Долгое странное путешествие Сета Гейтса

Большинство из нас после трансформации чем-то напоминали себя прежних, но некоторые люди в зоне действия Баббла, их еще прозвали "аномалиями", изменились более радикально. Некоторые белые парни или женщины стали афро-американками. Некоторые азиатками. Некоторые превратились в индианок или мексиканок. Или наоборот. Из кое-каких представителей этнических меньшинств получились белые девочки. Другие "аномалии" стали из высоких коротышками, блондины превратились в брюнеток. Иногда встречались заметные возрастные отклонения. Некоторые девочки оказались существенно моложе 13 лет, некоторые чуть старше 17. И это никак не зависело от исходного возраста. "Аномалии" составили 23% от общего числа изменившихся, и для всех рас и возрастов эта пропорция оказалась примерно одинакова. Строго говоря, я тоже стал "аномалией": мои голубые глаза стали карими, и из крепкого высокого мужчины я превратился в хрупкую девушку ниже среднего роста.

Странная история приключилась с беременными женщинами. Они стали беременными девушками, но эмбрионы, находившиеся внутри их тел, видимо оказались иммунными к изменениям. В ближайшие девять месяцев на свет появилось пятнадцать мальчиков и шестнадцать девочек, родившихся у жертв Баббла.

Национальная Гвардия поддерживала карантин в районе катаклизма в течение трех дней. За это время многих из нас протестировали самыми диковинными приборами — я и не знал, что такие бывают не только в фильмах про людей в черном. Весь район обыскали и просветили насквозь. Через три дня тестов и безуспешных поисков кто-то наверху принял решение отпустить нас. Но прежде они решили точно разобраться, кто из нас кем был. Поэтому пять с лишним тысяч федералов с фотокамерами еще сутки допрашивали нас, снимали отпечатки пальцев, брали образцы крови и бесконечно фотографировали анфас и в профиль. Только зафиксировав все до мельчайшей детали, они разрешили нам возвратиться домой.

И это оказалось тяжелее всего.

Если бы меня попросили представить что-то вроде Большого Баббла, я наверняка предположил бы, что жертв катаклизма будут доставлять домой на автобусах, ну или типа того. Что будут психологи, которые помогут нам освоиться на первых порах, или хоть какая-то адаптационная программа. Ну, короче, государство станет действовать, как оно обязано в подобных ситуациях. Но, судя по всему, там наверху что-то заклинило, и они ни черта не смогли наладить. Они были очень осторожны и продержали нас в карантине три с лишним дня. Они кормили нас, обеспечили туалеты и весь необходимый минимум. Но никто не позаботился принести нам свежую одежду или хотя бы просто одежду, которая пришлась бы впору. И когда они наконец решили отпустить нас, то проделали титанические усилия, чтобы привязать наши новые лица к старым документам. А потом просто открыли проходы в ограждениях.

Они не позвонили нашим родственникам. Не сделали ни-че-го.

* * *

Многие девушки так или иначе поддерживали контакты со своими близкими по телефону, так что за баррикадами все-таки ждали тысячи родственников с плакатами в нашу поддержку и табличками со старыми именами жертв Баббла. Но большинству из нас пришлось полагаться только на свои силы. Все автобусы из-за последствий катаклизма ходили не по расписанию. У меня не было подходящей обуви, а одежда болталась как мешок, так что четыре мили до дома никак не выглядели приятной прогулкой. Я с трудом протиснулся через плотную толпу и проковылял пару кварталов, а потом мне повезло поймать такси. Когда я забрался на заднее сиденье, водитель не сразу включил счетчик. Сперва он внимательно посмотрел на меня в зеркало заднего вида, хмыкнул и, наконец, спросил:

— Слышь... А ты, небось, из этих "Баббл бэйби", а? Говорили, вас сегодня выпускают...

— "Баббл бэйби?" — процедил я.

— Ну, так вас назвали в вечерних новостях. Ну, то есть, тех людей, которые были там, внутри... В Баббле, короче.

