Воздаяние. Часть 1. Дорога на восток

Как оказался в этом теле, больше напоминающем промороженный, кровоточащий кусок мяса,— не имею ни малейшего понятия.

Знаю лишь то, что когда-то... был. И теперь едва сдерживаюсь от бешеной ярости. Настолько, что голыми руками могу порвать кого угодно. И не успокоюсь, пока не отомщу тварям, убившим Ольгу. Их лица, враз вспыхнув образами в моём мозгу, намертво выжглись чуть ли не на самой подкорке. Четверо. Их было четверо.

Белобрысый ублюдок был последним. Пусть, тварь, готовится: его я буду убивать очень медленно. Отрывая понемногу куски его вонючей ублюдочной плоти. До тех пор, пока не останется лишь куча костей, которые с удовольствием размелю в труху до состояния мельчайшей пыли. А её развею по ветру, чтобы даже памяти об этом ничтожестве на земле не осталось.

Ох, что же это со мной? Столько ярости разом — страшная, убойная доза. Она то полностью затапливает сознание, то немного отступает, на некоторое время передавая бразды правления холодному, расчётливому разуму.

Двигаюсь, словно сомнамбула: обрывки ночнушки совершенно ничего не прикрывают и, соответственно, не греют. Ковыляю, а самого заносит то в одну, то в другую сторону. Периодически полностью теряю равновесие и падаю на колени. Потом долго и мучительно поднимаюсь: на теле, похоже, нет ни одного места, которое бы не болело. Голова кружится и зрение с трудом фокусируется на окружающих предметах. Босых ног практически не чувствую вообще. Любой шаг — адская боль. Но лишь она помогает оставаться в сознании.

Кое-как добрёл до закрытой на засов двери. Закавыка в том, что он снаружи, а я внутри. И кроме собственных пальцев у меня ничего нет. Даже самого завалящего гвоздя.

А снаружи сумерки, мороз, сильный ветер, снежная сыпь и вовсю надвигающийся буран. Хорошая погодка для диверсантов. Только я ведь ни разу не диверсант. Стою тут в одной полуразорванной ночнушке, да ещё босиком. И если в ближайшее время не найду тёплой одежды — одной сосулькой станет больше. Только и всего. А я вновь отправлюсь в небытие.

Чёрт, чёрт, чёрт... Как не хочется снова умирать. И как же я зол на этих ублюдков. А, чтоб вас, гниды, перековырячило!

Сознание вновь заволокло багровым туманом. Что-то натужно заскрипело и... в себя пришёл уже в тот момент, когда часовой в белом маскхалате, испуганно вытаращив глаза, пытался трясущимися руками сорвать с плеча винтовку.

Винтовка была как приклеенная — покидать плечо никак не хотела. Видимо, ремень зацепился за что-то. Перекошенный в страхе рот вояки открылся в беззвучном крике и не смог издать даже писка — в горло намертво вцепились мои руки. Пальцы с хрустом вдавили кадык, одновременно ломая шейные позвонки, и часовой безвольно повис на моих руках.

Разум вяло удивился тому, что тонкие пальцы обладают крепостью стального захвата, а тощие руки-веточки с лёгкостью удерживают на весу тяжеленную тушу. Но кипящая ярость глушит потуги разума осознать и перехватить управление, и упорно тащит послушное его воле тело вперёд.

Пока разум упорно борется с безумием, руки (без какой-либо дополнительной команды со стороны) сноровисто разоблачают мёртвое тело. Но как только дело доходит до подштанников, в нос шибает весьма специфическим амбре.

С сомнением потеребив ткань, ещё хранящую тепло предыдущего владельца, довольно быстро отказываюсь от идеи присвоить столь ценное изделие: на запах ещё можно не обращать внимания, а вот что делать с большим количеством жидкой субстанции весьма неприглядного вида? На морозе всё это счастье за очень короткое время благополучно превратится в лёд. А вытряхнуть его никак не получится: всё пропиталось насквозь.

— Вот же, засранец, — злобно зашипел я, — Не мог подождать, пока раздену...

