Записки заморского мастера-лекаря Ли Си Цыну

Июнь, 1761г, Санкт-Питербурх

Июньским днем, кажется тогда был четвергъ, очередная бричка наконец-то привезла молодого мастера в столицу. Остановившись у конторки в Ямщицкой слободке, далее которой последний возница, нагловатый молодой худоватый мужичок с небольшой бородкой, лет этак двадцати пяти в замызганной косоворотке, везти отказался и на глазах товарищей по ямщицкому ремеслу решительно потребовал ссаживаться, али доплатить еще за обзорную поездку по граду. Мастер, недолго думая, пошарив в карманах, под заинтересованным взглядом услужливо привставшего ямщика выудил было серебряную монетку, отчего у того вздернулся кадык, и швырнул ее вверх. Уверенно поднеся ладонь поближе и ловя, ямщик уже считал деньгу своей. Как, добившись нужного результата, молодой мастер на глазах остальных демонстративно ловким перехватом, вернул монетку себе в карман обратно. На улице грохнул смех. Особенно ехидно хохотал служка у входа в контору почтового стана. Разозленный бесплатным представлением, в котором ему была отведена едва ли не главная роль, ямщик недовольно замахнулся было на молчаливого иноземца плеткой, но был остановлен бамбуковой тростью, своим кончиком больно коснувшегося щербатого носа. Мужичок зло сплюнул и под продолжающийся хохот и улюлюканье товарищей слез с брички, после чего припустил в контору на доклад приказчику. Пробегая мимо ехидно посмеивающегося служки, ямщик зло буркнул:

-Нешто смешно сталося быть.

-А чегой! Гони гривенный, Архип.

-Ай! Потом!

Молодой мастер, усмехнувшись чему-то своему, поглядел на нещадно жарящее летними лучами солнце, и, поправив букли и натянув поровней треуголку, легко спрыгнул с брички. После чего принялся вытаскивать из брички на деревянную мостовую свой немудреный багаж. А вскоре нашел и нового возницу, из местных. С новым возчиком ударил по рукам за двадцать копеек, едва тот узнал адрес и получил согласие. Мужичонка принялся помогать грузить немудреную поклажу мастера в свою телегу.

Погрузив и усевшись, он, со словами: -Пшла, родимая!— стегнул арапником свою нескладную лошаденку и мы поехали.

Июль 1747, дальнее имение князя Ильина под Дорогобужем

-Ма-а! А чегось они каменьями кидаются и в жигучку столкнуть норовят! Да еще обидно обзываются.

-Все равно отрок твоих лет так не должен поступать. Вспомни, твой дед -резальник известный всей округе. А твой отец?!

-Но он же нас не признал? -с серьёзным лицом мальчуган смотрел маме в глаза.

-Не признал! Он же князь Лисьин, а я кто? -сделав шаг, как-то грустно вздохнула маменька, обняв себя руками:— Но позволил жить в своем загородном имении, укрыл от деда мово, когда я, сынок, брюхатая тобой была. И к воинским наукам приставить обещал, едва ты подрастешь.

-И все же -тоскливо маменька подвела конец их отношениям: -бывалоча навещает. Дела грит важные.

-А взаправду -мальчонка с решимостью решил разузнать очередной деревенский слух:— люди грят, будто ты отца мово при смерти выходила.

-Вправду бают! Вот только до тебя это было. Князь наш охоту осенью устроил. Уж не упомню как, ведмедь ранетый загонщиков с рогатинами обошел да на князя нашего кинулся. Подрал сильно. Княгиня наша старая, упокой ее душу, в ножки отцу моему тогда бросилась, спасти просила. Дед твой отказаться было хотел, ужасть как порватый был, да и поздно в резальню принесли. Да я супротив отца гонор свой показала. Выходила. Люб он мне.

-А что дальше было?— заинтересованно спросил мальчуган.

-А дальше, месяца с два полных князя мы обихаживали, аккурат на Покров-день на ноги и поставили. Княгиня самолично за сына деда твово куньей шубой одарила да сто рублев на радостях вручила. И увезла надолго мово князя.

-А куда?

