Отличная сказка, прелестная игра

В покосившейся калитке отсутствует пара центральных досок. Ржавые гвозди выступают из петель. Открываю калитку. Скрип. Стою в начале проулка. Шаг. Ступаю на прогнившие, местами полностью ушедшие в землю, доски. Слева завалившийся забор, справа рыжая сетка. За ней заросший травой сад. Шаг. Высохшая, давно не плодоносящая яблоня. Шаг. В паре уцелевших стекол, оставшихся в единственной теплице, отражается заходящее солнце.

Вспоминаю как много лет назад — мальчишкой — чуть ли не ежедневно бегал по этому проулку. Громко хлопал калиткой.

Первой, второй...

Вторая — металлическая — лежит между столбами. Точно напротив крыльца. Наступаю на отвалившийся уголок калитки. Справа от ступенек, ведущих к крыльцу, прикрытый несколькими полиэтиленовыми пленками, лежит рюкзак. Закидываю его за плечи. Встаю на первую ступеньку. Она настолько неустойчива, что я чуть не падаю, лишь чудом удается удержать равновесие.

До места добрался с большими трудностями. Долго не мог поймать попутку, потом чуть не пропустил поворот на проселочную дорогу: не сразу заметил ориентир — биг-борд (или как говорят в народе 'биг-морд') с нагло улыбающимся позапрошлогодним кандидатом на пост губернатора. Поблагодарив согласившегося подбросить водителя КАМАЗа, направился к месту назначения мимо заброшенных полей, одиноких домов. Редко встречавшиеся старики и старухи бросали недружелюбные взгляды. Молодежь поголовно уехала в город, обрекая поселок на вымирание.

Выходить следовало еще затемно, тогда б пришел... ну пусть даже и на пару-тройку часов раньше, но уже не в тот момент, когда заходит солнце. Этот дом я не мог пропустить. Внутренне — учащенно забилось сердце, чуть застучало в висках — ощущал приближение.

На этот раз я достигну цели: найду неопровержимые факты, доказывающие мою правоту!

Осторожно, проверяя каждую ступеньку, поднимаясь на крыльцо. Несколько ловких движений монтировкой, извлеченной из рюкзака, и доски, которыми крест-на-крест заколочена дверь, оказываются у ног.

Дверь откроется...

— О! Петя! — на лице, возникшем в узкой щели, появляется улыбка. — Заходи, ждал тебя!

Виктор Николаевич, сняв цепочку (вот чудак! Никто в поселке не держит ни цепочек, ни крючков на каждой двери), впускает меня.

— Проходи в дом, сегодня у меня готова новая сказка, еще более интересная!

Не поддается. Перехватываю монтировку, увеличивая плечо. Навалившись всем телом, пытаюсь вскрыть дверь. Никакого результата. Что такое? Разозлившись, пару раз тыкаю в дверь острым концом монтировки.

Надо пробовать иной способ.

Спрыгиваю на землю. Крыльцо находиться на немалой высоте, поэтому намеренно чуть приседаю, дабы смягчить нагрузку на ноги. Подхожу к большому — метра три в длину — окну веранды, заколоченному по всей высоте досками, сбитыми практически без зазоров. С легкостью отдираю нижнюю — самую широкую.

Ага, так и думал — ни стекла, ни рамы. Вновь поднявшись на крыльцо, отделяю от стены левые края досок, скрывающих окно. Спускаюсь на землю. Завершить операцию не составляет труда.

Закидываю монтировку в дом. Хватаюсь за нижний край окна. Эх, мне бы ту силу, благодаря которой с легкостью подтягивался пятнадцать раз. Ощущаю в ладонях боль, но надо терпеть. Ноги скользят по стене. Пара минут мучений и я вваливаюсь внутрь. Тяжело дыша, лежу на полу. Инструменты в рюкзаке больно врезаются в спину. Разбитая лампочка свисает с потолка.

