Посторонним вход воспрещён. Часть вторая.

— Ну, видите ли, Владимир Алексеевич, это что-то типа городского фольклора — складывался он очень долго, среди московской... вообще нашей интеллигенции; в нём — традиции целой эпохи.

— Это тюремные-то песенки? — поморщился журналист. — Поймите меня правильно, Алиса Николаевна, я много чего повидал и наслушался в связи со своим так сказать, газетным ремеслом. Так вот, даже в "Каторге" на Хитровке такие, с позволения сказать, "баллады" петь не стали бы. На нарах, в каторжном бараке, или, скажем, на малине, во время попойки с подельниками — там да, там конечно. А в трактире скорей цыган послушают, или балалаечников. Так что остаётся удивляться вкусам вашей... интеллигенции. Случалось мне, конечно, слушать, как романтические студенты в трактире распевают каторжные песни, но на то они и студенты! Мальчишки — им лишь бы публику эпатировать своей независимостью! Да и песни эти были скорее революционного содержания, или вовсе уж бурлацкая романтика — вроде "Дубинушки". Ну, ещё "Эгейские волны"* запоют — очень, знаете ли, приветствовалось, особенно лет десять назад, во время турецкой войны. Но чтобы откровенно воровские куплеты... а вроде — в зале люди солидные состоятельные, с положением!

Алиса усмехнулась. Спорить с Гиляровским она не стала — у всякого времени свои музыкальные пристрастия.

#* популярный народный романс 70-х голов 19-го века. Известен так же под названиями "Минуту свиданья лови" или "После битвы".

— То ли дело — это! — продолжал Гиляровский, кивнув на эстраду, откуда в зал медленно наползали тягучие волны регтайма. — Самое подходящее для хорошего трактира!

Алиса хохотнула. — Между прочим, эта музыка у нас считается классикой. Международные конкурсы проводят, даже академия джаза имеется — правда, в Америке.

— Это в Североамериканских-то Штатах? Нашли, понимаешь, академиков! Какая может быть классика в стране коровьих пастухов, краснокожих варваров и копателей золота?

Не цените вы Америки! — засмеялась девушка. — А зря, музыка эта — джаз, регтайм — родом как раз оттуда. У нас эта страна — рассадник цивилизации, самая могучая держава мира... считается. Не все, правда, согласны, но вот американские штаны носят охотно.

-А что, я их понимаю — одобрительно кивнул литератор. — Весьма удобно.

Фасон джинсов Гиляровский оценил сразу, лишь ознакомился после с гардеробом Ромки. И даже обзавёлся тремя парами — в прошлом пригодится.

— Ну, ладно. — вздохнул Гиляровский, вертя в руках пачку сигарет. — Что-то ваш друг запаздывает... как его там, Александр?

— Да, Шурик. — кивнула Алиса. — Позвонил час назад — говорит, что-то стряслось, и, вроде бы — по нашему делу. Вы уж простите, Владимир Алексеевич, что я вас сдёрнула — Ромка... Роман Дмитрич занят, носится по городу вместе с господином доцентом и дядей Юлей.

— Да ничего, барышня, ничего, мне не трудно. — прогудел в ответ репортёр. — Дело-то у нас общее, верно? Выслушаем вашего приятеля — что там ему нужно?

— Понятия не имею. Сказал — "не по телефону", но, подозреваю, будет расспрашивать о вас. Не о вас лично, конечно — поправилась Алиса, увидав изумление собеседника, — а вообще обо всей этой истории с порталами в прошлое. Он мне кое с чем помогал, когда мы искали проход, помните, я вам рассказывала?

Гиляровский кивнул.

— Раз помогал — значит, надо рассказать ему всё, как есть. Нехорошо забывать друзей, тем более, что вы ему обязаны. В конце концов, вреда от этого никакого не будет, верно? Мы и без того в затруднительном положении, зачем нам слежка со стороны самодеятельного сыщика? А вот помочь он нам наоборот, может, раз уж вам однажды помог.

— Ну нет, как это — взять и рассказать? Вот так, просто? А вдруг он?..

— Что — он? Вы, Алиса Николаевна, боитесь, что этот молодой человек донесёт на вас в полицию? Вы что, и правда верите, что его будут слушать всерьез? Не знаю, конечно, какие у вас тут порядки, а у нас его бы в первом же участке без лишних разговоров сдали в дом скорби! Вряд ли ваш друг это не понимает.

