В лапах Xviii века: Дочь кузнеца

— Коль самим делать, то не так уж и долго, — пожала плечами Маша, — Металл там заводы в огромных количествах производят, так что лист тот для крыш не так уж и дорого стоит. Коль работу неплохую имеешь, так и на крышу себе денег накопить за пару-тройку лет сможешь.

— А не ржавеют крыши-то те? — поинтересовался машин отец.

— Так ведь не простой там металл используют. Поверх него либо цинка слой тонкий наносят, что железо от ржавчины защищает, либо краской специальную красят листы.

— Сложно как все там, — задумчиво произнес Василий Никитич, — Сейчас такой металл как бы не на вес золота вышел...

— Возможно, — согласилась Маша, — Далеко в будущем ремесла-то ушли... Сейчас такое и не снилось никому поди. В будущем же люди такое смогут делать, что сейчас и в сказках-то не встречается.

Конопатить щели мхом оказалось тоже тем еще 'удовольствием' — долгая и муторная работа... Нет чтобы как в XXI веке за пару часов все щели в доме пропенить... Только не было ныне такой возможности. Ни пены, ни цемента, ни различных клеев или тех же утеплительных материалов. Только мох и только глина...

Как вскоре выяснилось, ремонтные работы они закончили очень даже вовремя — через неделю после Покрова выпал и первый снег... Да и в целом погода с каждым днем становилась все холоднее. На смену осени стремительно надвигалась зима.

Традиционной женской 'зимней' работой же становилось, прежде всего, прядение и ткачество. Перво-наперво заготовленные летом стебли льна или конопли мяли на деревянных колодах, трепали и вычесывая, распределяя по сортам. Образовавшийся мусор складывали в кучи для последующего использования в качестве подстилки для скота или топлива. Остальные же волокна распределяли на несколько категорий в зависимости от качества сырья. Что-то шло на веревки, что-то — на грубую повседневную одежду, а что-то на праздничные наряды или продажу... После чего приступали к пряже — вручную, с помощью простейшей деревянной прялки и веретена изготавливали нить.

Именно с этого начинались и девичьи супрядки — или, как их называли еще, вечорки. Заниматься прядением в одиночестве молодым девушкам было откровенно скучно и тоскливо, поэтому они традиционно занимались пряжей, собравшись вместе. А за песнями, разговорами, сказками да историями из жизни и время течет веселее! Причем, чем больше народу жило в деревне — тем больше было и вечорок. В небольшой деревушке на десяток домов в одном доме могли собраться и все девушки деревни с 10-12 до 20 лет, а то и больше, пока замуж не выйдут. В более же крупных деревнях проводилось уже несколько супрядок для разных возрастных групп. У них на селе так и вовсе было сразу по три вечорки! На супрядки частенько приходили и взрослые замужние женщины — но не столько для того, чтобы прясть. А чтобы оценить возможных невест для своих сыновей.

По воскресенья же на вечорку приходили и парни — будущие женихи! — и тогда уж становилось не до работы. Девушки в этот день надевали лучшие одежды, пекли угощенья. А как под вечер приходили парни — начиналось веселье! Пели веселые песни, плясали, делились новостями и рассказывали разные истории из жизни, устраивали игры — и в то же время приглядывались к потенциальным женам и мужьям. Кто из них лучший работник или работница, каков по характеру этот человек... Нередко по итогам вечорок и сватов засылали — хотя тут уже все больше зависело от родителей. Захотят — поженят. А не захотят, не приглянется им такая пара, сочтут 'не ровней' или недостаточно работящими — знать, так и будет в итоге... А бывало такое, что и драки среди парней на вечорках случались. Заподозрит так парень, что кто к его-то избраннице клеиться вздумает — и решит кулаком проучить 'обидчика' своего...

