Волчий Пасынок: Чудовище Каоле

— О, Утра...!

Крику сопутствовал страшный звук, с каким арбалетный рог прорвал и звенья кольчуги, и брюшину и глубоко вошел в живот убийцы, словно крестьянская мотыга в рыхлый дерн. Чтобы вырвать свое оружие Волчьему Пасынку пришлось так сильно напрячь мускулы, что плечи обдало жаром. Кровь обильно текла из многочисленных ран — как новых, так и полученных в драке с опасной четверкой в Каоле — Гай чувствовал, что слабеет. Надо было торопиться. Торопиться!

Волчий Пасынок уклонился от неловкого выпада второго мечника, махнул перед собой арбалетом, разбрызгивая капли крови и ошметки, вывороченные из нутра убитого. Убийца был вынужден отступить. Следующий удар он попытался парировать. Арбалет и меч хрястнули друг о друга. Тяжелое, неправильной формы оружие со смещенным центром тяжести, да еще и направленное более сильными руками, дернуло меч, выворачивая рукоять из кулака, но человек Марида цепко держал свое оружие. Даже слишком цепко. Кожа запястья вздулась волдырем, натянулась и лопнула, обнажив белую кость. Крепкая мозолистая кисть смялась в тряпочку. Меч упал на землю. Убийца открыл рот, чтобы закричать, но вместо крика из него вместе с зубами и кровавым крошевом вылетел арбалетный рог, насквозь пробивший череп с темени.

Боковым зрением Канна зацепил опасное движение сбоку. Времени на то, чтобы вырвать арбалет или подхватить выроненный врагом меч уже не было. Он выпустил приклад арбалета, сильно оттолкнулся ногами и прыгнул, выворачиваясь в воздухе, точно кошка, которой надо непременно приземлиться на четыре лапы.

Цонг! Цонг! Цонг!

Галдаса Марида, подобранная полуоглушенным убийцей с его трупа, звонко разрядилась. Одна из стальных игл содрала кусочек кожи с виска Гая, две другие ушли в пустоту. Боль была острая, ослепляющая, он едва не вырубился прямо в полете, но все же превозмог ее. Волчий Пасынок тяжело упал на труп Марида, тут же вскочил, отбил неуклюжий удар гномьего самострела, направленный ему в череп и сунул кулаком в челюсть врага, опрокидывая его на спину. Убийца завозился, отползая в сторону, но было уже поздно — Гай рывком сорвал с тела аль`Растума второй самострел.

... целиться из галдасы — занятие не самое легкое. И точность, и дальность, и пробивная мощь этого небольшого, компактного и легкого оружия сильно уступает даже далеко не самым лучшим арбалетам. Пожалуй, охотничьи самострелы-мерканы, какими пользуются звероловы на Севере, в лесах Хейбадора и Бадогорана, и то бьют сильнее и дальше, пусть и рассчитаны на мелкую дичь. Галдасы создавались гноммами для тесных рукопашных схваток в закрытых помещениях, в коридорах родных пещер — чтобы с трех-четырех шагов, и в лицо не подозревающему противнику. Попасть в движущуюся на расстоянии мишень из такого оружия было крайне трудно...

... Волчий Пасынок уверенно выцелил последнего, уже не пятящегося, но бегущего, сломя голову, человека Марида и хладнокровно всадил в него две стальных иглы: одну в затылок, другую на пол-ладони ниже. Убедившись, что выстрелы попали в цель, и убийца закрутился на одной ноге, отплясывая свой последний танец, Гай хладнокровно перевел трубку, из которой вылетали иглы, на лежащего противника, и нажал на крючок, освобождавший пружинный механизм.

И стало тихо.

Так тихо, что, пожалуй, если затаить дыхание, можно было бы даже услышать крылья Черного Курьера Смерти.

А впрочем, нет. Нельзя. Всем известно, что черные крылья Каргаха может услышать только умирающий. А умирающих тут уже не было. Два или три тела еще содрогались в агонии, но то были только агонизирующие оболочки, души их уже давно отлетели и теперь надрывались в объятьях Хогона. Канна же и молодой баронет Лобльак, несмотря на полторы дюжину кровоточащих ран первого и синяки да шишки второго, умирать ничуть не собирались. Разве что баронет — от страха.