— А у меня опять света нет! — Виктор Николаевич стоит со свечкой на блюдце. — Отрубили, сволочуги! — Очки висят на кончике носа. — Зато смотри сколько яблок у меня! — Виктор Николаевич показывает на ряды ящиков, занимающих половину веранды. — Думал в этом году совсем ничего не будет — лето сухое. Ан нет! В последний месяц как дожди поперли!.. Еще столько же яблок в огороде валяются. Не успеваю собрать. — По-прежнему стою в дверях. За окном моросит дождь. Под ногами уже образовалась приличная лужа.

Я, отбыв четвертую смену в лагере, очень рад вновь увидеть Виктора Николаевича.

— Ты не стой в дверях! Лучше в дом заходи! Я не думал, что ты придешь, считал, что, вроде, через неделю появишься. Но ежели пожаловал... Ага, куртку не на што повесить? Гвоздика больше нет! Я себе прихожую сколотил! Давай сюда, я в дом занесу... Я говорю, ежели пожаловал, то найдем, чем заняться. Я всегда рад твоему приходу.

Не знаю почему вырубился ни с того ни с сего. На мгновение расслабился и все — провалился, тут же нахлынули воспоминания. Очнулся — за окном уже темно. Полная луна.

Нащупываю под рукой монтировку — недалеко закинул. Поднявшись, включаю извлеченный из рюкзака фонарик. Поворачиваюсь к входной двери. Так и есть — подперта шкафом. Не ДСПшным, а из дерева. Его просто так не сдвинешь. Открываю скрипящую дверцу. Заглядываю внутрь. Пусто. И что я хотел здесь увидеть? Золото с драгоценными каменьями? Только толстенный слой пыли.

Смотрю по сторонам. Веранда абсолютно пуста.

Ни следа ящиков, которыми она была заставлена каждую осень. Виктор Николаевич всегда имел право гордиться урожаем яблок. Какие ящики? Уже прошло почти 25 лет!

Сделав несколько шагов спиной вперед, резко поворачиваюсь. Хм, во что играю? Можно подумать за годы могло что-то измениться. По-прежнему слева дверь на чердак. Чердак?.. Нет, это потом.

Впереди — с правого края стены — окно на кухню, а слева — точно напротив меня — дверной проем. Странное ощущение. Такое чувство, как будто воздух течет, еле заметное движение, практически неощутимое.

Двери нет. Висит почерневший от времени тюль. Ощущаю себя литературным героем, произносящим монолог перед создателем-Виктором.

Если закрыть глаза, то можно представить, что должен скрывать тюль. Слева окажется белый шкаф, в коем стоят банки с вкусным яблочным вареньем, чуть впереди прихожая, на которой всегда висят несколько верхних одежд хозяина, а по вечерам, в зависимости от погоды, добавляются мои куртка или пальто. Справа от прихожей малюсенькая — три на три метра — кухня: стол, над ним полка; газовая плита, на которой осенними вечерами в большой чашке кипит яблочное варенье, слева от плиты — раковина, из стены торчит задвижка дымохода.

Поднимаю занавеску. Луч фонаря выхватывает из темноты мышиный ход в дальнем левом углу.

Вспоминаю как Виктор Николаевич радовался, когда положил в прихожей и кухне линолеум.

Теперь ничего нет. Чисто. Вычистили.

Раковина отсутствует. Из пола торчит труба. Вытяжка, чудом не вынесенная из дома, висит там, где стояла плита. На дальней стене, когда-то украшенной белой плиткой с причудливым рисунком, теперь черные круги, с виду расположенные без всякой логики, но, если долго смотреть, начинаешь думать, что это какие-то эзотерические символы. Злые символы.

Холодок проходит по коже. От секундного порыва ветра, за спиной колышется тюль, слегка шевелит волосы на затылке. Мне кажется, что чуть-чуть — на миллиметр — вылезает похожая на топор гильотины задвижка дымохода.

Выключаю фонарик. Глаза привыкли к темноте. Проглатываю ком, стоящий в горле. Сделав шаг на ослабевших ногах, встаю на крышку подвала. Она немного опускается под весом тела, но в ушах звук будто закрывается тяжеленная чугунная дверь. Носком левой ноги отодвигаю щеколду.

