Острова. Шаанджита

— Шкаф! Шкаф вали!

Зарычал, велев шевелиться быстрее, потому что дверь под каждым ударом вздрагивала и чуть-чуть открывалась, но тут же возвращалась на место. Напрягая все силы, я уперлась спиной в стену, ногами в пол, а руками постаралась опрокинуть шкаф. Тяжеленный предмет интерьера поддаваться не желал, но я, раскачивая его, заставила сначала балансировать на одной грани, а после рухнуть с грохотом на один бок. К счастью, Марк успел вовремя убраться.

Глядя на порушенную комнату, на дверь, вздрагивающую уже слабее, слушая брань из залы, проклятия и угрозы, я рухнула на колени и, прижимаясь лбом к спинке кровати, разревелась. Все произошедшее, происходящее и еще только должное произойти вылилось в минуту затишья в судорожные рыдания. Меня трясло, будто припадочную, кто-то скулил и выл, отчаянно, горько, безнадежно, и только через несколько долгих секунд поняла, что это — я сама.

Марк присел рядом, неловко поглаживая по спине, а после обнял за плечи. Я ткнулась носом ему в плечо и заревела еще сильнее.

Потом была попытка приступа со стороны окна, когда юноша, цепляясь руками за раму, бил ногой в лицо тех, кто пытался проникнуть внутрь, после еще раз, и еще. Мы удержали наши баррикады. Но это было потом, а сейчас я ревела, цепляясь за ненавистную с первого дня в этом мире гвардейскую форму, и думала больше всего не о том, что могу не прожить обещанные врачами месяцы, а о том, что снова ошиблась в людях. Первый раз, когда решила, что мне ничего не сделают, ибо я девушка, и села в экипаж, а второй — когда подумала, что все люди негодяи.

Не все.

— Марк, — тихонько позвала я.

Щеки давно стали сухими, слезы иссякли, как и рыдания.

— Что?

— Спасибо тебе.

— Да что там! — отмахнулся он. — Пока все это было игрушками, шуткой "на грани", я не встревал. А так... разве мог я поступить по-другому?

— Мог, — ответила я, зная прекрасно, что и он это понимает. — Другие же... а!

Я оборвала себя на полуслове, чувствуя, как вновь наворачиваются слезы на глаза.

— Каждый жизнь свою строит так, как считает нужным, — жестко отозвался Марк.

Мне осталось только кивнуть.

— Эй, там, взаперти! — окрикнули нас, — выходите по-хорошему, а то дверь сломаем, хуже будет!

И куда уж тут хуже? Подумала так, а сама крикнула, будто выплюнула:

— Шли бы вы нахер, дорогие!

Что-то громыхнуло об дверь, мне в форме, совсем не вежливой, сообщили, чтобы молчала. Я и не думала говорить, потому как делать это начал Марк.

— Эй, Жданич! Ты здесь?

— Чего тебе, боевой друг?

— Забирай своих, дай нам уйти. И ни я, ни сьерра никогда не вспомним об этой ночи.

— Эта сьерра твоя и так ни о чем не вспомнит, уж мы постараемся. А ты... сдай оружие и проваливай.

— Так не пойдет.

И, через паузу:

— Ты же знаешь меня.

Из-за преграды долетело тихое:

— Знаю.

Дверь дрогнула, потом еще раз, я в миг поняла: рубят. Мужчина отстранил меня, заставив сесть в угол, высунулся в окно и тут же нырнул обратно. По раме шваркнула узенькая стрелка.

— Плотненько нас обложили, не хотят упускать, гады, — как-то очень весело произнес он. — Как себя чувствуешь, Кристин?

В ответ на мое невразумительное бормотание он сказал:

— Советую собраться и разозлиться. Когда они сломают дверь, нам конец.

И я, волевым усилием собирая себя в кучку, поняла, что он прав. Злость гораздо полезнее соплей и слез.

— Что мне делать?

— Сидеть пока и не дергаться. Когда я подам знак, прыгать в окно и бежать. Быстро бежать, Кристин. В пяти кварталах отсюда есть пост городской охраны, там всегда кто-то дежурит, патрули часто приходят. Тебе нужно попасть туда. Все уяснила? Из окна сразу налево до поворота, потом направо и прямо, пока не увидишь охранников.