Вот только Маше делать на вечорке все равно нечего. Выходить замуж она пока все равно не собиралась. Да и не позволил бы ей батя так вот жизнь свою порушить, крепостной-то заделаться. Ведь по законам-то российским и муж и жена в одном сословии должны быть, а коль свободная девушка за крепостного крестьянина замуж выйдет — так и сама она крепостной крестьянкой станет. Но дело было и не только в этом. Стать частью патриархальной крестьянской семьи, где бабья доля — те самые знаменитые 'три К', где муж частенько бьет жену за любую реальную или мнимую провинность, где нередко 'глава семьи' насиловал жен своих сыновей — все это слишком противоречило как машиным моральным принципам и представлениям о семейной жизни, так и поставленной перед собой целью. Сунешься в такое болото — не выплывешь никогда... Да и прясть-то она не умела — и учиться тому не было необходимости.

В отличие от девок, замужние женщины обычно пряли у себя дома, а компанию им при этом составляли лишь жены братьев их мужей, хозяйка дома да иногда ее взрослые дочери. Прясть пряжу становилось практически главной работой крестьянки XVIII века — хотя такое положение дел изменится, по сути, лишь с приходом советской власти. Лишь тогда, с началом индустриализации и коллективизации, окончательно уйдут в прошлое и девичьи супрядки, а деревенские прялки станут достоянием музеев. Но пока до этого еще ой как далеко...

Еще одним традиционным зимним занятием было варить пиво — причем, не на основе ячменя. А на основе пророщенной ржи. Дело это считалось настолько важным и серьезным, что кому попало его не доверяли! Для этого в деревне был постоянный 'пивовар', кто набрался в этом деле хорошего опыта, а потому мог достаточно качественно приготовить сусло, которое затем разливали всем жителям деревни. И в особенности старикам и детям — к удивлению Маши, в это время оно считалось лечебным напитком! Впрочем, 'созревало' пиво лишь к декабрю — вот тогда-то, после праздника Николы зимнего, и начинались гуляния с выпивкой, песнями и плясками!

С прядением Маша впервые столкнулась когда, придя однажды в дом к подруге, вдруг застала ее как раз за этим делом. Поприветствовав на улице хозяев, Маша вошла в дом — и как раз застала подругу за пряжей. Отложив в сторону веретено, она встала из-за своей работы и направилась навстречу. Вот тут-то Маша в первый раз в жизни и обратила внимание на стоявшую у стены прялку — и примитивизм конструкции откровенно поразил ее.

— Прядешь, значит? — после приветствия, внимательно оглядев представшую ее глазам конструкцию, спросила Маша.

— Как видишь.

— А мне покажешь, как это делается? — заинтересовалась Маша.

— Зачем оно тебе? — удивилась Катя.

— Да вот подумала я тут, как бы так сделать, чтобы нитку-то прясть быстрее можно было бы...

Из школьного курса истории вспоминалось, что индустриализация в Англии началась как раз с бурного развития текстильной промышленности. Именно успехи в этой области дали экономике средства на развитие других отраслей и, в конечном счете, дало началу развитию капитализма в стране. Так почему бы не попытаться пойти по тому же пути?

— Да что ты сделаешь? — удивилась Катя. — Наши предки испокон веков на прялках таких нить пряли... Или же вспомнила ты еще какие городские штучки?

— Не знаю пока, — пожала плечами Маша. — Да только вот понять хочу, как оно все делается-то...

— Ну смотри, коль охота, — усмехнулась Катя.

Как вскоре поняла Маша, технология прядения нынче была самой что ни на есть простейшей и сохранившейся как бы не со времен древнего мира. Кудель из льняного волокна привязывалась веревкой к лопасти, верхней части прялки. Пряха при этом садилась на сиденье, донце прялки, и левой рукой вытягивала нить из кудели, скручивая ее веретеном. При этом вытягивать нить нужно было с четко одинаковым усилием — чтобы нить мало того, что не оборвалась, так еще и получилась ровной, одинаковой толщины по всей длине.

