Шоколадный Сфинкс

Сфинкс нехорошо оскалилась:

— Итак, она танцует в темноте. Она чёрная-чёрная, ей нечего терять, и не о чем жалеть. Она не умеет плакать, но она иногда грустит, глядя в окружающий её мрак. Она лучше других, но не счастливей. Она живет в темноте. Что ей нужно?

Я честно призадумалась и неуверенно предположила:

— Ей нужны деньги, чтоб свечи купить?

Сфинкс приподняла красивые брови:

— Тяжелый случай... что же, малышка. Позови меня, когда узнаешь ответ...

Глава 2 Лара-ти

"Золушка была скромной девушкой, чистой и вежливой. Вредная привычка у неё была одна — она разговаривала с мышами, щётками и т.д. Но Вы, читатель, должны её простить: все беды юных девушек — от одиночества. А Золушка, увы, была очень одинока..."

Я проснулась от голода. Живот свело судорогой, и я со вздохом выбралась из тёплых объятий Тимми. Повезло, сегодня — базарный день, так что, думаю, поесть удастся!

Я собралась уже выскользнуть из комнат, но меня догнал голос Тима:

— Ниа, оставь Сфинкса у меня, хорошо? Не забирай его, пусть так и лежит в шкатулке. Забудь о нём!

Я не стала спорить — Тимми понимает, как мне нужны деньги, и не станет зря говорить.

Улица встретила меня мерзким холодом и тоненьким ледком, противно трещащим под ногами. Я поёжилась от ледяного ветра, печально хлюпнула носом и побежала в сторону торговых рядов.

Несмотря на раннее утро, базар гудел, как разворошенное осиное гнездо. Среди прилавков сновали покупатели, продавцы горланили во всю мощь лужёных глоток, повсюду раздавались крики торгующихся и отборная матерщина. В толпе ловко лавировали воришки — этих я замечала сразу, как, впрочем, и они меня. Как говорится, свояк свояка...

Усмехнувшись, я винтилась в базарную толпу, стараясь держаться подальше от жёлтых мундиров городской стражи. Ненавижу жёлтый!

День начался крайне удачно: мне удалось незаметно срезать мешочек с деньгами у молоденькой служаночки, посчитавшей, что вполне сможет скупиться сама. Девчонка была не намного старше меня, но семья у неё была явно получше. Я невольно позавидовала её бледной коже, просвечивающейся до голубеньких жилок, и порадовалась, что эту дурочку, скорей всего, хорошенько выпорют!

Опустив голову, я быстрой походкой поспешила прочь. Добыча знатная, теперь главное — не нарываться, не попадаться никому на глаза, не нарываться...

— Эй, смуглокожая крыса! А ну стой! Это наша территория!

Разорви мою печень!!! Только этого не хватало!! Тихо выругавшись, я, не оглядываясь, побежала. Смотреть там не на что — я слишком хорошо знала этот высокий, чересчур писклявый для парня голос, который больше б подошёл певичке, чем громадному верзиле. Злые языки говорили, что Хорьку в детстве кто-то отхватил достоинство, вот он теперь и пищит, как прима оперы. Вот и пел бы свои арии, так нет, этот отморозок любил вымещать злобу на других! Это б было не так страшно, не будь он шестёркой Циркача, на территории которого я сегодня промышляла без разрешения...

Они бежали за мной по пятам, я неслась, как угорелая, не разбирая дороги и постоянно на кого-то налетая. Сзади виртуозно матерились — ещё бы, бег с препятствиями мне всегда удавался! Разрыв между нами увеличился, парней это напрягло, и возле моей головы просвистел увесистый камушек. Взвизгнув для храбрости, я начала отчаянно петлять, но снова — не повезло: очередной булыжник врезался мне в спину. Рассудок помутился от боли, я упала на колени, они заулюлюкали, поднажали...

Я вскочила и снова побежала, прихрамывая и морщась. Теперь мы были на равных — мой хребет словно одеревенел, и, как я ни заставляла себя бежать, поняла, что замедляюсь.

— Попалась, крыса! — пропищал Хорёк, а я с ужасом поняла, что впереди тупик...

