Жанна. Глава 6

— Проснитесь, сир! Вы меня слышите? Не спите!..

Грейг открыл глаза и удивленно посмотрел на девушку, которая стояла у его постели со свечой в руке. Судя по ее платью, девушка была служанкой, но лицо у нее было симпатичным, и по виду ей, наверное, было не больше двадцати.

В спальне было совсем темно. Грейг понял, что проспал много часов подряд.

— Вставайте, сир, — настаивала девушка.

— Тебе не стоит вот так заходить в мужские комнаты посреди ночи, — хриплым спросонья голосом заметил Грейг. — Про тебя черт знает чего потом наговорят.

— Не беспокойтесь, — рассмеялась девушка. — Меня никто не видел. Так что ваша честь наверняка не пострадает.

— Ты из свиты королевы? — догадался Грейг.

— Да, сир. И вы должны пойти со мной.

Все это до того напоминало сцену из какого-нибудь старого романа, что Грейг на секунду усомнился в том, что этот разговор ему не снится. Он поднялся на ноги, не спрашивая, кто за ним послал — но про себя в очередной раз поразился авантюрному характеру Ее величества. Служанка проводила его в тесную каморку, находившуюся в коридоре, примыкавшем к покоям королевы. Обстановка комнаты состояла из узкой кровати, табурета, сундука и глиняного умывальника. Пропустив Грейга в комнату, его спутница поставила плошку со свечой на табурет.

Грейг вопросительно взглянул на девушку.

— Что это за место?

— Моя комната. Теперь я вас оставлю. Оставайтесь тут и ждите.

Спрашивать, кого именно он должен ждать, конечно же, было бессмысленно. Грейг запоздало пожалел, что не додумался умыться и натянуть чистую рубашку — хотя, откровенно говоря, Жанне едва ли было дело до подобных мелочей. Они были знакомы слишком долго, чтобы теперь забивать себе голову подобной ерундой. Вряд ли он в принципе он быть более грязным, чем тогда, когда они поцеловались в глинистом овраге, или чем тогда, когда они в обнимку спали под одним плащом во время перехода через Аламат.

Жанна, вошедшая в каморку несколько минут спустя, была одета точно так же, как служанка, проводившая его к себе. Если бы кто-нибудь увидел, как она идет по галерее, он бы вряд ли догадался, что перед ним королева. Войдя в комнату, Жанна стащила белый нитяной чепец, и волосы темной волной хлынули ей на плечи. Точно так же, без малейших колебаний и даже не говоря ни слова, она быстро распустила шнуровку на груди и стянула служаночье платье через голову, так что на ней осталась только длинная, почти до пола, нижняя рубашка.

— Ты сумасшедшая, — не в силах справиться с разом осипшим голосом, выдохнул Грейг. — Тебя могли увидеть...

— Если бы меня кто-то увидел, то он бы решил, что какая-то служанка бегает ночами к своему любовнику. Большое дело!.. Не все в этом городе так целомудренны, как ты.

— А как же девушка, которая привела меня сюда? Если кто-то узнает, что она водила меня ночью в свою комнату, местные сплетники ее на лоскуты порвут.

Жанна тряхнула головой.

— Я даю ей хорошее приданное. Ее жених не против. Когда она выйдет замуж, то уйдет со службы. Никто даже не узнает, что о ней болтали при дворе. Ты же не думаешь, что я готова до конца собственной жизни видеться с тобой в этом сыром, промозглом парке?.. Хватит говорить о всякой чепухе! Иди ко мне.

И Грейг послушался. В конце концов, если бы они разошлись прямо сейчас, у них было бы куда больше шансов случайно наткнуться в коридоре на какого-нибудь припозднившегося придворного, чем если прокрасться назад перед самым рассветом.

Примерно полчаса спустя они вместе лежали на кровати, и Грейг не мог не признать, что в этой комнате, действительно, было куда уютнее, чем на холодной каменной скамейке, где на голову все время капало с ветвей. Койка служанки была совсем узкой, так что, чтобы уместиться на ней вдвоем, им приходилось лежать, вплотную притиснувшись друг к другу. Впрочем, Жанну это явно не стесняло. Свеча на табурете догорала, и в каморке сделалось почти совсем темно, но даже в этом мраке Грейг отлично различал ее лицо. Он вдруг подумал, что они могли бы так же лежать вместе в теплом и уютном полумраке, если бы были женаты. Не украдкой, в чужой спальне, а у себя дома, где они могли бы разговаривать, любить друг друга и снова начинать разговор с того же места, на котором они прервались — и так до самой поздней ночи, пока у них не начали бы слипаться глаза, и речь не превратилась бы в набор обрывочных бессвязных фраз. А после этого они заснули бы в обнимку, не боясь, что их могут застать на месте преступления.

