Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения

Солнце


Жанр:
Опубликован:
13.11.2013 — 06.09.2019
Аннотация:
/фантазия о любви, к личности автора никакого отношения/
Предыдущая глава  
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
  Следующая глава
 
 

— А ну, вон туда, к стене!

И ударами погнал его. Григорий Петрович споткнулся, но удержался и так и засеменил, не оглядываясь, не разжимая рук. А в руках сирень.

Роман Борисович оттолкнул Тошку и кинулся за ним:

— Не делайте этого! — закричал он и с такой доверительной интонацией принялся увещать, как будто сатир был человеком, — вы не представляете, какой это талантливый и прекрасный человек, и сколько потеряет мир...

Он внезапно осёкся и схватился ладонью за лоб.

— О чём я...— пробормотал еле слышно. Но бандит услышал. Развернулся к нему, ласково поинтересовался:

— Сам хочешь?

Роман Борисович опустил руку и молчал. Позади кто-то из чёрных людей негромко бросил — на чужом языке — пару слов. Я не знала ни одного, но смысл поняла. И любой из нас, обречённых, понял. Когда небрежно бросают: 'Не возись, кончай его', тут перевода не требуется.

Сатир хмыкнул и поднял ствол. Неожиданно Тошка — Тошка, которая морщила носик при упоминании Романборисыча — рванулась, будто ею выстрелили из рогатки. И оказалась впереди доктора. 'Пропадай всё пропадом — я ничего не боюсь! — ослепительно сверкали на белом лице изумрудные глаза. — Стреляй, гад, но я не допущу, чтобы...'

Дальше Тошка и сама не знала, что бы сказала. Но я поняла. Не могла она допустить, чтобы вот просто так, на её глазах, убили Романа Борисовича. А я не могла допустить, чтобы убили её. И потому толкнула изо всех сил. И сил хватило.

От толчка Тошка отлетела и упала. А я быстро глянула туда, где подрагивал автомат. И уже не смогла отвести глаз. Чёрный кружок чуть помаячил — и упёрся прямо в меня. Сатиру было всё равно. Он что-то проговорил. И я опять поняла. Хоть и не должна бы. Их нельзя не понять, бесцветные, вскользь, слова: 'Можно и эту'. То есть — меня. Я зачаровано смотрела. Не на него, нет. На кружок. Глаз смерти. Вот он какой, её глаз... глазница черепа. Чёрный провал в ничто. Как же он втягивал в себя! Тот самый кружок. Глубокий тоннель. И в дальнем конце я видела пулю. Она тоже смотрела на меня. Своим внимательным железным взглядом. И знала, что сейчас убьёт меня. И я знала.

Вот тут, в Зюйде, на глазах у всех, среди бела дня. Как в кошмарах снится. Но я же проснусь! Я проснусь — надо только ущипнуть... Так во сне бывает: пыжишься двинуться — и не можешь пальцем шевельнуть...

Сатир плавно шевельнул пальцем на курке. Пуля заулыбалась мне из воронёного логова. Зашептала тихо-тихо, словно на ухо слабым шёпотом:

'Сейчас я вопьюсь в тебя! В сердце! И продырявлю всю эту человеческую чепуху, все его желудочки и клапаны, о которых вы, люди, так печётесь. Я сломаю пустяковую игрушку, и жизнь мгновенно замрёт. И ничего больше не будет'.

Я почувствовала боль в том месте, у сердца, куда целила пуля. Говорят, в последнюю секунду человек переживает всю свою жизнь. И она мелькала передо мной, моя жизнь. А иначе как объяснить, что я столько говорю и переживаю, как будто провела ночь перед казнью. Нет, всё происходило слишком быстро. Первый миг парализует, а второго не было. Тошка не успела подняться с полу, Роман Борисович — оттолкнуть меня. Я не успела оглянуться на Соля. Я только спохватилась, что иду в вечность. И вот оно, последнее мгновение. И другого не будет. 'Боже!' — ахнула я и попыталась вспомнить хоть одну молитву. И не вспомнила. И воззвала без слов, одними мыслями, и даже не мыслями, а путанным рваным их мотком... Двери мира за спиной, грохнув, захлопнулись. Шаг назад потерял смысл. Земля исчезла. 'Прими меня, Господи!'

