Красный рассвет

Он здорово походил на местного: черные как смоль волосы, такое же смуглое лицо, с карими глазами. Но местным, командир 40-й Витебской бригады, а теперь главный советник по авиации, не был. Зато 'дома' он считался очень перспективным командиром, одним из лучших, поэтому и оказался здесь. Я тоже был здесь и наверное по этой же причине, вот только 'труба' у меня была сильно 'пониже'...

Проснулся еще затемно. Дом уже встал, звенели ложки, скрипели дверцы шкафов, гудели полы. Жильцы торопились, жильцы собирались на работу и в школу. Мне спешить было некуда. Распахнув окно, я в очередной раз наблюдал за рождением дня. Смотрел, заново переживая свой сон...

День прошел в сером тягучем фоне. За окном периодически моросил мелкий занудный дождик и настроение резонировало с гнилой, осенней погодой. В такое время лучше сидеть дома, в тепле. Потягивать горячий час с лимоном и греть ноги в теплых шерстяных носках. Но меня сегодня понесло в поликлинику... В эту затхлую, больную атмосферу с казенными зелеными стенами, равнодушными, задерганными врачами и наглыми бабками. В эти длинные медленные очереди, постоянную суету, путаницу, талончики и вечно закрытые кабинеты...

Лучше бы не ходил. Вернулся поздно, уставший, как собака, с разноцветными пятнами в глазах, покрытый дурнотным потом.Поход в поликлинику вымотал, а купленные в магазине два килограмма картошки добили. Плюхнулся в кресло, пытаясь отдышаться. Быстро, очень быстро я стал выдыхаться. Это еще один звоночек, что времени мало, что его практически нет.

После возвращения три часа корпел над переводом. Работал, а в затылке тяжело ныло. Мысли периодически путались, дело двигалось медленно. Легче было бы лежать, отдыхать. Но без этих заработковмоя и без того более, чем скромная жизнь, скатилась бы в откровенную нищету. Лучше умереть от головной боли, чем просить у помощи. Да и просить-то не у кого: осталась одна сестра, что одна, без мужа, дочку растит.Так что лучше я сам как-нибудь. Скоро сессия — попрут косяки нерадивых студентов, меняющих родительские деньги на мое время и знания. Дипломы, курсовые, мои любимые шабашки... Это немного легче, чем перевод текстов. Пусть я и сдал за последний год, но с этим справиться могу. Это не Марина-соседка...

— Леха-а! — плечистый брюнет с упрямой складкой поперек бровей, стиснул меня в объятиях. — А-а, чертяка, здорова! И ты здесь! Какими судьбами?Один приехал? Вот так подарок, елки-палки.

Мы двигались гуськом по узкой, выложенной камнем тропинке, охватывающей полукругом стоянки. Ветер гудел в проводах, засыпал глаза мелкой противной пылью. Она летела плотной серой пеленой от разбитой в труху травы летного поля. Я глядел на широкую, перетянутую ремнями портупеи спину Сергея и не мог поверить, что встречу его здесь, в тысячах километров от жарких волжских степей. Как быстро минули эти веселые, курсантские годы. Первые полеты, полынный запах аэродрома, сладкие астраханские арбузы...

— Про наших что слышал? — он обернулся, щуря слезящиеся от пыли глаза, — Видел кого? Кстати, на людях зови меня Горсиа, а то мало ли что...

-Видел Витьку Иванова! Он сейчас в Кировобаде, этих учит. — Я показал взглядом на двоих местных, бредущих навстречу.— А меня, если что, зовут Алекс. Из немцев буду...

Мы сошли с тропинки, пропускаяедва плетущихся механиков. У них были черные от въевшегося масла руки, а глаза красные, с воспаленными веками. Завернутые в разноцветные, клетчатые одеяла они здорово напоминали мексиканцев в своих пончо. Не хватало лишь знаменитых сомбреро. Испанцы прошли и Серега, наклонившись к моему уху, громко зашептал:

— Машин мало, учти. Но сейчас у нас, сразу пятеро в больницу слегли, есть одна свободная. Трое на винт намотали, комиссар два дня нас чихвостил. Остальные простудники, тут погодка видишь какая? Одним чаем спасаемся.Ты на это упирай, командир, думаю, согласится...