Тело подвешено на крюке, пропущенном через кости в основании таза. Крюк чуть раскачивается вместе с цепью, вделанной в потолок. Из аккуратно, мастерски сделанных порезов, украшающих все тело, сочится кровь. Глаза женщины широко раскрыты, зрачки расширены. Если иметь нюх собаки, то можно почувствовать невообразимый по силе страх, заполняющий помещение, запах, проникающий в каждый угол, запах, впитанный бетонными стенами.

— Однажды наложница Влада Цепеша наврала ему, что беременна. Тогда он приказал слугам распороть ей чрево от лобка до грудины.

Срезанные волосы лежат на полу. Руки безвольно висят. Кончики пальцев касаются пола.

— Жертва мучилась очень долго. Казнь проходила прилюдно. Влад Цепеш кричал собравшимся: Пусть весь мир видит, каков Влад Дракула!

Набор из дюжины ножей висит на стене.

— Влада Прокалывателя знает весь мир.

Толстая мускулистая рука резко, вместе с кожей губ, срывает клейкую ленту со рта.

Водка, выпитая из фляжки, помогает справиться с волнением, забить воспоминания, лезущие в голову.

Нет. Подвал оставлю напоследок. Еще не готов. Надо поискать в других местах.

Пройдя через очередной пустой проем — вспоминаю дверь с матовыми стеклами и красивой металлической ручкой — захожу в столовую.

Виктор Николаевич ставит банку яблочного варенья на большой круглый стол с фигурной ножкой. Я сижу, вжавшись в стул. Бросаю взгляд на чашку с чаем. Увлеченно смотрю, как Виктор Николаевич, открутив крышку, наворачивает ложкой варенье, мажет на заранее приготовленную булку с маслом. Принимаю бутерброд из рук хозяина дома. Варенье течет по пальцам. Быстренько откусываю. Варенье на языке. Потрясающий, ни на что не похожий вкус. Хлюпая, делаю глоток. Чай приятно обжигает горло. Виктор Николаевич улыбаясь, намазывает второй бутерброд. Я, доев первый, слизываю варенье с пальцев.

Люблю тот момент, когда мы вместе пьем чай с яблочным вареньем. Не только из-за вкуса, но и потому что после чаепития ожидается главная награда за чисто символическую помощь по дому или огороду.

Еще чуть-чуть и Виктор Николаевич пригласит в гостиную и начнется сказка.

Дверной проем гостиной. Белых дверей было две. С большими черными глазами. Их рисовал я.

Кажется, достаточно движения волшебной палочкой и все вернется, повторится.

Двери медленно открываются. Виктор Николаевич заходит в гостиную. Я сижу за широким столом, по углам которого на блюдцах расставлены горящие свечи. Ветер, проникающий через открытую за моей спиной форточку, развевает черный плащ Виктора Николаевича. Капюшон надвинут так, что скрывает большую часть лица.

Мне всегда нравится, когда мурашки бегут по коже, шевелятся коротенькие волоски на руках. Герой, сошедший с книжных страниц, стуча каблуками сапог, подходит к столу. Отодвинув стул, садится. Опускает капюшон. В облике Виктора Николаевича есть что-то демоническое: огоньки свечей отражаются в стеклах очков, густая борода, черная одежда, громадина тела нависающая над столом.

Я задерживаю дыхание. Виктор Николаевич открывает одну из пяти книг, лежащих на столе. Старинные Английские Ужасы — успеваю прочесть на обложке.

— Предсказание астролога или судьба маньяка.

Осмотрев гостиную, решаю, что настало время обследовать чердак. Быстрым шагом, чуть ли не бегом, пройдя столовую и прихожую, вновь выхожу на веранду. Справа вход на чердак. Отворачиваю гвоздь, держащий дверь. Странно, что она сохранилась, ибо все остальные двери в доме исчезли. Лезу по лестнице. Двигаюсь крайне осторожно, ибо прогнившие ступеньки могут не выдержать веса тела.

— Осторожно иди, — говорит Виктор Николаевич, уже забравшийся на чердак. Из-за большого расстояния между ступеньками поднимаюсь медленно.

Наконец лестница пройдена, и я ставлю ноги на пол чердака. Виктор Николаевич решил показать святаю святых — чердак, на котором...

