Солнце

Соль на миг замер с набитым ртом. Потом, едва разберёшь, пробурчал:

— Дичь...

— Дичь?! — обрадовалась та. — О! Значит, можно есть руками! — и потянулась за вторым ломтём. — До чего же вкусная! Никогда ничего похожего не ела! Где вы её взяли? — повернулась она ко мне. Я тоже изобразила набитый рот и произвела руками летательное движение. Тошка растерянно покосилась, но секунду назад как раз успела сунуть в рот новый ломоть, и только хищно заурчала.

Вероятно, в процессе урчания, а так же последующего за птичкой бокала шампанского разрозненные мысли в её голове сложились чётким рисунком, и уж какой получился — такой получился.

Потому, спустя время, в сытом умиротворении блаженно откинувшись на спинку стула и бережно утерев алый ротик розовой салфеточкой, она принялась беззастенчиво разглядывать Соля и сыпать вопросами. К моему изумлению, во взгляде не наблюдалось и тени влюблённости, а вопросы были всё какие-то перекрёстно-коварные:

— Соль, а кто вы по профессии, чем занимаетесь? Где вы прежде жили, и кто ваши родные?

Так. Паспорт она уже спрашивала, Тошка-дотошка. Ей надо было идти на юридический: явно детективный талант. Соль выкручивался, как мог, и сказался круглым сиротой.

— Умная девушка, — заметил он, переводя дух, когда взялся помочь перенести мне в кухню грязную посуду. Я сама рада была на минуту оставить Тошку в саду. Я просто бурлила незаданными вопросами.

— Соль! Растолкуй же мне — откуда это всё?

— Что? — усмехнулся он.

— Вот это. Сервиз, стулья, чудесная еда.

Он спросил:

— Вкусно?

— Ещё бы!

— Рад. Я очень старался. Откуда? Да отовсюду. Атмосфера, окружающий мир. Всё просто. Молекулярное изменение. Я же Солнце, Тань. Что мне стоит сложить атомы так, как мне нужно?

Объяснение меня не удовлетворило. Я по-прежнему не понимала. Полный абсурд. Получалось, он может...

— То есть, — холодея, пролепетала я, — ты можешь создать абсолютно всё?!

Он чуть задумался — и кивнул.

Некоторое молчание мне понадобилось, чтобы прийти в себя. В голове слабо щёлкало. Я спросила первое, что пришло на ум:

— А птица?

Он пожал плечами:

— Птица как птица. Были такие.

— А как называется?

— Ну ты и спросила, Таня! — усмехнулся он и с упрёком посмотрел на меня, — да кто ж её назовёт?

На мой немой вопрос ответил:

— Людей тогда ещё не было. Вымерла как раз незадолго. Климат качнулся — ну, их и сожрали, ни птиц, ни яиц, ни костей ископаемых. Впрочем, — добавил, чуть помедлив, — щебетала пташечка вот так... фьить, фьить...

Он с лёгкостью издал нечто невообразимо клокочущее, ударившее по ушам. И пояснил:

— Если б дожила до членораздельной речи — и называлась бы чем-нибудь наподобие. Но таким не зажиться, — и пояснил, — очень уж вкусные.

Обалдевшей головой я пыталась постичь откровение.

— А... почему... ноги... — промямлила наконец.

Он опять усмехнулся:

— Скорее, руки.

Я окончательно вылупила глаза. Он по-житейски пояснил:

— Они четырёхкрылые были. И с лапами на концах. Как у летучих мышей.

— Невероятно, — прошептала я. Он только махнул рукой:

— Много чего было. Начни рассказывать — тысячелетий не хватит. Да и зачем? Только зря тревожить.

— Но... — очнувшись, заволновалась я, — ведь это какие колоссальные знания! Ведь...

— Вот-вот, — Соль скорчил гримасу, — вручишь — не выручишь! Нет, Таня, я не сокрушу устои мира. Одно дело — вкусную птичку зажарить, другое...

— А как ты узнал, что вкусная? — спохватилась я. — Ты её ел? Ты приходил на землю ещё до людей?

— Ну, конечно, ел. И приходил. Только не человеком.

— А кем?

— Да всяко бывало. Но конечно, таким, чтобы ел я, а не меня. Правда, раз я попробовал — стал бабочкой.