— Никакой он мне не друг. Знакомый и всё; встретились, когда я наводила справки насчёт ваших знакомых, Семёнова, Каретникова и Корфа. Вот он и подвернулся под руку.

— А он, и правда, вам помог? — поинтересовался Гиляровский.

— Как вам сказать... я бы, конечно, и сама обошлась, но с ним оказалось легче. Знаете, неудобно как-то — на улице, одной, с рамкой этой дурацкой. Все вокруг пялятся, как на умалишённую, хиханьки со всех сторон... А с ним — вроде бы даже и спокойнее.

— Тогда мой вам совет, барышня — расскажите вашему "знакомому" всё, как есть. Насколько я понял из вашего рассказа, он — человек весьма любопытный, и вряд ли оставит это дело не прояснённым. Я бы на его месте точно не оставил. Особенно, — усмехнулся литератор, — раз уж речь идёт о такой очаровательной особе. Уверен, он уже убедил себя, что вам грозит неведомая опасность, и он — единственный, кто может вас спасти!

— Алиса, привет! — Шурик появился возле столика неожиданно, как чёртик из табакерки. — А я-то вас ищу-ищу... ох, здравствуйте! — спохватился он и протянул руку Гиляровскому. — Александр э-э-э... Саша.

— Владимир Алексеевич, друг Алисы. — учтиво представился репортёр. — Она попросила меня присутствовать при вашей беседе. Я... как бы вам сказать... волею случая в курсе ваших обстоятельств.

Шурик недоумённо взглянул на девушку. Та пожала плечами — мол, что поделать, раз так вышло? Гиляровский, поигрывая сигаретной пачкой, выжидающе смотрел на молодого человека. За его спиной оркестр заиграл сборную солянку из Армстронга.

— Ну, раз так, что ж... — Шурик отодвинул стул, уселся. — Понимаешь, Алиса, по-моему, ты влипла в какую-то нехорошую историю. Поверь, тебе угрожает опасность!

Алиса и Гиляровский переглянулись и неудержимо расхохотались.

* * *

В жизни Глеб Малков оказался не столь импозантен, как на фотографиях из соцсетей. К тому же, холёную, слегка высокомерную физиономию средней руки бизнесмена изрядно портил свежий фингал, выглядывающий из-под темных очков. Дорогой темный офисный костюм — это при такой-то жаре! Белая рубашка, стильный галстук, безупречная прическа... после компьютерщика Александра, явившегося на встречу в футболке и шортах — сама элегантность.

Я подавил в себе инстинктивную неприязнь. Нет, так нельзя: не важно, какие эмоции вызывает у меня объект — он сам не должен почувствовать этого ни в коем случае. Люди вообще склонны интуитивно, невербально, так сказать, ощущать направленные на них эмоции. А уж представители бизнеса, особенно не слишком крупного, привыкшие вести переговоры лично, не полагаясь на своры аналитиков и адвокатов, доводят это чувство до максимальной остроты. Интуиция — главный помощник делового человека, тут уж ничего не подделаешь....

Так, срочно ищем в клиенте нечто позитивное — красив, успешен, свободно держится, умеет одеваться... зуб даю — костюмчик тянет на четыре моих стипендии. Стоп! Позитивное, я сказал, а не зависть! Меня всегда раздражает, когда начинают считать деньги в чужих карманах. Скажем, моя соседка, въедливая тетя Марина, бывало останавливала меня, семилетнего пацана, и принималась расспрашивать, столько получает мой отец, майор милиции. Отец получал мало — даже с учётом разного рода премиальных и пайков. И когда он погиб от пули бандита, матери выписали дали аж пол-миллиона на похороны (деньги в девяностых были совсем обесценены), и этого еле хватило на гроб. Спасибо, сослуживцы отца скинулись, помогли, не забыли...

Что это я вспомнил про похороны отца? Ах, да, конечно, Малков — владелец похоронного бюро...

— Добрый день, Глеб Юрьевич, я вам звонил. Сержант Онуфриев, вот мое удостоверение.

— Здравствуйте, господин Онуфриев, — мужчина улыбнулся и протянул руку. Рукопожатие уверенное, сильное, рука никак не похожа на кисель. — Чем могу быть полезен нашей доблестной полиции?