Я пристально посмотрел на него в зеркало. Уж не знаю, как выглядело мое лицо. Большинство жертв трансформации стали девчонками в возрасте от 13 до 17 лет, и я оказался ближе к нижней границе. Не знаю, насколько устрашающей может быть 14-летняя девочка, но видимо что-то в моих глазах заставило водилу заткнуться. Оставшаяся часть пути прошла в тишине. Скоро мы были на месте. Я выгреб мелочь из кошелька, машина отъехала, и я остался один на зеленой лужайке у крыльца родного дома.

Мне не хотелось идти туда. Темнело, моросил мелкий дождь, я быстро вымок и продрог, но этот дом больше не казался мне надежным убежищем. Наоборот, он пугал меня. И когда входная дверь распахнулась, я сделал все, что мог, чтобы не броситься наутек.

Вышла моя жена, Синди. Ей было 39, и для своих лет она выглядела чертовски хорошо. Она принадлежала к южно-итальянскому типажу: невысокая, подтянутая, смуглая. На ней были простые джинсы и свитер, черные волосы с легкой проседью стянуты в хвост. Она выскочила на крыльцо, ошеломленно посмотрела на меня, а потом медленно пошла навстречу. Чем ближе она подходила, тем больше ускоряла шаги. И вот она схватила меня в охапку и заключила в объятия.

Конечно, ей хотелось поддержать меня, и в этом желании не было ничего плохого. Но в последние три дня меня окружали только жертвы Баббла, и я мало видел взрослых людей после своей трансформации. А она была первым взрослым человеком из тех, кого я знал. Раньше я возвышался над ней на целый фут. Я был намного сильнее. Теперь она оказалась на дюйм выше. Она схватила и обняла меня, словно маленького ребенка. Я почувствовал, как наши груди прижимаются друг к другу. Мне захотелось отпихнуть ее в сторону и вырваться, я с трудом удержался от того, чтобы начать молотить ее кулаками.

— Сет? — прошептала она. — Я так волновалась. Почему ты не позвонил?

— Паап?

Я оглянулся — и да, это были мои дети. Они появились в проеме двери: Тара, моя 15-летняя дочь, и Адам, 17-летний сын. Они не так спешили, как Синди. Адам, похоже, понял, что мне сейчас не очень-то хочется прикосновений. Нет, он не боялся меня, просто приобнял дружески и отошел в сторону, пропуская Тару. Ее решимость, кажется, улетучилась, когда она подошла ближе — объятия получились какими-то вымученными — как будто она не до конца разобралась, кто я.

— Сет? — спросила Синди. — Ты в порядке? Ты можешь говорить?

— Угу. — ответил я высоким и чуть хрипловатым голосом. — Говорить я могу.

— Давай зайдем внутрь. — предложила она.

Я пошел за ними в прихожую, потом в гостиную. Уселся на стул — чтобы не сидеть рядом с кем-то на диване. Помолчали.

— Ну, так что случилось? — жизнерадостно начала Тара.

Я посмотрел на Синди, потом на детей.

— Ребята. — сказал я Адаму и Таре. — Оставьте нас с вашей мамой одних на минутку.

Дети посмотрели на Синди, она кивнула. Меня ужасно поразило это небольшое изменение — они спрашивали разрешения у нее. Я больше не был авторитетом. Дети встали и ушли наверх, в свои комнаты.

— Итак... — начала Синди

— Да...— согласился я.

— Итак, у тебя есть хоть какие-то идеи, как нам теперь жить дальше? — спросила она

— Думаю, это больше зависит от тебя, чем от меня. — сказал я.

— Почему ты перекладываешь на меня всю ответственность?!

— Я не перекладываю ответственность. Я просто... Ну смотри. Я сейчас в полной жопе... Я даже не могу понять, как себя чувствую. Я не знаю, есть ли у меня работа. Я не знаю, как это все отразится на мне. Я даже не знаю, может я теперь не так умен, как раньше, или люблю совсем другую пищу. Я даже не знаю, кто я теперь. Так что на этот вопрос проще ответить тебе, чем мне. Потому что ты по крайней мере знаешь, кто ты.

— Но...