— И сколько же нити за день спрясть получается? — поинтересовалась Маша.

— Да саженей сто будет.

Что ж, возможности ручной прялки Маша примерно себе представила. Технологию изготовления нити поняла. Оставался лишь вопрос в том, как заменить этот ручной труд машинным. Изобрести такой станок, который смог бы во много раз ускорить и облегчить эту работу... Так что, Маша, вот перед тобой обычная конструкторская задачка. Думай, изобретай!

— Ну так что, придумала что-нибудь? — поинтересовалась Катя.

— Пока нет, — честно призналась девушка. — Но придумаю. Обещаю.

— Ну-ну... Знаешь, Мариш. Странная ты все-таки какая-то стала...

'Странная'. Еще бы тут странной не стать после таких событий. Сколько не скрывай — но пока основательно в этом времени не обживешься, все равно чем-то да будешь выдавать себя. Это Маша понимала прекрасно — и лишь радовалась тому, что узкий круг общения до сих пор помогает ей не слишком сильно выделяться из окружения. Попади она в иные условия — кто знает, чем бы оно все закончилось... Конец мог выйти самый разный — но при этом однозначно печальным. Запороть на конюшне, запытать на допросе в полиции, повесить, выпороть плетьми и сослать в Сибирь... Вариантов много — только хороших среди них не видно. Как ни крути, но именно такой вариант попадания оказался оптимальным... Но даже так... Батя ее, по сути, расколол. Теперь вот и у Кати какие-то подозрения возникли. И что дальше-то делать?

— Со спорыньей-тоне придумала ничего? — вдруг спросила Катя.

— Не знаю пока, — отрицательно мотнула головой Маша. — Думала я думала, да так пока и без толку...

— Вот и я также, — со вздохом согласилась Катя.

'А ведь обещала же!' — в который раз уже упрекнула себя Маша. Пусть не Кате обещала — хоть тут-то ума хватило. Себе обещала. И где ж твои мысли? Где решение проблемы? Вопросы, вопросы и еще раз вопросы. И никакого ответа на них! Вечером же идею с прялками Маша предложила отцу.

— В будущем-то в Англии развитие ремесел бурное с производства тканей начнется, — пояснила свою идею девушка. — Именно с этого дела англичане денег заработают, что затем в железоделательное ремесло да в создание машин новых вложат. Так и станет Англия первой страною, где вместо феодализма нынешнего новый-то порядок зародится...

— И сильно больше нити станком тем сделать можно? — выслушав ее идею, поинтересовался Василий Никитич.

— Да уж в несколько раз больше как минимум...

— Это-то дело хорошее, конечно, — согласился машин отец. — Да вот только вижу ведь я, что на большее-то количество нити и льня-то с коноплей не хват, а коль и хватит, так не успеют всю ту нить в ткани соткать... Только лишь и толку с того выйдет, что времени-то у баб да девок на другие дела домашние останется больше.

— Да пока что и то неплохо будет, что времени немало сберечь можно будет, — согласилась Маша. — А уж станок тот прядильный — лишь часть от того, что сделать придется. Нужно будет и ткацкий станок новый делать, и чесальные машины... Целое новое направление производства создавать придется...

— Ну коль так уж, то и впрямь оно, видно, дело стоящее будет, — согласился Василий Никитич. — Уж коль нитку-то да ткани в разы больше делать будут, таки цены на них дюже дешевле-то станут...

Ну что ж, раз уж бате идея тоже понравилась — пора и тебе, Машуль, работою-то по специальности заняться... А то засиделась уж тут в деревне. Так и забудешь уж скоро, что инженером-конструктором-то была... Интересно только — а изобрели уже в Англии-то машины прядильные да станки ткацкие или опередить их теперь возможность появилась?

— А еще хотела б я спросить у тебя, бать... Что нам с Катей-то делать? Не выходит у нас ничего со спорыньей той-то... Братья вон ее чуть не побили аж, что 'второй хлеб'-то отделить да выбросить хотела. Так и продолжают они и поныне отрав ту есть.

