— Я не могу обещать, что вам дадут амнистию. Нет, вас будут допрашивать и дальше. Я не могу обещать, что вам все удастся. Вполне возможно, что ваша помощь окажется бесполезной. Если вы согласитесь, вам придется дать магическую клятву о ненанесении вреда и сохранении тайны. И если вас все это не пугает — скажите мне: "Я согласен".

Он молчал. Моргнул, снова опустил голову. И Люджина не стала давить дальше — встала. На этот раз Макроуту удалось подняться вместе с ней. И пришлось снова посмотреть на собеседницу.

— Я дам вам полчаса, — Люджина сняла с руки часы и положила на стол. — Если решитесь — скажите. Я увижу. Но через полчаса я уйду, барон.

Она вышла, не оглядываясь. Воздух в подземном коридоре оказался куда свежее, чем в камере, и ее на мгновение кольнула жалость — пока она стояла, переводя дыхание. Все-таки беременность сделала ее слишком чувствительной.

Игорь все еще был в центре наблюдения. Следующие полчаса несколько человек смотрели на то, как Макроут неподвижно сидит в кресле.

Люджина пила воду и мечтала выйти на свежий воздух. Ей было душно.

За минуту до назначенного времени барон поднялся и направился за ширму. Там он долго — куда дольше минуты умывался, пил из крана, плескал в лицо воду. Затем поднял голову к камере наблюдения и одними губами сказал: "Я согласен".

* * *

— Сейчас подготовят магдоговор, — проговорила Люджина, когда вернулась в камеру. Макроут так и стоял у раковины, вытирая лицо полотенцем, и она направилась к креслу. Но опускаться не стала, остановилась, опираясь на спинку — глупо было бы поворачиваться спиной даже к хорошим мальчикам. — Я сама скреплю его. Я также попросила принести нам чая и варенья. Или вы предпочитаете кофе?

— Молока, — буркнул молодой барон, аккуратно вешая полотенце на место, и Люджина повернула голову к камере под потолком в надежде, что ее знак поймут и подадут молоко.

Голос у блакорийца был шепчущий, срывающийся: неудивительно после долгого молчания. — Что касается магдоговора, — продолжил он после паузы, — то у меня тоже есть условие... как к вам обращаться?

— Капитан Люджина Дробжек, — представилась северянка, внимательно глядя на него. Все-таки решил поторговаться. Что попросит? Свободу? Амнистию?

— Капитан Дробжек, — кивнул Макроут, подходя к ней ближе. Видно было, что он волнуется и прикладывает усилия, чтобы казаться спокойным. Остановился в трех шагах от нее, и Люджина почти ощутила, как напряглись наблюдатели перед экранами за стеной. — Вы подтверждаете, что моя помощь нужна для возвращения моего прародителя, Черного Жреца, на Туру?

— Конечно, — без колебаний ответила она.

Он с надеждой вглядывался в ее глаза. Боялся, что обманывает.

— Мне нужны гарантии, — проговорил он твердо. — Рудлог — вотчина Красного воина, а Красный издревле был противником Черного. Вы хотите обезопасить тех, кому нужна моя помощь, а мне нужно быть уверенным, что вы не обманываете меня, и я не буду действовать во вред Отцу. Я подпишу магдоговор, но и вы тоже.

Идеалист, как есть идеалист. Не за себя просит, значит, ни она, ни Игорь не ошиблись в его оценке. Но слишком молод и опыта в политике мало — неужели он думает, что ей бы не пожертвовали в случае настолько большой игры? Да кем угодно бы пожертвовали.

— Разумно, — согласилась Люджина, опускаясь наконец в кресло. — Я согласна. Вы поэтому молчали? Боялись, что Рудлог против возвращения Жреца?

Он тоже сел, но отвечать не спешил. Открылась дверь: Люджина не оборачивалась, наблюдала за темным, поднявшим глаза на вошедшего. Нет, не было у него во взгляде размышлений, смог бы он сейчас воспользоваться ситуацией, напасть и сбежать. Ну или юный идеалист был мастером маскировки.