Но оказалось — ещё рано. Оказалось, всё отодвинулось на некий срок. Хотя я была уже там. И даже не страшно стало. До следующего раза, поняла я, спокойно вернувшись обратно. Без сожаления, но и без желания. Оттуда, из небытия, словно снегом порхнуло в лицо. Веки быстро моргнули. Я безразлично отметила, что у меня всё ещё есть веки, глаза. Да, глаза. Постепенно размытые акварели реальности приняли чёткие очертания. Всё стало на свои места. Вот бортик амфитеатра. На его фоне происходит движение. Чёрный кружок пропал, и автомат медленно поворачивался ко мне боком. Вот он отделился от рук чёрной фигуры, пошёл вперёд, увлекая фигуру за собой, а она покорно следовала за ним, снижаясь всё более — пока то и другое не коснулось красного ворса дорожки, которая покрывала пол от сцены до ступеней амфитеатра и взбиралась на них, продолжаясь далее. На ступенях лежала ещё одна фигура, только не чёрная, а зелёная. И далее, за рядами кресел, где недавно взгляд находил безликих людей, никого не было. Я стала медленно поворачивать голову. И постепенно обозрела весь театр. Не было этих будто состоящих из треугольников фигур. Под высоким куполом стояла тишина. Все, кто находился здесь, так же по кругу поворачивали головы. Это гораздо позже всё сменилось криками облегчения и восторга. Позже, когда заиграли мобильники, люди стали переговариваться, сперва в недоумении, потом всё взволнованней, а там пошли смех и рыдания. Суеверно отдёргиваясь, находили лежащие тела. У стен, между рядов, за креслами. Они упали, где стояли, да так и застыли в ломанных неестественных позах. А в зал набежало много народу, военные в камуфляже, и просто близкие тех, кто в зале.

Потрясающе! К Зюйду стянули все силы города, но она не понадобилась. Что произошло, не понимал никто.

Уже потом прокатилась ещё одна волна удивления. И не только по Зюйду, но и по всему городу, да и по стране. Тела террористов не имели признаков насильственной смерти. И вообще никаких. Даже тяжкой болезни. Сердечной недостаточности, приступа астмы, инсульта. Здоровые ребятки, жить и жить бы. Но вот не жилось. Поторопились.

В Новостях пытались рассуждать на эту тему — но всё гасило недоумение. Невозможно было никак объяснить, почему три десятка молодцов разом покинули белый свет. В один миг прекратились все жизненные процессы. У всех. Даже у тех, кого мы не видели. У внешней охраны. У двоих, которых обнаружили после в соседних домах и причислили к бандитам по аналогии. Признаки смерти, личность, рычаги управления взрывательным устройством.

Всё это мы узнали через день. А тогда, в Зюйде, ошарашенные — только смотрели по сторонам и друг на друга. Долго ничему не верилось. Ни тому, что всё позади. Ни тому, что всё это вообще с нами происходило. Теперь мы были полны друг к другу доверия, неосознанно сбиваясь в кучку, и не двигались с места.

Впрочем, спустя некоторое время жизненные ритмы стали налаживаться.

— Наверно, продолжения постановки не будет? — рассеянно пробормотал Григорий Петрович. И сам себе ответил:

— Конечно, не будет... — он опять оглядел зал. Недалеко изящная балерина в пачке захлёбывалась слезами, уткнувшись в плечо пожилой даме. А дама глухо всхлипывала ей в затылок.

Народ всё толпился. Странно, никто не уходил. Как будто чего-то ждали. Несомненно, с трудом приходили в себя. А ещё — хотели разобраться в происшедшем.

Насупленный Соль стоял в нашей компании чуть на отшибе и разглядывал мыски туфель. 'Но ведь всё в порядке! — хотелось мне сказать ему, — всё обошлось. Разве благополучие людей не стоит того, что ты сделал? Вот только...'

Человек в зелёном джемпере всё ещё лежал на ступеньках. Над ним на коленях склонилась женщина и всё пыталась услышать его сердце. То так, то этак повернётся — и всё прижимается ухом. Я подумала, что есть на свете колени, которые так же могут согнуться возле кого-то из чёрных людей, и есть уши, которые будут бесконечно прикладываться к мёртвой груди.

