Розовый снег, фиолетовый дождь...

РОЗОВЫЙ СНЕГ, ФИОЛЕТОВЫЙ ДОЖДЬ...

Урок русского языка. Русичка, великая и ужасная королева Марго, в миру Маргарита Васильевна Городкова, хищно оглядывает класс своими пулеметными гнездами.

— Ну, вы, вундеркинды паршивые,— начинает она приветственную речь.— Сидите тихо, не то я вас так унасекомлю, родной прародитель не узнает.

Класс обмирает в гробовом молчании. У Ленки отчаянно чешется нос, но она стоически терпит, проявляя чудеса самоконтроля. Шевельнуться сейчас смерти подобно. Ленка умирать не хочет, и потому терпит.

— Бараны,— с гневной тоской говорит Маргарита Васильевна, разглядывая окно и постукивая ручкой по стеклу учительского стола,— ну, и бараны же! Открывайте учебники. Тема сегодняшнего урока...

Гром гремит, земля трясется — седьмой "Б" в столовую несется... Ленка в столовую не ходит. Без толку. Все равно ничего не достанется. Достается тем, кто смел, а потому и съел. Впрочем, они-то как раз и не едят. Они разрывают и разбрасывают булки, из мякиша делают пульки, чтобы плеваться на уроках через старые ручки, чай могут на голову кому-нибудь вылить... Вот Ленке, к примеру, выливали не раз. Это когда она еще ходила в столовую вместе со всеми.

Подумаешь, булка. Хотя, по правде, она не помешала бы, брюхо-то у Ленки сытым никогда не бывает. Но есть у нее дело поважнее толкотни в столовой.

Большая перемена, в классе никого. Никто не орет, не толкается, не швыряет стулья. Не обзывается. Можно достать из рюкзака заветную папку с надписью каллиграфическим шрифтом: Мой серебряный сон...

Надпись волнует. Звучит. Будоражит воображение, зовет... В папке — рисунки. Выполненные акварелью, гуашью, карандашом. Цветные и в оттенках какого-нибудь одного цвета. Не потому, что лень размешивать краски, а потому, что красок, собственно, у Ленки лишних не бывает. Слишком быстро заканчиваются. И от того в папке много набросков, выполненных простым карандашом. Они ждут своей очереди. Того заветного дня, когда у Ленки появятся наконец-то нормальные краски...

Она рисует очень быстро. Карандаш так и летает над листом бумаги. И вот уже возникает городская аллея с лавочками и старинными фонарями, по аллее прогуливаются пары...

В школе много света, удобные парты. Рисовать в школе — одно удовольствие. Если бы не одноклассники и учителя, Ленка безумно любила бы школу...

Шум в коридоре. Ленка успевает захлопнуть папку и воткнуть ее в рюкзак. Движение отработано многодневной постоянной практикой. Опасно, очень опасно каждый день таскать с собой в класс папку. Но дома ее оставлять еще опаснее...

С некоторых пор Ленка мечтает о городе, который и рисует с завидным упорством в своей папке. Город Вавилон. В нем улицы чисты и красивы. В нем нет крыс ни в зверином ни в человечьем обличье. И клумбы цветут без страха оказаться по уши в окурках, пивных банках и драных презервативах. И люди добры и приветливы...

... Портфелем по затылку:

— Подбирай уши, б

* * *

ь бесхвостая!

Шум, гам, мат-перемат, хлебные мякиши в воздухе. Один мякиш вдруг ударяет в глаз. Гогот за малым не обрушивает стены: ведь это очень смешно, когда кому-то больно, когда кто-то плачет...

Звонок. Тишина. И — привычное:

— Я вас так сейчас унасекомлю, вундеркинды паршивые...

Урок литературы начинается.

Домой идти неохота. Что там, дома, хорошего? А ничего. Вот Ленка и плетется еле-еле. Подруг у нее нет, друзей — тем более. Дорога домой больше всего опасна в зимнее время, когда могут закидать снежками с закатанными в них камнями. Сейчас снега нет, нет и грязи, стоит солнечная золотая погода. Бабье лето...

