Пересмотр дела

"Пересмотр дела"

— Господа, проходите сюда, — великий магистр ордена непризнанных гениев Ван Сертес указал рукой вглубь полутёмной мастерской, — заранее прошу прощения за небольшое неудобство, но в месте, где сейчас находится обсуждаемый нами артефакт, немного прохладно.

Несколько вошедших недовольно переглянулись, почётная работа присяжных обывателей, хотя и бывала по-своему тяжела, но почти никогда не лишала их обыденного комфорта. Мистер Аладор, неизменный председатель всемирного совета обывателей тронул рукав мантии великого магистра.

— Извини, Анри, — в приватных разговорах давние знакомые обращались друг к другу без титулов, — Если этот... э-э-э... предмет сделан не изо льда, то может, будет лучше предъявить его вниманию присяжных в гостиной, а? Так сказать, за чашкой хорошего кофе наши души вернее склонятся к прекрасному.

— Поверь, Стен, я знаю, как ваши люди ценят уют, — вполголоса ответил магистр, — тем более, что вы пришли сюда частным образом, как мои личные гости. Кофе, шоколад и орехи с цукатами уже на столах в гостиной. Но экспертиза настаивает на показе артефакта в его нынешнем состоянии и в истинном месте нахождения. Всего пять минут...

— Экспертиза?

— Собственно, это сам обвиняемый. Но так как мы договорились с ним... обсудить всё неофициально... Я представлю его как эксперта. Начнём?

— А насколько... насколько будет холодно? — спросил Аладор, заранее зябко потирая ладони.

— Там зима, а комнату давно не топили, так что будет свежо, — улыбнулся Ван Сертес, — но не настолько, что бы занемели руки и вы не смогли потом раскурить сигару. Я приготовил ваши любимые "гаваны".

— Я вижу, вы не ждёте от нас быстрого решения, — довольно улыбнулся председатель, — Начинайте, только, смотрите, если у присяжных повалит пар изо рта, вам придётся подать к кофе пару бутылок Реми Мартин из ваших запасов.

Великий магистр снова улыбнулся и повернулся к присяжным обывателям.

— Прежде, чем я воссоздам перед вами ту часть помещения, где находится наш предмет дискуссии, позвольте представить вам, господа, приглашённого мною эксперта. Эксперта по... по данному вопросу. Доктор Райх!

В этот момент все обыватели увидели, что за плечом магистра стоит, незамеченный ими ранее среди мольбертов и бюстов, высокий и худой джентльмен, с нелепой длинной бородой. Джентльмен шагнул вперёд, и в кругу света, где стоял Ван Сертес, оказался древним стариком с непонятной, немного вздорной, усмешкой в глубине бороды. Он молча слегка поклонился в ответ на невнятные приветствия присяжных.

— Итак, господа, — магистр поддёрнул широкие рукава и медленно приподнял руки, словно собираясь сыграть на невидимом рояле, — сновидение, про которое я вам рассказал, было реализовано следующим образом...

Магистр ткнул растопыренными пальцами в невидимый дальний угол мастерской, и волна стылого, затхлого воздуха накрыла присяжных. Тускло вспыхнула висящая прямо в воздухе забрызганная извёсткой лампочка и осветила низкую стену с блёклыми обоями. На стене, прямо над стареньким диваном, висела картина. Пожалуй, даже сам мистер Аладор не сумел бы её толково описать. Морщась от подвального холода, присяжные подошли поближе к стене с артефактом. Магистр даже не взглянул в сторону вызванного им из ниоткуда кусочка чужой жизни, закусив губу, он неотрывно смотрел на старика. Надменная усмешка исчезла с лица доктора Райха. Он выглядел словно ребёнок, безуспешно пытающийся скрыть от взрослых свою обиду.

— Значит я прав, — одними губами, удовлетворённо сказал Ван Сертес и, наконец, обернулся к картине.

