Садовница

Когда до него оставалось не больше сотни шагов, Эрле заметила котенка — маленького, жалкого, испуганно жмущегося к каменной стене. Дружелюбно махая обрубком хвоста, к нему тянулась большая лохматая дворняга — вероятно, тоже не очень взрослая. Котенок зашипел и приготовился дорого отдать свою жизнь.

— Уйди от него, — негромко сказала девушка дворняге. — Не видишь разве — он тебя боится...

К ее радости, собака послушалась: оставила малыша в покое, перебежала на противоположную сторону улицы и принялась с независимым видом обнюхивать выступающий из мостовой камень. Эрле подошла к котенку поближе и села на корточки:

— Кис-кис-кис...

Зверек вздрогнул и попятился, не отрывая от девушки затравленного взгляда. Наверное, она показалась ему такой же большой и опасной, как собака.

Эрле досадливо поморщилась на мешающие ей корзинки-свертки, и поставила корзину на мостовую, а свертки аккуратно, стараясь не запачкать, пристроила сверху.

— Ну же, не бойся меня... Видишь — я не кусаюсь...

Котенок явно не поверил. Пришлось прибегнуть к более весомым аргументам.

— А рыбки хочешь? — вот и пригодился подсунутый вместо сдачи карасик, которого Эрле собиралась отдать коту тетушки Розы для установления добрых отношений...

Рыбки малыш хотел: карасика хватило ровно на два "ам". После чего котенок дичиться не перестал, но позволил себя погладить. Шкурка была мягкой, пушистой, белой — только на лбу рыжее пятно — словно капля краски, упавшая с кисти ненадолго оторвавшегося от мольберта солнца...

Эрле осторожно запустила пальцы в короткий и нежный пушок за ушком; котенок откликнулся слабым мурлыком. "Беру", — решила девушка и осторожно, стараясь не испугать зверька неловким движением, подняла его с грязной мостовой и прижала к себе. Лапки котенка тотчас же вцепились в ткань рубашки, пачкая и сминая ее... хорошо еще, что не в плечо, мельком подумала Эрле, распрямляясь, оборачиваясь к покупкам и попутно прикидывая, как донести все это до дому. Рядом с корзинкой стоял какой-то молодой человек — всецело поглощенная своим нечаянным приобретением, девушка не заметила, как он там появился... несмотря на то, что юноша был одет не в шелковую мантию, а в куртку и штаны, она узнала того самого студента с золотистым ореолом власти, которого встретила около Ранницкого Университета.

— Тебе помочь? — спросил он, и Эрле ответила благодарной улыбкой:

— Спасибо, не откажусь...

Студент молча нагнулся за покупками, засунул под мышку свертки и без усилий поднял корзину — хотя с точки зрения девушки, она была не такой уж и легкой.

— Тебе куда? — спросил он.

— Туда, — махнула рукой девушка. — Я вообще-то совсем рядом живу...

Кивнув, студент споро зашагал в указанном направлении. Прижимая к груди котенка, Эрле заторопилась за ним.

— Меня зовут Марк, — сообщил юноша, не поворачивая головы в ее сторону. — А тебя?

— Эрле, — ответила девушка и невпопад добавила: — Спасибо за помощь...

— Да не за что, — улыбнулся Марк. Помолчав немного, поинтересовался: — А что ты будешь делать с котенком?

Эрле попыталась пожать плечами, насколько ей это позволял сидящий на руках зверек.

— Постараюсь убедить тетушку Розу, что ее Рыжему нужен молодой помощник, чтобы нагнать страху на пытающихся захватить дом мышей.

Марк скептически хмыкнул.

— И ты думаешь, тебе это удастся?

— А почему бы и нет? — удивилась девушка.

— Ну-ну, — непонятно к чему пробурчал студент, и одновременно с этим Эрле сказала, останавливаясь у знакомых ступенек:

— Все. Мы пришли. Вот тут я живу... Можешь отдать мне свертки.

— Хочешь, я угадаю, какое из окон твое? — вместо ответа промолвил юноша, не торопясь расставаться со своей поклажей. — Вон то рядом с водосточной трубой, да?