— Попалась, крыса! — пропищал Хорёк, а я с ужасом поняла, что впереди тупик...

Я застыла. Боль застилала глаза, но сдаваться нельзя ни в коем случае — эту истину я усвоила ещё в глубоком детстве. Всхлипнув, я побежала быстрее. К стене.

Преследователи не спешили. Они перешли на шаг и, улюлюкая, начали медленно сжимать кольцо.

Я упёрлась ладонями в стенку.

— Всё, крыска, добегалась! Хоть и страшная, как Бездна, но, может, на что сгодишься!

Я обернулась и пристально посмотрела на заплывшего от выпивки, чуть косоватого Хорька. Глядя на это быдло, я вдруг поняла — да никогда!

Оскалившись, я прижалась спиной к стене, сжав в кармане кинжал.

Драться буду! До последнего! Меня они не получат...

Они загоготали и начали приближаться. Я в очередной взгляд окинула переулок безнадёжным взглядом — и едва не запрыгала от радости: в нескольких метрах от меня виднелось подвальное окошко, незарешеченное, с выбитыми стёклами. А почему бы и нет?! Я словно бы невзначай сделала несколько неуверенных шагов в ту сторону, придерживаясь за стенку...

И побежала. Рванула с места в карьер!

Окошко было узенькое, остатки стекла тут же впились в руки, оцарапали бока — а, плевать! Неловко рухнув на пол, я, не обращая внимания на боль и влажный перестук крови по полу, рванула вперёд.

Было очень темно, под ногами что-то мельтешило — видимо, крысы, — а в нос бил мерзкий, сладковатый запах. Я хорошо его знала: так пахнет смерть от лара-ти.

Лара-ти — ползучая оживающая лиана, дающая потрясающе красивые, ароматные цветы. Они светятся ночью бледным светом, похожим на лунный, и манят, словно магнит, самых редких бабочек. Казалось бы, мечта садовода! Да вот беда — шипи растения отравлены, а листья — сильнейший наркотик нашего мира.Привыкание к ним происходит мгновенно, человек, принимающий лара-ти, возносится над проблемами, боль уходит из сердца, а все силы организма мобилизуются, превращая человека в непобедимую машину, лишая его страха и упрека. Причем никаких последствий для здоровья это не имеет. Круто? Ещё как! Однако есть, конечно же, "но" — каждый десятый листок смертелен. Причём подыхает человек долго, мучительно, несколько недель, сгнивая изнутри. Так мой старший братишка помер. Он пил, как проклятый, воровал, чтоб заработать на один лист лара-ти, испытать удачу и ограбить богача... И, в итоге, подох от покупки, на которую копил всю жизнь...

Я тихонько фыркнула и осторожно двинулась вперёд, слыша, как матерится Хорёк, расчищая окошко от стекла.

Было очень темно. Блеклый свет помогал разглядеть лишь смутные полутени. Я осторожно продвигалась вперёд, полностью положившись на другие органы чувств.

Капает вода. Под ногами мокро. Слышится тихий крысиный писк, а ещё — странное чавканье, заставляющее зябко ежиться. Я неуверенно обогнула большой ящик, стараясь не шуметь. Судя по звукам, Хорек с ребятишками уже в подвале, причем двигаются куда быстрей. Тселт! Акра-сса!

Я сцепила зубы, и, стараясь не обращать внимания на боль во всём теле, постаралась передвигаться быстрее.

Мерзкий запах гноя, мочи и приторной сладости становился всё сильнее, заставляя закусывать губу — среди уличных крыс бытовали нехорошие поверья. Говаривали, что тот, кто увидит жертву лара-ти, рано или поздно последует за ней.

Но мне не страшно.

В конечном итоге, братишку-то я хоронила...

— Хорёк, стой. Чувствуешь, чем несёт? Не суйся туда, девкины дни давно сочтены...

— Идиоты! Нашли чему верить! Ноги в руки — и бегом за девкой! Она должна получить то, на что напросилась!

Презрительно сморщившись, я, пошатываясь, побежала. Просто для того, чтоб двигаться...

И тут впереди замаячил свет. Призрачный, мутный квадрат окна стал для меня светом надежды. Прикусив губу, наплевав на всё, я удвоила силы. У меня теперь есть цель — окно. Остальное не важно...

