Близкие люди

-Решил надраться, мелкий? — осведомился тот, когда служанка убежала выполнять заказ. — Идешь по стопам учителя?

-У меня имя есть! — привычно оскорбился Аллен. — И вообще, мы задание выполнили? Выполнили. Имеем право расслабиться! Но если ты против...

Канда только фыркнул и отвернулся. Веселая служаночка принесла кувшин вина, стаканы и закуску. Аллен улыбнулся ей, получил лукавую улыбку в ответ и попробовал угощение.

-Это что, правда вино? — удивился он. На вкус напиток ничем не отличался от сока. То пойло, что предпочитал маршал Кросс, было не в пример крепче!

-Вино, — коротко ответил Канда, едва пригубив.

-Да ладно... — Аллен глотнул еще. Молодое вино изумительно пахло, легко лилось в горло и совершенно не туманило мозги! — Мне нравится! А тебе?

Канда неопределенно дернул плечом. Снова отпил из стакана, поставил его на стол, уставился куда-то в сторону.

Аллен налил себе еще.

-Подбавить? — спросил он Канду. Тот отрицательно мотнул головой — у него оставалось еще больше половины стакана. — Ну, как хочешь...

Аллен выпил еще. Пить ему приходилось, с его учителем иначе было не выжить, но сейчас ощущения оказались совсем иными. Голова не кружилась, язык не заплетался, наоборот, в мыслях наступила полная ясность, а страх куда-то пропал. Если бы не это вино, он так никогда и не рискнул бы завести разговор с Кандой...

-Канда... — сказал он. — Ты только не бросайся сразу. Я совершенно серьезно... Можешь просто выслушать?

Канда недоуменно уставился на него.

-Ну, просто послушай, что я скажу, — торопливо добавил Аллен. — Можешь ничего не отвечать, просто... просто я должен это сказать!

-Говори, — разрешил Канда. Разобрать бы что-нибудь в его глазах, но разве выйдет...

И Аллен начал говорить. Сказал обо всем, что думал: о своих догадках касательно манипуляций Кросса, о том, как ему было скверно без них, о том, кем стал для него Канда и кем мог бы стать... Тот слушал, не перебивая, смотрел пристально, и этот взгляд смущал.

-Понимаешь... — Аллен чувствовал, что говорит сбивчиво (еще бы, почти в одиночку прикончить кувшин вина!), но остановиться не мог. — Всё... ну всё хорошо! Ну да, мы ругаемся все время, но... это же пустяки! Я же помню... помню, как ты меня спас... И вся эта ругань... ну, как я сказал! Как у нас с учителем! Ведь так, да? Ты меня воспитываешь, правда? Ну, я так и думал... — покачал головой Аллен, не дожидаясь ответа. — Но не хватает чего-то... Самой малости! Я думаю, если бы... если бы ты мог стать ближе... Хоть чуточку! Я не настаиваю, не думай! — спохватился он, заметив недобрый огонек в темных глазах. — Я не знаю, как объяснить, — повинился он. — Но если б я знал, что ты — самый близкий мой человек, то все было бы иначе. Я стерпел бы от тебя любую гадость, потому что... ну, потому что это ты! И хоть одно слово... одно слово, — что я не безнадежен! — и я армию акума разнесу с Графом во главе... — Аллен подпер подбородок кулаком, уставился на Канду. Тот по-прежнему молчал. — Понимаешь, близость — это... Это такое!..

-Я понял, — внезапно подал голос Канда и поднялся. Рывком вздернул на ноги Аллена — тот только подивился, отчего это его не слушаются конечности. — Пошли.

"Неужто правда понял? — изумился Аллен. Мысли были на удивление ясными. — И... да, говорить лучше наедине. Не у всех на глазах!"

Канда втолкнул его в комнату и запер дверь на засов. Посмотрел в упор — Аллен невольно поежился, — шагнул вперед, заставив Аллена попятиться.

-Понимаешь... — снова произнес Уокер растерянно. — Я думал... ты будешь не против. Дружба, близость...