Я посмотрела на него и улыбнулась:

— Ты, бабочкой?

Он тоже улыбнулся:

— Понравились больно: тогда такие были, перламутровые в радужных блёстках, так и сверкали. Да и попорхать захотелось, прочувствовать, как это им порхается, с цветка на цветок...

Он вздохнул и поморщился:

— Меня быстро сожрали. Удовольствия, скажу тебе, мало... Так что лучше, — рассмеялся, — будем сами есть и гостей угощать!

Я взглянула недоверчиво:

— Но за всю неделю ты ни разу подобного не проделывал...

Он озорно приподнял бровь:

— Не порхал бабочкой?

— Да нет!

— А, не жарил четырёхкрылых птичек! — хмыкнул он.

— Если ты можешь, то почему... — я не договорила.

— Тань, — тон его сделался доверительным, — я же стараюсь как можно меньше нарушать естественный строй...

— Но ты нарушил.

— Нарушил, — виновато уронил он голову.

— Зачем?

Соль жалобно взглянул на меня:

— Я соскучился по гостям. Я люблю праздники и гостей! И сейчас, впервые за много лет, мне хотелось, чтоб всё было необычайно торжественно. Как исключение.

— А без гостей...

— А когда мы вдвоём — всё совсем иначе! Мне ужасно нравится, что ты готовишь для меня, хлопочешь вокруг...

— Ладно, — расчувствовавшись, всхлипнула я, — но если я заболею, хлопочи ты. Молекулярно.

— Ты не заболеешь, — клятвенно заверил Соль.

Дверь чуть скрипнула, мы разом обернулись. В кухню заглядывала Тошка. Тошка-кошка: изгибающаяся и крадущаяся — а также с фосфоресцирующими глазами. Говорят же, глаза мечут молнии. С ней это бывает в минуту крайнего возбуждения.

— Ты, чего, Тош? — как можно непринуждённее спросила я. Как можно непринуждённее, Тошка ответила:

— Ничего... Соскучилась... Думала, помогу чем...

Так. Кошка в засаде. Леопард на дереве.

— Ох, — простонал Соль, — вы, девочки, тут сами лучше управитесь. Я пойду в сад.

Он исчез, как солнца луч среди туч. И правильно сделал. Должна ж я потолковать с этой тигрой. Она тут же выпустила когти и бешено зашипела:

— Ты мне что-нибудь объяснишь?! Где ты его откопала?!

— Тош, да что ты так волнуешься?

— А я выслушала соло твоего Соля! Нет, ты мне ответь, как он к тебе приблудился! Всего какая-то неделя — и тебя нет! Ты растворяешься и выпадаешь в осадок! Теряешь телефоны, ходишь, как лунатик, а твой дружок морочит тебе голову! Я тебе своё всё выкладываю, а ты мне о нём ничего! Как вы познакомились? Ты давно его знаешь?

— Да, нет, недавно.

— Недавно — это сколько?

— Как раз неделю. Знаешь, получилось случайно... Он попал под ливень — ну, я и...

— Чего?! — не удержавшись в шёпоте, заорала Тошка, — так ты даже не знаешь, кто он такой?! Да он авантюрист и пройдоха! Мошенник на доверии! Ищет таких лопоухих! Ты ведь даже фамилию у него не спросила! Я-то видела твою глупую мину! А такие ксивы поточным методом печатают!

Что ей на это отвечать?

— Тош, ну, почему ты плохо о нём думаешь? Только потому, что мы недавно знакомы...

— Нет, не только! Он странный!

— Что же странного? По-моему, очень милый.

— Вот-вот! Такой милый, что ты себе отчёта не отдаёшь! Авантюристы все очень милые! Но я же вижу, он своё имя не помнит! Потому что у него этих имён... — Тошкин голос взлетел и оборвался. Надо было срочно придумать что-то вразумительное.

— Ну, запнулся, подумаешь, — залепетала я, — ФИО необычное, он и смущается всякий раз, ожидая такой, как твоя, бурной реакции.

— Что ты мне мозги пудришь?! Что, у меня глаз нет? Небось, отличу.

И она была права. А я вынуждена была врать. А это у меня плохо получалось.

