Эхо ее дыхания

"Verdammte Scheisse!" — шиплю я.

Ничего подобного мне не приходилось испытывать никогда. Мое тело содрогается от удовольствия. В этом положении мне доступно три места на его теле, удар в которые способен убить или сильно покалечить. И я пытаюсь нанести этот удар, но все, что я могу сделать — это думать об этом, пока мое тело обхватывает его ногами, а он комкает мое платье и стаскивает лифчик, начиная лизать мои соски. А затем его рука опускается, вниз, туда, где находится его пенис, и указательный палец присоединяется к нему, проникая в мою вагину, и я теряю концентрацию. Я теряю время. Оргазм накатывает на меня как взрывная волна. Я едва ощущаю, как он содрогается и кончает внутри меня, выстреливая струю теплой вязкой жидкости глубоко внутрь моего тела. Но потом, так же, как это бывает со всеми взрывами на войне, волна спадает и оргазм заканчивается. Далее, хотя в моих ушах все еще стоит звон, а взгляд замутнен и рассеян, я стараюсь подвести итоги и подсчитать потери. Хотя моя боевая задача изменилась: теперь я просто хочу при первой возможности отступить с поля боя.

Он коллапсирует на кровать рядом со мной, и вот мы оба лежим рядом в пост-оргазмическом 'сиянии'. Мое тело с наслаждением потягивается. Он протягивает сигарету и прикуривает ее для меня. Потом мы оба курим. Я никогда не курил раньше, даже на войне. Мне не нравится это ощущение.

— Ты сказал ей? — спрашиваю я.

Он вздыхает. — Нам обязательно говорить об этом сейчас?

— Я уже достаточно ждала. — отвечаю я с ухмылкой. — И сыта твоими обещаниями.

Он встает и начинает одеваться. Я приподнимаюсь на локтях, прячу сиськи в лиф и приспускаю платье — но не до конца. Я чувствую холодную сырость там, где его сперма сочится из моей киски на покрывало.

Я не могу это сделать. — говорит он, прислонившись к комоду.

— Да-да, это будет стоить уйму денег. — отвечаю я. В моем голосе горькое сожаление мешается с едким сарказмом.

— Тебе легко судить. — комментирует он. — Тебе нечего терять.

— Ты думаешь, мои родители будут счастливы? — спросил я. — Мало того, что ты не еврей. Да ты к тому же еще и гребаный католик, прости Господи.

— Верно. — говорит он. — Ну видишь, все одно к одному.

— Что? — повышаю голос я. — Твоя женушка из хорошей богобоязненной семьи: 'старые деньги', ужасно солидная репутация, и хотя ее папочка подозревает, что ты тыкаешь своей палочкой направо и налево, однако он никак не сможет смириться с фактом, что ты трахаешь еврейку? Не смеши меня!

Он награждает меня тяжелым взглядом и говорит с нажимом: — Лизель! — Я слышу в его голосе предупреждение, но сама Лизель явно не впечатлена.

— Рональд! — отвечает она, передразнивая его тон. Затем снова становится серьезной. — Я хочу, чтобы ты, наконец, решился взять на себя ответственность. Не будь таким... как это у вас говорится? Не будь таким цыплячьим дерьмом!

Рональд смотрит на меня долгим пристальным взглядом, и я вижу, что в его голове копошится какая-то идея, доставляющая ему наслаждение. И пока эта потаенная мысль с ним, этому типу похрен, что говорит ему Лизель, или что она думает о нем. Это какая-то извращенная фантазия, благодаря которой он сегодня проснулся счастливым. И меня — настоящего меня — она очень беспокоит. Почему этот парень сегодня проснулся счастливым. От того, что изменяет жене? От того, что вертит, как хочет, этой бедной женщиной? Что он знает такого, чего не знаю я?

Он принял решение — и оно его явно возбуждает.

— Эй. — говорит он. — Иди ко мне.

— Зачем? — спрашивает мое тело после паузы.

— Я хочу тебе дать кое-что.

