В лапах Xviii века: Дочь кузнеца

Первым делом Маша замесила тесто под 'черный' хлеб — хоть их семья и питалась гораздо лучше крестьян, но и у них основной пищей оставался хлеб. Затем щи, которые девушка уже привычно готовила по рецепту из будущего — с мясом и картошкой, что для этого времени было диковинкой. Когда она первый раз, даже не задумываясь, сготовила такой — машин отец этому изрядно удивился. Но новый вариант щей ему понравился, поэтому когда было мясо — девушка готовила именно такой. Когда же мяса не было — вместо него в щи шла курица. Ну а уж картошка у них была всегда — хотя, как уже знала Маша, в эти времена была продуктом не шибко популярным... Выращивали ее в очень небольшом количестве и использовали преимущественно в качестве добавки в хлеб в неурожайные годы. Так что когда урожай выдавался неплохим — крестьяне с радостью отдавали ее в оплату за работу. А отец машин есть ее приучился еще как в городе жил, потому с таким вариантом оплаты был вполне согласен. Да и сами тоже картошку сажали... Только щи с ней делать до того не приходило в голову никому.

Пища большинства крестьян нынче была предельно грубой и не особо вкусной. Ели пустые щи из кислой капусты и крапивы, к которым иногда добавляли овсяную крупу, овсяной или ячневой каши да сделанных из этих же круп оладий. И хлеб — только если у них он нормальный ржаной, то у большинства крестьян они исключительно с добавкой лебеды или даже сосновой коры — уже показатель неплохого для простого люда достатка. Да еще нередко и из некачественной муки — из проросшего, а часто и вовсе со спорыньей, зерна. Мясо ели и вовсе лишь по большим праздникам — при этом зачастую обжираясь настолько, что потом мучались с животами. Как с такой пищей люди не только выживали, но и регулярно занимались тяжелой работой для Маши оставалось загадкой.

Закончилась готовка, можешь гулять свободно? Как бы не так! Надо скотину накормить, напоить, убрать. Надо одежку выстирать — и не в машинке, а руками, в корытце. В целом на решение бытовых вопросов времени уходило в разы больше, чем в привычном для девушки XXI веке — и все равно все время казалось, что она ничего не успевает. Едва доделала одно дело — сразу ж начинай делать следующее! Доделала и его — еще следующее. И так без конца и края.

И это еще при том, что в поле работать, как большинству крестьян, ей не приходилось. Их семья кормилась совсем с другого занятия, потому ей оставался лишь огород да бытовые вопросы. Сказывалось, конечно, и то, что многому ей приходилось буквально учиться с нуля — а потому времени на это уходило куда больше. Многое она делала не так, как это привыкли местные. Те же хлеб или щи крестьяне обычно готовили на целую неделю вперед и потом долго-долго их ели. Хотя изо дня в день, из недели в неделю есть одно и то же — в лучшем случае, с добавкой грибов да, по праздникам, сала... Для нее это было какой-то дикостью. Хотелось какого-то разнообразия — и по мере своих возможностей она старалась этого достичь, но этим сама себе же и создавала дополнительную работу. Так что, пожалуй, в крестьянском быту такой способ питания был единственно возможным. Это в XXI веке можно сегодня щи, завтра суп из макарон с фрикадельками, послезавтра уха, еще через день пельмени и так далее. А вот в XVIII веке, с рассвета да заката работая в поле, люди просто не имели возможности постоянно готовить себе еду и были вынуждены делать что-то такое, что затем могли бы есть на протяжении долгого времени. Разнообразие в еде для них — непозволительная роскошь...

Вот только чем дальше все это продолжалось — тем больше Маша чувствовала, что она попросту утопает в этом быту... Если сидеть так и ничего не делать дальше — то в какой-то момент она и сама не заметит, как станет обычной средневековой домохозяйкой. Пусть и с некоторыми нестандартными привычками и особенностями, но в целом они не будут иметь решающего значения. А раз так — нужно скорее определяться с планом действий и приступать к его реализации...