— Нет, другое, с фиалкой... Но мне и правда надо идти, Марк.

— Ну ладно... — с сожалением протянул студент. — Давай я подержу котенка, пока ты будешь забирать у меня свои вещи.

Но малыш не пожелал расставаться с новообретенной хозяйкой, и даже совместными усилиями им не удалось отцепить его лапки от рубашки Эрле. Тогда Марк пристроил мелкие свертки в корзину поверх продуктов, после чего покупки наконец перекочевали к законной владелице. Одарив юношу благодарным взглядом, Эрле взлетела по ступенькам и исчезла за входной дверью, которую, судя по всему, так и забыли запереть после ее ухода.

Много позже она узнала, что Марк навсегда запомнил ее именно такой: смеющиеся глаза, выбившаяся из-под чепчика прядь, корзина, прижатые к груди свертки и сидящий на плече котенок, не без интереса наблюдающий за тем, как в десятке шагов от людей на серой мостовой крутится сизый голубь, вдохновенно курлыкая голубке и топорща перья вокруг шеи.

...Вечерело. Эрле торопливо пришивала завязки к вороту сорочки: скоро должно было совсем стемнеть, а ей не хотелось жечь свечи. Котенок (Эрле назвала его Муркель) копошился на окне, переминаясь с лапки на лапку, и с тоской следил за двумя затеявшими драку воробьями. Нельзя сказать, чтобы тетушка Роза сильно обрадовалась его появлению, но ее Рыжий и в самом деле был уже очень стар, в доме развелось много мышей, и она резонно рассудила, что лучше котенок, чем они. Поэтому Муркель был оставлен в доме на правах жильца.

В дверь тихонько поскреблись. Зверек вздрогнул и напрягся, готовый в случае чего опрокинуть фиалку и убежать прятаться под кровать.

— Открыто! — крикнула Эрле.

В комнату вошла девушка — маленькая, стройная, очень красивая, с ангельским личиком, забранными в гладкий узел светлыми волосами и оттенками серебристо-сиреневого в ауре, что выдавало едва начавший распускаться талант — столь же простой, сколь и редкий: жить другим и для другого. Одной рукой девушка придерживала подол расползшейся по шву коричневой юбки, из-под которой выглядывала другая — белая и шуршащая.

— Прости, у тебя, случайно, иголки с ниткой не найдется? — извиняющимся тоном проговорила она. — Мне, право же, жутко неудобно, что я вот так к тебе врываюсь, но...

— Найдется-найдется, — перебила ее Эрле. — Давай зашью, у меня и нитки точь-в-точь такие же есть... — не дожидаясь ответа, она нырнула за ширму, взяла со стола мешочек с нитками и вернулась к гостье, на ходу распуская завязки. Достала три мотка, приложила к ткани, пытаясь выбрать наиболее подходящий цвет, потом вытащила вколотую в край мешочка иглу и кивнула гостье на табурет:

— Садись, снимай свою юбку...

— Ой, мне так неловко... От меня одни хлопоты... — снова начала извиняться девушка, но Эрле решительно оборвала ее излияния:

— Ничего подобного, — твердо заявила она. И добавила: — Ты моя соседка, верно?..

...Очень скоро Эрле уже знала о своей гостье все — ну или почти все. Звали ее Анна, родом она была из небольшой деревушки в четырех днях пути от Ранницы. Мать, отец и два младших брата Анны, как впрочем, и почти все жители их деревни, умерли от чумы, когда ей было пятнадцать лет; девушка осталась одна-одинешенька на свете, и ее забрал в свой замок господин барон, весьма и весьма падкий на женскую красоту. В замке Анну не обижали, она даже выучилась шить золотом, но госпожу баронессу наличие соперницы не устраивало, и неизвестно, чем бы эта история кончилась для девушки, если бы за нее не вступился местный священник и не предложил отправить ее в Ранницу: его старинный друг как раз заведовал золотошвейной мастерской при Ранницком соборе и не отказался бы дать девушке работу. Госпожа баронесса на такой выход согласилась, господину барону пришлось уступить жене, и так Анна оказалась в Раннице.