Его возбуждение вызывает во мне любопытство. Определенно, Лизель тоже заинтригована. Я встаю с постели, оправляю платье и приближаюсь к нему. Стоя напротив, я понимаю, что без каблуков я ниже его на добрых четыре дюйма. Я смотрю, как он прячет руку за отворотом пальто и достает что-то из внутреннего кармана. Я улыбаюсь в предвкушении сюрприза...

... И вижу нож. Стилет. Мне знакомы клинки этого типа. Это армейский нож для спецопераций. Такой инструмент — или очень похожий — есть в комплекте бойца Дельта Форс.

— Was machst du damit? — растерянно произносит мое тело, но в своих мыслях я яростно пытаюсь рвануться в сторону, чтобы уйти с линии удара, а он в это время хватает меня за плечо и погружает нож в живот по самую рукоять. И я думаю, именно так и закончилась жизнь реальной Лизель. Потому что потом сценарий фильма, в котором я был беспомощным зрителем, кончился, и произошло много событий, явно не предусмотренных сценарием, и они происходили очень быстро.

Я схватил его правую руку — руку с ножом — своей левой рукой и сжал изо всех сил. Час назад таким захватом я мог бы превратить кости его кисти в порошок. Сейчас я сумел просто крепко схватить его. Одновременно правой рукой я сбил его левую, вцепившуюся в мое плечо. Не мешкая ни мгновения, я скользнул вперед, разворачиваясь влево, и правым локтем нанес удар ему в челюсть, вложив в него всю инерцию движения.

Всё было не так. Чувство равновесия, сила мышц, скорость реакции — всё. Этим ударом я должен был отправить его в глубокий нокаут. Вместо этого он просто шатнулся в сторону и отпустил рукоять ножа. Только после этого я выпустил его руку и разорвал дистанцию. Это было хорошо. Большинство людей в подобной ситуации делают ошибку, пытаясь достать нож из раны, но на самом деле, если вас ударили ножом в корпус, лучшее, что вы можете сделать — оставить его там, где он есть. В животе полно важных органов, которые перестают работать, когда ты выпускаешь из них кровь, так что лучше оставить нож на месте — он, по крайней, мере заткнет дыру, которую решил сделать в тебе добрый дядя.

И все-таки. Непросто это — драться, когда из тебя торчит нож. Непросто хотя бы потому, что нельзя дать парню напротив тебя снова схватить его.

Рональд, между тем, уже был готов сделать это. Он отошел от удара и надвигался на меня. Выражение его лица было непередаваемо — странно, что я нашел возможность отметить это в таких условиях. Он был в ярости. Он был возмущен до глубины души — как будто я осмелился отнять у него любимую игрушку. Что-то, принадлежащее ему по праву.

Он рванулся вперед, пытаясь ухватить меня за волосы. Если бы у него получилось, он мог бы просто удерживать меня на расстоянии вытянутой руки и методично забить до смерти. Я отклонился назад, и моя голова оказалась вне зоны досягаемости. В то же время я использовал это движение, чтобы вздернуть ногу и, довернув бедро, на встречном движении впечатать каблук ему прямо в коленную чашечку. Наградой мне стал негромкий хруст и сдавленный крик противника.

Мы оба замерли на секунду. Он не мог поверить в то, что происходит с ним. Я не мог поверить в то, что происходит со мной. Наши глаза встретились. Я сделал глубокий вдох. Он снова двинулся ко мне. Его левая нога подвела его и подвернулась, и он ухватился за кровать, чтобы не упасть.

— ПОМОГИИИИИИИИИИТЕ! — я заорал во всю глотку. — На помощь!!! Изнасилование! Пожар! Позвоните 911! На помощь!!!

В этот момент он, наконец, принял решение убираться отсюда к чертям. Пошатываясь и прихрамывая, он толкнул дверь и вывалился в коридор, отпихнув какого-то типа, маячившего за порогом. Человек удивленно посмотрел вслед Рональду и обернулся ко мне. Я не различил его лица, мне уже становилось трудно дышать. Я упал на колени. Парень застыл на пороге, он, видимо, был в шоке.

