Чтобы не рисковать минами — опытных, "никоновских", было всего шесть штук, — место выбрали недалеко от берега, там, где мелководье сменяет подходящая для минной постановки глубина. Длинная каменистая коса — та самая, на которую запоролся злосчастный "Дождь", — прикрывало место работ от волны из залива, снижая риск того, что дорогущие мины унесёт в открытое море.

Никонов, сообразив, что Опытный отряд из-за "Дождя" еще долго проторчит на Транзунском рейде, договорился с училищным начальством — и теперь привлекал к работам гардемаринов с обсервационной лоханки. Начальство не возражало — и самого утра воспитанники училища на яле-шестёрке нащупывали промерами кромку песчаной мели, за которой дно шло на глубину; границу отмели обозначали красными буйками, составленными из стопок пробковых кружков.

Промеры полагалось делать особым шестом, называемым намёткой; 15-ти футовой сосновой жердью, крашеной в бело-красный цвет футовыми отрезками. Нижний её конец снабжён двухдюймовой латунной трубкой для взятия проб грунта. Тем не менее, в данный момент гардемарины отлично обходились без этого нехитрого приспособления. С отмели доносились бодрые юношеские голоса:

— Васильчиков, мон шер ами, извольте скинуть портки, сигать в воду и маячить!

Гардемарин Васильчиков, полуголый, в одних бязевых кальсонах, прыгал в воду и "маячил" — измерял глубину собственным телом, подавая результаты этого своеобразного промера примерно так:

— Эй, на яле! Здесь по колено!

— Иди правее!

Через некоторое время:

— На яле! Здесь по пол-ляжки!

— Иди еще!

Наконец, раздается желательное:

— Эй, на катере! Здесь по брюхо!

И тогда с яла доносится ироничный голос:

— Как вы полагаете, мон шер, брюхо у нашего друга Васильчикова соответствует трёхфутовой отметке?

— Нет — слышалось в ответ. — Мелковат. Пишем — "два фута и три четверти по намётке". Васильчиков, что встал, шагай дальше!

— Так что, Семёнов? В Египте, или где? — продолжал настаивать Воленька. — Рассказал бы, а то скука...

Иван перевернулся на живот.

— Да, отец сейчас Александрии. Там у него знакомый, немецкий археолог — смотритель собрания тамошнего правителя.

— Хедива? — лениво осведомился Игнациус. — Это которому англичашки в запрошлый год помогли раздолбить мятежников? Вроде бы, там "Сьюперб" с "Инвисиблем" по берегу главным калибром садили? Представляю, что осталось от этого "собрания" — после таких-то бомб...

— Да всё там в целости. — отозвался Иван. — Видел я Александрию — ни одного разрушенного дома. А собрание вообще в подземелье дворца — я сам там был.

В подземелье? — завистливо переспросил Воленька. — А мумии там есть? Настоящие, про которые в учебнике по истории?

— А вот я слышал забавную историю о мумиях. — подал голос Георгий. Второй сын Государя Императора Всероссийского валялся на песке полуголый, подстелив под себя голландку — наслаждался нежарким июньским деньком.

— Так вот — один генерал-адъютант рара, князь... — в общем, один генерал как раз тогда побывал в Египте — он как раз штабе адмирала Сеймура, во времятой кампании. И вот, когда всё закончилось, поднялся онс группой англичан по Нилу, до самого Асуана — и купил там голову от самой настоящей мумии. Ему наплели, что это голова немыслимой красавицы принцессы, фараоновой дочери — и та будто бы жила четыре с половиной тысячи лет назад. Наш генерал поверил — и выложил за эту ссохшуюся дрянь триста пятьдесят рублей серебром.

— Так много? — ахнул Воленька. — За вяленую голову? Это же...

— А что вы хотели? Все же четыре с половиной десятка веков, это вам не жук чинул. — рассудительно заметил Георгий. Молодой человек был неизменно вежлив с однокашниками, обращаясь ко всем, независимо от момента, на "вы". Ваня подозревал, что делает он это для того, чтобы избавить товарищей от неловкости — не могли же они "тыкать" сыну царя?