Проснулся я в кресле, уткнувшись лицомвдо сих пор непереведенноетехническое описание, залитое натекшей из носа кровью. Еще один звоночек, могущий вскоре обратиться погребальным звоном.

Дом затихал, погружаясь в сон, а мне уже не спалось. Сон навел на очень интересные мысли. Решив проверить, я включил ноутбук и ввел в окошко Яндекса слова 'Сергей Черных летчик'. Через полсекунды браузер разродился ворохом ссылок и я защелкам мышью, проверяя. На голове зашевелились волосы. С черно-белой фотографии на меня смотрел человек, с которым я только что разговаривал во сне...

Я лихорадочно бродил по комнате, пытаясьсосредоточится, понять происходящее. Ходил, скрипел рассохшимся паркетом, взяв чайник, пошел на кухню. И только тут, в царстве тараканов, кислого запаха и прогорклого жира я вдруг понял, что во сне это не я. Он другой, более высокий, крепкий, решительныйи куда более сильный. Но между тем, мне он был определенно знаком. Я его когда-то видел. Очень давно и смутно, но видел. И даже примерно помнил, где икогда это могло быть...

Поиск в интернете и семейном альбоме ничего не дал. Но в памяти уже поселилась заноза. Сидела крепко и никак не давала покоя. Оставалась надежда на старшую сестру.Давно еще, лет восемь назад, она составляла семейное генеалогическое дерево. Моталась по оставшимся старикам, собирала древние фотографии, расспрашивала, записывала. Вот только я с ней ужегод практически не разговариваю. Как родителей похоронили, так и кончилось все общение. Но заноза в голове, мешала жить, отравляла, и я все же решился...

Телефон долго гудел сигналом. Я уже думал, что половина одиннадцатого вечера это не самое лучше время для звонка, когда, наконец, она ответила.

— Да! — в этом 'да' смешались удивление настороженность и раздражение.

— Юля, привет! — зачастил я. — Это я, Леша!

— Я знаю!

— Слушай! Такое дело! — я не звонил ей несколько месяцев, но отчего-то позабыл все приличия и вежливость. — Помнишь, ты собирала про родню инфу всякую? А фотография дедова брата у тебя есть? Ну, того, что военным был.

— Деда Леши, что ли? А тебе зачем? — к раздражению в ее голосе примешалось толикалюбопытства.

— Его Леша звали? Мне фотографию надо! Очень надо!

— Леша, — устало ответила сестра. — Тебя, кстати, назвали в его честь. Ну да ладно...

— Скинь, пожалуйста, фото мне на мыло. Хорошо? Кстати, — запоздало вспомнил я, — как там малая поживает?

— Нормально, — отрезала она и отключилась.

Мда. Пообщались. Ну, а в принципе чего я еще хотел? Восторгов, что родной брат в кои-то годы соизволил позвонить и поинтересоваться как дела? Нет ничего удивительного, что меня похоронили заживо. Я ведь приложил к этому столько сил, ведя жизнь отшельника, позабывшего про всех и вся.

Тем не менее, минут через десять 'Mailagent' коротко звякнул, оповещая о новом письме. Я торопливо открыл, поругивая провайдера, ждал, пока загрузится фотография. Ждал, наверное, секунд двадцать — сестра скинула необработанный скан, приличный по весу.

Юля, наверное, сканировала в цветном режиме, и изображение вышло желтоватым, точь-в-точь как старая фотокарточка. А еще оно было очень четким, словно снимали не на какую-нибудь древнюю 'лейку', а на вполне себе современный 'Canon', с мощным объективом и полноразмерной матрицей.

Дед был запечатлен в будёновке и военном френче, с кубарями в петлицах и каким-то значком на груди. Я понял, что видел его раньше, видел много раз, но не смог сразу сообразить где. Мозги словно набили ватой, мысли закисли, гоняясь одна за другой. Но точно я точно хорошо его знал — вполне себе простое русское лицо: немного выступающие скулы, шрам, пересекающий левую бровь, их характерный разлет.Оно было хорошо знакомым.