— Пожалуй, нам пора уходить, — неуверенно предложил Роман Борисович. Он был прав. Надо быстрей возвращаться к жизни, пересилить стресс, осознать прекрасный мир вокруг. И лето, и сирень... Григорий Петрович так и не выпустил из рук скомканный букет. Странно — ведь и я каким-то чудом сжимала свой. Я могла умереть с сиренью в руках. Совсем неплохая смерть.

Сообща и дружно, мы сделали шаг в сторону выхода, когда к нам подошёл человек. Тот самый, который записывал за шофёром. Он нерешительно постоял рядом, оглядывая всех попеременно, и наконец уставился на Соля. Глаза были ярко-голубыми. При том, что в автобусе они мне такими не показались. Присмотревшись, я поняла — они широко открыты и влажны. Потому прямо-таки флуоресцируют. Подошедший помолчал, я видела, как он колеблется — и всё ж он прогнал сомнения — выдохнул Солю в лицо:

— Спасибо вам!

Соль поднял угрюмый взгляд, я почувствовала, как его пальцы вздрогнули в моей руке:

— За что?

Мужчина посуровел и проговорил внятно:

— За то, что вы спасли нас.

— С чего вы взяли? — неприязненно хмыкнул Соль.

— Не надо! — резко возразил человек, — я знаю, что это вы! Я не пытаюсь ничего объяснить — но я не сводил с вас глаз. Я догадывался, что вы можете... — он нервно сглотнул и оттянул от шеи галстук, — после того, как там, в автобусе, вы исчезли... растворились в воздухе.

— Голубчик, вы перенервничали, — снисходительно усмехнулся Соль, — уверяю, вам показалось. Это бывает. Поверьте, я нигде не растворялся.

— Как вам будет угодно, — упрямо и просто произнёс мужчина, — но я не могу не поблагодарить вас — и я благодарю.

— Чепуха какая-то! — сердито пробормотал Соль, торопливо подхватывая под руки меня и Тошку, — пойдёмте, девочки, пока нас не догнали чудаки!

Когда мы впятером выбрались из Зюйда, над городом царила светлая ярко-синяя, как старинная китайская ваза, ночь. Немало нас удивившая. Нам казалось, мир будет ждать нас у входа, как преданный пёс, в том же лазурном состоянии, в каком мы расстались с ним. Но ночь была ещё приятней. Она напоминала о покое, утешала и звала домой. Несомненно, час был поздний. Всё эта возня с террористами, оказывается, отняла уйму времени. Оказывается, мы все ужасно устали и немилосердно зевнули, едва стало возможно допустить хоть какую слабость. А ночь к тому располагала. Такие уж майские ночи. Только королям и золушкам не до сна, а всем прочим...

На свежем воздухе наша солидарность несколько размякла, и, отойдя от здания мюзикла и бурлящей вокруг суеты, все стали прощаться. Тошка жила в паре остановок от Зюйда, но совсем в противоположной от меня стороне. А путь Григория Петровича отклонялся от наших под прямым углом. Музыкант обнимал лиловые соцветья. Я видела, что у него чуть подрагивают руки. И пришло в голову — а сможет ли он играть после пережитого? Сперва спохватилась: что ж я-то вцепилась в сирень? Она же ему предназначена. А потом подумала — не слишком ли тяжко тащить громадный веник в таких трепетных руках? И не подарила. Сунула на прощанье Тошке, шепнула:

— Поставишь дома в вазу, тебя же Роман Борисович проводит.

Роман Борисович молча стоял в стороне и несколько раз бросил на Соля задумчивый взор.

Итак, мы расстались. Это было ужасно кстати. Потому что нам с Солем предполагалось возвращаться домой на автобусе, но совершенно не хотелось ждать его величество в столь позднее и необязательное время. А пришлось бы, если б кто-то навязался в компанию. Мы же помахали всем платочком — и, когда отстучали по ночной росе асфальта звонкие Тошкины каблучки, влажно отшелестели две пары мужских подмёток — пробежали до угла дома и нырнули в темень двора, в гущу кустов. Я уже знала, как всё будет. Слегка закружится голова — и я увижу маренговый мрак улицы и холодное свечение Зюйда уже с высоты.