— А ты сама-то откуда будешь? — спрашивала Анна у Эрле. Юбка давным-давно была зашита, рубашка, над которой работала Эрле, закончена и переложена на стол, но заболтавшиеся девушки совершенно забыли о времени. В ответ Эрле вздохнула, передвинулась так, чтобы ручка шкафа перестала впиваться под лопатку, и взглянула в окно — небо поверх черепичных крыш уже давно стало густо-фиолетовым с белесыми вкраплениями звезд.

— Я в Ранницу из Таххена пришла, а до этого где меня только не носило...

— Здорово! — искренне восхитилась Анна. — А я так в жизни ничего, кроме деревни, замка барона да вот этого города и повидать-то не успела... А родители твои где?

— Не знаю... — неохотно вымолвила Эрле. — Не помню я их... Меня священник один воспитал, своих детей у него быть не могло, так я ему вместо дочки была... — заговорив о воспитателе, девушка заметно воодушевилась.

— Так зачем же ты от него ушла, раз тебе там неплохо жилось? — удивилась Анна, машинально почесывая за ухом блаженно устроившегося у нее на коленях Муркеля.

— Так... пришлось, — уклончиво ответила Эрле.

— И с тех пор ты зарабатываешь на жизнь шитьем?

— Когда чем. Мне вообще много кем пришлось побывать: и странствующей комедианткой, и скотницей на хуторе, и экономкой в богатом доме...

— Экономкой? — протянула Анна. — Так ты грамотная, что ли? — и тут же пояснила сама себе: — Ах ну да, тебя же священник воспитывал... А почему в Раннице к кому-нибудь в экономки не наймешься? Здесь богатых горожан мно-ого...

Эрле невесело усмехнулась — Анна не могла этого видеть, но почувствовала по интонации, с которой та сказала:

— Да это все равно что к твоему барону в замок, только без баронессы и священника — не всем же так везет, как тебе... Нет уж, я лучше швеей.

Девушки надолго замолчали, думая каждая о своем. В окно заглядывали звезды. Где-то на соседней крыше замяукал кот, и мягко спрыгнул с колен Анны утомленный ее ласками Муркель. Подойдя к хозяйке, он ласково прошелся пушистым боком по ее ногам — хватит мечтать, давай лучше ужинать! — и ушедшая в свои мысли Эрле вздрогнула, возвращаясь в комнату.

— Я пойду принесу свечу, — молвила она, и Анна не стала возражать.

...Пустырь был залит солнечным светом. Ровное золотое полотно легло на сочные листья крепеньких лопухов, на густые заросли бурьяна, на бурые проплешины земли между бурьяном и лопухами. Только в самом конце пустыря — там, где высилась огораживающая его позеленевшая у основания стена — на земле лежала отбрасываемая этой стеной тень, короткая и густая, обещавшая, впрочем, в ближайшее же время стать длиннее и переползти на захваченные светом территории.

Но на солнце набежало маленькое и невинное с виду облако — и соперников не стало. Только серое, смятое в крупные складки покрывало лежало на земле...

Вздохнув, Эрле побрела прочь, к заброшенным домам, а вернее — к узкому проходу между одним из них и огораживающей пустырь стеной. Судя по заколоченным окнам и прохудившимся крышам, хозяева уехали отсюда уже давно, а отчего это произошло, оставалось только догадываться. Может, когда-то тут случилось несчастье — а может, они просто оказались никому не нужны, и люди оставили их на произвол судьбы...

Эрле не любила брошенных вещей. Они всегда напоминали ей людей — с той лишь разницей, что для вещей она сделать ничего не могла, отчего обычно старалась покинуть такие места как можно скорее...

Протиснувшись в узкую щель, девушка очутилась на маленькой узкой улочке, идущей справа налево и заканчивающейся тупиком. На противоположной ее стороне стоял Марк, прислонившись спиной к стене очередного пустующего дома, и с крайне независимым видом наблюдал за пытающимся выбраться из чердачного окошка голубем.

— Привет, — поздоровалась Эрле, подходя к нему на несколько шагов. — Ты что тут делаешь?