-Кабы мне знать-вздыхая, сварливо ответила женщина: -Куда и зачем князей возят? Слушок дошел, будто бы сватов тогда засылали к княжий род Черемисиных.

-А потом?

-А потом народился ты.-мама с нежностию и любовью встряхнула мальцу вихры:-Любый мой, свет Васенька. Княжонок мой.

-А может он...-было начал задавать вопрос малец, но молодая лекарка от переживаний, смахнув непрошеную слезу, досрочно завершила экскурс в прошлое: -Не может!

-Ты плачешь? Обидел он тебя? Пускай только появится, ужо я ему про тебя обскажу!-грозно насупился мальчуган: -И не пойду я к нему. К деду сбегу... резальником попрошусь, уж мне он не откажет...вот выучусь у него и я ...да я князя лечить не буду, пока прощения у тя не спросит.

-Не смей! -в ужасе ахнула мать: — Ты что это, ополоумел? Это ж отец твой!

-Не ополоумел! -гордо настаивал на своем Василий: -Решил я так.

-Цыть! Только посмей! Сыму портки и сама так вразумлю, не хужей деда!

-Ну ма-а!-виновато проканючил малец.

-Что ма! Не твоё дело это, Васька. Обещай мне, что супротив воли моей не пойдешь и отцу и слова злого поперек не скажешь! Обещай!

-Обещаю, ма-обреченно проныл паренек.

-А теперь идем. Заговорилась я с тобой. Надобно трав полезных на лугу нарвать. Да и корешки в сенях заканчиваются. А по дороге, сынок, учить тебя стану. Сыну лекарки, будущему воину и мужчине невместно грамотой и лекарскими хитростями нашей семьи не владеть.

-Ну ма-а!

-Цыть! К деду бежать он собрался? Без грамоты? Дурень! Ветер в голове!

С той поры и началось учение будущего лекаря. Приставив подрастающего сына к своей работе, маменька тогда взялась за его обучение всерьез. Гуляния отпрыска с местной детворой прекратились насовсем. Каждый день засветло отправлялся тот на сборы трав и кореньев, днем занимался их отбором, увязкой в пучки и сушкой собранных растений, варил под приглядом матери из них настои и мази. Паренек бегал к охотнику Гавриле за мускусными железами животных, которые тот добывал по просьбе Евпраксии как компонент множества лечебных порошков и снадобий. На практике изучал болести и способы лечения хворобы у часто приходящих к лекарке обитателей имения и соседних деревень, приписанных под руку князя Лисьина. Оказывал матери посильную помощь во время врачевания ею ран. Бегал забирать плату за лечение, часто съестными припасами. Вечерами молодая лекарка успевала учить сына основам счета и чистописания, которым в свою очередь в детстве ее саму учил местный дьячок по настоянию отца. Засыпал мальчуган мгновенно, едва укладывался на лавку, и спал без задних ног.

Так, в учении и лекарских заботах прошло два года жизни Василия с матерью. Князь в имении так и не появился, предпочитая жить в доме под Смоленском. И по слухам дворни недавно убыл на службу советником к генерал-губернатору Киева генерал-аншефу Михаилу Леонтьеву сдерживать гайдамацкие выступления. Паренек тем временем вытянулся, окреп. Евпраксия все чаще поручала сыну задания посложней. Бывало отправляла его вместо себя на вызовы, если случай был несложный. Мальчик серьёзно относился к порученной работе и от учёбы не отлынивал. Местная ребятня после пары случаев жесточайшего поноса вследствие потребления отнятых у мальца сладостей задирать будущего лекаря вскоре более не рисковала. Мать, узнав об этих случаях, тогда сильно ругалась. И Василию больно досталось по мягкому месту. Урок мамкин Васька запомнил надолго:

— Стегаю, не за то, что отомстил, а за то, что сразу догадались .

Обида на местных ребятишек потихоньку сошла на нет, в заботах дурные мысли куда-то испаряются. А в имении князя у лекаря завсегда работы хватает. Различные простуды, зубы, корь, банальные травмы, головные боли, мужские и женские недомогания, желудочные расстройства. Однажды больных у околицы было так много, что вечером, довольная его работой, мать пообещала скоро отправить весточку родным -она решилась открыться и заодно просить родных принять своего сына в помощники.