Глава 5.

— Ты мне что даешь? Потравить нас хочешь?

— Да бог с тобой, Никитич! С чего нам травить-то тебя? Без кузнеца-то на селе худо будет!

— А это что тогда? — загребнув пригоршню зерна, кузнец высыпал ее на стол, — Это что? — показал он пальцем на темно-фиолетовые 'рожки' среди зерна.

— Дык спорынья же! — удивленно пробормотал крестьянин, — Мы ведь все ж хлеб такой едим! Квашня на нем поднимается быстрее.

— Отрава то страшная, — ответил кузнец, — У людей от нее злая корча бывает да скотина копыта отбрасывает.

— Да как же так-то? — буквально вылупил глаза крестьянин, — Никто ж еще от хлеба не помирал.

— Я спорить не буду, — отрезал кузнец, — Давай мне чистый хлеб — тогда и коса будет. А на нет и суда нет.

— Да ни кипятись ты, Василь Никитич, — ответил крестьянин, — Будет тебе без спорыньи зерно коль хошь так...

— Ну на том и порешим, — закончил кузнец, а затем позвал Машу.

— Вот смотри, Машка, чем нас накормить хотят, — когда крестьянин ушел, отец подозвал девушку и показал пальцем на пару оставшихся на столе рожков, — Коль предложат тебе когда зерно с такой вот поганью, так не бери его. А то и скотину потравишь, и сама потравишься, а коль дети малые будут, таки они с голоду помрут когда без молока останешься.

Вот тебе и раз! Маша-то была уверена, что в эти времена про вред от спорыньи и не знал никто. А оно вона как оказывается... Про спорынью-то она в свое время, было дело, читала. 'Мор без голода' — так, кажется, называлась однажды случайно попавшаяся ей в интернете книга про весьма необычную причину голода 1930-х. Как писал ее автор, большая часть умерших тогда, вероятно, померло не столько от голода, сколько от поедания пораженного грибковыми заболеваниями зерна. В чем же была причина такого массового их распространения? В систематическом нарушении агротехники... Отчасти от неграмотности в этом вопросе, отчасти — из-за типично русского разгильдяйства. 'И так сойдет!' И ведь сходило... До поры до времени.

Тогда эта версия показалась девушке сильно притянутой за уши — и она решила разобраться в вопросе подробнее. И вскоре картина предстала еще более безрадостной. Как она тогда выяснила, заражение зерновых грибками — в особенности спорыньей — в прошлые века было вообще обыденным явлением. Хлеб со спорыньей ели до 90% крестьян. Даже в тех деревнях, где считали, что 'корчи' у них нет, на деле большая часть населения была отравлена ядом спорыньи в большей или меньшей мере. Впрочем, если за один только XVIII век было зарегистрировано более двух десятков только крупных эпидемий, то что уж тут говорить... Доказан же вред спорыньи был лишь в XIX веке — и то крестьяне в это не верили.

Однако читая статьи в интернете, девушка все равно продолжала считать написанное, как минимум, значительным преувеличением. Может быть, исследования проводили как раз в пик эпидемий — и оттого-то и получали такое результаты? Да и отсутствии спорынье у них в хлебе Маша воспринимала как доказательство правоты своей версии. И тут вдруг на тебе... Откуда про это знает обычный сельский кузнец?

— Откуда ты знаешь это, бать? — удивленно спросила Маша.

— Мать твоя рассказывала, — ответил Василий Никитич, — И про спорынью эту, и про головню с ржавчиной. Умнейшая была баба! Она и тебе-то про то тоже рассказывала...

Вот тебе и раз... И как про то понимать?

— И часто такое зерно привозят?

— Да здешние-то такое не возят уже, знают давно, что не возьму, — ответил машин отец, — А вот когда с других деревень приезжает кто, то всегда почти... Энтот вон мужик аж с Сосновки приехал. Кузнец, говорят, их по весне от корчи помер. Вот и ко мне приехали...