Телефон загудел, завибрировал, заставив меня подпрыгнуть. Звонила Юля.

— Получил? — спросила она? — Пришло?

— Да... спасибо. — Я тупо пялился в монитор и отвечал механически.

— Кстати, только сейчас заместила, что ты здорово на него похож. Ну, это если тебя, конечно, вдвое откормить.

Бинго! Ну конечно! Это же надо было собственную рожу не признать. Хотя, в последнее время, она больше напоминает обтянутый кожей череп, но тем не менее.

— Слушай, — осторожно спросил я. — А что с ним стало?

— Погиб, — она хмыкнула. — Точно не знаю, это еще до войны было. Пришла похоронка, что погиб при выполнении служебных обязанностей и все. Сначала думала, что его расстреляли. Просто это в 37-м случилось вот и..., а потом узнала, что погиб.

— Он в Испании был?

— В Испании? — Юля сильно удивилась. — Не знаю! А что он там делал?

— Ну как... там же война была...

— Да?-по голосу я понял, что разговор ей был малоинтересен. Ладно! Спокойной ночи! Заходи в гости, хоть малую повидаешь...

Отложив телефон, я развалился в кресле, пытаясь осмыслить информацию. Не получалось. В крови клокотал адреналин, требовал действия. Сердце зашивалось, а руки от волнения ощутимо потряхивало. Открыв припрятанные на черный день сигареты, закурил, с наслаждением вдыхая горьковатый дымок. В голове сразу зашумело, буквы иконок поплыли в глазах. Щелкнув по окошку браузера, стал искать. Гулял по ссылкам, заглядывал на форумы, лазил по сайтам, копался по справочникам. Искал зацепки, искал совпадения, и они находились. В самых неожиданных местах, мелкие, зачастую невнятные, но их было много. Спать лег уже под утро. Глаза болели от напряжения, голова готова была взорваться, но я был доволен, как слон. Я нашел...

Оливковые деревья пахли пылью и чем-то еще, чем-то незнакомым, но неуловимо-приятным. Смешиваясь со слабым запахом эмалита и разогретого солнцем плексигласа, они щекотали ноздри. Перебивая их, сильно тянуло бензином — это техник умудрился немного пролить, заправляя. Я сидел в кабине и нежился, подставляя лицо теплым солнечным лучам. Солнце пригрело и после промозглой утренней сырости, казалось, что весь дальнейший день будет таким же теплым и светлым.

Рев мотора ударил по ушам, в лицо махнуло холодным ветром и совсем рядом, разметая винтом порыжевшую траву, проехал самолет. Он был совсем близко, метрах в тридцати, со странной, округлой формы хвостом, куцыми, словно обрезанными, нижними крыльями и сигарообразным фюзеляжем. Самолет был какой-то нелепый, смешной в своей архаичности. А его летчик, проезжая мимо меня, козырнул, приложив два пальца к черной коже шлема. Я привстал на сиденье и напутственно помахал ему в след, но тот летчик на меня уже не смотрел. Он повернул голову вперед, а его машина стремительно разгонялась. Она мчалась по серой аэродромной траве, и следом стихал рев мотора. Самолет взлетел — красивая серая стрекоза, и я смотрел на него и улыбался...

Утром, наскоро закончив перевод, я вновь уселся за поиски. Искал уже не столько самого деда — про него информации было мизер, нет, меня интересовали происходившие тогда события. Меня интересовала малоизвестная, но очень жестокая война, залившая Испанию кровью. Война, в которой я принимал участие каждую ночь...

Про переводы пришлось забыть. Сил чтобы их брать и делать уже не оставалось. Я теперь долго, пополдня спал, оставшееся время кое-как вел домашний быт, да торчал за ноутбуком. Вся моя жизнь ушла туда, в сон. Там былиздоровье и сила. Там выполнялось важное и очень интересное дело. А здесь мой счет пошел на дни. Я это уже понял, и смирился. И пока были силы, читал и читал, вливая в себя интересующую информацию. Мне казалось, что таким образом, я снова попадаю в сон, становлюсь к нему ближе. Так было немножко легче и не так страшно...

