Близкие люди

На второй месяц пребывания в роли экзорциста Черного ордена Аллен Уокер осознал, что теряет квалификацию.

Ему очень нравилось в Ордене, его приводили в восторг теплые дружеские отношения между экзорцистами, уверенное покровительство начальства и маршалов, хотя бы потому, что за свою не столь уж долгую жизнь он если и видел нечто подобное, то только издали. На долю Аллена перепадали в основном синяки и шишки, и лишения эти, с одной стороны, помогли ему закалить характер, а с другой...

Если быть честным с самим собой, то выходило, что Аллен непростительно расслабился. Годы так называемого учения у маршала Кросса приучили его всегда оставаться настороже, всегда быть готовым дать сдачи или пуститься наутек — смотря по обстоятельствам, не доверять малознакомым людям, а знакомым — так и тем более, потому что именно знакомые знают твои маленькие слабости и могут попытаться сыграть на них... Одним словом, в Орден Аллен пришел, не ожидая от него ничего хорошего. Ну что могло привлекать в организации, в которой его учитель числился маршалом?

Как вскоре выяснилось, он сильно ошибался, а Мариан Кросс попросту был исключением из правил. Приняли новичка тепло (хотя сперва сочли за акума и чуть не прикончили), обогрели, приласкали, Аллен воспрянул духом, решив, что настал его звездный час, что в таких идеальных условиях его способности расцветут наконец-то пышным цветом... Не тут-то было.

Ошибка за ошибкой, а если удача — то ценой таких усилий и таких потерь, что проще было бы смириться с поражением... Причину этого Аллен знал слишком хорошо: он стал чересчур самоуверенным. Окружающие верили в него, так что и он постепенно уверовал в собственную непобедимость, и это-то и было самым опасным. Маршал Кросс, каким бы он ни был, Аллена понимал очень хорошо и умело им управлял. Теперь Уокер понял это как нельзя лучше: как только рядом не оказалось того, кто ставил под сомнение любое его действие, кто пренебрежительно и зачастую унизительно отзывался о его способностях, как физических, так и умственных, кто нарочно вызывал в Аллене злость и желание доказать, что на самом деле все совсем не так, он может, умеет, сделает, в конце концов, всё возможное и невозможное, то... Успехи его не то чтобы сошли вовсе на нет, но и прогресса особого заметно не было.

Самым обидным оказалось понять все это, осознать, что тобою манипулировали. Впрочем, обиду эту Аллен пережил и задумался над тем, что делать дальше. Самому распалить себя до такой степени, чтобы захотелось перевернуть мир, лишь бы доказать — ты достоин не только презрительной ухмылки! — у него не получалось. Остальные... Остальные, как уже было сказано, слишком верили в него, не ставили под сомнение целесообразность его поступков, не осуждали его ни за какие решения, готовы были прощать ему ошибки... Так поступали все. Все, кроме одного человека.

Когда Аллен это осознал, то едва сумел сдержать неприличную радость: вот же оно, то, что нужно! Можно какими угодно словами поминать Мариана Кросса, но в одном его упрекнуть было нельзя: он научил своего подопечного не только сражаться, но и худо-бедно работать головой. Во всяком случае, Аллену хватило разумения на то, чтобы понять: сам он не справится, хоть из шкуры вон лезь, ему нужен внешний раздражающий фактор, который бы не давал ему расслабиться, постоянно держал в напряжении... И это не может быть теоретик, это обязательно должен быть боец, такой же, как он сам, бывавший в переделках, знающих о сражениях не понаслышке, иначе грош цена его словам!

Такой человек сыскался в Ордене. Вернее сказать, Аллен столкнулся с ним нос к носу, едва прибыв в штаб-квартиру, и нельзя сказать, чтобы эта встреча показалась ему приятной...

