвезти может. Вы спросите, когда он поедет?
— К-какой такой Сильвестр Андреич? — изумилась белокурая голова.
— Ну как же... Смотритель ваш.
— Да нету у нас смотрителя никакого, что вы такое говорите? Я заместо его и работаю тут. Думаете, только за белье отвечаю — нет, ношусь, аки белка в чертовом колесе... Все делаю...
— А... — Максим Сергеич хотел сказать, что вчера вечером как раз Сильвестр Андреич его встретил и впустил, но промолчал. Некий червячок, грызший его сознание с приема Марфы Петровны, наконец, вылился в две оформленные мысли: во-первых, в лечебнице творилось что-то неладное, а, во-вторых, его обманывали. Но кто врет, Варенька или смотритель? И зачем?!
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