Ленка выбирает самый длинный путь домой, в окружную, через старый парк. Здесь тихо и красиво, почти безлюдно. Разве только встретишь молодых мамашек с колясками. Но им до Ленки дела нет.

Она устраивается на старой, исписанной и истыканной ножами лавочке. Раскрывает заветную папку.

Город Вавилон. В нем люди добры и красивы, а правит городом Принцесса-Магиня. Она смотрит в самую душу человека, и если там заводится зло, человека изгоняют из города. И он уходит в человечий мир, дороги назад ему уже нет и никогда не будет. Фиолетовый дождь, хранитель городских стен, не пропустит обратно злодея.

Ленка смотрит, как золотым дождем осыпаются с акаций осенние листья. Какое же зло я совершила, думает она, за что изгнали меня из Вавилона? А может быть, и ни за что. Может быть, изгнали маму, когда она, Ленка, еще жила в ее животе...

Мама, впрочем, особо не переживает. Она забыла о Вавилоне, забыла навсегда, как и сам Вавилон забыл о ней. Но тех, кто достоин... тех город призывает из человечьего мира. И если только хватит сил, если только достанет духа...

... пройти по тонкой серебряной нити из мира в мир...

... выжить под ливнем фиолетового дождя-хранителя...

... тогда возможно вернуться.

В серебряный город Вавилон, где люди прекрасны душой и телом, где в высоком-превысокои тереме разбирает свои колдовские свитки Принцесса-Магиня.

— Где ты шлялась, шалава? Посуду Пушкин за тебя мыть будет, что ли? Сегодня твой день!

Маринка. Старшая сестра. Одиннадцатиклассница, красавица и стерва. Ленка ей ничего не говорит, да ответа у нее и не просят. Она прячет под стол свой школьный рюкзак, переодевается и начинает мыть посуду. Посуды столько...

С некоторых пор Маринка повадилась не мыть посуду после ужина, а оставлять ее на утро. Утром уже Ленкин день, пускай она моет. Когда Ленка поступила точно так же, грянул дикий скандал. И Ленку наказали...

Ей нетрудно помыть посуду, ей просто очень обидно, что она моет ее одна. Маринка вообще тарелки даже со стола в раковину не убирает. Как в ресторане, пожрала и бросила. Даже в свой день. Гора на столе копится и копится, потом все это остается на утро — Ленке...

Только прибралась, батя приполз. Как всегда, на рогах, двух слов правильно связать не может. С вечным вопросом: Ты меня уважаешь, м-дя? Ленка не успела сбежать. Пришлось подавать и подавать на стол — бесконечно. Мыть и мыть тарелки — бесконечно. Жарить картошку, крошить салат, резать хлеб. Потом снова что-то соображать на стол из остатков в холодильнике. Батя, когда пьет, остановиться не в состоянии. Ест и ест — бесконечно, и попробуй ему не подай.

— Что смотришь, зенки свои бесстыжие расширепела? На родного отца как на волка смотрит! У-у, сучья морда, манда гулящая!— тресь кулаком по столешнице.— Принесешь в подоле — топором зарублю...

Но самое страшное начинается тогда, когда на батю накатывает внезапный приступ человеколюбия. Он тогда лезет обниматься, целует в щеки, умильно бубнит про то, что всех любит и ради них только и живет; руки у него — что тиски железные, изо рта несет перегарищем...

Век бы его не видеть, такого!

Наконец-то он притих над своим стаканом. Ленка осторожно, бочком-бочком, выбирается из кухни. Переводит дух в коридоре. А уж коридор...

Квартира находится на первом этаже в старой хрущевке. Тесная, маленькая. В ней, когда-то давно, затеяли масштабный ремонт, да так, в самый разгар работ, и забросили. Стены ободраны, пол некрашенный, затоптанный до черноты, вместо люстр — лампочки на проводах... В коридоре вдоль стены лежат штабелем доски с соседней стройки. Доски занимают все пространство коридора. Чтобы пробраться в туалет и дальнюю комнату приходится ползти вдоль стеночки на цыпочках. Из досок батя собирается сделать шкафы с полками.

Третий год уже собирается.