Но сладкая иллюзия тут же рассеялась, так как Жанна, не знавшая, о чем он думает, сказала :

— Дядя согласился с планом Ульрика. Он тоже думает, что в нашем положении нельзя быть слишком щепетильными. Но знаешь, что меня смущает?.. У себя на Островах маги владеют силами, недоступными обычным людям — это факт. Он подтвержден свидетельствами многих очевидцев. Но при этом маги, подчинившие себе Архипелаг, никогда не пытались захватить Алезию. Больше того — я не нашла ни одного свидетельства тому, чтобы хоть кто-нибудь из колдунов покидал Парсос для того, чтобы отправиться на материк. Отчасти, безусловно, дело в Церкви. Магам здесь небезопасно, и в толпе тоже не затеряешься — все выходцы с Архипелага слишком на виду. Но, может быть, дело не только в этом. Может, здесь их магия не действует? Тогда мы только понапрасну рискнем жизнью твоего отца и на несколько месяцев лишимся лучшего военачальника.

— Я думаю, дело не в этом, — чуть помедлив, сказал Грейг. — Думаю, что, когда Церковь говорит, что маги — только инструмент тех сил, которым они служат, это не метафора. В Фэрраксе верят в то, что дух умершего не может коснуться живых людей, пока те сами не откроют ему дверь и не позовут его войти в дом. Отец — ну, то есть Саймон — всегда говорил, что магия чем-то похожа на тех духов. Она не придет, пока ее не призовешь.

— Да ну тебя... — пробормотала Жанна. Хотя было видно, что ей сделалось не по себе.

— В старых легендах те, кто впускал призраков в свой дом, добром обыкновенно не кончали, — сказал Грейг. — Тебе не кажется, что мы готовы сделать то же самое? Если только не хуже. Что, если мы в самом деле спасем свои жизни и вернем тебе корону, но заплатим за это чем-то более ужасным, чем простое поражение и даже смерть?

Жанна приподнялась на локте, опираясь на грудь Грейга, так, что ему стало тяжело дышать.

— Я посылаю людей убивать и умирать, — напомнила она. — Что я, по-твоему, могла бы им сказать? "Я готова заплатить за справедливость вашими жизнями и жизнями ваших родных, но только не спасением своей души" — так, Грейг?.. Я бы сказала им — "О нет, на такой риск я пойти не могу, пусть лучше все принесенные вами жертвы, все эти сотни и тысячи смертей, будут напрасными и ни к чему не приведут"? Тогда уж лучше было сразу сдаться и позволить всему миру называть меня ублюдком, а мою мать — шлюхой. Этого ты хотел бы от меня?..

— Нет, — помедлив, сказал Грейг. — Конечно, нет.

Жанна кивнула — как казалось Грейгу, больше своим мыслям, чем ему.

— Тогда пускай Ульрик отправляется на Острова. Хорошо это или нет, но отступить сейчас было бы трусостью. И вообще предательством по отношению ко всем, кто уже умер и еще умрет в этой войне. Кроме того, у нас, по сути, нет другого выхода. Раз уж мы это начали, придется идти до конца.

Вечером накануне своего отъезда Ульрик вызвал Грейга в свою комнату.

— Я хотел тебе кое-что отдать, — объявил он. — Во-первых — вот. В этом ларце — бумаги, подтверждающие, что ты мой единственный наследник. В случае моей внезапной смерти ты становишься владельцем всех моих земель и замков, а также носителем нашего родового имени.

— С чего это вам вздумалось заниматься своим завещанием? — с досадой спросил Грейг. Риу со смехом тряхнул его за плечо.

— Опять твои детские суеверия!.. Не бойся, я не собираюсь умирать. Но море в это время года слишком ненадежно, чтобы отправляться в путешествие, не прояснив этот вопрос. Кроме того, я бы хотел кое-что подарить тебе на память.

