— Нет, не прикасайся ко мне, только не ты!
— Чем я-то не угодил, что ты от меня, как от чумного? — в голосе Аша зазвенела обида пополам с угрозой.
— Дело не в тебе, а во мне. Ты не понимаешь. Ты эльф, чистый, возвышенный. А я — я не человек, хотя был им когда-то. Я убийца, чудовище. Меня сделали таким просто шутки ради — рабом, послушным хозяину из страха вновь оказаться в яме. Я потерял всякое достоинство и честь. Мне нет места, я слишком грязный для того, чтобы ты меня касался. Только не ты.
— Ага, сейчас и сам поверю, что я такой "чистый и возвышенный", — скептически произнес Аш, но оборотня уже несло.
— Ты... ты... ты, — захлебнулся Гинтра словами, — ты ничего не знаешь! Я был рыцарем, паладином. А этот... чернокнижник... плен... яма... эти бесчисленные руки, тела, надругавшиеся надо мной... вся эта мерзость... они были полузвери... а он наслаждался, глядя на мои муки. И не давал умереть. День за днём, месяц за месяцем... я сходил с ума от этого кошмара. И в довершение, словно в насмешку, он сделал меня зверем и заставил убивать. Убивать тех, с кем я сражался раньше плечом к плечу. Друзей. Бесчисленное множество людей... любимых... сына... Я... я не могу забыть этот ужас, не могу с этим жить дальше...
Друид вложил в пощечину всю силу, мощным ударом отбрасывая оборотня на траву. Слова отдавались в голове гулким звоном, стучали пульсом в висках; дикая обреченность раскалила воздух, не давая вдохнуть полной грудью, выжигая легкие, лишая возможности просто дышать. Гинтра бился в истерике, дрожал всем телом, слезы лились по щекам. Аш захлебнулся возмущением: он и сам не был агнцем, но на такую жестокость не был способен даже он. И так недолюбливая людей, друид исполнился к ним презрения еще более чем раньше: ведь всё, что случилось с Гинтрой — совершил человек. Пусть и колдун, но — человек. И сколько их таких, людей, что тешатся тем, что унижают, уничтожают честь и достоинство себе подобных? Сколько?
— Да, ты не человек. Но этот колдун, сам того не зная, сделал тебе одолжение: теперь ты зверь. Так будь зверем! Гордым, сильным! Ты же кот! Ты хоть понимаешь, что такое — быть котом? Я не могу стереть твою память, не могу отменить совершенного тобой, но я распутаю чары проклятья, связующего тебя. Докажи, что достоин быть котом! И лишь тебе решать, есть у тебя гордость или нет. И если ты не пустозвон и знаешь, что такое гордость, то покажи мне ее! — Аш злился. Злился на колдуна, сотворившего подобное, злился на Гинтру, что так легко сломался, пал духом и скулил, как щенок, скрючившись в траве.
— Ну что ты ноешь — сделал зверем, не человек больше. Зверь... зверь... да ты стань им для начала! Покажи мне хоть одно животное, способное свершить с себе подобным то, что с тобой сделал человек! Они, звери, чище и благороднее людей. Вот и будь им, а не поливай траву слезами о безвозвратно ушедшем прошлом. Живи и борись за свою жизнь. Это единственное, за что тебе стоит бороться и переживать.
Друид склонился над Гинтрой, сгреб в кулак его черные, всё еще мокрые после купания волосы на затылке и рывком заставил подняться на ноги:
— Вставай и не дергайся. Прежде чем снять заклятье, нужно исправить кости, уменьшить шрамы, под которыми разорваны мышцы. И я это сделаю; а будешь мешать, так твой колдун тебе младенцем невинным покажется в сравнении с тем, что сотворю с тобой я.
Оборотень дрожал, безумно вращал глазами, глядя на разъяренного сумеречника, но вырываться не смел, медленно сползая в обморок: видимо, слишком сильной оказалась встряска, слишком цепко давила удавка проклятья.
— Очнись! А то потеряешь эту жизнь, — Аш наградил Гинтру второй пощечиной, но гораздо слабее, просто приводя в чувство. Действие возымело эффект: оборотень открыл глаза и почти перестал дрожать.