— Не надо... — задыхаясь, я прижал руки к животу, бережно обхватив рукоять ножа. — ...Вынимать... нож. — а потом я завалился набок и отрубился.

* * *

На минуту я пришел в себя в реанимационной комнате. В горле у меня торчала трубка. Это было адски больно. Люди суетились надо мной, деловито повторяя слова, которые раньше мне приходилось слышать только на поле боя. Столько-то кубиков этого, столько-то граммов того... Боли было с избытком. Я чувствовал онемение и странное давление в области кишечника — ощущения знакомые. Я уже получал достаточно серьезные ранения, когда ты пересекаешь границу между болью и онемением. Кто-то вколол мне обезболивающее. Но горло все равно ужасно саднило. И мне было страшно. Я сжал кулаки. И ногти впились мне в ладони. Кто-то закричал: 'Господи, она очнулась! Сестра! Отключите эту женщину, мать вашу!' Чья-то фигура склонилась надо мной, вводя шприц в катетер, который, по-видимости, торчал из моей руки. Затем все вновь стало далеким-далеким и исчезло.

В следующий раз я очнулся уже в кровати. В комнате было темно, и моя постель была отгорожена белой ширмой. Я огляделся — все мутное, трудно сфокусировать взгляд. На столике рядом со мной стоял бокал со льдом. Я потянулся к нему и замер.

Рука. Моя правая рука. Это была ее правая рука. По-прежнему. Я сражался за свою жизнь в теле женщины. Я получил нож в живот в теле женщины. Мне некогда было думать об этом. Тогда мне достаточно было того, что я снова могу двигаться и снова могу действовать, и не было дела до деталей. А теперь вот... рука. Её рука.

Это было на самом деле. Чужая рука. Я мог двигать ею, я чувствовал её. Но это была не моя рука. Пальцы тоньше, кисть уже и кожа мягче. Не было никаких шрамов. Ну и, конечно, длинные ногти со следами красного лака на них. Я посмотрел на левую руку и увидел простое изумрудное колечко на левом пальце. Золотое, с небольшим округлым камешком. Когда я поднял руку, за ней потащилась трубка капельницы. Я смотрел на руки. Они были очень тонкие, очень бледные. В интимности этого момента было что-то особенно жуткое. В моей кровати было чужое тело и я — внутри. В этом была вся беззащитная и ужасная неприкрытость секса — безо всяких удовольствий, сопровождающих его.

Я скинул с себя одеяло и потянул за край сорочки. Я мог видеть свои бедра и пылающий треугольник рыжих волос между ног. Ужасно бледная кожа — мой живот напоминал озеро парного молока. Я потянул одежду еще выше и увидел конструкцию из пластыря и бинтов поверх дыры в животе. Она была рядом с ребрами, и это объясняло, почему я потерял сознание. Рональд, судя по всему, задел легкое, когда пырнул меня ножом. Я вырубился, потому что начал задыхаться.

Я повел рукой дальше и ощутил груди. Среднего размера. На удивление упругие. Чувствовать их, и чувствовать, что я чувствую их, — это был совершенно сюрреалистический опыт. Но я все еще отчасти испытывал то онемение, которое возникает после серьезной травмы, так что все равно не мог избавиться от ощущения, что стал жертвой тщательно продуманного розыгрыша.

Я заново прокрутил в голове все, что со мной случилось за последний день. Я не мог найти этому никаких внятных объяснений. Но факт налицо — я либо оказался в чужом теле, либо мое собственное тело было трансформировано в тело другого человека. Значит, когда ко мне придут спрашивать, что случилось, мне придется играть роль этой женщины — кем бы она ни была. Раз уж какой-то тип по имени Рональд сперва трахнул меня, а потом попытался убить, — рано или поздно кто-то начнет задавать мне вопросы, чтобы выяснить подробности покушения на убийство. А их неизбежно будут сопровождать вопросы о том, кто же я, черт побери, — и у меня не будет никаких ответов. Я знаю испанский, я могу объясниться на полудюжине афганских племенных диалектов, но я не знаю ни слова по-немецки. Имя этой рыжеволосой германоязычной еврейской женщины было Лизель — и это все козыри, которые оказались у меня на руках.

