Цикл "Попадалово". Книга 1. Право на жизнь

Незнакомая речь с вопросительной интонацией. Смаргиваем слёзы, слишком близко наклонилось ко мне некое постороннее лицо, так... отстраняем визави. Ага, передо мной старуха, примерно моих лет, может, чуть старше и опять трещит на своём тарабарском языке. Приплыли, Татьяна Фёдоровна, иностранное государство, язык вообще ни на что не похож.

Рядом со старухой возникает девичья головка в странном головном уборе, очаровательная малышка лет семи, держит плоскую чашу на деревянном подносике. С трудом принимаю сидячее положение, давненько меня этак не сносило, на обычную простуду не похоже, пневмонией сие состояние тоже не назовёшь...Непонятно!

А старуха смотрит с опаской, почему бы? Девчушка, напротив, глазки восторженно распахнула. Опять непонятно, ладно, разберёмся. Вот только как с ними разговаривать? На каком таком пиджине изъясняться будем, сударыни? Будем проще, прикладываем руку к груди, для большей внушаемости пальчиком в себя потычем:

— Татьяна!

Малышка пискнула:

— Яна?

— Яна, Яна, — киваю, пусть уж так.

Указываю на девчонку:

— Ты?

— Сэнна.

Старуха низко кланяется:

— Беата.

Познакомились, слава богу.

Срочно учим здешний язык! Как мне удалось втолковать обеим это вполне естественное желание — отдельная и героическая баллада, однако, как в сказке — долго ли, коротко ли — но дело пошло. Первой врубилась девчонка и живенько притащила гору берёсты, уголёк и процесс пошёл.

Встать с постели мне разрешили не скоро, что и неудивительно, тело практически не слушалось. Кормить почти не кормили седмицу, зато поили отварами от пуза, ибо, как мне объяснили с пятого на десятое, следовало вывести яд той кобальтовой гадюки. Как можно укусить человека, чтобы он не почувствовал змеиного укуса, я так и не поняла, языковый барьер, мать его! Здешней мовою я владею на уровне "моя твоя не понимать", но попросить воды уже могу, на горшок проситься тоже выучилась. Ничего, разберёмся! Строй языка пока не понятен, то бишь, фонетика и прочая грамматика мне недоступны, опять же — пока, но я справлюсь, выхода у меня нет, придётся врастать в здешнюю действительность.

Как я понимаю, Беата тут числится травницей, знахаркой и костоправом. Малышка — это её последняя внучка, тринадцатая девочка в старшей ветке семьи отдаётся под опеку старейшей женщины в роду.

Больше всего утомляли их опасливые взгляды, понять суть опасений обеих хозяек я уже отчаялась. Даже внимание, оказываемое жертве кобальтовой гадюки, весьма похоже на опасение, и взывает желание укусить обеих хозяек лесного домика не хуже упомянутой гадюки. Достали этим "почтением".

Смех смехом, а посуда в лесном домике не только деревянная, тонкий фарфор в количестве одиннадцати единиц присутствует, не угодно ли? И, пардон, ночная ваза (с ума сойти! с крышкой) тоже из фарфора, но вот что интересно: крышка, будучи оброненной, отнюдь не разбилась, а я-то уж и глаза прикрыла, дожидаясь свиста осколков. Ударостойкость здешней посуды зашкаливает за красную отметку, отчего бы? Отчего вдруг малолетняя девчонка легко таскает неподъёмные ведра с водой? На чём еда готовится, если запах горящей древесины отсутствует, как класс? И где та печка, на которой они готовят?

И такие странности тут не в мешочке лежат, а по дорожке бежат. Да-а-а...

А сегодня наконец-то разрешили встать, так что учусь ходить с табуреткой. И поесть дали какой-то размазни из злаков, цвет неописуемый — оранжево-розовый. Но есть можно, вкус вообще ни на что не похож.

Полдня продремала в тени какого-то странного дерева. А что тут не странное? Отчего обе хозяйки так возятся со мной, проявляя почтение, ничем пока не заслуженное? Я могу задать себе ещё с сотню вопросов, толку-то? Остальные полдня учусь у малышки языку.