В дальней комнате кавардак. От того, что приходится делить ее с Маринкой. Маринка — свинья. С утра постель не заправила, валяется на Ленкиной, булку жрет. Все покрывало в крошках уже. Скомканное и перекрученное. Вещи вокруг валяются где попало, все вперемешку — юбки, колготки, лифчики. Обертки из-под конфет и прокладок, яблочные огрызки...

— Уйди с моей постели,— требует Ленка.

— Пошла ты.

— Сама иди. Это моя постель!

— Ха-ха, была твоя, теперь — моя! Пошла в жопу. А не то как вмажу — завоешь.

Драться с Маринкой — жуткое дело. Она старше. Выше, толще. Сильнее. Ее с кровати просто так не спихнешь...

Ленка устраивается за столом. И только тут соображает, что забыла рюкзак на кухне. А в рюкзаке учебники и домашнее задание. И папка с рисунками...

Хлопок входной двери. И с места в карьер истеричный мамин визг:

— Опять надрался, долбогреб поганый! И в холодильнике все сожрал! Чем я детей завтра кормить буду?! Чем?

Все. За рюкзаком Ленка уже не пойдет. Ни за что.

Даже если живьем на части резать будут!

Новость. В школе появился новый учитель рисования. Девчонки хихикали и обсуждали его со слов счастливиц из параллельных классов, уже побывавших у нового учителя на уроке. Ленка не вслушивалась. Какая разница? Новый учитель, старый. Все равно придется рисовать не то, что хочется, а то, что надо — яблоки на кувшинах, кубы, призмы и прочие натюрморты....

Какой нормальный человек пойдет работать в их школу? В МОУ СШ номер шесть имени Влада Цепеша, как однажды метко выразилась Маринка. Название мигом подхватили другие ученики. И оно прижилось.

Какой уважающий себя человек пойдет сюда? Правильно, никакой. А значит, и ждать от него чего-то хорошего...

...Королева Марго наметанным взглядом вычисляет жертву, не выучившую урок. Телепатия садиста в действии называется.

— Коваленко. Что ты делала вместо того, чтобы уроки учить? Шашлык, наверное, ела?

Класс гогочет, класс любит, когда кого-то у доски треплют. Пофиг, что следующей жертвой вполне может стать тот, кто сейчас смеется громче всех. Это будет потом. А сейчас отчего бы не поржать над неудачницей. Главное, сегодня это она там, у доски, отдувается. Она, не я.

Она.

— Олениха стельная...— с ненавистью говорит русичка.— Садись, два.

Маргарита Васильевна умеет клеить прозвища. Да так, что не вдруг отдерешь. В классе есть слизень, крольчиха, кабан, гиббон, муха це-це, крыса, хряк, хорек, гамадрил и безрогий жираф... Ленка вот — олениха, почему-то стельная.

Ленка ведь не толстая, не жирдяйка, наоборот,— швабра, худая до звона в ребрышках от хронического недоедания. А вот, поди ж ты, стельная олениха. Наверное, из-за рассеянной медлительности. Из-за того, что трудно ей переключать мысли с Вавилона на реальный человечий мир...

А о Вавилоне Ленка думает постоянно.

Интересно, что бы сделала Принцесса-Магиня, попади Королева Марго ей в руки?..

Сегодня случилось то, что должно было рано или поздно произойти.

Ленка не успела спрятать папку.

Класс развлекся. Класс оттянулся по полной программе. Ленка с криками бегала за хулиганами, безуспешно пытаясь отобрать у них драгоценные рисунки. Но хулиганов одними криками не проймешь...

— О, мля, тут у нас талант!

— Эта, как ее... мля, Ван-Гог с Пикассо!

— Не п*ди, у них херы были!

— Вам-Гогиня!

— Пикассыня!

— Пикассыха!

Звонок. Ленка со слезами собирает свои картины. Помятые, надорванные, на одной — след грязного ботинка, на другой — чей-то смачный плевок...

Урок биологии, но биологичка ничем не лучше Королевы Марго. Она ядовито интересуется тем, почему у Ленки нос не на месте и глаза красные, как у бати-алкоголика. Далее выдается тирада про дурную наследственность и поврежденные гены. Класс ржет, классу весело...