КНИГИ! Вот они! Тесно прижавшиеся, стоят на многоуровневой полке. У меня перехватывает дыхание. Ахаю. Десятки томов страшных историй, старательно собираемых в течение многих лет.

Холодный ветер, проникающий через окно и дыры в крыше, гуляет по чердаку. Книги кучей свалены в дальнем углу. Вокруг рассыпана черная пыль, бывшая углем много лет назад.

Подхожу к книгам.

Мародеры обчистили дом сразу после смерти хозяина, вынесли все: мебель, инструменты, одежду... почти все. А книги на чердаке оставили, не подозревая, какую ценность они представляют.

Представляли.

За годы раритетные издания пришли в полную негодность: развалились, в порванных страницах зияют огромные дыры, к многим книгам боишься прикоснуться: того и гляди превратятся в пыль прямо в руках.

Не такой участи желал Виктор Николаевич для своей коллекции.

Старение не коснулось одной книги, той, что лежит на самом верху. В это сложно поверить, но и сейчас — по прошествии 25 лет — лишь пожелтели страницы.

О! Ее я не забуду! Это самая лучшая из сказок. Это сказка, придуманная нами. Сказка в картинках.

Присев на корточки, осторожно беру книгу, кладу на колени, раскрываю и начинаю, перелистывая, рассматривать нарисованные неумелой рукой мальчишки картинки. Сюжет я помню безошибочно.

Давным-давно в немецких лесах, вдали от крупных городов, стоял большой замок (Вот его высокие башни и перекидной мост через ров).

Случилось так, что в замке поселились люди (или не совсем люди), наводившие ужас на жителей окрестных деревень. Раз в месяц хозяева выезжали на охоту (Вот они скачут на вороных конях под покровом ночи). Захваченных пленников, всадники уводили в замок, пытали в подземельях самыми изощренными способами. (На соседних страницах нарисованы котлы с кипящим маслом, вороты, окровавленные мечи). Пытавшихся бороться с хозяевами замка жестоко убивали, пытавшиеся сбежать разыскивались и находили смерть в страшных муках. (Вот человек готовится узнать вкус поцелуя Железной Девы). Деревенские жители, примирившись с доставшейся долей, свыклись с жизнью в постоянном страхе. Однажды всадники, прискакали в каждую из окрестных деревень и объявили, что рейды прекратятся навсегда, если люди обязуются идти в города и деревни, где будут рассказывать об ужасном замке и его безжалостных хозяевах. Получив устное согласие от всех жителей, всадники мгновенно исчезли. Так же как и замок. На его месте вырос лес. Шли годы, и люди начинали сомневаться, было ли все это на самом деле. Никто больше не видел ни замка, ни всадников. А легенда о них, передаваясь из поколения в поколения, из города в город, жила, обрекая героев на вечную славу.

Кладу книгу обратно. Глупо. Наивно, но мне нравится. Теперь путь лежит в подземелье, где я найду неопровержимое доказательство моей правоты.

Я уже точно и не помню, как познакомился с Виктором Николаевичем, угрюмым мужчиной лет пятидесяти, ни с кем не водившимся и жившим на отшибе. Я увидел его, стоявшим возле калитки. Подойдя, поздоровался. Виктор Николаевич не отличался многословием.

Сказал, что люблю читать, а в особенности страшные истории. Виктор Николаевич сообщил, что имеет парочку книжек с подобными рассказами.

А потом все произошло само собой.

Я почти каждый вечер — после школы — бегал в дом на краю поселка. Сначала читал сказки сам, потом это стал делать Виктор Николаевич. У него был очень глубокий, загадочный голос. Мы начали создавать обстановку, соответствующую духу литературных произведений: темнота, свечи, ветер, черный плащ... Нам обоим очень нравилось, по крайней мере, мне.

Иногда Виктор Николаевич приводил друга или подругу, и мы играли с ними, играли в только что прочитанную сказку. Ни одного друга я не видел более раза.

Нам нравилось.

Зимой Виктор Николаевич умер. Он очень хотел, чтобы после смерти, все узнали о наших играх. Но не удалось, — увезли в Дом.