Авва мудро шёл в последнем ряду, так что пламя задело его уже на излёте и подожгло только одежду и волосы. Дико вопя, пытаясь сбить пламя, подвижник пронёсся по двору. Разум не вполне оставил его. Он бежал именно туда, где можно было рассчитывать потушить огонь. В угол двора, к спуску в подвал — туда, где во всех подобных крепостях располагался резервуар воды.

— Стой! — успел заорать Лонгин. — Нет-нет-нет! Остановите его!

Маркиан успел понять, ужаснуться, выхватить лук — но было поздно.

Горящий, визжащий авва Пафнутий бросился в резервуар нафты.

— 12

— Госпожа августа, — сказал Атаульф, — повозки для тебя и твоей прислуги готовы. Переодевайся и выходи. Мы выступаем из Рима.

Галла Элия Плацидия, некрасивая девушка с длинным толстым носом и по-мужски квадратной челюстью, с плотно стянутыми букольками чёрных волос, положила пяльцы на столик для рукоделия и подняла на гота слегка удивлённый взгляд.

— Я должна ехать с вами? — Голос у неё тоже был неприятный, гнусавый. — Зачем?

— Ты сама прекрасно понимаешь, августа. Ты заложница.

Плацидия прищурилась.

— Атаульф, я не хочу критиковать твою латынь, но не мог бы ты уточнить, что ты понимаешь под словом "заложница"? Я не уверена, что мы с тобой вкладываем в это слово одинаковый смысл.

— Это значит, — нетерпеливо сказал Атаульф, — что если твой брат Гонорий хочет получить тебя, он должен договориться о выкупе. И что если Гонорий на нас нападёт, Аларих тебя убьёт. Теперь понятно?

— Да-да, теперь понятно. — Плацидия взяла пяльцы, иглу, бисеринку из шкатулки, нанизала на нить. — Я сейчас, дай только закончу вышивку, мне немного осталось. И кстати, — добавила она в спину Атаульфу, который уже собрался выходить, — надеюсь, ты понимаешь, что если Аларих меня убьёт, у вас тут выстроится очередь из желающих подарить Гонорию голову Алариха? И ты будешь в этой очереди первым, а не захочешь быть первым, так от тебя твои же люди разбегутся к тем, кто смелее? — (Атаульф застыл в дверях и медленно развернулся). — Поэтому, — Плацидия не отрывала глаз от вышивки, — это ещё вопрос, кто тут чей заложник. Мне кажется, — закончила она на уступчивой ноте.

Атаульф вернулся в комнату — маленький светлый кабинет, украшенный фресками пастельных тонов с нимфами и цветами — и сел в кресло против Плацидии. Оба молчали. Августа ловко низала на нить бисеринку за бисеринкой. Лик Спаса Нерукотворного на полотне был почти завершён.

— Августа, — заговорил наконец визигот, — в какую игру вы играете?

— "Вы" — это кто? — Плацидия едва заметно улыбнулась.

— Это тоже часть вопроса. Вы, играющие в игру — вы кто? Кто дёргает нас за нити?

Августа положила вышивку и посмотрела ему в глаза прямым немигающим взглядом.

— Хороший вопрос. Я вижу, ты успел кое-чему научился в Риме. Вот тебе честный ответ. Мы — это тридцать-сорок семей, владеющие почти всем в Италии и на Западе. Римское государство, все эти армии, ведомства, суды, законы — орудие нашей власти и защиты нашего имущества. Орудие старое и негодное. Слишком громоздкое, ненадёжное, неповоротливое, дорогостоящее. И мы сейчас его упрощаем. Вашими руками.

— Я не совсем понимаю, — пробормотал Атаульф.

— Гораздо дешевле нанять варварское племя для одноразовой кампании, чем содержать регулярную армию, набирать, обучать, платить этим дармоедам в мирное время. Дешевле раздать земли в кормление вассалам, чем содержать прорву ненасытных чиновников и законников. Слишком дорого содержать города с безумными тратами на водоснабжение, полицию, пожарных, с этими цирками и театрами, риторскими и философскими школами. Их тоже давно пора разогнать. Кто из городских бездельников годится к работе — поверстать в крестьяне и раздать помещикам, кто нет — пусть сам заботится о себе. Да, жить простому люду станет хуже, но на то есть церковь, она каждому в два счёта объяснит, что он не голодает, а богоугодно постится. Ну и чтобы занять делом всяких умников — тут церковь тоже незаменима. Пусть умники устремляют мысли к божественному, а не пытаются сообразить, как тут на земле всё устроено, не то, глядишь, и вправду сообразят... Стало понятнее?