День, когда жизнь мальчугана перевернулась с ног на голову, был совершенно обычным и не предвещал ничего плохого. Ранней весной поутру Василий провел в лесу, где настругал коры липы в корзину и забрал из примеченной опушки туески, полные березового сока. Днем варил снадобье, пока мать принимала больных, сбегал до бабки Аграфены да сына-мельника, порученных матерью его заботе. А затемно, решив сократить задами знакомую дорогу до дома, перепрыгивая через проталины и журчащие ручьи, не заметил, как довольно сильный удар по голове лишил его чувств.

Очнулся паренек уже ночью от отблесков света и разговора возле крытой кибитки, с кляпом во рту, связанным по рукам и ногам, когда двое звероватого вида бородатых мужиков в опоясанных дохах на глазах третьего незнакомца в накидке, держащего факел в руках, пыхтя, запихивали его бесчувственное тело в дорожный сундук. Рядом фырчали запряженные лошади. Лизнув пересохшие губы, парень почувствовал вкус крови:

-Только один? А где остальные? Кажется, девицы?

— Дочерей князя стерегут, мессир, не сумели подобраться. Пришлось сменить план. А с этим ублюдком и вовсе вышло просто.

— Жаль, что так вышло. Ну и ладно. Наш общий наниматель, оплачивая наши услуги наперед, не уточнял с подробностию, кого именно из детей князя Лисьина надлежит украсть. Панове хитры, но мы, верно, хитрее.

Мужики, довольные репликой третьего, заржали, на время прервав свою работу.

-Прячьте выблядка в сундук с секретом. Завалите сверху поклажей. Уходим! Пограничный разъезд выйдет на рассвете и мои люди намерены проскочить его незаметно.

Крышка люка закрылась, пряча навсегда лица похитителей. Сундук незаметно подняли, сдвинули куда-то вглубь и чем-то тяжелым накрыли, отчего его новое обиталище недовольно скрипнуло. Вскоре кибитка тронулась в путь. От усталости ,постоянной тряски, неудобной тесноты и густой темноты Василий провалился в сон.

Июнь 1761 г, Санкт-Питербурх, Б-я Итальянская ул., миссия ордена капуцинов

-Господин хороший, так вам к кармелитам проклятущим надобно?! -вскричал возчик, видя смятение пассажира от увиденного, прибыв на место. Получив в ответ не слишком-то уверенный кивок, мужичонка обрадовался:

-Так бы сразу и сказали. Вот же они! Церква у них дюже невзрачна, иной езуит постыдился б, а этим словно с гуся вода.

Добравшись по улицам города на извозчике до нужного места, миссия располагалась несколько в глубине квартала на углу Невского проспекта и Большой Итальянской улицы, молодой лекарь пришел в смятение. Миссия ордена капуцинов в Санкт-Питербурхе, указанная в подорожной на Першпективе, представлялась ему несколько иначе даже на фоне богатства и роскоши неподалеку построенных и строящихся домов. Называя вознице не очень точный адрес присутствия обители молодой мастер ожидал сориентироваться на месте. Рассчитывая примерно на то, что он видел в самой Венеции и Амстердаме. Однако глазам Ли Си представилось грязное, давно требовавшее ремонта, обшарпанное здание, когда-то бывшее чьим-то доходным домом. Раньше оно явно знавало лучшие времена и могло похвастаться внешним видом. Сейчас же штукатурка на фасадах пообсыпалась пластами, обнажая некрасивые внутренние слои глины до дерева в перемешку с дранкой и соломой. Гипсовая лепнина на фронтоне во многих местах отсутствовала и лишь по линиям декора оставшегося рисунка можно было судить , каким красивым раньше было сие здание. За деревьями и кустарникам в палисаднике, похоже, никто не ухаживал, во всяком случае, мастер, окинув их взглядом, счел их неухоженными. О том , что дом принадлежит обществу капуцинов случайно забредшему путнику мог сообщить лишь неприметный католический крест, сиротливо висевший над входной дверью. Монах-привратник у входа в дом отсутствовал и лекарь, перед входом , не опасаясь подвоха, прошел через приоткрытую, также требовавшую ремонта кузнецом, калитку, потребовав у своего возчика не уезжать и дождаться.