Посмотрев на мои мучения и послушав непонятные словеса, явно смахивающие на ругань, старая Беата тяжко вздохнула, осенила себя каким-то жестом и решительно направилась в дом. Сэнна сорвалась за ней с протестующим отчаянным криком. Шум, грохот посуды, малышка снова кричит, я рванулась вслед и, только влетев в кухню домишка, осознала себя стоящей без табуреточного "костыля".

Девочка вцепилась в руку бабки, старуха сидит на полу с мученическим видом, но упорно пытается протянуть руку к какому-то мешочку. Что тут за дурдом происходит?

— А ну тихо всем!!! — когда надо, я коня могу на задние копыта посадить криком, — чего орём? Кто напал? Да оставь ты бабку, горе деревенское!

Оттаскиваем девчонку в сторону за шиворот, поднимаем... Мать твою, держу мелкую паршивку за шиворот, на весу держу ... синими когтями. Ёлочкин дрын!

Обрушиваемся на пол мы вдвоём и обе ошалело разглядываем чешуйчатую по локоть руку, синие когти, Чэн-в-перчатке, мать твою! В горле клокочет невысказанная гневная речёвка, а малышка отползает от меня. Глаза у неё по полтиннику от страха, дрожит, заикается... девчонка в меня ещё и пальчиком тычет, вот и слёзки покатились.

Чёрт бы их всех взял, обе носами в землю валяются! Тут в пору самой орать со страху! Да что толку-то? Закрываю глаза, вдох, длинный выдох на четыре такта, вдо-о-ох, вы-ы-ыдох.

Поднимаю обеих хозяек уже человеческими руками, Сэнна покорно отдала бабке мешочек и теперь обе колдуют над каким-то варевом, я же сижу в полном одиночестве на крыльце и разглядываю собственные руки. Отстранено разглядываю и размышляю о будущем. Никаких особых чувств не испытываю, даже в слёзы не ударилась — странно. В этом мире самое моё любимое слово "странно", а вовсе не "мать твою", как можно было подумать. Просто сидим, Татьяна Фёдоровна и просто созерцаем две человеческие натруженные руки. Человеческие ли?

Информация! Полцарства на сведения об окружающем мире!

— Миа Яна, — тихий голосок за спиной.

— Ну, чего там?

— Миа Яна...

Оу, знакомый подносик с чашкой. Мне это пить? Принюхиваемся, ух ты, не меньше одиннадцати трав сварили. Или запарили? Вкус неплох, тёплый, слегка терпкий напиток.

— Вы меня понимаете, миа Яна?

Чашка выпадает из рук, приехали...

— Магия?

— Магия трав, запретная магия, — Беата садится поодаль на скамью.

Магии мне только не хватает, сейчас эльфы-гномы-дроу-гоблины посыплются из мешка. Обречённо думаю, что на дворе глухое средневековье, слегка разбавленное фарфоровой посудой и теперь самое время петлю на шею накинуть, дабы не попасть в рабство к здешнему страшилке — барону-графу-виконту с непроизносимым погонялом, явно присутствует тут какой-нибудь Эрик Большая Задница. Вот ведь влипла, одни коготки цвета индиго чего стоят, а уж цвет чешуи...

Передёргиваюсь от непонятного ощущения тяжести в левой руке, самое время валиться в обморок — кожа медленно наливается глубокой синевой, я и Сэнна зачарованно смотрим, как из синих чешуйчатых пальцев медленно-медленно вырастают почти пятисантиметровые когти, одновременно с ними расползаются к вискам глаза, вот это обзор. Сэнна так же медленно-медленно отползает, отталкиваясь ногами, она не кричит, а только тихо скулит, как потерявшийся щенок. Белая, как стенка Беата, похоже, едва не лишилась чувств.

Да кто же я теперь, мать твою?!

Дыхательные упражнения помогают, когти втянулись, кожа обычного цвета, только заметна граница меж локтём и чешуйчатой перчаткой — почти незаметный слой мелких чешуек, неплохо, да? Мало того, что провалилась неведомо куда, так я теперь ещё и неведома зверушка.