И все же — откуда ее мать знала про спорынью? Впрочем, долго Маша над этим не раздумывала. Вместо этого задумавшись над тем, как бы решить эту проблему. Но для начала надо было получше изучить ее. С этой-то целю поздно вечером Маша и отправилась к подруге.

— Конечно, все с ней и едят, — усмехнулась в ответ Катя, — 'От порядку да догляду спорынья в хозяйстве живет'. Знаешь такую поговорку?

— Нет, — удивлено помотала головой Маша.

— Слышала, — не согласилась Катя, — Не помнишь просто. А 'когда хлеб печется, не мети избы: спорынью выметешь'? Слышала такую поговорку? А 'Спорынья в квашню!' тебе не говорили никогда? Хотя тебе вряд ли. Знают, как мать твоя к спорынье-то относилась...

— И ты тоже с ней хлеб ешь? — глаза у Маши еще больше полезли на лоб, — Каждый год?

— Дык чем мы-то от других отличаемся? — пожала плечами Катя.

Вот тебе и на! Уже в которой раз XVIII век показал Маше, насколько же она чужда этому времени. То, что для нее казалось абсурдом, дикостью, здесь было в порядке вещей. Люди жили так не одну сотню лет и считали вполне нормальным!

— Катюш, прошу тебя, — не задумываясь над тем, что ее слова могут привести к нежелательным для нее же самой последствиям, начала Маша, — Не ешь этой дряни никогда! Никогда, слышишь! Спорынья эта — отрава страшнейшая! Люди от нее в безумие впадают, а то и помирают в муках страшных! Когда спорыньи в поле много попадается, мор большой от нее случается! Прошу тебя...

— Ты чего, Маш? — удивленно, словно видя первый раз в жизни, глядя на нее, спросила Катя.

— Ничего, — смущенно буркнула себе под нос Маша, — Знаешь, в жизни очень редко можно встретить настоящую подругу. Я боюсь тебя потерять...

— Но почему ты так считаешь? — все также удивленно спросила у девушки Катя.

— Мама мне рассказывала про это...

— Оттого вы и хлеб со спорыньей не берете? Но ведь мы все едим такой и никто не потравился... От кого б другого услышала — послала б того куда подальше. Но я верю, что ты бы зла мне не стала желать. Только почему ты сама в это так веришь?

— Я тебе это докажу...

И все же, все же... Как теперь Маша знала, проблема со спорыньей и впрямь была нешуточной. Хлеб со спорыньей ели все или почти все. Разве что зерно высшего качества — зачастую отправляемое на экспорт — могло похвастаться ее отсутствием, но ели такое очень немногие.

Но самое опасное было то, что почти никто не считал спорынью опасность. Наоборот — радовались ее 'хорошему урожаю'! Спорынья присутствовала в крестьянских сказках, в колядках, в народных поговорках... Наличие большого количества спорыньи воспринималось людьми как признак хорошего урожая. Еще бы — со спорыньей тесто лучше поднимается! А что потом травиться будут — люди не понимали. Спорынья в хлебе считалась признаком хорошего хозяина!

Вот и попробуй тут объяснить людям, что спорынья на самом деле — опасный вредитель, появление спорыньи в зерне — признак нарушения агротехники при выращивании и условий хранения, что поедание спорыньи приводит к тяжелым отравлениям. Да за такое как бы сразу на вилы не подняли! Даже Кате вон с ходу доказать не смогла, а она явно была не столь суеверной, как большинство крестьян. Так что же делать? Сколько Маша на этот счет не думала — в голову не приходило почти ничего. Кто ее станет слушать? А навязать крестьянам выполнение определенных правил агротехники и условий хранения, пожалуй, и вовсе невозможно... Мало того, что для этого надо добраться чуть ли не до уровня царя, так еще за такие проделки крестьянский бунт получить запросто можно...

Однако Кате объяснить она все же постарается. Пусть многие скажут, что это глупо, нелепо, бессмысленно, а то и опасно. Пусть так. Но смолчать, сделать вид, что все нормально было бы просто подлостью по отношению к подруге. Не заслужила она такого к себе отношения. А раз так — нужен эксперимент. Убойный эксперимент — чтобы результат его стал ярким доказательством вреда спорыньи.