— Привет-привет, — улыбнулся молодой человек. — Тебя жду... Я тебе еще вон оттуда, — небрежный выпад направо, в ту сторону, где улочка делала крутой поворот и уходила в гору, — кричал, чтобы ты меня подождала, но ты, наверное, не слышала, а потом тебя и вовсе понесло в эту дыру... А мне там застрять не хотелось, — и, не давая девушке вставить ни слова, бодро осведомился: — Ну что, куда мы теперь?

— А с чего ты взял, — довольно кисло произнесла Эрле, — что это будем "мы"? А вдруг меня снова понесет, как ты изволил выразиться, в какую-нибудь дыру?

— Ничего страшного, — утешил ее молодой человек. — Я могу и снаружи тебя подождать. И потом, — оживился Марк, — от меня еще и польза есть. Я тебе могу покупки до дома донести.

Эрле невольно улыбнулась:

— Не. Покупок на сегодня никаких не предвидится. Я просто так гуляю, куда ноги занесут...

— То есть как это — "куда ноги занесут"? — не на шутку испугался Марк. — Ты что, хочешь сказать, что тебе все равно, куда идти?!

— В общем, да, — отвечала девушка, откровенно забавляясь произведенным ее словами эффектом.

Молодой человек задумался, потом изрек решительно и бесповоротно:

— Так не бывает!

После чего помолчал немного и добавил:

— Вот что. Пошли-ка к ратуше, а уж там решим, куда дальше.

Эрле не стала возражать, и они зашагали вверх по улочке — все такой же пустынной, припорошенной пылью и похожей на прогретый солнцем колодец — в это время суток лучи пронзали его насквозь, достигая дна и даруя живительное тепло зеленым стрелкам подорожников, проклюнувшимся между камней мостовой.

Свернув за угол, улочка стала оживленнее. Ветер раздувал пыль, взметывая фонтанчики и круговоротики; подволакивая заднюю ногу, мимо протрусила рыжая собака, недоверчиво покосилась на людей, но останавливаться и разбираться с ними не стала. На ступеньках пустующего дома, привалившись спиной к подгнившей двери, дремал бродяга. Длинные седые унизанные сором пряди сосульками свисали на нездоровое одутловатое лицо; на всеобщее обозрение были выставлены босые ноги, покрытые такой толстой коркой грязи, что казались обутыми... странно, по виду бродяга, а свечение вокруг головы выдает скорее стража или хранителя — и не сказать, чтобы этот талант был таким уж робким и незрелым... Эрле обошла спящего далеко стороной, про себя немного удивившись еще и тому, что отчего-то не бьет в нос запах давно не мытого человеческого тела; Марк скривился брезгливо, но ничего не сказал.

В молчании прошли несколько десятков шагов. Наконец юноша не выдержал.

— А ты не местная, верно? Недавно в нашем городе? — с любопытством спросил он, внимательно разглядывая простую (белая рубаха, темно-красная юбка) одежду девушки.

— Да, я из Таххена, — рассеянно отвечала Эрле.

— Так я и думал! — удовлетворенно воскликнул Марк и пояснил, отвечая на недоуменно приподнятую бровь, — у тебя на шее бусы из каштанов. Горожане таких не носят... Ну и как там ваш герцог? Все так же строит козни против императора?

— Да нет, не до козней ему, — отвечала девушка еще более рассеянно. — Его наверняка урожай сейчас больше беспокоит — жара, дождей мало... Слушай, а что это там такое происходит?

За разговором они незаметно вышли на людную площадь — зажиточные горожане; любопытные горожанки; молодые парочки вроде Эрле с Марком; снующие под ногами уличные мальчишки — не зевай, приглядывай за кошельком, пока не утащили! — нахваливающие товар лоточники... Над толпой разносился высокий писклявый голос: "А вот тебе! А вот! А вот!" Зрители отвечали одобрительным смехом.

Протолкавшись к центру площади, Марк и Эрле оказались перед невыским дощатым помостом. На помосте стояла пестрая ширма высотой в человеческий рост, а над ней разыгрывалась нешуточная драма: тощий, лысый, длинноносый Гуттчедойф бил похожей на гороховый стручок палкой свою жену — рыжую, как морковка, Лоди-Локульку.