— С добрым утром! — прокричал кто-то с улицы.
Обернувшись, Мирослав точно так же поприветствовал мужчину в темно-красной телогрейке, что направился к стойлам мимо хмурого Сивера. Все это время Сивер, не глядя на Ромашку и Мирослава, расчесывал пальцами светлую гриву пегой лошадки.
— Здравствуй, Сивер, — громко поздоровался Мирослав, а потом сказал Ромашке: — Пойдем...
Девушка вышла вместе с ним на залитую светом улицу. Мирослав приметил неподалеку от стен конюшни лавочку и направился туда. Все-таки он шел без остановки всю ночь и успел не только устать — его немного клонило в сон. Опустившись на лавку, Мирослав скинул на землю свою сумку и теперь неотрывно смотрел на девушку, которая сегодня отчего-то особенно смущалась под его взглядом. "Раньше такого не было" — отметил про себя Мирослав.
— Ну и куда же ты собиралась в такую рань? — с улыбкой спросил он.
— Я... я в Вестовое хотела. Вчера в Родень вернулись те, кто с тобою в городе оставался. Вот я и подумала... Я ночью ехать побоялась, думала с утра.
Мирослав лишь головой покачал.
— Эх, Ромашка, Ромашка... Надо будет Сивера поблагодарить, что не отпустил тебя.
Наверняка Ромашка была с ним не согласна, но вместо того, чтобы возражать, спросила:
— А ты как сюда добрался?
— Пешком.
— Пешком? — удивилась девушка. — Так ты всю ночь шел?
Мирослав кивнул.
— Устал, наверное...
— Ничего. Сейчас вот с наставником переговорю, а после и отдохну немного.
Мужчина в красной телогрейке вывел из конюшни красавца-гнедого, вскочил в седло, и, махнув рукой Мирославу, тронул пятками бока жеребца. Гнедой неторопливо зарысил по дороге.
— Когда у тебя занятия начинаются? Не опоздаешь? — спросил Мирослав.
— Не опоздаю, — ответила Ромашка. — У меня еще минут десять есть, так что успею...
— Неужели ты, Ромашка, собиралась в Вестовое, не предупредив Любомиру?
— Конечно, нет! — возмутилась девушка. — Я записку оставила... Ой! — Ромашка вскочила с лавки, подняла к лицу руки. — Я совсем забыла! Ведь записка-то на видном месте, если Любомира ее прочтет...
Мирослав протянул руку и легонько сжал пальцы, на миг коснувшиеся его ладони.
— Ты беги. После занятий встретимся. Ты ведь у Любомиры живешь, да? Я зайду. Беги.
Улыбнувшись ему напоследок, Ромашка быстро побежала по улице. Короткая косичка раскачивалась, словно маятник. Вскоре девушка повернула и скрылась из виду, а Мирослав еще некоторое время с улыбкой смотрел ей вслед, потом поднялся, подхватил сумку и пошел в ту же сторону. На полдороги его нагнал Сивер. Он никак не заявил о своем присутствии — Мирослав просто услышал, что Сивер роднянский идет рядом.
— Спасибо тебе, Сивер, что Ромашку не отпустил, — сказал Мирослав.
— Не за что, — буркнул Сивер. — Не хватало еще, чтобы она себе шею свернула.
Двухэтажный бревенчатый дом, в котором старейший занимался со своими учениками, возвышался за площадью. Практически напротив него можно было увидеть избу с резным крылечком — именно там сейчас находилась Ромашка. "Надеюсь, Любомира не слишком на нее рассердилась, — подумал Мирослав, хорошо представляя себе, какова будет реакция мудрейшей на Ромашкину записку. — Может, Ромашка все-таки успела свою записку спрятать".
Голос Сивера отвлек его от размышлений:
— А ты чего приехал? Вроде наставник тебя не вызывал.
Ни отвечать правду, ни врать Мирослав не захотел, потому он лишь пожал плечами.