Раздражающий фактор звался Кандой Юу, не переносил, когда к нему обращались по имени, обладал мерзейшим характером и скверной привычкой хвататься за меч всякий раз, как ему казалось, будто его попытались оскорбить. (Зная об этом, общаться с Кандой отваживались немногие, и то старались ограничить коммуникации необходимым минимумом.) Кроме того, несмотря на внешнюю угрюмость и молчаливость, Канда был остер на язык, и если уж открывал рот, то сомневаться не приходилось: он непременно скажет что-то такое, от чего его собеседнику захочется лезть на стену. Особенными изысками мысли экзорцист побаловать не мог (поговаривали, что избытком интеллекта Канда не обременен), но был способен и одной фразой так высказать мнение о том или ином человеке, что предмет его безжалостной характеристики готов был на стену лезть от бессильной злости. Бессильной — потому, что связаться с Кандой Юу, будучи в здравом уме, никто из обычных экзорцистов не осмелился бы, а с маршалами он все-таки кое-как соблюдал политес.

Аллен, впервые услышав мнение Канды о своей персоне, для начала оторопел, потом взбеленился и воспылал вполне понятным юношеским желанием доказать хаму (а тот, к слову сказать, был немногим старше Уокера), что вовсе не соответствует обидной характеристике.

Тщетно. Канда со сдержанной усмешкой наблюдал за тем, как Аллен лезет из кожи вон в попытках прыгнуть выше головы, но в его непроницаемых восточных глазах читалось лишь тщательно дозированное презрение. Так он смотрел почти на всех, никто уже и внимания не обращал, но Аллен, человек в Ордене новый, не мог смириться с таким положением вещей. Впрочем, все был бесполезно: казалось, Канда составляет мнение о человеке раз и навсегда и уже не меняет его...

Ходить на задания вместе им приходилось не так уж редко, и Аллен почти сразу подметил: почему-то именно в таких мероприятиях ему удавалось показать себя с лучшей стороны. Уж не потому ли, что еще до начала боя Канда двумя-тремя фразами, этим своим презрительным обращением — "мелкий" — приводил Аллена в такое же состояние, в каком почти постоянно держал его маршал Кросс?

Аллен очень быстро пришел к такому выводу, отметив, правда, одно отличие: маршал, случалось, его хвалил, в обычной своей язвительной манере, но и это было счастьем. Надо думать, Кросс понимал, что пружину нельзя сжимать до бесконечности, она может и сорваться, и этой своей сомнительной похвалой возвращал вконец отчаявшемуся Аллену веру в собственные силы... Но маршал-то проделывал все это сознательно, Аллен даже не сомневался, а вот Канда... Канда попросту говорил, что думал, не заботясь о стабильности душевного состояния собеседника. Это Уокер тоже понял. Понял он и то, что услышь он подобные речи от кого-то другого, посмеялся бы и не обратил внимания. Но Канда был именно тем, что нужно: бойцом, причем бойцом очень сильным и опытным, несмотря на возраст. Хотя он по всем статьям не дотягивал до маршала Кросса, право на такие слова все-таки имел, и это стало той соломинкой, за которую уцепился Аллен.

Очень скоро он выяснил все или почти все о привычках Канды и его характере и осознал, что вызвать у того нужную реакцию (то бишь едкую и резкую критику едва ли не каждого своего шага) можно только одним способом — постоянно ему возражая. Возражений Канда не терпел, поэтому большинство экзорцистов и искателей, в случае чего, предпочитали не спорить с ним, а промолчать. Аллен молчать не желал, противоречил, а потому поток замечаний со стороны Канды не иссякал.

Трудно сказать, как относился к этому сам Канда. Насколько мог понять Аллен, он раздражал экзорциста неимоверно, намного больше, чем все остальные (а Канда вообще мало кого переносил, терпел разве что Линали, но и то лишь потому, что был знаком с ней с детства), но и только. Правда, в бою все эти разногласия Канда будто бы забывал: Аллен помнил, как был ошарашен, когда тот вышиб его, замешкавшегося, с линии огня, буквально закрыв собой. Как знать, что крылось за этим? Желание сохранить неопытного, но сильного экзорциста? Возможно... Разговаривать на эту тему Канда не пожелал, зыркнул злобно из-под нахмуренных бровей и велел заткнуться.