Гибнущий мир был нарисован на небольшом куске холста. Сам мир был бесконечно белый, с подтёками какой-то немыслимой голубизны — небо, залитое молоком. Мир был прекрасным, сказочным городом. Его совершенство становилось тягостным для смотрящих на картину. Всего лишь несколько скупых и точных мазков вернули бы городу тени, сумрак и утраченную любовь покинувших его жителей. Но художник этого не пожелал — написанный им город был избавлен от скверны слов, от запахов стряпни и криков детей. Это был град тишины и чистого ветра, град-легенда, мечта всех, ещё не возведённых, городов.

Вокруг города лежал дракон. Дракон цвета свежепролитой крови с неподвижными глазами, залитыми белесой мутью. Ненависть бушевала в них слепящей метелью, а между ледяными вихрями ярости мерцало отражение города. Вечного града на пороге своей гибели.

Магистр знал, что за драконом должна была простираться ночь. Но угадать её приближение на картине было невозможно — пошлая жёлтенькая рамка победоносно сковывала дракона и его жертву.

— Вполне достойная картина, — наконец проговорил один из обывателей.

— Да-да, дорогой Минк, но давайте дадим великому магистру завершить демонстрацию, — недовольно заметил Аладор, — дебаты, экспертиза...гм-м... доводы э-э... пострадавшего, всё это, пожалуйста, в гостиной, я, знаете ли, с возрастом стал подвержен простудам.

— У меня и самого хроническая ангина, — сейчас же подхватил словоохотливый Минк, — моя жена советует пить на ночь чай с липой...

Изрядно озябшие коллеги болтливого присяжного недовольно зашикали, а их председатель торопливо обратился к Ван Сертесу.

— Господин магистр, если мы можем быть уверенными, что данное произведение искусства является той самой, оспариваемой вами, реализацией сна, то будьте любезны показать нам сам источник вдохновения. И потом, я полагаю, мы сможем вернуться в гостиную.

— Доктор Райх, можете ли вы подтвердить аутентичность этой картины? — поинтересовался магистр.

Подойдя к картине, Райх медленно и нежно коснулся её кончиками пальцев, затем убрал руки за спину и ответил после короткого раздумья.

— Картина та самая. Считается утраченной. Замечу, что картина абсолютно незаконно исключена из наследия художника, написавшего её. Художника, имя которого, между прочим, решено сохранить в пантеоне избранных.

— Благодарю вас, доктор. Со своей стороны замечу, что всё остальное творчество великого художника ни в коем случае не оспаривается нами. Сомнения вызвала только данная картина. Итак, господа, с вашего позволения, породившее это полотно сновидение выглядело примерно так... — магистр указал на исчезнувшую лампочку, и мастерская наполнилась душным жаром камина, запылавшего всего в нескольких шагах от попятившихся обывателей.

Рыжие отсветы огня в камине немного разгоняли ночной мрак в большой комнате. Был виден тяжёлый ковёр на полу, старинная мебель с богатой резьбою. За тёмным заиндевелым окном угадывалась снежная кутерьма, январский буран. Какое-то полено в камине вспыхнуло чуть ярче, и на мгновение осветилась растерзанная постель со спящим человеком. Вдруг окно само собой засверкало и начало таять, что-то белое, похожее на беззвучную метель, потекло в комнату. Человек на кровати застонал, как-будто в смертельной тоске. А белое светлое месиво на месте окна начало складываться в узор и наполняться неистовыми красками. Белые чистые линии сплелись в давешний город, из ниоткуда вырос страшный дракон и оплёл город красным узором. Но видение сказки на этом не закончилось: касаясь раскалённого тела дракона, прямо над ним и над городом нависла дремучая ночь. Ночь среди вековых деревьев, с вздохами, с невнятными шорохами, ночь-берлога. Картина необратимой гибели пугала и завораживала, но с каждой секундой, видевших это чудо людей охватывало непонятное ликование. Покой и тепло, как от бокала доброго бренди, наполняли их души.

— Благодарю за внимание, господа, мы можем вернуться в гостиную, — магистр щёлкнул чем-то невидимым, и сухой электрический свет наполнил мастерскую.

В предвкушении обильного десерта, шумно переговариваясь, присяжные обыватели поспешно двинулись к выходу.