-Ясно, — кивнул Канда, и его глаза оказались вдруг совсем рядом, темные, непроницаемые. Аллену сделалось не по себе. — Дружба. Близость. И на что ты готов ради этого, мелкий?

-На всё, — честно ответил Аллен, проигнорировав обращение. Это было правдой.

-Что ж... — Растянув губы в неестественной улыбке, Канда вдруг сильно толкнул его в грудь, вынудив отступить. — Проверим...

Всё, что успел сделать Аллен, — это поднять руки, защищаясь. Молодое вино оказалось коварным: с головой все было в порядке, а вот тело не слушалось... Впрочем, даже владей Аллен своим телом, вряд ли он смог бы противостоять Канде.

Миг — и рука, боевая рука оказывается заломленной за спину, да так, что пошевелись — хрустнет локтевой сустав. Ртом Аллен судорожно ловит воздух — трудно дышать, когда голова твоя вжата в подушку, а они тут, как назло, пышные! А рассудок заходится в панике, потому что происходит нечто такое... такое... чего не должно, не может быть! Не может Канда Юу уверенным движением сдирать с Аллена Уокера штаны и ставить его на кровати на четвереньки. Не может выкручивать ему руки и утыкать лицом в душную подушку — чтобы не орал, должно быть... Не может... Не может...

Однако делает.

Протрезвел Аллен почти мгновенно, стоило лишь начаться этому безумию. Слишком уж больно ему не было, только очень унизительно и еще страшно оказаться в такой вот ситуации... Подушка надежно заглушала его стоны, а когда Аллен вдруг ощутил, что его больше никто не удерживает, что все закончилось, он не смог заставить себя обернуться.

Прошуршала ткань одежды, звякнула пряжка ремня. Канда наклонился над ним, произнес почти в ухо:

-Захочется еще близости, обращайся... мелкий.

Простучали по полу подкованные каблуки сапог, лязгнул засов, открылась и закрылась дверь. Аллен не мог пошевелиться, даже ради того, чтобы натянуть штаны. Это было... это было...

Он не знал, как это назвать. Крушением надежд? Пожалуй. Впрочем, за свою жизнь он пережил столько таких вот... крушений, что мог вынести и еще одно. Если бы оно только не было связано с Кандой Юу, который, — это Аллен вдруг осознал с мучительной ясностью, — почему-то стал слишком много для него значить.

"Он тоже был пьян, — твердил себе Аллен, не открывая глаз и стараясь не вспоминать о том, что выпил Канда в лучшем случае полтора стакана против его... он даже не помнил, скольких. — Он и так-то агрессивен, а сейчас... Я сам его спровоцировал... Знал бы, что так обернется, не заговорил бы! Но..."

Ясно было одно: продолжения не будет. Канда ясно дал понять, что именно он понимает под близостью. Такой вещи, как дружба, для него определенно не существовало...

Подушка надежно заглушала стоны, так же впитала она и непрошеные слезы... Но ненадолго: ученик маршала Кросса умел брать себя в руки даже в самых непредвиденных ситуациях.

Аллен понял вот что: шаг вперед или назад, и Канду он потеряет совсем. А это было недопустимо, с его-то зависимостью от словесного "кнута"! Возможно, когда-нибудь он преодолеет и этот барьер, но пока... Пока — нельзя трогаться с места, нужно соблюдать хрупкое равновесие, и тогда он сможет хотя бы оставаться на прежнем уровне. В том, что Канда не захочет повторить сегодняшнее, Аллен был уверен. Он чувствовал: экзорцист желал проучить его, проучить жестоко, раз и навсегда отвадить от мыслей о дружбе и близости... Что ж, ему это почти удалось. Почти. Все-таки Аллен был достойным учеником Кросса и умел притворяться, когда это было необходимо...

Спускаться наутро вниз не хотелось совершенно, но Аллен стиснул зубы и пошел. Все было именно так, как он и предполагал: Канда ни словом, ни жестом, ни даже взглядом не намекнул на вчерашнее, вел себя точно так же, как обычно. Аллену хватило нескольких дней, чтобы убедиться в своей правоте: Канда продемонстрировал свое к нему отношение вполне определенным образом, и пытаться что-то изменить в сложившемся положении вещей было, по меньшей мере, опасно.