Умелые пальцы заскользили по коже. Аш внимательно всматривался, но скорее внутренним взором, чем глазами, чувствуя каждую неправильность подушечками пальцев; хмурился и изучал дальше. Оборотень дрожал, но как-то иначе. И дышал отрывисто. Друид отвлекся от изучения шишки на ключице и беглым взглядом окинул всего Гинтру. И едва не прыснул в кулак, обнаружив причину дрожи... ниже пояса.
— Это тебя колдун сделал таким чувствительным, или ты в принципе неравнодушен к прикосновениям мужчин?
— Проклятье! — сквозь зубы процедил Гинтра.
— Ладно-ладно, не паникуй, мне всё равно. Если это из-за проклятья, то уйдет; если же нет... то ты и так привык.
Гинтра шумно выдохнул, закусывая губу до крови, — видно, прикосновения были достаточно осторожны, чтобы тело восприняло их как ласку, и сдерживаться ему было сложно. Исцеление превратилось в пытку, но, судя по прорывавшимся изредка томным стонам, пытка была сладкой. Сдерживая ухмылку и закончив с ощупыванием шрамов и увечий, Аш сосредоточился, пальцы окутало золотистое сияние, и под ним "неправильности" тела начали рассасываться. Мелкие шрамы исчезали полностью, хоть их друид и не касался, серьезные же искажения оставляли после себя тонкие бледные следы: чтобы убрать их полностью, силы сумеречника не хватало. Под воздействием мягкой теплой магии целительства природы оборотень взвыл и вцепился руками в плечи Аша.
— Держись, мальчик, держись, скоро закончим, — друиду было почти весело, и он позволил себе слегка посмеяться над Гинтрой, обозвав его "мальчиком". Но с другой стороны будь тот хоть седобородым старцем, в сравнении с друидом все равно показался бы ребенком, если говорить о прожитых годах.
— Проклятье, я кончу, — оборотень скулил, но помогало мало.
— Да я же не против, лишь бы на пользу пошло, — Аш честно пытался не засмеяться.
— Ненавижу тебя!
— Да на здоровье.
Сумеречник решил, что подобная реакция тела наверняка вызвана проклятьем. Чернокнижнику не просто хотелось заполучить раба, он вознамерился заставить его страдать самым изощренным способом: чтобы тело получало удовольствие оттого, что самой жертве противно. К этому заключению Аш пришел, когда исцелял неправильно сросшиеся кости. Уж он-то знал не понаслышке, что процедура весьма болезненна, — Гинтра же выгибался в экстазе, вконец искусав губы. Это могло быть только воздействие магии. Те, кто с рождения предрасположены получать удовольствие от боли, так себя не ведут, не стремятся убежать от тех, кто эту боль причиняет. Оборотень был не из таких. Оставалось лишь колдовство.
Аш невольно содрогнулся. Остался последний шаг. Самый важный и самый сложный. Никакое исцеление не сравнится со снятием проклятья: это требовало не только сил, как магических, так и физических, но и мужества, поскольку ему придется испытать отдачу, которая неизбежно обрушивается на мага, уничтожающего заклинание. Друид шумно выдохнул, концентрируя силу, серебристой вязью рун врываясь в черносплетение чуждой магии. Гинтра закричал. Отделение заклятья было болезненным настолько, что оборотень забился в конвульсиях, не видя, как осунулся и упал на землю эльф, прикрывая ладонью рот, из которого полилась кровь. Черная. Мертвая из-за пронизавших ее чар.
Его сотрясали судороги, рвало кровью. Гинтра успел немного прийти в себя и заметил, как дорого далось долгожданное освобождение.
— Проклятье! — выругался он, кидаясь к Ашу.
— Снято, — хрипло произнес эльф, стирая кровь с губ.
— Почему?
— Ты спас мне жизнь.
— Но такой ценой!
— Дурень, пройдет. Просто отлежаться пару часиков.
