Туман над Темзой... штамп, не так ли? Сколько повестей, романов, коротких рассказов, да и просто путеводителей по Лондону содержат эту фразу? Несть им числа.

А что делать, если над Темзой и правда туман? Сквозь него то и дело пробиваются гудки — то короткие, требовательные, то длинные, заунывные. Буксиры, катера, пароходики, бражи... а вдоль берегов ьянтся длинные вереницы тусклых огоньков. Их две — одна неподвижная, равномерная: она выныривает из тумана и тает в нём, подсвечивая белёсую хмарь тускло-жёлтым. Это цепочка фонарей на набережной. Электрических, конечно — никакого газа, мы с вами в Лондоне, джентльмены, а это, как известно, средоточие цивилизации. Если и есть где-то нечто новое, прогрессивное — его в первую очередь внедрят здесь. Правда, из-за океана скалит зубы молодой хищник, возомнивший о себе Нью-Йорк; вчерашняя колония, выкупленная когда-то у краснокожих аборигенов за 60 гульденов, разросшаяся на виргинском табаке, хлопке с низовий Миссисипи, на калифорнийском золоте, на поте и крови ирландских, польских, шотландских и бог ещё знает каких эмигрантов. Его время ещё придёт — но это будет потом. А пока — над Темзой туман...

Если следовать принятым в обществе нормам — джентльменам полагается обсуждать щекотливые дела в уютном, респектабельном клубе. Но у стен, как известно тоже есть уши — даже если стены эти пропитаны духом самого что ни на есть английского аристократизма; даже если в них отродясь не было ни одной женщины; даже если покой посетителей оберегают строгие, важные как министры Её Величества ливрейные лакеи, движущиеся столь бесшумно, что не всякий услышит их, сидя возле громадного камина в удобнейшем кресле... даже и такие стены порой проявляют нескромность — и сказанное в них становится достоянием посторонних ушей.

А потому — двое беседовали на чистом воздухе. Если, конечно так назвать прихотливую смесь тумана, угольного дыма, ароматов креозота, навоза и всепроникающего запаха гниющей литорали — того самого, который романтически настроенные литераторы именуют "запахом моря". Под арками моста несет мутные струи Темза; ниже по течению, за башней Тауэра на реке высятся быки недавно заложенного Тауэрского моста; огни на обозначающих опасный участок бакенах еле-еле пробиваются через пелену.

Но джентльменам было не до строительства. Уж очень важные дела заставили их покинуть уютные стены лондонских особняков... до моста ли тут — пусть даже и такого, которому суждено скоро стать символом столицы Объединённого Королевства?

— Воля ваша, сэр Рэндольф, но египетским фиаско мы обязаны вашему ведомству! — недовольно говорил один из беседующих, тот, что повыше. — Мы имели глупость положиться на вас — и вот, пожалуйста, глупейшая история в Египте! Русские ускользнули, причём не с пустыми руками — это мы знаем точно. Хорошо хоть...

— "...хорошо хоть мы теперь избавлены от этого надоедливого пруссака", — вы хотите сказать? — заметил второй, коренастый господин в цилиндре (первый был в котелке, которые в последние несколько лет повсеместновошли в моду).

— Не буду отрицать — Бурхардт создавал нам немало проблем. И не только нам: насколько мне известно, даже клевреты мадам Блаватской и её "Теософского общества" не могли добиться у хедива разрешения поработать в его собрании — благодаря упрямству немца. Но вы же не будете отрицать, что от его исчезновения выиграли не только учёные-оккультисты, но и английские строительные подрядчики?

Мужчина, которого назвали лордом Рэндольфом согласно наклонил голову.

— Не могу не согласиться, мистер Уэсткотт: хранитель собрания создал немало помех своей смехотворной заботой о так называемых "древностях Египта", которую он навязал хедиву. Из-за введенных его стараниями ограничений добропорядочные подданные Её Величества потеряли за последние пять лет не менее четырёхсот пятидесяти тысяч полновесных английских фунтов — и это, заметьте, только прямые потери! И, тем не менее — даже столь изрядные убытки не заставили бы нас пойти на радикальные шаги. Так что, не будем выяснять, кто выиграл больше; поблагодарим судьбу за то, что герр Бурхардт больше не будет вмешиваться ни в наши, ни в ваши дела.