— Этого и следовало ждать, — пожал плечами Василий Никитич. — Уж коль у людей-то в чем из поколения в поколение привычка сложилась, дюже сложно ее изменить будет... Уж сам-то я удивлен-то как был как впервые от матери твоей про ту пакость узнал... Ну да в городе ж я ведь много штучек диковинных видал, про какие до того и слыхом-то не слыхивал, и мыслить не мыслил. Потому-то как увидал все своими глазами — так и поверил в то дело... Эх, умной бабой-то мать твоя была, — грустно закончил отец.

— А что с нею-то, бать, случилось?

— Да кабы сам я знал, — пожал он плечами. — Как пошла она по лету прошлому в лес за травами своими, так в том лесу-то и сгинула... И уж сколько не искали, сколько не ждали, да так и не прознали ничего... Но и мертвой-то ее не видал никто тоже.

Отдельные воспоминания 'прежней' Маши у девушки стали появляться уже давно — и связаны они зачастую были как раз с ее матерью. Обычно они приходили во сне — словно своими глазами видела она те или иные события прошлой жизни той, в чье тело попало ее сознание. Но вот что случилось с ее матерью — сны не давали ответа, а разговоров на эту тему как-то и не было прежде.

— И ты веришь, что жива она? Оттого и во второй-то раз не женишься?

— Вряд ли, — покачал головой Василий Никитич, — Будь оно так, разве ж она домой-то не вернулась бы? Мы ж с нею всю жизнь в любви да согласии жили. Мужики-то большинство чуть что так колотят жен за провинность за любую, а я-то на Симу на свою за всю жизнь свою руки ни разу не поднял.

— Я знаю, — согласилась Маша.

— А что до второй-то раз жениться, — пожал плечами Василий Никитич. — Так куда уж мне, старику-то. Уж сорок второй год-то давно пошел...

Что ж, разгадка некоторых вопросов прояснилась... И все-таки жаль было Маше, что она тут оказалась одна с батей. Но ничего уж не поделаешь, придется довольствоваться тем, что есть. Ну а что отец машин второй раз жениться не хочет — так оно и к лучшему, пожалуй... Чем меньше посвященных в их тайну — тем лучше. Да и не хотелось ей совершенно стать героиней сказок про мачех. Хотя такие сюжеты ее и откровенно удивляли. С чего бы вдруг нормальный мужик женился на склочной и сварливой бабе, готовой его собственную дочь извести?

— Так что все-таки нам с Катей-то делать? — решила увести разговор подальше от ненароком затронутой темы Маша.

— Я не знаю, — коротко ответил Василий Никитич. — Честно. Мать-то твоя рассказывала мне, как у себя в деревне пыталась рассказать крестьянам про вред спорыньи. Да только и слушать-то ее не стал, чуть не побили тогда. А уж как мор случился от спорыньи от той, так народ и вовсе их убивать собрался. Ведьмино семейство на спорынью порчу наложило, дескать! Коль не бежали б они вовремя, так бы и поубивали б всех. И бежать пришлось им в края далекие, где никто б про них не знал... Оттого и наказала она мне никому-то про то не говорить, самим только знанием тем и пользоваться. Сейчас-то то, что мы хлеб со спорыньей не берем, все на причуды на 'городские' списывают. Знают же все, что я в городе-то жил долго. А попробуй рассказать всем, что отрава то страшная, да не только для нас, а для любого человека да для скотины для любой — так сейчас-то посмеются лишь над 'чудачествами городские'. А вот как вдруг мор случится, так нас в том деле сразу же и виноватыми выставят.

— Значит, единственный способ поменять чего — это волную для Кати получить?

— Вольную, — усмехнулся Василий Никитич. — Кто ж ей даст-то ее? Отродясь такого не бывало, чтобы баре-то холопов своих без выкупа большого на волю отпускали...