— Анри, тут было на что посмотреть, — прошептал мистер Аладор на ухо приятелю, — сейчас отдохнём и, как следует, всё обсудим. Кстати, ты молодец, что не стал делать никаких официальных ходов, раз имя художника уже в пантеоне...

Прежде, чем Ван Сертес успел ответить председателю, к ним подошёл доктор Райх.

— Прошу прощения, что вмешиваюсь в ваш разговор, но моя миссия закончена. Добавить мне нечего, так что сейчас я откланяюсь. Если не возражаете, магистр, обещанный вами гонорар, я бы хотел получить сейчас.

— Позволю себе напомнить вам, доктор, что вы согласились на роль... — магистр бросил взгляд на дверь, и, убедившись, что все обыватели кроме Аладора вышли, продолжил с уже нескрываемым сарказмом в голосе, — на роль так называемового эксперта вплоть до принятия решения присяжными обывателями.

И без того высокий, Райх вытянулся ещё на пару сантиметров, слегка запрокинул голову назад и уже совсем откуда-то из-под потолка испепелил магистра яростным взглядом.

— Так называемым экспертом? — казалось, что по его белой бороде прыгают электрические искры, — Во-первых, я вижу, что вы не сдержали вашего слова о соблюдении полной анонимности. Во-вторых, что бы вы ни думали на этот счёт, среди всех присутствующих, вне всякого сомнения, только я и являюсь экспертом в области живописи. И, наконец, в-третьих, о каком решение может идти речь на этом сборище? Ваши личные гости вольны говорить, что себе вздумают, но принимать ре-ше-ни-я имеет право только высокий суд всемирного совета обывателей.

Теперь рассвирепел мистер Аладор.

— Доктор, э-э, при всём уважение, но называть "сборищем" присяжных обывателей высокого суда, да ещё в полном составе, это слишком. По просьбе уважаемого магистра, мы согласились выслушать дело у него дома, дабы избежать ненужной огласки. Но то, что сейчас мы находимся здесь как частные лица никак не отменяет наше право, в случае надобности, принять решение совершенно официально и уж извините, без всяких инкогнито.

— Мистер Райх, — уже более мирно заговорил магистр, — ваша анонимность в полной безопасности. Как раз для того, чтобы заручиться согласием присяжных на такую неофициальную встречу, в самых общих чертах я рассказал председателю совета о... о возникших разногласиях между нашим орденом и великим, всемирно признанным художником. Никаких имён не было названо, а в лицо обыватели не знают ни одного художника, не так ли, мистер Аладор?

— Безусловно, Анри, то есть, господин магистр.

— Таким образом, господин доктор, ваше условие будет соблюдено. Я выскажу обывателям своё мнение, а вы — своё. Но не как заинтересованное лицо, а как эксперт, — слова магистра текли, как песок между пальцами, — И мы вместе выслушаем суждение присяжных. Имеет ли тут место, скажем так, некоторое действие, которое подпадает под юрисдикцию совета обывателей, например, на основании акта о посмертной справедливости, и если да, то возможно ли какое-нибудь компромиссное решение, позволяющее в наибольшей мере удовлетворить интересы всех сторон. Так вот, господин доктор, в подобных случаях, такие со-ве-ты присяжных обывателей, обычно исполняются всеми, кого эти советы касаются. Согласитесь, что в такой ситуации ваше присутствие необходимо.

— Хорошо. Вы пользуетесь моим нежеланием пачкать своё имя и тратить время в судебном процессе. Идёмте, но прежде всего я бы хотел...

— Ваш гонорар — ваша картина. Утраченная картина. Вы её получите. Теперь идёмте, а то господа присяжные так увлекутся шоколадом и орехами, что позабудут показанные им образы.

Когда они вернулись в гостиную, слуги магистра как раз подали гостям горячие напитки. Присяжные за общим разговором накладывали себе сладости. Пожелав всем приятного аппетита, Ван Сертес провёл Райха и Аладора к сервированному на троих столику.

— Я всё-таки немного замёрз, — заметил Аладор.