Грейг чуть не закатил глаза. Мало Ульрику было оставить распоряжения на случай своей смерти, так еще и раздавать памятные подарки. Замечательно придумано, нечего сказать!

— Подарите после возвращения, — пытаясь высвободиться из хватки Ульрика, заметил он.

— Нет, Грейг, сейчас, — твердо ответил Риу. И вложил ему в руку овальный блестящий медальон на витой золотой цепочке, который при ближайшем рассмотрении оказался знаком Негасимого Огня — тем самым, который Ульрик обычно носил на груди. У Грейга тоже был кулон со знаком Негасимого Огня, но совсем простенький, серебряный, успевший потемнеть и выцвести почти до черноты.

— Вы что!.. Я не возьму, — воскликнул Грейг.

— Возьмешь-возьмешь, — заверил Ульрик. — Когда-то, много лет назад, я купил эту вещь для твоей матери. Она ее не приняла. Сказала, что это слишком дорогой подарок, и вернула ее мне. Мне пришлось смириться с ее отказом, но отказа от тебя я не приму.

Грейг удивленно посмотрел на Ульрика. Его поразило даже не то, что Риу хотел сделать его матери настолько ценный дар, но и то, что он заказал не простое украшение, а именно знак Негасимого Огня. Такую вещь не принято преподносить любовнице. На месте Риу любой человек купил бы браслет, сережки, парные застежки для плаща — словом, обычное украшение. Но уж никак не знак Спасителя. Такой кулон можно преподнести невесте, матери или жене.

— Выпьем, — толкнув Грейга к свободному креслу, сказал Ульрик. — Если посчитать дорогу до архипелага и назад, то мы теперь не увидимся добрых полгода. А ты уже достаточно взрослый, чтобы я мог без зазрения совести надраться вместе с тобой.

— Разве вам не нужно собираться? — удивился Грейг.

— Успеется... Мне, как ты знаешь, многого не нужно.

Грейг довольно быстро понял, что о желании надраться Риу сказал не для красного словца. Он едва успел осушить свой кубок, когда Ульрик уже вытряхнул себе в стакан последние несколько капель из опорожненной им бутылки и без колебаний потянулся за второй.

— Случилось что-нибудь плохое? — напрямую спросил Грейг. В лагере он неоднократно убеждался в том, что Ульрик может пить помногу, почти не пьянея, но ни разу до сегодняшнего дня ему не приходилось видеть, чтобы Риу пил вино, как воду, не обращая внимания на им же припасенную закуску.

Риу дернул плечом.

— Зависит от того, что именно тебя интересует. В последнее время случилось слишком много плохого, чтобы выбрать что-нибудь одно.

— Я понимаю. Но я спрашивал не о Тельмаре, а о вас, — заметил Грейг, подумав, что всего лишь год назад нельзя было даже представить, что он станет расспрашивать Риу о его личных делах, тем более — когда тот явно хочет уклониться от этого разговора.

Ульрик хмыкнул.

— Ты, наверное, единственный человек в городе, который еще ничего не знает. Видит Бог, твое нелюбопытство рано или поздно выйдет тебе боком!.. С другой стороны, уж лучше ты узнаешь эту новость от меня, чем от кого-нибудь еще... Клоринда в следующем месяце выходит замуж. За виноторговца, который таскался за ней несколько последних месяцев. Она неплохо над ним поработала! Бедняга настолько ошалел от ее прелестей, что наплевал на ее репутацию и предложил ей свое имя и немаленькое состояние. Не подумай лишнего — на самом деле, я за нее рад... Ни одна женщина вроде Клоринды не способна заниматься своим делом вечно. И было бы глупо заставлять бедняжку ждать моего возвращения и упускать такой удачный шанс. К тому же, со мной ее будущее целиком и полностью зависело бы от исхода будущей войны с Алезией, а с ее новым мужем ее будущее будет обеспечено и при Франциске, и при Жанне. Что-то, а уж вино при узурпаторе точно не упадет в цене. Клоринда не могла бы сделать лучший выбор. Если бы она спросила моего совета, я бы первый посоветовал ей соглашаться.

