Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
По всему было видно, что и Андрею не слишком хотелось обсуждать это, но так как воспитан он было гораздо лучше Ильицкого, то все же пояснил кратко:
— Мы стали свидетелями того, как десяток солдат попали в окружение. Нужно было действовать быстро, и Евгений подбил меня и еще нескольких офицеров прорвать окружение и вывести их. Что мы, собственно, и сделали, а командование сочло, что это геройский поступок.
— Так вы рисковали жизнью ради простых солдат? — изумилась Натали, глядя на Андрея с уже не скрываемым обожанием.
— А что такого в том, чтобы рисковать жизнью ради солдат? — мрачно спросил Ильицкий.
— Я просто хотела сказать, что это действительно очень героический поступок! Очень мало кто из офицеров на такое бы решился, я уверена!
— Что-то погода портится, я, пожалуй, вернусь в дом... — молвила Лизавета Тихоновна устало, но ее ухода даже никто не заметил.
— Знаешь, что меня больше всего удивляет в современной молодежи, Наташа? — продолжал Ильицкий со злой ухмылкой. — Что вы беретесь судить о вещах, в которых ровным счетом ничего не смыслите. Ты понимаешь, дорогая кузина, что только что оскорбила всех российских офицеров вместе взятых?
На Натали было жалко смотреть во время этой тирады: мне казалось, что еще одно слово Ильицкого, и губы ее задрожат, и она расплачется.
И я опять не сдержалась.
— Евгений Иванович, — заговорила я, пытаясь не показывать, как я не выношу этого человека, — никто из присутствующих здесь не сомневается, что у вас знаний о жизни больше, чем у восемнадцатилетней девицы, ведь вы напоминаете об этом при каждом удобном случае. Но поступок ваш действительно скорее исключение из правил, потому что в России никогда не ценили солдат, использовали их как пушечное мясо. Кто из ваших полководцев сказал 'Мужиков бабы ещё нарожают, а за лошадей золотом плачено!' — Апраксин, кажется? Но преподносилось это всегда в России как безграничная храбрость русского солдата, будто у этого солдата и правда с рождения была единственная цель — умереть где-нибудь... при обороне Севастополя или в очередной русско-турецкой войне из-за того только, что российскому императору захотелось в очередной раз расширить границы.
— Если уж вы сами затронули Крымскую войну, то я смею напомнить, что в тот раз и речи не шло о расширении границ — Россия лишь оборонялась: защищала свои же земли, свой флот и своих братьев по вере.
— Да, защищала братьев по вере... Россия всегда желала освободить христианские народы Балкан от власти Османской империи — что, быть может, и можно было бы назвать благородным, если бы не очевидна была подоплека — желание захватить контроль над Черноморскими проливами.
— А у народов Европы цель, разумеется, была самой благородной! — хмыкнул Ильицкий. — Как писали французские газеты? 'Реванш за поражении 1812 года'? Только знаете, Лидия, в России герои обороны Севастополя будут прославляться в веках, а вот в странах Запада обстоятельства Крымской войны будут всегда умалчиваться, потому что три сильнейших мировых державы целый год пытались сломить сопротивление горстки российских солдат и офицеров... Что это, если не храбрость? Недоступная, очевидно, для понимания некоторых...
В этот момент над головами грянул раскатистый гром, и тотчас как из ведра хлынули потоки воды — в считанные секунды я оказалась вымокшей. Однако наш с Евгением спор, делающийся с каждой репликой все более и более жестким, это прекратило моментально.
— Боже, как холодно! — взвизгнула Натали, одетая куда легче меня.
— Возьми... — Ильицкий, стоявший к ней ближе всех, скоро набросил свой сюртук ей на плечи. — И в дом скорее, ты же простудишься!
Он взял ее под локоть, они почти бегом скрылись за кустами. Князь Орлов, мечтающий предложить Натали хоть какие-то свои услуги, не замедлил помчаться следом. Андрей тоже направился было за ними, но остановился и оглянулся на меня. А я, даже не делая попыток укрыться от дождя, упрямо отвернулась, давая понять, что лучше буду мокнуть, чем снова увижусь сейчас с этим ужасным человеком.