Атаульф глядел на девушку молча и в полном оцепенении.

— Если умники захотят перебежать, например, к персам или просто спрятаться, — продолжала Плацидия, — на этот случай у нас есть специальные люди. Следят, чтобы такого безобразия не было. Более серьёзная угроза: вы можете не согласиться на роль орудия. Вы, варвары. Можете запросить себе долю власти, а не только жалованье. Что ж, мы готовы делиться в разумных пределах. Мы и раньше принимали в свой круг новые семьи. Одни кланы вымирают, другие приходят со стороны — так было всегда... Ну а если вы вообще откажетесь играть по нашим правилам... Тут опять поможет церковь. Не император, так папа, но в Риме всегда будет сидеть человек, к кому вы будете ползти на четвереньках, целовать туфлю, каяться и молить о прощении...

Атаульф вскочил, с грохотом отбросил кресло — и глазах Плацидии впервые мелькнул испуг.

— Сука!

Он смёл со стола шкатулку. Несчётные бисеринки раскатились по полу стрекочущей многоцветной волной. Плацидия вжалась в кресло.

— Сука, вот ты кто! Может, нам просто вырезать все ваши тридцать семей? А? Просто взять и всех вас вырезать? — Бледный Атаульф сжимал и разжимал кулаки.

Плацидия перевела дух.

— А ты мне нравишься, — сказала она снова с полным самообладанием. — Ты забавный. Может, поженимся?

— Грех и погибель! — закричал Левкон, растопыривая крылья. — Грех и погибель! Блуд и чревоугодие!

— Попугай ревнует? — хихикнула Аретроя. — Где только набрался этих словечек, ведь ты не крестопоклонник?

— Нам с Левконом довелось посещать самые разные места, — устало сказал Олимпиодор. — Мы слышали всякое.

Они лежали в постели в тесной, убранной венками из левкоев каюте на прогулочной барке. Нил веял в окно вечерней прохладой. По всей необозримой поверхности Реки виднелись украшенные цветами и флагами барки, слышалась разноголосая музыка свирелей и тимпанов. Эпагомены кончились. Египет праздновал новый год.

— Прости, — сказал философ, — я вынужден поделиться с тобой неприятной новостью. Возможно, посольство в Мероэ отменяется. Прошёл слух, что в Константинополе его сочли слишком дорогостоящим и ненужным.

Аретроя резко сбросила его забинтованную руку с плеча и села на кровати.

— Мы не едем в Мероэ? — переспросила она. — Я не вернусь домой? — Она вскочила и решительно натянула хитон. — Ты, конечно, умно сделал, что сказал не до, а после.

— Ещё раз прости, но я не хочу лишать тебя надежды. Ничего пока достоверно неизвестно, ничего официально не решено...

— Не надо дипломатии. — Аретроя завязала поясок. — Я всё поняла, спасибо. Ничего страшного. Вернусь к прежнему заработку. Я всё ещё молода и красива, и стою дорого...

— Зачем ты так? — с укором спросил Олимпиодор. — Не будем ссориться. Для тебя есть вполне достойное занятие в Александрии. Ты слышала о Гипатии?

— Нет. — Аретроя нетерпеливо глянула в окно. Барка подходила к разукрашенной, иллюминированной светильниками пристани.

— Это знаменитая женщина-философ, платоновской школы, почитательница богов. — Олимпиодор встал, накинул и неуклюже здоровой рукой завязал на плече философский плащ. — Весьма интересуется египетскими мистериями и мифами. Я сведу тебя с ней и порекомендую. Ты можешь стать у неё кем-то вроде домашней учительницы, или секретарши со знанием египетских языков...

— Звучит не очень денежно. — Тон Аретрои слегка смягчился.

— Да. Есть и другой заработок. — Олимпиодор положил руку ей на плечо, и эфиопка не отстранилась. — Мне интересно всё, что касается софиополитов. Это чистое любопытство: хочу описать их в своём историческом сочинении. Я полагаю, что служба у Гипатии сведёт тебя с этими людьми. С агентами Софиополя, которые остались в Египте, такими как Ливаний. Я готов платить за сведения о них. И довольно щедро платить.

Барка ткнулась в пристань и со скрипом сотряслась от носа до кормы. Чтобы устоять, Олимпиодор схватился за оконную раму.

— Насколько щедро? — спросила Аретроя. Белки её глаз сверкнули в вечернем сумраке.

Дукс Фиваиды, муж славный Флавий Секундин сидел за столом и смотрел на Маркиана пристально, но безо всякого выражения. Молчание затягивалось. Гвардеец кашлянул.

— Это всё, мой дукс, — пояснил он. — Доклад окончен.

— Я ничего не понял, — также без выражения выговорил Секундин.

— Признаться, я тоже. — Маркиан развёл забинтованными руками. — Я до сих пор иногда задаю себе вопрос, что это было, и...

— Повтори, — прервал его дукс. — Только, во-первых, коротко. Во-вторых, понятно.

— Есть. Крепость сгорела полностью. Мы с Фригеридом выжили, потому что находились во дворе и сразу выбежали наружу. Выжили Кастор, Олимпиодор и шесть дромедариев, которым повезло выпрыгнуть из окон и не разбиться. Все монахи сгорели. Все софиополиты сгорели. Спасти их было нельзя.

— Монахи сгорели, — повторил дукс. — Маги сгорели. Стало быть, у нас двумя проблемами меньше?

— Да, мой дукс, — подтвердил Маркиан с некоторым облегчением.

— Это хорошо. Хвалю, гвардеец. Отлично справился.

Маркиан смутился.

— Но я не хотел их сжигать. Это не я. Просто так вышло...

— Не сомневаюсь. Когда в деле участвует Фригерид, всегда просто так выходит.

— Ты про тот пожар в борделе Евмолпа? — Маркиан поудобнее устроился для неофициального продолжения разговора.

— Не только. Ты ведь знаешь, он сжёг целый город в Дакии?

— Аркидаву? Ну я бы не сказал, что сжёг, просто он обыграл кого-то в кости, люди решили, что он жульничает, началась драка, кто-то опрокинул светильник, и...

— И просто так вышло, — закончил дукс. — Как всегда. Кстати, где сейчас это герульское чудо? Чем занимается в служебное время? Только не говори, что опять пьянствует со шлюхами!

— Конечно, нет, мой дукс. Он...

— И не смей врать!

— Тогда мне остаётся только промолчать, мой дукс.

Секундин вздохнул.

— Бог с ним. Ты говорил о каких-то книгах?

— Да, вот они. — Маркиан высыпал из мешка на стол кучу обгорелых свитков и кодексов. — Это всё, что удалось спасти. Софиополиты бегали в библиотеку и кидали со стены, пока...

Секундин остановил его жестом. Развернул свиток.

— Элефантида, — прочитал он. — "Об искусстве любви", с картинками. Хм. — Развернул следующий. — Плутарх, "О лике, видимом на Луне". А здесь что? Псевдо-Гиппократ, "О лечении поноса кровопусканием". И ради этого стоило сгореть в огне?

— Они просто кидали первое, что под руку попадалось. — Маркиан вздохнул.

Секундин отодвинул к нему всю груду книг, кроме Элефантиды.

— Забирай. Ты образованный человек и найдёшь им лучшее применение. — Он встал, и Маркиан тоже вскочил с кресла. — Ещё раз, мой Маркиан: ты отлично справился с заданием, показал умение командовать, и я хочу тебя повысить. Я собираю лучшие части для карательной экспедиции за пороги, против Исамни. Ты теперь знаешь пустыню, знаешь блеммиев. Хочу дать тебе турму парфянских стрелков.

— Благодарю за доверие, мой дукс! — Маркиан вытянулся и отдал салют забинтованной рукой. — Разреши взять Фригерида командиром второй десятки!

— Забирай это сокровище. — Секундин с отвращением отмахнулся. — Как раз надо будет спалить несколько деревень для острастки. Самая работа для него.

Войско Алариха покидало Город.

Нескончаемой вереницей пеших и конных колонн и обозов оно тянулось из Аппиевых ворот на юг.

Визиготы были счастливы. Каждый из них стал богатым и навсегда прославил свой род.

Певцы пели, в изысканных аллитеративных размерах и причудливых метафорах восхваляя Алариха, волка битв, кормильца воронов, Тунора сечи, делателя вдов, и его великую, небывалую победу над Римом.

123 ... 101112

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