Система не может сломаться
Прощание
— И что?
— Что "что"? Я же говорю, без ксенолога им не обойтись.
— Может, обойдутся как-нибудь? Незаменимых у нас нет.
— Мне не хотелось бы преувеличивать достоинства своей скромной персоны, однако...
— Да, да, без тебя никак никуда, скромняга!
— Нет, серьезно, как ты себе это представляешь?
— Мне вообще все равно.
— Подожди, не дуйся, послушай, порядок есть порядок: разведчики, обнаружив неизвестную ранее обитаемую планету, могут только доложить о ней и все. Именно ксенобиолог и ксенопсихолог должны определить, что из себя эти обитатели представляют, обладают ли разумом, каковы его особенности, возможен ли контакт с ними, как в него вступать и вступать ли вообще.
— А то они кого-нибудь съедят, не дай бог.
— Между прочим, не исключено. И, между прочим, я единственный ксенобиолог и ксенопсихолог в одном лице. Наконец, какой я к черту специалист по внеземным формам жизни, если не буду на практике с ними работать.
— Я понял.
— Что ты понял? Я же вернусь.
— Ха, ха.
Я и сам понимаю, что смешно. Наблюдение за вновь обнаруженной цивилизацией длится десятилетиями, к тому же путь туда и обратно, короче говоря, когда я вернусь, он может уже стариком будет, а может быть, его не будет вовсе. Да, я люблю его, но отказаться от экспедиции немыслимо. Я люблю его, и когда думаю о том, что он тоже любит меня, то прямо растекаюсь от нежности, и мурашки бегут по затылку, но мне придется оставить его. О ксенологии я мечтал лет с 13, и занялся ею задолго до того, как мы познакомились. Вот интересно, взялся бы я за это дело, если бы знал, что он появится в моей судьбе и что инопланетяне станут причиной нашего расставания? Наверное, нет, потому что не представляю жизни без него, но я полечу, мне нельзя иначе.
— Слушай! Есть идея! Возьми меня тоже.
Теперь моя очередь сказать "ха-ха".
— А что? В бортсистеме я уж точно лучше тебя разберусь, скажешь, что ни бум-бум в этом и что тебе нужен помощник по "мозгам".
— Я бы с удовольствием, но думаю, не прокатит. Ты лучше меня знаешь, что системе на борту специалист не нужен.
— И это очень большая глупость, не такие уж они саморегулирующиеся как считается. Вот раньше без спеца по компам ни один корабль не отправляли и правильно делали. О! А что, если нелегально?
— Ну, это уж из области фантастики! Весь груз проверяется, взвешивается, сканируется по сто раз. Шапку-невидимку еще пока не изобрели.
— Ладно. Я все понял.
У меня сердце защемило от того, как он это сказал.
— Цыпленочек, родной мой, я тебя вот здесь увожу, в своем сердце, я тебя никогда не забуду!
Я не взял его. Даже не попытался. Была эта идея безумной? — Конечно. Но теперь, когда я чертовски далеко от него и от дома, я думаю о том, что мог хотя бы попробовать что-то предпринять. Не слишком ли легко я от него отказался? Не слишком ли быстро смирился с расставанием? И вроде не к чему придраться — ну не было никакой возможности полететь вместе, разве, я не использовал бы хоть малейший шанс? Но, заснув на пару часов, я слышу, как холодный голос твердит мне: "ты предал его, ты предал", и просыпаюсь и чувствую щекой подушку, мокрую от пота и слез. Сутки до старта. Я в галактическом центре. Один. Навсегда. Я больше не хочу сюда возвращаться.
Вера
— Добрый день, профессор! Добро пожаловать на борт.
— Э... спасибо, добрый день.
— Я ваша бортовая система жизнеобеспечения и управления космомодулем. Перед вами основная коммуникационная панель.
— Я догадался.
— Во время подготовки вы, разумеется, ознакомились с точной моей копией. В любой момент я к вашим услугам.
— Хорошо.
— Для удобства обращения выберете мне короткое имя, какое пожелаете, или называйте просто система, компьютер, как угодно. Я могу изменить тембр голоса на приятный вам. В моем распоряжении шесть мужских голосов и десять женских.
— Интересно, почему женских больше.
— Простите профессор, дело в том, что чаще этим космомодулем пользуются мужчины и они, как правило, предпочитают женские голоса.
— Но это не значит, что у женщин не должно быть выбора.
— Вы правы, профессор, я могу сейчас же приступить к синтезу дополнительных вариантов.
— Не стоит. Дай прослушать те шестнадцать, что есть...
— Я выбираю четвертый женский.
— Хорошо, профессор, и имейте, пожалуйста, в виду, что в любой момент эту настройку можно изменить.
Если бы я не знал, с кем говорю, то всерьез подумал бы, что мой собеседник смущен до крайности. Неужели они запрограммировали систему даже мою гомосексуальность пестовать? Смешно. Не знаю уж кто там и как обо мне раскапывал сведения, но, боюсь, их представления не совсем соответствуют действительности. Да, последние пять лет я жил в так называемом гомосексуальном браке, но навешивать на себя ярлык я бы не стал. Мой друг — уникальное явление в моей жизни, удивительная, чудесная история любви. Другие мужчины меня никогда не интересовали, а после встречи с ним, вообще больше никто не интересует. Короче говоря, так вышло, что любовь моей жизни — это он.
— Система!
— Слушаю, профессор.
— Я буду звать тебя Вера.
— Хорошо, профессор.
Вот что значит не человек. Живая обладательница такого голоса обязательно спросила бы, почему Вера? Впрочем, я и сам точно не знаю почему. Главным образом потому, что коротко. Ну и оптимистично — вера в удачу нашей экспедиции и все в таком духе.
— Ладно, Вера, давай поедим. И покажи в столовой материалы разведчиков разделы В и D, хочу еще раз все проанализировать. Сколько у нас времени до анабиоза?
— 65 часов бортового времени, профессор. Последний прием пищи — за сутки до процедуры или за 12 часов, если согласитесь на промывание желудка и кишечника.
— Нет уж, обойдемся без крайних мер.
— Как пожелаете, профессор. Выход из состояния анабиоза через 192 727 часов, за 68 часов до прибытия к месту назначения.
Ну и прекрасно. 65 часов с головой хватит, чтобы просмотреть все материалы, доставленные разведчиками. Учитывая, что я на земле их изучал целый месяц и практически наизусть уже знаю. А Вера, наверное, еще напихана до отказа разными для меня развлечениями — игры, фильмы и прочее. Короче говоря, ни скучать не придется, ни напрягаться особенно, полетим с комфортом.
Обед был вкусный.
— А сколько это лет 192 727 часов?
— Приблизительно 22 года, профессор. Из них 122 645 часов займет отход от солнечной системы на допустимое для скачка расстояние и подготовка собственно к межгалактическому скачку, а 70 082 часа после скачка уйдет на выравнивание курса. Но учитывается именно бортовое время, ваш биологический возраст останется неизменным, а на земле пройдут столетия.
— Господи! Ведь я не раз все это слышал при подготовке, но вполне осознал только теперь...
— Слушай, Вера, у меня тут кристаллик с информацией ...э... личного порядка, есть у тебя, куда его воткнуть?
— Вы можете воспользоваться любой коммуникационной панелью. Личную информацию удобнее будет просмотреть в вашей каюте. Гнезда под разные носители располагаются справа вверху, синяя планка, думаю, вы без труда найдете нужное, но если что — я помогу.
— Спасибо.
Нужное гнездо я действительно нашел без труда и кристалл свой поставил. Вера тут же начала воспроизведение и мой дорогой Цыпленок улыбнулся мне легко и добро, как всегда.
— Стоп! Убери! Прекрати сейчас же!
— Профессор! Вам нехорошо? Дышите глубже, я введу успокоительное.
— Нет. Не нужно. Извини, что накричал. Я пока не хочу смотреть эту запись. Впредь без команды не включай ее.
— Я поняла. Прошу прошения, профессор, это моя оплошность.
— Ладно, забыли. Покажи кино, что ли, какое, нужно отвлечься.
Вот кто вместо тебя теперь моя компания и вся моя семья — услужливая неконфликтная Вера. Как не хватает тебя, мой дорогой! А запись твою не могу пока смотреть — слишком больно. Не знаю, сколько времени должно пройти, чтобы я был в состоянии снова взглянуть тебе в глаза, зная, что никогда...
— Профессор! Вы слышите меня?
Чрезвычайная ситуация.
— Слышите меня, профессор? Отвечайте.
— Слышу, Вера, в чем дело?
— Как вы себя чувствуете?
— Нормально. Сна пока ни в одном глазу. У тебя не получается что-то?
— Нет, нет, все в порядке. Все ваши показатели в норме. Минут через пять можете подниматься.
— О, черт! Уже все закончилось? Я, было, подумал, еще не начиналось.
— Мы почти на месте.
— Здорово! Полное ощущение, что я все те же несколько дней на борту. Покажи мне, где мы.
— Вера! На экране нет ничего.
— Извините, профессор, не могли бы вы немного подождать?
— Что?
— Мне нужно...
И тут она замолчала. Вот это да! Я вскочил. У меня сердце в пятки провалилось. Сломалась что ли? Исключено. Такая система просто не может сломаться. Но даже если (1 шанс на миллион) у нее возникнут какие-то неполадки, немедленно включатся дублирующие и коррегирующие устройства. При подготовке к полету мне все это подробно объясняли.
— Вера! Вера, отвечай немедленно!
— Подождите минут двадцать, профессор, я занята.
— Двадцать?! Караул! Она точно сломалась. Так. Спокойно. Она не может сломаться. Ладно. Но и отвечать подобным образом она не может. Не выполнить приказа, да еще заявить, что ей не до меня! У нее точно крыша не на месте. Ничего не понимаю. Был я в анабиозе или нет? В своем мы космосе или в чужом? Если мы действительно уже на месте, может тут излучение какое-то чужеродное на нее действует? Но с кораблями-разведчиками ничего подобного не было. Может быть, это не она с ума сошла, а я? Галлюцинирую после анабиоза? Или я вообще из него не выходил, а сплю и вижу кошмары. Хотя, в анабиозе ничего не должно сниться. Ужас!
— Вера!
Молчит. Что делать-то? А ничего я не могу сделать. Вот если бы сюда... Стоп. Об этом точно нельзя сейчас думать. Конечно, он бы разобрался и все починил. Да, что там, если бы он просто был рядом! Мне до боли, до умопомрачения его не хватает.
— Извините за задержку, профессор даю окружающую обстановку.
— Вера! Я чуть не умер со страху, с тобой все в порядке?
— Да. Еще раз извините меня. Я должна была заняться...
— Опять?! Вера!
— Профессор, постарайтесь не волноваться, у нас на борту — довольно длинная пауза — в некотором роде чрезвычайная ситуация, но вам ничего не угрожает.
— А что случилось?
— Я должна была заняться еще одним — снова пауза — человеком.
— Что-что?
— Кроме вас на борту еще один человек. Он уже пришел в себя, его показатели в норме и я снова в полном вашем распоряжении.
Немая сцена. Впрочем, длилась она недолго — я кинулся на поиски, и...
— Привет!
Вот так просто: "привет". За сотни тысяч парсеков от дома, через десятки лет опаснейшего перелета. После расставания навсегда. Но, какого черта, не этого ли несколько минут назад я хотел больше всего на свете. И я тоже сказал: "привет" и крепко прижал к груди своего дорогого друга.
— Профессор, пожалуйста...
— О! Вера, теперь мне не до тебя.
— Но я не могу не напомнить, что вы должны выпить бульон.
— Ладно, давай выпьем — она не отвяжется.
— А ты отключить ее не можешь на время?
— Мне пока еще жить не надоело.
— А я как раз подумал, что надоело. Как ты сюда пробрался? Как ты вообще выжил?
— Выжил легко — после того, как ты отключился, я ее еще на один ввод в анабиоз запрограммировал, ну и на вывод, естественно, тоже. А как пролез — отдельная песня.
— Споешь?
— Сейчас фокус покажу. Скажи ей, чтобы отключила видеонаблюдение в твоей каюте, прослушку, и оставила только датчики температуры, инфракрасный визор и томограф.
— Вера, слышала? Выполняй.
— Отключено.
— Теперь смотри. — Он с головой накрылся каким-то одеяльцем, сплошь усеянным меленькими кремниевыми и металлическими пластиночками. Оно сперва показалось мне дырявым и грязным до невозможности, вошел в мою каюту и почти зашептал:
— Встань в проходе, чтоб тебе меня было видно, а ей тебя слышно и спроси ее, сколько человек сейчас в твоей каюте.
— Вера, сколько человек в моей каюте?
— В каюте никого нет, профессор.
— Скажи, она видела, как я заходил.
— Вера, но ты же видела, как он туда вошел?
— Видела, но теперь по моим данным каюта пуста.
— Спроси, где второй человек.
— Вера, где находится другой человек?
— Вы сейчас один на борту, профессор, больше никого нет.
— Ты мне же сама недавно сообщила, что есть еще один человек.
— Да, я ничего не понимаю, он был, и я не могла вам ответить, потому что была слишком занята его выводом из анабиоза, но теперь его нигде нет.
— Но я его вижу.
— Скажи что я в каюте.
— Вы видите его, профессор? Очень странно.
— Да, я его вижу, он в моей каюте.
— Я уже в третий раз провожу диагностику биодатчиков в вашей каюте и не могу найти неисправность, это очень меня беспокоит. Позвольте мне включить там камеры и микрофоны.
Он помотал головой.
— Подожди немного, я дам команду на включение.
— Иди сюда.
Я вошел в каюту.
— Профессор, теперь я вижу, в вашей каюте человек. Но я не вижу вас, профессор!
Бедная, как бы ей чего не нарушить такими играми. Я вышел в проход.
— Все нормально, Вера, я здесь.
А Ципленок тем временем сбросил свое одеяльце.
— Включай всё! Концерт окончен.
— Профессор...
— Я знаю, Вера, ты его обнаружила, спасибо.
— Ну, как? Впечатляюще?
— Еще бы! Что это за штука?
— Шапка-невидимка. Отражает, рассеивает, излучений не пропускает никаких ни туда ни сюда. Один мой одногруппник еще на третьем курсе этим занимался. Я подумал, что если не бросил, то довел уж до ума, позвонил ему — точно довел. Короче, я просто накрылся, сел на конвейер, который всякий хлам к модулю тащил, там камер нет, только биодатчики, как раз на случай нелегалов — зверушек всяких, детишек-романтиков, террористов.
— Террорист ты мой дорогой! — Я с жал его в объятьях. — Ты не представляешь себе, как я рад, что ты здесь.