— Вы ее совсем не любите?.. — с досадой спросил Грейг. Не то чтобы он верил небрежному тону, с которым Ульрик рассуждал о грядущей свадьбе собственной любовницы, но все-таки трудно было допустить, что женщина, с которой он беседовал на Старой площади, выходит замуж по любви. Выгоден был брак с виноторговцем или нет, Грейг был уверен — Ульрик вполне мог бы убедить Клоринду отказаться. Если бы он этого хотел.

Риу покачал головой.

— Нет, не люблю... Хотя, должен признать, что из всех женщин, которых я знал, я был привязан к ней сильнее, чем к большинству других. Не возьмусь судить за нее, но полагаю, что она тоже меня не любит. Хотя страсть она всегда изображала убедительно, но в этом — суть ее искусства. Думаю, тебя она тоже сумела убедить.

Грейг отвел взгляд. К счастью, Ульрик был слишком занят собственными мыслями, чтобы обращать внимание на его замешательство. Он откупорил новую бутылку и задумчиво сказал :

— ...Кло всегда думала, что это я порву с ней из-за своей женитьбы, а не наоборот. Это было логично. Даже если бы я решил изменять жене, разумнее было бы найти себе новую любовницу, а не водиться с куртизанкой, у которой я бывал до брака.

Грейг залпом проглотил второй бокал вина — и неожиданно для самого себя спросил :

— Почему вы так и не женились? У вас были бы законные наследники...

Сэр Ульрик пьяно рассмеялся.

— Дурацкий вопрос. В особенности от тебя. Я полагал, что не вправе лишить тебя наследства в пользу "законного сына", которого мне родит моя жена. Поэтому и не женился. Кроме того, за всю жизнь я по-настоящему любил только одну женщину — твою мать.

— Так почему же вы не предложили ей выйти за вас, когда считали, что она вдова? — не выдержал Грейг. Этот вопрос жег ему губы с того дня, как он увидел Ульрика впервые, но он никогда не думал, что задаст его вслух.

Риу пару секунд молча смотрел на Грейга, прежде чем сказать :

— Я предложил. Но твоя мать сказала "нет".

Грейг далеко не сразу осознал, что он сидит с нелепо приоткрытым ртом.

Увидев его потрясенное лицо, Ульрик поморщился.

— Ну вот. Теперь думаешь, что я — прекрасный человек, к которому ты был несправедлив всю свою жизнь. Но тут ты, к сожалению, неправ. Когда мы с твоей матерью... стали близки, мне сватали сразу двух разных девушек. Одна была очень знатного рода. С помощью ее родных я мог со временем занять видное место при дворе. Другая девушка была не очень знатного рода — ее дед был обычным чулочником, потом разбогател, стал мэром Анса, получил дворянство... Ее отец продолжал торговать и давал деньги в рост, не обращая никакого внимания на то, что старые аристократы смотрят на него с презрением. Зато он был очень богат, и его зять мог бы купаться в золоте. И, хотя я по-настоящему влюбился в твою мать, если бы мне кто-нибудь посоветовал на ней жениться, я расхохотался бы ему в лицо. Казалось самоочевидным, что, раз уж я рыцарь, а она — простолюдинка и вдова простолюдина, то мы можем быть любовниками, но никак не мужем и женой. Не говоря уже о том, как такой брак шокировал бы мою мать и прочую родню. Так что я ездил к твоей матери — а сам раздумывал о том, кого мне предпочесть — аристократку или дочь ростовщика. Я был уверен в том, что никогда не полюблю свою невесту так, как твою мать — но в то же время искренне считал, что мне нужно жениться на какой-то женщине, которая способна будет дать мне власть или богатство. И только потом, когда я неожиданно узнал, что твоя мать беременна, я устыдился и решил, что поступаю с ней нечестно. После пары бессонных ночей я принял трудное решение — я отправился к ней и предложил ей выйти за меня, чувствуя себя так, как будто совершаю что-то крайне благородное. Я полагал, что жертвую ради любви собственной гордостью. Но, когда твоя мать ответила отказом — и притом категорическим отказом! — я почувствовал себя просто жалким типом. Я так упивался собственным "великодушием"... воображал, что делаю ей одолжение... а оказалось, я для нее недостаточно хорош. И даже перспектива быть вдовой с бастардом на руках не в силах ее переубедить.