— Все кончено, господин. — произнес Волчий Пасынок, оттирая кровь с виска.

С предплечья сбежала тонкая струйка и запачкала лицо еще более. Гай механически принялся тереть скулу. Болтающийся кусочек кожи мешал ему. Пришлось оторвать.

— Все мертвы. Вам никто больше не угрожает.

Баронет поднял трясущиеся связанные спереди руки и неловко стянул с головы мешок. Открылось бледное рыхлое лицо, густо усыпанное угрями. Под правым глазом Лобльака красовался роскошный фиолетово-лиловый синяк, поставленный твердой рукой ныне покойного Марида.

Баронет медленно осмотрелся по сторонам. Открывшееся его глазам зрелище — почти десяток скрюченных, окровавленных, распростершихся в нелепых позах человеческих тел — произвело на молодого дворянина пренеприятнейшее впечатление. Он побледнел еще больше, издал горлом неприятный спазматический звук.

— Мертвы, господин. — поспешил успокоить его Гай. — Все как один.

Лобльак отшатнулся. Взгляд его заметался по сторонам, силясь остановиться на чем-то менее страшном...

... смятое, вырванное с кадыком горло...

... менее отвратительном...

... синюшное лицо, уткнувшееся в лужу подсыхающей пены...

... кровавом ...

... развороченное нутро, выпроставшее наружу свое содержимое...

... диком...

... арбалет, пробивший череп и, точно кайло, вышедший наружу через рот...

Его вывернуло.

Рвало долго и мучительно. Прямо на собственные штаны.

Гай заткнулся и решил подождать, пока баронет успокоится сам.

* * *

— Постой. — успокоившийся и, по мере возможностей, очищенный от нечистот, баронет Лобльак замер в неуклюжей позе — с ногой вдетой в стремя одной из лошадей, доставшихся им от разбойников аль`Растума. — А как же мой выкуп? Этот самый Глаз Хуммы... Ведь ты принес его? Я слышал это! Или ты пытался обмануть их?

— Нет. — Волчий Пасынок убрал узел наложенной на шею повязки под кольчугу так, чтобы он не щекотал шею. — Я не мог их обмануть. От этого зависела ваша жизнь. Я не мог так сильно рисковать ею. Око Хуммы-Мранда было частью моего плана по вашему спасению.

— Но ты, несмотря на это рискнул! Как ты мог?! Да знаешь ли ты... — вспылил баронет.

— Риск был минимален. — холодно возразил ураниец. — Главарь выходил из строя де... как это будет на вашем языке?.. де... де... деморализуя — (он произнес слово по-уранийски, надеясь, что баронет поймет) — остальных. На моей стороне была внезапность и возможность атаковать во всех направлениях. Если б ситуация была менее выгодной, я, может, и не стал бы пытаться решить дело силой. Но у меня не было никакой уверенности в том, что разбойники отпустят вас. Этот Марид показал себя... нелогичным. Я не мог ему доверять.

— Тебя могли убить! — голос баронета сорвался на визг.

После всего пережитого истерика трепала его нервы, как неумелая арфистка струны своего инструмента.

— Что бы тогда было со мной?! Мы оба бы погибли!

Гай на какое-то время задумался. Затем он ответил. Вид при этом у Волчьего Пасынка был самый, что ни на есть сосредоточенный.

— Я не мог погибнуть раньше, чем будет сделано все для спасения жизни моего подопечного. Это исключено! Просто... невозможно. Кроме того, если даже допустить возможность того, что я был бы убит, — (на мгновение он замолк и сморщился, видимо, пытаясь уложить в воображении такую возможность) — у похитителей исчез бы мотив убивать вас. Они постарались бы взять выкуп с вашего отца и будущего тестя. Без всяких помех. Марид говорил об этом.

— Хорошо. — сказал баронет.