Оборачиваюсь к своим спасительницам, теперь понятно, отчего у них такая странная реакция на неожиданную гостью из ниоткуда. Слёзы застилают глаза. Я теоретически суровая старуха, но даже для подготовленной психики таких приключений многовато... однако нахожу в себе силы... заверить обеих, что очень благодарна за спасение, лечение... и всё рыдаю в захлёб, вытирая слёзы синими суставчатыми пальцами с явно синей и чешуйчатой морды. Сэнна осторожно прикасается к плечу, и я размеренно дышу, закрыв глаза — вдох, выдох...

* * *

Кто бы знал, как противно сознавать себя правой. Эрик Большая Задница наличествует в этих землях и откликается на погоняло "ваше сиятельство", в реале его зовут его граф Син. И этот милый персонаж суть первейшая остроухая сволочь, именуемая не эльфом, как можно бы предположить. Оне велят называть себя "господином Вечности" и вечности с большой буквы.

Господин граф получил окрестные земли в подарок от тутошнего монарха ещё при Беатиной прабабке, среди прочих эльфов выделяется любовью к одиночеству и без лишней скромности величает себя великим алхимиком — предсказуемо, Джордж Бэкон остроухий скромностью не страдает.

Осторожно интересуюсь:

— Как много этих остроухих тут проживает?

— Ох, миа Яна, поместье его сиятельства в десяти лигах от леса и там их...

— Понятно, как собак нерезаных...

Сэнна фыркает от смеха, бабка осуждающе покосилась на девочку, малышка невинно вытаращила синие глазищи: а что я? Я ничего, мимо проходила.

Оборачиваюсь к знахарке:

— А теперь чётко и подробно расскажи, что за гадюка, какого чёрта я перекрасилась и чем это грозит окружающим и лично мне. И чистую правду, сама понимаешь, от этого не только твоя жизнь зависит.

Бабка прижимает к себе Сэнну. Закатываю глаза:

— Твою мать! Я себя имею в виду, безмозглая ты старуха!

А далее почти два часа сижу с отпавшей челюстью, попала я далеко не в сказку и паладинов на белых единорогах тут не водилось от начала времён. Господин вечности, Эрик БЗ (для краткости обозначим так) не просто так поселился в этих местах, где каждый второй зверь монстр, а каждый третий житель имеет магический дар. Всю эту благодать сам Эрик связывает с наличием в этих лесах гнёзд кобальтовой гадюки, по его понятиям это её или их исконные места обитания.

Сама тварь, скорее результат или жертва магического эксперимента неких Предтеч, кусает далеко не всех, а только тех, кто приходит с истинного полдня.

— Что за бред, Беата? Какой ещё полдень?

— Тут я помочь не в силах, миа Яна, так в сказании говорится.

— Так, прекращай тут страшилки рассказывать, вон Сэнна уже под одеяло лезет с перепугу. Говори только то, что сама видела и щупала.

— Так и гадюку я не щупала, миа Яна...

— А симптомы интоксикации откуда знаешь?

— Вы простите, я не поняла вашей речи.

— Признаки укуса как определяешь?

— Ох, да это же просто, миа Яна, я ведь три курса в академии целителей отучилась, в молодости, там нас чему только не учили.

— А почему не доучилась?

Беата обняла девочку:

— Её деда встретила.

Понятно, любовь-морковь, лямур-тужур-абажур. Дуры мы, бабы, всё-таки!

— Вы не дура, миа...

— О! Я теперь и вслух думаю?

— Нет, — смеётся Сэнна, — я язык тела читать умею!

Ничего себе тут деточки растут. Мне бы так.

— А вам не надо так, миа Яна. Вам это ещё проще, вы же миа теперь.

— А что за миа такое?

— Это титул выжившего после общения с кобальтовой гадюкой, правда мужчина именуется "мио".

— Мио, мой Мио... А что даёт сам титул?

— Неуязвимость для болезней.

— Ещё?

— Открывает магический дар тем, у кого он есть.

— Ещё?

— Возможность перемещаться между мирами, если удастся научиться.

— Слишком много сладкого вредно, а в чём подвох?

Беата помрачнела:

— Вы смертны, миа Яна. И ваша кровь весьма ценное составляющее многих зелий и заклинаний. Кстати, она у вас теперь тоже синяя.