Наставник принял его радушно и тут же отправил завтракать. Правда, потом пришлось рассказать ему обо всем, но долго расспрашивать своего ученика старейший не стал. После разговора Мирослав устроился на деревянном полу в комнатке второго этажа, где обычно ночевал, приезжая в Родень, подложил под голову свернутый тулуп и закрыл глаза.
Проснулся он, когда лучи заходящего солнца окрасили пол в малиновые тона. Мирослав не сразу понял, где он и почему, хотя обычно ему не требовалось времени, чтобы собраться с мыслями после сна. Вспомнив обо всем, что произошло за последние двое суток, он нахмурился, потер ладонью лоб, потом встал, пригладил руками волосы, потуже затянув на них кожаный ремешок. "Ромашка ждет" — подумалось ему. Мирослав выглянул в окно — за лугом начинался лес, где-то далеко-далеко поднимались вершины гор, за которые медленно прятался раскаленный солнечный диск. Сообразив, что проспал целый день, Мирослав покинул комнату, быстро спустился вниз, умылся и вышел на улицу.
Девушка и правда его ждала. Она сидела у крыльца дома Любомиры, но лишь заметила его — тут же встала и улыбнулась. Одета Ромашка была в теплую свитку с длинным рукавом поверх платья, из-под подола выглядывали ножки в шерстяных чулочках и сшитых Туром мягких туфельках. Мирослав сразу заметил, что девушка что-то прячет в кулачке, но спрашивать не стал.
Ромашка пошла ему навстречу. Остальные ученицы Любомиры — четыре молоденькие девушки — с любопытством смотрели ей вслед.
— Ну как, не ругала тебя Любомира? — спросил Мирослав, когда девушка подошла ближе.
Ромашка отрицательно покачала головой и тихо сказала:
— Пойдем.
Полноводная Родна поблескивала в закатных лучах, когда Мирослав с Ромашкой вышли на ее лесистый берег и присели на широкий ствол поваленного дерева, спрятавшись за пригорком от прохладного вечернего ветерка. Сначала оба молчали, потом Ромашка спросила:
— Что там, в городе?
Мирослав уже несколько раз рассказывал о том, что происходило после ухода армии Бравлина, но для Ромашки его рассказ был действительно важен, потому он снова начал рассказывать о хуторянах, о посадке деревьев, о том, как помогали городские...
— Мирослав, — вдруг тихо перебила его Ромашка. — Скажи, у тебя что-то случилось?
Его брови удивленно взметнулись вверх, потом нахмурились.
— Ты, если не хочешь, не говори, — поспешно добавила девушка.
— С отцом не поладил, — сказал Мирослав. Помолчал немного и предложил: — Ты лучше расскажи, Ромашка, как обучение твое идет.
— Туговато идет, — улыбнулась девушка, радуясь возможности отвлечь Мирослава от невеселых мыслей. — Правда, Любомира меня хвалит, но результаты у меня не ахти какие.
— Просто так мудрейшая хвалить не будет, — возразил Мирослав.
Девушка пожала плечами.
— Наверное...
— Ты даже не сомневайся, Ромашка, — уверил ее Мирослав. — Раз хвалит, значит, есть за что.
Ромашка хмыкнула недоверчиво, но слова Мирослава все же придали ей уверенности.
— Тебе ведь и так многому пришлось учиться.
— Это верно, — девушка вдруг тихонько засмеялась. — Ты знаешь, — сказала она, — я раньше просто в ужасе была от того, сколькому мне надо будет научиться. Я имею в виду не у Любомиры, а вообще. У вас вон каждая девушка с детства учится шить и вышивать, еду готовить, а я... Телефон починить — пожалуйста, проводку поменять — пожалуйста, контакты на микросхеме перепаять — тоже пожалуйста. На мастера-то денег не было... А тут все, что я умею, оказалось бесполезно, абсолютно бесполезно. Но, честно говоря, я даже рада, что так получилось. Разве я могла когда-нибудь подумать, что сама смогу сшить себе одежду или...
Ромашка замолчала, потом протянула Мирославу руку, и на ладони ее он увидел вышитую ленточку, которую до того девушка прятала в кулачке.
— Это тебе.