В тоне его сквозило напряжение. Чувствовалось, что он пытается успокоить сам себя, заглушить противную внутреннюю дрожь криком.

— Хорошо... хорошо-хорошо! Да! Ты прав! Ты все сделал правильно. Но Око! Где оно? Ты ведь принес его?

— Око. — повторил Гай.

И спешился.

— Да! Глаз! Око Хуммы! Подай его мне! — юный Лобльак даже подпрыгнул в седле от нетерпения. — Скорее!

Волчий Пасынок сделал несколько шагов и остановился у тела Марида аль`Растума. Упершись носком сапога в плечо, он перевернул труп со страшно искаженным в агонии лицом, и присел, выискивая глазами затерявшийся в спутавшейся траве амулет. Око Хуммы-Мранда нашлось почти сразу. Гай осторожно подцепил его лезвием вернувшегося к нему стилета и высоко поднял. Кристалл в оправе, потемневшей и уже местами начавшей крошиться от действия яда мантикоры, закачался перед лицом уранийца. Сокровище Каоле. Амулет-убийца, позволяющий наслать неотвратимую смерть на любое живое существо. Затаившийся в кристалле Рок, от которого защитить не сумеет никто. Даже лучший из Волчьих Пасынков.

Гай смотрел на Око, словно загипнотизированный, не слыша настойчивых воплей молодого Лобльака. У него мучительно болела голова, но это вовсе не было воздействие Руны.

Канне уже довелось пережить смерть императора Урануса, которого денно и нощно охраняли 500 Волчьих Пасынков. Он лично потерял одного подопечного, столкнувшись с силой, превышающей все возможности Волчьего Пасынка. И он почему-то до сих пор оставался в живых. Это было недопустимо. Это не укладывалось в голове!... Подопечный не может погибнуть пока Волчий Пасынок способен сражаться! Это была истина Казарм, где выращивали таких, как он...

И теперь в его руках оружие, от которого, случись что, нет никакой защиты. Оружие, путь которого может быть неисповедим. Сейчас им будет владеть Лобльак, но что будет потом?

... а он не сможет защитить... нельзя защитить от Рока.

Волчий Пасынок поднял голову и отрешенно взглянул в сторону мертвого города. В этих руинах уже нашли свою смерть десятки убийц и бандитов — причем из числа лучших представителей этого отребья. Десятки таких, каких убивал и он сам, выполняя единственную работу, которой был научен — защищать. И если бы все осталось, как прежде, завтра сюда пришли бы еще десятки. И, может быть, кто-то из них, сложив голову здесь, уже не смог бы встретиться с ним, когда он будет оберегать очередного подопечного.

... если бы только все оставалось, как было...

Гай принял решение.

Он аккуратно опустил Око Хуммы на пряжку ремня Марида аль`Растума, подобрал валяющийся в стороне меч и, держась подальше, прикрывая лицо ладонью, с размаху ударил плашмя по кристаллу. Раздался скрежещущий звук.

И все.

Древний артефакт погиб без всяких мистических фейерверков. Просто лопнул, рассыпавшись на множество мелких осколков. Единственным громким звуком, раздавшийся при уничтожении бесценного Сокровища Каоле, был протестующий вопль баронета.

— Что ты наделал?! Что ты наделал, идиот?! Дурак! Кретин! Уранийский дебил!

Лобльак брызгал слюной и визжал, как поросенок, которого тащат под нож мясника. Канна отбросил чужой меч и медленно повернулся к нему. В тяжелом взгляде Волчьего Пасынка блестела обнаженная сталь. Столкнувшись с ним, молодой наследник баронской короны древнего и славного рода Лобльаков разом исчерпал обильный запас проклятий и ругательств и заткнулся.

Волчий Пасынок повел плечами, покрутил шеей, словно пловец разминающийся перед броском в воду. Притихший баронет следил за его приготовлениями непонимающим взглядом, нервно дергая нижней губой.

Гай еще раз взвесил в уме свой план, и губы его сами сделали до сих пор непривычное движение, именуемой "улыбкой". Он хорошо придумал. Хагену бы это понравилось! Конечно, понравилось бы.