Аллен, однако, никак не мог выбросить тот случай из памяти. Вроде бы ерунда, старший позаботился о младшем, он сделал бы это для любого другого, без сомнения, но... Уокеру очень хотелось верить, что это не так. Что отношение Канды к нему — это не только беспричинная злость и неприятные слова, но и какая-нибудь привязанность. Хотя бы такая, как была у его учителя: Аллен осознавал, что, несмотря на все свои недостатки, любовь к выпивке, женщинам и игре по-крупному, склонность к эпатажу и мистификациям, маршал Кросс очень хорошо осознает, что и зачем он делает, и ему не чуждо ничто человеческое. Как бы ни шпынял он своего "нерадивого ученика", Аллен чувствовал: это, во-первых, неспроста, а во-вторых, Кросс все-таки заботится о нем. Странная это была забота, кто другой давно протянул бы от нее ноги, но... Так было. Аллен не сомневался в этом, равно как и в том, что все, проделанное учителем в его отношении, сделано ради его же, Аллена Уокера, блага. Ну и, конечно, ради непонятных целей Кросса, но это уже совсем другой вопрос... О методах воспитания можно было бы поспорить, но одно можно было сказать точно — они действенны. Аллен мог сколько угодно злиться на учителя, пока находился рядом с ним, мечтать прикончить это пьяно храпящее животное во сне и сбежать, вырасти и жестоко отомстить ему, но сейчас, оказавшись в одиночестве, он вдруг понял: Кросс желал ему добра. То, что он преследовал при этом какие-то свои цели, этого факта не отменяло...

Но вот был ли Канда похож на Кросса хоть в чем-то, помимо способности довести Аллена до белого каления парой фраз? Аллену очень хотелось верить, что да, похож... Потому что один кнут — это хорошо, и даже очень, но, когда отведаешь этого кнута раз двадцать подряд, все-таки хочется попробовать хотя бы крошку пряника.

"Кто я для него? — раз за разом задавался Аллен вопросом. — Он называет меня "мелким", "шпенделем", "недоростком", но только не по имени. Ну так и учитель меня по имени редко называл, все больше "нерадивым учеником". Он постоянно говорит о том, что я никудышный боец, но я же видел, видел, что он смотрел одобрительно, когда я завалил тех акума на прошлом задании! Но как, как понять, о чем он думает? Спросить? — Аллен усмехнулся. — Скажет он, как же! Но... может, попробовать? Намекнуть? Нет... не выйдет ничего, можно и не стараться..."

Впрочем, вовсе эту мысль он не оставил: если бы единственный человек, способный завести Аллена для боя именно в той степени, в которой было необходимо, осознал, что Уокера нужно не только жестоко унижать, но еще иногда и скупо хвалить, цены бы ему не было! Канда, впрочем, ничего осознавать не желал, меняться тоже, и это Аллена очень раздражало. И чем дальше, тем сильнее — он уже осознал свою зависимость от этого человека, как раньше от Мариана Кросса, и ничего не мог с нею поделать. Канда был ему нужен, очень нужен, и Аллен уже осознавал: не только, как пресловутый раздражающий фактор. Было что-то в нелюдимом экзорцисте, что-то, вселяющее уверенность, и это стало для Аллена настоящим наркотиком. К Кроссу он тоже был привязан, но иначе: то ненавидел, то почти любил, маршал вообще был мастером по части вызывания противоречивых чувств у окружающих, но это не выходило за рамки отношений "учитель — ученик". Впрочем, Кросс попросту бы этого не позволил.