— Лидия, вы же простудитесь, пойдемте в дом! — перекричал Андрей шум дождя.
— Не простужусь! — я рукой откинула с лица мокрые волосы и упрямо продолжала стоять на месте.
Если честно, мне в тот момент больше всего хотелось остаться одной, чтобы остынуть — я даже холода дождевых капель не чувствовала, потому что кипела от злости. Но Андрей, видимо, счел невозможным оставить девушку одну под дождем и вернулся.
— Там есть беседка, давайте хотя бы в ней укроемся... — он указал на заросли сирени, среди которых и правда виднелась решетчатая деревянная беседка.
Не став спорить, я подобрала юбки и побежала туда.
Беседкой это сооружение можно было назвать с большой натяжкой: всего лишь деревянный навес, протекающий во многих местах, под которым едва ли мог укрыться и один человек. Но это было лучше, чем ничего.
Мы с Андреем вынуждены были стоять довольно близко друг к другу, причем на мне был его сюртук, укрывающий от холода, а рукой он держался за перекладину так, что почти приобнимал меня. Однако ж мысль, что мне нужно смутиться, пришла не сразу.
— Отчего он так ненавидит меня?! — в сердцах вопросила я, говоря, конечно же, об Ильицком. — Что я ему сделала?
— Вас? Помилуйте!.. — рассмеялся над ухом Андрей. — У Ильицкого просто совершенно несносный характер и зашкаливающее чувство собственной важности — его можно либо любить таким, каков он есть, либо прибить — третьего не дано. А женщин он вообще считает... как бы вам сказать помягче... В общем, он как-то высказался, что некоторые породы собак умнее женщин.
Я бросила на Андрея взгляд, полный возмущения, но он снова рассмеялся. И теперь только, увидев глаза Андрея так близко, я несколько смутилась и отодвинулась от него, чувствуя, как он не сводит взгляда с моего лица.
— Не понимаю, как вы можете дружить с таким человеком... — сказала я, потому что грозило повиснуть неловкое молчание.
— Боюсь, вы слишком хорошего мнения обо мне, Лидия, — заметил Андрей. — Если я до сих пор не рассорился с Евгением, то, вероятно, не слишком-то от него отличаюсь.
— Вы тоже считаете, что собаки умнее женщин?
— Нет, что вы, не в этом смысле! — снова рассмеялся Андрей и уже серьезнее добавил, поймав мой взгляд: — по крайней мере, не всех женщин. Вы удивительная, Лиди, мне так легко с вами, будто мы знакомы всю жизнь. Не нужно никем притворяться и что-то из себя изображать.
— А зачем вам кем-то притворяться?
Андрей сперва, казалось, удивился такому вопросу, а потом в глазах его появилась хитринка, и он ответил:
— Я же предупреждал, чтобы вы не спешили меня записывать меня в полные противоположности Евгению. А впрочем, не будем клеветать на Ильицкого: он один из честнейших и благороднейших людей, которых я знаю. А знаю я его давно, с детства.
И тут я вспомнила, что с первого дня знакомства хочу задать Андрею один вопрос о его детстве. Точнее, о молодости его батюшки:
— Андрей, давно хотела спросить... вы говорили, что ваш батюшка знал Эйвазовых, едва они только въехали в усадьбу. Должно быть, он знаком был и с прежними хозяевами?
— Насколько я знаю, да... — отозвался он, — отец рассказывал о них кое-что. Но, право, Лидия, история той семьи довольно печальна, а мне не хотелось бы омрачать этот момент.
Договаривал он уже совершенно интимным шепотом мне на ухо, так что мне действительно стало неловко. Немедленно выйдя из-под навеса в дождь, я сказала:
— Я полагаю, нам лучше вернуться в дом, Андрей Федорович.
И, не оборачиваясь, поспешила по знакомой тропинке меж кустов к выходу из парка.
Глава XVII
— Лиди, ты вся вымокла! — воскликнула Натали, едва я вернулась в дом.