— Я веду расследование одного дела. Ряд моментов пока изучается без протокола, опросом, есть такой вид следствия. И мы попросили бы вас оказать помощь, ответив на ряд вопросов — так сказать неофициально, в приватной обстановке.

— Вот как? А ваше дело — позвольте спросить, оно экономического плана?

— Пока не имею права вдаваться в подробности. — я сделал многозначительную, как мне казалось, паузу. — Вопросы мои будут касаться Алисы Фроловой. Ваша близкая знакомая, насколько мне известно?

— Так. — Малков слегка напрягся, — И во что влипла моя бывшая?

В его голосе, ровном и корректном, вдруг прорезалась целая гамма интонаций. В одном только слове "бывшая" прозвучали и боль и ненависть, и обида. Причем все — свежее, незажившее. "Незахватанное", так сказать. Я невольно покосился на фингал — Глеб уловив этот взгляд, поспешно поправил очки. Я улыбнулся.

— Да-да. — скривился Малкин, — Этим украшением я обязан Алисе. Так что там у нее?

Вот как? Бланш-то он получил из-за Фроловой... выходит, поссорились? Или третий — лишний? Переспрашивать не будем, пусть считает меня идиотом, который действует по бумажке. Порой это полезно.

— Если позволите, я продемонстрирую вам несколько фотографий. Возможно, вы видели кого-нибудь из изображённых на них людей в обществе гражданки Фроловой? Если так, буду признателен, если вы сумете уточнить, кто это такие.

— Она же журналист-фотограф, и связи у нее весьма... разнообразные, — отчётливая горечь в голосе. — Впрочем, давайте, конечно, посмотрю. Только, может зайдем куда-нибудь, выпьем кофе? Не торчать же на солнцепёке?

Ага, жарко в дорогом костюмчике? Хотя — мысль дельная; с меня, несмотря на тонкую футболку, уже пот ручьём.

Мы вошли в кондиционированную прохладу Атриума — как в другой мир попали. Поднялись на третий этаж, устроились за столиком в кафешке. Официантка в предельно экономной юбочке принесла две чашки "эспрессо".

Я чуть пригубил кофе, одобрительно кивнул (хотя, чего тут одобрять? Бурда и есть бурда, продукт из кофемашины) — и потянув с полминуты, выложил на столик зеленоватый прозрачный файл.

Малков перебрал фотографии, остановился и улыбнулся — злорадно, хищно. Я сразу подобрался — сюрприз?

И ещё какой!

Гробовщик постучал холеным ногтем по "Гиляровскому":

— Вот этот тип сегодня утром напал на меня, причём с прямого одобрения Фроловой. Той самой, которой вы интересуетесь.

И, чуть помолчав, добавил: — Я готов повторить эти показания под протокол. В данном случае, наши с вами цели возможно, совпадают — вы интересуетесь этим господином, я же намерен выяснить кто он, и подать на него в суд за нанесение телесных повреждений. Побои я уже зафиксировал — вот, прошу, офицер....

И полез во внутренний карман. Я усмехнулся — про себя разумеется: "Офицер"! Что это — привет голливудским киноштампам, или неуклюжая попытка польстить?

— Хорошо, к этому вопросу мы ещё вернёмся. Вы не в курсе, как зовут вашего обидчика?

Глеб нахмурился, вспоминая:

— Она обращалась к нему по имени-отчеству, фамилия ни раз не мелькнула. Владимир Алексеевич — совершенно точно. Я встретил его в центре на одном... пустыре, или заброшенном дворе — знаете, такие встречаются буквально в паре кварталов от Китай-города. И куда только мэрия смотрит? Вот не проголосовали вовремя...

Ну, не дай бог, сейчас начнёт о политике! Такие разговоры всегда вгоняли меня в тоскливую оторопь. Да и не полагается ему, вроде — хоть и гробовщик, а серьезный бизнесмен.

— ...он позировал Алисе на груде строительного хлама. Уверен, это её идея, она всегда отличалась нездоровой оригинальностью. Мы как раз поссорились, потому я и подошел, хотел объясниться...

— Простите, а как вы оказались на этом пустыре? — поинтересовался я. — Судя по вашим словам, это заброшенная стройка — а вы ведь на машине, как я понимаю?

— Понимаете, я торопился, а движок закипел и...

