Заброшенная дорога

— Харахени! Анаа сану!

— Яхатеки йихаа! — издали откликнулся Харахен.

— Анаа сану! — повторил царь. — Аблаамиба эблаамиба эромайида эдирна?

Оба войска блеммиев зашумели, заволновались: царское — скорее радостно, Харахеново — скорее беспокойно. Маркиан обратился к Кастору:

— Переведи!

— Он спросил: "Брат мой, разве блеммии убивают блеммиев ради римлян"?

Маркиан нахмурился.

— Не нравится мне такая постановка вопроса.

— План "гамма" тоже срывается? — поинтересовался Фригерид.

Маркиан не успел придумать остроумного ответа.

— Ямида! — заорал Харахен. — Аблаамиба эблаамиба ямида эхаридна!

Теперь его племя взревело восторженно и яростно. Грозно вопя, тряся копьями и луками, блеммии обеих сторон принялись гарцевать на верблюдах, носиться в беспорядке, поднимая густую пыль — похоже, готовились к бою.

— Кастор, перевод!

— Ради воды, — повеселевшим голосом перевёл дромедарий. — Ради воды блеммии блеммиев порвут и выпотрошат!

— Отлично! — Фригерид хлопнул себя по бедру. — Будет хорошая драка! Командуй, брат!

— Все в крепость! — приказал Маркиан. — Кастор, твоя десятка тоже! Пусть варвары дерутся между собой. Мы садимся в осаду.

— 11

Героникон молчал, не дымил и не двигался. Последние два дромедария спешились, закрыли ворота и затворили на засов. Старые, рассохшиеся створки, вряд ли хоть раз чиненные со времён Диоклетиана, не внушали доверия, да и засов не выдержал бы таранного удара.

— Снесут на раз-два, — прокомментировал Фригерид. Шум и топот снаружи улеглись, но что происходило, уже никто не видел. — Брат, объясни, чего ради ты совершаешь это самоубийство? Я, конечно, всегда за добрую драку, но...

— Не сейчас. — Маркиан снова вытер пот. — Кастор! Твои люди не станут бить монахов, это я понял. Два вопроса. Будут ли бить царских блеммиев? И вступятся ли за монахов, если против них пойдём мы?

— Блеммиев бить будут, — заверил десятник. — А за монахов не вступятся — им важно только самим не согрешить.

— Ну хоть что-то хорошее. — Маркиан обвёл стены и окна внутреннего двора крепости. — Расставь всех по окнам третьего этажа с луками. Когда блеммии прорвутся — пусть стреляют по ним. Монахов мы берём на себя. — Кастор отсалютовал и побежал отдавать приказы. — Лонгин! Твоя нафта хорошо горит, верно?

— Это ж нафта, — с обычным равнодушием отозвался механик.

— Возьми людей, сколько у вас есть, и таскайте нафту горшками на стену. Когда начнут штурмовать ворота, поджигайте горшки и...

Лонгин широко улыбнулся. Это было неожиданно и пугающе.

— Есть идея получше.

— Ну? — рявкнул Маркиан, теряя терпение.

Механик хлопнул по непонятной конструкции из рычага, кузнечного меха, кувшина и бронзовой трубы с завершением в виде драконьей головы.

— Драконикон, — сказал он и улыбнулся ещё шире. — Наконец-то в деле опробую!

Маркиан не успел потребовать объяснений. За воротами наконец что-то началось.

— С нами Бог! — донёсся распевный голос авва Пафнутий. — Разумейте, языцы, и покоряйтеся...

— Яко с нами Бог! — грянули хором монахи.

— Суур байя! — проревели блеммии.

И нарастающий топот верблюдов смешался с рёвом боевых кличей и свистом стрел.

— Ну вот и драчка, — с удовольствием проговорил Фригерид. — Поднимемся, брат, на стену, поглядим что да как...

— Маркиан, что происходит? — Перепуганный Аммоний подбежал и схватил его за рукав.

— Пытаюсь вас защитить, — сказал Маркиан. — Как обещал. Правда, я не ожидал, что это придётся делать вот прямо так, физически. Аммоний, у тебя есть люди, способные держать оружие?

— Откуда? — Старый учитель только развёл руками.