— Так вот, — слегка кашлянув продолжал Георгий. — Генерал вернулся в Россию на коммерческом пароходе, как обычный пассажир — и представьте, имел по поводу своего приобретения немалые хлопоты с одесской таможней. Те никак не могли взять в толк, под какую статью тарифа "сию часть мертвого тела" подвести. Потом вмешалась ещё и одесская полиция — у генерала стали требовать разъяснений, откуда он "сию мертвую голову" получил и не кроется ли тут убийства. Так бы и терзали его, если бы рара... пока из Петербурга не пришёл приказ оставить генерала в покое. И что бы вы думали? Пока продолжалось всё это крючкотворство, голову, хранившуюся в таможенной конторе, сожрали крысы!

Мальчишки засмеялись — да так заливисто, что их немедленно окликнули со шлюпки:

— Эй, на берегу! Игнациус, Семёнов! Хватит ржать, давайте-ка сюда, и извольте поторопиться! А то Васильчиков уже изволили посинеть от холода... неженка!

Иван тяжко вздохнул, поднялся с песка и принялся стаскивать штаны.

* * *

Житья нет от угольной пыли! Она вездесуща: палубы и надстройки покрыты отвратной смесью сырости и чёрного налёта; она облипала лицо, набивалась в волосы, хрустми на зубах. Пыль сводила Воленьку Игнациуса с ума — а погрузка только началась!

Вечером, как раз после того, как мальчики вернулись с берега, машинная команда "Дождя" уже заканчивала ремонт холодильников. Командир отряда объявил о решении назавтра покинуть рейд — и лейтенант Константинов велел дополнительно принять с "Вайткуле" уголь. И с утра между судами замелькали шлюпки — полуголые матросы, выстроившись в цепочку, подавали мешки с углём, опорожняя их в коффердамы. Канонерка стремительно теряла нарядный вид; Воленька понимал, что разгром на палубе продлится, самое меньшее, до вечера. А за погрузкой последует приборка. Юноша тоскливо озирался, прикидывая заранее, куда бы спрятаться — не было сомнений, что боцман "Дождя" отыщет и для него занятие по вкусу. По своему, боцманскому вкусу, разумеется.

От страданий угольной погрузки гардемарины были избавлены, играя уже привычную роль связистов — Никонов, давно оценивший преимущества радиосвязи, разогнал всех троих по судам флотилии, и теперь сигнальщики махали флажками лишь для виду — команды и рапорты шли в эфире. Воленька, не успевший освоить премудрости каналов и частот, валял дурака; младший из гардемаринов, Николка отправился на миноноску, а на долю Ивана выпал "Вайткуле"— как раз сейчас гардемарин Семёнов передавал, что на транспорте готовы принять на борт очередную партию мин.

Никонов не решался везти мины на палубе канонерки. Ещё меньше к этому приспособлена миноноска; конечно, мины не несли положенных десятипудовых пироксилиновых зарядов, но размах качки вполне мог сорвать деликатный груз со стопоров. Так что мины было велено сдать обратно на "Вайткуле". Миноноске было проще — она шустро подбежала к транспорту, отшвартовалась у борта, и грузовая стрела быстро перекидала железные конусы на его палубу. На "Дожде" же всё ещё возились с холодильниками; "канонерка не могла дать ход, и пришлось, проклиная всё на свете, перегружать мины сначала на барказ, а уже с него передавать на минный транспорт.

Как раз этим сейчас и занимались; Никонов с озабоченным видом ходил у временного дощатого кормового слипа канонерки, уставленного минами Герца на деревянных поддонах; мины, как пасхальные яйца на подставке, сидели на выпуклом чугунном основании — якоре. Для того, чтобы передать мину на барказ, нужно было зацепить груз талью*, поднять, аккуратно перенести и поставить на настил.