Аллен решил выжидать. Терпения ему было не занимать, времени тоже хватало, а что касалось "пряника"... Пока можно было обходиться суррогатом: в конце концов, в Ордене состояло немало сильных бойцов, к чьему мнению тоже стоило прислушаться! Взять хотя бы... Да, к примеру, экзорциста, с которым Аллен познакомился совсем недавно — Лави.

По правде сказать, в первую очередь тот был учеником Книжника, и лишь во вторую — экзорцистом, но очень недурным. Знал же он, казалось, все и обо всем, неплохо разбирался в тактике и стратегии ведения боя, был осведомлен об особенностях использования Чистой силы, и Аллен счел, что может считать похвалы Лави его талантам вполне искренними. Да тот и не казался человеком, способным соврать ради того, чтобы приукрасить действительность или пролить бальзам на раненое самолюбие товарища.

Понять его до конца Аллен не мог, хотя в других людях разбирался мгновенно. Этот оказался крепким орешком: вроде все на виду, веселый, дружелюбный, на девчонок красивых засматривается, шутит по поводу и без повода, никогда не унывает, может найти выход из сложной ситуации благодаря немалому багажу знаний и солидному для его возрасту опыту, но... Аллену все время казалось, что это маска, а каково лицо под нею, возможно, не знает и сам Лави. Уокеру довелось как-то услышать, что у Книжников нет имен, только у учеников, и те не настоящие, и Лави сменил их уже не один десяток... по числу войн, которые видел. Разве это было нормально для юноши его лет? Аллен считал, что нет, совсем не нормально. Не может парень в таком возрасте повидать более сорока войн (а во многих и поучаствовать) и при этом остаться беззаботным и веселым. Такому опыту любой взрослый позавидует (вернее, не позавидует), а что творится в голове у ученика Книжника, оставалось только гадать.

Наверно, отсюда и возникало это странное ощущение, будто кроме этого доброжелательного, открытого Лави есть еще один, тот, что смотрит из глубины, из-под маски, смотрит молча, бесстрастно. Тот, от чьего взгляда делается не по себе. Тот, кто просто наблюдает и фиксирует события.

К слову сказать, старший Книжник именно так и смотрел, никакие маски на нем Аллену не мерещились. Должно быть, с возрастом и Лави перестанет прятать свое истинное лицо за видимостью настоящего человеческого и тоже станет таким вот... беспристрастным наблюдателем.

Но пока... Пока тот был обычным — ну, почти обычным — человеком, который легко сходился с любым, кто попадался ему на пути. Аллен не стал исключением: противостоять напору Лави было не так-то просто. И если бы не преследующее его чувство, что Лави стремится сдружиться с ним не просто так, не ради него самого, а ради того, чтобы подробнее отразить характеристику экзорциста по имени Аллен Уокер в какой-нибудь хронике, все было бы совсем хорошо...

Впрочем, Лави вел так себя со всеми или почти со всеми, а кроме того, не уставал подшучивать над товарищами по оружию. Не стал исключением даже Канда: Аллен помнил, как был изумлен, когда Лави, завидев Канду, окликнул его по имени, а тот только огрызнулся. Знакомы эти двое были уже довольно давно, и, похоже, Канда понял, что Лави не переделать. Странно, правда, что он сразу его не прикончил... Может статься, заключил Уокер, что директор, предвидя возможное развитие событий, сразу запретил трогать ученика Книжника, а тот беззастенчиво этим пользовался. Время от времени ему все же удавалось вывести Канду из себя, и тогда ему перепадало, но до серьезного членовредительства дело ни разу не дошло, во всяком случае, на памяти Аллена.

Правда, зачем это нужно Лави, Аллен не понимал. Какой смысл в том, чтобы изводить кого-то, стремиться вызвать реакцию — негативную по большей части? "Да я что, спятил? — осенило вдруг Аллена. — Это ведь..."