— А ты?

— Что я?

— Ты — побежишь?

— Обязательно, — с усмешкой ответил он.

— Ага, как только, так сразу, — пробурчала я, ежась от каждого удара в дверь.

Вскоре полетели щепки, в щели все чаще начало появляться лезвие топорища.

— Так. Сейчас я выйду в окно, а ты сразу за мной. Не задерживайся, кто бы что ни делал и ни говорил. Поняла?

Я с готовностью кивнула. Марк криво усмехнулся. Лунный свет озарял его лицо, юное еще, но с суровыми складками меж бровей, четкой линией скул, упрямым подбородком. Закусив губу, я потянулась и откинула с его лба темные волосы.

— Эх, жаль, что мы встретились так, — произнес он, и от горечи слов запершило горло.

— Жаль, — эхом ответила я.

И сделала то, чему не время было и не место, но другого времени и места могло просто не быть. Запустив пальцы в волосы на затылке, я притянула мужчину к себе и поцеловала. Жестко, почти яростно, и очень страстно. Он ответил на поцелуй так, что закружилась голова.

— Пожалуйста, выживи, — попросила я, отрываясь от его губ.

— Я постараюсь. Пошли.

И он, будто не было ничего, вскочил на ноги. Сдернув мятую простынь с кровати, вышвырнул ее в окно. Тут же светлое покрывало прошили стрелы, и Марк скомандовал:

— За мной!

И, как был, с одним лишь ножом в руке, сиганул на улицу. Я, ступая босыми ногами по битому стеклу, прыгнула следом.

— Беги!

Приказ зазвенел в ушах, нужно было решать сию секунду: либо подчиняться ему и спасать мою жизнь, либо пытаться помочь тому, который готов отдать жизнь свою здесь и сейчас.

— Дура, беги, я сказал!

И я побежала. Налево до поворота, потом направо и после прямо, шаря глазами по улице в поисках поста охраны.

Я летела, едва касаясь ступнями мостовой, не замечая ни головной боли, ни хрипов в груди. Мыслями была там, у окон дома, где сражался за неизвестную девушку один очень хороший человек.

"Он ведь не побежит, мальчишка, дурак! — стучало в голове, — будет держаться до последнего, прикрывая мой отход, потому что чует — я слабенькая, только бегать и умею, но сдохну, лишь ткни посильнее... а тут сдохнет он, молодой и красивый, мужчина, каких мало, каких нужно беречь... дура я, дура..."

Мысли скакали вразброс, луна плясала в такт с ними. Вылетев к освещенному зелеными шарами посту, я едва не расплакалась от облегчения. В два счета преодолев высокую лестницу, рванула дверь на себя. Охрана не спала, перебрасываясь в картишки. И прежде, чем они начали задавать дурацкие вопросы, я выпалила:

— Быстрее за мной, там человека убивают!

— Что с вами слу...

...чилось? Да ничего не случилось, я-то жива, а вот Марк...

И я, хватая ближайшего мужчину за руку окровавленным ладонями, взмолилась страстно, надеясь, что мой ломанный сперато звучит понятно:

— Пожалуйста, помогите! Эти люди хотели меня изнасиловать и убить, а Марк вступился, мы заперлись в комнате, а потом я сбежала, а он остался. И сейчас его убивают!

Они соображали и двигались слишком медленно, мозг равнодушно отсчитывал секунды, минуты, тело задыхалось в ограниченности движений, в неспособности преодолевать расстояния в миг, в относительности своих возможностей.

Когда мы добрались до дома: я, толстый сержант и шесть человек под его предводительством, на улице было пусто. Заливалась лаем одинокая собака, но ее почему-то никто не спешил приструнить. Ни одной живой души в лунном свете не вырисовывалось. Сердце оборвалось, но тут же затеплилась тихая надежда: может, успел сбежать? Разум же четко припечатал: вряд ли.

Мужчины тихо и даже сноровисто приготовились брать дом. Вломились в двери, в многострадальное окно, изнутри полетели крики, звон оружия, хлопки тетивы арбалетов, другие крики — уже боли. Я в нетерпении и тревоге ожидала снаружи.