Барказ, приткнувшйся к левой раковине** к борту "Дождя" представлял собой весьма нелепое сооружение. Это были два судёнышка, составленные на манер катамарана — слева обычная 14-ти вёсельная шлюпка, а справа — паровой катер такой же точно длины. Посреди него торчала слегка наклонённая к корме тонкая закопченная труба; из неё вился лёгкий дымок, а возле чёрного, масляно отсвечивающего кожуха машины возились двое полуголых, в саже и жирной смазке, механиков. Поперёк барказа, у самого форпика и ближе к корме были уложены поперечные брусья — бимсы, — скреплявшие конструкцию; от кормового бимса и до транцев поперёк обоих корпусов был уложен дощатый настил. На кормовой бимс, кроме того, опиралась двуногая, железная, буквой "Л" грузовая стрела; она висела под наклоном, удерживаемая двумя парами вантин. Таль шла через блок, к ручной лебёдке, установленной посереди носового бимса. С этой стрелы и ставили подводные снаряды — она выдерживала тяжёлую мину Герца с принайтовленным к ней якорем.

#* Таль — подъемно-спусковое приспособление, состоящее из подвижного и неподвижного блоков с гаками, соединенных между собой тросом (лопарём).

#** Раковина — боковой свес в кормовой части судна (по обоим бортам).

Барказ специально предназначался для постановки мин; порой он употреблялся и для водолазных работ. Сейчас в левом корпусе, вдоль бортов были аккуратно уложены принятые с "Дождя" мины. На помосте еще оставалось место для двух или трёх, ждавших своей очереди на палубе канонерской лодки.

Возле этих мин и прохаживался Никонов; гардемарин Игнациус, недолго думая, пристроился за ним. Взятый в Опытный отряд за знание фотографии, он проявил интерес к минному делу и теперь пользовался случаем, чтобы набраться практического опыта. Воленька лелеял тайную надежду — остаться для дальнейшего прохождения практики на "Дожде", что, несомненно, куда интереснее пребывания на обсервационной барже. Старший брат Воленьки, лейтенант Василий Васильевич Игнациус*, служивший на Тихом Океане, на клипере "Вестник", тоже был минёром — закончив минные офицерские классы, он успел послужить минным офицером на клипере "Разбойник" и покомандовать миноносками "Курица" и Ястреб". Воленька, обожавший старшего брата, жаждал пойти по его стопам — и собирался вникать во все нюансы непростого минного дела.

#* В реальной истории В.В, Игнациус — капитан 1-го ранга, известный художник-маринист, погибший при Цусиме.

Дело не ладилось. У минного барказа обнаружились неполадки с машиной, и он добрых полтора часа болтался рядом с канонеркой. Помочь с "Дождя" ему не могли — механик лодки уже сутки не вылезал из кочегарки, а командовавший передачей мин Шамов, неплохо разбиравшийся в машине, как назло, сильно поранил руку. Тем не менее, мины надо было перегружать, уголь — принимать; но, несмотря на то, что рабочих рук не хватало, Никонов, увидев шляющегося без дела гардемарина Игнациуса, не стал пристраивать его к какому-нибудь занятию, а принялся рассказывать о своих драгоценных минах.

— Вот, — сказал капитан второго ранга, присев перед готовой к передаче миной. Их оставалось на "Дожде" ещё три — остальные были на барказе или уже на "Вайткуле", Никонов провёл пальцем по аккуратному тросовому плетению стопора, подёргал сосновый брусок, на который опиралась мина. Потом выжидающе глянул на Воленьку. Тот подошёл к соседней мине и повторил действия офицера — проверил узлы, убедился, что мина крепко держится поверх якорного "блина". Дело было важное — якорь мины должен быть крепко принайтовлен к её железному конусу: стоило ему слететь при подъёме, и многопудовый чугунный блин, рухнув в воду, непременно сорвёт с петель вьюшку, закреплённую в нижней части мины.