Мирослав медленно и осторожно поднял ленточку с ее ладони, внимательно посмотрел на узор. Ромашка напряженно ждала, что же он скажет — понравится ему подарок или нет, но Мирослав молча смотрел на вышитую полоску ткани, потом поднял руки и, пропустив ленту под стянутыми ремнем волосами, завязал узелком. И лишь потом произнес каким-то странным голосом, будто говорить ему было трудно:
— Спасибо.
Они еще долго сидели молча на бревне, и Ромашка все гадала, понравился Мирославу ее подарок или нет. Конечно, он был очень скромным — подумаешь, всего-то ленточка для волос, пусть даже вышитая не простыми знаками, а оберегами. "Наверное, все-таки понравился" — подумала Ромашка, когда Мирослав поднял руку и прикоснулся к ленточке, словно проверяя, крепко ли завязал.
Глава 36
Размеренные весенние дни, согретые лучами яркого солнца, были почти полностью заняты учебой. До обеда Ромашка, вместе с остальными ученицами, слушала мудрейшую, и часто занятия эти проходили под открытым небом, посреди зеленеющего луга или в лесу. После, когда наступал ее черед, девушка беседовала с Любомирой наедине, задавая ей все новые и новые вопросы. Во второй половине дня Ромашка занималась сама, в одиночестве, и только к вечеру выходила во двор и привычно искала глазами Мирослава. Чаще всего он ждал ее, стоя под раскидистой старой яблоней, на которой из набухших почек уже показались нежные краюшки молодых листочков. Они встречались и шли вместе к реке, долго ходили по берегу, и Ромашка все рассказывала о своем обучении, а Мирослав — о городах. Его наставник получал новости со всех городов, и потому Мирославу каждый день было что рассказать Ромашке. Вышитая девушкой ленточка теперь постоянно красовалась в его волосах, заменив кожаный ремешок. Каждый раз, замечая эту ленточку, Ромашка чувствовала, как теплая волна согревает ей сердце.
Частенько выдавалась у нее свободная минутка и днем, тогда Ромашка выходила на широкое крыльцо, садилась на ступеньку в окружении остальных учениц, которые были все младше самой Ромашки, и рассказывала им о городе, о музее, о походе. На занятиях Ромашка чувствовала их превосходство над собой, но вот когда девушки усаживались в круг и смотрели на нее внимательно, приоткрывая рты, бывшая жительница города в кои-то веки ощущала, что может кое в чем дать фору поселянкам. Иногда во время этих минут отдыха видела Ромашка и Сивера. Он редко здоровался вслух, проходя мимо дома Любомиры, только кивал издалека, едва заметно, но пару раз останавливался, прислушивался.
Однажды утром в Родень прибыли корабли из Камы. По такому случаю занятия были отменены, и все ученицы Любомиры выбежали на берег. Не подходя близко, туда, где встречали гостей старейшины, они смотрели издалека на высокие расписные борта, на белые паруса, с которых сияло нарисованное на ткани лучистое солнце. В обед Любомира отпустила девушек погулять, и те снова оказались на берегу.
Гости из Камы не все находились в домах у старейшин, некоторые остались на кораблях, кто-то пошел прогуляться по берегам Родны. Молодые парни весело улыбались здешним девушкам, а девушки переговаривались и щебетали, словно согретые весной пичужки, только Ромашка отошла ото всех, присела на бревнышко, кем-то к берегу прикаченное. Оставаясь в стороне от всеобщего веселья, она любовалась камскими кораблями, что словно яркие диковинные птицы присели на воду посреди широкого разлива реки.
А на следующий день Ромашка снова вышла на берег, примостилась на том же бревнышке, и, разложив на коленях берестяной лист, принялась рисовать. То, что у нее получалось, девушке не нравилось совершенно — вместо того, чтобы походить на птиц, корабли на ее бледном наброске выглядели совершенно неживыми, и даже какими-то ненастоящими. Но Любомира наказала зазря бересту не расходовать, а потому девушка сосредоточенно пыталась как-то исправить собственную работу прежде, чем попробовать разукрасить, и не сразу заметила, что за нею наблюдают. Когда же все-таки Ромашка обернулась, то увидела, что через ее плечо заглядывает черноволосый Сивер. И вздохнула — ей рисунок не нравился, и показывать она его вовсе никому не собиралась.