Насчет пары часов друид, вероятно, пошутил, ибо провалялся полдня, его трясло, несколько раз рвало кровью. Гинтра проклинал всё на свете, в том числе и безрассудного эльфа, который взялся за столь опасное дело, и слышал в ответ лишь: "Дурень!". К вечеру Аш оклемался, даже нашел в себе силы сварганить отвар из трав, после которого стал чувствовать себя значительно лучше.
— И не стоит делать такое скорбное лицо. Ты же теперь свободен от проклятья, тебя больше ничто не связывает. И очень надеюсь, что даже в другом мире колдуну это аукнулось, — от зелья Аш оживал на глазах, отчего яда в его голосе прибавилось. И нужно было действительно хорошо знать друида, чтобы понять: это не озлобленность на весь мир, а всего лишь манера говорить.
— Неужели оно того стоило, чтобы ты так мучился?
— Да что ты раскудахтался? Всего-то несколько часов слабости. Уже прошло. Правда, магии скушало твое проклятье немеряно, на восстановление силы дня три уйдет, не меньше. Но раньше мы до клана дроу и не доберемся, так что успею прийти в норму, — Аш уселся на травяной подстилке, достал из сумки небольшую флягу, сделал глоток и протянул оборотню:
— Пей, оно поможет.
Гинтра глотнул... закашлялся, глаза полезли из орбит: горло обожгло непривычно крепким напитком, огненным. И вином этот самый напиток нельзя было назвать даже отдаленно, хотя слабый запах винограда все же угадывался в букете разнотравья.
— Что это за адское зелье?!
— Вино. Обычное вино, эльфийское, на травах, — сумеречника рассмешила реакция оборотня на напиток, который эльфы потребляли почти как воду. Всё же организм смертных был не готов к подобным потрясениям.
— Ты никогда не говоришь о себе. Скрываешь чего? — внезапно спросил Гинтра.
— Нет, не скрываю. Просто особо нечего рассказывать. Еще на заре прибытия в этот мир пытался как-то ужиться с одноплеменниками, но устал ловить косые взгляды, приправленные почтением и страхом. Иногда нанимаюсь мечником, когда тоска вовсе одолевает. Но всё же предпочитаю жить в своем лесу и редко выбираюсь из него. Там тихо, там волки. Там я дома. Хотя и поговорить особо не с кем. Заедает иногда скука, выхожу в мир. Нахватаюсь всех этих взглядов, тошно станет. И опять ухожу на пару сотен лет под сень своих деревьев. Хотел бы быть не один, но вот всё как-то не выходит, — спокойно пояснил Аш.
— Ну а жена, детишки? Или у вас это не полагается?
— Да вроде как и полагается. Но вот не повезло мне встретить ту, которая рискнула бы связать свою жизнь со мной. С чужачкой не смогу, душа не лежит. А соплеменницы... хех, молиться, как на божество, вот это они могут. Ну да, живая легенда, древний друид. А позови с собой какую, так помрет со страху. Или запаникует — как же так, стать женой такого? Он же идол. Вершина устремлений всех друидов, что так почитаемы у сумеречников, — в слова Аш вложил всю горечь и обиду на соплеменников, которые почитать — почитали, но близко подпускать боялись звероглазого отшельника-метаморфа.
— Вон оно что, — почти прошептал оборотень, скорей для себя, чем для эльфа.
— Ну, всё, есть пара часов до сумерек, надо поспать. Ложись, — друид по-хозяйски сгреб оборотня в охапку и уложил рядом, несмотря на попытки сопротивляться,
— И не дергайся, я сам решаю, к кому мне прикасаться, а к кому не стоит, — почти уснув, проворчал Аш. Не то, чтобы он вкладывал какой-то смысл в эти объятья — ему просто хотелось выбить дурь из кота, чушь о том, что до него дотрагиваться нельзя. Гинтра обреченно вздохнул и перестал вырываться.
Когда эльф разлепил веки, оборотень уже не спал: взяв в руки палку, он тренировался. Движения гибкого тела были весьма грациозны, хоть и выдавали, что меч Гинтра давненько не держал, по ходу тренировки вспоминал выпады и приемы. Когда-то он был мечником, но за годы пребывания в плену подрастерял сноровку. И всё же держал клинок уверенно.
Но это легко поправимо. Навыки прослеживались — а значит, вспомнит быстро. Да и тренироваться ему теперь есть с кем. Более тысячи лет постоянной практики и совершенствования боя на всевозможных клинках не прошли даром: сумеречник считался весьма неплохим мечником не только среди наемников, но и среди вышколенных клановых воинов пользовался уважением, когда приходилось подрабатывать наставником. Из-под его начала вышло немало славных воинов. Эльфу было чем гордиться на этой стезе.
Чувствовал себя Аш превосходно. Благодаря утренним событиям не только оборотень изменился, но и он словно сбросил лишний груз с плеч — отдал часть долга. Пока увлеченный тренировкой Гинтра не заметил его пробуждения, эльф тихонько встал с подстилки, взял ножны и, не обнажая меч, подкрался и парировал очередной выпад, приняв палку на клинок, провернув его "мельницей" и выбивая "оружие" противника. Подошел ближе, бесцеремонно ощупал руки оборотня, плечи, спину. Удовлетворительно кивнул:
— Сможешь, если захочешь. И коль захочешь — помогу. Голоден, наверное? Лично я голоден, так что заканчивай свои "танцы" и пошли есть, — и, не дожидаясь ответа, возвратился под иву и стал распаковывать сумку, доставая из нее припасы.
Ответа не последовало. Наблюдать за Гинтрой было весело: он с самым обескураженным видом чесал в затылке и рассматривал собственные руки, пытаясь осознать, что же такого увидел в них сумеречник. От вина благоразумно отказался, зная наперед, какое огненное пойло эльф называет вином, но поинтересовался, как его вообще можно изготовить. В ответ Аш принялся долго и обстоятельно рассказывать о том, какой виноград и в каком месяце лучше собирать, на каком склоне холма должен расти этот виноград, какие деревья должны окружать дикую лозу. Как влияет солнце, а как — дожди. Как именно и в каком чане лучше давить ягоды. На сколько дней оставлять на солнце для брожения, и на сколько — в темной каморке. О настойке вина на травах, о двойной перегонке и выдерживании в дубовых бочках не менее десяти лет. Оборотень в итоге ничего не понял, но утвердительно кивал, делая вид, что хоть что-то смыслит в винокурнях, уяснив себе одно — эльфы любят выпить, и то, что они пьют, простым смертным явно не по силам. И поговорить об этом тоже любят.
— Я тут вспомнил, о друидах. Тогда запамятовал, а вот сейчас вспомнил. Слышал, пели путники-менестрели, что друиды взмахом руки могут отправить на врага целый лес. Это правда? — спросил он в промежутке между мясом и сыром. После встречи с эльфом к нему вернулось представление, что такое нормальная еда, а не зажаренный без соли и специй, а то и сырой кролик.
— Отчасти. В балладах, песнях, легендах — там все изрядно приукрашено. Да, друиды могут двигать деревья и даже заставлять сражаться. Только деревья эти, древни, не простые. Их специально для боев растят. Но можно двинуть и обычный лес, дурное дело нехитрое, — пожал плечами Аш, запивая вином ужин и внимательно рассматривая оборотня.
Тот был чуть выше среднего роста по людским меркам, худощав, жилист, скорее напоминал поджарого пса, чем кота. Опять же по людским меркам тянул лет на тридцать пять — сорок: не мальчик вовсе, не юнец. Жесткие черные волосы почти достигали лопаток сзади, а спереди рваными прядями спадали на зелено-карие, резко очерченные ореолом черных ресниц, по контрасту с бледным лицом, глаза. Сторожкий, с оттенком тоски взгляд иногда сменялся необычной ясностью, выдавая человека неглупого, но запутавшегося. Прямой нос с небольшой горбинкой — по всей видимости, последствие перелома. Немного припухлые губы. Гинтра был простоват внешне и не походил на тех, кого люди звали аристократами; настоящий вояка... был бы им, если бы не попался в руки колдуну. И если бы не эта затравленность во взгляде — выглядел бы опасно. От него веяло той первозданной силой, которая является стержнем всех настоящих воинов, способных бесстрашно кидаться на врага, обнажив мечи.