Не слушая возражений, она схватила меня за руку и повела наверх. Вместе со мной вошла в комнату, но, закрыв дверь, взглянула на меня глазами, в которых стояли слезы и обида.
— Что случилось? — невольно спросила я.
— Ты еще спрашиваешь?! — Мне даже стало не по себе: в голосе моей подруги ясно звучала злость, и зла, судя по всему, она была именно на меня: — мы договаривались играть по-честному, чтобы Андрей сам выбрал, а ты... ты поступаешь нечестно! Отвратительно ты поступаешь! — Натали сжала кулачки. — Зачем ты осталась с ним наедине? Я видела, как вы обнимались в беседке!
— Натали... — начала, было, я, но замолчала, не зная, что говорить.
Что я могла возразить? Разумеется, Натали все истолковала неправильно, но и я повела себя ужасно неосмотрительно. А что, если нас с Андреем видел кто-то еще?!
А она продолжала смотреть на меня, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. Никогда прежде мы не ссорились столь серьезно. И я поняла вдруг, что эта ссора вполне может стать последней — вот тогда мне стало по-настоящему страшно.
— Ты хочешь, чтобы я уехала и не мешала вам с Андреем? — спросила я едва слышно и вполне серьезно.
Если бы она сказала: 'Да, хочу', я бы, наверное, и впрямь уехала. Да, мне очень нравился Андрей. Может быть, даже больше, чем нравился, но... Натали единственный мой родной человек в целом мире. Единственный, кому я могу верить — даже не смотря на нашу ссору. А Андрей... наверняка это все несерьезно и скоро пройдет.
Натали же, услышав мой вопрос, растерялась. Ненависть из ее взгляда мгновенно исчезла — как будто она и не предполагала такой исход разговора. И, вероятно, тоже задавалась сейчас вопросом: конец ли это нашей дружбе? Через мгновение она снова нахмурилась, но уже как обиженный ребенок, без этой сбивающей с толку злости:
— Даже не думай! — и состроила язвительную гримаску: — Андрея, боюсь, безумно расстроит твой отъезд. А вообще, знаешь что... если ты готова так легко от него отказаться, значит, ты его не любишь. — Лицо ее снова просияло: — так что, не надейся теперь, дорогая Лиди, что я молча отойду в сторону!
Сказав это, она посмотрела на меня со всей холодностью, на которую была способна, развернулась и вышла за дверь.
* * *
Дождь так и лил до самого вечера, навевая на всех скуку. Правда, к обеду произошло кое-что, что, несомненно, привело всех обитателей усадьбы в хорошее настроение: из своих комнат спустился Максим Петрович! Спустился практически сам, лишь поддерживаемый под руку своей женой. Андрей, который со дня приезда проводил с ним очень много времени, заверил, что общество и короткие прогулки пойдут выздоравливающему Эйвазову только на пользу.
— Вот только волнений вам пока стоит избегать, — сказал Андрей Максиму Петровичу, но взглядом в этот момент обводил почему-то остальных домочадцев.
— Значит, политические газеты прячьте от меня подальше! — скрипуче рассмеялся на это Эйвазов, и все моментально подхватили его смех.
И даже после обеда, когда Максим Петрович устал и снова поднялся к себе, домочадцы все еще продолжали общаться довольно благодушно, и, так как дождь за окном делал прогулки невозможными, все оставались в гостиной.
Madame Эйвазова наперебой с Людмилой Петровной донимали разговорами князя Орлова; иногда вставлял пару реплик и Вася, уже вернувшийся из своей поездки и читавший сейчас газету. Я тоже не решалась уйти, но больше молчала и пыталась сосредоточиться на сюжете книги, что взяла в библиотеке. Даже Ильицкий, хоть и явно боролся с желанием покинуть нашу теплую компанию, но только вышагивал с тоской на лице от одного окна к другому.