Вой сирены, резкий и противный, ударил по ушам, разбудил. Я вскочил с койки, спросонья опрокинув стул, и тут же, совсем рядом, легла целая серия взрывов.

Бах! Бах! Бах!

Стены содрогнулись, оконная рама ввалилась в комнату, едва не засыпав битым стеклом, щели дощатого пола взорвались фонтаном пыли.Запах штукатурки саднил горло, запорошил глаза. Все было в черной пелене, и лишь отблески пожара, светящие в изломанный оконный проем, показывали направление выхода.

Бах! Бах! Бах!

Я выпрыгнул прямо в окно — искать дверь и петлять коридорами в этом черном хаосе было сущим самоубийством. Бросился бежать к гаражам, там наверняка стоит 'Сюиза' нашего командира, можно быстро проскочить до аэродрома, и, с чем черт не шутит, взлететь. Вокруг темень, лишь пожар за рощей давалнемного света. В этой темноте доносящийся с неба самолетный гул, звучал особенно страшно. Это противное 'у-у-у' моторов 'Юнкерсов' заставляло шевелиться волосы на затылке, прибавляло ногам прыти.

Я перескочил невысокую ограду, едва не растянулся, споткнувшись то ли о бордюр, то ли о камень. Увидев белый силуэт машины на сером фоне гаражей, прибавил ходу. Пусть и ночь, но мой 'Ишачек' должен был быть заправлен и готов к вылету. Может, повезет, перехвачу одного из этих гадов. Приземлю, чтобы не летал и не будил посреди ночи.

Протяжно завыло, и я бросился на землю, больно ушибив колено. Вжался в камень мостовой, врос в него. Коротко ахнуло, ярким блеском ослепив глаза, и тут же что-то тяжелое навалилось, сплющило, размазало по неровным, шершавым камням, выбило дух, погасило...

...Дернуло так, что меня вытряхнуло из сна. Я проснулся от собственного вопля, мокрый от пота и до смерти перепуганный. Лицо, грудь, горели огнем, и было больно дышать. Голову дробило на части от боли. Не было сил встать и дотянуться до мобильника, чтобы позвонить сестре или вызвать скорую. Меня крутило, как щепку в водовороте. Комната то таяла, то разбивалась миллиардом осколков. Я мог только смотреть по сторонам и ждать, когда же придет смерть.

...Побеленный потолок, лампа с красивым розовым абажуром, салатового цвета стены и веселенькие, пестрые занавески на окнах. Цветы на подоконнике, цветы на столе, желтое одеяло, розовая в голубой горошек пижама. Все это плавало в белесом тумане, то расплываясь разноцветными кляксами, то дрожа в зыбком мареве. Лица медсестер, слившиеся в одно блеклое пятно. Все вокруг расплывалось, как в расфокусированном бинокле. Выделялся один врач — худощавый, подвижный и носатый, он один казался настоящим, не расплывался в горячем воздухе. Он только замерял пульс, температуру и что-то раскатисто тараторил. Но слова доносились как сквозь толстую вату и скудных знаний испанского не хватало. Правда все понятно было и так.

Боль в груди не проходила, а та,которая в затылке, только усиливалась с каждойминутой. Силы не возвращались, и я лежал и смотрел в потолок. Когда засыпал, потолок был белый, свежевыкрашенный, с новой розовой лампой посередине. Когда просыпался, он становился почти серым, с плесенью по углам, а лампа, хоть и имела практически такую же форму, но была желто-серой от старости и пыли. И эта разница между сном и явью становилась более зыбкой, стиралась. И все вокруг стало серым, неразличимым. Смешалось в тусклом коктейле, слилось воедино и адская боль затопила меня целиком. Ее было так много, что она заменила сознание, а потом ушла, не оставив после себя ничего.

Глава

Я проснулся поздно. Долго лежал, улыбаясь и радуясь прекрасному самочувствию.Ощущал себя словно заново родившимся. Боли не было, зато энергияпереполняла, и хотелось незамедлительно вскочить, куда-то бежать, делать что-то большое, нужное, полезное. Это было очень необычно, я не чувствовал себя таким уже очень давно.