Острова. Шаанджита

— Этого мало...

— Я смогу войти в Башню.

Не знаю, кто меня дернул сказать так, но попала я в точку. Безупречное лицо дрогнуло.

— Ты еще не готова.

Она вышла так же стремительно, как и вошла. Я опять осталась одна. Ключ не повернулся, но это ничего не меняло. Пытаясь уйти так, перечеркну все, чего добилась разговором. А добилась немалого: сестра Евгения начала воспринимать меня всерьез. Может еще и прислушиваться начнет, чего доброго.

Когда дверь скрипнула, вновь открываясь, я поняла: этот бой остался за мной. Главная женщина здешних мест пригласила на беседу в саду. Подхватив со стула колумо и сумку, я замешкалась с плащом. В результате взяла и его. Живешь налегке — таскай шмотки с собой.

Настоятельница все расспрашивала о Гизе. Я рассказывала — по возможности честно, но осторожно. Она слушала, едва заметно кивая, уточняла некоторые моменты, и снова слушала, словом, вела себя как интересный и воспитанный собеседник.

— Он один из ауданто, слышащих, — подытожила она, когда остановились на развилке дорожки.

Я переступила с ноги на ногу. Гравий коротко хрустнул, подумалось, что ходить неслышно тут сложно. Это с одной стороны, а с другой — есть что-то умиротворяющее в ровном "хряп-хряп" под пение птиц. Может, оттого и не меняют это покрытие на плитку или камень, как заведено в городе.

— У него Дар?

— Дар — у женщин, мужчина способен слышать, и только.

Я быстро уяснила разницу: общаться с Островом может лишь женщина. Подобная сестре Евгении или Глории, или... мне? Хех.

Так, гуляя и разговаривая, я успокаивалась. Тихо, красиво. Не нужно никуда бежать, никто не хватает за руки и не тащит за собой. Предательский голосок шепчет: тут так хорошо, и уходить не надо. Что там, за зеленой стеной? Шум, суета, злые люди. А тут тишина и покой. Смерть.

Я встряхнулась и сообщила спутнице, что сегодня ночую в городе.

— Это исключено.

Вот и все — в ответ. Она вознамерилась продолжить прогулку, но я удержала за руку.

— Леди Евгения, давайте уточним. Я весьма благодарна вам за помощь и ценнейшие сведения, но я не ваша собственность, уж извините. У меня есть свои планы в городе, да и... белье новое купить надо, в конце концов!

— Сестры могут дать тебе все, что пожелаешь.

— Не в этом дело. Чего вы боитесь? Что я уйду и не вернусь? Смешно.

— Кристин, ты многого не понимаешь.

На этих словах я вскипела, но как-то удержала себя в руках, шумно выдохнув.

— Тобой интересуется Тайный Совет Альтаихо.

Я отмахнулась с небрежностью, молвила:

— Это не новость.

— Я за тебя беспокоюсь.

"И это не новость", — подумала я, а вслух сказала:

— Я тут уже два месяца выживаю. И, как видите, жива и здорова. Почти.

— Ты — великая ценность для этого мира. Мы не можем так рисковать.

И она оборвала "аудиенцию", сославшись на вечернюю молитву. Я стиснула кулаки. Опять мы вернулись на место. Отлично! Если есть у вас большая ценность — заприте ее в сундук. И не важно, что она будет возражать. Ценностям права голоса не давали, угу.

Я отправилась вышагивать по дорожкам в гордом одиночестве. Гравий скрежетал, монахини шарахались. Остановилась резко, напугав еще одну, и потерла лоб. Складка выше переносицы стала новым приобретением, кажется даже, я спала так — со сведенными бровями, расслабляясь совсем редко.

Можно было, конечно, остаться тут, на полном обеспечении, потихонечку развивать в себе Дар под чутким руководством леди Евгении, искать способы лечения или облегчения моего состояния. Жить, ни о чем не заботясь. Можно. Но что-то во мне противилось такому варианту событий. Свобода, пусть и призрачная и тяжелая, казалась важной.

— Я не хочу быть шаанджитой, — пробормотала, покусывая губу. — Я девочка, я хочу платье. А еще — к Александру под крылышко. Хех. Вот дура-то.