Им принесли и молоко, и чай, и варенье, и еще каких-то булочек. Капитан взяла чашку с чаем, поднесла к губам, — и Макроут неохотно протянул руку за молоком, начал пить. Идеалист, но понимает, что его обрабатывают. Совместная трапеза толкает к откровенности.

— Поначалу я молчал, потому что не понимал, что происходит, — наконец, тускло сказал он. — Последнее, что я помню, это как после очередной вылазки я начал терять контроль над собой, потянул с Черныша энергию, и Оливер Брин вколол мне антидот. И потом я очнулся уже здесь, весь в трубках, с горящими легкими. Эта камера, — Макроут повел головой, — была моей реанимацией. Я понял, что нахожусь в Рудлоге только по форме следователей и языку. Я не знаю, как я сюда попал. Знаю только, что наши пещеры в горах затопило и часть моих соратников погибла: когда мы только начали видеть сны о Лортахе, моему дар-тени удалось найти двоих из нас в соседних убежищах. И после того, как я очнулся здесь, я снова добрался до них, и они рассказали, что помнят, как проснулись от прибывающей воды и захлебнулись, — барон, глядя в стол, тяжело потер глаза руками. — Мы столько с ними прошли... столько бились плечом к плечу, а вода их все-таки настигла... Знать бы, что с ними будет, когда наш праотец уйдет с Лортаха? Они останутся жить там или умрут без Источника?

Люджина постаралась поставить чашку неслышно, но она звякнула, и Макроут взглянул на нее, словно возвращаясь в реальность. Допил молоко, взял булочку, начал крутить в руках, не отводя взгляд от Дробжек.

— Как я попал сюда, капитан?

Это не было закрытой информацией и вполне могло послужить установлению доверия.

— Я знаю лишь то, что написано в вашем досье, — сказала она, зеркально протягивая руку за сдобой. — Вы, Брин и Черныш выпали из Зеркала вместе с потоком воды. В расположении рудложской армии, к палатке Старова Алмаза Григорьевича. Черныш сейчас жив и работает совместно со Старовым над той же проблемой, к которой мы хотим привлечь и вас.

— Старый пройдоха, — пробормотал Макроут возмущенно.

— Оливер Брин мертв. Захлебнулся.

Барон с сожалением откинулся на стуле. Он явно чувствовал себя все свободнее. Ушла скованность.

— Вас сюда доставил Свидерский Александр Данилович. Собственно, это его решение. Вы были на грани срыва, нужно было воздействие служителя Триединого.

— Свидерский, — с неловкостью повторил темный.

— Вы знакомы.

— И это есть в досье? — он невесело усмехнулся. — В любом случае, рассказать, как мы познакомились, я не могу. Блок.

— Ничего страшного, — с иронией сказала Люджина, — Александр Данилович уже рассказал, как вы пили его резерв. И не выпили, остановили себя, хотя могли бы, да?

Он ожидаемо не смог ответить.

— Более того, — продолжила она, — вполне возможно, вы с ним сегодня увидитесь.

Глаза Макроута блеснули настороженностью и совершенно мальчишеским любопытством. Правильно, на это она барона и ловила.

— Вы все узнаете после подписания магдоговора, — Дробжек взглянула на часы и напомнила. — Но вы так и не поделились, почему же продолжали молчать после того, как пришли в себя.

— Вы уже сами все сказали, — ответил Макроут неохотно, продолжая крутить и мять булочку. — У нас есть цель. Вернуть Жреца, спасти Туру. Многие из нас погибли ради этой цели, многие убивали, многие, как и я, совершали недостойные поступки. Мы столько вложили в нее, и вот я в вотчине Красного, извечного противника Жреца. Я не знаю вашу цель. Возможно, она полностью противоположна нашей? Пусть на мне блоки Данзана Оюновича, но ведь невозможно поставить блоки на все. И вдруг я подставлю кого-то из своих товарищей, и он не сделает что-то важное и нужное для нашей общей цели?

— Тоже разумно, — чуть улыбнувшись, согласилась Люджина. — Но, возможно, вас убедит то, что в Рудлоге теперь официально снят запрет на чествование Жреца? Это может подтвердить отец Олег. Ему-то вы поверите? Мы на одной стороне сейчас, барон. И у нас одна цель.

— Ему — да, — откликнулся темный. — Но в его заверениях нет нужды, капитан. Я уже сказал, что помогу и подпишу магдоговор. А в остальном моей болтливости вы не дождетесь.

— И все же я приеду пообщаться с вами завтра, — пообещала Люджина. — Будем говорить о том, о чем вы захотите говорить.

Он мрачно посмотрел на нее и наконец-то откусил замученную булочку.

Магдоговор принесли через несколько минут, и Люджина и Макроут подписали его под присмотром двух штатных магов и отца Олега. Макроут обещал не причинять вреда никому из тех, кто находится в бункере, Люджина подтвержала, что его действия будут направлены на возвращение Жреца на Туру.

После подписания, когда истаяла дымка магических клятв, Люджина рассказала барону, в чем, собственно, будет заключаться его помощь. О том, что нужно попытаться передать послание путникам на Лортахе, через человека, имеющего с ними связь во сне. Когда она начала объяснять, кто эти путники, барон остановил ее.

— У нас на Лортахе все дар-тени знают, что Охтор с беловолосой девушкой помогают богу выйти на Туру. А я ведь видел их, — добавил он, поколебавшись. — Точнее, мой дар-тени видел. Они проходили заставу перед поселением, где я был в охране. Под предводительством Верши... он и еще несколько бойцов с заставы потом с ними ушли. Девушка невероятной красоты и с крыльями. Я даже потрогал: поверить не мог. Хотел бы я знать, кто она здесь... И кто такой Охтор. Он сильнее меня и сильнее всех, кого я знаю — и я все гадаю, как он скрывает свою силу здесь, на Туре?

— Вполне возможно, что вы это узнаете сегодня ночью, — ответила Люджина, поднимаясь. Потерла кулаком спину, поморщилась — нужно было на воздух и немного размяться, потому что болело, будто кол туда воткнули. И удобства посетить было бы не лишним. — Мне, увы, пора, барон.

— Конечно, — проговорил он, тоже поднимаясь.

-Возможно, у вас будут еще какие-то просьбы? — поинтересовалась она.

Он покачал головой.

— Вряд ли мне позволят выходить на воздух даже под магклятву. А больше мне ничего не нужно, капитан. Разве что... буду благодарен, если вы узнаете, что сейчас с моими родителями. Я очень давно их не видел.

После камеры, в которой никакая вентиляция не могла спасти от духоты, Люджина поспешила наверх, даже не заглядывая в центр наблюдения. Игорь, если еще там, сам ее найдет.

И на улице, прислонившись спиной к нагретой солнцем стене дома, она смотрела на пасущихся коз, на детей, играющих рядом с песочницей под присмотром очень красивой женщины, и думала о том, как вот такие хорошие мальчики, как Макроут, и хорошие девочки, как Полина Рудлог, ведомые хорошими целями, становятся преступниками. И если нынешнюю королеву Бермонта, что бы она ни натворила, всегда бы вытащила ее семья, то у этого хорошего мальчика будущее печально и предсказуемо.

Игорь поднялся через час, когда Дорофея Ивановна уже накормила Люджину обедом и вручила сумку с вареньем и творогом, буркнув "там сверху тебе подарок, как раз тебе по ладони".

Подарком оказался новейший боевой пистолет "Верба" (рудложские оружейники любили давать оружию поэтичные имена) в кобуре, и капитан, сидевшая за столом в цветущем саду, осоловевшая от сытной трапезы и яркого солнца, некоторое время заторможенно крутила его в руке. Посмотрела на грозную спину старушки, удаляющейся в сторону курящих бойцов, которые с интересом поглядывали в сторону Люджины, и не стала отвлекать ее от воспитательного процесса, отказываясь. Зато издалека показала "подарок" Стрелковскому, шагающему от двери. Полковник был слегка бледен, но при этом вполне собран.

— Как вы, оказывается, приглянулись хозяйке, — со смешком сказал он, принимая оружие. — Но она вообще с нежностью относится к коллегам женского пола, опекает их. А вот мужчин гоняет нещадно, — и он покосился на дальний угол дома, от которого к столу с пепельницами, спрятанному у самого забора, гуськом потянулись бойцы с сигаретами.

— И что мне с ним делать? — поинтересовалась Люджина. — У меня уже есть табельное оружие от Управления.

— Сдадите то, оформите это, — посоветовал Игорь, с удовольствием осматривая ствол. — Скажете, что от Дорофеи, никто не удивится. Дорофее часто передают оружие в нескольких экземплярах — она его тестирует и потом пишет разгромные отчеты. Но "Вербу" она сдержанно хвалила, — он прицелился в скворечник на одной из берез, хмыкнул удовлетворенно и вернул Люджине. — Вас, кстати, я тоже хочу похвалить.

— Сдержанно? — осведомилась капитан, склоняясь над сумкой и пряча улыбку: она вставила пистолет обратно в кобуру и сложила его поверх банок с вареньем.

— Вы были великолепны, Люджина, — серьезно ответил Игорь. — Я сам бы не провел вербовку лучше.

— Спасибо, — она покачала головой, стряхивая сонное оцепенение, и поднялась, провожая глазами двух знакомцев, Ситникова и Поляну, которые входили через достоверно хлипкую калиточку хутора, о чем-то вполголоса тревожно переговариваясь. — Но вы сами знаете, что это было слишком просто и быстро. Он молод, прям, бесхитростен, неагрессивен и не пытался меня переиграть. Если б к сотрудничеству пришлось склонять вас, вы бы меня знатно потрепали.

— Но вы бы все равно справились? — с теплотой спросил Стрелковский.

— Еще не знаю, — Люджина прямо посмотрела на него и потянулась. Не хотелось никуда ехать, хотелось остаться здесь, в этом залитом солнцем благоухающем саду. — Вы ведь очень крепкий орешек, полковник.

* * *

— Ну а как вы? — поинтересовалась северянка у Игоря, когда, попрощавшись с хозяйкой и обходя коз, они подошли к машине. — Удачно пообщались с отцом Олегом?

— Плодотворно, я бы сказал, — Стрелковский поставил в багажник гостинцы от Дорофеи и мягко захлопнул его. — Он мне напомнил одну притчу. Вас отвезти домой?

— Нет, — она не стала спрашивать, что за притча. Снова потянулась, прежде чем сесть в машину. — Вечером у меня консультации, Игорь Иванович. Я из Управления и поеду.

— Этак вы и родите, консультируя, — проворчал он, выруливая и начиная спуск по дороге с холма.

— Может и рожу, — легко откликнулась она. — Родильное отделение там как раз в двух шагах.

Однажды у бродячего лекаря-виталиста Лаврентия, который ходил по Рудлогу для помощи занемогшим, порвались башмаки, которые подарила ему почившая мать. Лекарь очень любил свою матушку, а башмаки были единственной памятью о ней. Поэтому он надел башмаки с оторвавшимися подошвами и продолжил ходить в них. Он привык к тому, что ноги у него ранятся о камни, замерзают или обжигаются о раскаленные камни летом, привык вынимать из них колючки. Зато матушкины башмаки были на нем, и казалось ему, что и ее благословение с ним до тех пор, пока он их носит.

Как-то раз лечил он дочку богатого купца и вылечил. Купец в благодарность осыпал его золотом, которое лекарь тут же роздал бедным, а дочка подарила ему удобные сапоги. Но на нем уже были его любимые башмаки, и поэтому он не взял сапоги.

Как-то лечил он брата набожной графини и вылечил его. И графиня подарила лекарю земли, которые он тут же роздал крестьянам, а также целых пять пар самой разной обуви. Но на нем уже были его любимые башмаки, и поэтому он ничего не взял.