— Синди, я три дня спал в вонючей палатке, носил эти вещи — надо же, ведь это же были мои собственные вещи! Я спал в этой чертовой палатке, пользовался переносным сортиром, ел, что попадется — и все это время думал об одном: как ужасно мне хочется вернуться обратно к моей старой жизни. И понимал, что это абсолютно нереально, невозможно, что прежней жизни уже никогда не будет. И скажи теперь, что я неправ.

— Я...

— Я тебе больше не муж.

— Ты всегда будешь моим мужем!

— Синди, ты и правда веришь в это? — спросил я так мягко, как только мог. Ты хочешь быть... ты сможешь заниматься любовью с человеком, который выглядит вот так? С девчонкой-тинейджером? Даже если внутри это по-прежнему я?

— Я... Я не знаю. — она начала плакать. — Я могла бы попробовать. Но нам не обязательно думать об этом прямо сейчас. Ты все равно всегда можешь жить с нами. Ты все равно можешь быть от...

— Отцом для своих детей? — закончил я за нее. — Не уверен. Посмотри на меня. Я выгляжу моложе любого из них. Ладно, Адам — он уже почти взрослый. Но как ты представляешь наше общение с Тарой — в смысле как отца и дочери? Когда нам с тобой сейчас придется идти наверх и просить одолжить мне пару шмоток из ее гардероба?

— И что? Ты даже не будешь пытаться?

— Я этого не говорил. Я просто говорю... что будет сегодня ночью? Мы ляжем с тобой в одну кровать как раньше? Вот так, как есть сейчас? Я не говорю о сексе. Мы сегодня разделим с тобой постель?

— Я...

— Послушай меня. Нам предстоит трудный выбор. И я думаю, что хотя мы любим друг друга, хотя я люблю детей, это глупо для нас — для тебя и для меня — оставаться в браке. Я думаю, мы все равно к этому придем рано или поздно, но я надеюсь, что нам хотя бы удастся сохранить хорошие отношения в семье.

Она ничего не ответила. Она просто сидела и тихо плакала.

— Если я неправ — буду только счастлив. Но вряд ли я неправ. И признайся — ты согласна со мной. Тебе просто хотелось увидеть меня — убедиться, что все, о чем говорили в новостях, правда — и теперь ты можешь признаться себе, что тоже так думаешь. Мы больше не муж и жена.

Синди безмолвно пожала плечами. Было похоже, что она сдается под грузом обстоятельств.

— И, кстати, по поводу вопроса, который ты задала в начале. Да, я подумал немного о том, как нам жить дальше со всем этим. Вообще-то, последние три дня я только этим и занимался. Больше всего на свете мне хотелось вернуться домой, быть, как и раньше, твоим мужем, их отцом и жить, как мы привыкли. Ну, только минус пенис и сто сорок фунтов живого веса. Как если бы я вернулся инвалидом с войны. Но все совсем не так. Если мы вместе пойдем в кинотеатр — люди будут видеть не тебя и твоего мужа-калеку. Они увидят одинокую мать с тремя детьми.

Это вызвало у нее непроизвольную усмешку.

— И правда, идиотская ситуация — признала она.

— Это ты МНЕ об этом рассказываешь?

— Но... Вас же там были сотни... тысячи. Неужели люди не изменят свое отношение к таким, как ты? Ну, может вы могли бы носить оранжевые футболки или вроде того — просто чтобы сказать "я не то, чем кажусь".

— Может быть. Я думал о чем-то таком. Нам нечем было заняться во время карантина, так что кое-кто сделал подсчеты. Нас там было около тридцати тысяч. Значит, примерно пятнадцать тысяч поменяли пол. В Штатах триста миллионов человек. Около десяти миллионов из них — девушки от четырнадцати до восемнадцати. Так что все, кто был внутри Баббла — это три десятых процента всех девушек-тинейджеров страны, а бывшие мужики — половина из них. Вот так-то. То есть, если ты случайным образом отберешь две тысячи старшеклассниц, три из них окажутся жертвами Баббла, которые раньше были мужчинами. Думаю, что государству будет проще игнорировать нас или обращаться как с фриками, чем дать нам какой-то специальный статус. Да и потом, многие ли из нас были женаты? У многих ли были дети? Процент слишком мал. Так что никто, глядя на нас с тобой, не догадается, что мы ровесники, и что я раньше был мужчиной. А даже если догадаются — единственное, что они захотят узнать — это спим ли мы с тобой по-прежнему или нет. Знаешь, похоже, идея объявить всему миру, что я — жертва Баббла, не самая хорошая.