Ленка хватает рюкзак, пихает туда папку и — к двери. Вслед ей летит гневное — учительницы: Ты куда?! И радостно-насмешливое — с первой парты, где сидят две отличницы-красавицы: Пикассыха!

А в парке — солнечный день, синий и золотой. Летят-торопятся паутинки. Ленка подставляет небу зареванное лицо, жмурит глаза, из которых все течет и течет, не унять. Солнце греет мягким теплом мокрые щеки. Приятно...

Так просто. Закрыть глаза и представить себе, что идешь по дороге к Вавилону. Там, у ворот, ждет фиолетовый дождь. И если хватит сил... если только достанет духа...

Ленка присаживается на лавочку. Раскрывает папку, бережно разглаживает рисунки. Ничего... Все можно поправить... где-то подтереть, где-то подклеить... Может быть, что-то нарисовать заново...

И вдруг...

Возле лавочки, наполовину втоптанная в песок...

Кукла. Кто-то из малышей потерял, не иначе. Барби.

Ленка бережно берет в ладони пластмассовое тельце в изодранном платьице. Какая красивая. Ленка торопливо оглядывается. В парке никого. И тогда она совершает плохой поступок: торопливо прячет куклу в рюкзак.

А вот никому не отдаст! Точка.

И это даже не кража. Это — находка. Кто плывет, того и лодка, кто нашел — того находка. А малышке мама купит новую. Это Ленке никто ничего не купит. Еще и на смех подымут, заикнись она только, Маринка первой начнет...

У Ленки никогда никаких Барби в помине не бывало. Теперь будет вот эта.

Дома Ленка тщательно отмыла куколку от песка, вычистила и уложила красиво золотые волосы. Оторвала гипюровый рукав у Маринкиной кофты — все равно та не носит ее, изгваздала в чем-то, ноги, что ли, вытирала? Зашвырнула под кровать и там кофта валялась себе все лето бесхозная.

Оторвала Ленка рукав и неумело сшила своей принцессе платье. Еще на шляпку хватило. И ступни обтянуть, вроде как сапожки на них. Получилось здорово!

Теперь от Маринки спрятать. И вообще — спрятать...

Пикассыха. Стрёмно жить с таким прозвищем. Вообще жить нельзя, если честно. Достали.

Поначалу Ленка бесилась здорово. А кто не бесился бы?! Весь класс язвил без удержу, мальчишки гоготали, девчонки хихикали и сторонились. Шуточка живо разлетелась по всей школе, и дома совсем житья не стало — от Маринки. Сволочь, а еще сестра называется.

Потом Ленка как-то вдруг и сразу поняла: бесполезно. Бесполезно огрызаться, что-то доказывать, лезть из кожи вон. Она стиснула зубы и замолчала.

Мертво.

Наглухо.

Навсегда.

Все равно она не собиралась здесь надолго задерживаться. Вот отыщет серебряную нить дороги и уйдет в Вавилон. Никого с собой не возьмет. Да их фиолетовый дождь не пропустит! Ни одного.

А если проберутся... схитрят как-нибудь и проберутся... Принцесса-Магиня их уничтожит.

Их лучше вообще из Вавилона не выпускать. Казнить прямо на месте. За злодейства.

Не нужны светлому городу такие люди!

И человечьему миру они не нужны тоже.

На уроки рисования Ленка не ходит.

Боится.

Насмешек боится.

Учитель, по слухам, вроде как свой парень. Девчонки в него поголовно все влюблены. Мальчишки уважают: он еще в какой-то спортивной секции тренером, звал к себе качаться. Бесплатно.

Свой парень... Свой тем, кто дразнит тебя Пикассыхой. Дождешься от него "хорошего"! Пусть лучше за глаза двойки лепит. Подумаешь, два в четверти по рисованию.

По русскому с литературой двойки уже гарантированы. И по биологии трояк — одна условность, он к двойке ближе. Про алгебру с геометрией даже говорить нечего, тоска смертная...

Вот и по рисованию тоже будет.

Для комплекта.

Понемногу класс успокаивался. Пикассыха не забылась, забудется такое, как же, но звучать стала пореже. А какой интерес задирать того, кто молчит как рыба? Кто на тебя никак не реагирует?