Только вот на ком провести такой эксперимент? Куры? А вдруг они не боятся яда спорыньи? Птицы есть птицы... Некоторые из них могут есть такую отраву, от которой люди мрут как мухи... Мыши, крысы? На счет них тоже были сомнения... Во всех амбарах кругом полно пораженного спорыньей зерна — но при этом мыши и крысы водятся там только так. А вдруг они не боятся отравы? Или умеют распознавать ее и не едят отраву, выбирая нормальное зерно? Оставались лишь свиньи — но не слишком дорогой эксперимент?

— Бать, — в конце концов решила обратиться к отцу Маша, — Я тут Кате про спорынью рассказала...

— Зачем? — удивился Василий Никитич.

— Не смогла я молчать...

— Подружку пожалела, значит, — вздохнул машин отец.

— Пожалела, — согласилась Маша, — Не могу я смотреть, как Катя этой дрянью травится...

— Катя, Катя, — задумчиво произнес Василий Никитич, — Девка-то она хорошая, и дружили вы с самого детства. Что помочь ей захотела — осудить не могу. И поверила она?

— Не совсем... Но я обещала доказать ей.

— Теперь ты должна это доказать ей любой ценой. Иначе она решит, что ты ее обманула...

— Я вот, бать, про это и спросить хотела. Как мне лучше это доказать?

— Тут-то сложного ничего... Скотина-то спорыньей тоже нравится. Что куры, что свиньи... Я ведь тоже сначала не верил — да мать твоя доказала. Набери, говорит, зерна с самым большим количеством спорыньи и покорми ей курицу. А дальше сам увидишь... Да только пусть сама все делает, а ты в то время даже близко к дому ее не подходи... Девка-то она разумная, сама все поймет наверняка.

Этот совет Маша на следующий же день и передала Кате...

Глава 6.

В Тулу машин отец собрался в конце сентября. Как раз к этому времени, закончив уборку урожая, туда же собирались и крестьяне — продать часть своего урожая чтобы заплатить оброк барину, прикупить что-нибудь по мелочи по хозяйству. А поскольку ездить при деньгах или имуществе, за то без охраны, было в эти времена весьма рискованно, то и Василий Никитич решил присоединиться к остальным. Вместе-то ехать все безопаснее...

Машу он сначала думал было оставить дома на хозяйстве, однако девушка все же смогла убедить его взять ее с собой. Для этого ей, правда, пришлось просить Катю присмотреть за хозяйством на время ее отсутствия — однако после недавнего открытия та даже и не подумала отказаться. Тот визит Кати Маша вспоминала до сих пор:

— Ты права, Машка!

Вот уж чего-чего, а такой реакции Маша от подруги не ожидала. Ждала недоверья, подозрений, чего угодно, даже обвинений! И тут вдруг влетает Катя — раскрасневшаяся, лихорадочно блестящие глаза. В первый миг Маша даже испугалась, не тронулась ли умом ее подруга...

— Ты права, Машка! Померли!

— Кать, успокойся, — подойдя поближе, Мша взяла за руку подругу, — объясни толком-то мне! Кто помер? Где? Когда? Почему?

— Петух мой помер! И поросенок! Тоже! Помер!

— От спорыньи? — начав понимать суть происходящего, уточнила Маша.

— Да, да, — часто закивала головой Катя, — От нее, проклятой! Я-то, дура, не поверила тебе сначала! Мало ли что там мать твоя, знахарка-то, придумать могла! Дай, думаю, посмотрю сама! Дала я спорынью-то и петуху, и поросенку. Так помер вчера петух. А сейчас и поросенок. А другие-то здоровенькие все.

— Ну вот видишь, — стараясь успокоить подругу, улыбнулась Маша, — А я тебе о чем говорила?

— Права ты была, Машка, — вновь повторила Катя, — Ой как права...