— Смотрите. — продолжал Никонов, пользуясь тем, что передача мины на барказ откладывается. — В мине системы Герца — как впрочем, и в системе Нобеля, — как вам известно, длину минрепа устанавливают вручную. А в новой конструкции... Никонов говорил тихо и спокойно, будто не сам объяснял, а отвечал урок. "Откуда у него столько такта?" — подивился про себя Валенька.

-... в новой конструкции применён штерто-грузовой метод. — закончил капитан второго ранга. — Как он действует, вы, надеюсь, успели разобраться?

Гардемарин подобрался. Конструкции гальваноударных мин в училище еще не проходили; ни принятых на флоте системах Герца и Нобеля, ни более ранней, времён турецкой войны, мины Якоби. Но за время недолгого своего пребывания на "Особом отряде", Воленька успел поинтересоваться и старыми системами и новинками. Он неплохо — во всяком случае, для воспитанника Училища, — разбирался в минном деле, и поспешил теперь блеснуть знаниями.

— Так точно, господин капитан второго ранга! При использовании этого... простите, метода лейтенанта Азарова*, вьюшка с минрепом крепится не на корпусе мины, а на якоре и оснащается стопором, состоящим из щеколды, пружины и штерта с грузом. Когда мину сбрасывают за борт, то она остаётся на плаву. Штерт под действием груза оттягивает щеколду, позволяя минрепу свободно сматываться с вьюшки. Якорь тонет, разматывая минреп; груз на штерте касается дна раньше его, — тогда натяжение штерта ослабевает, и щеколда под действием пружины стопорит вьюшку. Якорь тем временем продолжает тонуть, увлекая мину на глубину, которая точно соответствует длине штерта с грузом. А её можно установить перед минной постановкой, прямо на палубе — и никакие промеры не нужны!

Никонов внимательно выслушал гардемарина и удовлетворённо кивнул.

#* Этот метод установки мин на заданное заглубление был предложен в 1882 году командиром миноносца "Сухум" лейтенантом Н.Н. Азаровым и долгое время был основным в русском флоте.

— Разрешите закрывать? — вытянулся довольный Воленька, указывая на жёсткий брезентовый чехол, прикрывающий мину в походном положении.

— Пожалуйста. А третью я сам проверю. — И они перешли к следующей мине.

Спустя час, когда машина на барказе наконец заработала и мины, как им и полагается, встали на его настиле и неспешно, на трёхузловом ходу отправились к "Вайткуле", Никонов вместе в гардемарином спустились в кают-компанию "Дождя". Помещение было тесным — едва-едва устроиться четырём офицерам канонерки да паре гостей. Но сейчас здесь было мало народу; механик по-прежнему пропадал в низах, а Шамов с замотанной рукой давно отправился на "Вайткуле". Угольная погрузка заканчивалась, сверху доносился зычный голос мичмана Посьета, командовавшего к приборке. В кают-компании находился только командир лодки, лейтенант Константинов. Он сухо кивнул капитану второго ранга, удостоив привествия и Воленьку — после чего уткнулся в бумаги. Капитан предпочитал работать здесь: на малых кораблях традиции кают-компании были не так строги, как на броненосных фрегатах или клиперах — сказывалась всеобщая теснота. Никонов оглянулся, потрогал зачем-то спинку стула и присел, указав гардемарину Игнациусу на соседний стул. Воленька с готовностью сел.

— Так вы хотите пойти дальше по минной части, гардемарин? Похвально; дело это новое и будет бурно развиваться — сделаете карьеру, коли хорошо изучите это дело. Скучать не придётся — на миноносцах служба самая лихая, за этими корабликами будущее. Кто у вас преподаёт гальваническую часть?

— Старший инженер-механик* Лессер.

— Знаменитый Лёнчик? Хотя какая разница — вы всё равно ни гвоздя не знаете, сужу по своим гардемаринским годам. — Никонов закашлялся и помахал ладонью перед собой, разгоняя дым.

#* Старший инженер-механик — должностное звание VII класса Табеля о рангах на русском императорском флоте. Введено в 1886 г. взамен звания подполковника Корпуса инженер-механиков флота.