Что ж, проблески разума, похоже, одержали верх и безумие временно отступило. Пора привести себя хотя бы в относительный порядок.

Мороз на улице совсем не хилый, а я, фактически, стою голышом. Пальцы сгибаются уже с трудом и тело колотит крупная дрожь. Как бы в ледяную статую не превратиться. Про пневмонию вообще молчу.

Оторвав ещё чистый кусок исподнего, использую его в качестве прокладки, аккуратно прикрыв промежность и обмотав ткань вокруг бёдер. Между ног ещё кровит, а мне бы очень не хотелось помереть из-за банальной потери крови.

Затем быстренько натягиваю штаны... Хочу натянуть.

Пятая точка с этим категорически не согласна. Однако, её мнение меня совершенно не интересует, ведь, как известно, "терпение и труд все перетрут".

В штаны я, всё-таки, влез. Только они, как бы это сказать, треснули. Говоря проще — самым наглым образом разошлись по швам. Эх, а ещё военное производство... По идее, прочность должна быть повышенная. Хотя "гешефтмахеры" во все времена одинаковы: сама ткань крепкая — не подкачала. А вот нитки оказались гнилыми. Хорошо хоть штаны на подтяжках — сами по себе не свалятся.

Никто ведь не рассчитывал, что форму, предназначенную для ношения худым, как спичка, вьюношей, придётся натягивать на хоть и жутко "постройневшую", но даму с по-прежнему богатыми формами: бёдра оказались, как ни прискорбно, значительно шире имеющихся в наличии брюк.

Вот уж, поневоле, именно в такие моменты начинаешь сетовать на то, что вляпался в тело, абсолютно не приспособленное для выживания в тяжёлых условиях и совершенно не страдающее "подростковым синдромом": там, где нужно (для женщин, естественно) — всё на месте. Даже с избытком. И от этого становится много горше: этой бы Ольге детей растить, да с мужем на завалинке обниматься. А её... А нас... Эх...

Вот ведь, ублюдки! Такую девушку загубили, ироды... На глаза невольно навернулись слёзы.

Я не жалею себя. Для этого я всё ещё слишком мужчина. Я скорблю по ней. По той, кем могла бы стать Ольга, не попади она в лапы злобных ублюдков. А ведь ей ещё жить, да жить. Видно, не судьба...

Но не время расслабляться! Мысленно дав себе "леща", споро смахнул непрошенную влагу тыльной стороной ладони (не думаю, что там рука чище, но всё же...) и бодро стал накручивать портянки. Да-да! Когда снял сапоги с этого недокормыша, оказалось, что бывший владелец использовал шерстяные носки совместно с портянками, что были не узкие и длинные, как следовало бы, а в форме квадрата. Но мне и такие подошли. Носки с трупа снимать не стал: слишком уж от них разило. Даже мороз и ветер не смогли перебить пренеприятнейший запашок. Не хватало ещё кроме обморожения вдобавок каким-нибудь грибком обзавестись.

Пока наматывал портянки и натягивал сапоги (были всего на пару размеров больше, чем мои окоченевшие ноги) — даже на морозе упрел. Большие титьки жутко мешали, путаясь под руками и сбивая дыхание. Мало того — ещё и сильно болели: не зря ж там синяков понаставили. Господи, за что ж природа так на Ольге отыгралась? Зачем так много? Это не грудь, а наказание какое-то. И задача у неё одна — на ровном месте проблемы создавать. Мучение же сплошное. А ведь такое её своевольное поведение может аукнуться весьма серьёзными неприятностями. Вплоть до угрозы жизни. Думаю, бегать придётся часто и помногу. И как с такими "выдающимися" во всех отношениях частями тела применять сто первый (хм, я и это знаю?) приём карате? Надо бы это форменное безобразие хоть как-то зафиксировать. Но, блин, пока нечем. А вот в ближайшее время необходимо обязательно заняться решением данного вопроса.

Вспомнились вдруг (совершенно не к месту) строки из стихов Некрасова "Есть женщины в русских селеньях...". К чему бы это? А Некрасова откуда помню? М-да...

Закончив с нижней частью обмундирования, перешёл к верхней. Проблемы вылезли просто-таки в буквальном смысле: выдающиеся габариты тела Ольги совершенно не желали вписываться в имеющееся обмундирование. Пока одевал нательную рубаху — ещё куда ни шло: та более-менее растянулась. А вот когда дело дошло до верхней одежды — не смог влезть, хоть тресни. Ну да, материал-то гораздо более жёсткий, ничерта не растягивается. А комплекция этого дохлого недоросля, как ни странно, совсем не богатырская (память, всполошившись, вдруг выдала знание о том, что в подразделения СС набирали только здоровых лбов, но что такое СС — увы — не объяснила): дохляк оказался выше меня всего-то на пяток сантиметров. Да ещё худой, как спичка. То-то, наверное, мне удалось с ним так легко справиться: силы оказались примерно равны. Конечно же, тело Ольги далеко не в лучшей форме, но тут уж безумие помогло, хотя сил сумасшедший озверин высосал просто немеряно.

Однако, без этой иссушающей злости точно не справился бы. И, кстати, я ведь не знаю, какой у Ольги рост. Вдруг выше среднего. Ладно, сейчас не время об этом думать. В данный момент гораздо актуальнее решить проблему с одеждой.

Шинелишка в районе груди сходиться тоже наотрез отказалась. Обидно до слёз! Ветерок-то усиливается. И мороз крепчает. А у меня ни шубы, ни шапки нет. Да ещё и вместо валенок — солдатские сапоги. Замёрзну ведь.

Быстренько натянул на голову кусок какой-то ткани, заменявшей убиенному пилотку под каской. Колтун из грязных волос, залитых кровью, конечно, дико мешал и раздражал, но было как-то не до расчёсывания. Для большей аутентичности нахлобучил каску, чтобы хоть издали могли принять за своего. Обвязав кителем шинель сверху (хоть какая-то защита от пронизывающего ветра), натянул ремень, на котором болтались подсумки с патронами, фляга, в которой булькало что-то жидкое, сапёрная лопатка в чехле, штык-нож в ножнах и граната. Странная какая-то граната с длинной ручкой. Память услужливо подсказала, что наши называли её "колотушкой"*. У гранаты тёрочный запал, время горения которого больше четырёх секунд.

*Stielhandgranate (ручная граната с рукояткой) — немецкая осколочная, противопехотная, наступательная ручная граната с деревянной рукояткой https://ru.wikipedia.org/wiki/Stielhandgranate

Однако, та же хитрая память опять не пояснила, кто такие эти самые "наши" и откуда у меня в голове подобные сведения. Думать над странными вывертами сознания было пока невместно: кто знает, когда придёт злобный разводящий сменить часового? А потому времени крайне мало. Не хотелось бы так быстро снова оказаться во вневременье, отправившись на тот свет.

Подумав немного, взял в руки винтовку, что валялась рядом с убитым: стрелять из неё пока нельзя, дабы не демаскировать своё местоположение ненужным шумом. Но в качестве дубинки железяка вполне послужить может: уж хрюльник-то расквасить какому-нибудь особо любопытному гаду я всяко смогу (если успею до него добежать, конечно).

Память опять оживилась в тот момент, когда решил осмотреть взятое в руки оружие, обозвав его Маузером 98к**.

**Mauser 98k (Маузер 98k) — магазинная винтовка (в немецких источниках: Karabiner 98k, Kar98k или K98k), официально принятая на вооружение в 1935 году. Являлась основным и наиболее массовым стрелковым оружием вермахта. Конструктивно является укороченной и незначительно изменённой модификацией винтовки Mauser 98.

https://ru.wikipedia.org/wiki/Mauser_98k

А раз в памяти всплыла принадлежность этой винтовки войскам вермахта,— стало быть, я имею дело с некими немцами, что воюют с... А с кем они воюют? Судя по состоянию тела Ольги, именно с такими как она и воюют. Поэтому воинами их назвать весьма трудно. Скорее, бандиты или беспредельщики — вот это гораздо ближе к истине.