— Что-то не получается, — извиняющимся тоном сказала девушка.
Сивер пожал плечами, посмотрел на корабли, потом снова на Ромашкин рисунок, и заключил:
— Неплохо.
Девушка недоверчиво усмехнулась.
— А мне не нравится, — заявила она.
Сивер задумался, провел пятерней по и без того взлохмаченным волосам, потом осторожно протянул руку.
— Вот тут бы подправить немного, — сказал он, очерчивая пальцем линию борта. — Изгиб не тот.
— Верно, — согласилась Ромашка. Она поспешила сделать так, как посоветовал Сивер — вроде стало лучше.
— Спасибо, — поблагодарила девушка. Она еще какое-то время осторожно подтирала неверные линии, рисовала новые, пачкая пальцы черным угольком, после взялась разукрашивать. Сивер сидел на корточках рядом, глядя, как она рисует, потом ушел. Когда — Ромашка не заметила, занятая своим делом.
Гости не задержались надолго и через пару дней покинули Родень, но Ромашка все еще непроизвольно улыбалась, вспоминая, как развернулись широкие крылья парусов, как плывущей стаей скрылись за излучиной диковинные камские корабли. Теперь о них напоминал лишь рисунок, лежащий у Ромашки на столе и являющийся предметом восхищения всех учениц Любомиры. Сама наставница его тоже похвалила, указав, однако, некоторые ошибки и оплошности, допущенные юной художницей.
А еще к Любомире в обучение прислали двух сестричек-близняшек. После обеда девушки все вместе вышли во двор и уселись под старой яблоней, но на этот раз не слушать Ромашкины рассказы, а знакомиться с новенькими. Они весело щебетали, но вдруг одна из новеньких примолкла, удивленно и даже слегка испуганно уставившись на хмурого дядьку, остановившегося неподалеку. Ромашка же не испугалась, наоборот — обрадовалась и даже подошла к нему.
— Здравствуй, Сивер, — сказала она.
Сивер тоже поздоровался и тут же спросил:
— Дорисовала?
Девушка кивнула.
— Покажи.
Ромашка убежала в дом, и меньше чем через минуту вынесла рисунок. Лицо Сивера было непроницаемо, потому девушка не смогла бы понять, нравится ему или нет, если бы в конце концов Сивер не подытожил свои размышления:
— Красиво.
Вечером же Ромашка показала свой рисунок Мирославу. Днем Мирослав не приходил — сын воеводы теперь так же усиленно занимался с наставником, наверстывая упущенное время, которое провел в походах, — потому видела его девушка только по вечерам, но зато каждый день, без исключения.
За неделю до начала посевной все готовились к традиционному празднику, на который в назначенный день собиралась под присмотром старших молодежь из близлежащих поселков в Долину Ручьев. На покрытых свежей травой лугах зацветали одуванчики, маленькими солнышками радуя глаз. Скоро, очень скоро эти солнышки букетиками нарвут молодые девушки и сплетут венки, которые подарят парням — тому, кто приглянется больше всех. И уж если венок будет принят, то вполне возможно, что скоро к родителям девушки пожалуют сваты. Ромашка об этом празднике лишь мельком слышала, но передумать успела много — и как венок сплетет, и как Мирославу подарит... Хотя последнее пугало девушку несказанно — это ведь все равно что подойти и первой в любви признаться! Но разве не знает о ней Мирослав всего с того самого момента, как теплым летним вечером на берегу Родны Тур объяснил ему, почему Ромашка отказалась стать его, Мирослава, сестрой? Знает. А только если вдруг венок принять не захочет, значит, рухнут все надежды Ромашки, исчезнут, словно смытые прибойной волной следы на песке.
В один из ярких весенних дней они встретились под яблоней, так же, как и обычно, и направились к реке.