Вот еще что — похоже, что сценарий убийства был как-то связан с искривлением времени или это было что-то типа мистического повтора событий, произошедших много лет назад. Одежда — моя и Рональда, — и то, как странно повел себя клерк за конторкой отеля, подтверждало эту версию. Потом, нож, который он использовал. Я знал историю этих ножей — в Первую мировую войну такими клинками пользовался британский спецназ. Таким образом, это подтверждало версию, что никакой Лизель в 2010-м году попросту не существует. Нет в современном мире такого человека. Значит ее семья не придет навестить меня. Это неплохо. Но это также означает, что я не смогу выдать себя за Лизель. Я не смогу просто назваться ее именем и ждать, пока кто-то принесет мне ее паспорт или водительскую лицензию.

Но даже сейчас, когда я размышлял о том, что влип по уши, глубоко внутри меня глухо поднималась волна радости. Со мной происходило то, чего не случалось уже восемь с лишним лет. Чудо. Кто-то использовал против меня магию. Кто-то пытался меня убить, после того, как использовал магию. Магия. Волшебные сказки. Добро и зло — после стольких лет серого 'все равно'.

В какой бы жопе я ни оказался, у меня снова появилась причина просыпаться по утрам.

Я мысленно наметил стратегию дальнейших действий, прикрыл глаза и в первый раз за очень долгое время забылся крепким спокойным сном.

* * *

Я проснулся на следующее утро, когда сиделка принесла мне завтрак. Это была пожилая женщина в старом больничном комбинезоне. Она улыбнулась и спросила, как я себя чувствую. Я ответил, что тело немного онемело и побаливает живот, но в целом всё хорошо. Она оставила мне тарелку с кукурузными хлопьями, зеленое яблоко и маленький пакет апельсинового сока. Я все съел и выпил. Вкус был такой же, как раньше, хотя рот у меня теперь был совершенно другой.

Доктор пришел через полчаса. Тоже пожилой. Белый дядька далеко за пятьдесят в очках с коротко стрижеными седыми волосами.

— Мисс Крёйцер. — начал он. — Меня зовут доктор Аллен. Sprechen sie English?

— Я не говорю по-немецки, доктор. — ответил я гортанным девичьим голосом Лизель. — и вы можете называть меня Лизель.

— Я... — он помедлил, обдумывая слова, — Единственный документ, который нашли при вас, был... антикварным. Ну, или это была современная реплика антикварного документа. И он принадлежит женщине германского происхождения по имени Элизабет Ханна Крёйцер. Рождена в Берлине в 1912 году. Американское гражданство с 1927 года. Никаких фото или их аналогов, но рост, вес, цвет глаз и волос совпадают с вашими.

Это подтверждало мои подозрения. Искривление времени было частью этого заклинания — или как назвать то, что со мной проделал Рон?

— Конечно, этот документ — бутафория. — ответил я. — Но тем не менее я Лизель Крёйцер.

— Мисс Крёйцер, вы не возражаете, если я спрошу...

— Что произошло? — подхватил я. — Значит, его еще не поймали?

— Нет. Не поймали.

— Интернет-свидание. — ответил я спокойно. — Это был парень, с которым мы познакомились в Интернете. Вы знаете, мы планировали, что это будет такая ролевая игра. Шпионы во время войны — ну, вы смотрели Касабланку? Я... Я думаю, мне следовало быть осторожнее. Я ведь даже не знаю его настоящего имени.

— Окей, мисс Крёйцер. Там в холле дежурит офицер, который охраняет вас на случай, если тот парень захочет проникнуть сюда. Сегодня к вам еще должны заглянуть детективы — снять показания. Точного времени я, к сожалению, не знаю. Ладно, хватит об этом. Я пришел сюда поговорить о вашем ранении. Вы готовы?

— Да. Конечно.

— Тот, кто напал на вас...

— Рон. — поправил я.