Вскоре все кончилось. Моих мучителей застали врасплох, они никак не ожидали, что я вернусь, да еще с подкреплением. По знаку сержанта я вошла в залу и принялась оглядываться.

— О, наша сучка явилась, — прорычал Жданич.

Ладони сами собой сжались в кулаки. Нестерпимо захотелось врезать ему, так, чтобы хрустнул нос или разбились в кровь губы. Явственно представив себе это, я передернула плечами.

— Где Марк, сволочь?!

Мужчина зло ухмыльнулся. Из носа его капала кровь, под глазом наливался фингал, а куртка на левом плече тяжело набрякла. Похоже, здесь постарались до меня.

— На заднем дворе твой Марк, отошел в мир иной, — послышалось из угла, где скрученным сидел еще кто-то из мужчин.

Я ахнула и дернулась к двери, кто-то из охранников схватил меня за руку и тут же отпустил, потому что ему досталось хлесткое, как удар плетью:

— Не трогай меня!

В маленьком дворике, куда заводили на время лошадей или делали по хозяйству дела, или сваливали мусор, лежало три тела. Первый же оказался тем, кого я искала и кого никак не хотела здесь обнаружить.

— Марк, — тихонько позвала я, практически ни на что не надеясь.

Наклонилась, пытаясь вглядеться в лицо, почти целиком превратившееся в кашу, и вздрогнула, когда мужчина открыл глаза.

— Крис...

Окончание имени потонуло во вздохе. Он закашлялась, сплюнул кровь.

"Легкое пробито" — пронеслось в голове.

— Тише, милый.

Я, боясь дотрагиваться до него, чтобы не повредить больше, застыла на миг и тут же, опомнившись, крикнула в дом:

— Он живой! Врача, быстро!

— Крис... знаешь, не нужно врача...

— Ну что ты говоришь, глупый мальчишка? Как так — не надо? Мы тебя подлатаем, совсем новенький будешь. Марк... Марк! Ты обещал мне не умирать! Не смей!

— Что-то... плохо у меня получается...

Он вновь закашлялся, и я с тревогой посмотрела на человека, который за одну ночь стал таким близким и дорогим.

— Не надо, береги силы, милый.

Он сжал мою руку, скривил губы в подобии улыбки.

— Ты красивая. Очень. Жаль, что так вышло.

— Жаль, — эхом отозвалась я.

— Будь сильной. Приняв... приняв решение, следуй ему до конца. Ты не такая... как все, я это знаю...

— Да что ты...

— Молчи. Я знаю, мне... Тарди сказал, что ты... не такая... и не отсюда. Ты сильнее, чем... кажешься, в тебе есть дар. Пусть будет сложно, но ты иди... вперед. Живи.

Последнее он уже прошептал. Пальцы, до того тискавшие мои, слабо разжались, голова откинулась на бок, а взгляд перестал быть осмысленным... и вовсе — живым.

— Нет-нет-нет, Марк, не шути так, ты просто не можешь так умереть! А как же... познакомиться заново и отметить знакомство уже по-нормальному? А как же прогулки по вечернему городу? Марк! Милый мой, ну как же так? Марк!

— Сьерра, ему уже не помочь... Сьерра!

Кто-то тронул меня за плечо, а я даже не сразу заметила.

— Сьерра, не плачьте. Плакать надо над живыми, мертвым ваши слезы уже ни к чему.

Я вздохнула. Молоденький стражник высказал мудрую мысль. Наверное, он думает, что я потеряла любимого, иначе бы так не убивалась — по чужому-то человеку.

— А я и не плачу, — ответила и зажмурилась.

Показалось на миг: открою глаза, и будет день, будет та площадь, где шестеро молодых зубоскалов только что после армии подошли знакомиться с девушкой, тоже молодой и красивой, и она им что-то ответила, и завертелся разговор. Миг, когда все могло пойти по-другому. Не было б ни негодяев, ни героев, ни глупых заплаканных девчонок.

И все были бы живы.

Со всей отчетливостью и болью я поняла: мир никогда не станет прежним, как не стану прежней и я. Умер хороший человек. Умер — из-за меня.