— Тогда прячьтесь. И главное, прячьте книги. Олимпиодор, помогай им! — Не тратя больше времени на Аммония, Маркиан направился к лестнице, Фригерид за ним.

— Не так уж плохо командуешь, брат, — похвалил тот. — Для новичка. А всё-таки, почему ты не отдал крепость монахам? Настолько любишь книги, что готов умереть за них?

— Дело не в этом. — Маркиан быстрым шагом поднимался по лестнице.

— Настолько любишь этого сморчка Аммония?

— Это вообще ни при чём. — Маркиан на секунду остановился, повернулся и понизил голос: — Аммоний кое-что знает. Монахи этого знать не должны. И больше ни слова об этом. — Зашагал дальше по ступеням.

— Знает кое-что про тебя? — догадался Фригерид. — Брат, эту проблему можно решить гораздо проще.

Маркиан поднимался, больше не оборачиваясь.

— Об убийстве Аммония не может быть и речи.

— Если сам не хочешь, могу оказать эту услугу.

— Не вздумай.

Фригерид вздохнул.

— Хорошо быть варваром, — сказал он как будто в сторону. — Никаких этих ваших заморочек... Ладно, дело твоё. Ты командир, тебе решать, тебе отвечать.

Они поднялись на крышу третьего этажа и мимо ящиков-грядок с тыквой и репой прошли на крепостную куртину.

Битва была в разгаре. Как всякая битва для постороннего зрителя, она выглядела скучно и непонятно. Блеммии Харахена разъезжали по периметру своего табора и отстреливались от блеммиев Яхатека, а те эпизодически наскакивали поодиночке или мелкими группами, пытаясь прорвать оборону. В самом таборе женщины и дети сгоняли в кучу перепуганный скот. Человек десять харахеновских охраняли подступы к воротам, но яхатековские стреляли по ним редко и без энтузиазма — видно, их гораздо сильнее манил табор с его скотом и женщинами. Все грозно орали, верблюды ревели, и не наблюдалось никаких признаков управления — каждый, включая царя и вождя, скакал куда хотел и сражался сам за себя. Лишь дюжина валяющихся на песке трупов свидетельствовала, что это бой, а не упражнение в джигитовке.

— С тактикой у них неважно, — заметил Маркиан. — Про дисциплину и говорить нечего.

— Зато у тех полный порядок с дисциплиной, — показал Фригерид в сторону. — А может, и с тактикой.

Монахи стояли поодаль, в паре полётов стрелы от крепостной стены, довольно правильным сомкнутым строем. Они даже успели вооружиться блеммийскими щитами из пятнистых коровьих шкур. Иноки не участвовали в свалке, а ждали. Было видно, как они слаженно разевают рты. Временами, когда боевые кличи кочевников затихали, слышалось суровое хоровое: "Услышите до последних земли... Яко с нами Бог!"

— Нам с тобой придётся вдвоём на них идти, — сказал Фригерид. — Не смущает?

— А тебя смущает? Как-то непохоже на тебя. Где твоя безрассудная тевтонская отвага?

— Сомневаешься в моей отваге, иллириец? — В голосе Фригерида прозвучала угроза. — Уж не сомневайся. Просто смерть от монаха — это, ну... как смерть от бабы, понимаешь? В ней нет славы. Кто так погибнет, того Михаил Архистратиг в свою дружину не возьмёт.

— Опять богословствуешь? — Маркиан пристально наблюдал за битвой. — Смотри-ка, похоже, Яхатек взял табор. Сейчас начнётся...

В самом деле, царские блеммии наконец расправились с обороной табора и прорвались внутрь. Крики и суматоха усилились; дико визжали женщины, блеяли и разбегались обезумевшие козы. Харахеновы блеммии, что охраняли ворота, сорвались и поскакали к табору выручать своих.

— Готовимся. — Маркиан достал из-за спины лук, согнул, натянул тетиву. — Монахи пошли. — Присел за парапет, изготовил лук, стал ждать.

В самом деле, монахи, не прекращая петь, строем двинулись к беззащитным воротам. Фригерид тоже натянул лук и опустился за парапет.

— Рано я похвалил их тактику, — сказал он. — Щитами не закрылись, идут как новобранцы в баню, песенки поют... — Наложил стрелу, оттянул тетиву так, что скрипнули плечи лука, прицелился.