Вот-вот. Пусть оправдывается. Это полезно, а мы пока прикинем, как строить дальнейший разговор... Раз они поссорились, можно и намекнуть туманно, что доверия к его словам нет — пусть заволнуется, глядишь, и ляпнет чего, не подумав. Хотя, сомнительно: не многовато ли я на себя беру? Тоже мне, душевед... у любого бизнесмена навыков прикладной психологии хватит на половину нашего курса в Академии. Специфика работы, иначе никак...

-... а он подобрался незаметно, сзади — и ударил. Да так, что я не удержался на ногах и...

Ах, подкрался? Да что вы говорите?

— Простите, господин Маркин, вы говорит, он ударил вас сзади? А синяк, несмотря на это, лице? Или были другие побои? Их следы зафиксированы в медицинском документе?

— ... нет, вы понимаете, я успел обернуться, а он... —

Оказывается, мы ещё и самолюбивы? Неудивительно — здоровый лось, наверняка спортзалом не пренебрегает. Рука, опять же, твёрдая... Да, если у такого сначала увести подружку, а потом ещё и в рыло съездить — всё выложит, и что было и чего не было.

— А как был одет этот Владимир... Александрович?

Не -Алексеевич. Да в общем, как обычно: светлые брюки, рубашка с короткими рукавами, типа поло. Да, вот ещё что — в кармане у него было что-то. Тяжёлое, оттягивало брюки. Я, когда заявил, что так этого не оставлю, он аж в лице переменился, сунул руку в карман — Алиса к нему кинулась, потащила в сторону. А то бы я мог и не сдержаться...

Тяжёлое, значит? Что ж, подыграем.

— Так вы полагаете, что спутник Фроловой был вооружён?

Глеб принял вид оскорблённого достоинства:

— Я ничего не видел сам! Излагаю вам лишь то, в чём уверен, и ничего больше!

Да-да, конечно. Кто бы сомневался.

Импозантный гробовщик разговорился — даже забыл о подбитом глазе и снял тёмные очки. Глаза его резко контрастировали с импозантным костюмом и атлетической фигурой. Бегающие они были у него, вот что. Глаза сдувшегося супермена. Эгоцентриста, которого прилюдно щелкнули по носу. Я такие видел — сейчас господин Малков растерян, зол, разрывается между остатками самомнения и желанием посильнее нагадить обидчику. О сдержанности в словах он уже забыл, обида и оскорблённое самолюбие вышли на первый план. Что же, не могу не приветствовать.

Итак. Малков, оказывается, преодолел растерянность и увязался за парочкой. Простите — решил проследить, чтобы выяснить личность обидчика. Потому и сумел расслышать слышал имя-отчество спутника Фроловой.

А они добрались до Китай-города, спустились в метро и доехали до Курской. Там, поднявшись наверх, немедленно направились в ломбард. Глеба они не заметили в толпе и тот, слегка осмелев, подобрался поближе и услышал обрывки беседы. И совершенно уверен, что спутник Фроловой — настоящий знаток уголовного мира, хотя и несколько старомоден. Провинциален, что ли... ах, почему? Видели бы вы, как он глазел по сторонам, особенно в метро! Будто таджик, только с вокзала, из Душанбе...

О чем они говорили? Ну, он Глеб, сумел уловить лишь обрывки разговора. Упоминали доцента, Вильгельма Евграфыча — вот ведь имечко, верно? Потом ещё Еще какого-то Романа... ах да! Алиса этому типу врала, причём безбожно. С чего он это взял? Да проще простого: когда принялась рассказывать про свою родню, то упомянула о своём чокнутом деде, будто он чуть ли не учёный. Хотя тот всего лишь заведовал лабораторией в педагогическом то ли училище, то ли колледже. Нет, зачем о нём заговорили, Глеб не знает. Да вот же он, на одном из ваших фото — тот, что стоит рядом с машиной, видите? Нет, как зовут — не помнит, зачем ему этот старикашка? Один раз подвозил к нему Алису, у старикана день рождения был, она поздравлять его ездила, подарок отвозила. Ну и сдуру согласился зайти. Желчный, тупой, выживший из ума тип... Кстати, Алисе он не совсем дед, она ему приходится внучатой племянницей. Да, кончено в курсе — квартира у него на Юго-Западной, адрес не помнит, но может показать. Обычный выживший из ума пенсионер. Но — трёхкомнатная квартира, других наследников нет: ясно, зачем Алиса так его обхаживает. Целое состояние по нынешним временам.