Пришла в себя только в гостиной мамаши Адель. Как попала сюда, когда — не знаю. Помню только, как уносили Марка, спрашивали меня о чем-то, я даже отвечала. Как вцепилась в лицо Жданичу, который бросил неосторожное слово в адрес того, чьего мизинца даже не стоил, и как оттаскивала меня охрана, сразу двое человек, и не могли никак оттащить. А после — будто провал.

И вот я здесь, в гостиной, обставленной в красных тонах, сижу на диване, пальцы тискают кружку с каким-то пойлом, а глаза смотрят в стену, изучая в который раз деревянные шпалеры.

Мир. Не станет. Прежним.

Единственная мысль в голове. И — лицо Марка. Не такое, каким видела его в последние минуты жизни, а такое, каким запомнилось оно в той комнате. Мужественное, жесткое... красивое.

Краем уха услышала, как пришел кто-то, как разговаривала с ним мамаша Адель: нет, сейчас не время, девочку лучше не тревожить, шок, даже не плачет, молчит, не знаю, не знаю, не нужно...

Голос пришедшего казался знакомым, но я сейчас никого не хотела видеть, погружаясь в пучину тоски и грусти, и самоуничижения. Марк умер из-за меня. Из-за глупой девчонки, которая заигралась и не смогла вовремя сказать "нет". А потом было поздно. Если бы не я, ничего бы не случилось.

Кажется, я так и сказала, потому что Адель, бывшая далеко, вдруг оказалась близко. Руками, сильными и крепкими, она влила в меня пойло, а после встряхнула, будто тряпичную куклу.

— Голова, — простонала я.

— Потерпишь, — грубо отозвалась женщина. — Ну-ка, девочки, разойдись.

И на меня обрушились пощечины: одна, другая, потом еще. Голова дернулась в сторону, лицо загорелось от боли. Я, пропустив первую пару, на второй будто очнулась, отшатнулась, вспрыгнула с ногами на диван, дико озираясь. Мамаша Адель, уперев руки в бока, довольно заулыбалась.

— Вот. Такой ты мне нравишься больше. Пойдем пить, Кристин.

— Я не хочу...

— А кто хочет? Кому тут легко? Пойдем-пойдем, девочка, и не думай даже отнекиваться!

И она едва ли не силком уволокла меня на кухню, в излюбленный уголок. Госпожа Формари водрузила на стол кувшин с узким горлышком, поставила две кружки и — понеслось.

Целью было напиться и забыться. Этого-то мы достигли.

Дни летели, словно лошадь с телегой под гору — и не хочется так быстро, а деваться некуда. Сзади давит груз, напирает, толкает вперед. А что там, впереди, еще неизвестно.

Так и я. Двигалась через силу, много разговаривала, почти ничего не решала. Похороны Марка, на которых не было никого из родных — их попросту не удалось найти. Лишь я, Алекс и мамаша Адель — люди, которые окружали меня в последнее время. Тело, завернутое в ткань, сгорело на ритуальном костре, пахнущем травами и печалью, а прах был развеян по ветру. Вот и все церемонии. Душа его, если принять за данность местные верования, ушла в Предвечные Сады, где Великая Мать омыла раны страдальца, исцеляя его для лучшей жизни.

Потом был суд над его убийцами и моими неудавшимися насильниками. Их угрозы, что вернутся и порвут меня на клочки. Система и здесь оказалась подгнившей: Йозефу и его дружкам, несмотря на мои показания и разукрашенное лицо и тело, красноречивее слов говорившее о попытке насилия, простили "сие прегрешение". Тот факт, что живу, по сути, в борделе, тоже работал не на меня. А вот за убийство "по-случайности", как это представили, дали по шесть лет в одной из прибрежных деревень-поселений, что соответствовало здесь статусу исправительной колонии.

Алекс взял меня за руку, когда пришло время выслушивать приговор, а я стиснула зубы и изо всех сил держалась, чтобы не ругаться матом вслух. Я сдержалась тогда, а Алекс... он странным образом стал ближе после той злополучной ночи. Она всех нас встряхнула, напомнив о конечности жизни.