— Да, я вижу, ты все крепко обдумал. — ответила Синди после паузы.

— Ха. У меня было полно времени. Аж целых три дня.

Она так долго смотрела на меня, что я догадался, о чем будет следующий вопрос.

— И... и как тебе это?

— Да отстой полный. — ответил я без малейшей паузы. — Каждый раз, когда я встаю, я жду, что окажусь вот здесь, — и я вытянул руку на полтора фута над головой. — Но вместо этого я вот тут. — я похлопал рукой по мягкому ёжику на макушке. — Каждый раз, когда я открываю рот, я жду, что услышу мой старый голос, как он отдается внутри моей башки. И когда я тянусь взять что-то — я рассчитываю на свои старые добрые руки. Все люди, на которых я смотрю, выглядят гигантами. И я постоянно думаю, что если я когда-нибудь найду людей, которые сделали это со мной — я убью их голыми руками. Моими собственными крепкими руками. Но потом я смотрю на руки и вижу... ладони Тары. Детские ладони. Ладони кого-то, кто нуждается в заботе и защите... Я был копом. А до этого — морпехом. Я не хочу строить из себя мачо, но "плохой крутой парень" — это была очень важная часть меня. Может быть, главная, ты понимаешь? А теперь ничего этого больше нет...

И снова долгий внимательный взгляд. А потом она встала и сказала: — Иди ко мне.

Я поднялся, но не сразу решился подойти к ней. Второй раз в жизни я стоял напротив моей жены и был ниже ее. Это сильно действовало на нервы. Она сама шагнула ко мне и положила руки на плечи. Долгое время мы просто стояли, глядя в глаза друг другу.

— Сет. — сказала она наконец. — Мы с тобой женаты почти 20 лет. Я знаю тебя лучше, чем любой другой человек, и я люблю тебя — НЕСМОТРЯ на то, что ты всегда был одним из самых злобных и агрессивных типов, каких я только встречала в своей жизни. Наверное, в тебе многое изменилось, но ЭТО осталось как было. Я вижу по твоим глазам.

— Это ненормально, что от этих твоих слов мне стало легче? — спросил я.

— Абсолютно. — ответила Синди.

Я поневоле улыбнулся. Она тоже. Я закрыл глаза. Она обняла меня. И мне, и ей очень хотелось поверить, что все еще будет окей...

* * *

Я занял гостевую комнату на первом этаже. Она была маленькой, и мне приходилось ходить наверх, чтобы принять душ, но меня это не парило. Я одолжил немного шмоток у Тары — на пару дней, пока мы с Синди не смотались в соседний гипермаркет. Там мы затоварились джинсами, футболками и кроссовками — короче, обычной одеждой, которую я привык носить каждый день. Я не стал от этого меньше похож на девушку-тинейджера, но так мне, по крайней мере, было комфортнее. Иногда я даже почти забывал, что ношу под рубашкой лифчик.

Адам и Тара так и не сумели принять меня как своего старого злобного папку. Но, по крайней мере, они адаптировались гораздо быстрее, чем я ожидал. Хотя оба были уже довольно большими, они, по-видимому, сохранили детское умение приспосабливаться к любой ситуации, и я был благодарен им за это. Уже через несколько дней они обращались ко мне "Пап", не испытывая никакого дискомфорта. Мы могли спокойно сесть всей семьей за стол — и никто из них даже не пытался пялиться на меня. Конечно, они относились ко мне не так, как раньше — теперь главным авторитетом для них стала Синди, и иногда они отпускали шуточки или делали комментарии, из которых было ясно, что им приходится работать над собой, чтобы не думать обо мне как еще одном ребенке. Но в остальном они справлялись хорошо — в конце концов, скоро им предстояло стать взрослыми. И мне тоже.