Винтовка для тонких ручек девушки была явно тяжеловата: как-никак, почти четыре кило веса. Но выбирать не приходилось. Как говорится, "за неимением гербовой пишем...". В данном случае кровью пишем. Причём, на всём, что под руку попадётся. И по-другому пока не получается.

Тем временем пальцы, совершенно независимо от умствований оголодавшего от отсутствия необходимой информации мозга, поставили флажок предохранителя вертикально и оттянули затвор. В подставленную вовремя ладонь упал холодный патрон.

Заглянув в канал ствола, одобрительно хмыкнул: бывший хозяин молодец — содержал оружие в чистоте и порядке. На своём штатном месте матово поблёскивали оставшиеся патроны. Не думаю, конечно, что магазин неполон, но лучше удостовериться — вся ли обойма на месте? Во время боя может просто не хватить времени на перезарядку. Поэтому, по очереди выщелкнув все патроны и убедившись, что их ровно пять, вновь набил ими магазин. Один патрон загнал в ствол. Взведя боёк и перещёлкнув флажок предохранителя вправо, заблокировал таким образом возможность случайного выстрела: перевести в боевой режим несложно, но лучше поостеречься несанкционированной пальбы с перепугу. Проверив, насколько быстро смогу привести оружие в боевое положение, закинул винтовку на левое плечо. Теперь, чтобы прибить врага, мне не нужно проводить целую процедуру по лихорадочному передёргиванию затвора и взятия оружия "на изготовку". Достаточно вскинуть винтовку и перещёлкнуть предохранитель. Доля секунды — выстрел! Можно стрелять с упором в плечо или "от бедра". От бедра быстрее, но отдача у винтовки весьма сильная. А руки у Ольги — слабые. Как бы не повредить чего: организм-то нежный. При такой стрельбе ни о каком прицеливании не может идти и речи: стреляешь сугубо в направлении цели. Но на небольшом расстоянии даже так промазать весьма проблематично. А почему рука левая — так только сейчас понял, что я — амбидекстр. То есть одинаково хорошо владею обеими руками. И левой рукой получается действовать так же хорошо, как и правой. Ну хоть какой-то плюс: "леворукие" — весьма неудобные противники.

Пошарив рукой в подсумках, нащупал там некоторое количество патронов россыпью и выудил даже две уже снаряженные обоймы. Это же просто отлично: зарядить получится намного быстрее. И то хлеб.

В одном из карманов шинели, кстати, обнаружилось целых две галеты, которые я, не мудрствуя лукаво, тут же и оприходовал: есть хотелось просто неимоверно. Еда ухнула в желудок, словно её и не было. Палачи Ольгу, видимо, совсем не кормили: по ощущениям могу сказать, что несколько дней у бедняжки и маковой росинки во рту не побывало. И так тут изображаю из себя рябину: стою, качаясь. И не только от ветра. Того и гляди — грохнусь в голодный обморок.

Ещё запить бы не помешало. Кстати, а что во фляге? Стараясь не касаться губами горлышка, чтобы не примёрзнуть, аккуратно сделал глоток и скривился: сивуха какая-то. В моём полудохлом состоянии — смертельный яд. Без закуски употреблять категорически противопоказано: мало того, что моментом развезёт, так и лишнему здоровью точно не поспособствует.

Однако, и столь маленький глоток привёл организм в тонус: будто с того света вернулся. Даже колотить от мороза враз перестало, отчего расплылся в блаженной улыбке от давно позабытого ощущения тепла. И тут же зашипел от боли: на потрескавшихся губах выступило немного сукровицы.

В деревне. Часть 2. Месть

Да что же это такое?! У меня задач невпроворот, а тут ещё болит всё, что только может болеть. Ну как в таких условиях выжить?

Вспомнив о том, что убитый мной вояка за оружием следил хорошо, вытащил из ножен штык-нож. И с досадой обнаружил, что тот тупой. Задумчиво повертел его в руках. И как таким ножом резать? Единственное, что им можно — колоть. Да и то с трудом. Убрав нож на место, вытащил сапёрную лопатку. А вот та не разочаровала остротой лезвия: до бритвенной, конечно, было далековато, но и совсем тупой назвать уже не получалось. Повертев лопатку перед глазами, убрал её на место.