— Поблагодарить, кончено, можно — недовольно буркнул Уэскотт. Но, если вспомнить, во что обошлась нам эта "удача" — так и не принёсшая решительного успеха...

Ну-ну, не стоит жаловаться, друг мой! — сэр Рэндольф добродушно потрепал собеседника по плечу. — В конце концов, услуги отборных людей и оплачиваются отборно — не думали же вы, что со столь сложным делом справятся проходимцы из александрийского кабака? Возможно, дело на первый взгляд и кажется проваленным, но если подумать хорошенько — это только гамбит, розыгрыш партии. А умелый шахматист, как известно, просчитывает игру на много ходов вперед, не оставляя ничего на волю случая.

Так вы хотите сказать, что предвидели бегство этих русских из Египта? — встрепенулся мужчина в котелке. — То есть, вся александрийская эскапада...

— ...была способом подвести к ним нашего человека. — закончил за Уэскотта собеседник.— Только умоляю — давайте договоримся, что ваши...хм... коллеги так и будут считать, что мы потерпели поражение, получив "утешительный приз" в виде головы этого надоедливого немца? Так будет лучше и для наших планов и для вашего дела, не так ли? Тем более, что вы ожидаете известий из России?

— Ожидаем. — кивнул Уэскотт. — В их столице, слава Творцу, немало тех, кто сочувствует Ордену... и вообще нашему Делу.

— Вот и хорошо. Прикрытие со стороны посольства вам по-прежнему требуется?

— Было бы очень хорошо, сэр Рэндольф, если бы вы сумели его обеспечить. Мы, конечно, и так справимся — вчера брат Самуэль отправился в Стокгольм, чтобы подготовить кое-какие нюансы предстоящей операции. Если всё сложится удачно — через месяц можно ждать добрых известий.

— "Брат Самуэль..." — слегка нахмурился лорд Рэндольф. — Вы, вероятно, имеете в виду мистера МакГрегора? Честно говоря, мне он показался несколько... увлекающимся для серьёзного поручения.

-Уверяю вас, брат Самуэль отлично справится с возложенной на него миссией. Тем более, его кузен — отставной офицер Королевского флота, — согласился принять участие в её заключительном этапе. Сейчас этот человек уже в Швеции — вместе с тремя бывшими сослуживцами, которых мы тоже сочли нужным нанять. Скоро я и сам отправлюсь в Петербург, так что не беспокойтесь — события будут развиваться под контролем Ордена.

— В вас я нисколько не сомневаюсь, дорогой мой Уэскотт, — но надеюсь, и мистер МакГрегор не забудет, насколько важна в этой операции секретность? Учтите, мы рискуем не только репутацией дипломатического чиновника Её Величества — ставки слишком высоки, чтобы допустить даже малейший срыв. ТОТ господин из Петербурга... — и лорд Рэндольф сделал многозначительную паузу, — уже прибыл в Лондон и успел многое порассказать. Не буду утомлять вас излишними подробностями, Уэскотт, но если то, что он говорит — правда хотя бы наполовину, то над Британией, — скажу больше, над всем англосаксонским миром, владеющим сейчас половиной планеты, — нависла самая большая угроза со времён Великой Армады. И только от вас зависит, скатится ли наша родина через пару десятков лет в ничтожество — или Юнион Джек по прежнему будет править морями*?!

#* "Правь, Британия, морями!" — строка из патриотической песни на стихи Джеймса Томсона, воспринимаемой нередко как неофициальный гимн Британии.

Часть вторая

"Ваш курс ведёт к опасности!"