Хоть сколько-нибудь весело было, кажется, лишь Андрею и Натали, которые на пару играли в преферанс, так как все остальные отказались. Андрей выигрывал раз за разом, а Натали, кажется, уже не знала, куда прятать тузы и марьяжных королей из своей раздачи . Почему-то она считала, что внимания мужчины можно добиться только грубо льстя ему и подыгрывая — никогда я этого не понимала.
В очередной раз собирая выигрыш, Андрей вдруг сказал:
— Господа, а почему бы нам не поиграть во что-то всем вместе? В шарады или хоть фанты? Скука же смертная!
— Предлагаю поиграть в 'молчанку', — отозвался Ильицкий, глядя на залитое дождем окно. — Как вы на это смотрите, Лиза?
Эйвазова смутилась — ее наигранно веселый щебет с князем и впрямь звучал громче других голосов и, должно быть, порядком всех утомил. Неловкость снова сгладил Андрей:
— Нет, друг мой, увольте, все в этом доме знают, что в 'молчанке' у тебя нет конкурентов.
— А давайте и правда поиграем в фанты? Сто лет не играла в фанты! — подхватила затею Натали. — Чур, я вожу!
Она живо подскочила, схватила зачем-то пустую вазу из шкафа и принялась обходить домочадцев. Те с некоторой неохотой, но все же подчинились.
— Я не знакома с правилами этой игры... — призналась я, когда она подошла ко мне.
— Все просто, — охотно отозвалась Натали, — в эту вазу собираем залог — фанты, какие-нибудь безделушки от каждого по одной, а потом ведущий, то есть я, не глядя тянет из вазы фант и дает его владельцу задание. Любое задание. Впрочем, если ты не умеешь, то можешь не играть.
Она, улыбаясь самым невинным образом, вынула из мочки уха серьгу и положила ее в вазу. Недобрые у меня были предчувствия относительно этой игры, но я ответила:
— Нет, отчего же, я с удовольствием поиграю. — Серег я не носила, так что пришлось отстегнуть от ворота мамину брошку и положить ее к другим вещицам.
А игра оказалась и впрямь веселой — отчего мы никогда не играли в нее в Смольном? Натали с ее богатым воображением давала 'фантам' задания хоть и не вполне безобидные, но и не выходящие за рамки дозволенного. К тому же веселые. Например, Васе выпало жонглировать сырыми яйцами — и у него это даже получалось! До тех пор, пока Натали, восхищенная ловкостью брата, не принялась выхаживать вокруг него, смеясь при этом и хлопая в ладоши. Это, разумеется, Васю сбило, и все яйца тотчас оказались на полу, его ботинках и ее платье — все остальные успели благоразумно отпрыгнуть в сторону. Однако именно этого все как будто и ждали — и смеялись совершенно искренне. Вася же, дурачась, набросился на сестру с упреками:
— Это ты все виновата! Ну, Наташка, берегись!..
Натали же, взвизгнув, бросилась от него убегать — сперва они носились вокруг софы, потом Натали пыталась спрятаться за необъятной спиной Людмилы Петровны:
— Тетечка, спасите меня! — довольно визжала она.
— Хватит озорничать, уймитесь, негодники!.. — почти умоляла та, однако смеялась аж до слез.
Потом Натали, совершенно потеряв стыд, принялась носиться уже вокруг Ильицкого — единственного, кто стоял с кислой физиономией. Он же их веселье и прекратил — грубо, но действенно. Просто приподнял Натали над полом и вручил ее хрупкое тельце брату:
— Если захочешь ее убить, я с удовольствием помогу.
— Фу, какой ты бука, Женечка! — обиженно надулась Натали, — знаешь, что! Я даю задание тебе рассмешить меня — прямо сейчас!
И, демонстративно нахмурившись, встала напротив него.
— Может, сначала хотя бы залог мой отдашь?
— Да пожалуйста! — Натали не глядя сунула руку в вазу и вытянула десятирублевую ассигнацию, лишний раз демонстрируя, что прекрасно осведомлена, кто что поместил в вазу, и что у Ильицкого нет фантазии даже для того, чтобы положить безделушку, а не деньги. — Вот твой залог. А теперь рассмеши меня.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |