В лапах Xviii века: Дочь кузнеца

— Завидую я тебе, — когда Маша закончила краткий рассказ о моде 'будущего' — пусть и не настоящего, скорректированного, вымышленного — произнесла Катя. — Столько всего знаешь...

Суметь бы только применить эти знания. Как легко в книгах все у попаданцев получалось-то. Раз — и уже завод металлургический готов. Раз — и уже поползли по просторам России паровозы, а по морю поплыли пароходы. Раз — и все враги уж побеждены, крепостное право отменено, а знать, позабыв про свое излюбленное занятие в виде распила бюджета, начинает работать на благо России не за страх, а за совесть... И все-то у тех попаданцев замечательно получалось. Ну-ну...

— Не так все просто, Катюш, — грустно улыбнулась Маша. — Мало что-то знать. Надо суметь это применить... Вон хоть с самопрялкой той же... Сделать-то сделали мы ее. Только мало того! Нужно теперь самопрялку на много веретен делать. Трепальную да чесальную машины надо, что б ленту для нее получать. Станок надо ткацкий новый придумывать... Так вот и выходит, что одно за собой непременно другое тянет. И это лишь одно направление... А сделать ой как многое надо.

— Чего ты хочешь, Мариш?

— Чего хочу? — задумчиво произнесла Маша. — Наверное, одного. Чтобы простым людям хорошо жилось. Чтобы голода не было. Чтобы отравы всякой не ели. Чтобы господа к простому люду как к скотине рабочей не относились.

Да, капитализм — тоже не подарок... Там тоже одни жрут от пуза, а другие в то же время сидят полуголодными, питаются смесью химии с отходами пищевой промышленности. Там тоже есть господа, смотрящие на простых работяг как на быдло. Но возможностей при капитализме все же побольше. Да и даже у самых бедняков уровень жизни все же получше...

— Опасные речи ведешь...

— Знаю, — согласилась Маша. — Но я тебе верю, ты меня не предашь. Или же я совсем в людях не разбираюсь...

— Эх, Машка, — улыбнулась в ответ Катя, — Хоть и видела ты будущее, да, видно, и там ты мало жизни видала. Сколько людей за самую малость не только друзей, отца с матерью родных продать готовы...

— Но ты не такая, — упрямо мотнула головой Маша.

Глава 16.

Мор в деревне начался в середине апреля. И хоть в представлениях людей знахарка должна быть или мужнею женой, или какой-нибудь старенькой бабкой-вдовой, но никак не молодой незамужней девкой, а то вдруг мужа увести решит, но тут вспомнили и про Машу. Поскольку жившая здесь же, в деревне, бабка Настасья ничего сделать попросту не могла — лишь говорила о том, что надо молиться и надеяться на божью помощь... А Маша все же дочь знахарки — а, значит, и ее ученица.

Причины начинавшейся эпидемии девушка поняла очень быстро. Крестьяне жаловались на жжение кожи, лихорадку, головокружение, у многих были галлюцинации, судороги, припадки... Начался и падеж скотины. Но для Маши причина была очевидна. Все тот же гадкий паразитический грибок, который, наверное, за всю историю унес жизни десятков миллионов людей. Все та же спорынья, от которой она так старалась уберечь Катю... Только как со всем этим бороться? Как объяснить это людям, считающим спорынью символом достатка?

Окончательно подтвердились подозрения после того, как у некоторых крестьян она спросила по горсти зерна — вроде бы для своих целебных надобностей. Зерно оказалось со значительным количеством спорыньи, имело неприятный посторонний запах, что однозначно указывало на нарушение условий его хранения.

Тут уж подозрения подтвердились окончательно. Причины эпидемии были понятны, оставалось лишь попытаться помочь хотя бы тем, кому получится. Только чем она могла помочь? Промывание желудка, питье большого количества воды с толченым углем и строгая диета. Ничего жареного, жирного, соленого — и, самое главное, никакого хлеба! Последнего, увы, слушались далеко не все... Как же можно-то без хлеба? Главная крестьянская еда!

Следующий месяц слился в сплошной ужас... Несмотря на все попытки что-то изменить к лучшему, масштабы эпидемии все разрастались... Вскоре появились и первые умершие от 'злой корчи'. У многих матерей пропадало молоко, и маленькие дети оказывались обречены на голодную смерть. Смотреть на это было страшно... И непонятно, как помочь. Многие пытались кормить детей коровьим или козьим молоком — но и среди скотины у многих начался падеж. Да и, как помнила Маша, коровье молоко — плохая замена 'человечьему'... Лучшей заменой было бы ослиное, да только где же его достать? На втором месте было кобылье, что она и посоветовала крестьянам. Как-никак кобылы были весьма у многих... Но в остальном картина оставалась безрадостной...

Приходя под вечер домой, Маша, по-быстрому поужинав, без сил валилась на постель, а по ночам ей снились кошмары. Снился тот ужас, что творился вокруг. Снились люди, кому она ничем не смогла помочь.

— Мариш, — как-то утром, едва она проснулась, обратилась к ней Катя. — А про спорынью ты тоже оттуда знаешь?

— Отчасти, — согласилась Маша. — Мать-то моя тоже откуда-то про нее знала, еще давно. Ну и я вот читала про это... Только знаешь... Там я про то читала лишь, как про что-то далекое. А тут — прочувствовала...

— Да, — согласилась Катя. — На моей памяти такого мора не было еще... Хотя и рассказывали ведь, что за три года до того, как я родилась, тоже немало люду на селе от злой корчи померло...

Только вот самое страшное, что яд этот ведь накапливается... Год едят люди хлеб со спорыньей, пять, десять — и кажется им, что здоровы они. Да только вот не так это... По факту яд все равно действует. И постепенно его действие все усиливается — нарушается работа пищеварительной системы, появляются слабость, апатия, боли в мышцах, нарушается работа головного мозга и почек. А ведь та же Катя ела эту гадость много лет — значит, в какой-то мере у нее организм уже отравлен... Но об этом говорить подруге Маша не стала. Незачем ее пугать возможными последствиями. Да и хотелось надеяться, что вся эта дрянь постепенно из организма выведется...

— Знаешь, — вместо этого сказала Маша. — От спорыньи ведь той множество людей на Руси померло, и сколько помрет еще — никому не ведомо... И самое поганое-то в том, что я про то хорошо знаю. Да не знаю, чем помочь! Как объяснить людям, что вся беда их в спорынье!

— Разве ж ты виновата в том? — пожала плечами Катя. — Оно так испокон веков идет... То голод, то злая корча, то еще напасть какая...

— Только я знаю, как от этого можно избавиться. Но не знаю, как все это объяснить людям! Не поверит ведь никто. В колдовстве обвинят.

После завтрака Маша вновь отправилась в село, посмотреть, у кого как дела идут. Часть людей, кто слушал ее советы, все же начинали идти на поправку — только вот Маша боялась, что и это тоже ненадолго. Едва они начнут вновь есть хлеб со спорыньей, как эпидемия может вспыхнуть с новой силой. А на одних овощах до нового урожая не доживешь. Чтобы эпидемия закончилась нужно, прежде всего, перебрать зерно — отделить спорынью, уничтожить прелое зерно, обеспечить нормальные условия хранения. Только как это объяснить людям?

Однако, даже этого было мало... Многие, увы, так и не стали к ее советам прислушиваться — и продолжали есть хлеб из все того же пораженного грибком зерна. И состояние у них становилось все хуже и хуже.

— А что ж мне еще-то есть предложишь? — удивленно пожимали плечами крестьяне. — Окромя хлеба-то нам и нечего есть больше...

Ну да, овощи-то не в счет... Их как основную еду не воспринимал никто! Вот хлеб — это да! И как им, дурням, объяснить, что этим они лишь сами себя убивают? И говоришь ведь, что нельзя им пока хлеба есть, а толку ноль! Уходя от таких, Маше хотелось откровенно материться...

К концу мая ситуация начала более-менее стабилизироваться. Кто-то уже практически выздоравливал. Кто-то уже помер или был недалек от этого. Однако новые случае заболевания сошли на нет. За полтора месяца эрготизмом заболели больше половины села — у кого спорыньи в зерне побольше было да у кого амбары поплоше, почти треть из них померли... Остальные ж уже все чаще начали спрашивать у Маши потом, когда же им можно будет снова хлеб есть. И уже было понятно, что очень скоро и они уж, даже без ее разрешения, станут вновь хлеб есть — запасы овощей у людей не такие уж большие... Решение вопроса требовалось срочное — и, как назло, ничего в голову не приходило.

— Говорят, то басурмане на нас колдовством особым мор напустили, — как-то придя в дом к одной семье, услышала случайно речь Маша, — Хотят ироды эти весь род православный под корень извести...

А ведь идея-то неплохая... Бредовая, но... абсолютно логичная для нынешнего крестьянина. Как бы только ее со спорыньей связать?

— А что такое на самом-то деле спорынья? — когда она решила посоветоваться с подругой, спросила она у Маши.

— Гриб такой... Знаешь ведь, что грибы ядовитые бывают, поганки да мухоморы всякие?

— Кто ж того не знает? — удивилась Катя.

— Ну так вот и спорынья — тоже гриб такой же. Только очень маленький он, и не на пнях да на корнях деревьев растет, а на колосе хлебном. Вот коль человек или скотина какая ест его, то и получается так, что отраву ту он вместе с хлебом поедает.

— Вот оно как, значит...

— Только кто же в то поверит?

— Не поверят, — согласилась Катя. — Скорее уж в колдовство какое поверят...

— Слышала я вот сегодня разговор, что мор-то, дескать, басурмане колдовством каким лютым наслали дабы люд русский извести...

— Такие разговоры хоть в мор какой, хоть в голод появляются, — согласилась Катя.

Что ж, раз такие представления в крестьянской среде — обыденное явление, то этим-то стоило и воспользоваться. Так что, обсудив такой план в 'семейном' кругу, Маша решила приступить к делу. Только перво-наперво приготовить все чтобы в случае неудачи быстро из села сбежать... Только сделать это так, чтобы потери минимальными были. В конце концов, все равно ведь в Тулу перебираться собирались...

— Вся беда в том, что басурмане-то спорынью околдовали, — выбрав тех, кто, по общему мнению, скорее всего поверил бы в такую версию, при очередном посещении их дома сказала Маша. — Вот и стала она для людей да для скотины такой отравою страшною... Слышали ведь, что на прошлый год война с басурманами началась?

— Но как же такое быть может? — буквально вылупил глаза глава семьи.

— Мне то, увы, не ведомо, — пожала плечами Маша. — Я сама колдовать не обучена, ибо грех то есть великий. Но как вам помочь я знаю.

— И как же ты поможешь? — заинтересовался мужик.

— Тут все просто, — пожала плечами Маша, — Отбери спорыньи отдельно, прочитай над нею молитву да дай курице на пробу. И коль курица здорова будет, знать и вам ничего не сделается. А коль курица подохнет, так и для вас спорынья та — смерть верная. Коль так, то спорынью ту отделить надо да на костре сжечь всю, а хлеб без нее уж печь... пусть так тесто и подниматься

— Ну спасибо, — с некоторым недоверьем поблагодарил мужик.

В этот же день они уехали к родственникам — тем более, что те давно уже к себе звали. С собой на всякий случай захватили и кузнецкий инструмент — а то кто знает, удастся ли еще домой вернуться... На время своего отсутствия Василий Никитич договорился с семьей своего молотобойца чтобы тот за скотиною приглядел, а сам он, дескать, в Тулу по делам уедет.

Деревня, куда они приехали, Тулой, конечно, не была. Более того — располагалась гораздо дальше от города, да и поменьше была. Но за то именно здесь в свое время родился машин отец, здесь сейчас жили двое его братьев, продолжателей отцовского дела. Здесь жила и его сестра, которая во время машиной 'болезни' приезжала приглядывать за ней. И, наконец, здесь не было помещиков. Каждый крестьянин был сам себе хозяин, платил подать лишь 'царю-батюшке' (точнее, в данное время, царице)...

Но при этом объединяло их то, что и здесь тоже была эпидемия эрготизма... Хотя чему удивляться? Климат ведь тот же самый... И хоть здесь она тоже уже пошла на спад, но вот умерло народу не в пример больше... То, что случилось у них на селе, Маша иначе, чем ужасом, назвать не могла. Здесь же была настоящая катастрофа... Треть домов вымерли от мала до велика, еще примерно в стольких же домах умерло по несколько членов семей. Кое-где от всего дома в живых осталось по одному-два человека, часто старики или подростки. Братьев-кузнецов эта участь, к счастью, миновала. Им-то про спорынью Василий Никитич рассказывал до этого еще, так что в их семьях были все живы-здоровы.

— О, братец приехал, — явно обрадовался Дмитрий, старший из братьев. — А мы ж тебя заждались тут уже! Почти год уж носа к нам не кажешь!

— Да все не до того было, — пожал плечами машин отец. — То с Машкой вон несчастье приключилось, то дела все были... У вас тут как дела-то идут?

— Да так, — поморщился Дмитрий. — Ни шатко, ни валко... Ну да на хлеб да кашу хватает — и на том спасибо... А это вот жинка что ли твоя новая? — кивнув в сторону Кати, поинтересовался брат.

— Да какая жинка, скажешь тоже, — усмехнулся машин отец. — Куда уж мне старику-то... Помощница то моя, по хозяйству в доме подсобляет покуда мы с Машей-то работаем...

— Так ты что, дочку свою в ученицы взял что ль? — буквально вылупил глаза Дмитрий.

— Так нету ведь у меня сыновей, вот дочка-то и помогает помаленьку, где оно ей по силам...

Вскоре они прошли домой, где в дом, где жены машиных дядьев уже накрывали стол. За столом традиционно говорили о всяком-разном... Вспоминали прошлое, делились планами на будущее, обсуждали виды на будущий урожай, цены на торгу в Туле. Девки обсуждали свои дела, пытались вовлечь в диалог и Машу, но настроения общаться у нее не было — все еще пребывала под впечатлением от увиденного в деревне...

Лишь после ужина братья наконец-то перешли к делу — и тут Маша уже навострила уши. Как она быстро поняла, Василий Никитич решил пойти весьма обычным для этого времени методом — семейный подряд. Поскольку больших доходов у братьев здесь не было, да и быть не могла, то перебраться туда, где можно было б зарабатывать куда больше, они были очень даже не прочь. Останавливало лишь то, что они попросту не знали, куда и как.

Машин же отец рассказывал им о планах по организации своего дела и предлагал создать артель. Нужно было лишь решить вопрос с том, что производить и откуда взять деньги на переезд в город, вступление в цех и строительство мастерской. Первый вопрос он обещался решить самостоятельно. Со вторым было посложнее... Поскольку сумма денег потребуется весьма солидной, было понятно, что самим ее взять неоткуда. Нужно было либо купцов кого в долю брать, либо у общины денег просить... И вот тут-то уже могли помочь и братья — чай не последние ж люди в общине. Вот только просто так денег не даст никто, каким бы ты не был 'своим'. А раз так, то нужно было суметь убедить общину в том, что их план выгорит...

Глава 17.

Домой возвращались аккуратно, с оглядкой. Перво-наперво все разведали — и лишь когда убедились, что никакой опасности не грозит, добрались до дома. А уже следующим утром к ней пришли сразу человек десять односельчан.