Он, вне всякого сомнения, принял правильное решение перед тем, как выти из логова Чудовища Каоле!.. Он в мельчайших деталях вспомнил, как

* * *

... щенок Чудовища хрипло зарычал и, ляскнув зубами, попытался укусить его. Канна резво отдернул ногу и челюсти маленького гаденыша схватили пустоту. Толстый, неуклюжий и неповоротливый на вид щенок двигался неестественно быстро для такой молодой особи. Насколько же проворным должно было быть взрослое Чудовище?!

Должно быть именно в этом, в феноменальной быстроте, и крылась неуязвимость грозного стража Сокровища Каоле.

Рыцарю, чьи останки Гай обнаружил неподалеку от входа, видать просто невероятно посчастливилось в том, что он сумел поймать волка-переростка на копье во время прыжка. Скорость твари могла лишить его малейшего шанса. Дальнейшая гибель рыцаря была закономерной. Используя такой охотничий прием, предпочтительнее иметь крепкую рогатину, а не копье. Впрочем, могло бы сгодится и копье, будь на нем специальная перекладина, не позволяющая зверю опрокинуть охотника, навалившись на него всей массой. Увы, копье рыцаря такой перекладины не имело — обычная пехотная пика с широким кинжалообразным лезвием...

Гай легко толкнул щенка носком сапога в мохнатое плечо. Тот обиженно тявкнул и завалился на бок. Мать надрывно заворчала, заелозила на камнях, силясь добраться до обидчика, но сделать этого достаточно быстро не смогла. Она слишком ослабела от потери крови. Волчий Пасынок отступил на несколько шагов и снова оказался вне досягаемости огромных, ужасающих даже на вид клыков. Сокровище было у него в руках, и ни Чудовище, ни его щенок не смогли бы помешать Канне спокойно выйти из храма демонопоклонников. Ему мешало что-то другое. Что-то тревожно ворочающееся внутри.

Неясное желание, смутная потребность... что-то невыразительное и непонятное зрело в мозгу Волчьего Пасынка, и это что-то надо было выполнить, потому что так — было правильно.

Гай искренне ненавидел моменты, когда на него нисходило такое состояние. Не умея толком разобраться в себе в своих желаниях, он сразу терялся, и иногда даже совершал непоследовательные, нелогичные поступки, какие бы не совершил ни один Волчий Пасынок, выпестованный в Казармах-Лабараториях. Причем часто такие поступки влекли за собой последствия, в которых не было ничего хорошего. Это были поступки, продиктованные желаниями, а не разумом. У других людей на их счет имелось свое мнение — они поступали, руководствуясь любовью, коварством, дружбой, алчностью, благородством... Гай же был куда более дисциплинирован в желаниях. Эмоции и чисто человеческие потребности (владеть, обладать, властвовать, любить) не могли влиять на принимаемые им решения. Но иногда... собственно, в этом "иногда" все и заключалось... Время делало свое дело. Против желания, он становился Человеком в большей степени, чем Пасынком Крылатого Волка.

Иначе что могло помешать Канне просто растоптать и выбросить из головы эти непонятные, подстрекающие к нелогичным поступкам желания? Кроме того, Хаген Бурелом — единственный настоящий друг Волчьего Пасынка — как-то сказал, что Канна должен слушаться таких желаний, потому что в них проявляется вытравленная из него человечность. Слова могучего борийца всегда были для Гая истиной в последней инстанции. И он прилежно слушался...

В любом другом случае Гай предпочел бы уничтожить и Чудовище, и его отродье.

Если бы только это не были волки.

Крылатый Волк был символом имперской семьи Урануса. Эмблемой Эбенового престола, главным штандартом имперской армии и личным тотемом гвардии императора. Волк был также одной из эманаций Кресса — покровителя наемных убийц — единственного божества, упоминание которого было разрешено в Казармах-Лабараториях. (Меньше всего вреда императору может принести тот, кто убит — таков был негласный девиз Волчьих Пасынков). Наконец, серые хищники были братьями Гай по крови. И в прямом, и в переносном смысле.