Еще вдруг подумалось, что сказал бы по этому поводу Гиз: да, дура, зато самокритичная.

Еще раз обругав себя за малодушие, вновь принялась нарезать круги, пока из храма не потянулись монахини. Солнце скрылось за цепочкой гор, и четче выделились светильники, разбросанные по саду.

Монастырь ночью сверкает подобно шкатулке, в городе лишь центр так освещен. Учитывая, что тут живут лучшие валорские лекари, это и не удивительно. Плату за услуги они не берут, но пожертвований никто не отменял.

Выцепив взглядом леди Евгению, я отправилась к ней. Не могу убедить, так возьму измором. Женщина, увидев меня, обратилась благожелательно, но едва заслышала "старую песню", возмутилась:

— Кристин, мое терпение велико, но не безгранично! Я думала, мы все решили.

— Я тоже много что думала, леди Евгения. И подозреваю, совсем не то, что вы.

Она шагнула ближе. Ладони ее, узкие, но удивительно сильные, легли на мои плечи, сжали. Взгляд вперился в мои глаза, медовый голос полился в уши:

— Кристин, дорогая. Самое безопасное место — здесь. И я, и сестры будем заботиться о тебе всегда. Тебе не нужно убегать или стремиться самой решать мелкие проблемы. Ты — дома...

Она говорила еще что-то, а я чувствовала, что улетаю. Еще чуть-чуть — и поверю во все, что скажет. И возражать даже не буду.

Злость поднялась из живота, схватила за горло, ударила, выталкивая из-под власти чужой воли. Я зарычала, стряхивая ее руки:

— Ну уж нет! Я не буду вашей марионеткой. Ни сейчас, ни когда-то еще. Хватит!

Настоятельница отступила на шаг, тень испуга набежала на прекрасное лицо. И пока она не взяла себя в руки, я добавила жестко:

— Я ухожу.

— Нет!

— Да. И вы с этим ничего не поделаете.

Наверное, что-то было в моем взгляде, потому что она ответила не сразу.

— Утром.

Мимолетно я испугалась: это "утром" всего лишь отговорка, но женщина сказала твердо:

— Обещаю.

Я кивнула и молча зашагала по дорожке в сторону кельи. За спиной незнакомый голос произнес:

— А девочка-то растет.

И молчание было ему ответом.

Никогда еще я так не радовалась обеду. Самому простому обеду — тушеное с овощами мясо кролей-переростков, вишневый пирог и молодое вино. В недорогой харчевне, не самой чистой и приличной, но — за пределами монастыря. Я сияла, но когда ко мне попытался приклеиться посетитель, поняла, что пора "сияние" поуменьшить.

Проснулась я утром, но дело затянулось до полудня. Леди Евгения пыталась отговорить — конечно же, безрезультатно. Даже фраза "бойся женщину, что зовет себя Хелен" не помогла. Встревожила, да — и сюда добралась железная леди — но желания остаться не вызвала.

Настоятельница сдалась и снабдила напоследок ценными указаниями и батареей склянок с отварами — обезболивающим, жаропонижающим и гипотензивным, то бишь, снижающим давление. Я кивала и благодарила, понимая, что долго эти отвары не проживут. Часть выпью, часть выкину за сроком давности. Она же хмурила брови и сцепляла в замок пальцы. Понимала, что если я уйду, то нескоро вернусь. Скорее всего, ее вела забота, я даже почувствовала укол совести — неблагодарная я скотина, сбегаю из такого замечательного места. Но решения не переменила. Есть время уходить, и оно настало.

Я расплатилась и вышла на улицу. В глаза ударили лучи, я зажмурилась, прикрывая глаза ладонью, и не сразу заметила мальчишку, который вышел за мной. А когда заметила, стало поздно. Наглец ухватил за ремень сумки на спине и ринулся прочь, едва не распластав меня по мостовой. Оцепенение, захватившее на миг, быстро прошло, и я припустила за ним.