Гардемарин Овчинников нарушал. Причём нарушал злостно — прятался ото всех глаз в зачехлённой шлюпке, вывешенной на шлюпбалках по левому борту канонерской лодки — между кургузой, скошенной назад трубой и единственной, тоже слегка наклонённой в сторону кормы мачтой. Убежище казалось надёжным — шлюпка висела выше уровня палубы, и даже с крыла мостика заглянуть внутрь неё было невозможно. Правда, присмотревшись внимательнее, можно было обнаружить, что чехол, затягивающий шлюпку сверху, не натянут, как положено — идеально, без единой морщинки, на радость боцману — а как-то вмят внутрь. Но лейтенанту Шамову*, вахтенному начальнику "Дождя", стоявшему на левом крыле мостика, возле револьверной пушки Гочкиса, было не до мелких упущений в корабельном хозяйстве. Мичман, величественно заложив руки за спину, озирал панораму Транзунского рейда, куда канонерка пришла три дня назад — да так и застряла из-за пустяковой поломки в холодильниках. Командир "Дождя", капитан второго ранга Константинов, решил произвести ремонт своими силами, здесь же, на рейде — и в результате канлодка уже который день торчала в семи с четвертью кабельтовых от "обсервационной" баржи, и гардемарины ежеутренне наблюдали на её палубе знакомую суету товарищей по училищной морской практике.

#* В реальной истории Александр Сергеевич Шамов в звании капитана 2 ранга участвовал в Цусимском сражении. Погиб, командуя миноносцем "Блестящий".

Николка точно знал расстояние до баржи — вчера днём, закончив перетаскивать на "Дождь" оборудование, он опробовал комплект лазерных дальномеров, выделенный Корфом для экспедиции. Их доставил на "Дождь" Никонов — капитан 2-го ранга вчера утром явился на рейд на специально выделенной для экспедиции миноноске Љ 141; вместе с ним прищёл пароход "Вайткуле", наскоро переоборудованный в минный транспорт. Пароход тянул на буксире барказ для постановки мин, так что на Транзунском рейде собрался весь "Опытовый отряд Особого минного комитета"

Часа в три пополудни взялись за дело: брали засечки по неподвижным объектам, вроде той же училищной баржи или створового знака на берегу. Штурман "Дождя", молоденький, похожий на девицу мичман Посьет тут же пересчитывал показания, сверяясь с таблицами — и каждый раз удивлялся точности измерений.

Поупражнявшись на неподвижных объектах, Никонов велел приступать ко второму этапу. Дали сигнал на миноноску — та отбежала от борта стоящего у входа на рейд "Вайткуле" и описала дугу по всей акватории. Никонов давал ориентиры — миноноска шла от одного буя к другому, а Посьет старательно записывал отданные команды, отмечая курс миноноски в блокноте. Георгий, преисполненный сознания собственной значимости, работал с лазерным дальномером; Николка же репетовал поданные флажками команды по рации. На миноноске, с рацией был Иван — передавать команды капитану. В итоге, миноноска выполняла повороты и меняла курс за несколько секунд до того, как сигнальщик отмахать флажками команду; Никонов довольно улыбался, а Посьет недоумённо хмурился, черкая карандашом.

Описав три широкие циркуляции по рейду, миноноска подошла к "Дождю". Это было забавное судёнышко — узкое, длинное, похожее на гоночную гребную восьмёрку. Построенная десять лет назад на Балтийском заводе, она носила имя "Коноплянка" и была поначалу вооружена шестовыми и буксируемыми минами. Но прогресс не стоял на месте — два года назад "Коноплянку" перевооружили, воткнув на неё два метательных минных аппарата. Иван немало подивился, разглядывая эти творения военно-технической мысли. Сигарообразные, двух с половиной метров в длину, метательные мины, несмотря на название, походили скорее на артиллерийские снаряды, нежели на "мины Уайтхеда" — так здесь называли торпеды. Своего двигателя у метательной мины не имелось; ее выстреливали зарядом пороха из пусковой установки, похожей на торпедный аппарат, после чего мина шла к цели по инерции.