Магистр, не оборачиваясь, щёлкнул пальцами, и сейчас же рядом с ними оказался кто-то, почти невидимый, завозился и начал, позвякивая, что-то расставлять.

— Всё, что ли? — нетерпеливо спросил магистр.

Невидимый устроитель тихонечко прошелестел, что да готово, и немедленно сгинул, а на столе появились две драгоценные бутылки "Чёрной жемчужины" украшенные древним знаком Кентавра и множество всяких блюдец с орешками, кусочками сыра, дольками фруктов и кубиками шоколада.

Ван Сертес разлил коньяк по бокалам. Райх к своему не прикоснулся, а Аладор поднял снифтер в ладони и глубоко вдохнул аромат благородного напитка. Затем председатель значимо откашлялся и пару раз звякнул ложечкой по хрусталю. В гостиной стало тихо.

— Дорогие коллеги, друзья, думаю, что мы все благодарны нашему хозяину, великому магистру ордена непризнанных гениев, мистеру Ван Сертесу. Сегодня мы могли в очередной раз убедиться в его э-э интуиции, хорошем вкусе и, что особенно важно для всех обывателей, в его чувстве ответственности. М-да... Прежде всего, мистер Ван Сертес просит нас высказаться по поводу различий между оригинальным видением и его э-э последующей реализацией. Кто хочет сказать?

Сейчас же подскочил неугомонный Минк. Сперва он чуть не подавился куском пирожного, которое почтительно держал во рту, не жуя во время короткого спича председателя. Но совладав с коварным эклером, с чувством заговорил.

— Господин председатель, мы как раз тут промеж себя про это толковали. Все говорят, что картина красиво сделана, хоть и не бывает таких змеёв, — он покосился на вздрогнувшего эксперта, — но очень с чувством нарисовано и картина любому понятная, хоть сейчас в музей. А сон... Ох, как будто господин магистр мало нам их показывает в зале суда, — присяжные дружелюбно заворчали, — Сон уж совсем небывальщина, такое вот действительно разве во сне и привидится. Так что мы тут все за картину, тем более, вот и експерт говорит, что кто её рисовал уже в пантеоне. Значит, хорошие вещи делал, и картина нам нравится, можно её смело ему в наследие записать.

— Все согласны с коллегой Минком? — спросил председатель, не дожидаясь пока, оратор сядет обратно.

Присяжные довольно дружно выразили своё согласие.

— Таким образом, господа, мы все подтверждаем, несомненное существование указанных магистром различий. Вместе с тем, сама реализация кажется нам вполне достойной, и даже улучшающей породившее её сновидение.

Теперь со своего места поднялся магистр.

— Дорогие обыватели, не подлежит сомнению, что здравый смысл был, есть и будет вашим главным достоинством. Мы собрались сегодня не в зале суда, так как в этом деле нет иска и нет истца. Человек, к которому, по моему скромному мнению, летел этот сон, родился через несколько десятков лет после того, как картина уже была написана. Он не стал художником, он вообще никем не стал. Поэтому, за неимением пострадавшего, я буду защищать вашего лучшего друга — здравый смысл.

Не выдержав, Ван Сертес принялся шагать между столами, подходя то к одним, то к другим. Мистер Аладор с удовольствием следил за маневрами своего друга и оппонента.

— А здравый смысл говорит мне, что для того, чтобы выбрать между двумя вещами, не худо бы прежде взглянуть на обе вещи. Не так ли? — Магистр неожиданно обнял за плечо жующего Минка и тот снова чуть не подавился.

Похлопав по спине хрипящего присяжного, Ван Сертес продолжал говорить с нарастающим жаром. Все присутствующие постепенно растворились в полумраке, и в комнате никого не осталось. Слова завораживали магистра, и мнилось ему, что идёт он по сырому дощатому полу, за окном бесснежная поздняя осень, а место это, что грезится ему наяву, безнадёжное и гиблое. Холод сгустился вокруг магистра, и, стряхнув мимолётное наваждение, он вернулся к своим, разомлевшим в тёплой гостиной, гостям.