Тошка продолжала:

— Потом, извини, эта исчезнувшая лужа... это неслучайно. Она появилась, когда появился он. Очень удобно, естественная преграда, кто попало не шляется, милиция лишний раз поленится. То-то у меня голова закружилась! Я не особо понимаю в гипнозе, но если он им обладает — он что-то страшное! Не вздумай за него замуж выходить: быстренько укокошит. Если ограбит и смоется — менее драматично, но тоже нежелательно. Надо от него избавляться. И лучше всего — сдать милиции. Но для этого материал нужен. Компромат. А ты ж разве выведаешь чего? Он тебя сам в два счёта разведёт и подставит! Нет, тут надо...

Тошка была деятельной девушкой.

Несмотря на занавесочку.

Я испугалась.

— Тош. Ты детективов начиталась. Сейчас, конечно, тревожное время, никто никому не верит, но мой случай, будь спокойна, совсем не тот. В конце концов, у меня интуиция есть — компенсация всем природным рохлям вместо логики.

— Ты со своей интуицией по миру пойдёшь, в гроб ляжешь!

— Ну, а если логически — подумай, зачем бы авантюрист нацелился именно на меня? Побогаче бы нашёл.

— Не волнуйся. С тебя есть чего взять. Домик, садик, знаменитый дедушка-селекционер, редкие сорта сирени. Губа не дура! А самое главное, — Тошка назидательно подняла палец и повторила зловеще, — самое главное, у тебя на лбу написано, что ты — клад авантюристам.

И Тошка загейзировала с новой силой. Деликатный шёпот, которого мы придерживались поначалу, всё чаще прорывался криком, и я боялась, что Соль услышит дифирамбы в свою честь.

— Тсс! — приложила я палец к губам.

— Да, верно, — спохватилась Тошка и перешла на сдавленное бормотание, — незачем открывать ему наши планы. Итак, как будем действовать? Я считаю, первым делом...

И далее премудрая Антонина подробно и по пунктам изложила мне план захвата и ликвидации Соля. А я слушала и ломала пальцы, и, одновременно, голову, как мне угомонить её.

Наконец, слегка охрипнув, Тошка откашлялась.

— Ну? — уставилась она на меня кошачьими глазами, — у тебя есть предложения?

Предложений у меня не было. Только возражения. Но поди, выскажи Тошке — это ж будет Ниагара и Кракатау разом. Если б я могла возразить обоснованно! А что остаётся в моём положении? Позвать Соля и дать понять: не лезь в мою жизнь? Но Тошка ж неистовая! Тошка — подруга и считает себя за меня в ответе. Она таких дел наворотит! Это при том, что ещё смертельно обидится.

— Ну, скажи что-нибудь! — свирепо вытаращилась Тошка.

— Тонь, — отводя глаза, произнесла я, очень тихо и после большой паузы, — ты не права. Всё что могу сказать.

— Всё?

— Всё.

— Мало.

— Хорошо. Тогда ещё: я ему верю и люблю.

— Я это вижу, — вздохнула Тошка, — потому и боюсь.

Внезапно она шагнула назад, спиной к двери, и, привалившись к ней, воззрилась на меня долгим туманным взглядом. По лицу прошла вереница противоречивых чувств, они ясно читались, в них надежда быстро сменялась горечью, радость унынием — именно им всё и закончилось. Тошка с отчаяньем махнула рукой и отвернулась, буркнув:

— Гиблое дело. Морковь.

Помолчав, добавила, коротко обернувшись:

— Но ты имей в виду, я в твоей истории не на твоей стороне. И всё буду делать, чтоб он тебя не облапошил. Когда-нибудь ты сама поймёшь...

— Да ладно, Тош. Оставь, — устало проговорила я. — Ты со своими порывами только дров наломаешь. Уверяю тебя, я буду внимательна и осторожна.

Сказала я это с единственной целью — хоть на время нейтрализовать Тошку. Мне удалось.

— Давай, посуду помою, — самым мирным образом произнесла она с усталостью в голосе и включила кран. Пока я убирала в холодильник продукты, она старательно тёрла тарелки. Рокот струй настраивает на тихий лад. Потому и разговор как-то незаметно мягчеет.

— Ты расскажи, как жизнь-то? — настойчиво переводила я стрелку.