— Внешние и постоянные признаки присутствуют?

— Слава Великой Матери, нет! — Сэнна испуганно косится на бабушку.

— Но стоит вам потерять внутреннее спокойствие и начнётся преображение...— Беата сокрушённо качает головой.

— Да уж, синяя чешуя, когти...

— Если бы только это, преображение задевает и лицо.

— А нету изображений на этот счёт, ну там, в книгах или рукописях?

Беата обернулась к внучке, та понятливо кивнула и исчезла за дверью домишка.

Ну что вам сказать, такое личико лучше не видеть наяву, теперь понятно, отчего обе хозяйки тряслись с перепугу. Я бы на их месте просто в штаны наложила.

А вот кстати о штанах, а где мои джинсы?

— А что за шинсы такие? — малышка недоумевающе уставилась мне в лицо.

— Штаны мои, где они?

— Так вы их, миа Яна, на ленточки когтями-то постригли.

— Да? Печально... С укусом боле-мене ясно, а что там с титулом? Есть что-нибудь материальное, деньги, скажем?

— Титул не даёт ровным счетом ничего. Кроме неподсудности обычному графскому суду, даже пальцем тронуть вас никто не имеет права.

— А не пальцем?

— Магией могут скрутить. Вы не обучены даже основам.

— Да откуда во мне магия? Сроду ничем таким не страдала.

— А вот, ежели так, миа Яна, то его сиятельство откроет на вас охоту.

— И морда не треснет по диагонали? А как же неподсудность и прочие плюшки, полагающиеся укушенному?

— Это всё в столице может сработать, а вот в таком глухом углу, как наша Ясеневка...

Теперь думаем, думаем и думаем, миа Татьяна Фёдоровна. Задач на текущий момент явно больше единицы, номер раз — разобраться с личной магией и способами маскировки внешности, номер два — смотаться отсель в столицу, номер три — всё остальное.

— Чем моё появление грозит вам обеим, а, девочки?

До обеих "девочек" медленно доходит, вон как старшая с личика-то спала, а младшая уцепилась за бабку мало что не зубками.

— Вот-то и оно, красивые мои. Предлагаю мозговой штурм на троих.

— Простите миа Яна, не понимаю.

— Никаких "миа Яна" с этого момента!

— Самое основное — никто и никогда не мог предсказать умений созданий вашего рода, миа Яна.

— Повторяю последний раз: никаких миа! И не выкай, Беата! Сэнна, ты меня поняла?! Хочешь у Эрика на дыбе повиснуть рядом с бабкой?

Малышка коротко кивает "поняла" и тычется в бабкины колени личиком.

— Думаем втроём, что мы можем сделать для моей маскировки. И уходим отсюда как можно скорее. Плохо, что твоя семья начнёт искать бабку с внучкой...

— Не начнёт, Яна! — правильно Васька говорит, что мелкие более восприимчивы к жизни и учатся гораздо быстрее тупых стариков, — мы не отсюда родом, наше село за многие сотни лиг к северу. Нас прогнали...

Малышка испуганно прикрывает рот

— А вот с этого места поподробнее.

— Да что уж там, мужа моего отец из рода исторг за женитьбу на ведьме.

— А ты ещё и ведьма?!

Обе "девочки" невесело смеются:

— У них там все женщины ведьмы, если они чуть красивее химеры, а бабуля в молодости была дивно хороша — отец так говорил.

Мать твою, как всё знакомо! Сначала пишем или, там, шепчем в нужное ухо донос на тётку, что покрасивше обезьяны. Затем расследование и полный букет пыток, признание ведьмы, виселица или костёр. Вот сволочная жизнь!

— Что у вас тут делают с ведьмами?

— А что с нами поделаешь? Сторонятся, побаиваются.

— Да не совсем так, бабушка. Вон деревенские боятся, а вслед плюют. В спину дрекольем швырнуть могут.

— Опять с Даниелем дралась? — Беата всплеснула руками.

— Да с кем там драться, бабуль...

— Так, дамы, в сторону все прошлые события! Сроку вам до конца дня, к вечеру слушаю предложения. И самое главное, подскажите, как мне беречь тот самый "внутренний покой", чтоб ему.