— Рано, — сказал Маркиан. — Не достанешь.

— Что ты понимаешь? Это гуннский лук, страшная вещь... — Фригерид медленно, с предельным вниманием вёл прицел за монахами. — К слову о гуннах... И к слову насчёт погибнуть от бабы... Вспомнилась ярмарка в Аркидаве — та самая, где мне крупно повезло в кости. Помню, сидел там старый-престарый гадатель-славянин. И вот подходит к нему какой-то гунн, должно быть, из мелких тарханов, пригнал коней на продажу, а с ним сынишка мелкий, лет десяти. Погадай, говорит, моему мальцу. Старик поглядел, пошептал, какие-то кости раскинул, да так и бухнул: твоего сына баба в постели убьёт. Так этот пацанёнок аж побелел, на деда кинулся — то ли задушить, то ли глаза выцарапать, то ли глотку перегрызть, — взрослые мужики втроём еле оттащили. Жёсткий пацан. Далеко пойдёт... Как же его отец-то назвал? Имя забавное... Ачила, Адила?... — Фригерид бормотал, кажется, не столько Маркиану, сколько себе. Его палец в костяном напёрстке до отказа оттягивал тетиву, прищуренный глаз не отрывался от монахов. — Но я к чему рассказываю: вот ведь гунны, хоть и нехристи, бесовское отродье, а тоже такие вещи понимают... С Богом!

Он отпустил тетиву. Звякнул лук, усвистела стрела, и каллиграф Онуфрий упал на песок со стрелой в груди, вошедшей почти по самое оперение. Хор замолк. Монахи отбежали, укрылись щитами, и вновь пошли к воротам уже быстрее и под прикрытием.

— Лучше бы Пафнутия, — сказал Маркиан.

— Лучник для нас опаснее, а этого всегда успею. — Фригерид снова выстрелил. На этот раз стрела воткнулась в щит, и монах не остановился.

— Это вряд ли.

От яхатековых блеммиев, что грабили табор, отделились несколько всадников и поскакали к воротам. Они обменялись какими-то словами с Пафнутием, и монахи отошли подальше, а кочевники бодрым галопом направились к воротам. Маркиан и Фригерид начали торопливо стрелять. Один чёрный наездник рухнул с верблюда со стрелой в шее, но остальные двигались слишком быстро, да ещё и сами начали стрелять на скаку. Блеммийская стрела щёлкнула по камню у самого лица Маркиана, другая, пущенная навесом, перелетела парапет, стукнулась о плиту: наконечник из змеиного черепа маслянисто блестел от яда.

— Всё, их уже не достать. — Маркиан присел под прикрытие парапета и отложил лук. — Здесь больше делать нечего, будет рукопашная.

— Это хорошо. — Голос Фригерида повеселел. — Уж лучше от блеммия, чем от монаха... Пошли драться, брат!

Пригибаясь от шальных стрел, они отошли к лестнице и побежали вниз. Дромедариев не было видно — должно быть, расселись по казармам у окон, как было приказано. Их верблюды беспокойно переминались и порёвывали в стойлах, Лонгин возился у драконикона, а Олимпиодор любознательно крутился по двору, разглядывая машины и что-то записывая.

— Хватит шпионить, не время! — рявкнул на него Маркиан. — Я тебе сказал, прячься! Это приказ! — Он подобрал один из дромедариевских щитов, сложенных у стены. — Лонгин, у тебя всё готово?

Механик кивнул, как всегда, не удостоив его человеческим ответом, и встал к рычагу машины.

В ворота ударили снаружи. С первого же удара хлипкие скобы засова оторвались, засов упал, створы распахнулись. Пешие блеммии Яхатека ворвались, ревя — груди в наколотых крестах, копья наперевес.

— Пора, — сказал Маркиан, вытаскивая меч из ножен. — Сожги их.

Лонгин нажал на рычаг. Складчатый мех драконикона сложился с тяжёлым выдохом.

Ничего не произошло.

Дромедарии в засадах на третьем этаже не стали дожидаться команды. Со всех сторон зазвенели тетивы, засвистели стрелы, зашмякали в плоть наконечники, и варвары начали валиться — стрелы с белым оперением торчали из чёрных тел, как цветы. Ближайший к Маркиану долговязый воин успел закрыться щитом от стрелы. Маркиан подскочил, уколол прямым выпадом в незащищённый бок, и кочевник рухнул. Стало тихо. По всему двору валялись усаженные стрелами трупы блеммиев.