— Нормально... — пробормотала Тошка, скребя вилку.

— А как Роман Борисыч?

— Нормально.

— А что нормально-то?

— Да ничего. Чего о нём говорить?

— Совсем нечего?

— Да нет, есть. Вот, в мюзикл с ним иду. Приглашает.

— Ну, и прекрасно. Галантный.

— Я тоже думала. А потом обмолвился — друг у него там на скрипке играет, и он бесплатные билеты распространяет.

— Бесплатные?! Неужели есть такие?

— Представь себе. Полного сбора нет, а зал набить надо. Ну, и по своим раздают, за полцены, а ему и вовсе так. Он мне четыре штуки дал. Пригласи, говорит, кого захочешь. А я к тебе дозвониться не могу! — повысила она голос.

Я подождала, пока схлынет очередной морской вал, и, как положено, после мощного девятого слабенько заплескалась тихая волна.

— Я думала, тебе билет, — мурлыкнула Тошка, — и можно ещё Светке... или Маришке. Но теперь ясно — ты без Соля своего не пойдёшь. А вдвоём-то пойдёте?

— А ты не против?

Тошка усмехнулась:

— Отнюдь! Лишний раз тебя под контролем удержать. А ещё — пусть Романборисыч на Соля твоего взглянет. Всё ж умный человек, доктор наук... Держи билеты! — Тошка полезла в сумочку.

Соля не пришлось уговаривать. Я уже поняла, что он любит всё праздничное и радостное. К тому же неделя затворничества даже ему надоела. Следующим вечером мы увлечённо собирались в знаменитый Зюйд. Доберись-ка до него через весь город с нашей окраины. Так что мы прикинули время и полагали выйти пораньше, чтобы у нас оставалось не меньше получаса до начала — с Тошкой встретиться, с Романом Борисовичем познакомиться, всё честь по чести.

Букет сирени — подносить другу-скрипачу — мы настригли в нашем саду, чтобы избавить Тошку от хлопот и затрат. Ногти и ресницы я уже накрасила и полагала побежать переодеваться, как вдруг меня ужалила мысль — а во что мне наряжать Соля?! Не было у меня привычки думать о мужских туалетах, к тому же я так привыкла к его коричневому свитеру, что иначе себе его и не представляла. Ну, была у него ещё рубашка в клеточку, потому как погода стояла почти летняя, днём жарко. Вечером же, хоть в мае вечера наступают глубокой ночью, уже прохладно, значит свитер. И что — всё тот же?

Я испуганно взглянула на Соля. Он спокойно сидел на диване и ждал меня.

— Ну же! — подбодрил, — наряжайся. Я готов.

— Соль, — пролепетала я немеющим языком, — а у тебя костюма нет?

— Ой, — расстроился Соль, — ну, зачем же костюм? Сковывает движения, тесно!

— Но... — растерялась я, — всё ж мюзикл... нарядная публика... надо бы что-то приличное...

— Я приличный! — с достоинством отозвался Соль. — Сейчас не время фраков.

— Но ты же в домашней одежде. Ты вчера на свитер маслом капнул. И рубашка нестирана.

Соль встал с дивана и гордо выпрямился:

— А ну, взгляни!

Он развернулся ко мне в анфас, затем в профиль, продемонстрировал спину — и на диван села я.

Он и впрямь оказался безупречен. Денди в отглаженных брюках. И свитер стал какой-то другой, и даже не свитер, а джемпер. Уже не коричневый, а орехового оттенка, тонкой вязки, явно только-только распакованный из целлофана с наклейкой дорогих магазинов. Облегал фигуру так, что сразу бросалось в глаза, насколько Соль строен, астенически сложен и выше пояса похож на перевёрнутый треугольник. Даже страшно. Выйдем за калитку — тут же сбегутся женщины со всего района. Либо по кускам растащат, либо унесут в полном составе.

Но Соль был совершенно спокоен.

— Ты довольна? — он потеребил воротник сияющей белизной рубашки, она явно ему досаждала. Впрочем, через пару секунд он уже с ней примирился:

— Ну, вот, всё в порядке, — и вопросительно поглядел на меня, — дело только за тобой.

За мной? Я не проблема. Я тут же унеслась в комнату, где стоял громадный бабушкин шкаф.