А здесь... Аллен чувствовал, что был бы не против подружиться с Кандой, как с остальными. Вот просто взять — и назвать его своим другом. И знать, что в бою он прикрывает его спину не только потому, что они оба экзорцисты, и потерять кого-то из них Орден не может. И осознавать: все те гадости, что говорит Канда, — правда, чистая правда, и слова эти еще более обидны из-за того, что произносит их друг, пусть для твоего же блага. И понимать: скупые слова похвалы, брошенные словно бы мимоходом, — тоже правда. Особенно ценная, потому что сказал это друг... Аллен был уверен — тогда он совершенствовался бы куда охотнее, потому что ударить лицом в грязь перед другом куда неприятнее, чем перед учителем, который готов к твоим неудачам, ждал их и знает, как на них реагировать — он видел на своем веку не одного такого юнца. А друг... друг обругает в сердцах, выскажет все, что думает о таких молодых идиотах, и все это будет от чистого сердца, потому что он за тебя переживал. За тебя, тебя самого, человека, а не своего ученика и вместилище каких-то там идей...

Если бы Канда смог стать ему таким другом... Аллен не сомневался — это возможно. Пусть времени на это потребуется немало, но... Вот именно — "но". Делать первый шаг однозначно предстояло Аллену. Вот только как? Сказать об всем прямым текстом Аллен не мог, да Канда бы и слушать его не стал, он вообще на отвлеченные темы предпочитал не разговаривать. Злые языки сплетничали, мол, это лишь потому, что у него словарный запас ограничен, но Аллен был уверен: Канда молчит не потому, что ему нечего сказать. Просто... Просто натура такая.

Так или иначе, но Уокера все сильнее тянуло к Канде. А что значит — тянуло? Нельзя же просто ошиваться поблизости! Значит — задеть, зацепить, вывести из себя... В управлении скоро привыкли, что эти двое не могут разойтись, не зацепив друг друга. Аллен же ждал подходящего случая: ему нужно было поговорить к Кандой наедине, желательно, не в управлении. Лучше всего на задании — там любой разговор завяжется естественно. Он успел уже убедиться: вне стен управления Канда становится немного другим, научился немного разбирать, в каком он настроении, словом, узнал все, что только мог. Главное — начать беседу, а там уж будет видно...

Случай представился довольно скоро и показался Аллену идеальным: на задание отправляли их вдвоем с Кандой. Ехать предстояло не так уж далеко: сутки на поезде, дальше своим ходом.

Идеальной ситуация, впрочем, только казалась. Для начала, в поезде они ехали в общем вагоне, а там завести доверительный разговор было решительно невозможно. Затем к ним присоединились два искателя, люди, привыкшие слушать и, главное, слышать, при них Аллен говорить не рискнул. Потом приключилось сражение с акума... Никто не пострадал, но в обратный путь Аллен отправлялся с тяжелым сердцем. По счастью, искатели двинулись в другую сторону, а они с Кандой должны были вернуться в управление...

Путь их пролегал через большую деревню, богатую, судя по добротным домам и одежде жителей. Заночевать решили на постоялом дворе — идти на ночь глядя куда-то в поля и спать там на голой земле не желал даже Канда.

Кажется, они угодили в деревню в разгар какого-то празднества: уж больно нарядно были одеты жители, в трактирах шла гульба, да и на постоялом дворе... шумели.

-А что тут у вас такое творится? — спросил Аллен, не утерпев, у служанки.

-Господин не знает? — округлила она глаза.

-Нет, мы же приезжие, — пояснил экзорцист.

-У нас праздник молодого вина, господин! — сообщила служанка. Она была совсем молоденькой, ровесницей Аллена, вряд ли старше, и удивительно хорошенькой. — В этот день снимают пробу с вина нового урожая! Если вам будет угодно...

-Конечно! — воскликнул Аллен, видя, что Канда уже готов отказаться. — Мы с удовольствием!..