Да. Судя по всему, Лави делал то же самое, что и он сам. Но вот с какой целью?.. Если Аллен сознательно навлекал на себя громы и молнии с тем, чтобы дойти до нужной кондиции перед боем, то Лави-то зачем это было нужно? Впрочем, пораскинув мозгами, Аллен пришел к определенному выводу и был уверен, что не ошибается. Достаточно, было посмотреть на Лави внимательно в те моменты, когда он начинал задирать Канду, приглядеться к выражению его лица... Впрочем, нет. На лице по-прежнему сияла нахальная улыбка, а вот взгляд... Взгляд менялся. Аллен никак не мог уловить, в чем состоит эта перемена, если бы смог — понял бы всё раньше, а так — пришлось строить догадки с риском ошибиться.

Но основную причину, как Аллен полагал, он уловить смог, додумался как раз после того, как услышал об отсутствующих именах Книжников и ненастоящих — их учеников, о том, сколько войн прошел Лави. Что он чувствовал, в очередной раз меняя имя? Снова и снова видя сражения, сотни, тысячи смертей, в том числе тех, кто был с ним рядом? Каково ему жить с этим? Тут нужно вовсе очерстветь сердцем и научиться не допускать до себя хоть какие-то человеческие чувства, чтобы не сойти с ума, — и это отражалось в правиле Книжников, о котором толковал старый учитель Лави, правиле, гласившем, что они не должны ни к кому привязываться! — скользить по поверхности, наблюдая, запоминая, но ни в чем не участвуя и не принимая ничего близко к сердцу. Аллен чувствовал, что Лави идет по этому пути, по пути своего учителя (да и был ли у него выбор?), но он ему очень не нравится, отсюда и маска его, и приятельство чуть не со всем Орденом. Но приятельство это — тоже маска, легкая, необременительная... ненастоящая.

Вот тут-то Аллен и уловил суть. Лави тоже нужен был кто-то... близкий. Может быть, для того, чтобы удержаться и остаться обычным человеком (а это, Аллен понимал, почти нереально), а может, просто для того, чтобы испытать самому настоящую дружбу, унести с собой память о ней, навсегда оставить в дальнем уголке души — и не забывать, что был когда-то тем самым обычным человеком.

Почему Лави выбрал именно Канду? Этого Аллен не знал, но предположить мог: по тем же причинам, что и он сам. Кто мог лучше понять человека, прошедшего столько войн, как не опытный боец? Им наверняка нашлось бы, о чем поговорить... умей Канда общаться не односложными фразами! Впрочем, Лави был способен разговорить, кажется, даже фонарный столб, и попыток добиться от Канды членораздельных ответов не оставлял. Аллен будто на себя со стороны смотрел... и опасался, что закончиться все может примерно так же. Конечно, у Лави достаточно чувства меры, чтобы вовремя останавливаться, он все-таки не первый год с Кандой общается, достаточно хорошо его знает, но если вдруг это самое чувство меры ему изменит...

Об этом Аллен и попытался как-то намекнуть Лави и долго потом краснел, вспоминая о разговоре.

"А ты с Кандой дружишь?" — спросил он тогда.

"Дружу? — Лави задумался. — Да, пожалуй, нет. Разве с ним можно дружить, сам посуди?"

"Странно, — удивился Аллен. — Он только тебе разрешает себя по имени называть. Я бы не рискнул вот..."

"А-а! — расплылся в широчайшей улыбке Лави. — Это у нас с ним давняя договоренность: он не убивает меня за то, что я зову его по имени, а я взамен никогда не упоминаю кое о каких вещах..."

"Это о каких же?" — навострил уши Аллен.

"Я же сказал, — улыбка Лави сделалась недоброй. — Я никогда о них не упоминаю."

"А... извини, — поспешил сказать Уокер. — Я не подумал..."

"Почему ты вообще об этом спросил? — поинтересовался Лави, пропустив его слова мимо ушей. Аллену показалось, что он как-то слишком уж насторожен. — О дружбе, в смысле."