И вот мы опять летим, держась за руки, и ночь обволакивает нас, как синий гель.

Я дала себе слово: ни о чём не буду спрашивать Соля до самого дома. Чтобы не нарушать ночной полёт над светящимся городом. Ночью летают иначе. Совсем с другими мыслями и чувствами. Во-первых, молчат. Во-вторых, не пытаются что-то разобрать внизу — всё равно не видно. В-третьих, забывают о земле и небе, ибо плывёшь не над землёй и не под небом, а в бескрайнем пространстве, клубящемся огнями, и всё представляется сном. Пронзаешь телом густой и будто вязкий воздух и ощущаешь его течение вдоль рук и ног. И сама себе становишься невидима. Никаких развевающихся волос и платья. Даже Соля словно нет рядом. Хотя, конечно, он есть, ибо кто же тогда влечёт меня за руку? Соль тоже помалкивал. Но не потому, что дал себе слово. А потому что был недоволен и хмурился.

Мы долетели до дому за то самое время, которое понадобилось автобусам для обдумывания вопроса 'ехать, не ехать'. И когда они окончательно пришли к решению 'в парк' — мы уже опускались на лужайку возле стола, и 'Мадам Лемуан' мягко пружинила под нами, касаясь последовательно голеней, локтей, а потом щёк.

Можно было посидеть тут, в нашем оазисе, включив настольную лампу — но почему-то захотелось в дом, под защиту стен. Закрыться занавесками, закупориться от внешнего мира — и почувствовать своё узкое пространство — и не более. У нас явно изменилось настроение после Зюйда.

И вот мы сидели в тесной кухне, как в норке, за вечерним чаем с неспешно намазанными бутербродами — и, прожевав первый кусок, я позволила себе подать голос.

— Что ты с ними сделал, Соль?

Соль хмуро уставился в чашку и ответил, только доев бутерброд до конца:

— Да ничего. Просто разложил на атомы. Потом собрал.

Ну, конечно. Как иначе? Мне бы следовало не задавать глупых вопросов. Но я же не знала, где взять умные. И опять спросила:

— А этот, с галстуком... — и не договорила.

Соль мрачно прищурился в угол и заиграл желваками.

— Всё не учтёшь, — промямлил наконец.

— Ты расстроился, что он что-то видел?

— Отчасти. Впрямь какой-то глазастый. Ни одна душа не заметила... Я так надеялся!

Соль вздохнул.

— Что же можно было заметить? — вкрадчиво осведомилась я: меня волновала ситуация, и хотелось хоть немного утешить его.

— Кое-что можно, — уныло изрёк Соль. — Мне же необходима хотя бы доля секунды. Когда люди в стрессе, кто обратил бы внимание?! Но вот видишь — и долю засекли. Один раз — случайность, а два — закономерность. Если только он не блефует, — проговорил Соль с внезапной надеждой в голосе.

— Ну да! — пояснил он, уловив мой недоуменный взгляд, — такое может быть. Один раз возникло подозрение, и тянет проверить. У него неглупое лицо.

— То есть он ничего не видел? — по-прежнему осторожно спросила я. — А что можно видеть?

— Исчезновения. Я рассыпал их, как шелуху по ветру. Надо же было собрать.

— И тот человек подумал сразу на тебя?

— Он же видел, что я с тобой. Ты серьёзная причина.

'Да, — задумалась я, — очень серьёзная'.

— Разве ты не сделал бы этого, не будь меня?

Соль грустно прищурился в стену:

— Кто знает? Может, и не сделал бы...

И с укором посмотрел на меня:

— Ты не поймёшь, Таня. Я столько раз был в похожих ситуациях. У меня к этому своё отношение.

Что ж, я понимала и сочувствовала. Всё ж одна мысль не давала мне покоя.

— Скажи, а тот, в зелёном... он же не был террористом. Его-то зачем? Он же сам пострадавший. Ну, испугался...

Соль пожал плечами:

— Наименьшее из зол. Человечество ничего не потеряет. А мне так проще.

Помолчав, печально добавил:

— Это не так легко, Таня. И мне не объяснить. Есть понятие связи. Которое не перешагнёшь.

Предыдущая глава  
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
  Следующая глава



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх