Солнце

— Я искал ваш адрес! И вот наконец я здесь, в этом оазисе красоты и аромата! Я так благодарен истинному волшебнику, самоотверженному энтузиасту... — далее следовали дедушкины имя-отчество-фамилия. — Я чту и преклоняюсь... как жаль, что не успел лично... — и, не особо церемонясь, фанат резво устремился вглубь сада. Пребывая в некотором смущении, мы не стали его урезонивать: в конце концов, сами вывесили мемориальную доску — а поспешили следом. Он оказался шустр, как таракашка.

Дедушка любил показывать свою коллекцию встречному-поперечному, говорить о ней мог сутками, и у нас вечно разгуливали средь кустов почитатели сирени, так что ничего странного не было в таком визите. После дедушки визиты поубавились, а в принципе я рада была бы сохранять дедушкины традиции. Правда, все предыдущие гости были пожилыми и степенными, а этот какой-то заводной. Не успели мы глазом моргнуть, как он уже стоял у стола на лужайке и стонал, закатывая глаза:

— Боже мой! Что это за сорт?!

— 'Мадам Лемуан', — пробурчал Соль, поглядывая исподлобья.

— А вы, как понимаю, потомки и наследники? — переключился гость на нас.

— Да, — сдержано ответил Соль и кивнул на меня, — вот внучка...

Но фанат буравил взглядом только его:

— А вы кем будете?

— Я? Ну... — Соль смешался.

— Пожалуйста, представьтесь!

— Солнцев.

— Как давно вы живёте здесь?

— А причём здесь я? — нахмурился Соль. Поклонник сирени простонал с мольбой:

— Всего пару слов! Скажите, на чём основан ваш метод воздействия на биологическую структуру живого организма? — и он выразительно простёр руку. Мы не сразу разглядели в ней зажатый диктофон.

— Боже мой! — простонал Соль под стать гостю прямо в диктофон, — я так хотел просто спокойно пожить на свете!

Далее никакие вопли гостя о почтении к дедушке не помогли — Соль оказался крут. Он уже мог не маскироваться, и потому на глазах у изумлённой публики любитель сирени плавно приподнялся над землёй, ласточкой порхнул над забором и с хрустом завалился в кустарник на противоположной стороне улицы.

— Нечего цацкаться, — процедило сквозь зубы обозлившееся солнце, — и пусть только кто ещё сунется!

Народ, подсматривающий в щели, разом откатился за ряд ближайших посадок. И вообще, с этого момента стало тихо. Вроде бы, и улица опустела.

— Уф, — вздохнул Соль благодушно, — а я уж собирался над забором молекулярный заслон делать. Не хотелось. Что ж получится? Ни бабочке, ни птичке не залететь?

И несколько дней прошло почти беспечно. Даже новая травка перед крыльцом выросла.

Незаметно май перешёл в июнь, вовсю разгоралось лето, сирень понемногу стала утрачивать свою росистую свежесть, но всё ещё была великолепна. Потом расцветут красные пионы, потом белые, тоже роскошные, но всё это уже будет не то. Тем самозабвенным восторгом, какой вызывает сирень, не воспламенит ни один цветок. Соль так и сказал мне однажды:

— Нельзя прикоснуться к сирени и не обнять её. Как и тебя.

Мы проводили дни под 'Мадам Лемуан'. И возможно, это были последние счастливые дни. Соль опять повеселел, много болтал и рассказывал, и я, конечно же, притащила в сад тот белый пушистый плед, который так напоминал цветущие кисти вокруг. Соль говорил, мои раскинутые волосы на нём эффектно смотрятся. А по-моему, золотые — ещё эффектней. Вечерами под пледом было уютно и тепло. А днём он служил мягкой подстилкой. И мы жили друг для друга.

В какое-то утро мне пришла в голову мысль, что идиллия в саду прекрасна, но совсем рядом простирает полные воды Снеж, а мы словно забыли о нём. Если даже Тошка, живущая на другом конце города, не ленится догуливать до него с Романом Борисовичем, то уж нам-то — грех!