-Есть тут кто?

У невзрачной, но еще крепкой дубовой двери с оконцем, от былой роскоши еще украшенной коваными жиковинами, мастер ухватился за выступающую ручку-стукало и едва успел сделать пару звонких ударов, как за дверью на немецком, с явным голландским акцентом, послышался чей-то брюзжащий голос.

-Кто там стучит?

Следом , скрипнув, в двери откинулось небольшое окошко. Появившаяся голова в буром капюшоне, обдав мастера запахом давно не мытых волос, оценив мгновенно пыльную дорожную одежду гостя, коверкая слова на русском, недовольно молвила:

-Охвицер? ...Матрос? ...Подаяние?

-А?! Н-нет, -смутившись, ответил Ли Си.

-Господской дворне и служивым-не католикам милостыню не раздаем.-буркнула голова.

И оконце закрылось. Мастер, оставшись в недоумении, почесал лысую головенку прямо через букли и, решившись, постучал вновь. Оконце открылось не сразу и голова сообщила вновь:

-Сказано же, не католикам не раздаем. Впрочем, католикам тоже-касса давно пуста. Идите на Адмиралтейский или же к Крюйсу, там еще раздают хлеб нуждающимся братьям по вере. А теперь-подите прочь.— на ломаном русском, словно припечатал, заявил гостю монах.

-Да погодите же! У меня важные бумаги патеру. -опомнился Ли Си.

Монах напрягся, мгновенно оценив новую диспозицию, и вновь недовольно пробурчал:

-Так что ж сразу-то не сказали? Давайте бумаги сюда.

-Велено бумаги передать его преподобию Йохану Ретеру лично. Из Венеции.

-Велено!-с непередаваемым бурчанием говорливый монах уже открывал дверные засовы, одновременно закрывая окно. Выйдя на порог, монах заново оценил стоящего перед ним гостя: -Даже так?! Из Венеции? Давненько бумаг не было. Отправили сюда да и забыли. Заходите, раз прибыли. Его преподобие примет вас.

Идя по коридору в сопровождении монаха, мастер обратил внимание на крайнюю бедность действующей обители ордена, что сильно контрастировало с обителями миссий в Кантоне, виденным в Церкви ди Реденторе в Венеции и в старой кирке в Амстердаме. Внутри миссии не просто пахло аскезой, которую мастер еще принял бы. Стены, задрапированные тканью, были черны от покрывших их пятен плесени, В углах ткань высохла и отслоилась, обнажая давно не беленые стены. Некогда роскошные паркетные полы совсем не натирались воском, отчего при каждодневной ходьбе пришли в ужаснейшее состояние. На лежащую слоями пыль и грязь казалось никто не обращал никакого внимания. В затхлом, пропахшем плесенью воздухе еще и отсутствие лишней мебели только усиливало ощущение крайней бедности и отсутствия хозяйского пригляда, с чем лекарь, памятуя наставления матери-лекарки о чистоте дома, смириться не мог.

Попросив гостя подождать, монах скрылся за невзрачной дверью. Впрочем, ждать долго не пришлось и посетителя попросили войти. Келья патера производила более благоприятное, по сравнению с коридором, впечатление большей чистотой и наличием окрашенных поверх тканевых обоев стен, но и только. Аскеза чувствовалась и тут, впрочем больше келья напоминала рабочий кабинет патера. Немолодой тощий мужчина, одетый в бурый опоясанный клобук, сидел за заваленным свитками и книгами столом и что-то писал. Едва молодой мастер вошел в келью, патер привстал и поприветствовал гостя:

-Вы ко мне, сын мой?

— Ваше преподобие! Ли Си Цыну. Новициат ордена, Кантон, Ост-Индия. Отправлен с миссией к вам. Мне велено передать бумаги лично в руки патеру Йохану Ретеру.