— Что с твоей машиной? — Маркиан отёр клинок о плащ от крови и желчи.

— Уже разобрался, чиню, сейчас заработает! — отозвался Лонгин. Он сидел на корточках и торопливо возился внутри драконикона.

— Поторопись. — Маркиан следил за тем, что творится за воротами.

— Думаешь, они не отказались от штурма? — усомнился Фригерид.

— Нет.

Авва Пафнутий о чём-то переговаривался с Яхатеком. Слова не долетали, но интонации были резкие.

— Блеммии точно больше не полезут, — прокомментировал Фригерид. — Харахеновский табор они захватили, добычей разжились, не дураки же они лезть под обстрел ради невесть чего? А монахи без них...

— А монахи, — повторил Маркиан, — без них.

В самом деле, святые подвижники подняли щиты, выставили копья, построились в некое подобие колонны по два и медленно двинулись к воротам.

— Господи Сил, с нами буди! — послышался из-за щита голос аввы Пафнутия. — Иного бо разве Тебе помощника в скорбех не имамы...

— Господи Сил, помилуй нас! — подхватили монахи.

— Лонгин, готово? — спросил Маркиан, сжимая и разжимая руку на мече.

— Ещё нет, — пропыхтел механик, возясь с бронзовыми трубками.

— А когда будет готово?

— Когда они псалом допоют. — Лонгин дёрнул за рычажок, и внутри драконикона что-то забулькало.

— Это сто пятидесятый псалом, — со знанием дела пояснил Фригерид. — Он короткий. — Поудобнее перехватил щит. — Пора позабавиться, брат?

— Пора. — Маркиан откинул плащ с левого плеча, поднял щит. — Давай, брат, покажи тевтонскую ярость.

— Легко. — Фригерид издал леденящий душу вопль, обнажил меч и бросился на монахов, перескакивая через трупы блеммиев.

Они столкнулись в проходе ворот — узком, как раз на двоих в ряд. Фригерид налетел на переднего монаха с такой силой, что казалось, дрогнет весь строй — но нет, монахи держались стойко. Маркиан справа от Фригерида отбил щитом укол монашеского копья — против него стоял немолодой крюконосый мужик с помятым лицом и налитыми бешенством глазами, — рубанул по щиту. Коровья шкура не выдержала, вспоролась, монах заревел, роняя щит из разрубленной руки. Маркиан всунул клинок ему между рёбер и тут же выдернул, вернулся в оборонительную стойку, закрылся от копья следующего. Оба монаха в первом ряду были мертвы, но следующие ряды надвигались, слепо шагая по трупам. Авва Пафнутий знал, что делает. В узком проходе нельзя было развернуть строй, но можно было массой выдавить двух римлян на простор двора.

— Лонгин?! — Маркиан отбил очередное копьё, стараясь не попасть под бешено машущий меч Фригерида.

— Готово! — донёсся голос механика.

— Отходим и сразу в стороны! — скомандовал Маркиан.

Они отступили во двор и отбежали с линии огня.

Колонна монахов по инерции ввалилась за ними с победным воплем.

Лонгин нажал на рычаг.

Бронзовый дракон с шумом выдохнул невиданной силы струю огня. Маркиан и Фригерид стояли в нескольких шагах по сторонам, но даже их обдало жаром, как из кузнечной печи. Язык пламени ревел и хлестал через весь двор в ворота. Потом он рассеялся. Рёв затих, и стали слышны безумные крики заживо горящих людей.

Монахи факелами бегали по двору, катались по земле, слепо натыкались на стены. Маркиан подхватил копьё одного из убитых блеммиев и нанёс ближайшему иноку удар милосердия. Дромедарии не помогали: добивать несчастных приходилось самим. Когда упал последний, ненадолго стало тихо. Лишь трещал огонь, пожирая трупы. И смеялся Лонгин.

— Сработал! — Счастливый механик любовно гладил рычаг драконикона. Из раскалённой докрасна бронзовой пасти валил дым. — Как надо сработал! Ах ты мой славный, ах ты мой!...