За спиной раздался очередной взрыв матерщины, а я тихонько рассмеялась. Перебьётесь, мальчики!

... Это был очень показательный урок. Самонадеянность — зло! Стоило мне поверить, что всё хорошо, как я поскользнулась и, взвизгнув, рухнула на что-то мягкое и липкое.

Нечто застонало.

Оцепенев от ужаса, я, задыхаясь от мерзкого, хорошо знакомого запаха, таращилась на полусгнившего мужчину, ещё живого, но уже мало напоминающего человека.

Выгнили полностью глаза, оставив только пустые глазницы, сочащиеся сукровицей; яд лара-ти почти полностью уничтожил губы, обнажая "вечную ухмылку" черепа, просели щеки и переносица, кожа сползла с рук, почти полностью обнажив кости. И одна из этих рук в агонии намертво обхватила моё запястье, и жуткое существо, судорожно отхаркивая гной и кровь, просипело:

— Возьми... в верхнем кармане... убей...

Я вздрогнула.

Братик тоже смерти просил. Сам он что ни пробовал — не помогало: лара-ти не позволяет своей жертве умереть, тем самым избежав приговора. Тут посторонняя помощь нужна...

— Да, — шепнула я, — Терпи, братик, я сейчас...

И тут услышала отборную ругань просто за своей спиной. Судорожно вздохнув, я медленно обернулась.

Хорёк с товарищами застыли в нескольких шагах, и лица их выражали жуткое отвращение. Судорожно сжавшись, я придвинулась к гниющему полутрупу — его я сейчас боялась куда меньше.

Повисла тишина, которую взорвало дикое, бабье какое-то верещание Хорька:

— Да я эту извращенку и пальцем не трону! Забить тварь заразную и сжечь на сет! Пусть сдохнет!

— Пусть сдохнет!

Я глянула на них — и поняла, что умру. Попыталась вскочить — но склизкая рука сильнее сжала мое запястье.

-... в... кармане... — судорожно всхлипывая, просипел несчастный наркоман. Я увидела, как Хорёк, медленно наклонившись, подхватил с пола какой-то ржавый брус. Его приятели тоже вооружались.

Не сомневаясь больше, я сунула руку в карман липкой от гноя одежды, надеясь найти там оружие... и нащупала листья. Бархатистые, резные, напитавшиеся выделениями умирающего человека, они просто божественно пахли...

Мне стало дурно. Нет, он издевается...

И тут на меня посыпались удары. Всё, что я сумела — это привычно сджаться в клубочек. Спина... почки... снова спина. Боль расползлась по позвоночнику, я кашлянула кровью, мир слился в одну сплошную полоску...

— Гля, что я нашёл! Швабра — ей самое то! Оприходуем девку, пусть узнает, чё такое любовь! Гы! Нечего с трупами обжиматься!

Меня, несмотря на сопротивление, повернули, я увидела сквозь алую пелену прыщавого урода со шваброй, заплвшего от выпивки.

И мне стало всё равно. По-звериному извернувшись, я сунула ароматные листы, зажатые в кулаке, в рот. Все пять штук.

И мне стало всё равно. По-звериному извернувшись, я сунула ароматные листы, зажатые в кулаке, в рот. Все пять штук.

Суждено сдохнуть — сдохну. Но один из листков точно сил мне даст! А потом и сгнить не жалко! Уже все равно...

Они были потрясающими на вкус. Кисло-сладкие, сочные, хрустящие...

Избавление накатило волной. Боль прошла, страх тоже, и я поняла, что, должно быть, чувствуют Боги! Это была свобода, полная свобода! От всего...

Кажется, Хорек понял. Возможно, оттого, заглянув мне в глаза, он судорожно закашлялся и попятился.

Наивный.

Сила живым огнём заструилась по жилам. Я молниеносно вскочила, ухватила типа со шваброй за руку и сломала ненужную уже конечность. Его вопли стали бальзамом на душу! Ласково улыбнувшись орущему идиоту, я выхватила у него швабру. Поразвлекаемся?...