Бегал он быстро. Долетел до угла дома и повернул в проулок, я, чувствуя, как колотится бешено сердце, нырнула за ним. Мы петляли, пробегая дворами и перепрыгивая низкие заборы. В голове стучало: "Он. Украл. Мою. Сумку". Не чью-то — мою! Вместе с хрипами из груди вырывалось звериное: догнать и растерзать. Догнать! Растерзать! Остановись я на миг, сама себя испугалась бы. А так — только бежала, вперив взгляд в худые лопатки подростка. Он оглядывался все чаще, показалось — с испугом. Еще бы! Кто ожидал от девушки, что так сократит расстояние, да и вообще, что погонится.

Мы вышли на "финишную прямую" — впереди зашумел базар.

"Уйдет, сучонок", — зло подумала я и прибавила ходу.

Я бы не догнала его, но помог случай. Мальчишка в очередной раз обернулся, и это стоило ему времени и ушибленного плеча: он задел по касательной мужчину, которого вовремя не заметил. Потерял равновесие, едва не выронив и добычу, почти остановился. И тут налетела я. Левая рука ухватила за шиворот, парнишка нырнул под нее, пытаясь вывернуться, но тут его нашла правая — кулаком в ухо. Боль отозвалась аж в локте, но я этого не заметила, как и грохочущего, будто поезд, сердца и звенящей головы. Я пнула его коленом в живот, рывком швырнула на мостовую — откуда только сила взялась! Даже так он не хотел отдавать сумку, и я пнула еще раз. Удар пришелся по голени, противник ослабил хватку, и я вырвала свою вещь у него из рук. Мальчишка подобрался удивительно быстро, в ладони тускло блеснуло — нож. Но глянул на собирающуюся толпу и шагнул назад, а после, бочком, двинулся к переулку. Я не стала его останавливать. С нарушителями пусть городская охрана разбирается, я же вернула свое.

Вместе со схлынувшим адреналином оставили и силы. Я бы села на мостовую, не поддержи меня кто-то из мужчин. Он что-то спросил, но я уже не слышала. По затылку будто молотом били: четко, размеренно, сильно. Казалось, что носом пойдет кровь, а если и нет, то треснет череп, как перезревший арбуз.

"Только бы не отключиться", — стучало в голове. На колени я опустилась прямо тут, руки слепо зашарили в сумке. Склянки леди Евгении нашлись быстро, прозрачные и пузатые, с отварами почти одинакового цвета. Строчки в пояснительном листке расплывались, я никак не могла прочитать их. Махнув на инструкции рукой, я хлебнула по очереди из каждого. На вкус все показалось мерзким.

Сквозь туман прорвался голос мужчины, что поддержал меня:

— Сьерра, чем вам помочь?

Я мотнула головой, мол, ничего не надо, и тут же пожалела об этом: новый взрыв боли заставил крепче сцепить зубы. Мужчина же легко подхватил меня на руки и куда-то понес. Я подобралась, даже голова вроде как прояснилась. Ни потери сознания, ни слабости я себе позволить не могла.

На нас дохнуло жаром и шумом — харчевня возле базара полна в этот час. Потолок качнулся и начал приближаться рывками, мы поднимались по лестнице. Я уткнулась носом в ключицу, ерзая щекой по жесткой ткани жилета. Голову потихоньку отпускало, боль перестала быть нестерпимой. Когда мужчина, следуя указаниям хозяина, шагнул в комнату и положил меня на кровать, я смогла его разглядеть. Немолодой, с посеребренной коротко стриженной гривой. Среднего достатка, явно не обычный мастеровой: одежда добротная и подобрана со вкусом. И что ему от меня нужно? Помог из чистого альтруизма?

— Не волнуйтесь, я не собираюсь вас грабить, — произнес он, заметив мою подозрительность.

— Хорошо бы, — пробормотала я и добавила громче, — спасибо.

— Пустое. Вам надо в странноприимный дом, к сестрам.

— Спасибо, не надо.

Если он и удивился, то вида не показал.

— Вам решать, что и как делать, госпожа...

— Белли, Кристина Белли, — ответила я, с опаской прислушиваясь к боли. Она не прошла, но стала еще слабее. И тело вместе с ней — тоже.