Для того, чтобы атаковать неприятельский корабль такой миной, надо было подойти к нему на 120 футов, или 40 метров; начинку мины составляли полтора пуда динамита или пироксилина. Осмотрев это грозное оружие, Иван поведал товарищам, что из таких вот "миномётов" в начале 20-го века русские солдаты будут бросать мины по японским окопам — при осаде далёкой китайской крепости Порт-Артур. Николка сразу припомнил пейнтбольную мортирку; разговор услышал Никонов и рассказал, что, оказывается, первый образец такого орудия — конечно, не для стрельбы краской! — уже доводят до ума на Тульском оружейном заводе; Корф постарался.

На этом гидрографические изыскания первого дня и закончились. С утра машинная команда "Дождя" возилась с разборкой холодильников, матерно понося халтурщиков Балтийского завода и свою нелёгую долю. С Вайткуле" передавали на минный барказ конические мины Герца и тщательно укутанные мешковиной новые шаровые "якорные мины с тележкой" системы капитана Никонова. Их предстояло опробовать завтра — никоновские изделия будут ставить и с миноноски, на корме которой наскоро приспособили рельсовый слип, вмещавший три минные тележки, и с барказа, оснащённого особой грузовой стрелой. Промеров и дальномерных работ на сегодня назначено не было, так что мальчики, устроившись, кто где, занимались зубрёжкой — через две недели предстояло сдавать испытания по морской практике. Принимать их предстояло старшему офицеру "Дождя", тому самому мичману Сугробову, что торчал сейчас на мостике, возле прикрытой парусиновым чехлом револьверной пушки.

Николка вздохнул и открыл учебник:

"Вооруженiе военныхъ судовъ", капитанъ 1 ранга К. Посьетъ. Санктпетербургъ, въ типографiи Морскаго кадетскаго корпуса. 1859 год.

"Интересно, а кем приходится автору наш штурман? — лениво подумал Николка. — Судя по году выпуска — отцом, или, может, дядей? — Но как же зубрить неохота...

Тем не менее — с тяжким вздохом открыл раздел "Такелажныя работы":

"Первою заботою офицера, приступающаго къ вооруженiю, долженъ быть прiемъ различныхъ тросовъ; для стоячаго и бѣгучаго такелажа судна, и различныхъ линей и ворсы, на обдѣлку онаго. По порядку службы, этот прiемъ долженъ производиться вмѣстѣ съ ревизоромъ и шкиперомъ; а для руководства при ономъ, въ Штатъ 1840 года помѣщены слѣдующiя правила:

" 1-е. Пробу смоленаго новаго такелажа, при прiемѣ съ заводовъ и отъ поставщиковъ, производить посредствомъ навѣшенной тяжести на нитяхъ 6-и футовой длины и рвать ихъ порознь, дѣлая для каждаго троса не менѣе 10-ти пробъ, и если таковой длины нити, или каболки Љ 20-го (*) выдержатъ вѣсъ въ сложности на каждую каболку въ тросовой работѣ въ 3 пуда 30 фунтовъ, въ кабельной въ 3 пуда 20 фунтовъ, а в ликъ-тросовой Љ 37-го въ 2 пуда 30 фунтовъ, то таковые тросы, кабельтовы и ликъ-тросы признавать к употребленiю благонадежными..."

* * *

— Так отец твой сейчас в Египте? Древности ищет?

Иван покосился на источник голоса. Справа, на песке, с удобствами разлёгся гардемарин второго специального класса Воленька Игнациус. Голландка, вместо того, чтобы украшать торс гардемарина, снята и подсунута кулём под голову — чтоб было мягче. Гардемарин с утра был отряжён в команду для производства "работ по особому Минному комитету" — приставлен за старшего к Ване и Георгию, отправленых Никоновым на берег, делать фотографическую съёмку работ по минной постановке. Причём снимать предстояло и на видоокамеру (с чем прекрасно справлялся Иван) и на громоздкий, заряжаемый стеклянными пластинками фотоаппарат. Воленька как раз и умел с ним обращаться — за что и был порекомендован Никонову мальчиками. Рекомендация была принята — тем более, что в училище Воленька Игнациус был фельдфебелем роты, в коророй состояли мальчики — и здесь, на практике, на него были возложены обязанности присмотра за необычными кадетами.

123 ... 678

↓ Содержание ↓