Я сидела под мостом и стучала зубами. Было очень холодно. Да разве может быть тепло, если ты только что час плескался в речке, смывая свою и чужую кровь, когда на дворе — конец осени?

Я всхлипнула и судорожно закашлялась. День клонился к вечеру, и чудная эйфория, переполнявшая меня, начала понемногу сходить на нет. Боли я ещё, правда, не чувствовала — хоть это хорошо... Но холод уже был.

Я с тоской посмотрела на своё отражение в мутной воде Эртрассы. Замечательная река когда-то была! А ныне — сюда сбрасывают весь магический мусор. Она течёт через Дно. Она — для таких отбросов, как мы, которых не пускают на нормальные пляжи..

Но я теперь знаю точно — есть другая жизнь! У того умирающего мальчика, которому я отрезала голову, были ещё листья. Целая пачка! Хрустящие, шелковистые. Дающие свободу и силу.

Я съела пять листьев, и мне повезло! Я — жива! Почему бы не испытать судьбу снова?!

Я снова и снова прокручивала в голове те ощущения. Вот я прервала муки умирающего мужчины... вот убила Хорька с дружками — медленно, ломая кости, выворачивая внутренности, вытворяя с ними... разное... вот я, пользуясь нечеловеческой скоростью, гуляю по богатым кварталам города, в которых не стоит защита от рабов лара-ти, и воровала себе и вкусную еду, и красивые побрякушки...

Я, прикрыв глаза, снова мысленно поблагодарила умирающего человека за милость. Спасибо, кем бы ты ни был... ты показал мне весь мир, и за такое даже умереть — не страшно!

Стемнело, и я, стараясь держаться в тени, поползла домой, кутаясь в теплую ворованную курточку. Каюсь, возвращаться мне было страшно — я даже не представляла, что скажу Тимми. Он так всегда мечтал вырастить из меня леди, так хотел, чтоб я была честной, достойной, чистой... глупый усатый Тимми, какой ты наивный! И как я люблю тебя даже за то, что ты у меня есть... И я хочу, чтоб ты и дальше верил, что я — маленькая наивная девочка...

Нельзя, чтоб Тимми узнал про листья!

Приняв это решение, я ускорила шаг. Надо ещё успеть спрятать наживу...

Глава 3. Выбор

"Золушка была скромной девушкой, но где-то там, в глубине души, она всегда мечтала о своём принце. Она любила его без памяти..."

— Где ты была? — возмущенно поинтересовался огромный таракан, — Ты в курсе, сколько времени? Приличные девушки в такое время не возвщаются!

Я фыркнула и обняла своё чудовище:

— Тимми, солнце, прости меня, лахудру! Я виновата, задержалась на работе. Зато новую куртку купила! — да, я говорю Тимми, что работаю. Он волнуется — ведь я девушка, мне всего 15, — но терпеливо ждёт меня каждый день. И переживает за меня...

— Наконец-то! А то я уже просто не знал, что делать с той рванью, в которой ты ходишь!.. Ты хоть поела?

Я кивнула. Тим радостно встопорщил усы:

— Отлично! Значит, поучим па. Хочешь?

Я покачала головой. С каждой минутой действие лара-ти проходило, и боль возвращалась. Мне не хотелось ничего...

— Тим, я устала, — пробормотала я. Таракан дёрнул усами:

— Ты б хоть разделась! Тут жарко...

Я снова покачала головой. Моё тело было в жутком состоянии, и, хоть я и не чувствовала боли, раны не позатягивались, но начали гноиться, поналивались громадные синяки. Если Тим увидит, во что превратилось моё тело...

— Тим, я устала. Очень-очень... Давай спать!

Таракан страдальчески вздохнул, пошевелил усиками и превратился в большущего кота. Очень красивого. Я выпучила глаза:

— Ты чего?!

Тим прищурился:

— В облике кота я умею лечить, и потом, становлюсь мягче и теплей. Самое то с учётом того, что тебе надо раздеться полностью. Одежда к ранам присохнет — хуже будет...

Я замерла:

— Ты...

— Ниа, я же не слепой! От тебя пахнет кровью, ты прихрамываешь и морщишься при каждом движении, а ещё — я чуть не убил тебя, когда ты вошла. Подумал, что наркоман какой-то...