— Рональд Марселл, купец из гильдии Марселл-кай-Тэйлор.

— Оседлавший море?

— Можно и так понять, — ответил мужчина и первый раз за все время улыбнулся, открыто и добродушно. — В моей семье было много моряков, но с тех пор прошли десятилетия, и семья давно занимается торговлей.

— Чем, позволите узнать?

— Всем понемногу. У нас высшее разрешение от Совета Семи, то есть, торговля всем, кроме запрещенных товаров.

Меня так и подмывало спросить: каких это? Но не спросила, опасаясь негативной реакции. Мы помолчали — каждый о своем.

— Вы точно ничего не желаете? Если так, то позвольте мне вас оставить. Дела. Если вам что-нибудь понадобится или просто возникнет желание поговорить, приходите на улицу Гильдий. Ее легко найти, это недалеко от Центральной Библиотеки.

— Я знаю. И обязательно приду. Мне есть, что вам предложить. Что-то, чего в городе еще нет.

Он окинул меня новым взглядом: цепким и профессиональным. Коротко поклонился и вышел за дверь. Через минуту заглянул хозяин, но был отослан с просьбой не беспокоить какое-то время. Какое — я не знала сама. Вставать не хотелось, день терять — тоже, я злилась на себя и болезнь, на дурную голову и не вовремя подоспевшего мальчишку. С другой стороны, инцидент принес и полезные контакты. При случае господину Марселлу можно продать идею ручного фонарика — меня она зацепила, и в будущем я собралась воплотить ее в жизнь.

А сейчас села повыше, подложив под поясницу подушку. Раскрыла книгу, уголки обложки, фиолетово-синие, резные, приятно холодили кожу. В голове назрела мысль о новом эксперименте.

Маркус пришел на удивление быстро. На этот раз двойная картинка далась мне легче. Я подозревала, что вскоре смогу обходиться и без этого, общаясь ментально и не считая себя сумасшедшей.

— Маркус, слушай, вот ты — клещ-ядовик и, одновременно, часть Острова, способная видеть то, что происходит далеко отсюда, и знать то, чего не знаю я. Не буду спрашивать, как это возможно, подозреваю коллективный разум или что-то вроде того. Как часть Острова ты должен понимать язык древних. Помоги прочесть, а?

Я говорила шепотом, смущаясь своего голоса, но не умея сразу формировать четкие предложения прямо в мозгу. Ответ заставил вздрогнуть.

— Нет.

— Но почему?

— Ты сама это можешь.

"Ну да, конечно, читать на незнакомом языке так просто!" — сварливо подумала я.

Мальчик вновь очень серьезно покачал головой. В детском голосе мне послышались нотки грусти.

— Ты не веришь в себя. Зря.

Я стиснула зубы и взялась за книгу. Пробегая по строчкам, я понимала, что это ничего не дает. Все те же странные символы, не желающие складываться в предложения. Если верить алфавиту Алекса, то вместо фраз выходят отдельные слова, никак не связанные друг с другом.

Я почти сдалась, когда, перевернув страницу, нахлынуло это. Будто что-то ударило в грудь. Дыхание перехватило, я начала хватать воздух ртом. Знание душило. Оно словно жило во мне раньше, всегда, а теперь выползло наружу, и стали понятны закольцованные предложения, специальные знаки для обозначения рода и некоторых слов. Все то, чего не оказалось в алфавите, и что никто мне не объяснял.

Желудок не выдержал первым. Я едва успела стряхнуть с колен книгу и добежать до окна. Хорошо, что внизу никого не оказалось. Отирая рот тыльной стороной ладони и морщась от кислого привкуса, я едва не плакала. Если каждый шаг через это — тошноту и дикие боли, потери сознания и слабость, то нахер такие способности!

Зачем мне все это? Зачем нужно читать эту книгу, мучаясь с чужим языком? Зачем узнавать про Хранителей и докапываться до истины? Зачем искать — с упорством крысы в лабиринте и логикой сумасшедшего? Зачем? Любопытство или вера в собственную избранность? Спасительница мира, ха! Ты себя-то спасти не можешь, шаанджита. Да и надо ли этот мир спасать? Он выглядит благополучным.