Соль охотно согласился, обезопасил дом, и мы вышли на улицу. Около дома не было ни души. Я с удовольствием отметила на стене дедушкин мемориал, с которого Соль, разумеется, давно убрал красочные наслоения.

Прогулка была лёгкой и приятной, земля тёплой, трава ласковой. Мне даже захотелось снять туфли, но сделала я это уже на самом берегу, когда мы перешли дамбу и стали спускаться под откос к воде. Она так и тянула ступить в неё, а с прошлого года не испытанное осязание песчаного дна и щекочущих щиколотки волн соблазняло.

— Я пройдусь по воде, — крикнула я Солю, бросая туфли, — подожди меня!

Соль кивнул. Сам он стоял на глинистом уступе над водой и зачаровано смотрел вдаль. Его можно понять. До горизонта светилась озёрная гладь, постепенно меняя цвет от густого маренго под берегом к перламутровому, а там — дымчато сливаясь с небесами. По перламутру рябили солнечные искры. Они вспыхивали и в волосах Соля. Ветер слегка раздувал пряди, живое золото пробегалось по ним. А желтоватые глаза казались суровыми. Наверно, он догадывался, сколь небеспечно будущее.

Но всё ж такого оборота не ожидал.

Помню, я наклонилась к самой воде, рассматривая мальков, когда на дамбе прошуршали шины. Тут идёт дорога, ходит транспорт, ничего неожиданного в этом звуке — но в следующий же момент мне заложило уши, и воду впереди просекла горсть мелких камешков. Гораздо позже я поняла, что это не камешки.

Я разом оглянулась на Соля. Его уже не было на уступе, но я видела его голову и плечи, не заслонённые глиняным наплывом. И потому не особо испугалась.

— Соль! — крикнула растеряно, выбираясь из воды, — что это?!

Он чуть повернул голову и не ответил. Я суетливо и неловко полезла наверх. Соль не протягивал мне руки, и это было странно.

— Что с тобой, Соль? — спросила я, наконец, оказавшись рядом с ним. Янтарные глаза выражали скорбь. Лицо побелело. Он едва приоткрыл губы и обронил глухо:

— Ничего. Сейчас всё пройдёт.

— Что пройдёт?! — ужаснулась я, ничего не понимая.

Он попытался улыбнуться и виновато прошептал:

— Мне нужно время. Всё в порядке. Просто больно.

Ладонями он заслонял живот. Между указательным и средним наливалась красная капля.

Я с отчаяньем схватила его палец и отвела в сторону. И тут же завопила что есть мочи. На белой рубашке виднелось три аккуратных круглых отверстия, из каждого текла красная струйка и капала на брюки.

— Таня, — заговорил Соль уже бодрее, — не пугайся, я же Солнце.

Я разом смолкла. Только уставилась на эти дырки в живом теле и боялась пошевелиться. И действительно — через пару секунд капли прекратились. Чёрные дыры стали сжиматься. Вскоре исчез даже след. В отверстиях ткани проглядывала здоровая кожа. И лицо Соля повеселело, окрасилось привычным цветом, он ободряюще мигнул мне, но продолжал оставаться напряжённым. На моих глазах исчезла кровь, пробитые кружки на белой рубашке затянулись переплетениями нитей, как будто ткань была совершенно новой. И всё прошло, как не бывало! Как в кино. Но дело-то было не в кино. Мы стояли на дамбе над озером, где только что проехала машина.

— Вон она, — кивнул Соль в сторону. В десятке метров поперёк шоссе стояла бежевая иномарка. Зеркальные окна отражали ясное небо в редких облачках.

— Там никого? — тихо спросила я.

— Никого, — успокоил меня Соль невесело. Я прошептала:

— Кто они?

Соль усмехнулся:

— Мстители.

— За Зюйд?

— Угу...

Мимо нёсся автомобиль и сбавил ход, объезжая бежевую. Из окна высунулась разгневанная физиономия:

— Сдурели, что ль? Убирайте свой тарантас!

— Он прав, — заметил Соль, и в следующее мгновение бежевая чуть приподнялась над асфальтом и плавно отправилась на обочину. Яростная рожа приобрела бессмысленное выражение и пропала в окне, автомобиль вильнул, чуть не свалившись с дамбы, и усвистел с явным превышением скорости.

— Нет, Таня, — вздохнул Соль, когда мы вернулись домой, — придётся нам всё же распрощаться с бабочками-птичками. И вообще нужен колпак над всем садом. Потому как с вертолёта тоже можно шарахнуть. И придётся нам сидеть под домашним арестом. Я не могу тобой рисковать.

— Ничего, — как можно беспечнее улыбнулась я, — что может быть лучше нашего сада?

— Так-то так, — промямлим Соль, — но мне хотелось плавать с тобой по озеру, рвать кувшинки в устье реки, погулять по Кусково, сходить в Третьяковку...

— Нам придётся повязать лица, как шахидам, — грустно пошутила я.

На следующий день на странице Яндекса мы прочли: 'На шоссе около озера Снеж найдена иномарка, числящаяся в розыске. О пассажирах ничего не известно. Находка оказалась в странной близости от места проживания загадочного г. Солнцева...'

— Понеслось! — выругался Соль. И точно. Вскорости заверещал мобильник.

Я подошла.

— Слышь, ты! — прохрипела трубка, — передай своему хрену, что он пожалеет! Ой, пожалеет!

Не успела я вырубить вызов, как телефон завопил снова, но подоспевший Соль выдернул его из рук.

— Я вас слушаю, — произнёс он, и это оказались единственные слова. Пока Соль не отключил связь, я тревожно наблюдала за его лицом. Из сдержано-сурового оно стало таким, как будто ему прилюдно надавали пощёчин.

— Что? — спросила я тут же. Соль шевельнул желваками и хмыкнул:

— Хотят дружить.

Трели доставали и прежде, потому я периодически телефон вырубала. Но всё же совсем выпасть из жизни мне не хотелось. Могли позвонить родные, Тошка. Теперь же наш номер оседлали насмерть и трезвонили без конца, перебивая друг друга. Пришлось жить без связи. Только порой я сама посылала приветы своим, чтобы не пугались.

— В конце концов, — однажды сказал Соль, — мы можем куда-нибудь переселиться. Хотя бы временно. В другой город. А может, страну. Пока спохватятся, обнаружат...

— Да, — размечталась я, — полетим куда-нибудь в Индию и совьём хижину в корнях старого баньяна... или на Гавайские острова... я никогда не была дальше Московской области.

— Мы так и сделаем, — мягко проговорил Соль, — а сможешь ты без сиреневого сада?

— Сирень скоро отцветёт, — грустно сказала я. — А не могу я без тебя, Соль.

Время от времени я звонила Тошке. На вопрос 'как ты там?' немедленно следовала фраза 'мы с Романом Борисовичем...'

Роман Борисович, между прочим, пропадал в своей лаборатории. Роман Борисович мутузил солнечные идеи. Иногда Тошка передавала ему трубку, и тот подолгу беседовал с Солем. Однако человечество хотело большего.

'Феномен Солнцева', 'Солнцев замышляет глобальный переворот', 'Солнцев работает на криминальные структуры' — только и читали мы на Яндексах и Гуглах, только и долетали до нас обрывки радиопередач с соседских участков.

Вечерами мы повадились включать телевизор. Всё ж домашний арест давал себя знать. Не измени мы привычкам, жизнь была бы милее. Но отсюда мы не ждали беды, а любопытство свойственно человеку, даже если он Солнце.

Помню, я отрезала ломтик лимона в чай, и в этот момент диктор произнёс нашумевшую фамилию. Я покосилась на экран, но чай хотелось налить, и, почти не глядя в телевизор, я насыпала в чашку сахар и потащила с плиты чайник кипятка. Пока струя лилась из носика, на краткий миг я подняла взгляд на экран — там плыли пейзажи под чёткий речитатив диктора: 'похоже, Солнцев не испытывает угрызений совести, легкомысленно проводя время в развлечениях...' — и в следующий момент я узнала и дедушкин сад, и нашу лужайку. А дальше чайник рухнул, вдребезги разбив фарфоровую чашку. Брызги ошпарили меня и Соля. А мы этого даже не заметили. Мы в ужасе таращились в телевизор.

— О Боже! — то и дело подвывала я, кусая себе пальцы, зажимающие рот, — только не это!

Под снисходительный говорок ведущего весь мир лицезрел садовый топчан с пушистым пледом и наши объятия. Откровенные сцены красочно сменяли одна другую, благо реклама не врёт: современный экран обладает громадным цветовым и пространственным диапазоном.

Помню, когда тему исчерпали, я разразилась жуткими рыданьями, до головной боли, до конвульсий, и это надо было как-то оборвать, и я стремглав выбежала в сад. И тут же воочию узрела лужайку и топчан под 'Мадам Лемуан'. Желудок резко выхлестнуло, в глотку ударил только что съеденный ужин, так что я едва успела унестись вглубь кустов, где обильно удобрила 'Красавицу Нанси'.

Спазмы не отступали, меня трясло и выворачивало — и только поработившая головная боль заставила прекратить истошные вопли и перейти на длительное постанывание. Всё в этом мире представлялось отвратительным.

Что было с Солем, я не знаю. Я совсем не помню его. Кажется, я даже его не могла видеть. А может, только кажется. Потому что когда он подсел ко мне с утешениями, я вдруг исполнилась восторженной благодарности. Она охватила меня с не меньшей силой, чем недавняя истерика.

— Не надо, не плачь! Ничего страшного не случилось. Твоего же лица почти не видно! — с тихими увещеваниями поглаживал он меня по плечам, — они же в основном из меня настрогали кадров. А мне — что? — криво усмехнулся он, — я Солнце.

Я быстро взглянула ему в глаза и уронила голову. Он врал.

Лицо... Что лицо? Ужасно даже не лицо... Ужасно, что вообще такое возможно. Что нет защиты. Достанут даже дома.

— Где же, когда я допустил промашку?! — мучился Соль. Он бегал по саду и осматривал кусты, стены и доски забора. — Как же я не сообразил? Ну, конечно...

В развилке ствола аккуратно прицепилась небольшая железка. А за водосточной трубой обнаружилась другая.

— Любитель сирени! — выругался Соль.

Весь следующий день он уныло просидел у стола, подперев ладонью лоб.

— Ну и жизнь в 21 веке! — пробормотал он, когда, отмучившись мигренью, я присела рядом. — Сто раз следовало подумать, прежде чем лезть сюда. Ну, разве могли такие штучки прийти в голову... хотя бы даже в не столь далёкие времена Дмитрия Ивановича?!

— Менделеева? Таблицу, небось, ты ему подсказал? — вяло поинтересовалась я, чтобы что-то спросить. Соль кивнул, по-прежнему уставившись в землю. И верно: кто ж ещё? Спохватившись, он покосился на меня и через силу добавил: 'Знаешь, он подарил мне свой чемодан. С надписью 'чемоданных дел мастер Менделеев'. И я до конца жизни берёг его'.

Интригующая фраза не внесла бодрости, я промолчала. Говорить не хотелось. От сирени с души воротило. Белую скатерть я сдёрнула со стола и с отвращением засунула в грязное бельё.

К топчану ни один из нас до сих пор не приблизился, словно тот был заражён или заминирован.

— Это мне возмездие за Джордано Бруно, — убитым голосом проговорил Соль. — Не могу простить себе. Рано я подкинул ему идею?!

— Ты не мог спасти? — прошептала я — просто так, чтобы не молчать. Что уж там вспоминать 15-й век, когда свой поколачивает?

— Не мог... — дёрнул уголком рта Соль, — только начни — такое корневище потянешь, что весь лес выворотишь!

Я подумала о том, что когда в жизни обрублены корни, совсем не трудно взойти на костёр. Обрубать их общество умело во все времена.

— Полетели на Гавайи! — сказал Соль через два дня. Эти два дня мы так и просидели каждый в своём углу.

— Полетели! — повторил Соль, и в голосе прозвучало вдохновение. И лицо вспыхнуло прежней бесподобной улыбкой:

— По пути навестим Индию, Индонезию и осядем где-нибудь на коралловом атолле. Там всё забудется. Там не будет 'Мадам Лемуан'.